Семидесятилетний,
чем ты жил?
Ты жизнь
проспал и по ветру пустил?
Ты над
мошной своей, как скряга,
трясся.
Что ж,
уходя, ничем ты не запасся?
В
последний день, в день грозного
суда,
Таким,
как ты, поистине беда.
Отдавший
все – придет обогащенный,
Ни с чем
– стяжатель будет
пристыженный.
Ведь чем
базар богаче, тем больней
На сердце
обездоленных людей.
Теперь –
отдавший пять дирхемов, споря,
Ты ночь
не спишь; тебе утрата – горе.
И вот
полвека прожил ты почти, –
Оставшиеся
дни добром сочти.
Когда б
мертвец заговорил, наверно,
Он в горе
бы вопил нелицемерно:
“Живой!
Пока ты в силах говорить,
Не
забывай предвечного хвалить!
Ведь мы
не знали, тратя жизнь беспечно,
Что
каждый миг подобен жизни
вечной!”
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
*
В дни
юности, не ведая беды,
Мы
пировать с утра пришли в сады,
А под
вечер, к смущению народа,
Шутя,
возню затеяли у входа.
А невдали
– в распахнутых дверях
Сидел
почтенный старец в сединах.
Шутили мы
и весело смеялись.
Но губы
старика не улыбались.
Сказал
один из нас: “Нельзя весь век
Сидеть в
печали, добрый человек!
Встряхнись!
Забудь, что удручен годами,
Иди и
раздели веселье с нами!”
Старик
взглянул, губами пожевал,
И вот как
он достойно отвечал:
“Когда
весенний ветер повевает,
Он с
молодой листвой в садах играет. |
|
|
|
|
|
|
|
Шумит под
ветром нива – зелена...
А
пожелтев, ломается она.
Смотри,
как свеж весенний лист сегодня
Над
высохшей листвою прошлогодней.
Как
пировать я с юными могу,
Когда я
весь в сединах, как в снегу?
Я сам был
соколом! Но старость – путы...
Слабею.
Сочтены мои минуты,
Как
уходящий, я смотрю на мир;
А вы
впервой пришли на этот пир.
Тому, кто
всем вам в прадеды годится,
Вином и
флейтой не омолодиться.
Мой волос
был, как ворона крыло,
Теперь в
моих кудрях белым-бело.
Павлин
великолепен — кто перечит.
А как мне
быть, коль я бескрылый кречет?
От
всходов ваша пажить зелена,
А на току
у старца ни зерна.
Все
листья у меня в саду опали,
Все розы
в цветнике моем увяли.
Моя опора
– посох. Больше нет
Опоры в
жизни мне – на склоне лет.
Ланиты-розы
стали желтым злаком...
И солнце
ведь желтее пред закатом.
Даны вам,
юным, крепких две ноги,
А старец
просит: “Встать мне помоги!”
Молва
простит юнцу страстей порывы,
Но мерзок
людям старец похотливый.
Как
вспомню я минувшие года,
Клянусь
– мне впору плакать от стыда!
Лукман
сказал: “Да лучше не родиться,
Чем
долгий век прожить и
оскверниться!
И лучше
вовсе жизни не познать,
Чем жить
– и дар бесценный растерять!
Коль
юноша идет навстречу свету,
Старик
идет к последнему ответу”. |