...И на войне смешное бывает: вот, примерно, — пошли мы, пятеро, в лес
за дровами, а тут ка-ак бабахнет оземь эдакая немецкая тетка! Меня бросило
в ямину, засыпало землей, застукало камнями; очнулся, лежу, думаю: "Ну,
шабаш, пропал, ты, Семен!" Оклемался, протер глаза, а товарищей нету,
деревья ободраны и кое на которых сучьях кишки висят. Тут я — хохотать! Уж
больно забавно это — кишки-те на сучках. После — стало мне несколько
скушно. Тоже ведь люди были, товарищи-те, вроде как я все-таки. И сразу —
ни одного нет, будто и не было. Ну, а сначала — здорово смеялся я!
Пришли это мы в деревеньку, а в ней, всего-навсе, три хаты, у одной —
старуха сидит, невдале — корова ходя. Говорим: "Бабка, это чия скотина
будеть, али — твоя?" Она — плакать, она вопить, и на колени встаеть, и
всяко. "Внуки, бает, у меня в погребе сидять и должны теперь сдохнуть". —
"Не вопи, говорим, мы тебе по этому делу записку оставим". А был с нами,
нашей же роты, парень костромской — вор вором, он и напиши записку: "Эта
самая старуха прожила девяносто лет да еще столько же собирается, ну того
ей не удастся". И подписался, сукин сын: "Бог Господь".
Сунули ей записку, а корову забрали с собой и пошли. И так хохотали
над этим случаем, что идти было трудно, — остановимся и грохочем, аж слезы
текуть.