Каким был архитектор Рейшер, который спроектировал Белую башню – символ Екатеринбурга

Моисей Рейшер – выдающийся архитектор, один из авторов облика современного Екатеринбурга. Ровесник ХХ века. Он спроектировал Белую башню в конце 1920-х. С одной стороны, обыкновенная техническая постройка, для того чтобы снабжать водой Уралмашзавод и соцгород. С другой – невероятное, похожее на космическую ракету сооружение. Символ Екатеринбурга. Архитектор очень ее любил: в комнате висела фотография.Рейшер – человек удивительной судьбы, умевший создавать тихую гавань вокруг себя даже в самые бурные времена. / Архив Татьяны Казачинской

Башни вообще бывают разные. Например, ажурная и дерзкая Эйфелева. Или мрачная Невьянская: “Вы знаете, почему, по народному толкованию, покосилась эта башня? Грехов на ней много. Потому и осела…”, – писал Владимир Немирович-Данченко. А у Рейшера – Белая. Дающая воду, жизнь.

У нашего героя была богатая творческая карьера. Выпускник Томского технологического института, он попал по распределению в Свердловск на строительство завода-гиганта. Проектировал цеха и детсад для юных жителей нового района. Наиболее удивительная задумка – двухэтажный дом на одну (!) семью общей площадью 200 квадратных метров (его же семья долгих двадцать лет проживала на съемной квартире в одноэтажном доме в Щипановском переулке возле городского пруда). Даже сегодня о таком можно мечтать, а тогда… Вот что говорит внучка архитектора Татьяна Казачинская:

– Когда Уралмаш строили, кирпичи носили на закорках. Для этого использовали “козы” – приспособление из двух перпендикулярных досок с ручками сбоку. Техника была неведома. Моисей Вениаминович рассказывал: идет у них совещание, приходит секретарша и сообщает, что иностранный специалист господин Бульдозер опоздает – застрял в грязи.

Нужно быть большим романтиком, чтобы среди разрухи думать о том, как должны жить семьи: свободно, тихо и ничего между собой не деля. Этот проект не реализовали. Он был не ко времени.

Башни вообще бывают разные. Например, ажурная и дерзкая Эйфелева. Или мрачная Невьянская. У Рейшера – Белая. Дающая воду, жизнь

В середине 1930-х годов эпоха авангарда, смелых творческих экспериментов закончилась. На смену лаконичному конструктивизму пришел новый стиль – неоклассицизм. “Жить стало лучше, жить стало веселей!” – писали тогда во всех газетах. И эту мысль нужно было выразить в том числе и в архитектуре: строить масштабно, украшать здания, показывать наступившее изобилие, которого на самом деле не было. Рейшер, как и многие его коллеги, принял эти изменения и продолжил работать, но уже по-новому. Ему тогда не было и 40 лет.

Декор гостиницы “Большой Урал”, концертный зал консерватории, жилые дома на ВИЗ-бульваре, расчет конструкции башни администрации Екатеринбурга – это все было сделано по проектам Рейшера.

Елена Ваулина, научный сотрудник Свердловского областного краеведческого музея, размышляет о почерке архитектора: “Во-первых, пропорции его сооружений идеальны, как золотое сечение. Во-вторых, Рейшер очень любил воду. Если посмотреть на то, что предполагалось построить в парке Маяковского: этот каскад фонтанов, как в Петергофе!.. Боже, если бы это случилось!.. Но сейчас там просто склон и заросли”.

Жить, но не забывать

Моисей – “взятый из воды”. Так назвал своего сына Вениамин Рейшер, отец нашего героя. Будущий архитектор родился в Троицке в семье потомков георгиевских кавалеров, за боевые заслуги в Крымской войне получивших землю и право проживания вне черты оседлости (западные губернии, где могли селиться некрещеные евреи).

“Во времена нашего отрочества и юношества таких культурно обкатанных, литературных терминов, как “голубеводство”, “голубиная охота”, не существовало. Была кличка полупрезрительная – “голубятник грязная пазуха”. Ребята обычно прятали птиц под рубашку, ну конечно, нередко случался и грех, – писал Рейшер о своем детском увлечении. – Такой юный голубятник может сидеть на уроке, слушать и не понимать, о чем говорит учитель, т. к. голова забита голубями, и он не то что не хочет, не может от них освободиться. До четырнадцати лет это происходило и со мной, и мои успехи в учебе были далеки от хотя бы средних, несмотря на неоднократную помощь репетиторов”.

У архитектора на протяжении всей жизни было множество разнообразных увлечений: охота, рыбалка, садоводство, акварельная живопись. И каждому занятию он отдавался настолько, насколько мог. Если возделывал сад, то сажал не картошку, а сирень редких сортов, взятую у знакомого селекционера из Москвы. “Я когда с цветами вожусь, всегда его вспоминаю”, – делится впечатлениями внучка Рейшера.

Судьба семьи, в которой вырос Рейшер, сложилась трагично. Его отец был арестован в годы коллективизации и, не выдержав давления спецслужб, покончил с собой. Евреев в Троицке раскулачивали в первую очередь. Почему-то считалось, что они хранили золото дома, скрывая богатство. Любимый старший брат Нисон умер в одном из военных госпиталей Свердловска. Кстати, сам архитектор тоже участвовал в Великой Отечественной войне: наводил понтонные переправы через Дон. Однажды его сбросило ударной волной в воду, получил контузию, после чего временно отказали ноги. Рейшер вернулся домой из госпиталя с палочкой. Об этом Татьяна Борисовна узнала по документам и фрагментам рассказов родственников. Сам Моисей Вениаминович никогда не затрагивал такие темы. Но День Победы в семье был самым большим праздником. Рейшер – автор первого обелиска на Широкореченском мемориале.

– На 9 Мая дед всегда встречался с коллегами-фронтовиками в Доме архитектора. Еще помню, что он не ходил ни на какие демонстрации. Никогда. И в партию не вступал. Так, извините, она его отца лишила, – рассказывает Татьяна Казачинская.

“Для меня он прежде всего дедушка”

– У него был видавший виды стол, который можно было по-разному раскладывать и поднимать, – вспоминает Татьяна Казачинская. – Рядом – стул. Я, будучи ребенком, садилась на него и смотрела, как дедушка чертил. Инструментов было немного: два треугольника, циркуль-балеринка. У него один треугольник скользил по-другому, строя параллели и перпендикуляры на холсте. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь еще так делал. Сейчас, когда проезжаю мимо здания консерватории, перед глазами стоят его чертежи.

Человек был с выдумкой. У нас дома хранились елочные игрушки, сделанные из яиц. У каждого свое лицо, прическа, воротничок. Бабушка рассказала, что это портреты сотрудниц Моисея Рейшера.

Еще помню, как он нас с сестрой водил в парк, который сам же проектировал в Пионерском поселке. При этом в кармане всегда носил с собой отвес – проверял вертикальность постамента с вазоном.

Одно время у меня в детстве было плохо с почками и надо было налегать на арбузы, которые я люблю, но, когда их в тебя пихают, удовольствие заканчивается. И тогда дед стал вырезать из мякоти фигурки: дома, башни и многое другое. Я ела и выздоравливала.

После девятого класса мы поехали в Питер. От этого путешествия остались неизгладимые впечатления. Дед рассказывал много, но я была слишком молода, чтобы тогда это в полной мере оценить и понять. Сейчас, конечно, очень его не хватает. И родителей, и бабушки Зои Григорьевны, с которой Моисей Вениаминович прожил в ладу всю жизнь – с юности и до последнего часа.

Мир Рейшера

Рейшер, благодаря неиссякаемой творческой энергии, сумел создать вокруг себя мир, наполненный ощущением тихой радости. Наверное, поэтому его здания такие гармоничные. Радость, словно живая вода, одухотворяет все, к чему человек прикасается. Она же становится внутренней опорой тогда, когда кажется, что земля уходит из-под ног.

Дети, внуки и правнуки архитектора тоже связали свою жизнь со строительством или живописью. Вы бы видели, с какой любовью Татьяна Борисовна показывала мне аудитории и знакомила со студентами Екатеринбургского монтажного колледжа, где преподает уже много лет! Казалось, она смотрит на меня глазами ее деда. Чистыми и светящимися, как ручей, в котором отражается небо.

Российская газета – Неделя – Урал: №170(9115)