В дни, когда у всех на устах «Троица» Андрея Рублева, мы отправились туда, где творилась ее история. На любимую дачу художника, реставратора, директора Третьяковки, реформатора музейной инфраструктуры Игоря Грабаря, который в начале ХХ века руководил комиссией по раскрытию памятников древнерусского искусства и благодаря которому в том числе икона «Троица» попала в Третьяковскую галерею, возглавляемую им в тот момент.
Именно Грабарь превратил ГТГ в музей, который не только показывает произведения искусства, но изучает их и реставрирует. Грабарь основал там отдел древнерусской живописи, которым сам и руководил. Он же заложил фундамент реставрационного дела в России. Он издал первые научные исследования о Рублеве — в 13-томной «Истории русского искусства». А свою дачу в поселке художников в Абрамцеве построил по принципу золотого сечения, которое заложено в «Троице». Именно здесь жил и Андрей Тарковский, когда в середине 60-х готовился к съемкам фильма «Андрей Рублев». Дача в Абрамцеве сохранилась чудом, равно как и шедевр древнерусского искусства. От уничтожения ее спасла чета художников, последователей живописной школы Грабаря и создателей современных храмовых фресок, — Валерий Чернорицкий и Анастасия Соколова.
Заколдованное место
От ж/д станции Абрамцево к поселку художников ведет затерянная в дикой природе и аккуратно выложенная плиткой дорожка. Платформа появилась здесь в середине 1930-х годов, когда слух о чудодейственном изобретении врача-новатора Алексея Замкова, открывшего больницу в этих краях, разошелся по всей стране. Изобретенный мужем скульптора Веры Мухиной экспериментальный препарат «Гравиан» помогал чуть ли не от всех болезней. Многие представители советской элиты приезжали сюда, чтобы испытать на себе волшебный эффект «эликсира молодости». Жили часто на территории усадьбы Абрамцево, которая в 1932 году превратилась в дом отдыха для работников культуры. При этом имение Мамонтова сохраняло исторический облик благодаря охранной грамоте, полученной от государства в 1918 году усилиями как раз Игоря Грабаря.
Тогда же, в 1932-м, земли между станцией и усадьбой отдали художникам: примерно 30 мастеров получили ни много ни мало по одному гектару каждый. Государство спонсировало и строительство домов. Грабарь был в числе первых — тропинка от станции ведет как раз к его дому. Соседний достался чете Замков–Мухина, именно здесь супруга медика, ставшего прообразом профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова, работала над скульптурой «Рабочий и колхозница». Получили участки художники Илья Машков, Николай Соколов (один из Кукрыниксов), Павел Радимов, советский «крестьянский поэт» и один из последних передвижников. Говорят, именно он был инициатором создания поселка, а помог ему друг — маршал Климент Ворошилов, который тут частенько бывал.
От станции до дач пара сотен метров русских контрастов: средь поваленных деревьев и зарослей (последствия урагана 2017 года) по свежемощенной тропке, с фонарями и стендами, рассказывающими о гостях усадьбы XIX столетия. В середине «золотого века» усадьбу Абрамцево выкупил писатель Сергей Аксаков. В гости к автору «Аленького цветочка» приезжали Тургенев, Тютчев, Гоголь (читал здесь впервые одну из глав «Мертвых душ»). В конце века имение выкупил Савва Мамонтов, и здесь образовался абрамцевский кружок — Репин, Поленов, Васнецов, Левитан, Врубель, Шаляпин были завсегдатаями творческой мастерской.
И сейчас в поселке живут в основном люди искусства, трепетно относящиеся к истории места, расположенного в нескольких километрах от Троице-Сергиевой лавры. Среди них — актриса Светлана Немоляева и художник Алексей Шмаринов. Нынешние хозяева дачи Грабаря — Валерий Чернорицкий и Анастасия Соколова — тоже ценители. Оба — академики РАХ, участники множества всероссийских и международных выставок. В соавторстве они расписали немало церквей во Франции, Италии и Литве. У монументалистов особая техника — холодная энкаустика (восковая темпера), которой пользовались иконописцы раннехристианского времени (I—VII в. н.э.). Живопись их отличает необычный синтез иконописной традиции, импрессионизма и авангардной графичности, напоминающий манеру Петрова-Водкина. Художники встречают в обычном дачном виде: галоши, свободные куртки, на обоих кепки а-ля Ватсон. «После того урагана эти леса как болото, смотрите под ноги», — предупреждают гостеприимные хозяева.
Их владения тоже наполнены контрастами. При входе глаз удивляет новорусский замок с арочными окнами и прямоугольными зубцами. Это наследие Сергея Горяева, который прежде владел участком. После смерти Игоря Грабаря его сын Мстислав продал дачу художнику Виталию Горяеву, а от него она перешла к его наследнику, сыну Сергею — архитектору и скульптору, известному монументальными работами — как, например, военный мемориал «Пантеон защитников Отечества» в Мытищах или ансамбль мозаичных панно на станции метро «Марьина Роща». Сергей сильно преобразил территорию: замостил камнем дорожки и пруд, построил крепость с бассейном на крыше, а в недрах холма, на котором стоит дом Грабаря, сделал трехъярусную мастерскую со станками по обработке камня (мечтал делать тут интерьеры для метро). Но исторический деревянный домик сохранил, хотя и сделал внутри евроремонт, а перед входом установил скульптуры львов. И все же спас дом от разрушения, укрепив ветшавший фундамент.
— После смерти Горяева в 2013 году дачу Грабаря решили продать — появлялись разные претенденты. Одним из потенциальных покупателей был бизнесмен, который хотел все снести и построить свое. Другая — женщина, которая ходила везде с ручным леопардом, — хотела превратить каменоломни в зоопарк для диких животных. Еще один, чиновник, собирался тут организовать клуб по пейнтболу (когда команды бегают с пистолетами с краской и стреляют друг в друга). Мы боялись, что это место будет уничтожено. Горяев пусть и сделал много чего на территории, но он был художником и понимал значимость дома. В итоге мы продали квартиру в Москве и выкупили участок, — рассказывают супруги.
— А как вы сами связаны с этим местом?
— Я здесь выросла, — говорит Анастасия. — Мой дедушка — Николай Соколов, из круга Кукрыниксов, жил по соседству, дружил с Грабарем, рисовал его в шуточных шаржах. Я родилась, когда Игоря Эммануиловича уже не было на этом свете, но мы ходили сюда в гости. Дача дедушки потом сгорела, но мы продолжали сюда ездить. Волшебное место, и ты чувствуешь, что здесь живет дух Грабаря.
— Мы с Настей женаты уже больше 30 лет, так что я тоже здесь давно обретаюсь, — продолжает Валерий. — Помню, однажды пришли рисовать портрет Таисии Борисовны — вдовы Виталия Горяева. Покосившийся дом, заросший сиренью, тропинка, и бабушка — божий одуванчик угощает чаем с вареньем на терраске… Здесь будто оказываешься в древнем заколдованном мире.
Тернистый путь в Абрамцево
Место и правда волшебное и таинственное. Многих художников оно привлекает еще и потому, что связано с Сергием Радонежским и Андреем Рублевым. До основанного монахом монастыря, для которого, как считается, Рублев написал «Троицу», тут рукой подать. Недалеко отсюда и до Покровского монастыря в Хотькове (заложен в 1308 году), где похоронены родители Сергия Радонежского и где жил его брат Стефан. Рукой подать и до села Радонеж, где вырос отрок Варфоломей. Словом, места тут намоленные и нахоженные — святыми и художниками разных эпох.
Обосноваться в Абрамцеве Игорь Грабарь решился не только потому, что был увлечен древнерусским искусством и изучал историю лавры, но и это сыграло свою роль. Ведь он лично участвовал в повторной реставрации «Троицы» (первую расчистку делал Василий Гурьянов в 1904–1905 гг., но икона быстро потемнела). Результатом исследований стало открытие: Грабарь пришел к выводу, что помимо известной новгородской школы существовала и другая — суздальско-ростовская (новомосковская), а Андрей Рублев — ее самый талантливый представитель и своего рода рубеж в истории искусства. «Рублевым завершается целая эпоха, и начинается новая. Оттого так ясно и определенно обозначился в это время перелом в русской живописи. Если образцом его жизненного, «земного» искусства может служить роспись большого нефа владимирского Успенского собора — примером второго рублевского лика является его «Троица». (…) Вся ее цветовая гамма, этот непередаваемо прекрасный, небывалый по силе голубой тон одежд среднего и правого ангелов, живопись голов — и жизненных, и отвлеченных в одно и то же время, — ритмическое волшебство линий, не застывших, не жестких, а одухотворенно трепетных, заставляют признать рублевскую «Троицу» совершеннейшим из всех произведений древнерусской живописи, доселе нам известных. Стоя перед нею в благоговейном оцепенении, ясно понимаешь, что такая красота подлинно чудотворна, ибо действенна», — писал Игорь Эммануилович. Кстати, позже Грабарь участвовал и в восстановлении самой лавры — в качестве реставратора-консультанта.
Однако строительство дома в Абрамцеве, где Грабарь жил большую часть времени (за исключением холодных зим и эвакуации в годы войны) с 1930-х до конца 1950-х (последние пару нет жил на более скромной даче недалеко от Абрамцева — в поселке академиков), связано с судьбоносными событиями в его личной и профессиональной биографии. В начале 1930-х у его жены Валентины, на которой он женился в 1913 году (как раз когда возглавил Третьяковку) и прожил счастливо много лет, обострилось тяжелое гормональное заболевание. Валентина Мещерина теряла рассудок. Наверняка Грабарь пытался лечить ее и в клинике Замкова, хотя документальных подтверждений тому нет — все, что касается препарата «Гравиан», до сих пор под грифом «секретно». Но согласно недавнему изданию Третьяковской галереи (2022 года, к 150-летию со дня рождения Грабаря), в 1932-м он впервые соглашается на лечение супруги в клиниках, где она с тех пор проводит почти все время. Дальнейшая история таинственна: говорят, однажды Валентина ушла из дома и не вернулась. Ее младшая сестра Мария стала помогать по дому и с детьми, в итоге завязался роман — официально брак с ней зарегистрирован в 1946 году. Но, должно быть, в 1932-м Грабарь еще надеялся на чудо, а кто, как не Замков, мог его сотворить?
А вот второе обстоятельство, которое, впрочем, могло быть следствием первого. Многие годы Игорь Грабарь потратил на то, чтобы описать и систематизировать историю русского искусства, и показать на Западе, чтобы прославить на весь мир. Многотомник «Истории русского искусства» был задуман еще в начале 1900-х, на исследование и поэтапное издание ушла вся жизнь. Многое из «Истории» написано или отредактировано (статьи он заказал десяткам авторов) в Абрамцеве. Вся практическая и теоретическая работа, которая происходила до 1932-го, после была осмыслена и оформлена среди пейзажей, заряженных духом Радонежского и Рублева.
Главные и весьма насыщенные события, связанные с этим эпохальным трудом, происходили сразу после революции. В 1918 году Грабарь создает Всероссийскую коллегию по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Масштабный план подразумевал организацию централизованной музейной сети. Идея о едином фонде, который не только описывает все объекты культурно-исторического значения, но и служит охранной грамотой для них, — часть того же плана. Современный госкаталог, где описаны все экспонаты музейного фонда РФ, — следствие той работы. Вместе с тем Грабарь создает комиссию по регистрации и приемке церковного имущества. В Коллегию по делам музеев входят видные искусствоведы и иконописцы-реставраторы своего времени — в том числе Григорий Чириков, который занимался раскрытием «Троицы» в 1918 году (под руководством Юрия Олсуфьева и при участии Игоря Грабаря). После первой расчистки и новой записи Василия Гурьянова 1904 года икона вернулась в Троицкий храм и скоро вновь потемнела. «Троицу» отправляют в только что организованные Грабарем реставрационные мастерские, которые позже превратятся в главный реставрационный центр страны и получат имя своего основателя. А оттуда в 1929 году икона переедет в Третьяковку, а на ее место в Троицком храме поместят список кисти Баранова. Тогда же, в 1918-м, был обнаружен «Звенигородский чин» в Успенском соборе Звенигорода и раскрыты многие другие памятники древнерусского искусства, описанные в многотомной «Истории» Грабаря, среди них — произведения учителя Рублева Феофана Грека и Дионисия Ферапонтовского. В этот момент устанавливаются принципы реставрационной работы (где главное — отказ от восполнения утрат, фотофиксация и документация всех этапов расчистки). Вместе с тем задумывается выставка древнерусских икон за рубежом, что удается осуществить лишь в 1929-м (ездила по миру до 1933-го). Целых 10 лет ушло у Грабаря, чтобы воплотить популистскую идею, потому что никак не мог отыскать средства для ее реализации. Поддержку нашел у государства, и это было чудом. Ведь спустя всего год, в 1930-м, отношение к защитникам истории изменилось: реставраторы стали не нужны власти, их письма и ходатайства в защиту памятников церковной культуры раздражали. Многие подверглись репрессиям. Среди них — Василий Кириков, участвовавший в раскрытии «Троицы» в 1918 году (попал в концлагерь), и Юрий Олсуфьев, под руководством которого шла реставрация иконы XV века (отказался уничтожить надвратные иконы кремлевских башен, в 1925-м обвинен в антисоветской деятельности, расстрелян в 1938-м). Реставрационные мастерские, созданные Грабарем, были закрыты на годы, и возродили их лишь в 1944 году, когда потребовалось срочно спасать эвакуированные музейные фонды, в первую очередь те, что оказались в зоне оккупации.
Когда гайки вовсю закручивались, Грабарю удалось избежать участи многих коллег и даже организовать зарубежные выставки икон. Но было условие — не только показать, но и заработать денег в казну. Конечно, Грабарь не собирался везти «Троицу» и другие древние образа в дальнее путешествие. А заказал точные копии, сделанные со всеми изъянами, потерями красочного слоя и трещинками. Он продавал копии великих древних образов и более поздние иконы, на тот момент не считавшиеся особо ценными. Своего рода «репетицией» иконной выставки стали гастроли современных русских художников в середине 1920-х в Европе и Америке. Показы вызвали нешуточный накал политических страстей — в Лондоне, например, долго сомневались, стоит ли экспонировать святыни, вероятно, насильственно изъятые у монахов. Сразу после «иконного вояжа» Грабарь уходит с головой в дачную жизнь и писательскую работу, занимается семьей. Выбора особо и не было — из-за политической обстановки и болезни Валентины. И строит по собственному проекту тот самый дом в Абрамцеве, впервые выступая в качестве архитектора.
Музыка дома-иконы
Устройство трехэтажного здания продумано до мелочей и наполнено той гармонией, которая так восхищала Грабаря в рублевском шедевре. Дом одновременно напоминает русскую икону и супрематический памятник. Это дом-знак, дом-символ, дом-идея. Здание в форме куба словно нанизано на широкую деревянную лестницу. Если смотреть сверху вниз или снизу вверх, ступени и перила напоминают авангардную картину, в которой читается и иконная геометрия. Когда идешь по лестнице, каждая ступенька звучно «поет».
— В 1960-х эту дачу два года снимал Андрей Тарковский, готовясь к фильму про Рублева, — рассказывают Анастасия и Валерий. — Режиссер мечтал выкупить дом, но не сошелся в цене с потомками Грабаря. Тарковский говорил, что очарован скрипом лестницы, и он дает ему много идей. Ночевал он в комнате, которая прежде была кабинетом Грабаря. А последние годы к нам часто приезжал художник Игорь Шелковский и тоже ходил по лестнице, слушал ее скрип, вдохновлялся. Потом создал проект моста, который хотел воплотить тут, в Абрамцеве (проект «Красный лес» был реализован на «Архстоянии» в Николо-Ленивце. — М.М.). Мы и сами когда-то давно влюбились в эту скрипучую музыку. Лестница помнит Грабаря. Видите порезы — это следы кошачьих когтей, которые оставил любимый кот художника.
— А привидения тут водятся? Может, она и ночью звучит?
— Бывает, свет сам собой включается. Но нам почему-то совсем не страшно.
Атмосфера — уютная и аскетичная. В подвале — просторный погреб для варенья и солений, который охлаждается естественным образом. На первом этаже кухня с круглым столом, над которым нависает зеленая лампа. Под самым потолком по стене кругом идет ткань с восточным узором, которая становится фоном для редкостей, выставленных на длинной полке. Тут и иконы, и восточные блюда, искусные керамические вазочки и чайники. Хозяева стараются придать дому аутентичный вид, украшая его антикварными редкостями.
— По старым фотографиям и воспоминаниям мы понимаем, что могло тут быть, и добавляем в интерьер. Грабарь любил Восток — мы нашли несколько тюбетеек и керамику. Увидели — ломают старый дом, договорились забрать старые рамы — установим здесь, вроде подходят. На строительной помойке нашли двери тех лет, тоже привезли сюда. На кухне осталось заменить ламинат на деревянный пол, под старину, — рассказывают супруги.
Впрочем, некоторые предметы все же сохранились от первого хозяина. Например, комод в гостиной. При художнике рядом с ним стоял рояль — Грабарь неплохо играл, комод вместе с инструментом изображен на одной из его картин. В хозяйской спальне большая железная кровать советского времени, застеленная покрывалом со старорусскими узорами. В комнате, где жил Андрей Тарковский, сохранилась лампа с серпом и молотом, которая, очевидно, появилась тут при первом хозяине. Почти все следы современного ремонта, оставшиеся от Горяева, нынешние хозяева убрали, заменив их историческим декором.
Почти такой же осталась и застекленная терраса на первом этаже, которую не раз писал Грабарь. Ему, художнику-импрессионисту, нравилось улавливать движение света, который проникает в дом через распахнутую на улицу дверь, он писал в проеме свою вторую супругу Марию. За ее спиной виден тот самый холм, в недрах которого десятилетия спустя появилась и исчезла мастерская, напоминавшая копи троллей.
Но главное место — мастерская. Она занимает два этажа. Здесь огромные окна, через которые свет легко проникает в помещение. В уголке гигантский мольберт, оставшийся от Грабаря, а напротив — любимое кожаное кресло художника, аккурат рядом со столом, где лежат кисти и краски. В мастерской есть узкая лесенка, которая ведет на антресоли. По устройству она напоминает мастерскую Константина Мельникова в его доме в арбатских переулках. На антресолях тоже есть небольшой стол и книжные полки.
— Вы теперь здесь пишете?
— Да, но тоже стараемся сохранить дух той мастерской. Вот голландская печь, аутентичная, с голландскими изразцами, вот апорт Виталия Горяева, книжного графика. Лестница на антресоль — только для худеньких. Есть и другой вход. Пойдемте! — зовет Анастасия.
Из мастерской попадаем в коридор с полками, заставленными книгами и журналами (как раз к ним ведет снизу «поющая» лестница). Здесь стопки подписных номеров «Огонька», «Крокодила», «Нового мира», дореволюционная литература на французском языке. «Собрали то, что нашли в доме и на чердаке», — комментируют по пути хозяева. А отсюда — на просторный балкон, с которого открывается вид на абрамцевские просторы. Слева виднеется скромный домик Мухиной, где сейчас живет ее правнучка.
— Грабарь задумал архитектуру согласно принципам золотого сечения, и не только внутри все работает в этой идеальной пропорции, но и окружающая природа, — говорит Валерий. — Дом идеально соотносится с пропорциями оврага и всего, что вокруг, гармония архитектуры, где простые конструктивистские формы сочетаются с греческим портиком и атмосферой старорусской усадьбы, тут работает как его личная жизненная концепция.
— Каким Игорь Грабарь был в быту, как проводил здесь время? Что говорит об этой большой личности его дом?
— Он много работал. Здесь написано немало картин, некоторые Грабарь сжигал во дворе, те, что ему казались неудачными. Не хотел позориться, как он сам говорил. Правда, некоторые работы не успевал сжечь. Он разрывался: быть и художником, и функционером трудно. Но писалось ему здесь хорошо — мы это чувствуем. Место во всех отношениях сильное, в нем отражается многогранная великая личность Игоря Грабаря. И этот дом он оставил как своеобразный знак о себе, который мы до сих пор разгадываем вместе с детьми. Наш сын Никита, кстати, уже довольно известный художник, работает больше в жанре видеоарта, вместе с нами ищет интересные вещи для дома. Его не меньше нас увлекает многогранная личность Игоря Грабаря.
* * *
Игорь Грабарь был человеком невероятной энергии, который умудрялся, оставаясь художником, заниматься практическими исследованиями истории искусства и теоретическим ее осмыслением — он первым предложил схему понимания развития отечественного искусства, описав ее поэтапно, разбив на стили. Он спас тысячи икон и храмов от уничтожения, включая собор Василия Блаженного, в то время, когда судьба церковных ценностей висела на волоске. Он осуществил масштабную реформу в музейной сфере. Чтобы перечислить те важные явления в искусстве, которых коснулся Игорь Грабарь, не хватит сотни страниц. Но странно, что сегодня многие дела и места, важные для самого мастера, утрачиваются. Усадьба Мещериных Дугино (в районе Домодедова), где часто гостил Грабарь и где познакомился с Валентиной и Марией, теперь стоит в руинах. Дача в Абрамцеве сохранилась силами двух очарованных ее аурой людей. Сама же Третьяковка, которую из музея одного коллекционера со своим набором вкусов и интересов превратил в музей национального значения именно Грабарь, теперь пересматривает его заслуги, подвергая сомнениям его дела и умозаключения. С памятью и наследием Игоря Грабаря происходит нечто похожее на то, что происходит теперь с «Троицей», которую он считал творением Андрея Рублева.
