За гранью нервного срыва: “Геликон-опера” поет и играет “Сельскую честь”

Театр “Геликон-опера” поставил “Сельскую честь” Пьетро Масканьи. Одна из самых востребованных опер мирового репертуара, она в свое время явилась сюрпризом даже для 27-летнего автора, сына булочника, опер прежде не писавшего и принявшего участие в конкурсе дебютантов. Он написал ее за две недели и надежд не питал – но успех ошеломил всех. Он потом сочинил еще 14 опер, но ни одна и близко не подошла к столь долговечному триумфу.Сельская буколика уступила место почти современной – вневременной – пестрой городской среде. / Ирина Шымчак

На русской сцене “Сельская честь” уже через год после римской премьеры почти одновременно появилась в Екатеринбурге и в Москве. А про сына булочника режиссеры иногда напоминают нам и теперь: в постановке Джанкарло дель Монако в Валенсии весь “пролог” идет на фоне деревенских булочников: красиво формуют тесто, лихо загружают огнедышащую печь, и это отдельный, очень гармоничный спектакль в спектакле…

Опера одноактная, идет чуть больше часа, такой вечер считался неполновесным, и “Сельскую честь” обычно играют вместе с “Паяцами” Леонкавалло, схожими и по сюжету, и по стилю. “Геликон” играет ее отдельно, и эмоций здесь хватит на три полноценные оперы.

Музыка – их концентрат. Зона высочайшего напряжения. Тот же сюжет в “большой” опере развивался бы по нарастающей: вот тихое любовное счастье, а вот измена коварная, страсти нагнетаются исподволь. У Масканьи мы сразу впрыгиваем в их кипение: сельская девушка Сантуцца требует ответа от матери возлюбленного – где мой Туриддо? А мы уже знаем, где он, прослушав в прологе его объяснение в любви хорошенькой Лоле.

Сантуцца об этом тоже знает, и у нее уже есть план мести изменнику. Впрочем, и здесь все непросто: Туридду и раньше любил Лолу, но ушел в армию, и Лола вышла за другого. Убитый горем, Туридду пытался в утешение полюбить Сантуццу, и были минуты счастья, но прежняя страсть не утихла. Так что в этом сюжете понять можно всех – и раздавленную несправедливой судьбой Сантуццу, и запутавшегося Туридду, и ревнивого мужа Лолы, ставшего на сельской “дуэли” убийцей.

Эти по-итальянски экзальтированные страсти любви и ревности многократно умножает музыка. Как всегда, она много выше текстов – титры лучше не читать: действуют как холодный душ. Весьма условно определение этой оперы как “начало веризма” – то есть на сцену как бы хлынула правда жизни.

Фото: Ирина Шымчак

Да, конечно, богов и графинь сменил простой люд, куртуазность порывов уступила место страстям простым и грубым, но правды жизни не меньше и у Верди. В любой большой опере мы имеем дело с правдой человеческих чувств независимо от антуража и костюмов. Масканьи сумел в единственном акте создать срез самой расхожей из человеческих трагедий – полного, ослепляющего, лишающего разума отчаяния.

При воплощении всего этого на сцене особенно важно понимание особенностей во многом новаторской оперы, где в унисон вокалу неистовствуют духовые, петь нужно на разрыв связок, а держать единство оркестра и сцены – звуковой баланс – становится отдельным виртуозным искусством.

В полнометражной опере сюжет раскалялся бы постепенно, исподволь – здесь мы влетаем сразу в максимальное кипение страстей

И это чудо случилось: зал “Геликона” здесь обращается в единый, общим дыханием и общей душевной вибрацией живущий организм. Это природа дирижерского таланта Евгения Бражника: у него человеческий голос становится еще одним инструментом в изысканно совершенном ансамбле. Здесь музыкальное действо развивается в оркестровой яме наравне со сценой, и не раз пожалеешь, что в “Геликоне” яма ненормальной глубины – театр сам настаивает на этом единстве, сам его создает и сам же ему мешает.

Постановщик спектакля, душа и сердце театра Дмитрий Бертман, верен своему правилу в любой опере любой эпохи находить смысл на все времена. Действие этой “Сельской чести” происходит в Риме, дворцы со следами былого величия увешаны рекламой распродаж и тратторий, а буколика сохранилась только в стилизованных столиках из соломенных стогов (художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева).

Толпа селян стала ватагой горожан в мини-юбках и шортах: любовь и ревность актуальны всегда, здесь спички постоянно у пороховой бочки. Первая сицилиана Туридду, обращенная прекрасной Лоле, обычно доносилась издалека, как волшебная греза, здесь она вынесена к зрителям и звучит с непривычной, уже обреченной экзальтацией.

Драматизм коллизии и отчаяние героини умножены тем, что брошенная Сантуцца ждет от неверного ребенка, выразительность мизансцен – вертикалями зданий: действие идет на разных уровнях, и хор, разбросанный по этажам, образует подобие живых горельефов – то апофеоз чувственности, то трагическая фреска.

Сегодня в “Геликоне”, думаю, самая сильная из московских оперных трупп: три практически равных по уровню состава “Сельской чести” – тому свидетельство. Я слушал Елену Михайленко в партии Сантуццы: из глубоко страдающей девушки героиня обратилась в отчаявшуюся и потому уже неукротимую фурию, олицетворенный рок, сродни Турандот из спектакля того же “Геликона” в незабываемом исполнении той же Михайленко – тоже глубоко и навсегда уязвленной. И ту, и другую уже нельзя полюбить – от них бьет током.

Фото: Ирина Шымчак

И можно понять “бессердечного” Туридду: его сердце тоже разорвано отчаянием. В этой партии был Иван Гынгазов – набирающий популярность тенор мирового класса, востребованный на лучших сценах планеты. Мама Лючия у Ларисы Костюк мудра и благородна; вместе с Валентиной Гофер (разлучница Лола) и Константином Бржинским (обманутый Альфио с его разгульной “простонародной” канцонеттой) все главные солисты составили редкостный по силе и выразительности ансамбль.

И еще один идеально выверенный и при этом живой инструмент театра – хор, в Пасхальной молитве Regina coeli достигший уже абсолютно неземных совершенств (хормейстер Евгений Ильин).

Российская газета – Федеральный выпуск: №141(9086)