Как соединить авторское начало, искусство самовыражения с зрелищной увлекательностью, как перекинуть мост между искусством и промышленностью не только на словах — вот одна из главных наших проблем.

Причем речь идет не о механическом соединении — попытки такого рода предпринимались и давали удручающие результаты. Тот же детектив, снятый в так называемой «поэтической» манере, — чудище особенное, жутковатое.

Вообще, механическое заимствование стиля — один из опасных методов маскировки подделок разного рода. Я не говорю о подражании, в подражании большой опасности нет. Всякое яркое явление в искусстве влечет за собой волну последователей, с одной стороны, и эпигонов — с другой. Разница, я думаю, очевидна. Последователи разрабатывают достижения первооткрывателя, эпигоны уничтожают их.

«Поэтический» метод (прибегаю к этому определению критиков не потому, что оно мне нравится, просто не знаю другого), наиболее ярко и органично выразившийся в картинах Тарковского, в «Мольбе» Абуладзе, некоторых других фильмах, — достояние немногих. Между тем поветрие «поэтизации» охватило довольно-таки большое количество режиссеров, и это становится опасным. Исследование мира подменяется в таких картинах любованием предметиками, чаще всего назойливым любованием штампами собственного восприятия. Возникает «красивое» кино, то, что Г.М.Козинцев называл «пейзаж с дымкой». Красивостью залатываются дыры в сюжете, отсутствие характеров, неспособность к образному мышлению. Под «изящную» музыку или с придыханием исполненную песенку следуют бесконечные проезды, наезды, нелепые ракурсы, абсурдная крупность, рапид ни к селу ни к городу, камера гарцует и объезжает по кругу пижонскую мизансцену, одним словом, набор известен. В довершение всего, вместо того чтобы честной, старой «восьмеркой» снять решающий диалог героев, снимается, скажем, длинный проход лошадей, хотя после Тарковского и Вайды снимать лошадей без нужды крайне рискованно.

1974, № 7