Так и тянет назвать этот текст “Пальмы, розы и революция”, хотя о революции на этой выставке ни слова. Напротив, она далека от нее, как только может быть далек женский будуар со свежим букетом цветов, гостиная с мраморным бюстом Марии-Антуанетты и вазами Гарднеровского фарфора…
Тем не менее, выставка “Пальмы и розы Зинаиды Морозовой” (куратор Софья Багдасарова), которая открылась в Южном флигеле музея-заповедника “Горки Ленинские”, обретает драматическое напряжение именно в контексте музея и дома, где вождь революции закончил свои дни.
Посвященная последней хозяйке усадьбы Зинаиде Григорьевне Морозовой-Рейнбот, выставка фокусируется не на драмах ее судьбы и ее старшей дочери Марии Саввишны Морозовой, а на… предмете ее увлечения.
Нет, речь не о Савве Тимофеевиче Морозове, текстильном магнате, главном пайщике Московского Художественного театра. Савву Тимофеевича Зинаида Григорьевна, видимо, любила страстно. Ради него развелась с первым мужем – Сергеем Викуловичем Морозовым (Савва приходился ему дядей, как, впрочем, Иван Абрамович и Михаил Абрамович Морозовы, чьим коллекциям Пушкинский и Эрмитаж посвятили “венок” из трех проектов). Что такое развод для женщины из старообрядческой семьи, объяснять не надо. От Саввы во втором браке она родила четырех детей. После его смерти она не смогла жить в особняке на Спиридоновке, построенном для нее мужем, продала его и купила усадьбу под Москвой. Да, Горки. Ее третий брак с Анатолием Анатольевичем Рейнботом, тогдашним градоначальником Москвы, дал ей дворянство. И – возможность отдаться увлечению цветами.
Именно Зинаида Григорьевна вдохнула новую жизнь в старую дворянскую усадьбу. Хозяйство обустроила на промышленный лад, здесь были, например, автоматические поилки для скота. Перестроила старый дом, пригласив Шехтеля, а по новым сведениям – Жолковского. Провела электричество, канализацию, водопровод, телефон. В Горках было три телефонных линии, обеспечивающие связь с Москвой и Петербургом. Собственно, эта модернизация вкупе с близостью с Москвой и определила выбор усадьбы, превращенной после революции в санаторий, как места лечения и жизни Ленина.
Точно так же, практично, здраво и с размахом, она подошла к устройству оранжереи (которая была по площади больше дома), заказу семян, разведению тропических растений. Все исследователи подчеркивают, что цветочное хозяйство, розарий, пальмы, не было для нее бизнесом в чистом виде. В том смысле, что доход от “цветочного дела” не особо влиял на уровень жизни одной из самых богатых женщин империи. Но любопытно, что практически все московские цветочные магазины с 1912 года вплоть до Октябрьской революции закупали цветы в хозяйстве Зинаиды Морозовой-Рейнбот. По крайней мере – 22 оптовых магазина точно. И, к слову, “Садоводство имения Горки З.Г.Рейнбот” получало золотые и серебряные медали на Всероссийских выставках в Москве.
Именно Зинаида Григорьевна вдохнула новую жизнь в старую дворянскую усадьбу
Что касается самих Горок, то модернизация хозяйства, дома, оранжереи уживалась с увлечением неорококо, эпохой французского XVIII века, который, к слову, отлично рифмовался с “мирискусниками”. Но Горки времен Морозовой – это как бы “мирискусники” в квадрате. С одной стороны – бюст Марии-Антуанетты – для тугодумов, чтобы знали, кто тут главный образец для подражания. С другой – образцы тканей для сорочек с цветами, которые производила Никольская мануфактура “Савва Морозов сын и К”. Между этими двумя полюсами – “разнотравье” и разноцветье, которое встречает посетителей выставки на полотнах Юона, на портрете неизвестной в образе Флоры работы Алекса Дюваля, на карикатурах Жана Гранвиля, подсмеивавшегося над культом цветов у дам, на фарфоровых чашках и абажурах ламп. Веера с цветами, пасторальные сцены на вышивках, платья с тончайшей вышивкой полевых цветов, образцы дорогой обивочной ткани с цветами фабрики Цинделя. И фарфор – всюду. История, которую выстраивает куратор, с одной стороны, напоминает путешествие в женский “розовый роман”, где героиня наконец получает свой кукольный домик в полное распоряжение. Не случайно Горький иронично писал, что спальня Морозовой похожа на магазин фарфора.
С другой стороны, не Горькому, который отбил у Саввы Тимофеевича актрису Марию Андрееву, рассуждать о спальне женщины, которая была соперницей его жены в поединке за Савву. По словам внука, на похоронах Саввы Морозова Зинаиду Григорьевну раздражали два венка. Из белых лилий – “От Максима Горького и Марии Андреевой”, и с красных роз в форме креста – “От Общества помощи политзаключенным”. Розы, которые были символом любви, явились в момент трагедии как знак креста и гибели.
Символическая линия, которая связана с образами розы как символа любви и красоты, и пальмы как символа вечности, мира, но и мученичества, – одна из важнейших на выставке. Слава Богу, Зинаида Григорьевна не повторила судьбу своей ролевой модели Марии-Антуанетты. Она осталась жива, хотя ее третий муж генерал Рейнбот был расстрелян в 1918 году. Она дожила до 80 лет, получая с 1930 года пенсию от МХАТа (в память о помощи Саввы Морозова театру) и разводя цветы на подоконнике в своей комнате в селе Ильинском. И сумрачный образ “Дамы с сумочкой” под пальмой и картиной с цветочками, написанный Юрием Васнецовым в 1930-х, дает представление, как Зинаида Григорьевна могла восприниматься в новую эпоху задорных пионерских песен.
Впрочем, другой пласт “цветочной истории” связан не с советским временем (хотя пальмы Морозовой благополучно дожили до 1980-х годов), а с увлечением неорусским стилем в Абрамцевском кружке. Именно там рисовала, училась живописи старшая дочь Морозовых – Мария Саввишна. Нежная творческая натура она, по-видимому, закончила жизнь так же, как отец. От нее осталась картина с пионами, подаренная в 1915 году маме. Это – одна из центральных вещей экспозиции на втором этаже Южного флигеля. Образы женщин эпохи модерна, в том числе символистская работа “Девушка в белом – в лесу” Константина Чеботарева, создают почти тающий образ красавиц, в которых сила характера, чувствительность и “неотмирность” явлены в почти равных долях. Литографии Марии Якунчиковой “Смерть и цветы” (“Череп”), что завершают экспозицию, становятся напоминанием не только о натюрморте в жанре Memento mori, но и о Серебряном веке.
Впрочем, это не финальная точка проекта. Выйдя из флигеля, зрители обнаруживают роскошные розы на клумбе, высаженные в день открытия выставки в Горках Ленинских. А значит – имеет смысл помнить не только о смерти, но и о жизни. Выставка, собственно, об этом – об умении жить, когда жить, кажется, очень трудно. Розы эту веру в жизнь очень поддерживают. Зинаида Морозова-Рейнбот не зря им столько сил отдала.
Российская газета – Федеральный выпуск: №142(9087)Российская газета – Столичный выпуск: №142(9087)
