| |
У м-ль Паскаль было постное лицо с впалыми щеками, острым
носом и круглыми глазами злой птицы. Ее волосы, припудренные
перхотью, были стянуты назад и увенчаны на затылке большим шиньоном,
ощетинившимся шпильками. Единственные украшения, которые она
позволила себе к легким платьям из темной шерсти, были
брошь-барометр и бутон розы, сработанный из ноздреватого материала
(она называла его "афганским камнем"). Зеленая шаль с унылой
бахромой покрывала ей плечи. Движения ее были порывисты. Она сжимала
вашу кисть, как поворачивают дверную ручку.
Вот уже пять лет м-ль
Паскаль подвизалась заместителем начальника бюро в юридическом
управлении Министерства путей сообщения. Низкие закулисные интриги
мешали её продвижению по службе, она знала, чего стоит хваленый дух
справедливости, царивший в отделах кадров. Годился любой повод,
чтобы ее унизить. Так, например, размах работ в ее бюро требовал
трех или даже четырех служащих, ей же дали лишь одного,
свежеиспеченного выученика коммерческой школы, совершенно
неспособного сладить с порученным ему делом.
Его звали Юш.
Бледное дурацкое лицо, мокрые губы... Его рыжие усики, казалось,
наклеены под носом, как почтовая марка. Он всегда был простужен.
М-ль Паскаль нередко говорила: "Он, конечно, примитив, но, по
крайней мере, никогда не пьет. Ведь иначе от него бы разило, не так
ли?" Она относилась к нему с ледяным презрением, разговаривая только
по работе и поручая самые нудные дела; порой гоняла его в другой
конец Министерства, в случаях, когда он ей порядком намозоливал
глаза. Дело в том, что, в довершение несчастья, их столы стояли друг
против друга, а тесная комната не позволяла разместиться по-другому.
Однажды мсье Юш пришел на службу, опоздав на час. Он был
почти выбрит, одет в выходной костюм и улыбался с юношеской
робостью. Он кротко извинился и сказал:
- Сегодня было открытие
второго салона "Художественной группы служащих Министерства путей
сообщения"...
Он остановился набрать воздуха, затем потупил
глаза, округлил губы и выдохнул:
- Я там выставляюсь.
Это
сообщение удивило м-ль Паскаль, на лице ее с минуту боролись между
собой деланный интерес, снисходительная жалость и начальственная
спесь.
- Ладно... Я как-нибудь пойду посмотреть.
- Это в клубе
Гамбетта. На первом этаже. И вход бесплатный.
- Совсем хорошо...
Но сейчас есть нечто более срочное. Вы уже ответили на письмо мсье
Кардебоша по поводу уплаты издержек специального надзора,
относящихся к управлению Национальным обществом СПЛН?
Мсье Юш
рухнул на стул, как подкошенный; м-ль Паскаль могла поздравить себя,
что столь энергично вернула его к суровым трудовым будням.
В пять часов, завершив одну ответственную работу, она решила
и в самом деле посетить картинную галерею "на первом этаже". Она
поправила шаль, взбила чуть увядшую прическу и покинула бюро с
торжественностью корабля, выходящего в открытое море.
Второй
салон "Художественной группы" разместился в большом зале, сером и
холодном. Кладбищенская тишина навалилась на вас уже с порога.
Посетителей было совсем мало, они неслышно ступали и говорили только
шепотом.
Выставка этих образчиков любительского искусства могла
лишь успокоить администрацию относительно направления умов ее
персонала. Полотна являли зрителю тронутые меланхолией закаты
оранжевого солнца, белую пену на зеленых волнах, разбивающихся о
черные скалы где-то в Бретани, поля пшеницы, золотистый цвет которых
соперничал с цветом мака-самосейки. Во множестве были также
представлены котята в корзинах, с глазами как кнопки, легкие
козочки, кролики с розовыми носами и вьющиеся растения на фоне
старых пурпурных занавесей. Все это было прелестно, невинно, это так
умиляло. Душа м-ль Паскаль совершеннейшее родство с душами коллег,
посвящающих часы досуга достойным занятиям.
Она уже направлялась к выходу, как вид четырех полотен,
висящих несколько на отлете, поверг ее буквально в оцепенение. То
были картины с обнаженными женщинами. На одной из них бесстыдница с
рыжими волосами и кремовой кожей нагло развалилась на коврике перед
кроватью. На второй - красотка, оседлав стул, курила сигарету и
смотрела в пустоту профессионально похотливым взглядом. Третья
женщина, откинувшись на спину, сладострастно потягивалась перед
зеркалом. И, наконец, четвертая опасливо трогала ножкой воду в
эмалированном тазу. Тела всех женщин были выписаны с вызывающим
натурализмом и отталкивающей непристойностью, от которой тошнило.
Никакой вуали в виде спасительного тюля, никакой целомудренной
дымки, искусно расположенных листиков... Можно было видеть
все!
М-ль Паскаль, краснея от смущения, подошла ближе, чтобы
узнать фамилию художника. Она прочла... Ей показалось, что сейчас ее
хватит удар: под всем этим непотребством была нацарапана подпись -
"Юш".
Домой она возвращалась в остром нервном возбуждении. Как ей
держаться? Похвалить своего служащего? Но ведь это означало бы, что
она одобряет его неприличные творения. Негодовать? По какому праву?
Совсем промолчать? На этом последнем решении она и
остановилась.
Но утром ее мучения возобновились снова. Что
говорят о ней за глаза? Без сомнения, ее жалеют, зная, что каждый
день по восемь часов она уединяется с этим молодчиком, способным на
такие гадости! А может быть... насмехаются над ее бедой? Не
передаются ли уже анекдоты о паре "Паскаль - Юш"? "Она, видно, не
скучает там с этим хватом!" Мысль эта была для нее нестерпимой.
Новыми глазами смотрела теперь м-ль Паскаль на мсье Юша. Она
удивлялась, как это раньше не различала в его облике явных признаков
порочности. Это бледное лицо, эти потухшие глаза говорили о тяжком
пробуждении после ночей разврата. Эти трясущиеся руки
свидетельствовали о любовных излишествах. Эта запинающаяся речь
заставляла вспомнить невнятный язык страсти. О! Она представляла
себе его в мастерской среди арабских подушечек, мехов, курильниц для
благовоний, выбирающего позу для своей уже раздетой натурщицы и
намеренно оттягивающего время любви. И потом, вкусив от гнусных ласк
какой-нибудь блудницы, он приходит в бюро, садится лицом к ней,
уставляется в бумаги, но в уме его еще роятся видения
вакханалий.
Распаленная этими мыслями, м-ль Паскаль чувствовала,
как липкий взгляд мсье Юша останавливается на ней, потом будто
присасывается и ползет по лицу подобно улитке. Этот человек раздевал
ее глазами. Она была распята перед ним как какая-нибудь из его
моделей.
Временами кровь ударяла ей в голову. Она вертелась на
стуле, вставала, выходила в коридор. Но когда возвращалась, темные
зрачки ее служащего впивались в нее и снова у нее было давящее
впечатление, что ее оценивают, что ее выбирают, как последнюю рабыню
на мавританском рынке. "Рано или поздно, - думала она, - он
попытается овладеть мною". И она дрожала, как лист, целый день, пока
не наступало время идти домой.
Однажды утром двое рабочих зашли в бюро и обратились к
Юшу:
- Мы принесли диван, который вы заказали, мсье.
У м-ль
Паскаль упало сердце. Как оно уверенно в себе, это чудовище! Она
украдкой взглянула на него. Он казался удивленным. Он утверждал, что
не подписывал никакого заказа. Навели справки, и оказалось, что
произошла ошибка: диван предназначался в другую комнату. Но м-ль
Паскаль страдала от сердцебиения до самого вечера.
После случая с
диваном несчастная жила в терзаниях: "Когда это случится? Сегодня?
Или завтра?" Ей казалось, что мсье Юш свернулся пантерой на краю
своего стола. Порой, когда он просил передать ему папку,* она
испытывала необыкновенное волнение. Слова "отказ от кредита" или
"заявка на подряд" приобретали в ее уме чувственную окраску, о
которой она прежде и не подозревала.
М-ль Паскаль забросила
работу, она не осмеливалась более его одергивать. Она изнемогала в
пугающем ожидании неизбежного. Но мсье Юш не спешил. Он играл с нею,
словно кот с мышью. Собравшись как-то с духом, она спросила его:
*По-французски "папка для бумаг"
звучит так же, как "сорочка", "отказ" - как "самозабвение", а
"заявка на кредит" - как покорность.
- Вы рисуете с натуры?
Он прищурился в улыбке сатира:
-
Большей частью. Но случается рисовать интересный объект и по
памяти.
Ее-то, конечно, он рисовал "по памяти". Его ящики, должно
быть, забиты рисунками, на которых она в том же одеянии, что и
падшие девки из картинной галереи. Не выставит ли он эти наброски в
ближайшем салоне? И тогда все Министерство путей сообщения увидит ее
такой, какой она не показывала себя никому! Как же помешать этому
унижению, думала м-ль Паскаль. Но в то же время нечистая радость
проникала в ее сердце. Да, по мере того как шли недели, она все
больше поддавалась странной власти мсье Юша. Находясь рядом с этим
исчадием, она чувствовала, что пачкается и сама. Греховные мысли
преследовали ее по ночам. Ей лезли в голову сцены безудержного
разгула в стенах бюро среди зеленых папок. Он ей говорил "ты". Она
гладила ему волосы, как какая-нибудь куртизанка. Пробуждалась она в
испарине и с пересохшим горлом. Она жаждала ринуться с ним в пучину
экстаза. Ее раздражало, что он с этим тянет...
Однажды м-ль
Паскаль пришла в бюро одетая в светлое платье и отчаянно
накрашенная. Сдавленным голосом она спросила его:
- Вас не
позабавило бы сделать мой портрет?
- Я никогда не рисовал
портретов, - произнес он.
Она сникла от смущения.
- Ну да, я
знаю... Вы ведь специалист по обнаженным...
- Ничуть, -
пробормотал он, - обнаженных выставил мой коллега Рюш из общего
секретариата...
И он прибавил с детской улыбкой.
- А я... я
рисую котят.
Перевел с французского
Эдуард Шехтман |
