ТОМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
ОТДЕЛЕНИЕ ЖУРАНАЛИСТИКИ

М.Е. Кольцов "Действующие лица"
1931

В этот день Испанский премьер-министр генерал Аспар заявил, что при новых выборах в палату никаких беспор^кщядо.пущено не будет. Король Альфонс выехал в Лой чтобы навестить свою тещу, принцессу Беатрис, перенесшую тяжелую болезнь.
В этот же день государственный банк Англии переехал в новоотстроенное здание.
В этот же день газеты взволнованно сообщали, о потрясающей свадьбе французского чемпиона по плаванию Жоржа Буйи, который венчался со спортсменкой Марией Дельфед в бассейне для плавания, причем не только он и невеста, но и все свидетели, и приглашенные, и сам пастор были в купальных костюмах.
В этот же день число прошений о визе на въезд в СССР, подаваемых в нью-йоркское отделение Амтор-га безработными инженерами, повысилось до ста двадцати пяти. *
В этот же день Гвардейское объединение^ и Союз нижегородских драгун служили в парижской православной церкви на улице Дарю панихиду по невинно убиенном императоре Александре Втором по случаю пятидесятилетия со дня его кончины.*
В этот же день сэр Освальд Мосли и его молодая супруга Винтия, урожденная Керзон, сообщили о выходе своем из британской рабочей партии.
В этот же день обанкротилась, оставив долг в четыреста сорок семь миллионов франков, авиационная компания^ «Аэропосталь».
В этот же день парикмахерская в американском городе Сиэттле вывесила плакат: «Безработный должен быть свежо побрит, иначе у него никаких шансов получить работу». Как сообщает мировая пресса, остроумный парикмахер заполучил до вечера более четырехсот клиентов,.
Ив этот же самый день, далеко в стороне от всезнающих корреспондентов этой мировой прессы, в глухом Заволжье, в бывшей царской Уфимской губернии, в тихом сельце Муханове, толпа людей, толпа серых баб и мужиков, обыкновенных российских баб и мужиков, в худых зипунах и кожухах, в грубых валенках из жестких колючих оческов, вышла до утренней зари за околицу и, прикрывая лица от ледяного ветра, двинулась за три версты в открытое поле.
Когда в Муханове пять часов утра, в Париже недалеко за полночь. Там трепетно мигают электровывески кабаков и голодные оборванцы с поклоном открывают дверцы автомобилей, получая взамен медную монету или холодный взгляд. В этот же самый час в Муханове люди в зипунах, в грубых облупленных валенках, изредка усмехаясь, делали странное, даже тревожное в своей необычности дело.
Часть мужиков и баб сгребала лопатами снег и сбивала "его- в большие твердые четырехугольные кучи ,   в шахматном порядке на равных расстояниях друг от друга. Кучи вырастали так уверенно и деловито, будто сюда, на это заброшенное бескрайнее поле за Волгой, вот сию минуту приедут грузовики из коммунального -хозяйства и уберут снег, чтобы здесь тотчас же могло открыться столичное движение пешеходов и трамваев. Другие совершали еще более странное действие. Запрягали низкорослых, животастых, обындевевших лошадей, надев на них обмерзлую упряжь; они боль-шим  треугольным  деревянным  утюгом  закапывали снежные комья в землю.
Снегозадержание — эта новинка пришла на село вместе с другими чудесами и отчаянными диковинами последнего года. Тысячу зим проспали люди за Волгой, неподвижно пролежали под овечьими шкурами, как медведи лежат в душной берлоге. Тысячу~весен подымали опухшие глаза на солнце, на пашню, щупая взглядом ручьи растопленного снега, тревожно испытывая влажность почвы и ища в ней свой приговор."
В тысячу первую зиму пришел колхоз, затарахтел ~ трактор и вместе с ними вывалился целый ворох вещей, неслыханных, озорных, по виду иногда наивных, по детской простоте как бы даже мальчишеских—вместе с тем занозистых, въедливо неопровержимых вещей.
Свалился в деревню силос, свалился оглушительный, с нагловатым хрипом, всезнающий радиоговори-тель. Свалился инкубаторий — необыкновенный курячий родильный дом. Свалилось кино — простейшее волшебство на обыкновенной грязноватой простыне. Свалилась протравка семян, и стенгазета', и кружок безбожников, и вот это — простая, но диковинная работа со снегом.
Отчего бы в самом деле, вместо того чтобы скулить на малый снегопад, вместо того чтобы клясть в бога мать ветер, уносящий от земли скупую снежную крупу, отчего ее не собрать, не сбить в кучу, не пришить к. земле, не запрятать снег в самую землю, не согреть снегом самое зерно? Отчего бы и не так? Колхозники усмехаются и проводят снегозадержание. Если по-новому, так уж по-новому.                                . ..-, Мухановцы, вчерашние отсталые единоличники, сегодня состоят в центральном ядре громадного передового колхоза «Сила стали». Вокруг колхоза — сплошной коллективизированный Кинель-Черкасский район. Вокруг района — левобережная часть Средне-волжского края, та, что на участке земли величиной в среднеевропейское государство целиком в этом году переходит на коллективные, социалистические формы сельского хозяйства.
Это далось очень быстро, но совсем не так легко.
Два года назад вокруг Муханова пестрела мелкая сыпь разбросанных деревень, хуторов и выселков. Хутора не старые, не столыпинских, а советских времен. Шайка нынешних, новейших етолыпинцев, шайка кондратьевских вредителей засела еще шесть лет назад в краевом земотделе и изо дня в день дробила, распыляла, расщепляла, разбрасывала крестьянские хозяйства, не давала им сближать и объединять свои земли.
Новосозданные карликовые деревеньки и хутора косились, пыжились друг на друга, вели унылые и скучные тяжбы по чересполосице, по выгонам, по школьным раскладкам. Они замыкались в крохотные, притаившиеся, враждебные друг другу и всему миру крепости. На этой вражде расцветали сельский поп, .кулак, чиновник из земотдела.
Это могло кончиться плохо. Но налетели свежие ветры, год великого перелома взъерошил притаившуюся жизнь, встряхнул все до основания* Столкнул между собой деревеньки и хутора. Столкнул сначала вслепую — по горизонтали, по законам отсталой географии. И потом столкнул правильно, по классовой вертикали, богатых с бедными, угнетателей с угнетаемыми. И тогда глупые стены крепостей пали. Вреди-тельски разбросанная, раздробленная деревня слилась в одно громадное артельное хозяйство.
Громадный колхоз завязался поначалу в маленьком селе Софьевке. Здесь застучал первый трактор, здесь озабоченно затараторило первое собрание. К Софьевке пришились Ильменевка и Федоровка. А потом Михайловка. А потом Васильевка. А потом Дмитровка. А потом Тростянка. Потом стали прилипать хутора: Отрадное, Привет, Степан Разин, Эхо, Океан. И еще хутор Зацепин. В пять дворов хутор. Влился.
Но село Муханово все не вливалось. Самое большое село. Да еще посредине колхозных земель. Приходилось тракторам объезжать по нескольку километров кругом.
В Муханове насчет колхоза было трудно.
—  Им говоришь, а они хохочут. «Может, вопросы есть?» Молчат. Голосую. «За?» Никто не поднимает. «Против» — тоже никто.
Это рассказывает товарищ Ксения Львова, знающая печальный путь колхоза «Сила стали».
Мухановские бабы стращали барщиной, которую будто бы придется отбывать в колхозе. За ба&ами, в кулисах, действовала кулацкая режиссура.
—  Рассказывали, что появился какой-то человек со звездой на фуражке и говорил определенно, что скоро переменится власть и колхозникам тогда от новых правителей несдобровать.
Но когда рядом с мухановскими землями стали проворно орудовать колхозные машины, настроение быстро сломалось.
—  Больно здорово трактора пашут... Вот бы где собрание сделать. Все бы мужики со своими плугами с поля убрались и в колхоз бы взошли.
Инициативная группа решила сделать еще одну попытку. Назначили собрание. Пришла туда Львова.
—  Решили на повестку поставить первым вопрос о    хлебозаготовках    (тогда    обязательно    придут). А в «разном» вдвинуть-колхоз... Речь моя свелась к следующему: во-первых, я выложила все слухи и небылицы о колхозе, которые услышала от самих же муха-новцев. Во-вторых, вместо агитации за колхоз рассказала подробно об одном из производственных совещаний, на котором мне пришлось присутствовать. Посыпались вопросы о колхозной работе, внутренних распорядках, об оплате труда. «Мы раньше этого ничего не слышали»,—говорили крестьяне. Слышали, конечно, и знали, ибо доклады о колхозе ставились, но тогда еще не переварилось все это в головах.
Стали голосовать «колхоз». Все руки —за, только две против:
—  Ты зачем не сказала, что о колхозе собрание будет; мы бы не пришли. Пиши наши две души против.
—  Насильно в колхоз не загоняем, дядя Семен. Не хочешь —не пойдешь. Кто не желает, пусть приходит в сельсовет и выписывается...
—  В течение трех дней,—рассказывает Львова,— никаких заявок о выходе не поступило. Тогда приехал из Софьевки агроном и член совета колхоза провести решающее собрание и выбрать правление. На этом собрании женщины и мужчины разделились на две стороны. Первая сторона без передышки бушевала, заявляла о нежелании вступить в колхоз, а все мужчины единогласно были «за». Но когда стали голосовать кандидатов в правление, женщины приняли самое активное участие в обсуждении их кандидатур. «Давайте Левашева!» Председатель шутя уговаривал: «Да тише вы, вы же не колхозницы!..»
За Левашева подняли руки поголовно все «не колхозницы». Только, левашевская жена скандалила:
—  Ах ты черт, дьявол пропадущий! Не надо мне тебя такого! Не нужен ты мне, не видала я твоего колхоза! Не пущу ночевать, пропадай как собака!
А муж смущенно успокаивал:
—  Тише ты, не кричи. Не пустишь, ну и ладно. Не ори только ради бога.
Большой бублик колхозных земель заполнился в середине. После присоединения Муханова получилось громадное хозяйство на семьсот дворов, на семь тысяч гектаров, с могучей тракторной колонной, с прицепным инвентарем, с лошадьми, с рогатым скотом. Начали строить- кирпичный завод, инкубаторий, больницу, школу, множество всяких прочих обзаведении. «Сила стали» стала считаться одним из виднейших колхозов в крае. Уже потянулись сюда паломники, жаждущие свежего колхозного опыта, молодой премудрости социалистического сельского хозяйства.
Но неотвердевшее тело новорожденного хозяйства стала точить нежданная болезнь. Вместо премудрости в колхозе засела перемудрость.
Председатель правления «Сила стали» товарищ Петухов, работник краевого масштаба и, по-видимому, всесоюзного административного размаха, стал впра^-влять свежую, еще не освоившуюся в колхозе крег стьянскую массу в жесткие рамки начальственного произвола.
Жаркое пламя артельности, трудовой спайки, задорная удаль коллективной работы —все померкло, съежилось, осунулось под суровым взглядом председателя Петухова.
Председатель читал в газетах звонкие заголовки «На колхозном фронте». Он почувствовал себя фронтовым командиром, владыкой и повелителем трехтысячной колхозной дивизии, с кавалерией, трактор-но-танковыми частями» обозами и штабной канцелярией.
Вместо производственных совещаний и коллектив^ но обдуманных решений он ввел систему - единоличных приказов по колхозу. По одному параграфу одних людей гнали на работу, часто непосильную и бессмысленную, по другому параграфу другие люди освобождались и сладко лодырничали, по третьему, четвертому, десятому параграфам колхозники получали выговоры, благодарности, штрафы и награды.
- Петухов гордился своей стройной системой управления. Колхоз был похож на совхоз. Вернее, он ни на что не был похож.
Колхозники ломали перед строгим председателем шапку... Основная гуща, бедняки и середняки, сразу как-то осела под твердым нажимом самовластного председателя. У нее еще не было опыта борьбы зд I свою артельную демократию. Хуже того — многие из вчерашних единоличников простодушно полагали, что эта унылая служебная лямка —это и есть настоящий колхозный распорядок, что иного не бывает.
Зато отлично обжилась подле Петухова кучка зажиточных, попросту кулаков, которых председатель ~   принял^  дозволив   предварительно   распродать   скот и богатый инвентарь. Они образовали вокруг предсе^ дателя законодательную палату и управляли колхозной массой от имени шефа. Управляли так, что бедняк взвыл, а середняк, мухановский, тростниковский, ми-хайловский, федоровский середняк, тот, что раньше так охотно тянул руку за колхоз, стал потихоньку выписываться. Петухов делал вид, что не замечает отлива. Вместе с кулацким своим сенатом этот левейший колхозный администратор говорил об уходящих середняках как о ненужных лодырях.
Казенщина в управлении скоро дала себя почувствовать. Никто не хотел работать на полную силу. Никто не тревожился, не боялся за посевы, за уборку, за использование машин. Хозяйство начало хиреть и разоряться.
Перевыборы правления встряхнули тоскливую мертвечину. Колхозники взялись за' Петухова плотно. Осветилось его незаконное потворство кулакам-лишенцам, сопротивление встречному плану хлебозаготовок, преступно головотяпское обращение с тракторной колонной. Его выбросили из колхоза и из партии. Стали, частить колхоз — выгонять вслед за Петуховым его друзей-кулаков.
С новым правлением «Сила стали» опять ожила, весело зашевелилась. В руководство вошли люди твердые, но простые, не заносчивые. Первые же начина-: ния, первые проявления в массовой работе встречены были бурным подъемом. Взорвалась, вышла наружу крестьянская сметка, появилось свое, колхозное изобретательство, и вовсе не наивное, а складное, передовое, удачливое. Отдельные разбросанные деревни, поселки и хутора, объединившись общим хозяйством, почувствовали себя совсем недалеко друг от друга.
Муханово, угрюмое неподвижное х Муханово, при новом правлении растормошилось больше всех. Зашагали по избам инициативные группы, зашумели колхозные «красные сваты», вербовочные бригады, языкастые селькоры. И вот в Муханове сто процентов, мы сидим в сумерках в каморке председателя и каждые пять минут смеемся. Это когда по привычке хватаемся за то, чтб уже кончилось.
—  Как же заем распределился среди единоличников? Ах, да — ведь единоличников уже больше нет!
—  А как будут, семена единоли... Забыл, забыл,— здесь теперь только колхозные. 'Никак не привыкнешь.
Эти сто процентов —не чета прошлогодним.
Те были с разбегу, рыхлые, водянистые» часто прямо липовые проценты. Эти взяты в упорном повседневном бою за коллективизацию, к ним мы пришли по ухабам, с толчками вправо и влево, но твердо пришли по земле, а не сомнительно припорхнули на крылышках.
И при ста процентах жизнь в Мухановё еще далека от социалистического рая. Село, только что превратившееся в колхоз, еще по колена в старом. В нем не затихает классовая борьба, здесь есть недовольные и есть причины для недовольства. Это только, в пьесах наших благонамеренных авторов честные крестьяне, голоснув за колхоз, больше ничего не делают, как пляшут камаринского под звуки «Интернационала».
В Мухановё кулак потихоньку, уже совсем ослабевшими руками, но все еще придерживает бедняка. В Мухановё не хватает вдосталь картошки. Нет лекарств в мухановской амбулатории, а в мухановской школе ребята, хотя и прочли мне наизусть, без запинки длиннющее стихотворение об океанском шторме и героях-краснофлотцах, но ни чтецы, и никто не знал,' что такое океан и что такое краснофлотец... Прорех целое множество, схватишься за одну, а уже зовет другая.
Но разве страшны эти маленькие прорешки, если самое главное уже сшито и завязано крепким узлом? Ведь возврата нет! Ведь уже произошло самое неслыханное, самое великое из того, что могло произойти за много веков. Сто миллионов мелких, жалких, раздробленных хозяев поверили партии большевиков, что лучше будет, если объединить труд и орудия произ^ водства.
Мухановские, а кроме них — ильменевские да еще димитровские, Михайловские, федоровские и всякие иные перестали думать дедовской, изуродованной царями головой. Они поверили в новое, проверили и теперь сами готовы доказать каждому: засуха не страшна, если снегом согреть и напоить зерно. Бедность не страшна, если работать и хозяйствовать артелью.
Именно это, величайшее из событий, определяющих "судьбы мира, проморгали те, кто, насилуя мировой эфир и телеграфную проволоку, поспешают за те-, щей испанского короля Альфонса, за несравненным женихом в купальном костюме.                       ,
Она, мировая печать, не забывает сообщать и о советской стране. Но — жалкая бумажная потаскуха — о чем она дребезжит! Она пугает Европу призраками "демпинга и советского принудительного труда.
Идиоты — разве страшно .это? Разве этого надо бояться? Если бы в самом деле в нашей стране была система рабского труда —трудно ли было бы передовому цивилизованному буржуазному миру задушить государство с таким отсталым древнеримским строем социальных отношений?
Но ведь действительность много страшнее. «Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи!»
Действительность то, что заволжские крестьяне, те же, что десять лет назад, раздавленные засухой, принимали кусок хлеба от американских благотворителей, теперь сознательно, разумно и своевременно выходят на поля удерживать снег.
Действительность то, что сто тридцать дворов в Мухановё и еще двадцать миллионов по всей стране, миновав сомнения и колебания, преодолев право-левое сопротивление Петуховых, добровольно объединившись, задушив угнетателей, совместно эксплуатируют неистощимую природу шестой части света. И Герберт Гувер, еще недавно председатель снисходительной к нашей нищете АРА, теперь, в должности американского президента, трусит мощного экспорта продуктов колхозного труда.
" Действительность то, что секретарь и культпроп мухановской сельской ячейки, но никак не король Альфонс и его теща, принцесса Беатриса, призваны повернуть скрипучее колесо мира. Горе тому, кто обманывается в главных действующих лицах эпохи.


© 2001 - 2003, Отделение журналистики ФилФ ТГУ.