Вражеская артиллерия неистовствовала. На высоту обрушился град снарядов. Все вокруг заволокло сизо-серым туманом.

Старший связист Ли Нам Гир, восстановив поврежденную телефонную связь, возвращался на командный пункт батальона. Он пробирался сквозь едкий, с запахом пороха дым, от которого захватывало дыхание. Он с трудом сполз в узкий проход, ведущий в землянку, где находился командный пункт, и, с жадностью вдыхая свежий воздух, медленно опустился на землю. На мгновенье связист потерял сознание — сказалось нервное перенапряжение.

За четыре дня, прошедших с того времени, когда их батальон перевели сюда, Нам Гир более семидесяти раз ходил под непрерывным вражеским огнем исправлять поврежденную связь.

Очнувшись, Нам Гир посмотрел на высоту. Снизу, из траншей, она казалась сплошным огненным морем.

Когда их батальон прибыл сюда, высота была покрыта соснами и густым кустарником. Теперь же она была выжжена и разворочена, повсюду торчали обгорелые деревья, расщепленные осколками снарядов, покрытые черной копотью и землей. И все же вражеская артиллерия продолжала бешено обстреливать высоту, сметая с нее последние остатки сосновых пней.

Пошла в атаку пехота противника — это была десятая за сегодняшний день. Противник пытался овладеть высотой, но безуспешно.

Немного отдохнув, Нам Гир поднялся и направился на командный пункт батальона. Землянка, в которой он находился, освещалась только тусклой карбидной лампой, и в первый момент Нам Гир ничего не мог разглядеть.

— В чем дело? — раздался голос, по которому он узнал комбата.

— Товарищ комбат! Старший связист Нам Гир восстановил поврежденную связь и вернулся на базу! — четко доложил боец.

— Восстановил! Что восстановил? Телефон не работает, а он говорит — восстановил! — раздраженно ответил начальник штаба батальона.

Радостное настроение мигом исчезло... «Значит вражеский снаряд снова порвал провод».

— Нактонган! Нактонган! — настойчиво вызывал командир взвода связи первую роту, связь с которой только что была налажена, а теперь опять прервалась.

Начальник штаба, взволнованный, ходил по землянке взад и вперед. Подойдя к телефонному столу, взял трубку из рук командира взвода связи, несколько раз попробовал вызвать роту. Не добившись ничего, отбросил трубку в сторону.

— Из-за отсутствия связи первая рота погибнет. Вот уже час как нельзя связаться с ней! Это черт знает что такое! — резко сказал он и, не в силах сдержать свое волнение, быстро выбежал из землянки.

Нам Гир понимал, что эти слова относятся к ним, связистам.

Внезапно рядом с командным пунктом раздался оглушительный взрыв. Землянку тряхнуло, с бревенчатого потолка посыпалась земля. Огонек в лампе замигал и погас. На мгновение все стихло.

В тишине отчетливо был слышен громкий голос командира батальона, спокойно расспрашивающего связного:

— Сколько осталось боеприпасов?

— Двадцать гранат и два диска патронов для автомата. А противник опять готовится к атаке. Командир второй роты просил помощи.

— Что вы знаете о первой роте?

— Ничего определенного сказать не могу. Но сегодня тот район сильно обстреливался, — отвечал связной.

Командир батальона отпустил связного и зажег лампу.

— Есть ли какие-нибудь известия о первой роте? — обратился он к командиру взвода.

— Телефонной связи по-прежнему нет. Необходимо послать еще одного связного.

Уже четверо связных были отправлены сегодня в первую роту, и все безуспешно.

— Товарищ командир взвода, разрешите мне выполнить задание, — сказал Нам Гир.

— Нет, вам необходимо отдохнуть. К тому же в первой роте есть свои связисты. Подождите немного. Сейчас отправим туда кого-нибудь, — внимательно глядя на Нам Гира, ответил командир.

— Это само собой, — настаивал Нам Гир, — но налаживание телефонной связи — дело связистов.

— Оба связиста из первой роты ранены, — вставил командир батальона.

На минуту все умолкли.

— Товарищ старший связист, — вдруг услышал Нам Гир чей-то низкий голос. Это говорил пожилой боец, которого только вчера перевели во взвод связи. Как и Нам Гир, он был уроженцем провинции Южная Чёлла. Придя во взвод, он сообщил Нам Гиру, что его мать жива и здорова. Сорокалетний боец, бывший крестьянин, напоминал старшему связисту его дядю, который с такой любовью относился к маленькому племяннику, когда они жили вместе в родной деревне.

— В чем дело? — тихо спросил Нам Гир.

— Разрешите на этот раз отправиться мне, — глухим голосом произнес боец, словно боясь, что его услышит кто-нибудь посторонний.

— Вам будет очень трудно. Вы пока не умеете как следует соединять оборванные провода, — перейдя на родной диалект, ответил Нам Гир.

Пожилой боец еще в прошлый раз настойчиво просился на задание, но Нам Гир опасался брать в опасный путь неопытного связиста.

— Но ведь я могу научиться соединять провода. Воевал же я с оружием в руках во время восстания в Иесу. Не думайте, будто я ни к чему не способен. Рассудите сами, могу ли я сидеть сейчас спокойно, сложа руки. Как хотите, я обязательно пойду! — решительно заявил земляк Нам Гира.

Тогда Нам Гир подробно ознакомил его со всеми особенностями работы связиста и разъяснил, что во время непрерывного обстрела линия связи все время рвется. Поэтому ее прокладывают в несколько проводов, чтобы даже один неповрежденный провод обеспечил связь. Затем Нам Гир сказал, что если будут порваны все провода, то связь можно восстановить, соединив линию поперечным проводом в местах обрывов. Кроме того, он объяснил, как лучше спасаться от снарядов, и напомнил как нужно обходить места, подвергающиеся массированному обстрелу.

Хотя боец-новичок годился восемнадцатилетнему Нам Гиру в отцы, однако тот беспокоился о нем и давал наставления, как беречь себя, словно мать.

Когда боец вышел из землянки, Нам Гир подошел к телефону и стал ждать вызова, хотя и знал, что раньше чем через полчаса связь восстановлена не будет. Он ясно представил себе простодушное лицо солдата, который сейчас ползет под градом рвущихся вокруг снарядов, стараясь найти место разрыва проводов.

Нам Гир расстался с матерью весной, на следующий год после вооруженного восстания в Иесу.

Отец его вместе с другими повстанцами ушел в горы Чирисан, а оставшиеся дома мать и Нам Гир были схвачены лисынмановскими полицейскими. Их обвинили в участии в восстании. Мать отказывалась указать место, куда скрылся отец, а вина сына заключалась в том, что он, по поручению отца, распространял листовки и прокламации.

В полиции мать и сын подвергались пыткам и издевательствам. Из всех жестокостей самым страшным для Нам Гира было то, как враги пытали мать электричеством. Варвары присоединили к большим пальцам ее рук концы проводов и включили ток — тело несчастной тотчас задергалось в страшных судорогах.

После длительного заключения мать и сын были выпущены из тюрьмы. Однако полицейские продолжали следить за ними. Члены террористических организаций и полицейские по нескольку раз в день являлись к ним в дом, а Нам Гира регулярно вызывали в полицию.

Однажды, возвращаясь после очередного допроса, на холме, недалеко от родного села, Нам Гир встретил мать. Она ждала его. Увидев сына, женщина горько заплакала. «Сынок, тебе нужно поскорее скрыться», — сквозь слезы сказала она. В тот же вечер Нам Гир, захватив узелок с едой, заботливо приготовленной матерью, сел в поезд, идущий на Сеул.

В Сеуле у Нам Гира никого не было, кто бы мог помочь ему, но юноша избрал именно Сеул. В огромном городе он надеялся избавиться от слежки, найти какую-нибудь работу и прожить так некоторое время.

Но планы Нам Гира рухнули. Он бедствовал, перебиваясь случайными заработками. Сначала он был рабочим в инченском порту, потом грузчиком на железнодорожной станции и, наконец, устроился на завод учеником токаря. Когда же в 1950 году Сеул был освобожден героической Народной армией, Нам Гир вступил в ряды добровольческих отрядов.

* * *

Прошло уже более получаса, а первая рота по-прежнему молчала, не было никаких известий и от ушедшего бойца.

Уже несколько раз порывался Нам Гир встать и идти, но, опасаясь, что именно в его отсутствие затрещит зуммер, снова садился. Наконец он не выдержал.

— Товарищ командир, я пойду! — сказал связист с тревогой в голосе.

— Хорошо, идите, — согласился командир взвода.

Пожелтевшие листья, гонимые порывистым осенним ветром, кружились над высотой в сизом дыму.

Нам Гир проверил провода, выходящие из помещения, и, держась за них, двинулся вперед. Пройдя несколько сот метров, он обнаружил свежую воронку. Кусок провода, вырванный взрывом, отлетел далеко в сторону. Соединив концы провода, Нам Гир пошел дальше. На пути ему попадались обгорелые сосны и кустарник. В некоторых местах провода были засыпаны землей или же запутались в ветках деревьев.

Над его головой пролетали снаряды. Комья земли и осколки камней дождем сыпались на бойца. Но он мужественно шел дальше с уверенностью опытного солдата.

Дойдя до середины склона высоты, он попробовал потянуть провод. Провод подался примерно на метр, но, как только Нам Гир отпустил его, снова натянулся. По-видимому, он зацепился за ветку дерева. Связист направился дальше. Вскоре он обнаружил, что провод засыпало землей. Подойдя ближе к этому месту. Нам Гир увидел холмик земли, образовавшийся от разрыва снаряда. Из-под холмика торчала рука, голову человека засыпало землей. Это был боец-новичок, от которого с таким нетерпением ждали известий. Свободной рукой он старался притянуть к себе провод. Разбросан землю, Нам Гир осторожно поднял солдата. Боец глубоко вздохнул и слабым голосом прошептал:

— Земляк, провода и плоскогубцы здесь, скорее налаживай связь, — и потерял сознание.

— Послушайте... очнитесь!.. — говорил Нам Гир, тряся пожилого бойца за плечи. Но тот не отвечал. Тогда связист осторожно опустил на землю отяжелевшее тело и, распутав провод, намотанный на руку бойца, встал и быстро пошел вперед.

Нам Гир продвигался к южному склону высоты, соединяя разорванные провода. Когда весь запас провода был израсходован, Нам Гир начал подбирать валяющиеся кругом куски телефонного провода и продолжал восстанавливать линию.

Недалеко от скалы, сразу же за южным склоном высоты, располагался командный пункт роты.

Еще издали Нам Гир услышал голос командира роты, который громко кричал: «Дайдонган!» «Связь налажена!» — догадался боец и, радостный, вошел в землянку. Однако, вопреки ожиданию, командир встретил его словами:

— Товарищ связист, связь опять прервана. Только что телефон работал и вот... молчит. Я не успел сказать ни одного слова. Враг снова собирается атаковать, а у нас совсем не осталось боеприпасов, буквально ни одной гранаты. Нужно как можно скорее восстановить связь, иначе нам придется очень плохо.

Проделав тяжелый путь, Нам Гир надеялся немного передохнуть, но теперь нельзя было ни минуты оставаться здесь.

— Товарищ командир роты, я исправлю повреждение на линии, — сказал старший связист и, не дожидаясь ответа, вышел из блиндажа.

Не успел он сделать и несколько шагов, как противник открыл по высоте пулеметный огонь. Длинной очередью, словно громадными ножницами, срезало ветви сосен. Падая на землю, они осыпали все вокруг своими иглами. Пули зловеще свистели над головой Нам Гира, но он продолжал идти. Взобравшись на высоту, он попробовал потянуть провод к себе. По натяжению он определил, что место разрыва — метрах в тридцати от него. Еще несколько шагов — и он вне опасности. Вдруг совсем рядом раздался оглушительный взрыв. Нам Гира что-то ударило, подбросило и отшвырнуло в сторону. Он попытался подняться, но острая боль в левом боку приковала его к земле. Расстегнув гимнастерку, боец ощупал грудь. Она была в крови.

— Ах, гады, — прошептал Нам Гир, затем ослабевшими руками вытащил из кармана бинт и заткнул им рану. Земля вокруг была разворочена взрывом; неподалеку лежал разорванный телефонный провод. Вспомнив, что командир роты просил его наладить связь с батальоном как можно скорее, Нам Гир взял конец провода и начал ощупывать землю, стараясь найти другой конец. Потом он увидел, что до него метров десять. Тогда Нам Гир снова попытался встать на ноги, но нестерпимая боль оковала его.

Взяв в одну руку провод и другой опираясь о землю, он медленно пополз к оборванному концу. Потянув провод, боец убедился, что связь прервана только в одном месте. Нужно соединить концы, и по линии понесется донесение о боевой обстановке на участке роты и приказ командира батальона.

Во время взрыва плоскогубцы, по-видимому, засыпало землей. Нам Гир попробовал снять резиновую изоляцию с провода зубами, но провода были под током. «Батальон вызывает роту, — подумал Нам Гир, — и поэтому по проводу идет ток. Командир роты ждет, когда будет восстановлена связь».

Нам Гир снова попытался зубами удалить изоляцию. Ему удалось немного оголить концы проводов, и он стал соединять их, но ближе чем на вытянутые руки они не сходились. Не хватало метра. По привычке Нам Гир взялся за пояс, но запас проводов был давно израсходован. Тогда он схватил оголенные концы — его тело заменит недостающий кусок. Опытный связист знал, что там, где проходит ток, может быть передан и разговор.

Боль усиливалась, иногда Нам Гир чувствовал, что теряет сознание. Но одна мысль не покидала его: неужели он умрет, не выполнив задания. Собравшись с силами, он сел на землю и плотно обмотал кисти рук концами оборванного провода, потом включил свой телефон в сеть и стал прислушиваться.

— Нактонган! Нактонган! — ясно донесся до него голос командира взвода и вдруг оборвался.

По-видимому, контакты были плохие, так как по временам голос то слышался, то снова замолкал. Нам Гир еще крепче сжал концы провода, однако батальон не слышал роты.

— Дайдонган! Дайдонган! — раздалось снова в наушниках.

Но батальон не отвечал роте. Отчаяние охватило бойца. Неожиданно ему пришла мысль — попробовать транслировать разговор через свой аппарат. Но обе руки были заняты. Он тщетно пытался снять зубами один конец дужки наушников. А оставить провод — связь моментально прервется.

— Дайдонган! Дайдонган! — по-прежнему вызывала рота.

Нам Гир, нагнув голову к плечу, старался плечом снять наушники — опять ничего не вышло. Внезапно он поймал себя на том, что вместе с командиром роты вызывает Дайдонган.

— Нактонган! Нактонган! — наконец послышался голос из батальона. Связист напряг слух. Да, без сомнения, это голос командира взвода.

— Это Нактонган?

— Да, Нактонган слушает!

Теперь трубка перешла к другому уху, так как говорил уже командир батальона:

— Алло! Это Нактонган?

— Да, да, Нактонган слушает! Это товарищ командир батальона? — Связь была полностью налажена. Разговор не прерывался.

— ...Это самый большой успех, достигнутый нами в боях. Численность противника была до батальона, а живыми ушло не более сорока человек. Поле боя усеяно трупами вражеских солдат, — докладывал командир роты.

— Где находится противник? Требуется артиллерийская поддержка?

— Да, обязательно и как можно скорее. Противник находится в ста метрах левее прежних позиций. Сейчас он производит перегруппировку и собирается атаковать на другом направлении, — сообщил командир первой роты.

— Каковы силы противника? — снова спрашивал командир батальона.

— Около одного батальона. У нас осталось всего три гранаты.

— Боеприпасы пошлем немедленно. Затем...

Разговор продолжался еще некоторое время и... прервался.

Старший санитар (он первый нашел Нам Гира), перевязывая рану на его груди, покачал головой: рана была смертельной.

Когда командир взвода осторожно приподнял связиста, тот на мгновение пришел в сознание. Открыв глаза, он окинул взглядом лица друзей, склонившихся над ним. Увидев командира взвода связи, он, с трудом шевеля обескровленными губами, прошептал:

— Товарищ командир! Старший связист Нам Гир исправил поврежденную линию связи..

— Благодарю за работу. А теперь, друг, вам нужно отдохнуть. Сейчас мы отправим вас в госпиталь, — глухим голосом произнес командир взвода.

В последний раз перед глазами Нам Гира раскинулось необъятное синее небо. Оно сменилось густой бамбуковой рощей. Потом юноша ясно увидел лицо любимой матери и родную деревушку...

Наши бойцы уже далеко отбросили врага. Ни один снаряд теперь не долетал сюда, и над высотой радостно сияло яркое солнце.

Сержанта Ким И Сона в роте прозвали «Папашей». Дело в том, что ему давно уже перевалило за сорок, а так как в характере Ким И Сона были некоторые странности, за глаза его нередко называли еще Чудаковатым папашей.

Сколько лет сержанту, точно почти никто в роте не знал, а когда кто-нибудь спрашивал его об этом, он подмигивал левым глазом и с улыбкой отвечал: «Да уж пятьдесят стукнуло. Совсем старик».

Папаша был самого обычного телосложения, но производил впечатление сильного человека. Его широкое, с крупными чертами, лицо и лоб, прорезанный глубокими морщинами, усиливали это впечатление. В непрерывных боях обветренные щеки Папаши покрылись колючей щетиной, и это делало его особенно похожим на старика. В роте не было ни одного бойца старше тридцати семи лет, и новички первое время робели перед Ким И Соном.

Сержант любил пошутить и часто, когда выдавалась свободная минута, подсаживался к молодежи и начинал балагурить, заставляя всех весело смеяться. Однажды кто-то из бойцов спросил его:

— А сын у тебя есть, Папаша?

— Какой может быть разговор, — улыбнулся тот, — у меня пятеро сыновей, и все ростом выше тебя.

(Все мысленно представили себе пятерых богатырей, похожих на Ким И Сона.)

— Вот здорово! А где они сейчас? — спросил кто-то.

— Один служит в армии с сорок седьмого года. Уже дослужился до полковника.

И Ким И Сон пальцем начертил на своем сержантском погоне три большие звезды.

— Три звезды! Вот это да! Тогда с вас причитается, Папаша.

— Что ж, я бы не возражал, будь это правдой...

— Так, значит, вы опять пошутили?

— Да вы посудите сами, разве такой старик, как я, пошел бы воевать, имей он сыновей? Я пошел на фронт потому, что одинок.

Он опять задорно подмигнул левым глазом и засмеялся.

Засмеялись и все остальные На этом разговор закончился, так никто и не понял, пошутил сержант или сказал правду.

Но в конце концов Ким И Сону пришлось рассказать о себе.

Произошло это так.

Народная армия успешно наступала в южном направлении. Части (в одной из них служил сержант Ким И Сон), освободив города Кусон и Ненпен, форсировали реку Чхончхонган и овладели Пхеньяном и Нампхо. Продвигаясь дальше на юг, они выбили врага из Сеула и Инчона.

Рота, где служил Ким И Сон, расположилась на безымянной высоте у побережья вблизи Инчона. Однажды сержант чистил свой пулемет, вместе с ним работал его помощник Ли Сон Гын, который к тому же приходился Папаше земляком.

— Знаешь, друг, а я все же чувствую себя виноватым, — признался сержант Ли Сон Гыну.

— Это почему же? — удивился тот.

— Да воюю вот уже несколько месяцев, а этих обезьян уничтожил совсем мало! — И сержант рассказал о том, как он стал бойцом Народной армии.

Ким И Сон еще до прихода в армию жестоко ненавидел врага, терзающего его родную землю, а особенно американских летчиков. Это их самолеты, внезапно появляясь из-за гор, со страшным воем проносились над самыми крышами, это они убивали людей из своих пулеметов и поджигали дома.

В деревне, где до войны жил Ким И Сон, американские летчики расстреляли с воздуха десять крестьян, работавших на рисовых полях, пятеро были убиты возле своих домов. От американской пули погибли десятилетний ребенок и молоденькая девушка. Из семидесяти двух дворов больше половины сгорело дотла, многие жители остались без крова. Некоторые вырыли себе пещеры в горе, другие нашли приют в уцелевших домах. Уцелел и дом Ким И Сона, но старый кореец, видавший горе и слезы односельчан, решил идти на фронт.

У него была двустволка, с которой он охотился на диких кабанов (он приобрел ее при народной власти).

Теперь Ким И Сон решил из этого ружья сбивать вражеские реактивные самолеты. Всякий раз, заслышав их гул, он хватал ружье и забирался на гору, которая находилась невдалеке от его дома. Дождавшись момента, когда самолет пролетал над его головой, Ким И Сон нажимал спусковой крючок. Но сбить самолет ему не удавалось. У Папаши росло чувство досады и вместе с тем появлялось желание иметь более совершенное оружие.

В это время многие односельчане Ким И Сона уходили в Народную армию. Шел октябрь 1950 года.

Однажды Ким И Сону, как члену партии и председателю сельского комитета, поручили сопровождать группу добровольцев-односельчан на призывной пункт, расположенный в волостном комитете партии. В группе было более десяти человек. Выполнив поручение, Ким И Сон обратился к председателю волостного комитета с просьбой разрешить ему вступить в ряды Народной армии. Председатель не поверил своим ушам: Ким И Сон — известный на всю волость активист, о своем желании вступить в армию никогда не говорил. Председатель хорошо помнил, как уходили в армию оба сына Ким И Сона: в 1947 году вступил в ряды Народной армии старший — Рён Пом, теперь старший лейтенант, прошлым летом ушел на фронт и младший — Рён Гу.

— Бросьте шутить, Ким И Сон, — попробовал, урезонить старика председатель.

— Разве этим шутят? Я серьезно говорю.

— Но, послушайте, кто же тогда будет работать в деревне? Ведь сейчас горячая пора: нужно срочно выполнить поставки по сельхозналогу, обеспечить снабжение Народной армии и организовать восстановительные работы. Обдумайте все хорошенько! Впрочем, — уже мягче добавил председатель, — я не собираюсь препятствовать вашему желанию.

Ким И Сон молча вышел.

Шли дни. И вот ему снова пришлось сопровождать на призывной пункт группу добровольцев. На этот раз их было шестеро. И снова Ким И Сон пошел к председателю волостного комитета.

— Я все же решил вступить в Народную армию, — твердо заявил он.

— Вы хорошо продумали свое решение?

— Да. Хоть работы в тылу очень много, но все-таки сейчас самая главная задача — разгромить врага.

— Ну, раз уж вы так твердо решили, я не буду вас больше разубеждать, — согласился наконец председатель.

Ким И Сон вместе с шестью односельчанами отправился в уездный центр, расположенный в 50 ли{2} от сборного пункта. Вспомнил дом, старую мать, жену и дочь. Ему было тяжело расставаться с ними, и он уехал, не простившись. Спустя некоторое время в коротком письме Ким И Сон сообщил родным о своем вступлении в Народную армию и просил без него закончить уборку урожая и вовремя сдать сельскохозяйственный налог. Он писал, что все равно мало помогал им, так как большую часть времени отдавал общественной работе. Письмо получилось короткое, Ким И Сону грустно было думать о семье, о желтеющих неубранных полях спелого риса и чумизы.

Ким И Сон и шестеро его односельчан добрались до уездного центра как раз к началу формирования добровольческих частей.

Приступили к выдаче оружия.

Ким И Сон плохо разбирался в происходящем и молча стоял в строю, пока не узнал, что ему тоже полагается винтовка. Тогда он вышел вперед и обратился к своему командиру:

— Товарищ командир, я тоже получу винтовку?

— Конечно.

— Тогда дайте мне такое оружие, которым можно уничтожить как можно больше врагов.

— А что, разве из винтовки нельзя уничтожить много врагов? — с улыбкой спросил командир.

— Из винтовки, конечно, тоже можно...

— Тогда в чем же дело?

Ким И Сон промолчал.

— А вы умеете стрелять из винтовки? — спросил командир.

— Умею.

Командир внимательно посмотрел на него.

— Чем вы занимались до армии?

— Всю жизнь я занимался сельским хозяйством, а после освобождения еще и охотой.

— Какое же оружие вам хотелось бы получить, если вам не нравится винтовка?

— Товарищ командир, а нельзя ли мне получить вон ту штуку? — Ким И Сон указал в сторону дома невдалеке от дороги. Там возле забора стояло несколько станковых пулеметов, укрытых соломой так, что только колеса были видны.

В строю раздался смех.

— Вы член партии? — спросил командир Ким И Сона и строго посмотрел на призывников.

— Да.

Командир молча прошел дальше. Тяжелый вздох вырвался из груди Ким И Сона.

Вдруг командир повернул назад. Остановившись против Ким И Сона, он объявил, что назначает его пулеметчиком.

Так Ким И Сон получил станковый пулемет. А через несколько дней он участвовал в бою за освобождение Кусона. Стрелял Ким И Сон еще плохо, но все же получил благодарность за отвагу.

С тех пор Ким И Сон в каждом бою всегда был в первых рядах бойцов. Но в глубине души он испытывал неудовлетворение от того, что все бои происходили ночью и ему редко удавалось видеть, сколько врагов уничтожено из его пулемета. Мысль, что он, имея хорошее оружие, уничтожил их мало, не давала Ким И Сону покоя. Вкрадывалось сомнение, не зря ли он оставил деревню, где бы принес больше пользы.

Была у Ким И Сона одна странность, которая вызывала любопытство окружающих.

Он безгранично любил свой пулемет, не отходил от него ни на час, старательно чистил его дважды в день и, конечно, после каждого боя.

Если деревне, где бойцы останавливались на ночлег, угрожала опасность воздушного налета, Ким И Сон с первыми же лучами солнца поднимался на ближайшую гору и тащил с собой пулемет. Он опасался, как бы его оружие не пострадало от бомбардировки.

Сразу же после завтрака Папаша уходил в горы и там чистил пулемет, потом замаскировывал его под сосной или в траве, садился рядом на корточки и в такой позе отдыхал.

Дул холодный ветер, под ногами поскрипывал снег, солнечные лучи уже не грели. Ким И Сон дрожал от холода. После бессонной ночи закрывались глаза, и постепенно дремота одолевала его.

Иногда случалось, что Папаша не приходил к обеду. Тогда за ним шел его помощник Ли Сон Гын. Как правило, старший сержант дремал на снегу и Ли Сон Гын будил его.

Земляки прошли рядом путь от Кусона до Инчона — свыше двух тысяч ли. Они видели горы трупов мирных корейских жителей и сожженные жилища. Сердца солдат были полны ненависти к врагу. Не зная отдыха, преследовали они отступающего противника.

Все это время Ким И Сон берег свой пулемет как зеницу ока, и не было такого случая, чтобы он оставил его без присмотра. Даже самый выносливый человек, пожалуй, не смог бы пронести тяжелый пулемет без отдыха двадцать ли подряд. Во время наступления на Сеул сержант заболел, но, никому не доверив свой пулемет, ослабевший, тащил его сам.

Иногда он отставал от своих товарищей и с большим трудом догонял их. Командир отделения Ван Ин Ган несколько раз советовал ему передать пулемет другому бойцу, но Ким И Сон упорно отказывался. Рядом с ним с пулеметным станком шагал Ли Сон Гын.

Вот за это-то упрямство бойцы и прозвали Ким И Сона Чудаковатым Папашей.

Наступил 1951 год. В армии начали организовываться боевые группы «охотников за самолетами». Они формировались исключительно из добровольцев. Во всех подразделениях политотделы устраивали собрания и беседы, на которых подчеркивалось огромное военно-политическое значение организации групп «охотников за самолетами».

В решениях собраний отмечалось следующее:

«Американские империалисты, терпящие поражение за поражением, решили запугать нас своими самолетами. Но опыт войны со всей убедительностью показывает, что самолеты в конечном счете не решают исхода войны. И если создаваемые сейчас особые группы начнут сбивать вражеские самолеты в большом количестве, то этим самым они посеют панику в рядах противника и нанесут ему моральное поражение. Кроме того, они обеспечат свободу действий нашим наземным войскам и приблизят день окончательной победы над врагом. Таким образом, еще раз будет доказана правильность положения, что самолеты не могут решить исход войны».

На собраниях отмечалось, что члены партии, как и всегда, должны быть в первых рядах организаторов этих боевых групп и личным примером вдохновлять бойцов на самоотверженную героическую борьбу. Не должны отставать от членов партии и их помощники — члены Союза демократической молодежи.

Фронтовые газеты повседневно публиковали итоги собраний и призывали уничтожать вражеские самолеты.

Боевая деятельность «охотников за самолетами» с первого же дня увенчалась успехом. Успехи эти росли с каждым днем, и весть о них облетела всю армию. Фронтовая печать ежедневно освещала достижения «охотников за самолетами».

Первый вражеский самолет сбил пулеметчик Мун Хен Пхиль. А на следующий же день сбил самолет противника пулеметчик другого отделения — Ким Сын Ун. Миф о неуязвимости вражеских реактивных самолетов был развеян.

Создание групп «охотников за самолетами» взволновало Ким И Сона. Прочитав о них в газетах, он удовлетворенно подумал: «Наконец-то! Давно пора!» Одним из первых в своей части он откликнулся на призыв партии. Но командование не разрешило Ким И Сону вступить в группу «охотников за самолетами». Ему было поручено отражать огнем своего пулемета нападение вражеского десанта с моря (в случае его высадки). Охотиться за вражескими самолетами он мог лишь в свободное от основных боев время.

Получив задание охранять высоту со стороны моря, Ким И Сон с нетерпением стал дожидаться темноты, а как только в небе зажглись звезды, взял саперную лопату и с несколькими бойцами подразделения поднялся на вершину холма.

Выбрав под соснами подходящее место, солдаты начали рыть окоп. Копать было трудно: под снегом оказался лед и мерзлый грунт.

Работу закончили глубокой ночью. Окоп, рассчитанный на пять — шесть человек, мог надежно укрыть не только от пулеметного огня, но и от обстрела из реактивных самолетов.

Ким И Сон нарубил саперной лопатой сосновых веток и замаскировал ими окоп. Солдаты разровняли землю вокруг и засыпали ее снегом.

Утром, едва занялась заря, Ким И Сон направился к своему укрытию. С ним пошли Ли Сон Гын и подносчик патронов Ким Рён Мун.

Расположившись в окопе, Папаша вычистил пулемет и установил его в заранее подготовленную ячейку. Ствол пулемета он направил вверх и повернул в сторону моря. Над морем стоял густой молочный туман, такой, когда в тридцати метрах ничего не видно. Ким Рён Мун стоял около укрытия и наблюдал за воздухом.

Постепенно туман редел, и сквозь дымку можно было различить знакомые очертания острова и вершины невысоких холмов. Справа и слева вырисовывались многочисленные мелкие островки. Над Инчоном поднимались легкие сероватые струйки дыма — это догорали дома, подожженные противником во время бомбардировок и артиллерийских обстрелов с моря.

Скоро туман рассеялся. Лучи утреннего солнца залили поверхность моря, и оно засверкало серебряными искорками. Где-то очень далеко, за многочисленными мелкими островками, виднелась линия горизонта.

— Воздух! — внезапно крикнул Ким Рён Мун.

И действительно, в небе послышался гул мотора. Он быстро нарастал.

— Самолет приближается с южной стороны. Что это за самолет, пока не вижу! — доложил Ким Рён Мун.

Ким И Сон стал поворачивать пулемет в нужном направлении. Ли Сон Гын помогал ему.

— Разведчик, — через некоторое время определил Ким Рён Мун.

Теперь самолет был виден и из окопа. Он летел по направлению к городу.

Определив скорость самолета и высоту, на какой он летел, Ким И Сон установил прицел и закрепил ствол пулемета.

Вражеский разведчик кружил над городом. Ким И Сон открыл по нему огонь, постепенно поднимая ствол пулемета вверх.

— Та-та-та-та!.. — прорезала воздух пулеметная дробь.

В это время открыли огонь зенитные батареи, расположенные в разных частях города. Однако вражеский самолет ушел из зоны обстрела и стал описывать круги над островом.

Ким И Сон прекратил стрельбу и с нетерпением стал ждать момента, когда снова можно будет стрелять по самолету. Ему вспомнились слова секретаря партийной ячейки:

— Члены партии всегда должны проявлять отвагу и мужество. Кроме того, они должны показывать всем пример, как нужно бережно расходовать патроны...

«Стрелять по самолету с такого расстояния — не только пустая затея, но и признак того, что ты не владеешь собой», — подумал Ким И Сон.

— Еще самолеты! — закричал Ли Сон Гын, показывая на юг. Все взоры устремились туда.

Появились три реактивных самолета.

Ким И Сон и Ли Сон Гын снова повернули ствол пулемета в южном направлении. Вражеские самолеты шли на большой скорости.

— И с другой стороны летят! — услышали пулеметчики голос Ким Рён Муна. Они посмотрели в сторону моря и увидели в небе пять черных точек.

Вдруг Ким И Соя, вглядевшись в даль, заметил у самой линии горизонта едва различимые силуэты шести вражеских кораблей. Они шли в кильватерной колонне.

— Эсминцы? — спросил он наугад.

— Эсминцы, — подтвердил Ким Рён Мун.

По-видимому, враг что-то затевал, скорее всего ждал удобного момента для высадки десанта.

— Наверно, скоро получим приказ от командира отделения, — спокойно сказал Ким И Сон, неотступно следя за стремительным полетом вражеских реактивных самолетов.

С острова послышалось уханье зениток и треск пулеметных очередей — это части береговой обороны открыли огонь по вражеским самолетам. Самолеты с крутого пикирования начали обстреливать остров ракетными снарядами.

Ким И Сон волновался. Он с нетерпением ждал, когда самолеты приблизятся на расстояние выстрела. Ему казалось, что тогда уж он непременно собьет их. Когда звено самолетов вошло в зону обстрела, он сразу же прицелился в один из них и дал короткую очередь, но промахнулся. Стервятник вышел из зоны обстрела и направился к острову. Ким И Сон продолжал наблюдать. Теперь уже над маленьким островом кружили и пикировали восемь вражеских самолетов. Взрывы сотрясали воздух.

Со стороны острова доносилась орудийная стрельба. Это стреляли свои. Тогда открыли огонь вражеские корабли.

Маленький остров превратился в мишень, обстреливаемую с моря и забрасываемую бомбами с воздуха Он исчез в дыму и пыли. Свист снарядов, гром выстрелов и взрывов слились в сплошной грохот. Казалось, будто раскалывается земля и рушится небо.

Вражеские самолеты, разбившись на две группы, все еще кружили над островом и обстреливали его реактивными снарядами. Всем своим телом Ким И Сон ощущал, как сотрясается от взрывов земля, и эта дрожь передавалась ему.

Вдруг он заметил, что из хвоста одного самолета повалил густой черный дым. Объятый пламенем, вражеский стервятник стал стремительно падать. Казалось, он непременно упадет на остров, но он упал недалеко от него, прямо в море. Поднялся высокий столб воды.

Внезапно артиллерийский огонь прекратился.

Временное затишье показалось Ким И Сону томительно долгим, хотя продолжалось оно мгновение.

Снова загрохотали зенитки, но они тотчас замолчали, когда противник возобновил огонь.

Загорелся еще один вражеский самолет, Оставляя за собой длинную полосу черного дыма, он уходил в сторону моря Остальные самолеты тоже обратились в бегство Батарея, расположенная на острове, открыла по ним ураганный огонь.

Проводив взглядом удаляющиеся самолеты, Ким И Сон повернул пулемет в сторону вражеских эсминцев. Его сердце наполнилось радостью: два эсминца, шедшие в середине боевого порядка, были окутаны дымом, сквозь который пробивались языки пламени. Сильно накренясь, они погружались в воду. Остальные повернули назад, прикрываясь дымовой завесой.

Береговая батарея огнем своих орудий преследовала отступающего противника. Море вокруг эсминцев кипело от разрывов снарядов.

— Ура! — громко закричал Ким И Сон, подняв обе руки.

— Ура! — подхватили товарищи.

Бой закончился. Ким И Сон был очень возбужден. Впервые он видел, как в коротком бою были потоплены два вражеских эсминца и сбиты два реактивных самолета. Правда, самолеты сбил не он, но радость за товарищей по оружию переполнила его сердце. Теперь Папаша по-настоящему понял, как важна роль «охотников за самолетами», какую огромную помощь оказывают они Народной армии.

Постепенно возбуждение Ким И Сона улеглось. Теперь ему не давала покоя мысль, что это не он сбил вражеские самолеты.

Около десяти часов утра появились еще три стервятника. Некоторое время они кружили над городом и обстреливали его реактивными снарядами, а затем улетели. После обеда дважды прилетали истребители Р-51 группами по два — три самолета. Ким И Сон стрелял в них, но безуспешно.

В чем же причина его неудач? Целый день он ломал себе голову, пытаясь найти верное объяснение. Товарищи попадают в самолеты из снайперских винтовок, а он из своего максима не сбил еще ни одного. А ведь его пулемет — куда более совершенное оружие. Очевидно, допущены какие-то ошибки.

Ким И Сон даже усомнился в своей храбрости и решил, что именно трусость является причиной его неудач. Если человек боится в момент выстрела, он никогда не попадет в цель. Ведь стрельба не может быть точной, если у стрелка дрожат руки. А Ким И Сон начинал волноваться всякий раз, едва заслышав гул мотора. Ему казалось, что сбитый самолет упадет непременно на него, поэтому в тот момент, когда нужно было стрелять, он терялся. Недовольный собой, он часто вынимал замок из короба и тщательно его осматривал, стараясь обнаружить неисправность, но, конечно, ничего не находил. В перерыве между боями он еще чаще, чем прежде, чистил свой пулемет.

Ким И Сон поставил под сомнение не только свою храбрость, но и умение пользоваться оружием. Ведь самолет — это подвижная мишень. Он летит на большой скорости, причем в каждый отрезок времени скорость неодинакова. Ким И Сон задумался над тем, учел ли он все эти обстоятельства при наводке.

Сгущались сумерки.

Ким И Сон и его товарищи спустились с холма и вернулись в расположение своего подразделения. Вечером он отправился на собрание, где «охотники за самолетами» обменивались опытом.

Здесь Ким И Сон узнал много полезного, хотя, в сущности, в том, что он услышал, не было ничего нового. Особое внимание он обратил на то, что поправка на скорость самолета при наводке и стрельбе из пулемета сильно влияет на результаты стрельбы. Ким И Сон решил, что завтра он обязательно учтет все замечания и еще раз попытается сбить самолет.

С этой мыслью он вернулся в подразделение. Но едва он переступил порог, как Ли Сон Гын срывающимся голосом сказал ему:

— Папаша! Нехорошие новости. Возможно, вас демобилизуют.

— Демобилизуют?!

Это сообщение было для Ким И Сона как гром среди ясного неба.

— Говорят, демобилизуют всех, кому больше сорока лет.

У Ким И Сона от волнения перехватило дыхание.

— Что за ерунду ты болтаешь! — оборвал он Ли Сон Гына.

— Я не болтаю, а только передаю то, что слышал.

— Кто тебе это сказал?

— Да все говорят. — И Ли Сон Гын неопределенно пожал плечами.

Вечером Ким И Сон не мог уснуть. Ему уже сорок три, значит, демобилизации не миновать...

Будь у него боевые заслуги, он мог бы еще рассчитывать, что его оставят в армии. Но на его счету еще совсем мало убитых врагов (по крайней мере, сам он их не видел) и ни одного вражеского самолета... И после этого вдруг демобилизоваться?

Сержант стиснул зубы. Кажется, так легко попасть в самолет, а вот он до сих пор не сбил ни одного.

— Ни за что не уйду из армии, пока не отомщу подлым захватчикам, — твердо решил он про себя.

В углу комнаты тускло мерцала висевшая на стене самодельная коптилка, под ней стояла бутылка из-под чернил. Бойцы и командир отделения Ван Ин Ган спали на полу, тесно прижавшись друг к другу. Одеял не было. Спали не раздеваясь, прямо в зимней ватной одежде.

Ким И Сон потихоньку встал, взял свою ушанку и неслышно вышел из комнаты.

Через некоторое время проснулся Ли Сон Гын, ему сразу бросилось в глаза, что Ким И Сона нет! В волнении он стал упрекать себя за недавний разговор о демобилизации.

— Куда же он мог уйти? — проговорил он вслух.

— Ты о ком говоришь? — насторожился командир, поднимая голову.

— Папаши нет.

— Папаши? — недоуменно переспросил командир. — А, да ты не волнуйся, сейчас придет.

Оба снова уснули. Через несколько минут командир открыл глаза и внимательно осмотрел комнату. Убедившись, что Ким И Сон еще не пришел, он стал будить Ли Сон Гына.

— Товарищ Ли, проснитесь!

— Что, еще не вернулся? Странно! — удивился Ли Сон Гын и озабоченно прищелкнул языком.

— Вставайте, товарищи! — будил командир бойцов. Они один за другим вскочили со своих мест.

Командир внимательно вглядывался в лица бойцов, думая, кого отправить на поиски Ким И Сона.

— Пойдем мы с Рён Муном, — сказал Ли Сон Гын. — Рён Мун! Ты слышишь, исчез Папаша. Идем на розыски, — обратился он к Ким Рён Муну. Тот, совсем еще сонный, закивал.

Командир разрешил.

В это время с улицы донесся странный звук, как будто поблизости упал тяжелый предмет.

— Папаша?! — радостно воскликнул Ли Сон Гын и распахнул дверь.

В комнату ворвался холодный ветер. Пламя коптилки заколыхалось и чуть не погасло.

— Это я, — послышался голос Ким И Сона.

— Где вы так долго пропадали? Почему никого не предупредили? — строго спросил его командир, приоткрыв дверь.

Но Ким И Сон почему-то не входил.

— Товарищ Ли, выйдите на минутку, — позвал он.

Ли Сон Гын вышел.

— Я понимаю, товарищ Ли, вам должно быть холодно. Но помогите мне наладить...

Ли Сон Гын не дал ему договорить:

— Да нет, мне совсем не холодно. Вот вы, наверное, замерзли, Папаша. — И он покосился на предмет, который притащил Ким И Сон.

— Папаша, да ведь это же обыкновенное колесо! — воскликнул Ли Сон Гын и посмотрел на Ким И Сона.

— Я исходил весь город, чтобы найти эту штуку.

— Для чего же оно вам понадобилось? — удивился подошедший к ним командир.

— Чтобы сбить реактивный самолет. — Папаша хитро прищурился.

— Реактивный самолет? Вы что, в своем уме? — В голосе командира слышались ноты раздражения.

Ким И Сон молчал, не зная, как лучше объяснить свою затею.

— Очередная странность Папаши, — сострил кто-то. — Колесом от телеги сбить реактивный самолет!

— Именно так! — сказал Ким И Сон.

— Объясните, каким образом, — потребовал командир.

— Правда, я еще не уверен в успехе, — робко начал Папаша. — Я хочу приспособить колесо для вращения пулемета. Когда самолет меняет направление, трудно быстро повернуть пулемет. Пока устанавливаешь его, самолет успевает ускользнуть. Если удастся приспособить для этой цели колесо, не придется терять драгоценное время на установку пулемета. Вот и все, — закончил Ким И Сон.

Ван Ин Гану очень понравился его замысел, однако он выразил сомнение, удастся ли его осуществить.

— Да это совсем просто, — горячо уверял его Ким И Сон, — нужно только вбить в землю деревянный кол или железный стержень и надеть на него колесо.

— Идея неплохая. Что ж, попробуем! — согласился командир. Он приказал бойцам помочь Ким И Сону.

Ночью Ким И Сон прибил к колесу доски, соорудив таким образом площадку для пулемета, а на рассвете он, Ли Сон Гын и Ким Рён Мун поднялись на холм. Они притащили пулемет и колесо.

В центре пулеметной ячейки они вбили в землю заранее заготовленную ось и надели на нее колесо. Получилась своего рода вращающаяся площадка, на которую бойцы и установили пулемет.

Затем Ким И Сон проверил, как действует установка. Колесо поворачивалось во все стороны. Довольный, Папаша направил ствол пулемета в небо и стал ждать появления самолетов.

Обычно вражеские самолеты прилетали в одно и то же время, но сегодня почему-то запаздывали.

Вдруг Ким И Сон вздрогнул, припал к пулемету и начал поспешно поворачивать его.

— Что, самолет? — спросил Ли Сон Гын, напряженно всматриваясь в небо.

— Вот он, вот он! — Ким И Сон до отказа поднял вверх ствол пулемета.

Внимательно вглядевшись в тот участок неба, куда был направлен ствол пулемета, Ли Сон Гын увидел там ястреба.

— Так это же ястреб! — воскликнул он в недоумении.

— Ну и что ж, это будет пробой. — И Ким И Сон нажал на гашетку.

Раздалась короткая очередь.

— Если мне удастся попасть в него, значит, я собью сегодня самолет, — вслух загадал он и дал еще несколько коротких очередей.

Ястреб плавно сделал круг и полетел на север, уходя от опасности. Не выпуская его из поля зрения, Ким И Сон быстро повернул пулемет и дал еще несколько очередей, однако снова промахнулся. Ястреб, широко распластав крылья, казалось, скользил по воздуху, он то опускался, то круто взмывал ввысь и опять начинал кружиться. Ким И Сон тяжело вздохнул и отошел от пулемета.

— Чего ж они, сукины дети, не прилетают! — с досадой проговорил он.

— Есть о чем горевать! Сейчас я их вызову, — усмехнулся Ли Сон Гын и побежал за винтовкой.

— Как? По радио? — пробовал поддержать шутку Ким И Сон.

— Есть один верный способ. Вы, Папаша, оставайтесь и наблюдайте, а вы, товарищ Рён Мун, ступайте за мной! — сказал Ли Сон Гын, вылезая из окопа.

Скользя ногами по крутому склону холма, Ли Сон Гын и Рён Мун стали спускаться вниз, к морю. Вскоре они скрылись из вида.

Ким И Сон остался один. Время шло, вражеские самолеты не появлялись. Товарищи не возвращались. Устав от ожидания, он выбрался из окопа. Посмотрев вниз, он увидел у обочины дороги, метрах в трехстах от себя, двух бойцов. Все дома у дороги были разрушены. На их месте лежали груды пепла и развалин. Среди руин возвышался только один, да и тот наполовину разрушенный, двухэтажный дом. Около него копошились бойцы. Похоже было, что они сооружают какой-то сарай: один из них натягивал рогожу на четыре жерди, вбитые в землю, а другой таскал откуда-то ржавые листы железа.

Вдруг боец, который натягивал рогожу, выпрямился, посмотрел в сторону Ким И Сона и помахал ему рукой. Только тогда Ким И Сон узнал в нем одного из своих товарищей. Он тоже помахал в ответ, и те опять занялись своим делом.

Внезапно в воздухе послышался гул моторов. Подняв голову, Ким И Сон увидел в южной части неба три самолета. Они летели строем, оставляя за собой длинный белый след. Один самолет блестел на солнце.

Ким И Сон стремглав бросился к окопу, но вдруг остановился — самолеты летели стороной. Он выдернул из-за пояса полотенце и стал размахивать им над головой.

— Сюда, сюда, сукины сыны! — почти в исступлении кричал он.

— Товарищ Ким, что вы делаете? — раздался чей-то строгий окрик за его спиной.

Рука с полотенцем застыла в воздухе.

Обернувшись, Папаша увидел приближающегося к нему политрука. Ким И Сон переложил полотенце в левую руку и отдал честь.

— Кому это вы машете полотенцем? — спросил политрук, едва сдерживая улыбку.

Ким И Сон взглянул на небо. Самолеты уже скрылись. Только длинные белые полосы тянулись к северу.

— Я звал самолеты, — нашелся наконец Ким И Сон.

— Скучаете без дела? Но ведь так вы можете обнаружить себя.

— Я именно этого и хочу. А как только самолеты приблизятся, открою по ним огонь.

Политрук неодобрительно покачал головой.

— Товарищ Ким, так нельзя! Враг не должен знать расположение наших окопов — иначе это причинит нам двойной вред. Во-первых, зная расположение наших огневых точек, самолеты будут попросту обходить их на большой высоте. А во-вторых, мы же сами можем пострадать от бомбардировки. Жаль, что вы не состоите в группе «охотников за самолетами» и не можете по своему усмотрению менять позиции. Но вот что я мог бы вам порекомендовать. Как раз сегодня я слышал, как один «охотник за самолетами», боец третьего полка Ким Сын Ун, устроил около своего окопа макет автомашины и этим привлек внимание противника. И ему удалось сбить вражеский самолет. Почему бы и вам не последовать его примеру?

— Мы то же самое задумали. Ли Сон Гын как раз этим сейчас и занят. Посмотрите вон туда. Видите? — И Папаша показал вниз.

Сверху это сооружение можно было принять за автомашину, прикрытую досками и рогожей якобы для маскировки.

— Как только эти мерзавцы заметят «машину», они обязательно прилетят сюда! — высказал вслух свои предположения Ким И Сон.

— Хорошо! Значит, теперь нет надобности махать полотенцем. — Политрук с улыбкой посмотрел на Ким И Сона, потом на макет автомашины и наконец на пулемет. — Это вы придумали?

— Я, — смутившись, ответил Ким И Сон.

Политрук подошел к пулемету и попробовал вращать колесо.

— А что если для этой цели использовать вращающийся стул? — не то серьезно, не то шутя сказал он.

Ким И Сон молчал, видимо, не совсем понимая его.

— Разве вы не видели вращающихся стульев в учреждениях, например в волостном народном комитете? Мне кажется, он больше подойдет здесь, чем колесо.

— Верно! Пожалуй, больше подойдет. — Глаза Ким И Сона радостно заблестели.

— Один товарищ уже использовал вращающийся стул для такой цели. Это идея пулеметчика Ким Ман Хо из третьего полка. Для успешной борьбы с врагом в первую очередь необходимы преданность родине и отвага. Но этого недостаточно. Нужно еще изучать технику и непрестанно ее совершенствовать. Только при таком условии эти качества дают блестящие результаты. Ваша инициатива очень похвальна, но не останавливайтесь на достигнутом.

Сказав это, политрук собрался было выбраться из окопа, как вдруг в него прыгнули Ли Сон Гын и Ким Рён Мун.

— Воздух! Воздух! — кричали они.

Ким И Сон взглянул на небо. Он рассчитывал, что противник, который будет охотиться за «автомашиной», появится со стороны моря. Но, вопреки его ожиданиям, самолет появился сзади, метрах в пятистах от высоты. Это был реактивный самолет, несущийся прямо вниз так, словно собирался врезаться в склон холма. Неожиданно он круто взмыл вверх, быстро набирая высоту. Из-за холма вынырнули один за другим еще два самолета.

В тот момент, когда первый самолет выходил из пикирования, Ким И Сон дал по нему короткую очередь.

Когда самолет поворачивал влево, длинная очередь прошила нижнюю часть его фюзеляжа.

— Есть! Попали!

— Попали! — раздались сзади радостные возгласы товарищей.

Но Ким И Сон даже не повернул головы. Теперь он целился во второй самолет, выходивший в пике.

— Тра-та-та-та! — трещал пулемет.

Самолет, резко повернув в сторону, стал набирать высоту. Ким И Сон послал ему вдогонку еще несколько коротких очередей, а затем навел пулемет на третий самолет.

Вдруг он увидел прямо перед собой огненный шар. Это был вражеский самолет, объятый пламенем и дымом. Подбитый самолет пронесся над головой Ким И Сона по направлению к морю и вдруг распался на части. На развалины домов полетели его обломки. Ударяясь о землю, они отскакивали от нее в разные стороны.

Два других самолета, словно разъяренные хищники, продолжали кружиться над городом и холмом. Видимо, они что-то высматривали.

— Ну, теперь-то вы, Папаша, надеюсь, довольны? — спросил Ли Сол Гын.

— До этого еще далеко! — ответил сержант.

— Ишь ты! Аппетит разыгрался!

— Надо бы и те остальные сбить...

Смех товарищей заглушил конец фразы.

Ким И Сон снова открыл огонь. Вражеский самолет пикировал прямо на небольшой домик с соломенной крышей, который стоял на отшибе, метрах в ста от подножия холма. На этот раз самолет не сделал ни одного выстрела. Но вот от него отделилось что-то черное, по форме похожее на тыкву. Это была напалмовая бомба. Домик в одно мгновенье охватило пламенем. Самолет вышел из пике, пролетел низко над самым окопом и повернул вправо.

В тот же миг с противоположной стороны вынырнул третий самолет. Слегка покачивая крыльями, он направился к высоте и неожиданно круто спикировал. Его целью был, повидимому, тот же маленький домик. Вот от самолета понеслись вниз две длинные огненные струи, после чего он круто взмыл ввысь. Вблизи дома поднялось облако пыли, и тотчас послышались два оглушительных взрыва. С холма было видно, как почернела земля.

Люди в панике выбегали из охваченного пламенем дома. Среди них были дети. Самолет, сбросивший напалмовую бомбу, повернул назад и с бреющего полета стал расстреливать их из пулемета. Один ребенок как подкошенный упал на грядку. В глазах у Ким И Сона потемнело. Он дружил с хозяевами этого дома. Когда ему хотелось пить или требовалась вода для пулемета, он всегда шел к ним. Взрослых мужчин в этой семье не было. Сын в прошлом году ушел добровольцем в армию, дома остались его престарелая мать, жена, двое детей и младшие братишки. И хотя сержант не мог принести с собой гостинцев, он всегда находил для них теплое слово.

Каждый раз, когда Ким И Сону случалось заходить к ним, он вспоминал родную деревню.

И вот теперь воздушные пираты подожгли этот дом, на его глазах они расстреливают беззащитных, ни в чем не повинных людей. Прильнув к пулемету, он открыл огонь по самолету.

Из бомбоубежища выбрались две женщины. Они, видимо, убедились, что оставаться там небезопасно. У одной из них за спиной куском красной материи был привязан грудной ребенок, другая вела ребенка за руку. Выйдя из убежища, женщины с детьми побежали по грядкам. Вражеский летчик, заметив их, спикировал.

Ким И Сон прицелился и дал по нему длинную очередь, но промахнулся. Самолет открыл по бегущим пулеметный огонь. Та, у которой был привязан к спине ребенок, упала, другая женщина продолжала бежать.

Ким И Сон дал еще одну длинную очередь по самолету, который теперь опять набирал высоту. В передней части фюзеляжа вспыхнули два маленьких огонька.

— Есть! Вон дым идет!

— Попал, попал! — опять раздалось за спиной Ким И Сона.

За самолетом потянулась длинная полоса дыма. Другой самолет, который как раз перешел в пике, повернул назад.

Вскоре подбитый самолет скрылся в клубах дыма и начал терять высоту. Бойцы решили было выбираться из окопа, как вдруг сосновые ветки, которые служили маскировкой, упали, срезанные пулями. На коре ближайшей сосны появилась глубокая царапина — стрелял вражеский самолет.

Около пулемета на земле лежала груда стреляных гильз. Ким И Сон сгреб гильзы в сторону и выбрался из окопа. В этот момент кто-то радостно закричал:

— Падает, падает!

Это кричал политрук. Объятый пламенем самолет упал за невысоким холмом, который находился на расстоянии десяти ли к югу от холма, занятого расчетом Ким И Сона. Второй самолет кружился над ним.

— Надо бы и этот сбить! — с досадой проговорил Ким Рён Мун.

— Обязательно собьем, приманка есть — замаскированный грузовик, — с уверенностью сказал Ли Сон Гын.

Тем временем Ким И Сон подошел к политруку и тихо спросил:

— Это правда, что пожилых демобилизуют?

— Возможно.

— Но я, пока не увижу гору из трупов захватчиков, уничтоженных из моего пулемета, из армии не уйду. — Голос сержанта звучал твердо.

— Ну и Папаша у нас — герой! — Политрук весело рассмеялся. Вместе с ним от души засмеялись и бойцы.

Куда поехать?

Десятки, нет, сотни раз думал Гук Дин об этом с тех пор, как узнал, что скоро начнется демобилизация. Командиры и друзья советовали ему пойти работать на завод или поехать в какую-нибудь деревню, где организовалась сельскохозяйственная артель. Но ни один из советов не пришелся Гук Дину по душе.

Народная власть давала землю тем, кто ее обрабатывает. В один из дождливых дней, шесть лет назад, Гук Дин, сменив тяпку на винтовку, вступил в Народную армию. Он ушел из родной деревни.

...Куда поехать?

Как тяжело, что нельзя поехать домой!

Родная деревня осталась там, где хозяйничают лисынмановцы. за 38-й параллелью...

...Куда же поехать?

Может быть, Чан Сик уже демобилизовался? Тогда он поедет к нему. Ведь Чан Сик, когда они расставались, приглашал Гук Дина к себе. Как же не принять приглашение друга, тем более, что у него есть сестра Им Сун, которая спасла ему, Гук Дину, жизнь!

И в армии он тосковал по дому. Но сейчас эта тоска как никогда щемила сердце.

Конечно, Гук Дин прекрасно понимал, что родина направит его, как и других демобилизованных, на трудовой фронт. Они укрепят народную власть, приблизят день объединения страны. Гук Дин всей душой хотел принять участие в мирном строительстве.

Получив приказ о демобилизации, Гук Дин в тот же день сел в поезд, направляющийся в Пхенвон. Пока поезд несся вперед, Гук Дин вспоминал минувшие дни, когда он и Чан Сик плечом к плечу дрались на фронте с ненавистным врагом.

Это было несколько лет назад. Народная армия наступала по всему фронту. Гук Дин находился в одном из подразделений, продвигающихся на юг. Когда перевалили через горные хребты Масикрен, до его родной деревни осталось совсем мало.

Но разве он мог тогда думать, что не дойдет до нее? А случилось именно так. В уезде Анбен Гук Дина ранило.

В момент стремительного наступления Народной армии госпитали не поспевали за наступающими частями. Поэтому боевые друзья решили оставить раненого Гук Дина в ближайшей деревне, на берегу реки Намдэчен. Туда скоро должен был прибыть госпиталь.

Так Гук Дин попал в деревню, затерявшуюся среди анбенских полей. Ему стало хуже, поднялась температура, он терял сознание, бредил. Приходя в себя, Гук Дин вспоминал, как товарищи уверяли его, что госпиталь прибудет совсем скоро. Но его не было. Видимо, проливные дожди размыли дороги.

Однажды, открыв глаза, Гук Дин увидел чье-то лицо, склонившееся над ним. Мраморный лоб, черные ласковые глаза...

Девушка улыбнулась, выпрямилась и ушла. Он успел заметить, что взгляд у нее озабоченный. Через минуту она вернулась и сменила Гук Дину компресс.

Глядя на ее косички с алыми ленточками, прыгающие на спине, Гук Дин поверил в свое выздоровление.

Ночью хлынул ливень. Гук Дин метался в жару. И вдруг до него донесся шепот:

— Мама, мамочка!

— Что? Чего тебе? — спросил встревоженный голос.

— Мне нужно съездить, а ты посмотри за ним.

— Куда?

— В город, за врачом.

— Что? Ты в своем уме?

— Надо! Нельзя оставлять до рассвета, ты же видишь, в каком он состоянии.

— Но ливень, ночь. Как же ты поедешь одна?

— Не беспокойся, я поеду с нашим председателем комитета демократической молодежи.

— Нет, нет, дочка! Если нужен врач, лучше я сама поеду.

— Нет, мама!

Гук Дин, стиснув зубы, приподнялся. Он хотел сказать девушке, что чувствует себя гораздо лучше, что врач не нужен... Но ее уже не было в комнате.

— Что, сынок? Очень больно? Потерпи немного! Дочь поехала в город за врачом, — подошла к нему мать.

— Как же она поехала в такой дождь?.. — упавшим голосом спросил Гун Дин.

Мать, осторожно поддерживая юношу за плечи, помогла ему лечь. Он снова впал в беспамятство.

Потом Гук Дин увидел девушку, она сидела у его постели.

— Выспались? — радостно улыбаясь, спросила она.

Да, Гук Дин выспался и чувствовал себя лучше. Не зная, как отблагодарить девушку, он смущенно улыбнулся.

Здесь же находился врач, седовласый старик. Увидев, что раненый проснулся, он проговорил:

— Хорошо отдохнули! Это Им Сун и ее мамаша помогли вам!..

Гук Дин навсегда запомнил басовитый голос врача. С какой нежностью он произнес имя девушки!

Мать Им Сун рассказала Гук Дину, что, когда его перевязывали, он даже не стонал, а только в бреду повторял с упреком: «Зачем ее послали? Скорее верните!..»

Правда, рана еще побаливала, но Гук Дин уже мог оглядеться вокруг. Комнату, в которой он лежал, видно, совсем недавно оклеили газетами. На стене висел чей-то портрет в рамке. Гук Дин стал вглядываться в него. Лицо на портрете показалось ему очень знакомым. Это был военный с погонами командира отделения Народной армии. Как он похож на того Чан Сика, которого отправили в тыл после ранения на перевале Масикрен!

В том бою Гук Дин шел в атаку за своим командиром Чан Сиком. Под градом пуль они стремительно с громовым «ура!» штурмовали высоту. У подножия высоты командир упал, раненный вражеской пулей. Гук Дин подхватил автомат Чан Сика и устремился вперед. Он мстил врагам за рану командира, ведя огонь из его автомата.

Друзья вынесли Чан Сика с поля боя вниз, в ложбину. С тех пор Гук Дин ничего не слышал о нем.

И вот теперь Чан Сик с портрета смотрит на Гук Дина. Но почему портрет висит здесь? Неужели Чан Сик — брат девушки Им Сун? А может быть, не брат, а...

Мать, заметив взгляд Гук Дина, тихо спросила:

— Что? Знаешь его?

Гук Дин вздрогнул, растерялся. Немного успокоившись, он ответил:

— Еще бы! Это Чан Сик! Он был у нас командиром отделения.

И сразу в глазах матери и дочери появилась тревога.

Мать, подсев к Гук Дину, осторожно произнесла:

— Стало быть, он проехал мимо!

— Назад он поехал, на командный пункт, по специальному. заданию... Он хотел непременно повидаться с родными. Но я не знал, что это его дом!

— Когда он вернулся? Здоров ли? — расспрашивала мать.

Гук Дин страдал, не зная, что ответить. Он не мог сказать правду...

Гук Дин попытался улыбнуться:

— Не беспокойтесь, мамаша! Он совершенно здоров! Вы так беспокоитесь о нем, что он и из пекла выйдет невредимым. Вот увидите!

И Гук Дин рассказал матери и сестре командира о тех боях, в которых тот участвовал. О, если бы сбылись его слова и Чан Сик вернулся домой здоровым!

От волнения и напряжения Гук Дин устал.

— Хорошо, если это так! Он у меня единственный сын, единственная опора в старости. Хотя есть еще дочь, но она выйдет замуж, уйдет в чужой дом, и я останусь совсем одна, — говорила мать, медленно качая головой и тяжело вздыхая.

Им Сун смутилась.

— Что ты, мама? Я никогда не оставлю тебя одну!.. — сказала она укоризненно.

* * *

Когда Чан Сик выписался из госпиталя и вернулся в свою часть, Гук Дин рассказал ему о его родных.

— Ты хорошо придумал насчет специального задания командования, иначе мама и сестренка сильно бы беспокоились, — одобрительно сказал Чан Сик. И, лукаво глядя на Гук Дина, продолжал: — Ты у нас довольно долго гостил...

Гук Дин покраснел, а про себя подумал: «Обязательно вернусь к ним».

— ...Берегите себя, — сказала ему Им Сун, протянув на прощание руку.

Гук Дину казалось, что сердце его вдруг остановилось. Он настолько растерялся, что не смог вымолвить ни слова.

Мать Им Сун просила:

— Приезжай к нам, сынок!

— Спасибо, обязательно приеду, — машинально ответил он.

Потом он не раз собирался написать письмо Им Сун, но так и не решился.

Однажды Чан Сик, вернувшись из штаба полка, сказал Гук Дину:

— Есть для тебя новость! Им Сун — в полевом госпитале.

— Что? Ранена?

— Нет!.. Медсестрой... Я был дома и узнал.

Гук Дин еще тогда в деревне догадывался о намерении Им Сун вступить в Народную армию. А сейчас ему не верилось, что она так близко от него, совсем рядом...

Чан Сик стал для Гук Дина еще более близким. Теперь он, Им Сун, родная деревня слились воедино в сознании Гук Дина. Он верил, что настанет день, когда после изгнания врагов с родной корейской земли вся Корея объединится в единое свободное государство. Тогда он снова увидит Им Сун, увидит свою мать и всех близких его сердцу людей...

Через несколько дней возобновились ожесточенные бои.

Враг атаковал высоту, которую оборонял взвод Чан Сика, но каждый раз отступал, оставляя много убитых. А через некоторое время снова яростно лез вперед.

Настал момент, когда только рукопашная схватка могла решить исход боя. На каждого бойца приходилось по десять, по двадцать врагов.

Гук Дин видел, как храбро сражается Чан Сик, действуя штыком и прикладом... Вдруг он упал, споткнувшись о каску, блеснул штык, направленный прямо на Чан Сика... В мгновение ока Гун Дин подскочил к янки, и тот упал, пронзенный штыком бойца.

— Спасибо, Гук Дин! Ты спас меня... — чуть слышно сказал Чан Сик. На миг он закрыл глаза.

В том бою Чан Сика ранили. И снова его отправляли в тыл. Провожая друга, Гук Дин от всего сердца пожелал ему скорейшего выздоровления. Хорошо, если бы его направили в тот госпиталь, где работает Им Сун...

Через несколько дней Гук Дин отправил письмо Им Сун.

Он писал о том, что брат ее ранен, но ранение легкое и волноваться не надо. О себе он умолчал. Письмо к Им Сун вернулось с пометкой, что адресат выбыл. Оказалось, что Им Сун во время сильной бомбардировки, спасая раненых бойцов, получила сильную контузию и ее отправили в тыл.

С тех пор Гук Дин потерял связь с Чан Саком и Им Сун.

...На другой день, когда солнце уже было высоко, Гук Дин сошел с поезда. Он шел, нет, не шел — бежал весь десятикилометровын путь до деревни, где жили Чан Сик, Им Сун и их мать.

Деревня изменилась неузнаваемо. На месте старых лачуг стояли новые светлые дома. На полях шумело море тяжелых колосьев риса.

Даже небо, казалось, стало еще ярче. Все дышало мирной жизнью.

Гук Дин стоял как зачарованный. И его мысли вновь обратились к родной деревне Реннам. На миг ему показалось, будто он приехал к себе домой и здесь его ждет Им Сун...

В центре деревни стоял большой дом, покрытый красной черепицей. В нем помещался местный партийный комитет. Председатель радостно встретил Гук Дина.

Широкоплечий, коренастый, принимая документы от демобилизованного бойца, он сказал дружелюбно:

— Спасибо, что приехали к нам, в такую глушь. Поработаем вместе. Только не знаю, понравится ли вам наша деревня. Ну, а как первое впечатление?

— Я сам выбрал эту деревню. Во время войны я некоторое время жил здесь в доме товарища Чан Сика. Его родные спасли мне жизнь.

Гук Дину не терпелось узнать о Им Сун. Но он не спросил о ней, боясь услышать самое страшное...

Вернув документы, председатель парткома стал внимательно вглядываться в его лицо. И вдруг весело сказал:

— А я вас узнал: родинка над бровью... В ту дождливую ночь мы с Им Сун ездили в город, в больницу, за врачом... А Чан Сик...

— Ну, как он? Он уже демобилизовался? — перебил его Гук Дин.

— Он жив только в наших сердцах... И я потом ушел в армию... В боях я был ранен и попал в тот же госпиталь, где лежал Чан Сик. Но, когда я пришел в сознание, его уже не стало... Я из армии тоже недавно, всего два месяца.

— Не пойти ли нам в правление? — предложил Гук Дин.

Когда были закончены все формальности, Гук Дня поспешил к дорогому для него дому — дому Чан Сика и Им Сун...

* * *

— Здравствуйте, Им Сун! — С этими словами счастливый Гук Дин вбежал на крыльцо.

Им Сун смутилась, опустила глаза...

Выбежала ее мать. Она обняла Гук Дина и залилась слезами.

— Ты вернулся! А мы так ждали, так скучали по тебе... Почему не писал? Ведь ты знал, что мы здесь и ждем тебя!

Как правильно он поступил, что приехал сюда! Здесь живет мать Чан Сика, которая стала для него родной матерью, здесь Им Сук, которую он давно любит...

Деревня Н. В полукилометре от нее расположен пост воздушного наблюдения.

Несмотря на разыгравшуюся ночью метель, вражеские самолеты с самого вечера кружили над деревней.

Командир отделения наблюдателей Ким только что закончил конспект беседы о Дне создания корейской Народной армии. Он удовлетворенно улыбнулся и, прислушиваясь к ровному дыханию спящих бойцов, начал считать размеренное тиканье стенных часов:

— Раз, два, раз, два...

Снаружи в землянку сквозь вой метели донесся шум машины, потом — резкий сигнал. В землянку вдруг ворвался холодный ветер. Задремавший было командир отделения мгновенно вскочил.

— Кто там?

— Я, Цой Вон Чун. Тут — беженцы, совсем окоченели от холода. Разрешите им немного отогреться, потом они пойдут дальше, — доложил боец.

Из темноты ночи в землянку вошли двое. Вспыхнувший огонь осветил вошедших: крестьянина лет сорока и стройную высокую девушку лет восемнадцати. Помешав жаровню с раскаленными углями и усадив вошедших на ондоль{4}, командир отделения спросил, откуда они. Крестьянин рассказал, что он и его дочь жили недалеко отсюда. Во время бомбардировки дом был разрушен, жена и три дочери погибли, а сам он был ранен в ногу. Теперь пробираются в город торговать табаком.

Посторонним лицам находиться в расположении поста не разрешалось. Но отправить беженцев в такую погоду в путь командир отделения не мог. Поэтому он разбудил двух бойцов и приказал им проводить незнакомцев в ближайший крестьянский дом, метрах в трехстах отсюда.

И вскоре недалеко от поста выросла землянка торговца табаком. Это была землянка Цоев, отца и дочери, появившихся здесь в ту ночь, когда свирепствовала снежная метель. Они заявили, что им незачем идти в город, можно торговать и в окрестностях деревни.

Цой Рён Гам и его дочь Ён Ча быстро познакомились со всеми бойцами отделения. А со своим однофамильцем Цой Вон Чуном они крепко сдружились. Девушка отвергала ухаживания бойцов, но во всем помогала им, как сестра. Она стирала белье, чинила одежду. Что касается Цой Рён Гама, то он всякий раз, встречая бойцов, по-отцовски шутил с ними.

В начале марта в деревне Н. вспыхнула эпидемия неизвестно откуда появившейся черной оспы. Болезнь вошла почти в каждый дом и не щадила ни стариков, ни детей. Через некоторое время военному противоэпидемическому отряду удалось остановить распространение черной оспы. Но на смену оспе пришел сыпной тиф.

Однажды боец Цой, взволнованный, прибежал к командиру и доложил:

— Товарищ командир отделения! Цой Рён Гам заболел сыпным тифом. Я только что от него.

— Тяжело?

— Да. Говорят, противоэпидемический отряд уже провел дезинфекцию в их землянке. Но Ён Ча никого не подпускает к своему жилищу.

«Нельзя не помочь беженцам», — подумал Ким. Он взял с собой санинструктора, прибывшего из роты, и пошел к хижине Цоя.

Но Ён Ча не пустила их за соломенную веревку, означавшую, что в доме больной, а когда санинструктор заметил, что и она может заболеть, девушка сказала:

«Что вы так беспокоитесь о беженцах? С отцом ничего особенного. Все пройдет. Следите лучше, чтобы не заболели наши бойцы. — И наотрез отказалась от помощи санинструктора.

Командир отделения и санинструктор не стали спорить с девушкой и, удивленные ее настойчивостью и спокойствием, возвратились на пост.

С того дня, как слег Цой Рён Гам, вблизи поста каждую ночь стали взлетать сигнальные ракеты. Однажды ночью бомба попала прямо в мост, находящийся недалеко от поста. Вместе с мостом была уничтожена одна автомашина.

Все удивлялись: ночь была темная, машина шла с потушенными фарами, а бомба угодила точно в цель. Благодаря помощи жителей окрестных деревень мост в ту же ночь был восстановлен. И Ён Ча не усидела дома, несмотря на болезнь отца. Работала она энергично, а в перерывах пела, и красивый голос девушки звенел в ночной тишине.

В эту ночь командир отделения, оставив на посту наблюдателей, вывел на восстановление моста всех своих бойцов. Все случившееся, начиная с оспы и кончая ночной бомбардировкой, не давало ему покоя. Он был уверен, что в районе поста действует вражеский агент, но напасть на его след до сих пор не удалось.

В один из перерывов в работе, когда командир сидел один в раздумье, к нему подошла Ён Ча.

— Странные совпадения... Сначала оспа, за ней — сыпной тиф, ракеты и наконец бомбардировка моста. Здесь орудует подлый предатель! — поделилась девушка своими мыслями.

— Вы так думаете?

— Все думают так. Если собрать сейчас работающих здесь людей и спросить их мнение, они ответят то же.

Услышав эти слова, командир отделения молча вздохнул. Ён Ча сказала:

— Наверное, этот человек похож на страшного злого духа из старых сказок, которые мне в детстве рассказывал отец... — голос девушки задрожал. — От американских бомб погибла моя мать и три сестры, а тут еще отца заразили. Я не успокоюсь, пока на нашей земле не будет уничтожена вся эта американская свора.

В следующую ночь Ким с двумя бойцами организовал засаду на правом склоне горы, откуда раньше взлетали ракеты. Три ночи подряд вели они наблюдение, но безрезультатно.

Наступила четвертая ночь. Густой мрак окутал гору. Стояла полная тишина. И вдруг в том месте, где вел наблюдение боец Ли Дон Ир, послышался громкий окрик:

— Стой! Кто идет? — И снова: — Стой! Стрелять буду!

Когда командир отделения и боец, сидящий в засаде справа, прибежали туда, там уже никого не было. Но вдруг со стороны горы они услышали чей-то слабый стон.

Они быстро спустились вниз и увидели бойца Ли. Он лежал лицом вверх, в его грудь по самую рукоятку был воткнут нож. Боец истекал кровью. Когда Ким осторожно приподнял его, Ли чуть слышно прошептал:

— Родинка на руке... Ро-дин-ка... — И умолк.

На следующий день вечером бойцы хоронили своего боевого товарища. На похороны, прихрамывая и тяжело дыша, пришел и Цой Рён Гам. Голова его была обвязана полотенцем. Дочь Цоя целый день плела венок из искусственных цветов. Она принесла его на могилу Ли, и бойцы отделения были благодарны ей.

После гибели Ли в деревне не вспыхивали эпидемии, не взлетали по ночам ракеты. Вражеские самолеты не ревели уже, как прежде, над проходившими поездами и расположением зенитной батареи. Бойцы и жители деревни успокоились.

— По-видимому, враг больше уже не появится у нас после этого убийства, — говорили некоторые.

Но командир отделения не успокоился. Каждый раз, когда он смотрел на нож, которым был убит боец Ли, его взгляд задерживался на рукоятке с буквами USA. И Ким клялся отомстить убийце, клялся поймать его.

Прошли морозы. Потеплело. Растаял снег. Наступило время полевых работ. Крестьяне вышли на поля. Не хотел отставать от них и Цой Рён Гам. Он надумал посадить картофель и стал вскапывать небольшой участок земли у подножия горы, где расположилась зенитная батарея.

Однажды ночью командир отделения вместе с бойцами обходил район поста. Было четыре часа. Проходя мимо землянки Цой Рён Гама, он услышал кашель и разговор и, подумав, не заболел ли кто снова, громко постучался в дверь.

Дверь открыла дочь Цой Рён Гама, сам он лежал в постели. Увидев в дверях Кима, оба растерялись. Ким поспешил объяснить им причину своего прихода и спросил, здоров ли хозяин.

— Ничего особенного. Когда закончилась эта проклятая болезнь, начался вдруг кашель, который мучает меня давно. Не знаю, право, как мне благодарить вас за вашу заботу о нас... Тяжело вам. Даже ночью приходится трудиться. Заходите покурить, — пригласил бойцов Цой Рён Гам.

— Ну что ж, пожалуй, отдохнем немного. — Командир и бойцы вошли в землянку.

Цой Рён Гам велел дочери угостить чем-нибудь дорогих гостей. Ён Ча поставила на стол миску с кашей из чистого риса. Это удивило Кима, он хорошо знал, что местные крестьяне питаются плохо, а риса ни у кого и в помине нет. Командир отделения не раз слышал от бойцов, что Цой Рён Гам, благодаря своей торговле, живет зажиточно. И как бы в шутку Ким сказал:

— Да! Цой Рён Гам действительно умеет хорошо жить!

Услышав это, хозяин почему-то смутился, но быстро нашелся и ответил:

— Где уж там хорошо! Я болею, и дочь готовит мне рисовую кашу, чтобы я быстрее поправился. Но я не могу есть даже рис, совсем нет аппетита. — И добавил:

— Жил пока тем, что захватил с собой из родного дома. Но запасы уже кончились. А торговля у меня — не торговля. Товара нет. Вот и начал возделывать участок у подножия горы. Крестьянин ведь кормится тем, что уродит земля.

Гости не стали есть кашу, несмотря на уговоры Цой Рён Гама и его дочери. Тогда старик сказал ей, чтобы она предложила им лучшие сигареты, какие у них есть. Но бойцы отказались и от сигарет, они свернули по солдатской самокрутке и закурили.

— Совсем как капризные дети! — буркнул хозяин.

Ким хотел было ответить на несправедливое замечание Цоя, но в это время за окном послышался шум поезда. Цой Рён Гам быстро проговорил:

— А! Поезд идет! Интересно, большой ли состав. Знаете, по стуку колес на стыках можно точно определить, сколько вагонов. — Он умолк, прислушался и начал вслух считать: — Раз, два, три... Двадцать вагонов! — радостно воскликнул он и посмотрел на посуду, стоявшую у его изголовья.

Командир тоже посмотрел на посуду. Это были две фарфоровые чашки: одна без украшений, а другая — с яркими цветами. В чашки был насыпан горох вперемешку с бобами. Перехватив взгляд Кима, Цой Рён Гам поспешил сказать:

— Ах, да! Совсем забыл. Здесь жареные бобы. Крупные съедает моя дочь, а мелкие я сам. Из-за моей болезни едим разное. Отведайте хоть немного крупных бобов. — И он показал на чашку дочери.

Даже Ён Ча, которая до этого не проронила ни слова, улыбнулась и стала настойчиво предлагать бойцам бобы.

— Ну, раз так, — произнес Ким, — возьмите по горсти и идемте.

Бойцы взяли немного бобов и вместе со своим командиром вышли из землянки.

После этого случая командир отделения часто задумывался над поведением Цой Рён Гама, когда он с бойцами зашел к нему.

Однажды утром, в погожий апрельский день, Ким решил провести учебные стрельбы. Для занятий выбрали подходящее место — лощину оправа от позиций зенитной батареи, за полем Цой Рён Гама. Но не успели отстреляться первые два бойца, как над деревней появились четыре вражеских бомбардировщика. Самолеты кружили на небольшой высоте, и Ким догадался, что они выискивают что-то. Он приказал бойцам уйти на противоположный скат в укрытие, а сам стал наблюдать за самолетами с вершины горы.

Вскоре вражеские самолеты, видимо обнаружив позиции, начали сбрасывать на них бомбы. С каждым заходом бомбардировщиков бомбы ложились все точнее. Когда пыль и дым немного рассеялись, командир отделения Ким случайно взглянул в сторону деревни и вдруг увидел, что у подножия горы рядом с позициями батареи расстелено красное полотнище.

— А! Сигнал самолетам! — вскричал он. Ким не первый день служил в армии и хорошо знал, что враг для связи с самолетами пользуется красным цветом.

Как только был сбит один самолет, воздушные разбойники немедленно обратились в бегство. Командир отделения быстро спустился с горы и направился туда, откуда подавали сигнал. Там сидела Ён Ча. Увидев бегущего Кима, она встала и хотела уйти, но передумала и снова села.

Приближаясь к девушке, Ким думал: «Сегодня я схвачу эту черную руку, но пока — спокойствие прежде всего». И, подбежав к Ён Ча, спросил:

— Живы! Я увидел с горы, что у подножия кто-то есть. Я так и подумал, что это вы или Цой Рён Гам. Сначала мне показалось, что вы ранены, — продолжал он. — К счастью, я ошибся. Разве можно рисковать из-за нескольких картофелин?

На смуглом лице девушки появилась странная улыбка. Ён Ча, краснея, ответила:

— Ах, как я испугалась! Как мне благодарить вас за ваше внимание... — И опустила голову.

Ким подошел к ней вплотную и проговорил:

— Встаньте, пожалуйста, и пойдемте.

С этими словами он взял девушку за руку и приподнял рукав. Родинки на руке не оказалось.

Поднимаясь в гору, Ким раздумывал: «Кто же все-таки тот, с родинкой на руке? Нет, не она убила нашего товарища». Вдруг мозг пронизала догадка: «Уж не Цой Рён Гам ли? Но ведь он еле ходит и как раз тогда сильно болел и лежал в постели...»

Тем не менее командир отделения решил проверить свои подозрения. Вечером он собрал бойцов и, приведя факты, высказал мысль, что Цой Рён Гам и его дочь — шпионы. Он приказал бойцам внимательно следить за ними.

С наступлением ночи землянка Цой Рён Гама была окружена. Командир отделения вместе с бойцом Цоем вошли в нее. У изголовья Цой Рён Гама, как и прежде, стояли две фарфоровые чашки. Одна была полна бобов и гороха, другая — почти пустая.

В эту ночь Ким все время шутил с Цой Рён Гамом. Он смешил старика и его дочь, как только мог, и даже пригласил хозяина побороться. Но тот отказался. Тогда Ким предложил хозяину побороться с его любимцем Цоем. Цой Рён Гам согласился и, засучив рукава, подошел к бойцу. Ким увидел на его правой руке большую родинку.

«Родинка на руке... Ро-дин-ка...» — вспомнил он последние слова бойца Ли и едва удержался, чтобы не вскрикнуть.

Родинка была величиною с боб. Вокруг нее виднелись следы ногтей.

Гнев охватил командира, но он взял себя в руки, и, непринужденно поблагодарив хозяина за гостеприимство, извинился и вышел из землянки. Боец Цой последовал за ним.

Приказав бойцам внимательно следить за землянкой, командир бесшумно подполз к окну и, приложив ухо к стене, стал прислушиваться.

В это время невдалеке проходил поезд. Загадка с чашками стала ясной.

— ...На юг прошло двадцать вагонов, — услышал Ким. — Положи двадцать крупных бобов в чашку с цветами. А сколько там мелких?

— Шестьдесят.

— Значит, в тыл прошло шестьдесят товарных вагонов. За сегодняшнюю ночь что-то мало. Сколько крупных горошин?

— Сто.

— Так. К фронту прошло сто автомашин. А мелких?

— Восемьдесят.

— В тыл прошло восемьдесят автомашин.

Голоса в землянке умолкли. Через некоторое время послышался голос девушки:

— Мне кажется, командир отделения пронюхал что-то. Надо уходить.

— Согласен с тобой, — ответил Цой Рён Гам. — Уйдем завтра днем. Пойдем, как условились, в город.

— Значит, так и передать?

— Да.

Итак, подозрения Кима подтвердились. Шпионов арестовали. При обыске у них обнаружили портативную радиостанцию, по которой они передавали собранные сведения.

В ходе следствия было установлено, что старик под фамилией Цой Рён Гам и его «дочь» — профессиональные шпионы. Они находились на службе у американской разведки. Цой Рён Гам числился агентом номер 5, а Ён Ча — номер 109.

Наряду со сбором и передачей сведений о передвижении войск корейской Народной армии, они имели задачу заражать колодцы и водоемы болезнетворными бактериями.

В деревню Н. они были сброшены на парашютах с вражеских самолетов в ту самую ночь, когда бушевала метель.

Над лазурной поверхностью моря, ослепительно искрящейся под лучами жаркого летнего солнца, распластав крылья, парили чайки.

На много ли простирался песчаный берег. Там, где кончался песок, он порос крепкими карликовыми соснами, пустившими свои корни глубоко в землю. Карликовые сосны образовали собой что-то вроде зеленого заслона. С моря казалось, что это не деревья, а бдительные и строгие пограничники, охраняющие Вонсанский морской порт.

За соснами шли скалы, покрытые тысячелетним мхом, испещренные множеством трещин. Из трещин навстречу ласковым лучам солнца тянулись нежные листья пестрой бегонии. Обилие бегонии создавало впечатление, будто скалы покрыты огромным разноцветным ковром.

* * *

К берегу подошли катера. Много часов подряд, не зная отдыха, борясь с разыгравшейся стихией, провели моряки в море на учениях.

Последним на берег не спеша сошел лейтенант Ли Дин Су. Необычайно красивое зрелище, открывшееся взору, поразило и взволновало его. Он с восхищением смотрел на распустившуюся бегонию и думал о том, что совсем недавно на этом побережье бушевало пламя жестокой и опустошительной войны, рвались снаряды, гибли люди... Казалось, Дин Су больше всех цветов любил бегонию: ведь он родился и вырос у моря и скучал, когда не видел ее причудливо окрашенных листьев.

— Товарищ лейтенант! — крикнуло несколько голосов. Они вывели Дин Су из состояния глубокого раздумья. Лейтенант слегка вздрогнул и обернулся — это матросы, расположившиеся для отдыха на пологом песчаном берегу, звали его к себе.

Матросы любили своего командира за строгость, простоту, рассудительность. Для подчиненных он являлся примером дисциплинированности и серьезного, вдумчивого отношения к службе. Матросы все как один стремились подражать ему.

...Лейтенант подошел к матросам, они окружили его, и тотчас завязалась оживленная беседа. Молодежь делилась своими успехами и неудачами, планами на будущее. Кто-то затянул всеми любимую песню о бегонии. И не успел солист закончить и первого куплета, как песню подхватил звонкий многоголосый хор. Далеко разносилась эта чудесная песня, рассказывающая о боевых традициях моряков, об их подвигах.

Умолкли молодые голоса, тихо стало на берегу, все молчали, взволнованные прекрасной песней.

— Товарищ лейтенант, — первым нарушил молчание агитатор подразделения Ён Чхир, — расскажите нам ту историю из вашего боевого опыта, о которой вы вскользь упомянули вчера вечером.

Все дружно поддержали просьбу товарища. Ли Дин Су согласился:

— Хорошо, — и, немного помолчав, он начал свой рассказ.

* * *

Среди личного состава отряда минных заградителей, вышедшего в одну из суровых военных ночей из Вонсанского порта навстречу кораблям противника, был молодой матрос по имени Ён Мин. Ён Мин родился и вырос у моря и, как и многие моряки, очень любил бегонию...

Над вершиной горы Польми догорала вечерняя заря. Сгущались сумерки. Ветер достигал семи — восьми баллов. Море волновалось, холодные волны, точно огромные глыбы, с шумом ударялись о прибрежные камни. Погода испортилась не на шутку.

После боя прошло уже несколько томительных дней, а нового боевого задания все не было. Это очень беспокоило Ли Дин Су. Но вот однажды его срочно вызвали к командиру части.

— Американские и лисынамановокие пираты, — говорил командир Дин Су, — потеряв в перестрелке с нашей береговой артиллерией восемь крупных и малых судов, сосредоточили вблизи Вонсанского порта большое количество кораблей. Они открыли по городу разрушительный огонь. Есть все основания предполагать, что противник попытается высадить десант в одном из близлежащих районов. Вашему подразделению необходимо сегодня заминировать все выходы из порта.

Дин Су задумался: это очень почетная и ответственная задача.

Идя в подразделение, лейтенант думал о том, как лучше выполнить боевую задачу, поставленную командиром.

Неожиданно перед ним выросла фигура молодого моряка Ён Мина. Он топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг одним духом выпалил:

— Товарищ командир, получены новые данные. В энском квадрате в море перед населенным пунктом Кальма замечено свыше тридцати кораблей противника.

— Так, хорошо! — Лицо Дин Су приняло сосредоточенное выражение. Это означало, что решение принято.

Ён Мин в свои двадцать лет отличался горячностью и необыкновенной энергией. Энергия его, как говорится, била через край. Он радовался любому делу, любому заданию, каким бы трудным оно ни было, только бы применить свою силу, показать свое умение. В то же время это был серьезный, спокойный парень, добросовестно относящийся ко всем поручениям, которые давал ему командир. Поэтому он пользовался уважением и любовью своих товарищей. А лейтенант Ли Дин Су относился к Ён Мину как к родному брату.

...Ён Мин принялся с жаром убеждать лейтенанта, что ему непременно нужно участвовать в предстоящем бою. Лейтенант с улыбкой слушал его. Улыбка командира придала Ён Мину уверенности, и матрос настоял на своем.

Вечером над морем сгустился туман. Вражеские корабли начали обстреливать Вонсан и прилегающие к нему рыбацкие поселки. На мирное население, на беззащитных женщин и детей обрушилась лавина огня.

Командир отряда приказал кораблям готовиться к выступлению.

Экипажи минных заградителей, состоявшие из тридцати пяти молодых воинов, быстро закончив необходимые приготовления, направились к пирсу, где стояли три катера, груженные минами.

На небе появились отблески молодого месяца. Лунный свет, кое-где пробив толщу тумана, слегка посеребрил морские волны. Матросы в последний раз проверили исправность снаряжения, боеприпасы и противопожарные устройства.

С моря подул ветер. Шум прибоя стал настолько сильным, что не было слышно «плача» прибрежных кукушек. Быстрые волны, набежав на сушу, размывали и уносили с собой в море мягкий прибрежный грунт. Лейтенант приступил к осмотру мин. Это были контактные мины, на круглом черном теле которых с обеих сторон торчали «усы». В двадцать два часа к месту отплытия отряда прибыли командир и его заместитель по политической части, чтобы проводить минеров в суровое, неприветливое море. Командир призвал матросов с честью выдержать предстоящее испытание, оправдать славное имя воина героической Народной армии.

— Служим родине! — дружно раздалось в ответ.

Один за другим моряки быстро поднялись на катера, которые через минуту отошли от берега.

Катера вышли в открытое море и, рассекая своими узкими корпусами темно-зеленые морские волны, устремились навстречу врагу. Лейтенант Дин Су находился на первом катере. Ему хорошо был виден Вонсан.

Катера, идя на предельной скорости, быстро отдалялись от берега. Шум волн, заглушавший рокот моторов, благоприятствовал их скрытному подходу к противнику. Вдруг вдалеке раздались звуки орудийных залпов. По всей вероятности, стреляли корабли противника. А через некоторое время с катеров были замечены очертания вражеских кораблей. Яркие, длинные и тонкие, как ножи, лучи прожекторов внезапно прорезали небо. Над катерами нависла опасность. Каждую минуту враг мог обнаружить их. Медлить было нельзя. Дин Су приказал развернуться вправо и идти курсом на вражеские корабли.

Одна за другой в небо взвивались ракеты. Красивой гирляндой повиснув на мгновение в воздухе, они ярко осветили близлежащую поверхность моря.

Ли Дин Су отлично понимал, что три катера, на полной скорости мчавшиеся навстречу врагу, отчетливо видны на поверхности моря. Он знал, что это понимают и матросы и что экипажи всех трех катеров беспокоятся за исход боя. Но ни один мускул на лицах матросов не выдавал волнения.

Ли Дин Су, стоя на мостике и напряженно всматриваясь в даль, через сигнальщика передал на катера команду: «Продолжать движение вперед!»

Вскоре с кораблей противника смельчаков заметили. Дула вражеских орудий повернулись в сторону приближающихся катеров.

Враг открыл яростный огонь. Но он не мог остановить стремительного продвижения отряда минных заградителей.

Когда до вражеских кораблей оставалось не более двадцати минут хода, в небо взвилась целая серия осветительных ракет. И в тот же момент послышался гул моторов вражеских самолетов. На небольшой высоте пройдя несколько раз над катерами, они обрушили на них огонь своих пушек и пулеметов. Но, несмотря на это, катера без потерь приближались к цели.

Огромные столбы морской воды, вздымавшиеся к небу в местах разрывов вражеских снарядов, время от времени обрушивались на катера. В огненных вспышках мелькали суровые лица матросов.

Внезапно флагманский катер замедлил ход. Что-то случилось с двигателем. Дин Су, сохраняя полное спокойствие, повторил приказ: «Вперед!» Уверенность командира передавалась подчиненным. Их лица выражали твердую решимость и упорное желание вступить в единоборство с врагом. Казалось, они говорили: «Отомстим извергам за страдания отцов и матерей, братьев и сестер. Приговорим их к смерти!»

Пристально смотрели экипажи трех катеров в сторону противника. На флагштоке по-прежнему гордо развевался флаг Корейской Народно-Демократической Республики.

Сгустилась тьма, вражеские корабли исчезли из виду. Дин Су охватило беспокойство: «Как бы не отклониться от курса и не разойтись с противником». В эти минуты экипажи минных заградителей с особой остротой почувствовали всю сложность и ответственность порученного им задания.

— Вижу корабли противника! Вижу корабли противника! — закричал наблюдатель Пак Сун.

И действительно, через пелену ночного тумана слабо проступали темные очертания эскадренных миноносцев. Сразу же исчезла тревога, напряженность сменилась спокойствием и уверенностью.

Расстояние до вражеских кораблей сократилось до пятисот метров. Теперь ни корабли, ни самолеты противника не могли вести по катерам огонь. В лучах прожекторов уже были видны вражеские моряки, суетливо бегающие по палубам.

Дин Су отдал приказ: «Катеру номер 2 продолжать движение в том же направлении, катеру номер 3 выдвинуться вправо на триста метров. Строго соблюдая установленный порядок, приступить к постановке мин». Катер, на котором находился Дин Су, двигался метрах в трехстах левее катера номер 2. Этот участок командир считал самым ответственным.

Когда катер приблизился к противнику на нужную дистанцию, лейтенант приказал поставить мины. Остальные два катера также начали постановку мин. Вдруг раздался встревоженный голос сигнальщика Пак Суна:

— Товарищ командир! С вражеских кораблей спускают моторные боты!

Видимо, противник решил предпринять попытку захватить катера. И тотчас на флагманский катер с катеров номер 2 и 3 один за другим поступили сигналы, что постановка мин закончена.

— Боевая задача выполнена, возвращаемся в базу, скомандовал Дин Су. — На случай, если врагу удастся приблизиться к нам, быть в полной боевой готовности.

Катера развернулись. С вражеских ботов открыли огонь. В небе вновь появились вражеские самолеты. Они начали преследовать смельчаков. Снова заговорила корабельная артиллерия. С катеров открыли яростный огонь по приближающимся ботам. Ён Мин швырнул в ближайший бот три гранаты подряд. Бот перевернулся, и вражеские матросы очутились в морской пучине. Когда расстояние между катерами и ботами сократилось еще больше, с кораблей прекратили стрельбу, видимо боясь задеть своих. Воспользовавшись этим, второй и третий катера, прикрывая флагмана, вступили в жаркую схватку с врагом.

Преследователи, понеся большие потери, стали отставать от уходивших катеров. На кораблях это заметили и снова открыли стрельбу. Вокруг катеров от разрывов забурлила вода.

Один снаряд разорвался у самой кормы флагмана. Он сильно качнулся, его скорость заметно снизилась. Из машинного отделения поступили тревожные сигналы: «Через пробоину просачивается вода». Все матросы, не задумываясь, скинули с себя верхнюю одежду, чтобы закрыть образовавшуюся пробоину. Пробоина в днище катера была заделана. Но через несколько минут вода вновь хлынула через пробоину. Не долго думая, матрос Ён Мин закрыл ее своим телом. А бой становился все ожесточеннее. Силы покидали Ён Мина, кровоточила рана. Юный патриот задыхался.

За кормой разорвался еще один снаряд. Осколок задел голову Ён Мина.

Его место у пробоины занял минер Ён Пхир. К Ён Мину, которого товарищи вынесли на палубу, подбежал лейтенант.

— Товарищ Ён Мин!.. Ён Мин! — тихо говорил Дин Су. Матрос не отвечал. Но вот он с трудом приоткрыл веки, слегка приподнял голову и произнес:

— Товарищ лейтенант! Свой долг перед партией, родиной я...

Лейтенант не дал ему договорить:

— Замечательный ты человек, Ён Мин!

На бледном лице матроса появилась улыбка, он глубоко вздохнул.

Через несколько минут Ён Мина не стало. Команда на мгновение в безмолвии замерла у тела своего друга. Дин Су положил на грудь героя букет красной бегонии.

— Товарищ Ён Мин, — сказал он. — Это. бегония, которую ты всегда очень любил, бегония, которая доставляла тебе радость в трудную минуту. Мы скорбим, что ты никогда больше не увидишь эти чудесные и милые сердцу моряка цветы, которыми нас встречают на родном берегу. Мы клянемся отомстить за тебя. Враг дорого заплатит за твою гибель!

Жгучая ненависть к врагам переполняла сердца боевых друзей Ён Мина.

...Вражеские снаряды рвались и рвались вокруг. Уже все три катера имели серьезные повреждения. Матросы понимали, что дотянуть до берега не удастся. Они с надеждой ждали распоряжений командира.

«Катера спасти нельзя, — думал Дин Су, — но мы должны вернуться в свою базу ради будущих больших дел, ради новых побед». И лейтенант, четко произнося каждое слово, скомандовал:

— Всем прыгать в воду, на подручных средствах плыть к берегу!

Но матросы не спешили выполнить приказ.

— Товарищ лейтенант, — обратился кто-то из команды к командиру, — а как же Ён Мин? Ведь он остается на катере.

Дин Су и сам с горечью думал об этом. Но другого выхода не было. Прекрасно понимая, что катера уже не спасти, матросы, тем не менее, с воодушевлением принялись заделывать пробоины. Они пытались запустить двигатель, но тщетно.

— Слушайте приказ родины! — громко произнес командир. — Мы не имеем права проявлять бесполезное упрямство. Быстро в воду!

Командир отличался хладнокровием и решительностью. Матросы не раз участвовали в боевых действиях вместе с ним. Они знали лейтенанта как храброго умелого моряка и верили ему.

Матросы сбросили с себя мокрые тельняшки. Пак Сун подошел к лежавшему на палубе Ён Мину, взял его автомат, документы и, в последний раз взглянув на товарища, медленно отошел.

— Товарищ командир, мы готовы! — послышались голоса членов экипажа.

«...Катер... Его доверили мне родина и народ. Я не должен покидать его», — думал Дин Су. Но, видя, что моряки, очевидно догадываясь о его намерении, замешкались и не прыгают в воду, сказал:

— Дорогие друзья, будем считать, что в сегодняшнем бою победу одержали все-таки мы. Задание выполнено. Мы поставили в заданном районе минные заграждения. И мы должны вернуться. Катера покидаем все до одного!

Через несколько секунд приказ был выполнен.

Ухватившись за разные деревянные предметы, которые предварительно побросали с катеров в воду, матросы собрались в одну группу, чтобы каждый был на виду у товарищей.

Дин Су один остался на катере. В последний момент лейтенант отвязал флаг Республики и обмотал его вокруг себя. Еще раз взглянув на родной катер, он прыгнул в воду.

Очутившись в воде, Дин Су произвел перекличку экипажей трех катеров. Тридцать три «я» по очереди прозвучало в ответ.

И только назвав имя Ён Мина, командир не услышал ответа.

Вдруг среди пенистых волн Дин Су увидел букет бегонии, заметил его и Пак Сун. Матрос попросил товарища подержать оружие Ён Мина, а сам поплыл за букетом. Пак Сун решил сохранить эти цветы, как память о друге.

Стрельба с кораблей утихла, улетели и самолеты.

Дин Су, заметив, как неумело плывет моряк Хо Чхор, поплыл рядом с ним. Матрос Ён Пхир помогал Пак Суну держать автомат Ён Мина.

«А что если враг протралит мины? Что тогда?.. — Волнение охватило Дин Су. — Нет, не может этого быть, — убеждал он себя, — мины обязательно сработают. А вытралить мины ночью очень трудно». И Дин Су заставил себя поверить в успех.

Моряки плыли уже два часа...

— Земля! — раздался голос Пак Суна.

Люди воодушевились и напрягли последние силы...

Выбравшись на берег, матросы сразу же принялись приводить в порядок оружие. Дин Су сделал перекличку. В строю оказалось двадцать восемь человек. С ними не было Ён Мина и еще пятерых товарищей.

Приближался рассвет. Холодный северный ветер постепенно развеял туман, застилавший все побережье. Через некоторое время на берегу уже горело несколько костров.

Матросы молча сушили одежду. Каждый думал о проведенном бое, о пережитом, о Ён Мине. Всех беспокоила одна и та же мысль: рассвело, а мины до сих пор не взорвались.

Первым неуверенно заговорил Ён Пхир.

— Странно, почему все-таки не слышно взрыва?

— Не волнуйтесь, — ответил командир, — вражеские эсминцы обязательно подорвутся.

Моряки смотрели в сторону моря, беспокойство росло...

Но вот послышались глухие взрывы.

— Мансе! Мансе! — раздались восторженные крики матросов.

* * *

Лейтенант умолк. Матросы находились под большим впечатлением от рассказа своего командира, на груди которого поблескивала Золотая Звезда героя. И все думали, что такие герои, как Ён Мин и его товарищи, всегда будут образцом героического служения родине. А бегония станет символом любви, символом доблести и геройства.