Пегин вошел к нему не без некоторой неловкости, потому что решил говорить на непривычную для себя тему: о прибавке за портрет Бетти, который, как стало известно из газет, действительно продавался братом Бетти за баснословную цену.

Но потому, что Чарли плотно и бесшумно затворил за художником дверь и пониженным голосом что-то сказал о внезапной болезни сестры, Пегин не решился первым затевать неприятную-беседу. Известие о болезни Бетти причинило боль. На последнем сеансе она была погружена в задумчивость и чему-то в себе грустно улыбалась. Эту именно черточку покоряющей покорности Пегин запечатлел последнею в изгибе ее прекрасно выраженных губ.

— Что с ней? — спросил он беспокойно. Лицо у Чарли неприятно исказилось в брезгливую гримасу: — Капризы!.. У калек всегда другие виноваты в их несчастьях.

Был четверг и после полудня. Вот-вот должна была войти Джультта. Сердце у Пегина заныло с той давней и неведомой боязнью, которую он так бережно носил в себе, в течение последних дней. А Чарли совершенно неожиданно и грубо уронил:

— Джульетту прогнала... Нe желает более садиться рядом с нею за рояль...— И вдруг неожиданно в глазах его вспыхнуло желто-зеленое пламя.— Послушайте, я хочу дать вам новую работу.— Он подвел художника к портрету Бетти и, заложив руки в карманы брюк, широко расставил ноги.— Во-первых, нужно сделать дубликат с этого портрета.— Он прищурился на художника и еще раз подчеркнул бесспорность своей хозяйской воли: — Я не хочу этому старому болвану отдавать подлинник. Ведь вам теперь, конечно, легче написать портрет точно такой же с оригинала, нежели с натуры?. Не так ли?

Пегин даже голову вобрал в плечи и стоял, полуобернувшись к Чарли в ожидании дальнейших ударов.

— Вы хотите выдать копию вместо оригинала? — спросил он наконец. — Я еще не знаю,— продолжал заказчик с невозмутимой простотой.— Я посмотрю: если копия окажется лучше оригинала, тогда я отдам этот. А вам-то не все ли равно? Я заплачу вам столько же...

Пегин не мог выговорить ни одного слова и смотрел в глаза Чарли, в которых вспыхивали и цогасали желто-зеленые угольки. Что-то исключительно новое и интересное было именно в этих угольках: не свет, а тьма, сгущенная и вспыхи- вавшая столетиями. Были там во льдах, в северную ночь, такие излучения из ледяных глубин, но все-таки не так отчетливо. Что-то жуткое вонзилось в лицо 'Пегина, когда в его глазах Чарли увидел отсвет собственного зрения.

— В чем дело? — Чарли презрительно прищурился.— Вы со мною не согласны? Но я вещи понимаю так, как нужно мне для моих дел. И этого довольно.

Пегин не успел ответить, хотя именно в этот момент ему хотелось говорить громко, негодующе. Но глаза Чарли уже излучали красно-синие огни, и твердый голос, не допускающим возражения тоном, продолжал:

— Послушайте! Вы делаете со мной хорошие дела. Что за рассуждения? Делайте — и все. Я теперь хочу заказать вам портрет с Джульетты.

Лицо Пегина немножко вытянулось и глаза и рот открылись шире обыкновенно- го, но губы не повиновались. Даже язык как-то отяжелел и мгновенно пересох во рту.

А Чарли снова бил, уже без пощады, по сердцу, по совести, по лицу оторо- певшего художника. И делал он это с такой простою деловитостью, с таким естественным движением головы и рук, что как будто говорил обычные любезности. — Но я надеюсь, вы ни словом не обмолвитесь случайно перед Бетти, что в квартире Юлии увидите меня. Она пока здесь только как учительница музыки, и Бетти не должна знать ничего о наших отношениях с Юлией.

С невероятным усилием оторвал Пегин свой взгляд от этого человека и, по счастливой случайности, уронил его на портрет Бетти. В это мгновение произошло нечто чудесное. Бетти смотрела на него с такой далекою, полуслепой, с такой чистой и грустно-проникающей улыбкой, с той же самой покоряющей покорностью куда-то дальше горизонта земли, что этим именно взглядом Бетти перенесла Пегина в бесконечность, в небытие, в полное самозабвение. Но это продолжалось несколько секунд. Ибо восстала в нем душа, рванулась опять к земле и упала и, бесчувственная, снова не могла исторгнуть даже стона. А Чарли понял все по-своему и наслаждался собственным благородством, и еще больнее, еще беспощаднее добивал художника-мечтателя:

— О, вы не беспокойтесь: честь и.имя девушки я охраняю, как могу. Тем более, что очень высоко ценю ее преданность и скромность.

Казалось, пронеслись годы, столетия, и собрались в одну наивысшую грозу все катастрофы мира, чтобы уничтожить, стереть в пыль, в небытие все окружавшее художника, пока он, наконец, собрал все силы спокойствия, чтобы с красивой улыбкой, подавив в себе все вопли совести и духа, спросить этого человека:

— Значит, вы хотите заказать портрет вашей будущей жены, не так ли?

Чарли громко и презрительно расхохотался:

— Вы — наивный мечтатель, господин Пещин! Джульетта — дочь простого маляра, не смеет и мечтать о том, чтобы быть моей женой... Давайте говорить о деле: сколько вы возьмете за ее портрет? Вы понимаете, что пока она еще свежа, мне хочется оставить с нее память... Не правда ли, она красавица?

Пегин снова посмотрел вслед за далеким взглядом им же созданной Бетти и ему как будто сразу стало легче: самое страшное свершилось — святыня егo так внезапно и так просто втоптана в грязь. Но она все-таки существует, хотя бы в этом ослепленном грезою взгляде. Сердце, будь камнем до времени! До времени, ибо еще что-то есть не окончательно погубленное... Еще что-то есть не окончательно разгаданное. Еще есть капелька неведения, ибо еще не вся правда оказалась смертоносной. Не убила, не свалила, значит, надо устоять на лобном месте,.надо вынести и найти силы улыбаться. И Пегин улыбнулся Чарли очень просто и немножко грустно.

— Итак, вы предпочитаете заменить ваш брак с Джульеттой заказом для нее хорошего портрета?

Чарли на мгновение превратился в милого, простого Чарли и, хлопнув по плечу Пегина, показал свои крупные. желтоватые зубы:

— А конечно! Как ни дорого берете вы за портреты, все-таки это дешевле и безопаснее брака. Потому что жену-красавицу довольно трудно содержать и так легко потерять. Или же она должна быть хорошо застрахована порядочным приданым. Ну, шутки в сторону: я предлагаю вам за портрет тысячу долларов. Но она должна быть во весь рост и чтобы о ней шуму было еще больше, нежели о Бетти.

— Две тысячи! — спокойно ответил Пегин. В нем вспыхнул еще неведомый до сих пор дух упрямого-равнодушия и решимости, пронзительной и острой, как обнаженный, поднятый для удара меч.

— Что выл с ума сошли? — с удивлением отступил от него Чарли. А Пегин тем же тоном, только более определенно и настойчиво сказал: — Три тысячи!

— Да, милый мой, я вам теперь и тысячу не дам! — Четыре тысячи! — еше решительнее сказал Пегин и улыбнулся Чарли так, что тот с полминуты молчал с приподнятою для протес а рукою.

— Послушайте...—. начал было Чарли. — Пять тысяч! — немедленно перебил его Пегин,и вид о было, как он ждал, не возразит ли снова Чарли, чтобы вновь набавить. И Чарли возразил:

— Ну хорошо, я дам вам две... — Десять тысяч! — уже с угрозой в голосе сказал Пегин и прибавил с новой предостерегающей улыбкой: — И чек сегодня же... Иначе я могу раздумать.— И повернулся к выходу. Он хотел уйти скорее, так как уже суеверно боялся этого выигрыша, ибо загадал: если Чарли даст десять тысяч, значит, Юлии, той, которую он полюбил, более не существует. И это было жутко, это было хуже смерти.

Чарли преградил ему дорогу и, вынув из кармана чековую книжку, с серо- зеленым пламенем в глазах сказал приглушенным, зловещим голосом сдающегося в бою врага:

— Возьмите чек... Пока писался чек, Пегин написал расписку и подписал ее, как смертный приговор самому себе. Но, обменявшись документами, Пегин почему-то в первый раз почуял себя настоящим сильным человеком, который имел в руках все сокровища мира, и вот теряет их, с легким сердцем отдает за узенькую чековую бумажку... Быть может, он почуял эту силу потому, что именно другая мысль сменила жуть его самозаклания. Ведь он так неожиданно и так удачно получает до сих пор немысли- мую возможность — писать с натуры женщину, которая казалась для него такою недоступной и которая так свято и так оскорбительно вошла теперь в пустыню era сердца.

Чарли взял руку художника и, не выпуская ее, говорил: — Я с удовольствием вручаю вам, мистер Пегин, эти десять тысяч потому, что знаю, что не потеряю на вашей работе, но больше всего я восторгаюсь тем, как по- настоящему вы ухватили минуту и сумели сделать дело. Я уважаю вас за это, мой дорогой мистер Пегиц.— И он опять цинично обнаружил свои большие'желтоватые зубы.— Во всяком случае, никогда я не думал, что портрет Джульетты мне обойдется в пять раз дороже, нежели она мне стоит до сих пор сама.

Внезапно злая внутренняя сила толкала Пегина ударить по лицу этого человека со всего размаха... Но — впереди встреча с Юлией, быть может, завтра,— с Юлией, какая бы она ни была, но с той самой Юлией, глаза которой сотворил Всесильный Зодчий и голос которой звучит так покоряюще. И показалось Пегину, что все, что говорил о ней Чарли, было низкой клеветой на девушку, и поэтому еще острее

и скорее захотелось ее видеть и перенесли все оскорбления и удары еще раз и еще больней. Поэтому он снова овладел собою и спросил:

— Когда. начнем? — Приходите завтра вечером в “Аравию”. Я привезу Юлию обедать. Там все обсудим, в каком виде и как вы будете ее писать.— Чарли ядовито улыбнулся.— Быть может, надо будет заказать какой-то исключительный наряд по вашему рисунку?

Пегин. не ответил и понес себя, как каменную, неуклюжую скалу — тяжелую и мертвую навеки. И все-таки смеялся завтрашнему случаю — видеть Юлию.