В субботу, 19 августа, в усадьбе Захарово в восьмой раз собирается фестиваль “Традиция”. О том, какие цели ставит перед собой фестиваль и что старается показать, рассказал его автор, театральный и кинорежиссер Эдуард Бояков.Кирилл Каллиников/РИА Новости
Кирилл Каллиников/РИА НовостиVIII фестиваль “Традиция” отделен от предыдущих трагическим событием – убийством его участницы Дарьи Дугиной. На наших глазах развернулась почти античная трагедия…
Эдуард Бояков: Да, гибель Даши – почти античная трагедия. Как миф о Персефоне.
Это огромная потеря для нас. Новость об этом пришла, когда мы все еще стояли на сцене и пели “Темную ночь”. И ночь оказалась “темной” на другой лад.
Даша была невероятно светлым человеком. С чистой энергией. Очень работоспособной. Последнее письмо она прислала мне с музыкой, подобранной ею к свадьбе брата, где она была, как я шутил, “главным диджеем”.
Но каждый из нас знал ее с какой-то одной стороны, а сейчас она раскрывается целиком. И для сицилийской принцессы, человеком из европейского аристократического пространства, которая дружила с Дашей, приезжала к нам во МХАТ, и для молодых ребят из книжного магазина “Листва”.
Я читаю Дашин дневник. Слушаю рассказы молодых философов о ней и поражаюсь…
Она была, наверное, единственным человеком, умеющим дружить и взаимодействовать с противоположными лагерями патриотического круга. Иногда внутри этого круга монархисты насмерть воюют со сталинистами, а традиционалисты “бьют” “леваков” и не признают друг друга покруче, чем все вместе “либералов”. Поладить они могут только в окопе. Но Даша умела держать и с теми, и с другими честную и содержательную связь.
Даже западные журналисты говорят в телерепортажах о том, что она была прекрасный человек – тонкий, добрый, смелый. Говорят, не только потому что она училась в Париже. Она многое успела сделать, но ее перспектива сегодня выглядит ошеломляющей.
Мы будем говорить на фестивале о Даше, друзья будут вспоминать ее на одной из наших встреч философского толка. О ней надо сохранить правильную память. Еще мы собираемся объявить о премии и фонде ее имени.
Вообще ее гибель – это величайший знак, это почти античная трагедия. Как миф о Персефоне.
Затем произошло покушение на человека, вместе с вами придумавшего фестиваль “Традиция” – писателя Захара Прилепина.
Эдуард Бояков: Слава Богу, он выздоравливает и участвует в подготовке фестиваля. Мы с ним всегда обсуждаем фестиваль весь год. Приехать на фестиваль он не сможет, но идей подал немало.
Вы, человек, объехавший полмира, решили делать фестиваль, выделяющий русскую культуру и, может быть, закрывающую ее от мира – почему?
Эдуард Бояков: Не знаю, сколько стран я объехал, наверное, под сотню. И конечно хочу, чтобы мои дети были открытыми миру. Но нужен такой опыт открытости, который помогает увидеть удивительное в своей стране.
А внимание к своим корням воспитывается изучением корней великих соотечественников. Мы недаром проводим свой фестиваль в Захарово. Это место, где шестилетний Пушкин, которого в лицее дразнили “Французом” жил у своей русской бабушки и начал говорить по-русски. До этого – не умел. Бабушка начала “довоспитывать” в нем русского человека. Талантливый “менеджер”, она нашла и Арину Родионовну, и крестьян, певших ему песни и рассказывавших сказки. Организовала целый русский культурный центр вокруг будущего гения. Погрузила его в пространство русского эпоса – в былины, сказки. Отпустила в русский лес – лесной пруд был в 100 метрах от усадьбы, липовая аллея до сих пор сохранилась… Маленького Пушкина учили плавать и говорить по-русски одновременно. Идеальная программа, когда человек и физически развивается, и язык учит, и сливается с природой, начиная чувствовать русский код.
Про “русский код” вы в соавторстве с Вероникой Пономаревой написали книгу – сборник увлекательных разговоров со знаменитыми современниками, начиная от Пиотровского, Кончаловского и Кублановского и кончая интереснейшим Дмитрием Ольшанским. Что вы сами поняли в результате этого разговорного исследования?
Эдуард Бояков: Русский культурный код распознаваем нами интуитивно, поскольку мы его носители. Формулой его не описать, математически не вычислить. Это сложная смесь, сложная мозаика. Например, он включает в себя с одной стороны привычки к темному, глубокому, хтоническому, а с другой – открытость, широту нашей географии, нашего ландшафта, нашей человеческой натуры. Да, история и культура подтверждают способность наших гениев разбираться в невероятных глубинах человеческой психологии, погружаться туда, куда другим путь заказан.
Русский код не понять без русской семьи. Без связи с плодородной землей, которую надо освобождать от болот. Без связи с… войной. Русское воинство – тоже достижение нашей цивилизации, ее невероятной способности к мобилизации.
Очень важны объединяющие, интегральные свойства русской жизни и культуры. Разговоры о Третьем Риме связаны в том числе и с этим.
Ну и, конечно, очень важное наше измерение – некие свойства предельности (а иногда и запредельности), переданные через культуру. Теории Циолоковского, Федорова, Чижевского, Вернадского в 60-х годах ХХ века обернулись первым полетом человека в космос – это тоже тема предельности. Меня она всегда волновала – и вот, попав в усадьбу Салтыковых-Чертковых, где размещается наш Новый Театр, я узнал, что именно здесь, в библиотеке Черткова работал основатель русского космизма Николай Федоров, который поделился своими идеями с юным Циолковским.
В космос уже давно летают представители самых разных культур и стран…
Эдуард Бояков: Но мы были первыми.
Бесконечная любовь к путешествиям и новым пейзажным красотам – свидетельство скорее нашего современного невроза. Не надо стремиться в новую страну, которую ты еще не видел, надо не забывать о своей. А мы забываем. Не бываем в соседней деревне, не прививаем детям любви к сельским кладбищам, “к отеческим гробам”. Нас так полоскало весь ХХ век, что мы потеряли связь с землей, и если не с отцом и матерью, то с большим семейным кругом – двоюродными братьями и сестрами, дядями-тетями. Я с завистью наблюдаю эту связь у друзей-дагестанцев или индусов.
Еще в середине ХХ века это все было.
Эдуард Бояков: И этому помогала народная культура, музыка – песни, застолья, собиравшие разные поколения семьи. Дело не в том, ходит ли наша доченька в музыкальную школу, а в том, есть ли у нас в семье песня, которую знают хотя бы три поколения.
Если есть, культурный цикл, традиция воспроизводятся.
Но сейчас все разламывается, рассыпается. Забываются колыбельные и свадебные песни. Человек становится одиноким.
Между тем, человеческая физиология, устройство нашего ума и символическое поле нашей жизни остаются – во всяком случае последние 10 тысяч лет – прежними. Так вот вместе с физиологией мы должны взять и что-то еще из глубины времен. Поэтому полезно возвращаться к себе, узнавать свою страну, свою культуру, свой народ.
Мы ведь про русский раскол знаем меньше, чем про средневековую Европу. Флоренция, Венеция, Тоскана, кардиналы, Данте, Петрарка нам часто ближе, чем русские XV и XVI веков.
Это связано и с тем, что от того древнего времени практически не осталось материальных памятников, и с традиционно агрессивным настроем Запада, его колонизаторской политикой, но еще и с нашей безалаберностью. Ее нужно преодолевать.
Я смотрю на своих детей – им 11, 6, 3, младшей полгода – и понимаю, что отвечаю за то, какими у них будут семьи, дома, музыкальные пристрастия. И я вижу, что таких людей все больше и больше. Вот мои мотивы.
Как развивается фестиваль? Что прибавлялось, исчезало, были ли находки?
Эдуард Бояков: К счастью, наши партнеры, Президентский Фонд культурных инициатив, министерства культуры России и Московской области, дают нам возможность приглашать людей на фестиваль бесплатно. При этом мы стараемся включить в программу выдающиеся имена – вроде Любови Казарновской или Валентины Лисицы. Они выступали в Карнеги-холл или в Метрополитен-опера, а вот они на опушке в Захарово.
У нас обязательно выступают звезды фольклора – Таисия Краснопевцева, Андрей Котов, его дочь Варя Котова. Звезды духовной музыки – Хор Сретенского монастыря.
В этом году, например, у нас снова Таисия Краснопевцева, но с совершенно другим инструментальным составом. Русские народные песни будут звучать под аккомпанемент классических музыкальных инструментов.
Фестиваль становится очень интересной лабораторией. Из него уже выросло несколько больших спектаклей – например, “Женщины Есенина” во МХАТе им. Горького или спектакль о царственных мучениках “Государев венец” в Новом Театре.
Захар Прилепин говорит про фестиваль: мы опередили время. В чем это выражается?
Эдуард Бояков: Это не дешевое хвастовство, для художника это нормально – опережать время. Я много в своей жизни придумал фестивалей, начиная с “Золотой маски” и “Московского пасхального…”, и точно знаю, что если ты привезешь в город на фестиваль, например, крутой театр современного танца, то это может привести к возникновению там подобного творческого коллектива. Фестиваль – это селекция, культивация.
Опережать время – значит давать перспективы, открывать какие-то неактивированные зоны в нашем общественном сознании. Русская культурная история, если говорить о ней в психоаналитическом ключе, дико репрессирована, подавлена.
В советские времена?
Эдуард Бояков: Нет. Я думаю, начиная с XVII века. С раскола, с петровских реформ. Это измеряется веками, не десятилетиями.
Но все это закончилось “золотым” XIX веком и появлением Пушкина. Он же был воспитан не только Ариной Родионовной, но и Бенжаменом Констаном.
Эдуард Бояков: Да, но к началу XIX века мы вышли из ситуации полного доминирования западной культуры. История нашего “золотого века” – это все-таки история возвращения к русскому. Пушкин к 30-м годам – русский патриот. Ничего бы не было без истории этого “возвращения домой”, которое переживали и Достоевский, и Гоголь, и Пушкин, и Толстой.
Какое место вы отдаете на фестивале донбасским творческим голосам?
Эдуард Бояков: У нас обычно поэты выступают и со стихами, и с рассказами о своем пути. В этом году – невероятное созвездие – Анна Долгарева, Мария Ватутина, Игорь Караулов, Анна Ревякина, Алексей Шмелев, Александр Пелевин, Дмитрий Воденников.
Петр Лундстрем, много играющий на Донбассе, играет и у нас и рассказывает о своих прадедах, один из которых был жалован государем за успехи в строительстве сибирской железной дороги, а другой был народовольцем – вот вам русская судьба.
В Донбассе проснулась настоящая русская поэзия. Не скажу, что ее не было в 10-е годы, Вера Полозкова и Сергей Гандлевский, чьи голоса теперь звучат на украинской стороне, были хорошими поэтами… Но нам было важно услышать “свой” голос. Голос современной просыпающейся России.
Эти голоса есть. И я никогда не пойму, почему, решая проблемы с беспилотниками, мы не обращаем внимания на то, как звучат голоса наших поэтов.
Длится жесткая драма недооценки в России и в мире гуманитарности
Эдуард Бояков: Это от потребительства. От постмодернизма. Ну и от очень выверенной культурной политики наших оппонентов. Перед нами результат серьезно рассчитанной работы, ведущейся десятилетиями. Все эти явления рок-идолов – талантливых, красивых мужиков… Посмотрим на молодых Джима Моррисона, Джимми Хендрикса, Пола Маккартни, Джона Леннона, Эрика Клэптона – да они на нас действовали, как на княгиню Ольгу или княжеских послов византийская литургия в Айя-Софии.
Прямо божества какие-то – идеальные фигуры, джинсы непонятно на чем держатся, волосы до середины спины… Девчонки с ума сходят. И известие на весь мир: “Все, что вам нужно, это любовь!” Рок-концерт несет другие ценности, но сила воздействия такая же, как в церкви.
Мы пережили сильнейшую семиотическую атаку на нас. Хорошо бы нам это для начала хотя бы осознать.
Американское кино, музыка, современное искусство, яркий поп-арт, абстракционизм, рынок путешествий, глобальный мир – очень сильная, целенаправленная атака. Специальная культурная операция. Направленная на то, чтобы мы потеряли свое, перестали чувствовать себя русскими, стали думать, что Бог – это не самое главное в жизни, материальное потребление важнее. На это надо отвечать своей Специальной культурной операцией. Этому мы и служим.
