Ассоль хочет летать. На фестивале в Вологде показали “Скарлет” – франко-итальянскую версию “Алых парусов”

Международный кинофестиваль Voices в Вологде открылся фильмом “Скарлет”, снятым Пьетро Марчелли во Франции. И он выглядит как объяснение итальянца в любви ко всему французскому – от роскошных универмагов со старой кинохроники до мюзиклов в духе “Девушек из Рошфора”. Есть даже реминисценции таких французских лент, как “Колдунья” с юной Мариной Влади, снятая по отдаленным мотивам Куприна. Предоставлено фестивалем VOICES

“Скарлет” тоже использует поэтический мотив призрачных “Алых парусов” Грина – отсюда название фильма “Скарлет” (алый) и Принц-летчик Жан, залетевший в это мирное французское селение – как посланец иного мира, где умеют летать. Впрочем, не столько летчиком, сколько его бипланом увлечена эта новая Ассоль – ей, как персонажу известного мультфильма, летать охота. Отсюда французское название картины – типа “Взлет”. Относиться к ней слишком серьезно невозможно – она полосатая и неровная до умиления.

Мы следим за тем, как героиня растет – от голосистой девчушки в пеленках до красотки с независимым взглядом и упрямым подбородком (Жюльет Жуан). И по мере того, как она меняется и как текут годы от Первой мировой до первых электрических игрушек, неузнаваемо меняется и жанр фильма.

Он начинается как суровая драма: с войны возвращаются солдаты и среди них, прихрамывая, кряжистый Рафаэль с натруженными руками крестьянина (лучшая роль фильма – работа дебютировавшего в кино в 54 года музыканта Рафаэля Тьери, и она ошарашивает натуральностью). От мадам Аделины (достовернейшая Ноэми Львовски) он узнает, что его умершая жена была изнасилована одним из сельских мачо, и в приступе ярости настраивает против себя всю деревню. Но его заскорузлые руки умеют делать из дерева чудеса, и поначалу он находит работу.

Все это дано в тонах бытовой сельской драмы, и ничто не предвещает крутых поворотов сначала в неистовую романтику – когда прямо с неба является Принц-пилот в облике первого красавца французских экранов Луи Гарреля, а потом в мюзикл с лучезарными песенками в стиле Мишеля Леграна. Девушка умеет не только петь, но и играть на пианино, которое отец возродил для нее из хлама. В фонограмме картины теперь прозрачные фортепианные переливы, в кадре – прозрачная на солнце листва, а в лесу обитает уже почти сказочный персонаж – старуха-вещунья (почти анимационное по облику создание Иоланды Моро).

И когда в морской дали грезой проступают алые паруса – поэтика картины окончательно формируется: между гриновской пламенеющей романтикой и голубым самолетиком пилота Жана возникает прямая связь. Одна из самых выразительных, почти символических сцен картины – когда Жюльетта забирается в кабину и трогает рычаги управления – самолетик легко отзывается, оживает, перебирает закрылками, как готовая взлететь стрекоза. К плотской любви она относится с деловитостью молодой зверушки, подчиненной первым импульсам, а настоящая поэзия – в этих книгах, в фортепианной клавиатуре и в этом почти живом самолетике.

Это занятно – наблюдать не только за тем, как быстро матереет не по возрасту самостоятельная рисковая девушка, но и за волшебными изменениями милого лица самого фильма с его обезоруживающей наивностью влюбленного неофита.

Пьетро Марчелли был известен как автор документальных картин – в частности, о его армянском коллеге Артавазде Пелешяне. Несколько лет назад он неожиданно экранизировал “Мартина Идена” Джека Лондона и сразу попал на Венецианский кинофестиваль, где взял пару наград. Мне эта картина не кажется большой удачей, но отвага режиссера и его упрямство в поисках своего нового призвания были заметны и в ней.

“Скарлет” – продолжение поисков, проба пера сразу на нескольких кинофронтах, причем первотолчком снова послужила хорошая литература. И то, как любовно режиссер вписывает игровое действие в художественно преображенные хроникальные кадры старого Парижа, выдает в нем опытного документалиста. А открывающий фильм долгий план вереницы грузовичков, возвращающих солдат с полей Первой мировой войны в родные пенаты, снабжен даже зерном и царапинами старой кинопленки.

Оператор Марко Грациаплена ставит свои акценты. Первые сцены утоплены во мраке – возможно, чтобы укрыть лицо 60-летнего актера, слишком пожилого для солдата, зато потом ему почти не нужно грима. Огромное внимание к фактуре: дерева, человеческой кожи, водной ряби… Повторяется мотив двух рук, тянущихся друг к другу как в фреске Микеланджело – нежной детской и загрубелой рабочей, старческой.

Все это живописно, красиво и – да, до странности наивно. Как те песенки, которые простодушно выводит зачарованная Жюльетт, сидя в позе васнецовской Аленушки у притихшего озера, как пушкинская Татьяна с романом в руках. Есть в этой сельской мечтательной диве что-то и от купринской Олеси, воплощенной Мариной Влади в старом французском фильме “Колдунья” – первозданность дикарских реакций и поступков. Не говоря о классическом мотиве “красавицы и чудовища”, который тактично проступает в любой сцене, где нежная Жюльетт рядом с любящим отцом – новым Квазимодо с хрупкой, ранимой душой.

Такая бездна ассоциаций, возникающих едва ли не в каждом кадре картины – тоже знак неофита, мечтающего втиснуть в свой фильм сразу все мотивы мировой культуры.