1.

         - Из всех животных, которых человек успел приучить к езде и перевозке тяжестей, самое хитрое и гнусное - это автомобиль. Я не специалист и очень плохо понимаю, почему, собственно, автомобиль двигается. Знаю, что только нужно куда-то лить воду, в какое-то место вливать бензин, вертеть какую-то ручку, вставлять какие-то свечи и только уже после этого можно считать автомобиль сломанным, а самому садиться на извозчика и ехать дальше.
         Во всяком случае, если такое же количество бензина, воды, вертящихся ручек и идиотских свечей приспособить к обыкновенной швейной машине, особенно если еще нанять к ней шоффера - она наверное будет идти не хуже самаго изысканнаго автомобиля…
         Это вполне справедливыя и накопленныя путем долгаго опыта разумныя мысли я смело высказывал вслух в тот самый момент, когда мы втроем, не считая шоффера и еще какого-то совершенно ненужнаго человека, садились в автомобиль для того, чтобы ехать в Мемель.
          - Пустяки, - успокоил меня один из спутников, мужчина с предательским характером и большим животом, - не пройдет и шести дней, не успеете оглянуться и мы в Мемеле.
          - Ясно, - подтвердил другой наш спутник, садясь на мою соломенную шляпу, - совершенно ясно. В поезде вечныя хлопоты: пришла ночь - спи, подъехали к буфету - вылезай, пей две рюмки коньяку, поехали дальше - не успеешь усесться, уже Мемель. В автомобиле другое дело…
         С ним я не мог не согласиться. Он был глубоко прав - при этом способе передвижения действительно трудно ожидать возможности выспаться, поесть или когда-нибудь добраться до места.
         Но такова уж человеческая логика: уговорили, и я поехал. В июле месяце мне всегда не везет.

* * *

         Пока мы ехали по улицам Ковны - автомобиль вел себя как институтка, приехавшая на каникулы. Он вежливо огибал все углы и препятствия, был молчалив как пьяный кирпич и казалось, что даже приветливо улыбается встречным прохожим. Только два человека понимали, сто эта скотина недвусмысленно хитрит, дожидаясь только возможности выбраться из города: это были я и шоффер. Последний относился к этому хладнокровно, потому что все шоффера жулики и потомки конокрадов, а я все равно ничего не мог сделать, так как меня посадили куда-то в середину между бутылкой ликера, гвоздем и промасленными штанами пятаго спутника, который, между прочим, всю дорогу икал, вертел ручку машины и говорил на странной смеси двух языков: английскаго и татарскаго. Моим спутникам это очень льстило, но я уже заранее решил, что когда настанет темнота, я сниму ботинок и незаметно ударю его по грязному оттопыренному уху.
         Едва мы успели выехать за город, как автомобиль уперся в какую-то муравьиную кучу, очень мало напоминающую возвышенность, и решительно встал.
         - Странно, - заявил толстый спутник, из приличия называемый Ильей Михайловичем, - как только гора - автомобиль сейчас же останавливается.
         - Ничего страннаго, - утешил другой спутник (назовем его из сожаления Иваном Петровичем - большаго он не достоин), - под гору он тоже останавливается.
         - Ничего не поделаешь: европейская машина.
         - О, да - американская бы не остановилась.
         - Господа, - хмуро остановил я эту бесцельную болтовню - вы, может быть, выдумаете еще какую-нибудь австралийскую машину, которая вообще никуда не идет, и более приспособленную для стирки белья, чем для передвижения - мне это решительно все равно. Я стоять как идиот под дождем и рассматривать ваш автомобиль не намерен.
         - Нужно помочь…
         Эту фразу я слышу во время каждой более или менее продолжительной автомобильной поездки. Она означает начало довольно некультурнаго развлечения, чрезвычайно далекаго от всякаго спортивнаго удовольствия. Шоффер остается сидеть, лишний человек около него тоже, а пассажиры упираются двумя пятернями в грязный кузов и пыхтя толкают автомобиль. Шофферу это не надоедает довольно долго - он в состоянии сидеть больше двух суток, но пассажиры выбиваются из сил уже на четвертой версте.
         Что касается меня, то я перестал изображать из себя обиженную лошадь уже через пять минут.
         - Слушайте, вы! - категорически заявил я спутникам, - если вы всю дорогу рассчитываете на меня, как на мотор, тогда или налейте меня бензином, или отпустите домой. У меня несколько иныя задатки и способности, чем у грузоподъемной машины.
         После этого я решительно сел в автомобиль. Едва только я сделал это, как шоффер, цинично усмехнувшись, предложил сделать это и остальным, уверяя, что уже полчаса тому назад автомобиль мог идти собственными силами, но он просто из любезности дожидался, когда нам самим надоест подталкивать проклятую машину.
         Это была одна из тех шуток, за которыя во многих государствах охотно и легко вешаются. К сожалению, в нашей конституции этот параграф пропущен.
         Мы поехали дальше, - если, конечно, ездой можно назвать внезапное появление около автомобиля большого количества воды и задумчивую фразу Ильи Михайловича:
         - Удивительно живописная дорога. Нам, кажется, придется сейчас раздеваться.

2.

         Несмотря на то, что автомобиль действительно грузно сидел в реке, как поросенок в луже, раздеваться не пришлось. В первоначальные планы шоффера входило следующее соображение: так как ему торопиться некуда, то мы должны были бы раздеться, влезть в воду, уцепиться зубами за шины и перетащить автомобиль вплавь. Шоффер в это время - по его предположению - должен был держать со своим икающим соседом скромное пари насчет того, кто из нас первый выбьется из сил и потонет.
         Икающий человек ставил на Ивана Петровича, почему-то полагая, что тот в силу своей пунктуальности будет нырять под автомобиль, а шоффер больше рассчитывал на Илью Михайловича - из простого расчета, что тот вообще утонет от стыда за то, что пригласил нас в такую непривлекательную поездку.
         Из этого положения вывел всех, конечно, я, как наиболее нормальный человек из всей компании.
         - Слушайте, - заявил я, - я готов раздеться. Больше того, я уже сейчас могу развязать галстук, но я полезу в воду только в том случае, если этот мерзавец шоффер будет плыть рядом со мной. Иначе я никуда не двинусь, а завтра утром устрою себе плот из ваших чемоданов и поплыву вниз по течению. На Немане меня перехватят и я буду дома, а вы умрете от отчаяния посреди этой гнусной реки.
         Шоффер, который до этого не понимал ни единаго разумнаго слова, вдруг быстро понял все и сразу же завертел всеми имеющимися у него под руками колесами, рычагами, винтами и кнопками. Через две минуты автомобиль был уже на берегу. На этот раз он даже заслужил мою искреннюю похвалу:
         - Если бы к этому автомобилю приделать парус, - вежливо посоветовал я, - и выкинуть шоффера, он мог бы заменить прекрасную яхту для прогулок. Правда, даже и в этом случае я все же предпочел бы быть простым наблюдателем, чем счастливым пассажиром.
         После этого небольшого казуса, унизившаго шоффера и поднявшаго авторитет автомобиля, было устроено маленькое совещание о том, каким путем ближе всего добраться до Мемеля.
         Знание дороги у всех было почти одинаковое, потому что когда я намекнул о желательности проехать через Гродно - даже и это предложение обсуждалось серьезно: нашли только, что это - через Сталупенен и придется огибать Ревель, а у нас случайно нет с собой румынских виз.
         Выбрали почему-то дорогу через Юрбург. Причина такого выбора до сих пор осталась для меня совершенно неясной, но в целях справедливости должен указать, что мои спутники обменялись следующим незначительным диалогом:
         - Дорога через Юрбург песочная и трудная. Придется четыре раза подниматься в гору, два раза в болото, а кстати в Юрбурге живет одна моя знакомая дама.
         - Терпеть не могу песчаных дорог. Скользко, вязко, утомительно. Кстати, если она блондинка - поедем через Юрбург.
После такого разговора я начал робко соображать, куда посадят даму из Юрбурга, которую было предположено захватить с собой: на меня или же мне самому предложат пересесть на запасную шину? От моих спутников я мог ожидать всего.
Как и следовало ожидать, поехали, конечно, через Юрбург. Дорога до него прошла вполне благополучно: автомобиль весело скакал по каким-то грядкам, кокетливо опрокидывал заборы и даже галантно столкнул в канаву двух коров в интересном положении.
         Мне это нравилось хотя бы уже потому, что я был уверен в одном: следующий автомобиль, который поедет по этой дороге, будет встречен крестьянами так, что за его целостность и долголетие его пассажиров я не дал бы больше двух рваных центов.
         В Юрбурге мы оставались недолго. Ровно столько времени, сколько понадобилось одному из моих спутников, чтобы с победоносным и игривым видом зайти в какой-то дом и через пять минут выкатиться оттуда с искаженным от ужаса лицом и с истерическими и негодующими криками:
         - Я не позволю! Вы не имеете права!.. Это безобразие… Можете говорить, но зачем же тростью? Можете тростью, но не по голове! Можете, наконец, по голове, но зачем же еще ногой… Некультурно, неэтично…!
         Докатившись до автомобиля, он грузно плюхнулся на подножку и голосом, полным гражданской скорби, произнес, потирая голову:
         - И это называется юрбургская интеллигенция…
         - Блондинка? - осторожно осведомился я. - Симпатичная?
         - Сами вы идиот, - отрезал он. - Нечего ухмыляться… Знай я, что муж дома…
         - Что же он, повеситься, что ли, перед вашим приездом должен?
         - Туда же, - иронически заявил другой спутник. - Дама… Знакомая… Расхвалился… Может, у меня сотни таких дам есть, где мне могут проломить голову… И все-таки молчу, не хвастаюсь…
         Посеять раздор между этими двумя несимпатичными людьми показалось мне настолько приятным, что я даже перестал жаловаться на дождь, приветливо стекавший солидным ручьем мне за шиворот.
         Поехали дальше. Сейчас же за Юрбургом автомобиль стал выказывать такия способности, о которых совершенно нельзя было даже подумать, глядя на его непривлекательную наружность. Я не удивился бы, если бы увидео применение автомобиля в качестве мусорной ямы, в качестве гнезда для голубец, в качестве, наконец, письменнаго стола, но видеть, как автомобиль вдруг начинает изображать штопор, да к тому же еще сидеть в нем в это самое время - зрелище далеко не приглядное.
         Это случилось во время спуска с какой-то горы. Негодяй шоффер повернул не тот рычаг и автомобиль стал как малолетний идиот кружиться на одном месте с такой юркостью и быстротой, какая более прилична деревенскому муравью, чем машине в полторы тысячи долларов стоимостью.
         - Скажите, - сознаюсь, довольно робко спросил я, - это обязательно или делается в качестве легкаго развлечения?
         - Что именно?
         - Вот это именно: скатиться с горы и вертеться штопором? Если это обязательно, разрешите мне лучше дойти пешком… Три-четыре дня ходьбы лучше подействуют на мои нервы, чем такое даже самое непродолжительное верчение.
         В ответ все значительно промолчали. Только бесполезный человек, сидевший около шоффера, икнул и стал жевать вымоченную в бензине веревку. Судя по той энергии, с какой он проделывал это, я даже подумал, что это незатейливое занятие сильно способствует скорости передвижения автомобиля. Впоследствии оказалось, что это просто пагубная привычка дурно проведеннаго детства.
         Поехали дальше.

Глава III и, к счастью, последняя

         Дорогу от Юрбурга до Смоленикена мы проделали почти что пешком, при самой незначительной поддержке нашего автомобиля. Короче говоря, наши амплуа все время менялись: или мы шли, а эта чертова машина упрямо стояла на месте, как бык перед забором, или мы стояли, а автомобиль медленно нагонял нас только для того, чтобы мы могли выслушать тихое повествование шоффера о том, что еще у него сломалось.
         Ломалось у него решительно все. Я даже стал недоумевать, почему не догадалась лопнуть запасная шина, а сам автомобиль не вылинял с зеленой краски на фиолетовую.
         Через десять минут езды от Юрбурга шоффер в довольно веселой форме передал нам, что перегорели какие-то свечи. Может быть, не перегорели, а засорились - я не знаю: я в мотор никогда не лазил и другим не советую. При ближайшем рассмотрении свеча оказалась куском какого-то грязнаго железа, который вставляют в автомобиль исключительно для порчи машины.
         Шофферу предложили вставить новую свечу. Он принял этот совет с неожиданной горячей благодарностью, влез с головой в машину и торжественно заявил:
         - Удивительная свеча. Лучшая во всей Прибалтике. Не сломайся в машине еще два винта - мы пошли бы на первой скорости.          Через полчаса, в течение которых ласковая туча успела трогательно налить дождевой водой весь кузов автомобиля до верха, винты были исправлены и шоффер облегченно вздохнул.
         - Конец венчает дело. Теперь все обстоит благополучно. Не будь у нас сломана рукоятка для завода, мы бы могли даже ехать дальше.
         Так продолжалось до глубокаго вечера. Шоффер обложился такой грудой инструментов, как будто бы он собирался строить новый паровоз или часть подводной лодки.
         Только уже когда стало совсем темно и в автомобиль можно было нырять на большую глубину и даже ловить мелкую рыбешку, шофферу вдруг надоело возиться с инструментами, он сел на свое место, дернул какую-то ручку и автомобиль поехал.
         - Господа! - в деликатной форме предложил я, - если вся починка автомобиля состоит в выламывании из него металлических частей, а все управление им в ежесекундном предложении пассажиров выкидываться и идти пешком, не хотите ли, чтобы я сел вместо шоффера. У меня все это выйдет гораздо быстрее.
         - Предложение довольно деловое, - заискивающе поддержал меня Илья Михайлович, боясь, чтобы я не стал впоследствии особенно много болтать о его поведении в дороге, - кстати, я когда-то умел выжигать по дереву и немного писал на пишущей машинке. Я могу применить все свои технические способности и заведовать автомобильным гудком. У меня это выходит очень красиво.
         - Из всех видов речного спорта, - сухо остановил нас Иван Петрович, - я больше всего люблю яичницу с ветчиной на ужин и крепкий сон в чистой гостинице. Не лезьте к шофферу и пусть он сам как-нибудь довлечет нас до яичницы.
         Услышав, что мы собираемся где-то заночевать и что во время нашего сна ему удастся, быть может, даже стащить бутылку коньяка, шоффер сразу же перестал валять дурака и быстро повез нас к Смоленикену.
         Здесь, почувствовав под ногами твердую почву, оба мои спутника повели себя значительно иначе, чем это было с ними в автомобиле. Увидев довольно миловидную кельнершу в гостинице, оба они наперебой стали отправлять меня в номер, усиленно рекомендуя немедленный оздоровляющий после тяжелой дороги крепкий сон.
         - Какой у вас вид, - соболезнующе произнес один из них, - Боже, какая несчастная наружность… Идите скорее спать, иначе у вас откроется горловое кровотечение…
         - Что кровотечение, - надрывался другой, - а разве не были случаи скоротечной подагры от неумеренной езды на автомобиле? Тысячи жертв…
         - Вы же полумертвы от усталости… Отнесите ваш труп в номер второй - там прекрасная кровать…
         - Слушайте, вы, - сурово прекратил я это бешеное сочувствие моей усталости, - я уйду спать не раньше того, как мне дадут закусить… Я слегка хочу есть.
         - Что же вы, собственно, хотите? - с тоской осведомились оба.
         - Чего-нибудь легкаго. Немного сардин, немного больше сосисок, значительно больше яичницы и человеческий кусок сыра, не считая коньяка и белой булки.
         Стали заказывать ужин, причем один из спутников заказывал его миловидной кельнерше приблизительно таким способом:
         - Не может быть, фрейлен, чтобы у девушки с такой хорошенькой ножкой не было сардин?.. Есть? Вот и прекрасно. Почему я вас поцеловал? Это я обрадовался насчет сардинок. Не сердитесь? Я тоже не сержусь. Кстати о ваших глазках - нет ли у вас яичницы с ветчиной?
         Одним словом, для того, чтобы заказать самый незамысловатый ужин, этому человеку пришлось отозвать миловидную фрейлен в темный угол рестораннаго зала и говорить о чем-то так долго и убедительно, что я, наконец, потерял терпение и, пользуясь незнанием миловидной девушкой русскаго языка, категорически заявил:
         - Слушай, ты, курносая дура. Если через полчаса здесь на столе не будет всего того, что может сохранить жизнь и силы человеку, котораго тянут под дождем двести пятьдесят километров - я тебе оторву голову и даже не улыбнусь при этом. Поняла?
         Она слегка взвизгнула от удовольствия и пошла на кухню. Я вообще умею разговаривать с женщинами.
         Через десть минут мы ели тухлую колбасу, холодную яичницу из вороньих яиц и грызли подержанныя сардинки. А еще через полчаса заплатили за это сто пятьдесят литов.
         После этого оба мои спутники стали усиленно доказывать мне, что от немецкой женщины вообще нельзя ожидать ничего хорошаго. Я с этим оказался вполне солидарен и грустно размышлял, что, если гнилая сосиска в Смоленикене обходится в два доллара, - сколько же она должна стоить в Лондоне. Наверное не меньше семи фунтов, да и то не чеком, а банкнотами…
         Потом мы пошли спать, а на другое утро час в четыре уехали, провожаемые грустным, сожалеющим взглядом хозяина гостиницы. Бедняга наверное не спал всю ночь и подсчитывал, что было бы, если бы такие гости, как мы, прожили у него полгода и каждый день ужинали. По самому скромному подсчету выходило, что мы могли бы окупить ему содержание гостиницы на семьдесят четыре года, и под утро он даже пытался гвоздем исковырять нашу машину, чтобы задержать нас подольше.
         - Оставьте, уважаемый хозяин, - наверное остановил его шоффер, - я это делаю гораздо искуснее вас, оставаясь совершенно вне всяких подозрений…
         Через час после отъезда нам решительно начало везти. Когда мы подъезжали к станции Почечен (нечто среднее из дождевой воды, немецкаго милицианта, безбуфетнаго вокзала и мокрых уток), автомобиль наконец-то сломался окончательно.
         - Слушайте, - с тайной надеждой в голосе спросил я у Ильи Михайловича, - может быть, действительно дальше нельзя ехать…
         - Почему же нельзя, - беззаботно ответил он, - а это вам плохо? - И он головой кивнул на подходящий к станции поезд.
         Это был настоящий человеческий поезд, с человеческими вагонами и человеческим локомотивом, который не требовал ни свечек, ни завода, ни бензина… В первый раз в жизни я почувствовал, как своевременно разумный англичанин Стефенсон изобрел паровоз…
         Мы уже в вагоне. Сидим и мирно разговариваем.
         - Прекрасныя окрестности, - умиленно тянет Иван Петрович.
         - Удивительная природа, - поддакивает Илья Михайлович.
         - Господа, - озлобленно перебиваю я их, - бросьте ваши дурацкия окрестности и слюнявую природу. Перед вами более поучительное зрелище: посмотрите, внимательнее посмотрите на идиота, который согласился проехать двести пятьдесят километров на автомобиле…
         И оба мои спутника виновато улыбаются…

© Baltic Russian Creative Resources, 2000.
Русские ресурсы Балтийский архив Аркадий Бухов