АЛЕКСАНДР ГОЛЕМБА
1922, Харьков – 1979, Москва
Окончил Первый московский мединститут, но очень быстро от медицины отошел и на всю жизнь впрягся в переводческую лямку. Переводил с трех или четырех языков, которые знал (лучше других - немецкий), и со всех остальных, которых вовсе не знал, с помощью подстрочника. Переводы Голембы распылены по забытой периодике и еще более забытым сборникам, лучшие же, весьма экспериментальные, сделанные "в стол", по большей части не изданы. Однако благодаря содействию вдовы поэта М.А. Мутушевой мы можем предложить читателю кое-что из них - в первую очередь перевод "Пьяного корабля" Рембо, лихо сделанный на почти невозможных во французском стихосложении дактилических рифмах. Поскольку Големба был одним из тех, кому запретили переводить с немецого (т.е. попал он в одну компанию с Бугаевским, Богатыревым и другими), мы восстанавливаем справедливость: ниже читатель найдет переводы из немецких поэтов, лишь недавно обнаруженных нами в сборнике "Немецкие баллады", - эти переводы не переиздавались без малого полвека, а потому основательно забыты. У переводов Голембы есть одна общая черта - это почти всегда очень и очень хорошие стихи. Нет нужды выяснять, знал ли он испанский язык, но Рубен Дарио в его переводе просто завораживает, а если и Дарио, и Рембо, и Маркиш, и Галчинский обретают в исполнении Голембы нечто общее - это голос самого Голембы, чьи оригинальные стихи за небольшим исключением по сей день так и не увидели свет. Переводы, сделанные без вдохновения, Големба почему-то называл "лягушатиной". Но даже лягушатина в его исполнении обретала некий шарм.
(1895-1952)
ФИГАРО
Вздох капеллы лесной вдруг на ветке повис,
В сетке радиоволн трепеща всеми фибрами,
Трелью вверх поднялось и обрушилось вниз
Вместе с грустью и радостью радужно "Фигаро!"
По деревьям промчалась певучая трель,
Покуражилась музыка в листьях раскованных,
В лепестки просочилась капелла капель,
Задрожали сердца стебельков заколдованных.
Кто щебечет, сладчайшие ноты ища?
Виртуозные трели, ах, как удались ему!
Очарована роза – и, рукоплеща,
Надрывается, нежная: "Браво! Брависсимо!"
Не видать соловья – лишь рулады слышны;
Где же тень, что жемчужными крыльями двигала?
Только трели в садах леденящей луны –
Колокольцами: "Фигаро! Фигаро! Фигаро!"
Он хохочет и плачет – шальной соловей,
Этот хохот и плач мельче лунного бисера,
И капелла сама в колыханье ветвей
Аплодирует ревностно: "Браво! Брависсимо!"
Выше кряжей и глубже пучины морской
Человеческий голос, звенящий тоской,
Он и в недрах земных, и над снежными высями:
"Славься, Фигаро, Фигаро! Браво! Брависсимо!"