Он был редким примером огромной всепоглощающей любви. Памяти Глеба Панфилова

Уход Глеба Панфилова – конец целой эпохи в нашем кино, уход классика, одного из самых мощных и умных талантов.Борис Кауфман / РИА Новости

Он учился в Уральском политехническом (в дальнейшем Федеральный университет имени Бориса Ельцина), там в любительской киностудии делал первые шаги в кинорежиссуре – сначала документальной: снимал “комсомольские” фильмы типа “Народная милиция”, “Вставай в наш строй”. Потом на Свердловской телестудии поставил свой дебютный игровой получасовой фильм “Дело Курта Клаузевица” из времен Великой Отечественной, где в роли пленного немца впервые снял в кино актера Свердловского театра драмы Анатолия Солоницына – именно там молодого артиста увидел Андрей Тарковский и взял на роль Рублева.

Глеб Панфилов был упрям и настойчив, но не самонадеян, он уже тогда проявлял черты перфекциониста. Свой сценарий “В огне брода нет” он десятки раз выверял, переписывал и шлифовал, в конце концов повез в Москву и пробился к крупнейшему нашему драматургу Евгению Габриловичу, чтобы тот дал не только благословение, но и помог довести идею до ума. В титрах фильма стоят два имени: Габрилович и Панфилов. Потом очень долго искал актрису на главную роль. И когда нашел Инну Чурикову – нашел и свой идеал. Возникший творческий союз сохранился на всю жизнь, стал союзом семейным, а Чурикова из исполнительницы второстепенных тюзовских ролей стала великой актрисой, звездой театра и кино, одной из уникальных фигур нашего искусства.

В режиссуре он работал всегда на редкость обстоятельно, уверенно и точно, и уже с первого большого фильма стало ясно, какого масштаба пришел художник. Вторая картина – “Начало” – была, в сущности, заявкой на фильм о Жанне д’Арк: героиня фильма, фабричная девчонка (так поначалу назывался сценарий), мечтала стать актрисой и самозабвенно играла в самодеятельности Бабу-ягу. Ее увидел на сцене молодой амбициозный кинорежиссер и стал пробовать на роль французской национальной иконы. Развернутые сцены из его “фильма” уже доказывали, какой Жанной д’Арк могла бы стать Чурикова, и Панфилов долго пробивал свой сценарий – снять картину не дали: зачем советскому зрителю какая-то француженка!

Зато “Начало” и для Панфилова, и для Чуриковой стало звездным часом: лирико-комедийная картина вошла в число самых любимых у зрителей, Чурикова сразу стала популярна, Панфилов прочно вошел в ряд главных надежд нашего кино.

Успех был закреплен следующим фильмом “Прошу слова”. Панфилова давно интересовал феномен советской женщины – наследницы той, некрасовской, что “коня на скаку остановит”. Новая героиня Чуриковой – председатель горисполкома небольшого города, деловая женщина советского образца. Толчком к созданию картины послужил поразивший Панфилова случай: высокопоставленная чиновница потеряла сына, но наутро уже была на своем рабочем месте. Елизавета Уварова из фильма тренирует глаз в тире, а выдержку – на муже, подчиненных и начальстве. Она мечтает осчастливить город строительством нового моста и пытается пробить проект у высокого руководства. Она одержима государственными заботами точно так же, как ее предшественница, “простая русская баба, мужем битая” из родственного фильма “Член правительства” – героиня Чуриковой словно продолжала характер героини Марецкой в новое время и в условиях “развитого социализма”.

Панфилов уже здесь доказал свое умение идти по лезвию бритвы так уверенно, словно он шагает по светлой дороге в коммунистическое завтра. В фильме было дыхание самой жизни, но ироничный взгляд автора предлагал зрителю отстраниться от привычных будней, увидеть их заново, поверить их нормальной человеческой логикой – и “планов громадье” не выдерживало такого экзамена, казалось мелкотравчатым. Оно было бы забавным, если бы мы не жили внутри такого муравейника, где все раз и навсегда отрегулировано и все мечты ограничиваются мостом, который никогда не построят.

Сценарий следующего фильма “Тема” Панфилов написал в содружестве с молодым драматургом Александром Червинским. Михаил Ульянов в роли маститого писателя – опять-таки сугубо советского образца, всю жизнь писавшего очень правильные, а потому и хорошо издавшиеся романы, – отправлялся в провинцию “изучать жизнь”. И там сталкивался с явлениями, которые решительно не мог понять. Впервые в нашем кино зазвучали такие слова, как диссидент, как эмиграция. Впервые неудовлетворенность какими-то серьезными человеческими изъянами в советской системе выливалась в трагическое решение расстаться с родиной, начав жизнь с нуля. Это был самый сложный фильм Панфилова, его новый взлет как художника и мыслителя.

В поисках ответов на мучившие его вопросы он обратился к литературе – Александру Вампилову (“Валентина”), Максиму Горькому (“Васса”, “Мать”). Фильму “Мать” не повезло: он вышел в переломные для страны годы перестройки и распада СССР, когда публике было уже не до кино. Картину очень мало кто видел, и Панфилов с энтузиазмом принял мое предложение не только возглавить новорожденный Уралкинофест в качестве президента, но и устроить там вторую премьеру его “Матери” – прием у публики был фантастический, в городе своей юности мастер получил наконец достойный фильма отклик.

Его многое тревожило из впечатлений той уже далекой юности. Например, он рассказывал, как бегал с друзьями к печально знаменитому дому Ипатьева на Площади народной мести, где был расстрелян последний русский император с семьей. Как в черных проемах окон ему чудились тени убитых. Воспоминания эти послужили толчком к созданию фильма “Романовы: венценосная семья” – масштабной киноэпопее, показавшей трагедию не властителя, а человека. С течением времени обнажилась, стала очевидной определенная идеализация Николая II, но в год выхода фильм сокрушал мощностью искреннего сочувствия, циклопической картиной смертельной схватки света и тьмы, цивилизации и наступавшей дикости.

В “новой России” Панфилов увлекся театром. Снял фильм по знаменитой пьесе Островского “Без вины виноватые”, поставил в Ленкоме спектакли с Инной Чуриковой “Гамлет”, “Аквитанская львица”, “Аудиенцию” в Театре Наций, где Чурикова блестяще сыграла королеву Великобритании Елизавету II.

Панфилов и Чурикова были неотделимы на протяжении многих десятилетий. Его любовь была горячей и крепкой, он любовно взращивал ее талант, открывая для себя и для нас все новые его грани. Это был пример верности с большой буквы, когда друг без друга нет ни творчества, ни самой жизни.

Вероятно, поэтому он пережил любимую женщину и гениальную актрису только на семь месяцев…

P.S. Для меня лично уход Глеба Панфилова – потеря друга юности, одного из тех, за жизнью и творческой эволюцией которого я следил с восторгом, ощущая “счастье, когда тебя понимают”. Встретившись впервые в стенах Свердловского телевидения, где он снимал свою первую картину, мы в дальнейшем виделись редко – только для интервью, в которых он мне никогда не отказывал, неизменно возвращаясь в годы своей юности, к театрам и актерам, на которых мы оба росли и которыми оба восхищались. Своего кумира тех лет – артиста Свердловской музкомедии Анатолия Маренича – он даже снял в одной из ролей фильма “В огне брода нет”, мой товарищ по музыкальной школе Вадим Биберган стал постоянным композитором его фильмов.

Это был прекрасный человек и большой, чуткий художник. Это был редкий пример огромной, на всю жизнь, всепоглощающей любви.