[О Бальзаке]
Вспоминать о творчестве Бальзака мне так же приятно, как путнику,
идущему по скучной, бесплодной долине, вспомнить когда-то пройденный им
край — плодородный, богатый красотой и силой.
Мне было лет тринадцать, когда я прочитал первую книгу француза. Это
была книга Эдмонда Гонкура "Братья Земганно" — трогательная история жизни
артистов, людей, обречённых роком на духовное одиночество в тесном,
искажающем душу круге враждебного любопытства к ним.
Эта славная книга взволновала меня своей человеческой грустью и
навсегда внушила мне особенно внимательное, страстное и сочувственное
отношение ко всем людям, отдающим миру лучшее своей души.
В то же время Гонкур разбудил у меня жажду ознакомиться с литературой
Франции, историю которой я в то время немного и отрывочно знал и которая
представлялась мне страною рыцарей, страной героев. Я стал спрашивать у
знакомых гимназистов, какие есть авторы во Франции, и просил их доставать
мне переводы французских книг.
Мне пришлось проглотить бесчисленное количество томов Дюма-отца,
Понсон дю-Террайля, Буагобея, Законнэ, Габорио, Ксавье де-Монтепена и с
десяток других авторов, прежде чем в руки мои попал томик Бальзака, — это
была "Шагреневая кожа".
Ясно помню то неописуемое наслаждение, с которым я читал страницы, где
описывается лавка антиквария, — это описание остаётся для меня одним из
лучших образов пластики слова. Другое место в этой книге, поразившее меня
своим мастерством, — диалог на банкете, где Зальзак, пользуясь только
бессвязными фразами застольного разговора, рисует лица и характеры с
поражающей отчётливостью.
Я стал искать Бальзака, и следующая его книга, прочитанная мною, была
"Pere Goriot" ("Отец Горио"); это окончательно победило меня, и долгое
время я чувствовал себя Растиньяком, грозящим миру местью за попранное
достоинство человека, за те боли, которыми люди наполнили его грудь. Мне в
те дни плохо жилось, но я был здоров и поэтому стал романтиком.
"Человеческая комедия" была прочитана мною уже лет в двадцать; эта
книга нанесла сильнейший удар моему неоформленному романтизму, и я
почувствовал в ней гений Бальзака и полюбил его горячей любовью, как,
вероятно, любят учителя и друга.
Двумя-тремя годами позднее в России явился перевод полного собрания
сочинений Бальзака, я дважды прочитал все его книги и тут понял всю
величину этого писателя, эпический размер его таланта изумил и пленил меня.
Широта его планов, смелость мысли, правда слова и гениальные предвидения
будущего, уже во многом оправданные настоящим, — делают его одним из
величайших учителей мира.
Шекспир, Бальзак, Толстой — вот для меня три монумента, воздвигнутые
человечеством самому себе. Без Бальзака я менее понимал бы Францию, ту
страну, которая всегда шла и поныне идёт впереди человечества, всегда
вырабатывая в той или иной области новые формы творчества, новые формы
жизни... Её позорят банкиры, о чём мне однажды пришлось говорить и что
вызвало в стране, любимой мною, непонятное и не тронувшее меня возмущение,
но — антикультурная, античеловеческая деятельность французской биржи,
подставившей ногу русскому народу на его пути к свободе, — эта
деятельность, я знаю, никогда не затемнит чистого сияния таких имён, как
имена Гюго, Бальзака, Флобера — истинных детей Франции, страны великих дел
и великих имён.
Я не могу учесть, я не знаю, чем я лично обязан Бальзаку, но что его
влияние вообще на русскую литературу было значительно, это несомненно и
засвидетельствовано однажды Львом Толстым. Он спросил меня:
— Кого вы читаете чаще других?
Я сказал.
— Это хорошо. Но — читайте больше французов. Бальзака, у которого в
оное время учились писать все, Стендаля читайте, Флобера, Мопассана. Они
умеют писать, у них удивительно развито чувство формы и умение
концентрировать содержание. Рядом с ними можно поставить только Диккенса
да, пожалуй, Теккерея. Если бы я не читал "Пармскую шартрезу" Стендаля, я
не сумел бы написать военные сцены в "Войне и мире".
На этом кончу моё письмо к вам.
Бальзак — бесконечная тема и непосильная для меня, к тому же
воспоминания о нём слиты в моей жизни с её труднейшими днями, а это —
волнует.
Мне хочется сказать ещё, что книга играла в жизни моей роль матери и
что книги Бальзака наиболее дороги мне той любовью к людям, тем чудесным
знанием жизни, которые с великой силою и радостью я всегда ощущал в его
творчестве.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано (в переводе на французский язык) в журнале "La
Revue", Париж, 1911, номер 14 от 15 июля; на русском языке - в журнале
"Молодая гвардия", 1927, номер 1, январь. В 1938 году И.А.Груздев
опубликовал статью по рукописи в своей книге "Горький и его время".
В авторизованные сборники не включалось.
Печатается по тексту публикации 1938 года, сверенному с текстом
журнала "Молодая гвардия" и публикацией на французском языке.
...лет тринадцать...
- в указанной французской публикации: "пятнадцать лет". ...о чём мне
однажды пришлось говорить... - М.Горький имеет в виду памфлет "Прекрасная
Франция".