Чет и нечет

ББК 32.816

И20

УДК 616.831-031.84-07

Иванов Вяч. Вс.

И20 Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых си-
стем. — М. Сов. радио. 1978. — 184 с., ил. («Ки-
бернетика»).

75 коп.

В книге освещаются новые данные о соотношении между функция-
ми двух полушарий мозга, по-разному участвующих в таких видах
деятельности, как язык, математика. Предлагается сравнение мозга
с комплектом из двух машин типа новейших роботов. В связи с двух-
компонентностью мозга рассматривается двоичность основных кодов
человеческой культуры и теория диалога.

Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся
применением кибернетики в нейропсихологии и гуманитарных науках.

ББК 32.816

И 30501-075 80-78 1502000000 6Ф0.1

046(01)-78

Редакция кибернетической литературы

ИБ № 367

ВЯЧЕСЛАВ ВСЕВОЛОДОВИЧ ИВАНОВ

ЧЕТ И НЕЧЕТ

Асимметрия мозга и знаковых систем

Редактор И. М. Волкова
Художественный редактор А. Н. Алтунин
Иллюстрации художника Г. Б. Красикова
Технические редакторы Г. 3. Кузнецова, Н. В. Орлова
Корректоры Η. Η. Лоскутова, О. И. Галанова

Сдано в набор 13.01.78 Подписано в печать 23.10.78 Т-16341

Формат 60x84/16. Бумага офсетная № 2. Гарнитура литературная.

Печать офсетная. Объем 10,7 усл. п. л., 12.345 уч.-изд. л.

Тираж 40.000 экз. Заказ 3836 Цена 75 к.

Издательство «Советское радио», Москва, Главпочтамт а/я 693
Московская типография № 4 «Союзполиграфпрома»
Государственного Комитета СССР

по делам издательств, полиграфии и книжной Торговли
Москва, 129041, Б. Переяславская, 46.

О СЕРИИ КНИГ «КИБЕРНЕТИКА»

В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «СОВЕТСКОЕ РАДИО»

В свете решений XXV съезда КПСС огромное значе-
ние приобретает раскрытие основных направлений, перспектив и
значения современной математики, кибернетики и электроники,
для научного познания, для практики социалистического обще-
ства. Это относится и к созданию мощных вычислительных ма-
шин, систем и сетей, и к разработке математического и логиче-
ского аппарата кибернетики, и к исследованиям систем «человек—
машина», и к созданию разнообразных алгоритмических и фор-
мализованных языков, особенно языков, близких к естественным,
и к прогрессу в области взаимодействия человека и ЭВМ, и к ис-
следованиям, направленным на автоматизацию эксперимента и
проектирования, и к созданию математических моделей различ-
ных областей знаний и т. д. Существенным становится углублен-
ное изучение взаимодействия искусственных знаковых систем
(к которым широко прибегает кибернетика) с богатыми и могу-
чими языками человеческого общения и понимания. Со всем этим
кругом вопросов органически связаны методологические пробле-
мы, естественно возникающие на почве кибернетики как комп-
лексного направления теоретических исследований и технической
практики.

В популярной литературе последних лет верно подчеркивает-
ся значимость кибернетики для коммунистического строительства,
указывается на впечатляющие успехи этой области знания, ока-
зывающей существенное влияние на научный кругозор ученых,
не говоря уже о революционизирующем воздействии ее на про-
изводство, технические средства управления и информационную
деятельность. Недооценка кибернетики и ее математико-логиче-
ской базы была бы большой ошибкой.

Но не менее важно принципиальное осмысление трудностей,
возникающих на путях кибернетического моделирования опреде-
ленных функций человеческого разума (формально-логический
вывод, построение алгоритмов доказательства теорем в формаль-
ных теориях, эвристически направляемый поиск, распознавание
образов, автоматический анализ и синтез текстов, решение нечет-
ко поставленных задач, роботостроение и пр.). Трудности эти во
многом связаны с колоссальной сложностью присущих человеку
феноменов понимания, сознания и самосознания — феноменов,
неотделимых от всей системы человеческих потребностей, в том
числе и обусловленных социальной природой человека. Раскры-
тие этих трудностей — неотъемлемая сторона популяризации ки-
бернетики, отнюдь не претендующей на «подмену» наук об об-
ществе и человеке.

Изучая сверхсложные системы био- и социосфер с позиций
кибернетики, специалисты в области технических наук сотруд-
ничают с философами, математики с психологами, нейрофизио-
логи с логиками, социологи и экономисты со специалистами в об-
ласти вычислительных машин и их математического обеспечения,
языковеды с учеными, разрабатывающими теорию автоматов и
алгоритмов, историки науки с информатиками и т. д.

Задача предлагаемой вниманию читателя серии «Кибернети-
ка» — а серия эта носит международный характер, так
как в ней принимают участие ученые не только нашей страны,
но и других социалистических стран: ВНР, ГДР, ЧССР и др.—
состоит в том, чтобы просто, ясно и вместе с тем научно строго
рассказать об упомянутых (и многих других) вопросах, относя-
щихся к идеям, методам и результатам кибернетики и связанных
с нею наук.

Современная кибернетика — чрезвычайно разветвленное на-
правление, и нет специалистов, которые профессионально владели
бы материалом всех ее многочисленных ответвлений и областей.
Книги серии, задуманной весьма богатой по своему тематическо-
му охвату, должны удовлетворять потребности специалистов, за-
интересованных в информации о достижениях в тех областях
науки об управлении и переработке информации, в которых они
непосредственно не ведут исследовательской работы. Объединяю-
щими для серии явятся идеи управления, переработки информа-
ции, моделирования и оптимизации. Большое место в серии зай-
мут темы, относящиеся к современной вычислительной технике
и ее применению. Найдут отражение и история научных идей
и методов, приведших к возникновению кибернетики и ее мате-
матической и логической базы, вопросы исторического развития
кибернетики как комплексной науки о процессах управления,
опирающейся на использование средств современной автоматики
и вычислительной техники.

Серия не имеет узкого «академического» характера — она
обращена к читателям, заинтересованным в ознакомлении с по-
следними достижениями в кибернетике и ее приложениях, с тем
прогрессом, который под влиянием кибернетических идей ныне
происходит во многих областях знания.

Книги, по-настоящему интересные для читателей, в которых
научная строгость сочетается с доступностью изложения ·— та-
кой видится нам серия «Кибернетика».

Академик А. И. Берг

Член-корреспондент АН СССР Г. С. Поспелов

Если универсальное понятие плос-
кости симметрии вообще существует,
то лишь в том смысле, что материя
при отражении переходит в антима-
терию.

Е. Вигнер Этюды о симметрии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Цель этой книги — познакомить читателя с новыми ки-
бернетическими гипотезами, идеями и методами, которые пред-
ставляют интерес для наук и о человеке и о человеческой
культуре.

В первой главе предлагается модель системы двух полу-
шарий мозга, основанная на сопоставлении с комплексом двух
вычислительных машин. Такие аналогии между организмом
человека и созданными им техническими устройствами посто-
янно предлагаются в науке нового времени. Характер аналогий
каждый раз определяется уровнем развития техники. Поэтому
еще с XVII века для объяснения работы мозга (как и других
физиологических процессов) выдвигаются преимущественно
аналогии с механическими устройствами. Лишь сравнительно
недавно они сменились сопоставлениями с электрическими
системами.

На первом этапе становления кибернетики определяющей
идеей было сравнение принципов работы мозга и электронной
вычислительной машины. Логические схемы, реализуемые в вы-
числительной машине, служили моделями и для описания
строения нервных сетей. Аналогия казалась особенно нагляд-
ной при сравнении отдельного элемента таких сетей — нейрона —
с элементарными составными частями вычислительной машины.
На этом этапе при кибернетическом исследовании мозга глав-
ным было его уподобление одной электронной машине. Под-
черкивалась прежде всего универсальность мозгового вещест-
ва. Все части мозга рассматривались как построенные не
только по единой схеме, но и из однотипных элементов, спо-

собных к выполнению одинаковых операций. Организация
мозга в целом гораздо меньше занимала ученых.

В построении новейших роботов особую роль играют комп-
лексы из двух вычислительных машин.    Соотношение    между
частями таких комплексов оказывается сходным в определен-
ном смысле с тем разделением функций   между полушариями
мозга, которое выявлено в физиологических и психологически?
исследованиях последнего времени.   Поэтому становятся    воз
можными достаточно обоснованные аналогии    между    мозгом
и машиной не по отношению к простейшим элементам систем
(например, нейронам), а применительно ко всей системе в це-
лом и ее организации. Такое сравнение интересно тем, что оно
может пролить свет на роль разных полушарий мозга в таких
важнейших формах человеческой деятельности, как язык, мате
матика, музыка. Одно из полушарий мозга, управляющее зву-
ковой речью, по своему    происхождению    оказывается    боле(
молодым, чем полушарие, связанное с передачей информации
посредством зрительных и   пространственных образов.     Время
появления звукового языка, развития особых функций соответ-
ствующего полушария   (обычно левого)   и    управляемой    этим
же полушарием основной руки   (обычно    правой)     определяет
важнейший рубеж в эволюции человека.

Во всех ранних человеческих обществах различие правой
и левой руки входило в систему основных двоичных противо-
положностей, определявших строение обрядов и мифов. Поэто-
му оказывается естественным переход от кибернетической мо-
дели соотношения между правым и левым полушариями мозга,
предлагаемой в первой главе книги, к исследованию двоичных
кодов в человеческой культуре и языке, которому посвящена
вторая глава. Двоичные коды долго сохраняются и в поздней-
ших культурных традициях.

Достаточно напомнить, что в своих истоках современная
математика восходит к пифагорейцам, по учению которых дво-
ичная противоположность чета и нечета определяла всю при-
роду мира. Недавние физические открытия, касающиеся сим-
метрии элементарных частиц, позволяют увидеть глубину ин-
туиции, скрытую в ранних научных прозрениях. Сходное с
древнегреческим пифагорейским учение о чете и нечете было
развито в древней теории искусства Дальнего Востока (Китая
и Японии) и возрождено в трудах такого крупнейшего худож-
ника и искусствоведа нашего века, как С. М. Эйзенштейн.
Двоичное противопоставление чета и нечета сохраняет значи-
мость и для современной науки. Поэтому оно и выбрано как
заглавие книги.

В первой главе рассматривается комплекс, состоящий из

двух машин или двух полушарий мозга одного человека, а в
третьей (последней) главе изучается простейший коллектив,
в который входят двое — человек и его собеседник. Собеседни-
ком человека может быть или другой человек, или вычисли-
тельная машина. Одну из основных трудностей при решении
задачи общения между человеком и машиной на обычном язы-
ке представляет понимание слов «я» и «ты», которыми друг
друга называют собеседники. Исследование двоичного противо-
поставления «я» и «ты» ведет к обсуждению проблемы
диалога. Она принадлежит к числу самых основных для науки
XX века. От диалога человека с машиной изложение в книге
переходит к диалогу между двумя людьми, а далее — между
двумя цивилизациями, одна из которых может быть внеземной.
Всякого, кто следит за развитием областей знания, занима-
ющихся исследованием языка в связи со строением мозга, не
покидает чувство, что он присутствует при таких сдвигах в науке,
от которых дух захватывает. Мне хотелось бы упомянуть нес-
колько звеньев в моем собственном вхождении в науку, кото-
рые и определили это постоянно растущее чувство удивления
перед ее возможностями. Такими начальными рубежами были:
Семинар по некоторым применениям математических методов
исследования в языкознании, который вел покойный П. С. Куз-
нецов вместе с В. А. Успенским и со мной в Московском уни-
верситете в 1956—1958 гг.; многократные встречи с Р. О. Якоб-
соном в 1956—1967 гг., во время которых дискутировались
предложенные им модели двоичных противоположностей в язы-
ке и других системах знаков; частые письменные и устные
обсуждения в 1957—1962 гг. с А Н. Колмогоровым многих
вопросов кибернетики, о которых идет речь в книге; разборы
в 1959—1961 п. поражений головного мозга, вызывающих
расстройство речи (афазию), в лаборатории, которой руково-
дил недавно скончавшийся А.Р. Лурия в Институте нейро-
хирургии, работа над вопросами физиологии речи в 1962 г.
в лаборатории Л. А. Чистович в ленинградском Институте фи-
зиологии; многолетние совместные занятия с В. Н. Топоровым
структурой мифологических, ритуальных и других знаковых
систем.

Мне хотелось бы помянуть добрым словом покойного свое-
го друга М. Л. Цетлина, в котором поражало сочетание бес-
страшной глубины научного проникновения с конкретностью
инженерной реализации кибернетических идей, и незабвенного
И- А. Соколянского, чьим замечательным работам по языку
слепоглухонемых посвящен особый раздел книги.

Без этих начальных импульсов книга не была бы написана,
хотя ни один из названных и неназванных моих коллег не мо-

ПРАВОЕ — ЛЕВОЕ

Если мы можем охватить взглядом объект во всех его дета-
лях, правильно понять и мысленно его воспроизвести, то мы
имеем право сказать, что... он нам принадлежит, что мы приоб-
ретаем некое господство над ним. И так частное всегда ведет нас
к общему, общее — к частному Оба взаимодействуют при любом
рассмотрении, при любом изложении.

Здесь следует предпослать некоторые общие положения.
Двойственность явления как противоположность.

Мы и предметы, Идеальное и реальное,

Свет и тьма, Чувствительность и рассудок,
Тело и душа,

Две души, Фантазия и разум,

Дух и материя, Бытие и стремление,

Бог и мир, Две половины тела,

Мысль и лротяженность, Правое и левое.

И. В. Гете. Полярность

МОЗГ КАК СИСТЕМА ИЗ ДВУХ МАШИН

При решении значительного числа наиболее сложных
задач, возникающих перед вычислительной техникой, в последние
годы все чаще становится необходимым создание целых комплек-
сов вычислительных машин. В частности, во многих случаях ока-
залось практически наиболее разумным создание комплексов из
двух машин, работающих как единая система.

Для оптимального зрительного вывода информации из
вычислительной машины на экран были разработаны подоб-
ные системы, представляющие собой двухмашинный комплекс.
Потребность в наличии именно двух машин была обусловлена
тем, что системы управления должны одновременно решать
две существенно различные задачи: обработка и подготовка
к выводу всей информации и реализация изображения на
экране [3].

В двухмашинном комплексе (типа разработанного в Инсти-

туте прикладной математики АН СССР) каждая из двух ма-|
шин решает свою собственную задачу — более общую (плани-
рование) и конкретную, связанную с манипуляциями в реаль-
ном пространстве — времени. Это характерно и для новейших!
роботехнических систем.

Хотя название «робот» было изобретено чешским писателем
Чапеком более полувека назад (в пьесе «Р.У.Р», описывающей j
роботов — искусственных слуг человека), их широкое примене-
ние начинается только в последние годы. Роботы используются
прежде всего для работ опасных, вредных или малодоступных
для человека, например в морских глубинах, куда опускают
гидравлические манипуляторы (в частности, построенный в Ин-
ституте океанологии АН СССР), или в космосе, где за .автома-
тической станцией «Луноход-1» последовали робототехнические
устройства для изучения разных планет. Автоматизация произ-
водства в таких индустриально развитых странах, ощущающих
нехватку рабочей силы, как Япония, привела в последнее деся-
тилетие к быстрому росту числа промышленных роботов: в мире
их насчитывается уже более чем десять тысяч. Конструи-
рование роботов более совершенных типов составляет сейчас
практически едва ли не самую важную сторону работ по так
называемому «искусственному интеллекту».

Технические достижения в области построения роботов
в большой мере определяются знаниями о соответствующих
физиологических системах у человека. Так, успешное построе-
ние шагающих роботов (в том числе человекоподобных —
«внешних скелетов» — протезов, помогающих калекам пере-
двигаться несмотря на неподвижность их собственных ног)
и у нас [4], и за границей [5] оказалось возможным, в част-
ности, благодаря приложению идей замечательного физиолога
Николая Александровича Бернштейна (1896—1966)—одного
из предвестников кибернетики. Еще в 1935 г. Н. А. Бернштейн
обосновал мысль о многоуровневом иерархическом построении
движений, которая и была воплощена в системах шагающих
и некоторых других [6] роботов.

Динамические системы с таким большим числом степеней
свободы, как человеческий организм (использующий около
800 мышц для различных движений), не могут управляться из
одного-единственного центра. Существует целая иерархия со-
подчиненных друг другу центров разных уровней, каждый из
которых в известной мере независим — в пределах, которые
устанавливаются центром более высокого уровня. Эта точка
зрения, намеченная Н. А. Бернштейном и развитая в киберне-
тических исследованиях И. М. Гельфанда и М. Л. Цетлина,
привела двух последних ученых к выводу, согласно которому

«сложная многоуровневая система управления рассматривается
как совокупность подсистем, обладающих относительной авто-
номией» [7. с. 198],

Организм взаимодействует с внешней средой. Информация,
из нее получаемая, также должна постоянно учитываться при
построении и корректировке движений. Поэтому одной из важ-
нейших проблем, вставших перед кибернетической физиологией
и современной робототехникой, является выяснение того, как
связанные друг с другом системы управления взаимодействуют
с внешней средой.

Роботы должны манипулировать с реальными объектами.
Поэтому управление аппаратурой робота должно производиться
в реальном масштабе времени. Для этого требуются такие
специфические устройства, которые могли бы производить те-
кущее преобразование информации и частое прерывание мани-
пуляций робота. Выполнение этих задач нецелесообразно сое-
динять с процессом планирования и построения движений ро-
бота. Поэтому, как это и делается в двухмашинных комплексах
(в СССР осуществленных, в частности, на основе соединения
машин БЭСМ-6 и М-6000), решение первой задачи (управление
в режиме реального времени) выделяется: его осуществляет
отдельная вычислительная машина [152, с. 289].

Примером двухмашинного комплекса этого типа может
быть робот Эдинбургского университета Марк 1,5, обладающий
«глазом» — телевизионной камерой и «рукой» (роботы такого
типа носят название «система глаз—рука») (рис. 1). И «глаз»,
и «рука» робота присоединены к небольшой вычислительной
машине (16-разрядной ЭВМ Хониуэлл-316), которая в извест-
ной мере независима от связанной с ней большой вычислитель-
ной машины (ICL-4130), работающей в режиме разделения
времени.

Машины связаны между собой двумя каналами связи, по
которым данные могут передаваться в двух противоположных
направлениях: машины могут спрашивать друг друга и отве-
чать друг другу. Малая вычислительная машина управляет
«рукой» робота и совершает грубую обработку изображений,
полученных от «глаза», тогда как большая вычислительная
машина осуществляет общее -планирование всей работы робота
и детально обрабатывает всю зрительную информацию, пере-
даваемую ей малой машиной [8].

Аналогично устроена и система «глаз — рука», разрабаты-
ваемая и совершенствуемая на протяжении ряда лет в Стен-
фордском университете (США). На этапе, отраженном в пуб-
ликациях 1971 г., в состав двухмашинного комплекса входила
большая вычислительная машина (РДР-10), которая строила

та из деталей, двухмашинный комплекс, управляющий дву-
руким роботом, состоит из большой вычислительной машины
(PDP-10) и малой вычислительной машины (миникомпьютера
PDP-11/45), обеспечивающей работу нескольких автоматиче-
ских устройств (манипуляторов, в частности искусственных
«рук») в режиме реального времени [10].

Создатели Стенфордской системы объясняют этот принцип
организации управления тем, что вычисление траектории
«рук» двурукого робота требует длительного времени, но не
критично по времени в отличие от обслуживания манипулято-
ров Как и все сложные живые организмы, робот, работающий
во внешней среде, испытывает цейтнот

Нехватка времени для принятия решений у системы с боль-
шим числом степеней свободы ведет к необходимости выбора
из двух возможностей· можно либо принять на\дачу первое
попавшееся решение (этим, между прочим, объясняется с ки-
бернетической точки зрения роль гаданий для принятия важ-
нейших решений в таких древних коллективах, как римское
общество), либо разработать специальное устройство («испол-
нительный орган») для быстрого принятия необходимых реше-
ний на основе переработки текущей экспресс-информации
Такое разделение власти «исполнительной» — программ, управ-
ляющих манипуляторами в режиме реального времени,—
и «законодательной» — общих планов работы робота — и про-
водится в новейших системах «глаз—рука».

Выделение особого «исполнительного» управляющего устрой-
ства, работающего в реальном пространстве — времени, пред-
ставляет собой значительно более общий принцип, чем нали-
чие специализированных систем управления для отдельных
манипуляторов («рук») или воспринимающих органов («глаз»)
робота. В общих схемах роботов, основанных на аналогиях
с мозгом позвоночных, уделялось достаточно внимания необ-
ходимости таких специализированных систем управления, как,
например, решающие устройства разных уровней для обработки
правого и левого изображений, получаемых бинокулярной теле-
визионной камерой [11, с.116, фиг 1].

Наличие подобных специализированных устройств, осущест-
вляющих предварительную обработку информации из внешней
среды и управляющих манипуляторами, признается характер-
ной чертой всех разрабатываемых в настоящее время «интел-
лектуальных роботов» [12, с. 160, фиг. 7.1]. Но сопоставление
принципов организации этих роботов и центральной нервной
системы человека требует рассмотрения двух важнейших проб-
лем. Во-первых, следует выяснить, как соотнесено в них деле-
ние на специализированные и общую системы управления

с делением на «исполнительное» управление в реальном про-
странстве — времени и планирование. Во-вторых, необходимо
установить, как соединяются вместе разные специализирован-
ные устройства.

Рассмотрим принципиальную схему такого робота, который
снабжен двумя телевизионными    камерами     (как,    например,
эдинбургский Марк 1,5) и двумя руками    (как    стенфордская
система «глаз — рука»). Управление роботом, который должен
манипулировать объектами с помощью двух «рук», в простей-
ших случаях (в разрабатываемых роботах для автоматической
сборки)   осуществляется последовательно. Вычислительная ма-
шина поочередно управляет каждой из    двух    «рук»,    причем,
закончив операцию управления одной «рукой», система    дает
сигнал внутреннего прерывания.

Это временное решение, идущее по традиционному пути
последовательных операций, вероятно, сменится в недалеком
будущем построением параллельно работающих вычислитель-
ных систем. Работа каждой из двух рук может управляться
одновременно функционально разнородными, но неразделимы-
ми вычислительными системами (предполагается, что именно
такие системы и станут основными в четвертом поколении вы-
числительных машин).

Ограничение на число телевизионных камер — «глаз» и ма-
нипуляторов— «рук» накладывается, по-видимому, не столько
соображениями человекоподобности, существенными только
для определенного класса роботов (типа шагающих «внешних
скелетов» — медицинских протезов, приспособленных к особен-
ностям человеческого тела), сколько другими причинами.
Прежде всего, в структуре новейших роботов, как и живых ор-
ганизмов, моделями которых они являются, сказываются про-
стые принципы симметрии, во многом определившие строение
растений и животных в ходе эволюции.

Согласно формулировке акад. М. С. Гилярова «все активно
передвигающиеся животные имеют наружную двустороннюю
симметрию, как билатерально симметричны и все наши сред-
ства транспорта (лодка, самолет, автомобиль и т. д.)»
[13, с. 70]. И двусторонняя (билатеральная или зеркальная)
симметрия тел животных, и сосредоточение пространственного
анализа в головном мозге, что ведет в дальнейшем к разобще-
нию переднего мозга на два парных полушария [14], выводятся
из основных характеристик поведения животных и внешней
среды.

В зеркальной симметрии животных и построенных' челове-
ком передвигающихся технических устройств можно видеть
проявление принципа сохранения симметрии, впервые выдви-

ннутого Кюри: симметрия физического тела, находящегося
в некотором пространстве, определяется симметрией этого про-
странства [15]. Группа симметрии двух объектов, составляю-
щих единое целое, является общей высшей подгруппой групп
симметрии этих объектов [16, с. 14].

Соображениями симметрии может быть мотивирована чет-
ность числа органов животных и манипуляторов активных пере-
двигающихся роботов (в отличие от «одноруких» неподвижных
роботов первого поколения). Но само число органов и манипу-
ляторов этим не задается; теоретически роботы могут быть
многорукими, как древнеиндийские или древнемексиканские
боги, и многоглазыми, как мифологические чудища античности
или древнего Китая.

На примере уже частично
осуществленных роботов —
«многоножек» (рис. 2) мож-
но видеть, как развитие ро-
ботов в известной мере
параллельно биологической
эволюции. При увеличении
числа «ног» робота могут
возрастать трудности управ-
ления им, связанные с числом
степеней свободы в каждой
из конечностей. И биологическая эволюция, и развитие техники
делают выбор из двух возможностей. На ранних этапах эволю-
ции возможны системы, состоящие из очень значительного
числа органов (например, конечностей) с относительно неболь-
шим числом степеней свободы в каждом из них (так упрощен-
но можно описать структурный тип морфологии членистоногих).
На высших этапах эволюции (у позвоночных) число органов
(в пределах, заданных билатеральной симметрией и противо-
постановлением задней и передней части) минимально, но число
степеней свободы в каждом из органов может быть значитель-
ным.

Очень упрощая, можно было бы сказать, что   для    робота,
передвигающегося в вертикальном    положении,    четырех    или
трех «ног» много, а одной — недостаточно. Число «рук» (и пря-
мо с ними соотнесенных глаз) определяется прежде всего ха-
рактером задач, ставящихся перед роботом. Например, для ав-
томатизации сложных    процессов    типа    сборки    объекта    из
деталей и манипуляций с различными инструментами необхо-
димо взаимодействие двух манипуляторов, один    из    которых
(по функции сходный с левой рукой) удерживает детали в за-
данном положении, а другой   (функционально сходный с пра-

Рис. 2. Шагающий робот —
«многоножка»

вой рукой)   производит с ними нужные операции [17, с. 92].·
При    увеличении    числа    степеней    свободы    каждой    из    рук
и при возрастании требуемой точности обработки    зрительных
изображений для управления роботом могут потребоваться не
большая и малая вычислительные машины   (как в уже    осу-
ществленных к настоящему   времени машинных   комплексах), |
а две большие вычислительные машины примерно одного клас-
са, снабженные специализированными устройствами.

Будущего робота, характеризующегося билатеральной сим-
метрией, можно себе представить как двурукого и двуглазого,
Каналы передачи информации от глаза и руки к вычислитель-
ной системе могут перекрещиваться по типу организации кана-
лов информации в центральной нервной системе (рис. 3). Если
две вычислительные машины, управляющие таким роботом,
решают также и задачи ввода и вывода языковой информации
и осмысления фраз на устном языке, то в' подобном двухма-
шинном комплексе можно было бы видеть модель двух полу-
шарий головного мозга человека.

Сопоставление системы двух полушарий головного мозга,
с комплексом вычислительных машин (в частности, с двучлен-
ным комплексом) может представить интерес и для работ по
«искусственному интеллекту», и для изучения мозга. Такое со-
поставление в какой-то степени проясняет универсальность
причин, по которым именно двухмашинный комплекс оказывав
ется наиболее эффективным способом организации вычислив
тельных систем.

Всякая кибернетическая система (автомат или комплекс
автоматов) решает конкретные задачи в определенной среде.
Поэтому различие самой системы и среды предполагает необ-
ходимость выделения в системе такой подсистемы, которая от-
ветственна за ориентацию в данной конкретной среде или за
решение данной конкретной задачи. Наряду с таким текущим
решением неотложных задач всякая кибернетическая система
занята планированием своего поведения в целом.

Одной из ведущих идей кибернетической физиологии актив-
ности, созданной Н. А. Бернштейном, было наличие у каждого
живого организма планов его будущего поведения [18]. По
этой именно причине организм нельзя описать простыми схе-
мами, включающими только его память (прошлое системы)
и реакции на внешние стимулы (настоящее системы). Живая
система всегда в какой-то мере обращена к будущему. А вклю-
чение планирования будущего как важнейшего составного
звена управления предполагает выделение соответствующей
подсистемы. Поэтому и неизбежно наличие хотя бы двух выв
деленных подсистем: одной, решающей текущие задачи

и ориентирующейся в реальном пространстве — времени, и дру-
гой, планирующей будущее поведение всей системы.

Этому не противоречит то, что каждая из подсистем -
и «законодательная» (планирующая) часть, и часть «исполни-

Рис. 3. Схема управления роботом с билатеральной симметрией:

M₁ — «левая» большая вычислительная машина; М₂ — «правая» большая вычислительная
машина; F₁, F₂ — каналы связи между вычислительными машинами:   MH_l и Мh2 - спе-
цализированные устройства для управления   «правым»     и    «левым»     манипуляторами;
М₁—ТВ и М₂-ТВ — специализированное устройство для управления движением   «правой»   и
пулятор   лелевизионной камеры и обработки   правого и левого изображения:   Н₁ — мани-
пулятор (искусственная   «правая   рука»).   Н₂ - манипулятор   (искусственная   «левая   ру-
ка»); а₁, а₁', а₂, а₂' — каналы   передачи информации между большими вычислительны-
ми машинами и специализированными устройствами,    b₁, b₁', b₂, b₂' —   каналы   передачи
оптической информации и сигналов,   управляющих   движениями   телевизионных камер;
с₁, с₂ — каналы управления манипуляторами; С — среда, в которой работает робот;   е —
объекты с которыми работает робот

тельная» — может, в свою очередь, иметь при себе подсобные
специализированные устройства (в том числе — в случае вы-
числительной системы — и особые машины). Сходным образом
и каждое полушарие мозга имеет ряд специализированных от-
делов (затылочный, теменной, височный, лобный), каждый из
которых ведает различными функциями. Двучленность комп-
лекса (как машинного, так и состоящего из двух полушарий)
нисколько не исчерпывает его описания (даже на уровне общей
структуры или «макроструктуры»), но дает исходную схему
для описания.

Предположение о том, что работу головного мозга можно
в определенном смысле моделировать именно двухмашинным
комплексом, было высказано автором настоящей книги в
1962 г. [19, с. 92]. Реальность такой модели подтверждается
в настоящее время как кибернетическими работами по созда-
нию двухмашинных комплексов, так и нейрофизиологическими
экспериментами последних лет, полностью перевернувшими
взгляды на соотношение двух полушарий мозга.

ДВА ПОЛУШАРИЯ

Согласно традиционным   выводам   нейрофизиологии,
у взрослых людей (в подавляющем большинстве случаев — прав-
шей) левое полушарие считается доминантным — главным. Оно
управляет движениями главной — правой — руки и речью   (как
будет видно из   дальнейшего   изложения,    некоторые    важные
функции, связанные с   речью,   исполняет    другое    полушарие;
в этом смысле термин    «доминантный»    несколько    условен).
Функции правого полушария, которое у правшей ведает левой
рукой, до последних лет оставались неясными, хотя удивитель-
ная для того времени догадка о них, теперь подтвердившаяся,
была высказана английским неврологом    X. Джексоном    еще
100 лет назад. Джексон полагал, что правое полушарие заня-
то прежде всего наглядным   восприятием    внешнего    мира —
в отличие от левого полушария, которое преимущественно уп-
равляет речью и связанными с ней процессами. Что же касает-
ся звуковой речи, правое полушарие, по Джексону, может про-
изводить только такие словесные формулы, которые    как    бы
не членятся на части, а целиком служат автоматически произ-
носимым обозначением целой ситуации. «Здравствуйте!», «По-
жалуйста!», «Простите!». Проверка и уточнение этой гипотезы
оказались возможными лишь недавно    благодаря    материалу,
накопленному при нейрохирургических операциях над мозгом,
в частности при рассечении двух полушарий мозга (ср. [149]).

Левое («доминантное» — в традиционной терминологии)
полушарие соединено с правым несколькими соединительными
путями (рис. 4). Основным из них является мозолистое тело,
состоящее из волокон, которые соединяют кору двух полуша-
рий. Кроме мозолистого тела, есть и другие соединительные
тракты — комиссуры (передняя комиссура, задняя комиссура,
зрительный перекрест — хиазма). Исследование этих соедини-
тельных связей, и их расположения может представлять значи-
тельный интерес с точки зрения общей кибернетической теории.

Рис. 4. Соединительные связи между полушариями головного мозга:
1 - мозолистое тело; 2 - промежуточная масса; 3 - передняя комиссура; 4 - зрительный

перекрест (хиазма); 5 - задняя комиссура

Геометрическое строение мозга, как предположил еще
около 20 лет назад акад. А. Н. Колмогоров, приближается
к такому идеальному типу, который может быть теоретически
рассчитан для любого комплекса автоматов. Такие автоматы,
обменивающиеся между собой информацией, должны распо-

лагаться на поверхности шара, тогда как середина шара дол-
жна быть занята соединительными связями между ними. Рас-

положение нейронов и их комплексов в коре головного мозга
в некотором приближении соответствует этой идеальной модели

(рис 5).

Следует заметить, что сама по себе эта кибернетическая

проблема значительно шире, чем вопрос о геометрии мозга

Сходные принципы обнаруживаются при исследовании челове-

ческих поселений — от древнейших до современных «сверхгоро-

дов» (мегаполисов). Величай-
ший архитектор XX века
Ле Корбюзье всю свою жизнь
стремился к созданию строгой
науки о градостроительстве -
о геометрии города. Он подчер-
кивал значение «радиально-
концентрических форм» города
для решения проблемы кризиса
городов в машинный век [20,
с. 275]. Реальность предложен-
ных Корбюзье проектов боль-
ших городов (рис. 6) (начиная
с его известного плана трех-
миллионного города) под-
тверждается тенденциями сов-
ременного строительства сверх-
городов.

Эти мысли Корбюзье близ-
ки и к тем идеям математиков
об идеальной геометрии коллектива автоматов, которые согласу-
ются со структурой человеческого мозга. Понимая под бионикой
ту родственную кибернетике (если не входящую в кибернетику)
область современного знания, которая ищет в живых системах
модель для технических решений, можно было бы сказать, что
в духе бионики мозг человека оказывается моделью для сверх-
городов будущего.

Пользуясь этими архитектурными сопоставлениями, можно
сказать, что ближайшую аналогию к головному мозгу челове-
ка (как бы срез его модели на плоскости) представляют селе-
ния первобытных племен: в них (как у индейцев бороро
в Бразилии) круг, образуемый хижинами на периферии, делит-

ся пополам между двумя половинами племени, тогда как
в центре находится место встреч членов обеих половин (рис.7).
В человеческом мозге роль такого места встреч играют соеди-
нительные пути между двумя полушариями — такие, как мо-
золистое тело.

Если вернуться к аналогии с двухмашинным комплексом
и использовать терминологию теории вычислительных систем,
то можно сказать, что мозг в норме представляет собой нераз-
делимую систему из двух функционально разнородных «ма-
шин»— полушарий. Разделение этих полушарий, исключитель-
но важное для выявления функций каждого из них, оказалось
возможным при операциях, когда для лечения эпилепсии пере-
резались соединительные тракты между полушариями (рис. 8).

При этом был открыт поразительный факт: два полушария
начинали вести себя как две независимые друг от друга систе-
мы или как «два мозга» по формулировке Газаниги — одного
из крупнейших исследователей, проводивших эти операции.

Рис. 7. План селения индейцев бороро в Бразилии:

— мужской дом; 1 — высший брачный класс внутри клана; 2 — средний брачный
внутри клана; 3 — низший брачный класс внутри клана

Рис. 8. Два полушария головного
мозга, разделенные нейрохирургом
для лечения эпилепсии:

1 — мозолистое тело; 2 — передняя ко-
миссура, 3 — комиссура гиппокампа

Рис. 9. Эксперимент, позволяющий
определить функции двух полушарий
мозга

Всего нагляднее это обнаружи-
лось в поведении одного боль-
ного, который левой рукой на-
чал в ярости трясти свою жену,
а правой рукой (в буквальном
смысле не знавшей, что и зачем
творит левая) помогал жене ус-
мирить свою же левую руку.

Большинство больных, пере-
несших операцию рассечения
мозолистого тела и других сое-
динительных трактов (комис-
сур), ведет себя как нормаль-
ные люди. Более того, было об-
наружено, что некоторые люди
рождаются с разъединенными
полушариями, что не мешает
им жить. Исследование таких
больных позволило немецкому
неврологу X. Липману еще до
первой мировой войны выявить
некоторые характерные особен-
ности каждого полушария. В то
время на эти работы не было
обращено должного внимания
Лишь много позднее вновь бы-
ло установлено, что разъедине-
ние полушарий позволяет по-
ставить такие эксперименты,
которые проясняют функции
каждого из двух полушарий
[21, 22].

Эксперименты основаны на
том, что в норме правая поло-
вина поля зрения проецируется
в левое полушарие мозга, а ле-
вая половина — в правое полу-
шарие. Если у больного рассе-
чен зрительный перекрест, где
встречаются зрительные волок-
на, ведущие от глаз к мозгу, то
правое полушарие будет связа-
но только с левым глазом и по-
лучать информацию только от
него, тогда как левое полуша-

рие будет получать информацию только от правого глаза (рис. 9).
Когда на экране для левого глаза (для правого полушария)
вспыхивает изображение ложки, больной должен найти ложку
среди других предметов за экраном, что он может сделать левой
рукой, управляемой правым полушарием. Эту задачу он решает
легко. Но назвать ложку «ложкой» он не может, потому что на-
зывание предметов относится к функциям левого полушария.

В последнее время проведена большая серия эксперимен-
тов того же типа над людьми с нерасщепленными полушария-
ми, которая в целом дала сходные результаты и привела к вы-
воду о еще более слабых языковых возможностях правого
полушария в норме [23]. Клинические данные о функциях каж-
дого из двух полушарий извлекаются также из наблюдений над
больными с травматическими поражениями одного из полуша-
рий. Это давно уже позволило определить связь доминантного
полушария с речью при дальнейшем подразделении функций
разных отделов коры доминантного полушария: одни .отделы
отвечают за анализ звуков речи, другие — за их синтез. Связь
левого полушария с анализом речи, а правого — с решением
пространственных задач у нормальных людей (правшей) под-
тверждается также посредством электроэнцефалографических
данных (при нескольких электродах, установленных на поверх-
ности каждого полушария) и регистрации движений глаз [24].
Эти же результаты подтверждены при кратковременном вы-
ключении одного из полушарий (с помощью электросудорожного
шока), в частности при лечении психических болезней [25].

У нормального взрослого человека (с нерасщепленными по-
лушариями) правое полушарие (или «правый мозг») можно
считать почти совершенно немым: оно может издавать лишь
нечленораздельные звуки, подобные реву и визгу. Правое полу-
шарие в очень небольшой степени может понимать обращенную
только к нему речь -—- преимущественно лишь отдельные сущест-
вительные и словосочетания и самые простые предложения (не
членящиеся на элементы, как «Спасибо»), Но при этом именно
правое полушарие хранит в себе такие сведения, которые позво-
ляют толковать смысл слов: оно понимает, что стакан - - это
«сосуд для жидкости», а «спички» «используются для зажига-
ния огня» [23].

Если воспользоваться принятым в семиотике (науке о зна-
ках, системах знаков и текстах) выделением в словах — знаках
естественного языка — их «означающей стороны» (звучания)
и «означаемой стороны» (значения), то можно сказать, что
правое полушарие преимущественно занято означаемой сторо-
ной знаков (рис. 10).

Когда у глухонемого человека страдает левое полушарие

мозга, правое сохраняет образный язык жестов (каждый из
которых передает особое значение как отдельное слово), а спо-
собность пользоваться пальцевой азбукой (в которой каждый
знак соответствует букве письменного языка) и устным языком,
которому обучен глухонемой, теряется. Из этого видно, что
в правом полушарии смысл слов («означаемая сторона» знаков
или их значения) хранится в такой форме, которая не зависи,
от их звуковой оболочки. Этот вывод подтверждается и резулъ-

Рис. 10. Означаемая и означающая стороны знака и полушария мозга

татами поражения левого полушария у японцев. Грамотные
японцы пользуются одновременно иероглификой — понятийным
словесным письмом, в котором каждое значение передается осо-
бым иероглифом, и слоговой азбукой, записывающей звучание
слов, но не их смысл. При поражении левого полушария
у японцев страдает слоговое письмо (хирагана и катакана)
но не иероглифика [26, 151] (рис. 10, 11).

То, что правое полушарие занимается значениями слов
а не их звучаниями в естественном языке, хорошо согласуется
с данными о других его функциях. Больные с нарушениями
нормальной работы правого полушария не могут разложить
картинки так, чтобы получить связный рассказ (т. е. сделать
именно то, что необходимо для пользования иероглификой!)

Поражение правого полушария делает невозможным запомина-
ние (как бы «впрок») бессмысленных рисунков и незнакомых
лиц [27, с. 257—258] и узнавание знакомых лиц, даже членов
собственной семьи [28, с. 462-463].

Это расстройство зрительных образов связано главным об-
разом с поражением височной доли правого полушария. Когда
в той же области этого полушария возникает активное поле,
связанное с эпилептическим припадком, больной видит зритель-
ные галлюцинации. Их можно вызвать и стимулируя мозг
больного в том же участке правого полушария электродами.

Соответствующие области левого полушария специализиро-
ваны именно на обработке речевых звуков. Это полушарие
участвует и в различении других, неречевых звуков, но доста-
точно сложным образом: при восприятии звуков, различающих-
ся по высоте, у правшей восприятие высокого тона связано
с правым ухом, т. е. с левым (доминантным — речевым) полу-

Рис. 11. Расстройстве слогового письма при афазии (поражении речевой зоны
Брока) у японца.

шарием, а восприятие низкого тона — с правым (неречевым) по-
лушарием. То обстоятельство, что это определенным образом
зависит от доминантности полушария, видно из опытов, судя
по которым у левшей — ситуация обратная; при исследовании
этих музыкальных иллюзий, по-видимому, выявляются более
сложные классификационные функции левого полушария, отли-
чающиеся от простого частотного анализа. Предполагается, что
восприятие высоких тонов соотнесено с тем полушарием, которое
занимается обработкой звуковых сигналов естественного языка
[29].

Возможно, что специализированные устройства в левом по-
лушарии мозга используются одновременно как для частот-
ного анализа звуков речи [30, с. 241, 337], так и для анализа

определенного типа неречевых звуков (высоких тонов). Что же
касается сложных неречевых звуков, их восприятие у правшей
преимущественно осуществляется правым (неречевым) полу-
шарием [25; 29, с. 103], которое управляет и интонацией (вы-
сотно-мелодической стороной) устной речи. Оно же в основном
ведает и высшими творческими музыкальными способностями,
потому что амузия (потеря этих способностей) наблюдается
при поражении правого (неречевого) полушария.

А. Р. Лурия и его сотрудники описали случай, когда извест-
ный композитор после кровоизлияния в левом полушарии с на-
рушением кровообращения в системе левой средней мозговой
артерии потерял дар речи и затем восстановил его частично,
но при этом вполне сохранил способность к музыкальной ком-
позиции (трудности вызывало у него лишь сочинение вокальной
музыки, в которой существенным компонентом является звуча-
щая речь). Этому соответствовало то, что левая рука сохраня-
ла всю свою подвижность, тогда как правая была парализова-
на. Смысл слов был понятен больному, если ему показывали
зрительные изображения. Примечательно, что письмо у него было
затруднено, но техника музыкальной записи была безупречной
[31]. Ранее была описана сходная история болезни композито-
ра Равеля.

Наблюдения над многими музыкально одаренными людьми
в норме позволили прийти к выводу, что правое полушарие
ведает музыкальным творчеством, тогда как левое может ана-
лизировать музыку с помощью словесных и буквенных обозна-
чений [32, с. 102—105; 150].

К числу функций правого (неречевого в норме у правшей)
полушария, кроме восприятия таких конкретно-пространствен-
ных образов, как лица людей, понимание смысла слов, сочине-
ние музыки, относится и управление многими сложными дей-
ствиями: одеванием, пользованием ножницами, складыванием
кубиков. Очень упрощая, можно было бы сказать, что в прог-
раммах исполнения команд робота из Лаборатории искусствен-
ного интеллекта Стенфордского университета, который под-
нимает кубики и может поставить их один на другой [17],
моделируются некоторые из функций правого полушария.

Правое полушарие занимается управлением движениями
человека в конкретном времени и в конкретном пространстве
Если воспользоваться кибернетической аналогией с двухмашин-
ным комплексом, то можно сказать, что правое полушарие на-
поминает машину, работающую в режиме реального времени.
При поражении задней теменной области правого полушария
больные теряют восприятие левой стороны своего тела и при-
легающей части пространства.

Исследования последних лет позволяют предположить, что
эта особенность правого полушария восходит к самым ранним
этапам эволюции предков человека. У человека отсутствие
ориентировочного рефлекса на стимулы, приходящие с левой
стороны, при поражениях правого полушария связывается
с путями, соединяющими кору этого полушария с древними
глубинными частями мозга [24, с. 286—302]. Древность этого
явления подтверждается тем, что аналогичный эффект был
обнаружен при экспериментах на обезьянах. У обезьян нейро-
ны задней (и средней) теменной области каждого из полуша-
рий связаны с управлением вниманием животного по отноше-
нию к предметам, расположенным со стороны, противополож-
ной данному полушарию [24, с 289—291; 28, с. 466—467].

У человека это явление в форме, близкой к древней, сох-
раняется только в правом полушарии При поражении соответ-
ствующих теменных областей левого полушария возникает
неумение различать категории левого и правого и соответству-
ющие им обозначения (слова со значением «левый» и правый»),
нарушение способности воспринимать собственные пальцы
рук («пальцевая агнозия») и связанных с пальцами ранних
культурных навыков — счета («акалькулия»— потеря способно-
сти считать) и письма («аграфия» — неумение писать)—явле-
ния, которые ранее объединялись термином «синдром Герстма-
на» (по имени немецкого невролога, установившего в 1930 г.
возможность их совместного появления). Но каждое из этих
явлений может появляться и отдельно от других, лишь иногда
ему сопутствующих. Общим для всех явлений, обозначавшихся
как «синдром Герстмана», является то, что они связаны с вос-
приятием пространства опосредованно — посредством слов
(названия «левый» и «правый», названия пальцев и числитель-
ные, во многих языках образованные от названий пальцев).
Левое полушарие называет словами левую и правую стороны
пространства, тогда как правое полушарие непосредственно
в них ориентируется.

Моделирование соотношений между правым и левым полу-
шарием могло бы быть достигнуто в таком машинном комп-
лексе, в котором языковый «процессор» (специальное устрой-
ство для обработки речевой информации) был бы соединен
с функционально от него отличным автоматом. Последний
должен был бы работать в режиме реального времени и лока-
лизовать в конкретном пространстве — времени все процессы,
описываемые в языковых высказываниях (рис. 12).

Структура языкового «процессора» обнаруживается при
поражениях разных участков коры левого (доминантного) по-
лушария [33]. Эти поражения ведут либо к «моторной афа-

зии» - - нарушению процессов синтеза речи, связываемых с зо-
ной Брока (рис. 13), с дальнейшими подразделениями на отде-
лы, вызывающие разные подтипы моторной афазии, либо
к «сенсорной афазии» -- нарушению процессов анализа речи,
связываемых с зоной Вернике (рис. 13).

При нарушении процессов синтеза речи смысл слова может
не разрушаться, тогда как при нарушении процессов анализа
речи обнаруживаются тяжелые расстройства значений слов,
хотя речь остается грамматически правильной. Эти факты,

Рис. 12. Предлагаемая схема двухмашинного комплекса, моделирующего

открытые еще в прошлом веке (Брока в 1865 г. и Вернике
в 1874 г.), но уточненные исследованиями последующего сто-
летия [34, с. 834—843], показывают, что речевое полушарие
внутри себя имеет достаточно сложную систему специализиро-
ванных устройств ввода (анализа, зона Вернике) и вывода
(синтеза, зона Брока) речевой информации.

Расстройства, вызванные поражениями систем ввода, имеют
черты, общие с нарушениями работы правого (неречевого)
полушария, что можно объяснить в общем случае нарушением
путей получения информации, нужной для объединения озна-
чаемой и означающей сторон знака (ср. рис. 10). В обоих случаях
затрудняется ввод данных в левое полушарие: при поражении
зоны Вернике нарушается ввод слов в их звуковой форме, при
поражениях правого полушария затруднен ввод данных, необ-
ходимых для понимания значений слов. Поэтому нарушения
значений слов при поражении зоны Вернике, занимающейся
в основном анализом означающим стороны, отчасти аналогич-
ны тем нарушениям значений, которые вызваны отсутствием

информации из правого полушария, где хранятся данные об
означаемой стороне знаков. Это показывает, что различные меха-
низмы могут вести к внешне сходным последствиям.

Исследование афазии давно привело к наблюдению, имею-
щему исключительное значение для уяснения соотношения
между функциями левого и правого полушария. С присущим
ему блеском этот вывод изложил Выготский: «Во Франкфурт-
ском институте были впервые описаны случаи, когда больной,
страдавший правосторонним параличом, но сохранивший воз-
можность повторять произносимые перед ним слова, понимать

языковые функции двух полушарий

речь и писать, оказывался не в состоянии повторить фразу:
«я умею хорошо писать моей правой рукой», — но всегда за-
менял в этой фразе слово «правой» словом «левой», потому
что он в действительности умел писать теперь только левой
рукой, а правой писать не умел. Повторить фразу, которая
заключает в себе нечто несоответствующее его состоянию, было
для него невозможным» [35, с. 341].

Связь воображения с речью, открытая в этих наблюдениях
Блейлера и его школы и подтвержденная анализом детской
психологии, важна прежде всего потому, что здесь отчетливо
обнаруживается различие между левым речевым полушарием,
не прикрепленным к конкретной ситуации, и правым полушари-
ем, всегда оперирующим только в реальном времени. Для пра-
вого полушария все его высказывания должны быть истинны-
ми — ложными могут быть только утверждения левого
полушария.

Этот вывод чрезвычайно важен для уяснения соотношений
между левым полушарием и логикой, в частности двузначной,

основанной на различении истинных и ложных высказываний.
Логические системы позволяют на основании определенных
правил установить, является ли полученное (из истинного или
ложного) высказывание истинным или ложным. Не приходится
сомневаться в том, что такие правила (как и само
категориальное разграничение истины и лжи) могут быть со-
отнесены именно с левым полушарием. Логический критерий
истинности — ложности не имеет ничего обшего с той адекват-
ностью некоторым реальным ситуациям, которая составляет
характерную черту поведения правого полушария в целом, не

Рис. 13. Специализированные устройства для ввода (зона Брока) и вывода
(зона Вернике) устной речи в левом полушарии

способного отрешиться от конкретной специфики данной
ситуации.

Поэтому едва ли можно считать удачной ту кибернетичес-
кую модель мозга, которую недавно предложил М. Арбиб.
Критикуя подход, при котором'информация, вводимая в маши-
ну, обязательно задается в языковой форме. Арбиб предложил
несловесную модель, оперирующую непосредственно с сигнала-
ми из среды. Но машина Арбиба настолько же далека от чело-
веческого мозга, как далеки от поведения обычного человека те
мудрецы из Лапуты в «Путешествиях Гулливера» Свифта, ко-
торые решили не пользоваться словами, а всякий раз показы-
вать ту вещь, о которой идет речь.

Если модель должна воспроизводить существенные черты
общей структуры мозга, то в ней нужно добиваться соединения
несловесной «исполнительной» подсистемы, работающей в ре-

жиме реального времени и в этом отношении аналогичной пра-
вому полушарию, с планирующей «законодательной» подсисте-
мой, которая в существенной степени занята построением язы-
ковых (и логических) высказываний. Функции такой подсисте-
мы в известной мере были бы аналогичны роли левого полу-
шария.

ГРАММАТИКА И СМЫСЛ

Грамматический анализ (разбор) и синтез (порожде-
ние) предложений, с одной стороны, и смысловой анализ и синтез
речевых высказываний, с другой, в центральной нервной системе
разделены между двумя полушариями. Левое полушарие ана-
лизирует (разбирает) и синтезирует (порождает) предложения,
.используя всю грамматическую информацию и лишь ту (отно-
сительно небольшую) часть информации о значении слов, кото-
рая прямо примыкает к грамматике. Так, к функциям левого
полушария относится различение предлогов «над» и «под»—
не по отношению к конкретной модели мира, а в достаточно
общем смысле, пригодном для любых ситуаций, где применимы
эти слова.

Конкретная смысловая информация о внешнем мире, со-
держащаяся в толковых словарях естественных языков (и в ана-
логичных «тезаурусах» информационных машин), хранится
и обрабатывается в правом полушарии. Приблизительную ко-
личественную оценку числа словарных единиц в этом массиве
информация можно попробовать получить на основании дан-
ных о том, что словарь иероглифов (письменных знаков, пере-
дающих смысл отдельного слова) и соответствующих им об-
разных жестов (в языке глухонемых) хранится в правом
(неречевом) полушарии.

Как показывает лингвистическая статистика, число знаков
в таких словарях (например, в полном словаре китайских иеро-
глифов) можно оценить как k-10⁴ (при 1≤k≤10), где k —
коэффициент, определяемый многообразием сфер употребления
языка или «энциклопедичностыо» передаваемых с его помощью
сведений. Величина k-10⁴ близка к среднему размеру неспе-
циализированного словаря слов естественного языка.

Реальный объем той словарной (смысловой) информации,
которая хранится в правом полушарии, значительно больше,
потому что при каждом слове, очевидно, запоминаются ассоци-
ированные с ним «толкования» или «пояснения» этого слова,
в частности с помощью соответствующих зрительных (или во-
обще пространственных) и иных образов. Значительная часть
этой информации (в отличие от собственно языковой) кодиру-

ется в правом полушарии в несловесной форме, что особенно
затрудняет сколько-нибудь реальную количественную оценку.
Оценить только лишь длину (в словах) словарного толкования
типа «стакан» — «сосуд для жидкости» недостаточно, потому
что, кроме этой информации, со стаканом ассоциированы в
правом полушарии и конкретные образы разных стаканов, ви-
денных или использованных человеком на протяжении его
жизни. Кроме того, очень большое (если не преобладающее)
число зрительных и иных конкретно-пространственных образов,
хранящихся в правом полушарии, может описываться не од-
ним словом, а двумя (например, «железная дорога») или
целыми предложениями, а то и пространными текстами.

Но число порядка k-10⁴ позволяет очень приблизительно
охарактеризовать те связи между двумя полушариями, которые
касаются словаря естественного языка. Каждое из слов этого
словаря в целом, хранящегося со всей конкретной смысловой —
не собственно языковой — информацией в правом полушарии,
должно иметь свое представительство в левом полушарии.
В нем хранятся звуковые и буквенные (в современных письмен-
ных языках, где буквы соответствуют с той или иной степенью
точности звукам) формы этих слов с соответствующей грам-
матической и абстрактной смысловой информацией.

То, что именно левое полушарие является хранилищем
конкретных «оболочек» слов, отчетливо видно из новейших ра-
бот, посвященных функциям левой лобной доли мозга ( в от-
личие от правой, нарушение работы которой ведет к потере
способности изобретать любые произвольные фигуры). При
поражении левой лобной доли больной теряет способность
быстро воспроизводить слова заданной длины, начинающиеся
с определенной буквы [28, с. 468]. Способность, дающая воз-
можность заполнять клетки кроссворда, принадлежит левому
полушарию, тогда как правое хранит в себе ключ к кроссвор-
ду — сведения о реальном мире.

Число порядка k-10⁴ характеризует, таким образом, набор
словарных соответствий между левым и правым полушариями,
хотя этими соответствиями отнюдь не исчерпывается та ин-
формация, которой два полушария могут друг с другом обме-
ниваться. Особый интерес представляет вопрос о форме, в ко-
торой информация из одного полушария передается в другое.

На основании опытов на животных (главным образом
обезьянах и кошках) высказывается гипотеза, по которой при
наличии мозолистого тела информация записывается в одном
полушарии (речевая — в левом, пространственная — в правом)
и по мозолистому телу передается из этого полушария в про-
тивоположное [24, с. 75—86]. Частичное доказательство этой

гипотезы от противного дает открытие Сперри, недавно под-
твердившего, что при врожденном отсутствии мозолистого тела
одинаковая речевая информация записывается в обоих полу-
шариях [36].

При передаче по соединительным путям (комиссурам) ин-
формации из одного полушария в другое наблюдается явление
зеркально симметричного воспроизведения. Наглядным приме-
ром может быть зеркальное письмо (в частности, у левшей),
при котором правое полушарие воспроизводит зеркальный об-
раз символа (буквы), находящегося в левом [32].

Эксперименты на обезьянах показали, что разрушение час-
ти одного полушария, вызванное воздействием алюминиевой
пасты, передается при участии мозолистого тела в зеркально
соответствующую часть другого полушария. Предполагается,
что причиной изменений в этом последнем может быть видео-
измененная рибонуклеиновая кислота [37, с. 63], в которой
многие видят носителя памяти.

Память человека во многом определяется наличием соеди-
нительных связей между левым полушарием, в котором хранят-
ся слова в их звуковых оболочках, и правым полушарием с его
запасом зрительных образов. Это наглядно видно на примере чу-
додейственной памяти С. В. Шерешевского. Объясняя способно-
сти своего восприятия слов, позволяющие ему запоминать разные
их комбинации, он говорил: «Когда я услышу слово «зеле-
ный», появляется зеленый горшок с цветами; «красный» —
появляется человек в красной рубашке, который подходит
к нему. «Синий» — и из окна кто-то помахивает синим флаж-
ком»... [38, с. 20].

Самые тонкие наблюдатели психической жизни человека —
писатели, мыслители, художники — описывают ее как непре-
рывный поток зрительных образов, у многих людей напоминаю-
щий кинофильм, который человек непрерывно смотрит внутри
самого себя. Согласно представлению о правом полушарии как
основном вместилище зрительных образов, именно там этот ки-
нофильм и должен развертываться. Тогда осмысление человеком
любого словесного высказывания можно было бы представить
себе как установление соответствий между этим высказыванием
и определенным отрезком кинофильма. По аналогии с моделя-
ми, предложенными для перевода с одного языка на другой
[39, с. 11--12], можно предложить обозначения: Τι—множест-
во словесных высказываний, Т_r — множество фрагментов «внут-
реннего кинофильма», f_l — функция, отображающая 7Y на Τι.

Для каждого фрагмента t, входящего в T_r(tТ_r), может
быть составлено его словесное описание f, такое, что f.. T_lДля осмысленных высказываний на естественном языке спра-

2 Зак. 3836 33

ведливо и обратное: каждому высказыванию t' (t't_i) можно
сопоставить некоторое t (tT_i). Нет доказательств тому, что
перевод осмысленного высказывания во фрагмент кинофильма
и обратно может осуществляться пословно: скорее, можно
предположить более сложный характер функции f_l.

Некоторые указания относительно характера кодирования
значений в Т_r могут быть извлечены, например, из строения
иероглифов в таких письменностях, как китайская. Особые
знаки для передачи глаголов в этих системах письма могут
и отсутствовать, их могут заменять сочетания двух знаков, обо-

Ряс. 14. Сложные иероглифы, получаемые с помощью «монтажа» простых

значающих предметы и соответствующих в звуковом языке
существительным: знаки для «уха» и «двери» вместе могут
означать «слушать» («подслушивать»), знаки для «воды»
и «глаза» вместе могут означать «плакать» и т.д. (рис. 14). Такой
способ изобразительной передачи того, что казалось бы не-
изобразимо, в иероглифических системах письма исследовал
С. М. Эйзенштейн (1898—1948)—один из крупнейших наших
режиссеров и теоретиков кино. По его мысли, такой монтаж
изображений предметов может передавать любую сколь угод-
но сложную идею и вместе с тем соответствует ходу ассоциа-
тивного мышления, где глагол родится из столкновения двух
результатов — начального и конечного [40, с 153].

Австрийский (а позднее английский) логик Витгенштейн,
оказавший огромное влияние на современный логический ана-
лиз языка, считал, что в каждой языковой картине мира сцеп-
ление двух предметов передает отношение между ними (т. е
соответствует по смыслу глаголу). Эти гипотезы представляют
особый интерес в свете новейших данных, по которым правое
полушарие (недоминантное) почти не понимает глаголов в от-
личие от существительных. Зрительные и пространственные
образы, которыми занято правое полушарие,— это прежде
всего образы предметов. Свойства и признаки, а также дей-
ствия позднее выделяются при анализе образов предметов.

«Безглагольность» (именной или телеграфный стиль) ха-
рактерна и для некоторых типов расстройств речи при сенсор-
ной афазии (расстройствах ввода). Один из больных с афазией
этого типа, исследовавшихся в Институте нейрохирургии
им. Бурденко, рассказывая о своей службе во флоте, не мог
употребить без подсказки ни одного глагола: война... моряк...
крейсер... Ленинград... год, два, три... корабль уже... крейсер
большой... много мальчиков (в смысле: мужчин)... народа мно-
го (воспроизвожу повторенный больным дважды рассказ по
двум записям, сделанным мной 15 лет назад).

Хотя в подобных особых случаях психологический механизм,
позволяющий говорить одними существительными без глаголов,
выступает особенно отчетливо из-за недуга, не подлежит сомне-
нию, что и у здоровых людей в норме всегда существует эта
возможность. Иначе трудно было бы объяснить, почему оказы-
вается возможным использование именного (безглагольного)
стиля для передачи внутреннего хода ассоциаций. Так, Досто-
евский в конце «Кроткой» сбивчивый внутренний монолог вдов-
ца, жена которого только что покончила с собой, передает по-
следовательностью безглагольных именных предложений:
«Только одна эта «горстка крови». Десертная ложка, то есть.
Внутреннее сотрясение». Любопытно, что Эйзенштейн именно
в таких местах «Кроткой» видел наибольшее приближение
к тому внутреннему ходу ассоциаций, которые он сам (вслед
за «Улиссом» Джойса) хотел передать в своем киноискусстве
[40. с. 120—121].

В поэзии XX века как русской, так и западноевропейской
[41], именной стиль стал характерной чертой крупнейших
лирических поэтов. Хотя он был намечен уже у таких больших
лириков XIX века, как Фет (достаточно напомнить его «Шепот,
Робкое дыханье...», «Это утро, радость эта»), его распростра-
нение связано с поздним периодом творчества Блока. Именной
стиль обнаруживается в тех стихотворениях, строфах, строках,
где выступает запись ощущений поэта как таковая:

Ночь. Улица. Фонарь Аптека
Бессмысленный и тусклый свет.

В. Б. Шкловский вспоминает слова Блока о том, что ему
самому писание стихов напоминало перевод текста на его соб-
ственном языке в текст на языке обычном, причем иногда пере-
вод не доводился до конца. Можно предположить, что именным
стилем часто писались наиболее индивидуально-лирические
фрагменты, как бы сохраняющие строение первоначального
текста.

В современном русском языке именные предложения всегда
воспринимаются в плане настоящего времени. В них можно

2· 35

видеть конкретную пространственно-временную локализацию
речи, что подчеркивается и частым включением указательного
местоимения этот. Поэтому с чисто лингвистической точки зре-
ния кажется вероятной гипотеза о том, что в именном стиле
могут сказаться характерные черты значений, соотносимые
с правым полушарием, которое связано с ориентацией в реаль-
ном пространстве — времени.

Известный французский математик Р. Том, занимающийся
построением топологической модели языка, высказал гипотезу,
по которой так называемая «глубинная структура» языка
(основное смысловое строение фразы) — это наше чувственное
восприятие внешнего мира, тогда как «поверхностная структу-
ра» (отражаемая в реальных грамматических формах) принад-
лежит самому языку [42, с. 121]. Это предположение с точки
зрения структуры мозга равносильно допущению, что зритель-
ные и другие наглядные восприятия, образующие «кинофильм»,
демонстрируемый в правом полушарии, описываются посредст-
вом звукового языка в левом полушарии.

ГРАММАТИКА ЛЕВОГО ПОЛУШАРИЯ

Благодаря хранящейся в левом полушарии грам-
матической информации оно может манипулировать словами,
сочетая их самыми разнообразными способами. В естествен-
ном языке грамматически правильные сочетания слов далеко
не всегда являются осмысленными. Это было отчетливо выяв-
лено в современной математической теории грамматик, где
поэтому строго различается грамматическая правильность
и осмысленность: достаточно напомнить хрестоматийный при-
мер Н. Хомского «Зеленые идеи яростно спят». Математичес-
кая теория грамматик вся строится на описаниях грамматичес-
ки правильных предложений, которые могут быть заведомо
и неосмысленными.

Математическая теория грамматик нашла особенно широкие
приложения в теории языков программирования для вычисли-
тельных машин [39]. Существенной идеей теории является
разграничение нетерминальных (вспомогательных или проме-
жуточных, собственно грамматических) символов, содержатель-
но соответствующих синтаксическим категориям (предложение,
группа сказуемого, группа подлежащего, имя существительное,
глагол), и символов терминальных, соответствующих конкрет-
ным словам языка. Вывод предложения в порождающей грам-
матике начинается с самых абстрактных нетерминальных сим-
волов [например, символ, соответствующий содержательно
предложению (Пр), может быть заменен сочетанием символом

ГрИм — Группа Имени (подлежащего), и ГрСк — Группа Ска-
зуемого]. В конце вывода должна быть получена цепочка тер-
минальных символов—конкретных слов (рис 15).

Быстрому развитию математической теории грамматик спо-
собствовало то, что, как обнаружил в конце 50-х годов нашего
века Н. Хомский, хорошо к этому времени разработанный ап-
парат математической логики отвечает требованиям теории
1рамматик. Идеей, по существу новой для грамматик, было
рассмотрение правильно построенных цепочек (независимо от
их осмысленности) и правил их порождения как основного

Рис 15, Вывод предложения (дерево в порождающей грамматике)

Нетерминальные символы;   Пр — предложение,   ГрИм — группа имени,   ГрСк — группа
сказуемого,   Г л — глагол,   Прил —- прилагательное.   Сущ — имя   существительное.
Терминальные символы   Современная, кибернетика, удивляет, каждого, ученого

объекта лингвистики. На этом пути лингвистика сблизилась не
только с логикой, но и с другими науками о знаках, рассмат-
ривающими текст как главный предмет исследования (в ка-
честве примера можно сослаться на правила построения фоль-
клорных текстов, разрабатываемые вслед за В. Я· Проппом
многими учеными).

В математической теории грамматик грамматики рассмат-
риваются как эквивалентные логическим машинам — автоматам
определенных типов, а автоматы — как эквивалентные грам-
матикам [43, 44]. Этот подход к теории порождающих грам-
матик приводит к построению автоматной грамматики, пред-
ставляющей синтез фраз языка как работу определенного
логического устройства. Обратная задача — анализ языка —
практически очень важная для языков программирования [39],
решается на основании понимания распознавания как процес-
са, обратного синтезу.

Такой подход к грамматикам по существу заложил принци-
пы математической теории соотношения между языком и ма-
шиной, к которой в широком смысле примыкают гораздо более
общие идеи А. Н. Колмогорова (и Неймана) о связи между
программой и объектом, который она строит. Теория грам-
матик в их отношении к автоматам, бурно развивавшаяся
в последние двадцать лет после выхода в свет в 1956 г. первой
статьи Хамского, может поэтому оказаться очень важной и для
построения языкового «процессора», моделирующего работу
левого (речевого) полушария. Тем не менее до настоящего вре-
мени теория в основном применялась к искусственным машин-
ным языкам, в особенности к языкам программирования, а не
к естественным. Развитие теории грамматик почти целиком
осуществлялось математиками.

Ситуацию можно сравнить с той, которая когда-то имела
место в математической логике. Начиная с Лейбница, крупней-
шие мыслители решали проблемы этой науки как бы «впрок».
Лишь в 40-х годах нашего века оказалось, что тем самым были
созданы основы для построения современных вычислительных
машин. Точно так же абстрактная математическая теория
грамматик при дальнейшем ее развитии может явиться мощным
инструментом для описания на единой основе разных форм
деятельности, которые можно соотнести с работой левого полу-
шария: логического вывода, построения грамматически пра-
вильных фраз и решения вычислительных задач. В разной сте-
пени каждый из этих видов деятельности уже теперь модели-
руется с помощью вычислительных машин, представляющих
собой аналог левого полушария мозга.

Экспериментальная психология показывает, что человек
одновременно может хранить в кратковременной памяти не
более 7±2 отдельных дискретных единиц, например слов.
В романе Киплинга «Ким» описывается способ тренировки па-
мяти, когда человеку на мгновение показывают несколько ка-
мешков и предлагают запомнить, сколько их было. Как ни
тренироваться, за один «такт» работы оперативной памяти
человеку никак не удается запомнить больше, чем пять-девять
камешков.

Как предположили В Ингве и Н. Хомский, в грамматике
некоторых естественных языков (в частности, английского)
наблюдаются те ограничения, наложенные на деревья пред-
ложений, которых можно было бы ожидать исходя из этой
модели, построенной с учетом данных экспериментальной пси-
хологии. В частности, один и тот же нетерминальный символ
(например, Гл — глагол) ограниченное число раз может быть
заменен сочетанием, включающим тот же символ (Гл): глагол

идти может зависеть от глагола хотеть (хотеть идти), но от
самого глагола идти другой глагол уже не может зависеть. Но
это еще не проверено строго для многих языков [ср.· 44, с. 242,
280].

Можно предположить, что при дальнейшем исследовании
проблемы связи объема памяти человека с допустимой формой
деревьев предложений нужно будет прибегнуть и к различению
двух видов памяти, соотносимых с двумя полушариями. Левое
(точнее, доминантное) полушарие, которое в основном и заня-
то построением речевых высказываний, по-видимому, запомина-
ет схемы структуры в гораздо большей степени, чем сами кон-
кретные словосочетания, образующие эти структуры, β отличие
от него правое полушарие помнит целостные (глобальные)
единства, которые в нем не делятся на составные части.

15 лет назад автор описал одного больного с поражением
левого полушария, который сам очень точно сформулировал
особенности своей речи: «я не могу по буквам, я могу по сло-
вам» [19] Больные с поражением левого полушария не могут
писать отдельные буквы, но могут написать сразу свое имя
как единое целое [45], точно так же, как они часто не могут
строить новые фразы, но в состоянии произнести стандартное
словосочетание — клише.

При   исследовании    особенностей    смысловых    ассоциаций
у больных после кратковременного выключения   левого    полу-
шария обнаруживается, что    большинство    таких    ассоциаций
составляют стандартные словосочетания — клише   В ответ    на
слово голубой больной говорит: голубой небосвод, голубое не-
бо, на слово голодный — голодный год, на слово страх — без-
отчетный страх (при выключении противоположного    полуша-
рия типичными будут ответы, при которых сохраняется смысл
   слова, передаваемый его синонимом:   голубой — светлый,    го-
   лодный — несытый,   страх — ужас)    Современная лингвистичес-
   кая семантика, успешно изучающая возможные правила     по-
строения стандартных словосочетаний-клише типа безотчетный
страх, вплотную подошла к описанию одной из важных языко-
вых функций правого полушария.

Разницу между правым и левым полушариями в этом смыс-
ле можно соотнести с различием между грамматическими пра-
вилами построения высказываний и словарем, где некоторые
высказывания могут храниться как целые единицы.

Постановка вопроса о соотношении грамматики и устрой-
ства (автомата), который ею пользуется, уже в настоящее
время приводит к некоторым интересным результатам в теории
грамматик. В частности, исследованы соотношения между
сложностью грамматики (длиной правил и числом нетерми-

нальных вспомогательных символов) и сжатостью вывода
в ней некоторой цепочки: сокращение («сжатие» или «ускоре-
ние») вывода цепочки приводит к возрастанию сложности пра-
вил [44, с 66—70]

Исследования отношений между грамматиками и автомата-
ми уже сейчас составляют один из наиболее разработанных
разделов теории искусственных языков программирования [39].
Некоторые из полученных результатов связаны и с опытами
машинной обработки текстов на естественном языке. В частно-
сти, развитие теории автоматов с магазинной памятью прямо
было связано с совершенствованием модели обработки текстов
по принципу «последний записанный первым считывается».
Этот принцип представляет интерес и для психологии восприя-
тия текста человеком.

Используемые в настоящее время вычислительные машины
настолько существенно отличаются от «двухмашинного» ком-
плекса человеческого мозга, что трудно было бы ждать воз-
можности удовлетворительного моделирования всех специфи-
ческих особенностей человеческого понимания языкового текста
на этих машинах. Но принципиально дискретный характер
операций, совершаемых над языками (как естественными, так
и искусственными — логическими) левым полушарием, делает
уже в настоящее время вполне реальной возможность построе-
ния таких программ, которые могли бы воспроизводить некото-
рые процессы анализа и синтеза речи в левом полушарии. Эти
процессы включают переработку как грамматической информа-
ции, так и такой смысловой, которая непосредственно связана
с грамматической.

Многие смысловые категории, в одних языках выраженные
особой грамматической формой, в других языках скрыты в сло-
варных значениях слов и словосочетаний: для русского языка
значение «заставить кого-нибудь сесть» (на стул и т. п.) вы-
ражается особым производным от глагола сесть — усадить,
в других же языках может понадобиться для передачи такого
смысла целое сочетание слов. Понятие «иметь» не только во
многих естественных языках ( как в русском у меня есть), но
и в логических, связывается с глаголом «быть» (и с квантором
существования $).

Весьма вероятной представляется гипотеза, по которой
всеми этими смысловыми отношениями, а возможно, и всеми
абстрактными глагольными смыслами (типа дать), для которых
Р. Том предложил топологические модели [42, 46], может
ведать левое полушарие, поскольку это — внутриязыковая грам-
матика смыслов (напомним, что правое полушарие вообще ис-
пытывает большие затруднения при восприятии глаголов).

Точно так же логизированный характер таких отношений, как
«над»—«под» («верх»—«низ»), делает вероятным отнесение
соответствующих слов и их смыслов к компетенции левого
полушария. Но проведение четкой границы между такими
внутриязыковыми смыслами, которые можно определить в пре-
делах этой грамматики, и значениями, требующими обращения
к внешней среде, затруднительно.

При электрошоке, «выключающем» правое полушарие, для
больных становятся характерными многочисленные смысловые
ассоциации, заменяющие одно слово другим, тождественным
или противоположным ему по смыслу: сытый — наевшийся,
голодный.

Такие больные легко перечисляют весь набор признаков,
которые могут быть у какого-нибудь предмета: жилище —
многоэтажное, деревянное, каменное, они иногда заменяют смы-
словые ассоциации чисто грамматическими, например, в ответ
на слово забота говорят заботиться о ком-нибудь другом, в от-
вет на слово злоба — кто-нибудь злится на что-нибудь.

СЕМАНТИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ ПРАВОГО ПОЛУШАРИЯ

Л. Витгенштейн в поздних своих работах пришел к
мысли, что грамматика языка определяет абстрактные простран-
ства свойств или качеств известного типа: например простран-
ство цветов, включающее «красный», «синий», «зеленый»,
пространство звуковых признаков и т. п. Согласно изложению
этой мысли Витгенштейна, которое принадлежит Расселу,
о какой-нибудь части стены можно сказать, что она красная,
или синяя, или зеленая, или что она любого цвета. Последнее
утверждение будет ложным, но не бессмысленным в отличие
от утверждения, что стена—громкая. Пространство цветов за-
дается левым полушарием.

«Пространством» называется собрание всех возможных
осмысленных признаков (например, цветовых). Данные внеш-
него опыта (в терминах двухмашинного комплекса — получае-
мые правым полушарием) нужны для того, чтобы определить
реальный цвет стены— красный, а не синий, тогда как язык
задает набор возможностей, из которых человек выбирает не
только осмысленное, но и истинное [49, с. 199—200]. В некото-
рых условиях может быть достаточным только утверждение, что
поверхность окрашена в какой-либо цвет [50, с. 191]. На более
специальном языке лингвистической семантики это можно
назвать явлением нейтрализации смысловых противопоставле-
ний, которые в данном контексте снимаются.

К очень близкому пониманию семантической организации

языка подходит в своей топологической модели Р. Том. Он
полагает, что над обычным пространством — временем нашего
восприятия (в излагаемой модели характерным для правого
полушария) надстраиваются различные языковые пространства
(«семантические поля») (в данной модели характерные для
левого полушария) — такие вторичные более конкретные приз-
наки, как цвета, пространства свойств, образованных на осно-
ве эвклидова (обычного) пространства (сила, скорость и т. д.),
наконец, пространства качеств, связанных с человеческой дея-
тельностью (смелость, осторожность и т. д.) [42, с. 118].

Формализация модели, отчасти сходной с мыслями Витген-
штейна, лежит в основе теории семантической информации Бар-
Хиллела и Карнапа [43]. Как поясняет Бар-Хиллел основную
идею этой теории, «содержанием высказывания признается
класс всех возможных состояний мира, которые несовместимы
с этим высказыванием» [51, с. 35]. Например, утверждение «Эта
стена — красная» исключает утверждение «Эта стена — не
красная». Иначе говоря, в теории семантической информации
развивается мысль старых логиков, учивших, что «во всяком
утверждении заключено отрицание».

В работе Бар-Хиллела и Карнапа вводится логический язык,
состоящий из конечного числа η индивидов и π предикатов, кото-
рые признаются взаимоисключающими или несовместимыми
Друг с другом. Описание состояния Ζ представляет собой конъ-
юнкцию η простых высказываний типа Ρ (а) («а обладает свой-
ством P»). Каждый предикат соотносится с его отрицанием
Р(а) («а не обладает свойством Р»). Поэтому всего есть
2лл возможных описания состояния. Для каждого описания
состояния Ζ существует мера m(Z) такая, что

0 ≤ т (Ζ) ≤ 1.

Функция меры понимается Карнапом как абсолютная логи-
ческая вероятность. Для неложного высказывания i область
R(i) является совокупностью всех описаний состояния, для ко-
торых i сохраняет силу. Тогда m(i) определяется как сумма
m(Z) по всем Z, которые содержатся в R(i).

Мера семантической информации cont(i) определяется как

cont (i) =-- т () i = 1 —т (i).

Как поясняет это определение Бар-Хиллел, «чем больше логи-
ческая вероятность утверждения, тем меньше мера его содержа-
ния... Наиболее простым математическим отношением, удов-
летворяющим этому требованию, является дополнение до 1»
[51, с. 38].

По-видимому, построения этого типа представляют собой не-
которую формализацию семантических утверждений о действи-
тельности, содержащихся в теории Витгенштейна.

Основную трудность представляет разграничение тех логиче-
ских признаков, которые можно считать внутриязыковыми, и
конкретных признаков, определение которых невозможно без об-
ращения и ко всему богатству знаний о внешней среде, храни-
мых (и демонстрируемых в «кинофильме») в правом полушарии.
Сколько-нибудь ясную ориентацию в проблеме соотношения
грамматики языка и внеязыковых значений, по-видимому, могут
дать такие опыты сравнения всех известных естественных и ис-
кусственных языков, которые бы позволили выявить универса-
лии, присущие большинству грамматик.

Если в каком-либо языке такая универсалия (например,
время) выражается не грамматически, а особым словом, ее ско-
рее всего можно отнести к сфере влияния левого полушария.
Смысловые преобразования (трансформации по Хомскому) ти-
па Цезарь умер → Цезарь был убит можно предположительно
отнести к области компетенции левого полушария, тогда как
преобразования, требующие обращения к сведениям о внешнем
мире, типа объяснений многих слов — названий конкретных
предметов в толковых словарях, хранятся в правом полушарии.

Увлекательную проблему представляет то, в какой мере
синонимические преобразования целых предложений, которыми
много занимается современная лексическая семантика, могут
быть соотнесены с информацией, передаваемой из одного полу-
шария (правого) в другое (левое) и обратно. Одна и та же
картина (например, телефильм о спортивном состязании)
может быть описана разными словесными способами, которые
в определенном смысле эквивалентны (синонимичны) друг
другу.

Синонимические отношения смыслового тождества между
знаками, хранимыми в разных полушариях, можно предполо-
жить для письменного языка в тех случаях, когда одинаковые
смыслы передаются либо иероглифом (например, арабской или
римской цифрой 3, III), либо сочетанием букв, которое соотнесе-
но с последовательностью звуков (три). Согласно данным, полу-
ченным при электросудорожном шоке, установление смыслового
тождества между разными иероглифическими обозначениями
одного и того же числа (арабской или римской цифрами) осуще-
ствляется левым полушарием. Правое полушарие объединяет
в одну группу иероглифы одного тина (например, римские циф-
ры), отделяя их от иероглифов другого типа [52, с. 109, 111].

Физический символ υ употребляется как иероглиф, но соот-
ветствующее ему слово устного языка «скорость» не всегда имеет

в точности то же значение, что видно из строки Мандельштама
«Свет размолотых в луч скоростей». Такое образное переосмыс-
ление математических и других научных терминов происходит
не только в искусстве, но и в некоторых научных текстах.

В левом полушарии грамматическая информация хранится
в форме, общей для разных языков, видимо, благодаря наличию
некоторых генетически передаваемых форм записи этой инфор-
мации. Как предположил Хомский, с мнением которого согласны
и крупнейшие специалисты в области молекулярной биологии
[53], существуют общие для всех людей (для Homo sapiens
как вида) врожденные предпосылки усвоения языка.

Только этим можно было бы объяснить скорость усвоения
любого языка двухлетним ребенком, оказывающимся в соответ-
ствующей языковой среде, и возможность быстрого усвоения
грамматики нового языка после того, как изучен родной язык.
Но следует подчеркнуть, что легкость и скорость усвоения отно-
сятся именно к грамматике языка (включая и некоторые слова
наиболее общего характера), хранимой в левом полушарии, а не
ко всем оттенкам значений слов, которые следует соотнести
с правым полушарием.

Напротив, усвоение значений слов оказывается процессом
чрезвычайной длительности, в какой-то степени не прерываю-
щимся на протяжении всей жизни человека. Как убедительно
показали эксперименты Л. С. Выготского и других психологов,
для ранних этапов усвоения языка характерно такое соединение
разных значений слова в одном комплексе, следы которого до-
статочно долго сохраняются и позднее.

Особенно отчетливо это явление обнаруживается в младен-
ческом лепете. Отдельные звукосочетания в этом лепете (еще до
усвоения родного языка) служат как бы фамильным именем
для целого комплекса предметов, соединенных по случайным
признакам. Так, годовалый Костя звукосочетанием хь называл
горячую кастрюлю, горячую лампу, грелку (хотя бы и пустую)
и батарею центрального отопления — даже летом, когда она хо-
лодная.

У североамериканского индейского племени команчей дети
в возрасте примерно от одного до трех лет (пока они не овладели
полностью обычным языком племени) творили-со взрослыми на
особом детском языке (с очень небольшим словарем— порядка
40 = 2²· 10 слов — и упрощенным звуковым составом). Каждое
из слов (и одновременно предложений) .характеризовалось
широкой комплексностью значений: одно и то же слово ?uma:?
(где ? — звук, похожий на последний звук разговорного русско-
го отрицания произносимого как (н'е?) могло означать «краси-
во!», «хорошо!», «славно!», «дай-ка я тебя причешу!», «дай-ка

я тебя одену!» (слова матери ребенку), «вот красивое платье!»,
«смотри, вот красивая игрушка!», «любая яркая или цветная
вещь, привлекательная для ребенка», «красный», «желтый»,
«синий» [54, с. 245—246].

Фамильными именами, относящимися к разнородным пред-
метам, оказываются и многие слова бесписьменных языков так
называемых первобытных племен. В австралийском языке аран-
та одно и то же слово ngu обозначает корни водяной лилии,
скрытые под водой, спящих людей и сон; кости человека (неви-
димые, как и подводные корни) и вопросительное местоимение,
относящееся к человеку, не видимому для говорящего.

Предположение о том, что объединение казалось бы разно-
родных (со строго логической точки зрения, присущей левому
полушарию) предметов в один комплекс характерно именно для
правого полушария, может быть подтверждено эксперименталь-
но. При электросудорожном шоке, выключающем на время ле-
вое полушарие, больной нередко поясняет значение слов, пере-
числяя все элементы такого комплекса: слово вода вызывает
у него комплекс — лето — купаться — соревнование — плава-
ние — жарко: слово купаться вызывает у него комплекс поло-
тенце — быть в воде — рыбалка.

Как в истории языка отдельного ребенка после младенчества,
так и в истории каждого из естественных языков осуществляется
постепенное развитие в сторону таких слов, которые были бы
однозначными терминами. На раннем этапе усвоения родного
языка ребенок еще не знает значений подавляющего большинст-
ва слов, но быстро выучивается их свободному грамматическому
соединению. Такая полубессмысленная детская болтовня может
считаться хорошей тренировкой тех способностей, которые
у взрослого локализованы в левом полушарии.

Подобные грамматически правильные, но не осмысленные
тексты под влиянием детской речи проникают и в литературу для
детей (например, стихи из «Алисы в стране чудес»). Сходными
оказываются и высказывания при некоторых формах шизофре-
нии, что можно было бы связать с известной гипотезой о возвра-
щении при этой болезни к некоторым психическим чертам, при-
сущим раннему детству. Сходные тексты производятся при пора-
жении лобных долей мозга [33, с. 54].

Уточнение смысла тех слов, которыми пользуются ребенок,
осуществляется, по выводам Выготского, примерно к школьному
возрасту, когда (после усвоения письма) ребенок может пользо-
ваться словами, соответствующими не комплексу разнородных
предметов, а некоторому понятию. Развитие от комплексного
мышления к логизированному понятийному в терминах двухма-
шинной модели описывается как развитие от типа, характерного

для правого мозга, к типу, характерному для левого мозга. При
выключении левого полушария во время электросудорожного
шока больной теряет способность понимания абстрактных тер-
минов, имеющих понятийные значения (здоровье, злоба, ра-
дость, религия и т. п.), при полном сохранении понимания на-
званий конкретных предметов.

Развитие от комплексных значений к понятийным затрагива-
ет только некоторые слова языка (и в разной мере у разных го-
ворящих). Это развитие приводит в конце концов к искусствен-
ным логическим языкам с предельной однозначностью. Но обна-
руживаемые уже в парадоксах и проясняемые в теореме Геделя
55] ограничения, наложенные на такие однозначные системы,
заставляют полагать, что стремление к однозначности не может
дать окончательных результатов не только в естественных язы-
ках, но и в искусственных.

Значение одного слова в естественном языке не отграничено
резко от значений всех остальных слов. Язык запрещает смеши-
вать значения разных слов только в пределах одной сферы зна-
чений: слово собака не может быть смешано со словом кошка,
но уже к человеку (в хулительном смысле) или к воину (в каче-
стве его восхваления во многих древних языках) его вполне
легко относят. Благодаря такой свободе в употреблении слов
все говорящие понимают друг друга при различиях в возрасте,
знаниях, взглядах. Взаимное непонимание (например, при науч-
ных обсуждениях) возникает именно при попытках четко раз-
граничить слова.

Нильс Бор, на протяжении всей своей жизни много размыш-
лявший о структуре языка, полагал, что ключевые слова есте-
ственного языка, относящиеся к психической деятельности чело-
века, всегда используются хотя бы в двух (если не более) разных
смыслах — например, «воля» в значении «желания» и «свободы»,
«возможности осуществлять желания» (русское вольному воля).
Бор полагал, что каждое такое слово тем самым относится хотя
бы к двум разным «плоскостям» деятельности. Моделью значе-
ний слов ему представлялась риманова поверхность поля функ-
ций [56].

Несомненно, что принципиально многозначность использует-
ся в поэтическом языке. Его особенностью согласно Колмогоро-
ву является соотношение β ≤ γ, где γ — мера всех синонимиче-
ских преобразований в данном языке, а β — коэффициент, харак-
теризующий ограничения, наложенные на текст поэтической
формой. Энтропия языка Η = γ + h, где h — информационная
емкость (мера смысловой информации). Невыполнение неравен-
ства означало бы невозможность выразить заданные мысли
в данной поэтической форме.

При существенно увеличивающемся β, характерном для опре-
деленных периодов истории литературы, неравенство выполнимо
только при существенном увеличении многозначности слов путем
образных их употреблений, характеризующих именно поэтичес-
кий язык. Поэтому, например, сложность строфики (и рифмовки)
«Божественной комедии» Данте в известной мере уже обуслов-
ливает характер изощренной образности поэмы. Такие образные
употребления позволяют достичь «параллельной» передачи не-
скольких значений в одном слове и вместе с тем повышают вели-
чину γ. Оценка последней для обычного языка может быть про-
изведена внутри данного языка при сравнении разных языковых
описаний одной и той же ситуации (одного и того же фрагмента
кинофильма) или же путем сличения разных переводов одного
и того же иноязычного текста. Хотя перевод в принципе осуще-
ствляется в пределах чисто языковых, требуемые для него смыс-
ловые отождествления не могут избежать обращения к внеязы-
ковой информации.

Согласно гипотезе о работе мозга как двухмашинного комп-
лекса, можно предположить, что поэтическое творчество (как
и всякое осмысленное использование естественного языка) осу-
ществляется обоими полушариями. Все собственно языковые
(грамматические в самом широком смысле) операции над поэти-
ческим текстом осуществляет левое полушарие, тогда как неязы-
ковая сторона поэтических образов, связанная с поэтическим
видением мира, относится к правому полушарию. Весьма веро-
ятно, что с ним же связано и музыкальное оперирование со зву-
ками речи как с неречевыми целостными комбинациями (подбор-
звуков в целом — в определенном смысле «непрерывном» — тек-
сте, частным и наиболее широко известным случаем которого
являются звуковые повторы), хотя установление звуковых ассо-
циаций между индивидуальными парами слов относится к веде-
нию левого полушария.

ОТ ЖЕСТА К СЛОВУ

В ходе исследования соотношения между функциями
левого и правого полушарий установлено, что в индивидуальном
развитии каждого ребенка (как и в истории всего человечества
как вида) это соотношение устанавливается постепенно.

У современного человека есть генетическое предрасположе-
ние к тому, чтобы именно левое полушарие взяло на себя функ-
ции речевого. Те части левого полушария, которые у взрослого
человека представляют собой специализированные устройства
для переработки речевой информации, по величине больше
соответствующих частей правого полушария у подавляющего

большинства людей (рис. 16. а). При вскрытии увеличение этих
областей отмечено у 65 из 100 нормальных людей, примерно
одинаковая величина их (рис. 16, б) — у 24, а обратное увеличе-
ние соответствующих частей правого полушария (генетически
предопределенная наклонность к тому, чтобы быть левшой
с правым речевым полушарием) — у 11 [57, 153].

Число порядка 90% для генетически предопределенного пре-
обладания речевых функций левого полушария получено и по
другим данным [58]. Число левшей в разных обществах колеб-
лется вокруг величины порядка 15%, но при этом только

Рис. 16. Морфологическая асимметрия двух полушарий мозга:

α — мозг с преобладанием речевых зон левого полушария,
обоих полушарий (по Гешвинду)

ί — симметричное развитие

у 25—50% левшей не только левая рука является основной, но
и правое полушарие является речевым. Особенно важно то, что
у детей, умерших сразу после рождения, уже есть эта асиммет-
рия полушарий, что подтверждает ее генетическую предопреде-
ленность. Левое полушарие уже в младенческом возрасте реаги-
рует именно на речевые звуки.

Но эта возможность реализуется у ребенка не сразу. На
самом раннем этапе усвоения речи в этом процессе участвуют
оба полушария. У детей-- правшей до пяти лет поражение пра-
вого полушария может вести к нарушению речи — афазии. Нао-
борот, если в этом же раннем возрасте левое полушарие пораже-
но травмой или болезнью, его функции может принять на себя
правое полушарие, становящееся речевым.

Эксперименты последнего времени показали, что по положе-
нию руки во время письма легко можно отличить левшу с пра-
вым речевым полушарием от левши, у которого, как и обычно
у правши, речью управляет левое полушарие [34, с. 816]
(рис. 17).

В возрасте «от двух до пяти» дети обучаются языку так, что
грамматика родного языка закрепляется в речевом полушарии
на всю жизнь. Если в этом возрасте ребенок не получает возмож-
ности овладеть речью, он лишается способности говорить.
«Волчьи дети», подобные Маугли, описанному в «Книге джунг-
лей» Киплинга, выросшие не среди людей, а в лесу, среди
животных, потом, оказавшись в человеческом обществе, могут
научиться всего лишь нескольким словам. Всего известно не-
сколько десятков таких случаев. Лучше всего описан случай
с мальчиком, найденным в лесу на юге Франции во времена

a) 6)

Рис. 17. Положение руки при письме в зависимости от функции двух полу-
шарий для левши (а) и для правши (б)

На верхних рисунках доминантное полушарие совпадает с полушарием, управляющим
рукой, на нижних — не совпадает (инвертированное положение руки)

Наполеона. Блестяще одаренный врач Итар, пытавшийся обу-
чить мальчика речи, оставил подробное описание своих опытов
(по книге Итара, недавно переизданной во Франции, поставлен
фильм Трюффо «Ребенок-дикарь», где сам Трюффо играет роль
Итара). Несмотря на все усилия Итара, мальчик, уже к тому
времени далеко переросший возраст усвоения речи, обучился
лишь небольшому числу слов, не превышающему двух десятков.
Очевидно, нейрофизиологический (и биохимический) механизм,
позволяющий записать грамматику родного языка в речевом
полушарии, после пятилетнего возраста уже не работает.

Все остальные языки человек выучивает позднее через соот-

несение с теми универсальными языковыми правилами, которые
и реализованы на примере этой грамматики в его речевом полу-
шарии. Шерешевский, запоминавший слова родного или знако-
мого ему языка с помощью зрительных ассоциаций, слова неиз-
вестного языка (как и бессмысленные звукосочетания) запоми-
нал с помощью звуковых ассоциаций с уже знакомыми ему
словами других языков, а также вспомогательных зрительных
ассоциаций [38, с. 31]. Подобные факты позволяют думать, что
для запоминания слов и форм новых языков используются ассо-
циации между ними и уже известными языками — прежде всего
родным.

Особый интерес представляют данные, судя по которым овла-
дение новым языком связано с недоминантным (в норме пра-
вым) полушарием [59], в котором осуществляются различные
ассоциативные операции. Но эти ассоциации с новым языком
возможны только на основе уже усвоенного языка.

Если универсальные языковые правила (как и предрасполо-
женность к речевым функциям левого полушария) и передаются
генетически, то из этого не следует, что тем самым передается
языковое поведение. По общей формулировке нашего великого
биолога Северцова, наследуется не поведение, а только способ-
ность к поведению. Но эта способность к речи может быть реа-
лизована лишь при наличии среды людей, которые говорят с ре-
бенком. Генетически запрограммирован и критический возраст,
после которого нельзя уже обучиться языку.

После того, как грамматика родного языка уже усвоена
ребенком, левое полушарие постепенно все больше и больше
узурпирует функции, связанные с речью на родном языке. Этот
процесс постепенного возрастания асимметрии двух полушарий
длится чрезвычайно долго — почти на протяжении всей жизни
человека. Правое полушарие в течение всей человеческой жизни
продолжает обогащаться знаниями о мире, расширяющими сис-
тему значений слов. Это сопровождается постепенным торможе-
нием (в норме) тех функций правого полушария, которые внача-
ле связаны с речью. У тех правшей (чаще всего женщин),
у которых менее выражена асимметрия функций полушарий,
речь, еще связанная и с правым полушарием, может мешать
выполнению пространственно-зрительных задач, специфических
для данного полушария. В принципе, из опытов на животных из-
вестно, что если полушария дублируют работу друг друга, они
работают существенно менее эффективно.

Известен и случай, когда, наоборот, аномальное развитие
левого полушария, вынужденного в возрасте «от двух до пяти»
заняться «не своим делом» — пространственно-зрительными вос-
приятиями, затормозило обучение родному языку [19, с. 79—80].

У американского мальчика этого возраста заметили странную
особенность: он ничего не говорил, но начал писать, в частности
умел писать названия телевизионных программ и тексты коммер-
ческих реклам. В раннем детстве родители, уходя на работу,
оставляли его играть в манеже перед включенным телевизором.

Количество зрительной информации, передаваемой за отно-
сительно небольшой промежуток времени телевизором, огром-
но — оно сопоставимо с количеством информации в целой книге.
Поэтому оба полушария мозга мальчика, главным собеседником
которого в раннем детстве был включенный телевизор, оказа-
лись забитыми этой колоссальной разнообразной зрительной
информацией, в частности коммерческими рекламами, прерыва-
ющими все передачи. Когда мальчик заговорил, его речь была
типичной речью «правого мозга» — он произносил названия от-
дельных марок машин, но не целые предложения. Врачи предпо-
ложили у него «детскую шизофрению».

При всей расплывчатости этого последнего термина история
болезни мальчика согласуется с гипотезой, по которой шизофре-
ническими называются чаще всего расстройства, связанные
с нарушениями нормальных соотношений между двумя полуша-
риями, иногда (как в данном случае) с преобладанием правого
полушария. История мальчика, который не мог говорить, поучи-
тельна еще и потому, что она говорит о серьезности, с которой
в наш век нужно отнестись к проблемам общения в таких кол-
лективах (в кибернетическом смысле), как телевизор — «правый
мозг» — «левый мозг» (рис. 18). Наличие этого «треугольника»
в раннем детстве привело к тому, что развитие левого мозга было
заторможено правым.

Относительная автономия правого полушария по отношению
к левому обнаруживается в тех случаях, когда у взрослого чело-
века ослабевает преобладание левого полушария в области опе-
раций над языком. Эти происходит при травматических пораже-
ниях и заболеваниях левого полушария и соответствующем
хирургическом вмешательстве с удалением речевых зон (Брока
и Вернике). В этом случае, как и при перерезании мозолистого
тела и других соединительных путей, «правый мозг» перестает
быть немым (как в норме у взрослого) и способен иногда
к таким несложным операциям, как называние показываемых
ему предметов и автоматизированная речь. Следовательно, часть
усвоенных в раннем детстве языковых навыков сохраняется
в правом мозге, хотя и в заторможенном (подавленном) виде, но
может быть частично оживлена.

Новейшие работы показывают, что одно полушарие играет
по отношению к другому роль демпфирующего устройства: при
выключении речевого, левого, полушария правое полушарие луч-

значением в его младенческом лепете — еще до усвоения родного
языка).

Овладение языком у ребенка следует за периодом (до 18—24
месяцев, т. е. первые полтора-два года жизни), который крупней-
ший швейцарский исследователь детской психологии Ж. Пиаже
назвал «сенсоромоторным». В это время каждый предмет пони-
мается ребенком в соответствии с теми схемами действий, кото-
рые он может совершить с этим предметом. Вещь можно схва-
тить, пососать, поскрести — и каждой из этих возможностей со-
ответствует жест, который как бы сокращенно воспроизводит
схему действия. Такие условные схемы действия в возрасте от 4
до 8 месяцев (в третьем периоде развития ребенка по Пиаже)
становятся как бы условными обозначениями предмета. Нельзя
не согласиться с Р. Брауном, который в недавней книге о детской
речи видит в этих жестовых обозначениях этап, непосредственно
предшествующий усвоению звукового языка [60, с. 198—201].

Значение таких простейших жестов, из которых складывается
первоначальный язык жестов, с особенной отчетливостью было
выявлено в работах И. А. Соколянского. Этот замечательный
ученый, которому принадлежит видное место и в истории науки
о человеческих средствах передачи информации и в еще более
важной «истории человеколюбия», жертвенно посвятил свою
жизнь возвращению к нормальному существованию слепоглухо-
немых детей. Еще инструктором Наркомпроса на Украине
в годы после гражданской войны он искал и находил в деревнях
маленьких слепоглухонемых детей. Он брал их для воспита-
ния— сначала в своей собственной семье, где ему самоотвержен-
но помогала жена, потом в созданном им в Харькове специаль-
ном интернате.

При оккупации Харькова фашистами интернат был уничто-
жен, но Соколянскому и нескольким из его воспитанников уда-
лось спастись. Продолжая свою работу в Москве (сначала в еще
очень трудных условиях послевоенного времени), Соколянский
дожил и до того дня, когда одна из его учениц, Скороходова,
защитила как кандидатскую диссертацию свою поразительно
интересную книгу «Как я воспринимаю, представляю и понимаю
окружающий мир». Я никогда не забуду потрясения, мной испы-
танного, когда на этой защите я увидел и услышал слепоглухо-
немую женщину, которая сама могла произнести вслух вступи-
тельное слово. Ей приходилось только подносить руку к шее,
чтобы ощутить колебания голосовых связок и установить необ-
ходимую для говорения обратную связь с органами речи.

После смерти Соколянского его ученик А. И. Мещеряков
продолжил воспитание слепоглухонемых детей и исследование
их в специальном интернате, созданном по образцу харьковско-

го под Москвой. Уже после смерти и Соколянского, и Мещеряко-
ва в 1975 г. в журнале «Вопросы философии» была опубликова-
на целая серия статей об их работах, где они справедливо оцени-
вались как крупнейшее достижение нашей науки. Лучшая из
этих статей написана С. А. Сироткиным — одним из воспитанни-
ков подмосковного интерната, в то время уже кончавшим фило-
софский факультет Московского университета.

Как удалось Соколянскому разработать такие средства воз-
вращения слепоглухонемых детей в человеческое общество, кото-
рые потом позволили им даже стать учеными, писать важные
для науки статьи и книги?

Соколянский рассказывал, что когда он разыскивал своих
будущих воспитанников на Украине, они часто по своему поведе-
нию напоминали скорее зверенышей, чем человеческих детей:
один из малышей укусил его даже за палец, когда он к нему по-
дошел впервые. Они были бы обречены на существование живот-
ных, если бы не открытие Соколянского. Главным в его системе
было то, что ребенок должен воспитываться в тесном контакте
с родителями или с людьми, ему заменяющими родителей (как
сам Соколянский и его жена в Харькове). Ребенок должен дер-
жаться за руку или за полу юбки матери, сопровождать ее,
когда она выполняет простые действия, ощупывать те предметы,
с которыми, хлопоча на кухне или убирая дом, возится мать.
Жестовые осязательные образцы этих предметов и жесты самих
действий с ними составляют тот первый и основной язык, которо-
му наощупь обучается слепоглухонемой.

Предпосылкой для такого обучения является отсутствие того,
что называется «центральной врожденной слепотой», т. е. пора-
жения отделов центральной системы, ведающих наглядным вос-
приятием внешнего мира. Л. С. Выготский, специально занимав-
шийся этой проблемой, показал, что ребенок с центральной
врожденной слепотой обречен остаться идиотом [35, с. 380] и,
по-видимому, полностью не приспособлен для жизни (у него нет
никакой возможности реализовать другие генетически передан-
ные способности мозга, потому что «входом» в эту систему являе-
ется получение сигналов извне).

При центральной врожденной слепоте искажаются и осяза-
тельные (тактильные) образы [28, с. 466]. Если основные отде-
лы центральной нервной системы сохранены, напротив, оказыва-
ется возможным бороться и с таким тяжелым недугом, как
слепоглухонемота*. Именно сохранность этих отделов мозга дает

* Сохранение затылочных отделов коры головного мозга, имеющих осо-
бое значение для зрительного восприятия, позволяет поставить вопрос и о воз-
можности разработки протеза для слепых, основанного на вызывании светя-
щихся точек при электрической стимуляции этих отделов мозга [61].

возможность обучить ребенка осязательным жестам — указани-
ям и жестам — действиям.

Язык жестов — действий, в частности указательных жестов,
относится у нормальных людей к явной сфере влияния правого
полушария. Но гениальным открытием Соколянского было то,
что после усвоения этой системы жестов, соотносимых с правым
полушарием, слепоглухонемых можно научить другой системе
знаков, соответствующей словам естественного языка, состоя-
щим из букв или звуков. Если слепоглухонемой ребенок научил-
ся знакам — тактильным (осязательным) жестам (которые по-
добны иероглифам), его после этого можно научить и сложным
знакам, состоящим из «букв» — жестов тактильной (пальцевой)
азбуки (сходной со зрительной пальцевой азбукой, которой
обычно разговаривают и глухонемые, обучившиеся ей, как гра-
моте, в детском саду или в школе после усвоения ими в раннем
детстве зрительных иероглифических знаков — жестов).

В словесном языке слепоглухонемых (и глухонемых) каждое
слово, например коромысло, передается последовательностью
тактильных (у глухонемых — зрительных) жестов, обозначаю-
щих каждую букву в отдельности. До усвоения этого языка сле-
поглухонемой ребенок уже умел обозначать предметы жестами-
иероглифами. Например, коромысло он обозначал знаком, кото-
рый имитирует движение матери, надевающей коромысло с вед-
рами себе на плечи. Педагог осязательными жестами объясняет
ребенку, что этот знак — то же самое, что и другой знак, кото-
рым можно обозначить коромысло с помощью пальцевой азбу-
ки. Главным в это время является усвоение жеста, означающего
тождество по значению двух знаков. В системе обучения И. А.
Соколянского это был жест двух вытянутых ладоней, повернутых
боком, которые имитируют по форме знак равенства ( = ).

После усвоения на нескольких конкретных примерах знака
тождества по значению дети быстро выучиваются многим сло-
вам, закодированным в пальцевой азбуке, тем самым они овла-
девают и ее элементами — «буквами». С этого начинается
лавинообразное усвоение ребенком грамматики естественного
языка (на что требуются те же 2—3 года, что и в норме «от двух
до пяти») и всей той информации, которая на нем может быть
передана (Скороходова в своей книге описывает даже, как она
научилась понимать стихи Пастернака). Соколянскому удава-
лось обучать детей и звуковому языку — для этого надо было
поставить каждому жесту пальцевой азбуки в соответствие те
движения органов речи, которые нужны для произнесения звуков
(единственное, что могло помешать речи — дети до начала вос-
питания могли сорвать себе голос нечленораздельными криками
типа тех, которые может издавать «правый мозг»).

Установление тождества знаков-иероглифов и знаков пальце
вой азбуки приводит к лавинообразному развитию интеллекта
слепоглухонемого ребенка потому, что так устанавливается соот-
ветствие между первичной системой жестов-иероглифов, уже
усвоенной правым полушарием, и генетически предопределен-
ным специфическим механизмом усвоения естественного языка
в левом полушарии. Отсюда напрашивается вывод, что для тако-
го генетически предопределенного механизма в известном смысле
не так важно, идет ли речь о знаках, кодируемых акустически
(звуках), или знаках, кодируемых оптически (буквах). Если ус-
воена одна такая система, где слова состоят из дискретных эле-
ментов, то от нее легко перейти к другой аналогичной системе,
где различны только физические сигналы, которыми эти элемен-
ты кодируются,

У нормального ребенка сперва усваивается звуковой язык,
потом буквенный, у слепоглухонемого — сперва буквенный
(пальцевая азбука), потом звуковой. Быстрота, с которой от
одного кода можно перейди к другому, показывает, что для лево-
го полушария существенна не столько физическая природа сиг-
налов кода, сколько дискретный характер отдельных элементов
(букв или звуков). Они сами по себе ничего не значат, по их
сочетание образует слова-знаки. эквивалентные по зна-
чению нерасчлененным знакам-иероглифам. Отождествление
знаков-иероглифов и знаков, состоящих из элементов пальцевою
или буквенного алфавита, означает установление соответствий
между информацией, уже полученной в ходе раннего обучения
правым полушарием, и генетически заложенной в левом полуша-
рии информацией, позволяющей с небывалой быстротой строить
цепочки из заданных последовательностей (рис. 19). Отождеств-
ление знаков, накопленных за время обучения в правом полуша-
рии, со знаками, которые строятся в левом полушарии, позволя-
ет пустить в ход тот генетически предопределенный механизм,
который ведет к чрезвычайно быстрым темпам обучения.

Сам И. А. Соколянский великолепно понимал, что наблюде-
ния над детьми, служение которым составило цель всей его жиз-
ни, представляют исключительную ценность для кибернетическо-
го понимания знаковых систем человека. Незадолго до его смер-
ти я получил от него большое письмо (датированное 19 февраля
I960 г.), целиком посвященное этой проблеме. В этом письме,
подводившем итог его 52-летней работы в этой области, он
писал: «Слепоглухонемота — это неповторимая и единственная
в природе модель развивающейся (вернее: развиваемой, форми-
руемой) человеческой личности. На обезьянках можно многое
изучить, но ничего из того, что относится к социальному поведе-
нию человека. Ни на ком и ни на чем невозможно изучить неко-

торые (и пожалуй — самые существенные!) особенности челове-
ческого поведения, с такой, почти предельной точностью, как на
формируемом поведении слепоглухонемого... Приведу один,
и, как мне кажется, — любопытный пример. Для обучения слепо-
глухонемого ребенка грамматическому строю словесного языка
при нормальных условиях требуется 2 — максимум 3 года...

Рис. 19. Схема последовательности усвоения знаковых систем слепоглухоне-
мыми детьми

Точно так же не является загадкой и формируемое у слепоглухо-
немого математическое мышление. Последнее я очень хотел бы
доказать практически, если позволит возраст и условия...»

Этот свой замысел, на исполнение которого у него уже не
оставалось времени, он так пояснил в этом же письме: «...безъя-
зычные [слепоглухонемые] — представляют интерес и в другом
плане. Словесная речь, как бы ею ни овладели безъязычные,
сама по себе («словесное мышление») ни в коем случае не может
обеспечить слепоглухонемому полноценное умственное развитие
в такой степени, чтобы он мог отразить внешний физический
мир... [так], как это доступно нормальному человеку. Истинная
картина внешнего физического мира может быть раскрыта толь-
ко математически развитым мышлением.

Есть достаточно оснований утверждать, что он свободно, без

затруднений может овладеть математическим аппаратом интер-
претации самых «сокровенных тайн» природы, как это доступно
нормальному в соответствии с уровнем современных ему знаний.
Надо развить математическое мышление слепоглухонемого до
такого же уровня, как и у нормального, и только в таком случае
он сможет достигнуть полноценного умственного развития.
Овладение словесным языком даже в пределах художественного
чутья не гарантирует слепоглухонемому полноценного умствен-
ного развития. У него должно быть предельно (в пределах сов-
ременных ему знаний) развито естественнонаучное мышление.
А без математики этого достигнуть невозможно».

Так, в конце своей жизни великий ученый, решая задачу
помощи слепоглухонемым, которой он посвятил себя, подошел
к разработке проблемы создания искусственных языков для че-
ловеческого мозга, находящегося в крайне тяжелых условиях.
В таких условиях естественный язык (в большей степени, чем
в других известных случаях) оказывается неудобным для полно-
го познания и восприятия внешнего мира. Проблема соотноше-
ния между устройством (мозгом) и языком, для него наиболее
подходящим, в этих условиях становится особенно острой.

Как заметил Соколянский, отличие обучаемых по его системе
слепоглухонемых от глухонемых состоит в том, что последние,
благодаря тому, что у них есть зрение, с раннего детства обычно
сами (без педагога) овладевают языком жестов-иероглифов
(«мимико-жестикуляторной речью»).

Переход же от этого иероглифического языка, характерного
для правого полушария, к словесному языку (кодируемому зри-
тельной пальцевой-азбукой) осуществляется в основном по тем
же закономерностям, хотя быстроте этого перехода немало
мешает отсутствие такой четкой системы, которая была вырабо-
тана Соколянским для обучения слепоглухонемых. В частности,
нередко неблагоприятное влияние на обучение оказывает раннее
запрещение пользоваться языком жестов-иероглифов, полное ус-
воение которого должно было бы предшествовать (как и у сле-
поглухонемых) переходу к естественному языку, что и обеспечи-
ло бы быстроту этого перехода (на это указывал Соколянский,
критикуя существующие методы обучения глухонемых, тормозя-
щие процесс такою перехода и растягивающие его на 12 лет по
сравнению с 2—3 годами у слепоглухонемых).

Решение этого вопроса на основании двухмашинной схемы
мозга важно практически ввиду значительности числа глухоне-
мых в любом коллективе. Соотнесение языка жестов-иероглифов
(«мимико-жестикуляторной речи») с правым полушарием,
а пальцевой азбуки — с левым полушарием может быть подтвер-
ждено случаем сохранения языка жестов-иероглифов при пора-

что смысловая (в частности, зрительная) информация о внеш-
нем мире левым полушарием должна быть получена от правого
Поэтому глубокий перерыв соединительных связей между полу-
шариями приводит к невозможности понять зрительные знаки-
буквы, передающие звуки языка.

Исследование языка жестов-иероглифов у глухонемых осо-
бенно интересно потому, что этим языком они овладевают в ран-
нем детстве без ведома педагога (обычно запрещающего им
пользоваться, например в детских садах). По существу этот язык

Рис. 21 Знаки, изобретенные глухонемым полинезийцем Кагобаи:

вверху — «прошлое»: а — «то время, далекое от меня»; б— «когда людей убивали»; вни-
зу— «молодой человек»: в—«сильный человек», г — «довольный собой»

является продолжением того языка жестов, которому каждый ре-
бенок обучается до двух лет. Но если нормальный ребенок очень
рано переходит к младенческому лепету, а потом к естественно-
му языку, то мозг глухонемых находит выход из ситуации, где
он не может пользоваться звуковым языком, развивая более
сложную систему жестов-иероглифов, постепенно накапливае-
мую в правом полушарии (прерывание этого процесса педагогом
поэтому недопустимо, что и заметил Соколянский).

Недавно описан язык жестов, выработанный глухонемым
полинезийцем Кагобаи на одном из Соломоновых островов. Каго-
баи — единственный глухонемой на острове. Он с детства не мог
говорить и слышать чужую речь. Он сам изобрел свой язык

жестов, включающий не меньше нескольких сотен знаков, кото-
рые понимают и другие жители острова, с ним охотно общаю-
щиеся. Одной из отличительных черт его языка является то, что
каждый знак может состоять как бы из нескольких кадров
(рис. 21). Знак, обозначающий «молодого человека», состоит из
одного «кадра», который показывает сильного человека, взва-
ливающего правой рукой тяжелый груз на левое плечо, и второ-
го «кадра», показывающего человека, сидящего с самодоволь-
ным видом [63, с. 166—167]. Знак, обозначающий «прошлое»,
состоит из первого «кадра» — левая рука указывает вперед (на
языке этого острова «предки» обозначаются как «поколения»
впереди) - - и второго «кадра», показывающего, как правой ру-
кой отрезают голову. Монтаж этих кадров означает: прошлое —
что время, когда людей убивали [63, с .121 —122].

Многие знаки, относящиеся к рыболовству, которым Кагобаи
успешно занимается, представляют собой целые сценки,
разыгранные правой рукой, изображающей обычно рыболова
или его снасти, и левой рукой, представляющей в этом спектакле
добычу охотника. Знаки, относящиеся ко второй профессии Ка-
гобаи — садоводству, состоят из последовательности «кадров»,
каждый из -которых показывает один из главных этапов в посад-
ке того или иного растения. Наглядность подавляющего боль-
шинства знаков, относящихся к повседневной жизни обитателей
острова, объясняет легкость, с которой Кагобаи понимают его
собеседники. Хотя в отличие от Кагобаи все они умеют говорить
на обычном языке, но прошли когда-то через этап пользования
детским языком жестов, следы которого (пусть в заторможенном
виде)сохраняются и у взрослых.

Тот переход от осмысленного жеста к слову, который обнару-
живается в развитии каждого отдельного человека, можно пред-
положить и для предыстории всего вида Homo sapiens. Многие
племена, называемые первобытными, до прошлого и нынешнего
века, когда их стала изучать современная наука, сохраняли
следы гораздо более значительной роли языка жестов-иерогли-
фов. О высокой развитости такого языка у этих племен свиде-
тельствует то, что у аранта (и других туземцев Австралии) в не-
которые периоды жизни отдельного человека или всего племени
(во время траура и в течение многих месяцев посвящения юноши
в тайны, по функциям соответствующего нашим экзаменам)
запрещалось пользоваться звуковым языком, можно было гово-
рить только языком жестов. Когда период траура кончался, не-
которые женщины-вдовы оставались безмолвными на всю жизнь
и пользовались только языком жестов. Такой язык был хорошо
известен всем членам племени, поэтому они легко могли перехо-
дить на него тогда, когда это почему-либо требовалось [64].

Язык этот (в частности, в качестве международного языка
общения между племенами) был очень широко распространен
у американских индейцев. Исследователи насчитывают не менее
3000 знаков в этом языке. Его изучил с исключительной глуби-
ной в конце прошлого века замечательный американский этнолог
Кашинг. Кашинг с детства серьезно увлекался индейцами и ма-
стерил предметы по образцу тех, которые они изготовляли. Сде-
лавшись ученым и посвятив себя исследованию индейцев,
Кашинг поселился среди племени зуньи, стал его полноправным
членом, был посвящен в его тайны, стал жрецом и членом совета
племени. Проведя среди индейцев зуньи четыре с половиной
года, Кашинг добился полного погружения в жизнь племени. Он
заметил, что индейцы не только великие мастера делать вещи —
этому он учился у них с детства. Они умеют и думать руками,
как современный человек иногда может думать вслух.

Кашинг совершил удивительный эксперимент погружения
в такое мышление с помощью «ручных понятий». Совершить
этот опыт, который другой крупный этнолог — Леви-Брюль наз-
вал «доступным только гению», Кашингу без сомнения помогла
многолетняя тренировка в самих конкретных действиях, которые
индейцы умели совершать своими руками. По его собственным
словам, Кашинг «вернул свои руки к их первобытным функциям,
заставляя их проделывать все то, что они делали в доисториче-
ские времена, с теми же материалами и в тех же условиях, кото-
рые характеризовали эпоху, когда руки были так связаны с ин-
теллектом, что они действительно составляли его часть» [65].
Эти слова читаются с особенным интересом сейчас (почти
столетие спустя), когда работы по искусственному интел-
лекту начались с опытов управления искусственными руками
роботов.

Статья Кашинга, напечатанная еще в конце прошлого века,
повлияла на Леви-Брюля, а через него на многих других иссле-
дователей культуры, среди них — и на С. М. Эйзенштейна.
Найдя в университетской библиотеке статью Кашинга, проле-
жавшую почти полвека неразрезанной, Эйзенштейн попробовал
повторить его опыт. Занимаясь спустя еще полвека (в семидеся-
тых годах) в архиве Эйзенштейна, автор нашел его записи своих
ощущений во время этого опыта, при котором «двигательный акт
есть одновременно акт мышления, а мысль — одновременно —
пространственное действие» [40, с. 31].

Когда Эйзенштейн увидел танцы туземцев острова Бали,
он пришел в восторг от того, как они близки к испытанному
им опыту мышления «ручными понятиями», когда «танцем рук
проходит поток мыслей» [40, с. 31] (любопытно, что примерно
в это же время французский театральный критик и поэт-дра-

матург Αρτο писал о жестах народного театра Бали как об осо-
бом языке иероглифов).

Для психофизиологической оценки этого эксперимента Эй-
зенштейна следует подчеркнуть, что он сам наиболее свобод-
но выражал себя с помощью таких систем знаков, которые при-
надлежат к сфере влияния правого полушария. Всего непосред-
ственнее он изъяснялся посредством своих рисунков (рис. 22),
которые он делал непрерывно (как эскимосы, у которых ри-
сунки собеседников сопровождали каждый разговор, а после

Рис. 22. Рисунок Эйзенштейна

разговора уничтожались). Его мировая слава основывается на
его достижениях в использовании языка немого кино, одним из
создателей и теоретиков которого он был, и музыкального кино
(по жанру близкого к опере; недаром, одновременно с работой
над фильмом этою жанра он поставил «Валькирию» Вагнера
в Большом театре). Его словесные тексты, напротив, отлича-
ются обычно крайней сложностью построения. По большей
части его записи для самого себя, частично опубликованные
[40J, представляют смесь слов и частей фраз на четырех
(а иногда и пяти) языках.

Эйзенштейн отличался исключительной силой глубинного
проникновения в собственную психическою жизнь. По его само-
признаниям он чрезвычайно остро зрительно представлял
перед собой то, о чем он думал: «Даже сейчас, когда я пишу,

я, по существу, почти что «обвожу рукой» как бы контуры ри-
сунков того, что непрерывной лентой зрительных образов и со-
бытий проходит передо мной... Музыка — особенно Прокофьева
и Вагнера — входит под знаком этой номенклатуры тоже в зри-
тельный раздел — или правильнее его назвать «чувственным»?...
Слово и подтекст — это то, что часто остается у меня вне фоку-
са обостренного внимания» [66, с. 509—510]. В приведенных

Рис. 23. Схема функций асимметричного мозга с развитым «недоминантным»
правым полушарием

словах (как и во многих других аналогичных самопризнаниях
Эйзенштейна) с необычайной ясностью сформулировано разли-
чие между теми функциями (непрерывная лента зрительных об-
разов, музыка), которые для него принадлежали к основным,
и словесной деятельностью, менее для него органичной. В тер-
минах двухмашинной модели мозга можно было бы сказать, что
Эйзенштейн, который был правшой (хотя и сокрушался об этом,
виня в этом воспитание, вытеснившее у него, по его мнению,
склонность к леворукости), был преимущественно ориентирован
на функции правого полушария (к которым может относить-
ся и сочинение текста на разных языках).

Не могу удержаться от небольшого отступления, касающего-
ся истории самой этой книжки. Когда абзац о психофизиологи-
ческой основе опыта Эйзенштейна с «ручными понятиями» был
уже написан, я разговаривал о проблеме функций двух полуша-
рий с нашим крупнейшим специалистом по нейролингвистике
Александром Романовичем Лурия (когда-то другом Эйзенштей-
на, который в тридцатые годы вместе с ним и Выготским стре-
мился проникнуть в глубины первобытной психики). Александр
Романович перебил меня и спросил, знаю ли я что-нибудь об
асимметрии мозга Эйзенштейна. Я ответил отрицательно, и тог-
да мой собеседник достал из папки «Эйзенштейн» фотографию
мозга кинорежиссера, сделанную после вскрытия. Огромное
правое полушарие резко противостояло левому, относительно
небольшому. Меня поразило то, что в приведенном высказыва-
нии Эйзенштейна можно видеть как бы проекцию этой асиммет-
рии на разные виды его деятельности (рис. 23). Та точка зре-
ния, согласно которой правое полушарие имеет дело с нерас-
члененными глобальными целыми, могла бы найти косвенное
подтверждение в том, как Эйзенштейн многократно описывал
свое пристрастие к непрерывной линии (в том числе и в анали-
тической геометрии, которой он увлекался в юности).

ПРЕДЫСТОРИЯ МАТЕМАТИКИ

Общечеловеческим способом счета являются жесты
рук, обозначающие числа (рис. 24). Счет на пальцах у всех пер-
вобытных народов предшествует числительным устного языка,
что отражается и в происхождении самих числительных. Во мно-
гих языках, например в африканских (зулусский и другие языки
банту), числительные обозначают только действия над пальца-
ми рук. Языки могут различаться лишь конкретными операци-
ями счета: «семь» может означать или «согни два пальца» (на
второй руке): 7 = 5 + 2 или «согни в обратную сторону 3 паль-
ца»: 7=10—3. Исследование числительных позволяет углубить-
ся в такую предысторию культуры, когда «ручные понятия»
были необходимыми хотя бы для первобытной арифметики
у всех народов.

Изучая в поведении (в том числе и бессознательном) совре-
менного человека «окаменелые» пережитки древних систем зна-
ков, Л. С. Выготский в качестве одного из наиболее ярких приме-
ров приводит «рудиментарную форму культурной арифметики:
счет на пальцах», который обнаруживается, в частности, в пове-
дении ребенка [35, с. 105—107]. В своей современной форме
счет на пальцах связан с левым полушарием. Так объясняется
то, что при одних и тех же поражениях этого полушария обна-

³ Зэк, 3836 65

Рис. 24. Жестовый счет от 1 до 30 у австралийского племени аранта

руживается и расстройство счета, и неузнавание собственных
пальцев [67, с. 186—187], входящие в так называемый синдром
Герстмана.

Самое раннее упоминание счета на пальцах в магическом
значении содержится в древнеегипетском заклинании для полу-
чения перевоза. Умерший царь уговаривает перевозчика (по-
добного греческому Харону) дать ему переправиться на восточ-
ную сторону канала в потустороннем мире. На это перевозчик
ему говорит: «Величественный бог на другой стороне скажет: не
привел ли ты мне человека, который не может сосчитать свои
пальцы?». Но царь в ответ читает стихотворение, каждая из
строк которого соответствует одному из пальцев, расположен-
ных в соответствии с египетским счетом (см. таблицу) [68]. Ко-
гда совершался магический счет, руки держались ладонями
вверх, счет велся от большого пальца правой руки до большого
пальца левой руки (см. таблицу) Отдельные жесты такого рода
встречаются и на египетских изображениях (рис. 25).

В культурах Древнего Востока уже отчетливо видно и дру-
гое проявление общечеловеческого стремления обозначать чис-
ла посредством иероглифов. В таких письменностях, как хетт-
ская клинопись, было возможно написание чисел либо числите-
льными, записанными (как многие другие слова) слоговыми

Хронологически появление счета с использованием древней-
ших знаков письменности палеолита намного предшествует зна-
комству европейской науки с аборигенами Австралии, считав-
шими только по пальцам (без зарубок). Но культурное разви-
тие человечества нельзя выстраивать по прямой линии
сплошного прогресса. Средневековую науку в этом смысле мож-
но уподобить афатику, который вновь обращается к счету по
пальцам, утратив более современные способы счета В средние
века для исчисления новолуний (в связи с которым, по мнению
некоторых исследователей, возник развитый счет уже в палео-
лите) в Европе снова стал использоваться счет по пальцам
[71, с. 24—25]. Но это не противоречит наличию до этого вели-
кил достижений греческой математики, как и еще более древ-
них открытий. Углубленное изучение письменности палеолита
не опровергает, а, скорее, подтверждает исключительную древ-
ность пальцевого счета, уходящего в предысторию Homo
sapiens.

Счет по пальцам в его примитивной форме, предшествовав-
шей появлению числительных, мог быть связан, как и все систе-
мы жестов-иероглифов, с правым полушарием мозга. В пользу
этого говорят свидетельства о счете на пальцах у таких австра-
лийских племен, в чьем звуковом языке не было числительных
больше «двух»: до четырех считали, повторяя слова «один»
и «два», а дальше считали только по пальцам. Австралиец из
подобного племени был отдан в школу европейского типа, он
обучился считать до 20, но члены его племени остались безуча-
стными к этому открытию, не имеющему никаких практических
приложений. Тогда призадумался и юный 'австралиец: «Зачем
было выучивать, что 8 + 9 = 17, если у меня нет стольких паль-
цев?» [69, с. 151].

Такая установка только на сиюминутную реальность, вообще
типичная для «правого мозга», работающего в режиме реально-
го времени, легко объяснима по отношению к явлениям, для
обозначения которых существуют только знаки-иероглифы, ко-
торыми ведает правый мозг. Но даже и у тех индейцев Северной
Америки, у которых в их устных языках есть числительные до
80, сохраняется сходная установка. Один из таких индейцев
по просьбе ученых сосчитал только до 10 и добавил, что потом
«ничего больше нет». Он привык пересчитывать только нечто
реальное и осязаемое [69, с. 151]. Следовательно, даже и тогда,
когда числа могут обозначаться словами естественного языка,
по отношению к ним сохраняется установка, характерная для
правого мозга, а не для левого.

Самые ранние этапы отношения к числу у первобытных пле-
мен характеризуются тем, что дикари на глаз с удивительной

быстротой и точностью определяют численность больших групп
предметов Для маленьких детей характерно такое же восприя-
тие чисел, по словам Пиаже (который посвятил особую моно-
графию этой проблеме), образующих «целостную форму, т. е.
некоторую общую поверхность, сопровождаемую более или
менее смутно осознаваемым структурным сходством (без анали-
за деталей)» [72, с 325].

Идея конкретного завершенного (замкнутого) множества
была основной еще и для способов обозначения чисел
в древнеегипетском языке и в целом ряде других древних язы-
ков, как было установлено Э. Бенвенистом и С. Д. Кацнельсо-
ном [73, с. 136—139]. Этим, между прочим, объясняется исклю-
чительно сложная система обозначения дробей, принятая
в Древнем Египте, где существовали особые таблицы дробей,
типа наших таблиц логарифмов [71, с. 84—89; 70, с. 37—38].
Сами обозначения дробей были связаны с идеей завершенного
числа: «две части» означало по-египетски две трети, «третья
часть» — часть, образующая целое вместе с «двумя частями»,
т. е. одна треть [74, с. 25] .Египетские таблицы разложения дро-
бей (типа 2/99 = 1/66 + 1/198) — с числителем 2 на «единичные»
дроби (с числителем 1), которые и были основным объектом
египетских действий с дробями, интересны тем, что в них обна-
руживаются наблюдения над составом целых чисел [75, с 22].

Для того чтобы уяснить причины, по которым долгое время
могла сохраняться традиция оперирования числами как конкрет-
ными целостными формами, стоит напомнить, что и современ-
ные математики и логики, характеризуя природу числа, говорят:
«каждое целое число отличается от другого целого числа харак-
терными индивидуальными свойствами — подобно тому, как
различаются между собой люди» [76, с 241]. XX век еще видел
последнего крупного представителя древней индийской традиции
такого отношения к числам, как к различным индивидуально-
стям. Исключительно одаренный математик Рамануджан, не по-
лучивший никакого систематического образования (и до своего
приезда в Европу изучивший только одни книгу по математике),
знал каждое число (включая и очень большие числа), о котором
он думал, как своего знакомого. Ему были известны свойства
чисел так, как люди знают особенности своих друзей.

Когда Рамануджан, в Англии тяжело заболевший, лежал
в лондонской больнице, к нему однажды приехал его друг и со-
автор, крупный английский математик Харди. Харди сказал,
что номер такси, на котором он приехал, — скучный:
1729 = 7-13-9. На это Рамануджан возразил: «Нет Харди, нет
Харди, это очень интересное число. Это — наименьшее число,

которое можно представить как сумму кубов двумя разными
способами: 9³ + 10³ = 1³+12³ = 1729».

Как заметил Харди в своих лекциях о Рамануджане, тот
в гораздо большей степени, чем современные ему европейские
математики, исходил из конкретных числовых примеров. Это
особенно наглядно проявилось в его работах по проблеме раз-
биения чисел. В этой области Рамануджан получил ряд замеча-
тельных результатов, связанных с p (n) — числом разбиений на-
турального числа п. При поиске формулы, дающей при любом
n значение р(п) с конечной ошибкой, Рамануджан изумил
Харди и другого сотрудничавшего с ним английского математи-
ка— Литлвуда. Рамануджан догадался внести в ключевое выра-
жение для этой формулы — 1/24- По словам Литлвуда, «такую
догадку нельзя назвать иначе как гениальной. Во всем этом
есть что-то сверхъестественное» [77, с. 45]. На протяжении своей
короткой математической деятельности, оборванной ранней
смертью, Рамануджан многократно угадывал приближенные
выражения очень сложных функций с конечной ошибкой.

Особенности математического дара Рамануджана сказались
и в том, что в полученных им формулах для бесконечных рядов
[77, с. 36] общие члены ряда им не записаны. Уже имея ряд
блестящих результатов, Рамануджан не представлял себе, что
такое доказательство. Конкретность числовой интуиции Рама-
нуджана не вызывает сомнений. Кажется возможным высказать
предположение, что в некоторых его математических достиже-
ниях можно видеть взлет и завершение тех возможностей, кото-
рые угадываются за египетскими действиями над дробями,
с таким трудом понятыми современными математиками. Это
может представить интерес и для выяснения некоторых частных
проблем истории математики. Не исключено, что точные мате-
матические соотношения, предполагаемые в структуре усыпаль-
ницы в хеопсовой пирамиде, могут объясняться не развитостью
геометрии у египтян [78, с. 74, примеч.], а конкретной числовой
интуицией.

Можно привести пример и не математика, но исключительно
одаренного современного человека, который также знал «в ли-
цо» числа и поэтому мог запоминать на всю жизнь огромные
их последовательности — С. В. Шерешевского. По его словам,
«для меня 2, 4, 6, 5 — не просто цифры. Они имеют форму...! —
это острое число, независимо от его графического изображения,
это что-то законченное, твердое, 2 — более плоское, четырех-
угольное, беловатое, бывает чуть серое..., 3 — отрезок заострен-
ный и вращается, 4 — опять квадратное, тупое, похожее на 2, но
более значительное, толстое..., 5 — полная законченность в виде
конуса, башни, фундаментальное, 6 — это первая за «5», бело-

ваиая, 8 — невинное, голубовато-молочное, похожее на известь»

[38, с. 181]

Нетрудно увидеть, что некоторые из повторяющихся в этом

самопризнании конкретных признаков чисел объединяют те из
них. которые и арифметика признает закономерно связанными
дpyr с другом: наименьшие нечетные числа: 1 (острое) и
2=1+2 (заостренный); 2 (четырехугольное) и 4 = 2² (опять
квадратное похожее на 2, но более толстое); в этой классифи-
кации, которая, как и классификационные системы дикарей,
строится по нескольким перекрещивающимся признакам, 2 вхо-
дит и в другую группу: 2-1 (беловаюе), 2-3 = 6 (беловатая)
_и 2-4 = 8 (голубовато-молочное, похожее на известь); объеди-
няются 1 и 5 = 1 + 4 (законченный). Любопытно, что при этом,
как в пальцевом счете и в графике палеолита, у Шерешевского
(в чьей психике отмечены и другие черты, сходные с душевным
складом ребенка или дикаря) 5 «было фундаментальным чис-
лом» и 6 определялось как «первая за 5».

Понятно, что при таком восприятии чисел как конкретных
индивидов они должны находиться в ведении правого полуша-
рия: ведь именно оно может запоминать «впрок» сколько угодно
новых лиц ( в пределах своих огромных возможностей). Стоит
отметить, что память Рамануджана (как и Шерешевского)
изумляла всех его знавших: он помнил, в частности, все гла-
гольные корни и все производные от них залоговые формы сан-
скрита (для него — языка его касты, но не родного, что можно
сравнить с ролью французского языка для русских дворян).
Роль удивительной памяти Рамануджана в его оперировании
с числами можно было бы пояснить сопоставлением с тем,
как Выготский объяснял значение памяти в поведении прими-
тивного человека. Она выполняла те функции, которые потом
выделились из памяти [35, с. 452]. Знание системы операций
над числами избавляет от необходимости их помнить.

Левое полушарие, в отличие от правого, для которого иерог-
лиф неразложим на составные части, строит и анализирует хра-
нящиеся и порождаемые в нем знаки языков (и их последова-
тельности) как цепочки, что видно при сравнении больных с по-
ражением левого и правого полушария. В левом полушарии
совершаются логические операции над языковыми знаками, как
и над числами.

Понимание чисел как языковых объектов, над которыми
можно совершать такие операции и выстраивать их в соответ-
ствующие цепочки, и привело ко многим успехам математики
нового времени. С подобным пониманием математических объ-
ектов связаны были и достижения математики, в частности, и те,
которые сделали возможным создание вычислительных машин.

Предтечей такого направления по праву считают Лейбница, для
которого универсальная математика — это «логика воображе-
ния» [79, с. 31]. Такую точку зрения можно признать прямо
противоположной взгляду того индейца, для которого после де.
сяти «ничего нет».

Но ошибочным было бы предположение, что обратное пони-
мание математики в целом (не только непрерывной) как сферы
деятельности, сходной — в указанном смысле — с другими про-
явлениями «правого мозга», в новейшее время исчезает. Напро-
тив, оно возрождается в весьма современном виде в математи-
ческом интуиционизме. Достаточно напомнить, что Брауэр
полностью отрицал связь математики с языком ( в том числе
и с логическим языком, который в конечном счете интерпретиру-
ется через естественный) и требовал изучать математическое
мышление, а не математический язык [76, с. 256]. Для интуици-
онизма характерно развитие ставшего уже традиционным сопо-
ставления математики и музыки [76, с. 240, примеч. 3, и с 257]
В музыкальных склонностях таких математиков, как Брауэр и
Вейль, можно было бы видеть психофизиологическое выраже-
ние глубоких соотношений, вскрываемых сближением интуици-
онизма и музыки.

Любопытно, что интуиционистская критика традиционной
математики не затрагивает представлений о замкнутых конеч-
ных совокупностях, что означало как бы возврат (на новом эта-
пе) к той самой древней математике замкнутых множеств, кото-
рая предшествовала появлению математики нового времени.
Суть предлагаемого сопоставления состоит не в дополнительной
критике интуиционистского подхода к математике, а напротив,
в прояснении некоторых причин возрождения того понимания
математики, которое возникло достаточно давно. Брауэра
не умаляет сопоставление его с австралийским юношей, для ко-
торого числа, большие чем 10, были «пустяками белого челове-
ка», подобно тому, как для Брауэра был неприемлем традицион-
ный взгляд на бесконечные множества. В той мере, в какой
математическое мышление представляет собой и результат дея-
тельности правого полушария, утверждение необходимости
интуиционистского подхода оказывается совершенно естест-
венным.

С этой же точки зрения значительный интерес может пред-
ставить и цитированное выше предположение И. А. Соколян-
ского, который хотел проверить, не окажется ли именно мате-
матическое мышление наиболее адекватным способом описа-
ния внешнего мира для тех людей, знаковые системы которых
первоначально развивались именно с опорой на «правый мозг».
Структура мозга Эйзенштейна согласуется и с включением

в круг его пожизненных привязанностей не только музыки и зри-
тельных искусств, но и аналитической геометрии.

Та вычислительная машина, которая должна была бы в двух-
машинном комплексе моделировать работу правого («недоми-
нантного») полушария головного мозга, скорее всего должна
была бы оперировать с такими объектами, природа которых
принципиально отлична от цепочек символов, с которыми имеют
дело логическое и «грамматическое» (речевое — «доминантное»)
левое полушарие и обычные вычислительные и логические ма-
шины, моделирующие его работу. По словам Дж. фон Неймана,
«в центральной нервной системе логика и математика, рассмат-
риваемые как языки, структурно должны существенным образом
отличаться от тех языков, с какими обычно мы встречаемся
в нашем опыте» [80, с. 50].

С точки зрения идеи мозга как комплекса двух машин можно
предположить такое развитие идеи фон Неймана: в этом комп-
лексе одна машина (соответствующая левому полушарию)
характеризуется логическим языком, в основе своей близким
к языкам математической логики, тогда как для второй маши-
ны были бы нужны математические языки принципиально других
типов (или логические языки, моделирующие эти языки).

На уровне нейронов (а может быть и на других «низших»
уровнях) информация и в недоминантном полушарии может ко-
дироваться дискретно . Но по главным своим функциям это —
полушарие целостных («топологически связных») единиц. Поэто-
му оно оперирует целостными зрительными и пространственными
образами, предметами, иероглифами, жестами, музыкальными
мелодиями и ритуализованными фразами и именами вещей, не
членящимися на единицы («буквы») в самом этом полушарии.
Но каждому целостному образу правого полушария может соот-
ветствовать его представление в виде последовательности диск-
ретных символов в левом полушарии.

Можно представить себе связанные друг с другом машины
m₁ и М₂ (рис. 26). Из m₂ в М₁) по каналам передачи информа-
ции могут, в частности, передаваться некоторые адреса, каждо-
му из которых соответствует в М₂ целостный образ (пусть·
и закодированный набором дискретных единиц). В М₁ с этим
адресом связана цепочка отличающихся друг от друга симво-
лов. Тогда М₁ соответствует доминантному полушарию, разла-
гающему на составные части те имена, которые другое полу-
шарие (моделируемое машиной М₂) соотносит с целостными
образами предметов. Число, в правом полушарии выступаю-
щее как единое целое — особый индивид, в левом предстает
как элемент ряда натуральных чисел или как результат ка-
ких-либо вычислительных операций.

Если предлагаемые гипотезы (пока еще весьма предвари,
тельные) верны, то в будущем развитии моделирования функ-
ций мозга видное место может принадлежать таким новым
направлениям, как математическая теория катастроф Р. Тома
С помощью этой теории можно, в частности, изучать те грани-
цы («катастрофы»), которые мозг (видимо, правое его полуша-
рие) проводит между отдельными целостными связными обра-
зами предмемж [42].

Рис 26. Схема соотношений между частями двухмашинного комплекса:

μ₁, Μ₂— части комплекса. А, Н. С — связанные области в m₂; a₁a₂,...a_n, B₁b₂,...B_n_,C₁c₂,...C_n — последовательности дискретных единиц в М₁

Решение задачи описания того, как неречевое полушарие
оперирует с прерывными («катастрофическими» в смысле
Тома) сочетаниями непрерывных (связных) образов, может пот-
ребовать использования тех частей аппарата современной
математики, которые в очень слабой степени привлекались для
исследования мозга, чаще моделировавшегося с помощью
логических схем. Большая адекватность континуальных моде-
лей для описания биологических систем отмечалась еще на
значительно более ранних этапах развития кибернетики в мо-
делях непрерывных сред, построенных в связи с изучением сер-
дечной деятельности [7, с. 183, 190],

Несомненно, что к сходным выводам подводят и некоторые
из новых физиологических работ о языках мозга, в которых
недаром отмечается значение идей Тома [37, с. 421]. В таких
патологических условиях, как эпилептический припадок, систе-
ма нейронов в целом описывается континуальными моделями.
Но аналогичные явления могут отмечаться и при нормальной

работе мозга, участки которого описываются как ткани со
спонтанно активными элементами [37, с. 92—100].

Применение в моделях мозга языка топологии и других
методов, важных для описания связных целостных объектов, ха-
рактеризующихся непрерывностью, не только дает возможность
использовать в науке о человеке более развитые части совре-
менной математики, но может и привести к постановке таких
задач, которые потребуют разработки принципиально нового
математического аппарата. В этом отношении новейшие рабо-
ты в области моделей мозга могут оказаться существенным
стимулом для развития и математики, и кибернетики.

Как заметил А. Н. Колмогоров, «условные рефлексы свой-
ственны всем позвоночным, а логическое мышление возникло
лишь на самой последней стадии развития человека. Все пред-
шествующие формальному логическому мышлению виды син-
тетической деятельности человеческого сознания, выходящие за
рамки простейших условных рефлексов, пока не описаны на
языке кибернетики» [81, с. 54].

Решение задачи описания этих «дологических» форм созна-
ния, к которой стремились и такие крупнейшие наши теорети-
ки искусства, как Эйзенштейн [40, с. 62 — 137], представляет
исключительный интерес для всех тех форм знаковых систем,
которые но своей структуре отличны от логических языков.
В раннем искусстве могут преобладать правополушарные цело-
стные образы, позднее взаимодействующие с логическими поня-
тиями.

Н. А. Бернштейн с большой четкостью на современном
кибернетическом языке указал на различие (намеченное в фи-
зиологии еще раньше) между «дологическим» типом работы
нервной ткани и теми эволюционно более новыми системами
нейронов, действующих по принципу «все или ничего», которые
преимущественно интересовали кибернетиков. От таких «кана-
лизованных» · неокинетических («новодвигательных») форм
передачи нервных сигналов Бернштейн отличал формы палео-
кинетические («древнедвигательные»), которые могут распро-
страняться и поперек нервных волокон с диэлекрическими обо-₁лочками, не составляющими преграды для палеокинетических
сигналов [18, с. 294—295].

В принципе сходная точка зрения, предполагающая роль
медленных потенциалов в работе головного мозга (представ-
ляемой голографической моделью), была недавно обоснована
на большом экспериментальном материале в специальной книге
К. Прибрама [37].

Исключительный интерес представляет вопрос о том, не
преобладает ли «голографический» («палеокинетический») тип

в работе нервной ткани правого полушария в отличие от лево-
го. Это соответствовало бы вероятному предположению об от-
ражении в работе этого полушария черт, характерных для
центральной нервной системы до появления звукового языка.
Но следует подчеркнуть, что все указанные гипотезы нуждаются
в тщательной экспериментальной проверке.

КАК ДАВНО ВОЗНИК ЗВУКОВОЙ ЯЗЫК?

Наш известный антрополог В. В. Бунак еще 25 лет на-
зад предположил, что закрепление за левым полушарием функ-
ции управления звуковой речью произошло еще до верхнего па-
леолита (более 30000 лет до н. э.) [82, с. 241, 242]. Эта датиров-
ка была дана на основании обнаруженных им морфологичес-
ких следов асимметрии функций двух полушарий на древних
ископаемых черепах людей того времени. Более развитые рече-
вые зоны левого полушария (см. рис. 16, а) оставляют след на
черепе.

В то время на это доказательство (как и на аналогичные
мысли, высказывавшиеся ранее другими антропологами) не
было обращено должного внимания, так как существенные
для этого данные о морфологической асимметрии полушарий
у современных людей были проверены лишь в последние годы.
Недавно окончательно была подтверждена точка зрения об
асимметрии следов средней менингиальной артерии на эндо-
кране — внутренней стороне черепа современного человека
[83, с. 20 и 45; 34, с. 331; 24, с. 503—516]. Гипотеза В. В. Буна-
ка, по которой речь уже была во времена верхнего палеолита,
подтвердилась тщательным исследованием, проведенным без-
временно умершей В. И. Кочетковой — одной из тех, кто соз-
дал палеоневрологию—новую на>ку о центральной нервной
системе ископаемых людей [83, с. 155].

Кочеткова внимательно изучила слепки черепов предков
человека, в частности неандертальцев, из десяти находок вре-
мени мустье (около 50 000—40 000 лет до н. э.) и пришла к вы-
воду, что уже в это время (еще до появления в верхнем палео-
лите Homo sapiens) отмечается развитие речевой зоны Брока
и зоны Вернике. Уже после смерти В. И. Кочетковой вывод
о развитости морфологической асимметрии мозга у неандер-
тальцев (в отличие, например, от питекантропов) был подтвер-
жден на большом материале [84, ср. 34, с. 361; 153].

В последние годы идет дискуссия о том, был ли возможен
у неандертальцев звуковой язык, для которого необходим спе-
цифический для современного взрослого человека характер вы-
тянутой надгортанной полости зева, отсутствующей у новорож-

денного и у древнейших предков человека. На основании одно-
го черепа неандертальца были сделаны расчеты, дающие и для
него отрицательный ответ на этот вопрос, но они не кажутся
бесспорными [40, с. 25—26; 34, с. 624]. В случае, если эта
гипотеза подтвердится, окажется, что неандерталец (последний
по времени предшественник Homo sapiens) уже имел (очевид-
но, возникшие благодаря мутациям) предпосылки для специа-
лизированных устройств ввода и вывода. Но использовались
они не для обработки звуковой речевой информации, а еще
главным образом для расчленения на элементы знаков языка
жестов (принципиальная возможность этого явствует из харак-
тера использования пальцевой азбуки глухонемыми и слепо-
глухонемыми).

По гипотезе Н. Гешвинда [85], основную роль в развитии
звукового языка сыграло развитие тех нижне-теменных участ-
ков мозга, которые обеспечивают связь между устройствами
обработки информации разного рода, в частности, звуковыми
и зрительными. Соответствующие области почти полностью от-
сутствуют у обезьян. Но пре - 'Первоначальном развитии этих
участков мозга они могли способствовать прежде всего связям
между зрительными и тактильными устройствами: характерно,
что эти участки сильно развиты в правом полушарии, в чем
иногда видят противоречие идее Гешвинда [24, с. 511].

Лишь потом место ранней пальцевой азбуки (древнейших
элементов, на которые начали разлагать жесты при увеличении
словаря языка жестов), мог занять звуковой язык. В этом от-
ношении показательна предполагаемая история пальцевого
счета. Знаки этой системы из жестов-иероглифов (которыми
ведало правое полушарие) превращаются в эквиваленты чис-
лительных, относящиеся к сфере левого полушария. Поэтому
по отношению к таким предкам человека, как синантроп, наря-
ду с гипотезой о развитии у них зачатков речевой зоны мозга
[83, с. 146] возможно и допущение о росте тех отделов мозга,
которые потом стали заниматься звуковым языком, а перво-
начально «обслуживали» язык элементарных жестов.

Развитие зон, соответствующих специализированным уст-
ройствам вывода и ввода, в это время могло еще не сопровож-
даться асимметрией мозга, как это иногда наблюдается (в не-
большом числе случаев, см. рис. 16, б) и у современных людей.
Более определенные выводы можно сделать относительно вре-
мени, когда правая рука стала главной при выполнении основ-
ных операций с орудиями труда. Ответом на этот вопрос наука
обязана нашему историку С. А. Семенову — создателю экспе-
риментальной археологии, научной дисциплины, которая прове-
ряет гипотезы о характере применения древних орудий посред-

ством воспроизведения аналогичных технологических процес-
сов. Ему удалось установить, что судя по следам работы,
обнаруживаемым на орудиях труда, неандертальцы в основном
работали правой рукой [86].

С этим можно предположительно связать и одну странную
находку времени мустье в Ираке в пещере Шанидар (древ-
ность находки определена по С¹⁴ как 46 900+ 1500 лет): там
найден скелет 50-летнего старика-неандертальца, который по-
терял правую руку и долго жил после этого, причем он носил
какие-то предметы в зубах, отчего они скошены с внутренней
стороны.

В верованиях позднейшего времени нередко встречается
культ божества с одной рукой, причем часто у священного су-
щества почитается левая рука — как бы зеркальное отражение
основной руки обычного человека. Иногда с этим связывается
и обычай отрезания одной из рук или ее пальцев; так объясня-
ют и соответствующие изображения в искусстве верхнего пале-
олита. Поэтому кажется вероятным, что скелет' из пещеры
Шанидар — это первый след того, что в первобытной религии
уже нашло отражение почитание одной из рук, их функцио-
нальная асимметрия.

По соображениям общего характера возможно, хотя и не-
обязательно, что эта функциональная асимметрия рук могла
сложиться в труде (и религии) первобытного человека (неан-
дертальца) еще до того, как у него образовалась морфологи-
ческая асимметрия полушарий, управляющих руками. В этой
связи стоит подчеркнуть, что правое полушарие является
доминантным меньше чем у половины левшей в современном
обществе, иначе говоря, эти два признака не строго коррелиру-
ют друг с другом, что подтверждается и данными о таких
правших, которые, например, пишут и бросают мяч разными
руками (ср. рис. 17).

Кроме человека, морфологическая асимметрия центральной
нервной системы открыта у певчих птиц, для которых специ-
фична интенсивная звуковая сигнализация [24, с. 23—44]. Ви-
димо, необходимость выделения специальных отделов цент-
ральной нервной системы требуется ввиду значительного объе-
ма специализированных процессов, которые трудно сочетать
с выполнением других задач. Кроме китов (и дельфинов),
у которых обнаруживается асимметрия звукоизлучающего
аппарата, некоторые млекопитающие, в частности мыши,
кошки и обезьяны [24], обнаруживают тенденцию к подобной
асимметрии, часто остающейся лишь индивидуальной харак-
теристикой животного. Однако из антропоидов (человекооб-
разных обезьян) асимметрия полушарий мозга бесспорна

только у одного вида горилл [87], а для других антропоидов
лишь предполагается по не вполне окончательным данным
[34, с. 361—363; 24, с. 512—513]. Но нигде эта асимметрия не
становится настолько существенной, как у человека, для кото-
рого (видимо, непосредственно после мустье при переходе
к верхнему палеолиту) характерно все более последовательное
проведение наследственного различия между правым и левым,
связанное с наличием звукового языка.

Звуковой язык, по-видимому, достаточно поздно в процессе
становления современного человека становится основным инст-
рументом общения — примерно за 50—30 тысяч лет до н. э.
(при общей длительности процесса развития человека, оцени-
ваемой приблизительно в 3—4 миллиона лет в свете новейших
открытий в Африке). Но его истоки коренятся в звуковой сиг-
нализации обезьян.

Среднее число различных сигналов (от 20 до 40) в разных
системах звуковой сигнализации обезьян, не отличающееся су-
щественно от числа сигналов в системах общения других поз-
воночных [40, с. 19], приблизительно соответствует среднему
числу фонем — основных звуковых единиц естественного язы-
ка. Это можно было бы объяснить тем, что те характеристики
центральной нервной системы (в частности, размер оператив-
ной памяти), которые определяют по число, в процессе очело-
вечивания относительно мало изменились (хотя соответствую-
щие данные о происхождении памяти еще пока недостаточны).

В постоянстве числа сигналов всех позвоночных вплоть до
числа фонем можно было бы видеть подтверждение принципа,
по которому генетический механизм хорошо <считает» примерно
до 2⁶ [18, с. 318]. Развитие языка шло не по пути увеличения
числа первоначальных сигналов, а в направлении их превра-
щения из неразложимых на части осмысленных знаков-сооб-
щений в элементы, из цепочек которых строятся другие знаки,
соответственно от языка правого мозга — к языку левого.

Знаки — звуковые сигналы — обезьян нечленораздельны,
не строятся из цепочек. Каждый из 20—40 звуковых сигналов,
которые издают обезьяны, представляет собой неразложимый
звуковой комплекс, служащий знаком определенной стандарт-
ной ситуации подобно знаку воздушной тревоги в человеческих
обществах. Опыты, при которых искусственно вызываются зву-
ковые сигналы при раздражении мoзгa электродами, показали
существенную разницу в локализации производства звуков,
у человека — преимущественно в коре, у обезьян — в подкорко-
вых глубинных областях.

Важнейшим отличием человекообразных обезьян от челове-
ка (точнее, мозга обезьяны от «левого мозга» человека) призна-

ется то, что они принадлежат к животным зрительного типа.
Решение интеллектуальных задач у шимпанзе возможно только
тогда, когда все предметы и орудия, необходимые для этого,
оказываются одновременно в зрительном поле обезьяны (что
можно сравнить с характерной для «правого мозга» человека
установкой на данную конкретную ситуацию).

Исходя из этого Л. С. Выготский еще в начале 30-х годов
предложил поставить опыт обучения человекообразных обезь-
ян языку жестов, используемому глухонемыми; он заметил при
этом, что находит сходство между обезьянами и людьми, стра-
дающими афазией (иначе говоря, между мозгом обезьяны
и «правым мозгом» человека, левый мозг которого поражен
афазией). К сожалению, лишь 40 лет спустя этот опыт был
осуществлен известными зоопсихологами супругами Гарднера-
ми (не знавшими о догадке Выготского), обучившими обезьяну
Уошо достаточно сложному языку жестов-иероглифов. Резуль-
таты их опытов были подтверждены и экспериментами
Примака, который научил шимпанзе Сара пользоваться систе-
мой условных знаков, из которых она может строить последо-
вательности (рис. 27) [37, с. 371].

Дальнейшее продолжение этих опытов на других шимпанзе
[88], в том числе с помощью использования вычислительной
машины как «учителя» обезьяны [34, с. 562—578], а в послед-
нее время и на горилле, подтверждает далеко идущее сходство
возможностей мозга обезьяны с «правым мозгом» человека.
Особенно замечательно то, что Уошо способна выполнить
синонимические преобразования комбинаций жестов-знаков
в том именно духе, который характерен для правого полуша-
рия человека, где хранится толковый словарь языка. Супруги
Гарднеры, объясняясь с Уошо жестами, называли «холодиль-
ник» комбинацией жестов-иероглифов «холодный» + «ящик».
Уошо же сама придумала вместо этого комбинацию жестов
«открой» + «пища» + «питье» [89]. Логическое название, по-
строенное по типу логического высказывания «быть холод-
ным» (о «ящике») Ρ (а), обезьяна заменяет соединением обоз-
начения нужного ей действия с обозначением нужных предме-
тов.

В экспериментах Примака особенно интересно для сопо-
ставления с характерным для «правого мозга» человека язы-
ком иероглифов типа китайских то, что Сара сама предпочла
располагать свои сообщения на доске вертикально, что было
принято и Примаком (рис. 27).

Для подтверждения сходства употребления знаков обезьяна-
ми и ранних форм человеческого общения существенно то, что
у Уошо один жест может относиться одновременно к целому

жит данный предмет множеству (P(W) = 1) или нет
(P(W)=0). В естественном языке P(W) принимает значения
от 1 до 0 в зависимости от воздействия контекста [42, с. 316],
то позволяющего отнести предмет к размытому множеству, то
затрудняющего такое решение.

Особенности человеческого восприятия в отличие от вычис-
лительных машин видят в способности оперирования с размы-
тыми множествами [91] В этом смысле можно сказать, что
язык каждого современного человека занимает промежуточное
место между сигнализацией Уошо и строгой однозначностью
машинных языков.

У Уошо такая комплексность значений или многозначность
связана еще и с тем, что у нее, как и у Сара, общее число
жестов не превышает 200 знаков (2*10², т. е. на два порядка
меньше величины, характерной для наименьшего словаря
в современном человеческом языке). По числу знаков, как и по
другим особенностям, систему обучения четырехлетней Уошо
можно сравнить с речью ребенка в полтора — два года [60,
с. 41], когда от 12—15 слов ребенок переходит к 60—200 словам.
Но характерна тенденция к употреблению каждого из этих зна-
ков в максимально разнообразных значениях (в отличие от жест-
кой предопределенности звуковых сигналов обезьян).

Кажется несомненным, что этими экспериментами доказана
явная близость некоторых особенностей правого полушария сов-
ременного человека к мозгу его далеких предков.

Исследование системы жестов, которую могут усвоить шим-
панзе и гориллы, позволяет представить в какой-то мере ту эпоху
в предыстории человеческого языка, которую можно уподобить
и «сенсоромоторному» периоду в развитии ребенка. По гипотезе
Р. Тома [42, с. 247— 250], с помощью языка человек избавляется
от той власти, которую над зверями, первобытными людьми и ма-
ленькими детьми могут иметь биологически значимые предметы.
Благодаря тому, что человек называет вещи по имени, они по-
степенно теряют свое былое могущество. Можно напомнить,
что вещи, сохраняющие свою былую власть, человек избегает
называть по имени: из-за таких табу далекие предки современ-
ных славян древнее индоевропейское название медведя (сохра-
няющееся, например, в том греческом слове, от которого обра-
зовано название Арктики) заменили осторожным прозвищем
«едящий мед».

Возникновение семантического пространства языка как
в развитии ребенка, так и в истории всего человечества, следу-
ет за первичным постижением внешнего пространства, в кото-
ром человек начинает ориентироваться с помощью своего тела.
Переход к решению логических задач, чрезвычайно трудных

даже для мозга таких высокоразвитых животных, как дельфи-
ны, явился самым поздним этапом развития. В определенном
смысле биологически человек меньше всего подготовлен к час-
тому решению сменяющихся логических задач [92, с.
203—204]. В этом и можно было бы видеть биологический
смысл создания вычислительных машин, наделенных именно
этой способностью и поэтому восполняющих существенный
пробел в эволюции центральной нервной системы.

С кибернетической точки зрения эволюция, приведшая
к развитию левого полушария, в существенно большей степени,
чем правое, ориентированного на решение логических задач,
находит дальнейшее продолжение в создании специальных
технических устройств для решения таких задач — вычисли-
тельных машин.

Согласно результатам новейших исследований обнаружены
цитоархитектонические различия в строении коры левого и пра-
вого полушария. В норме у правшей височно-теменная область,
включающая речевую зону, в левом полушарии оказывается
в семь раз (а затылочная в четыре раза) больше, чем в правом;
предполагается, что истоки этого различия можно возвести к не-
андертальцам, если не к еще более отдаленным предкам челове-
ка [153]. В эволюционном плане существенно также и то, что
лобная правая доля существенно (в 9 раз) больше левой. Мож-
но предположить, что развитие лобных долей, с которым связаны
некоторые собственно человеческие особенности поведения, осу-
ществилось не одновременно с развитием височно-теменной (и
затылочной) т,оли. В этом плане существенно также и то, что
по некоторым своим функциям (в частности, в качестве регуля-
тора эмоций) левая лобная доля может быть сближена с правым
полушарием, правая височная область — с левым полушари-
ем [ПО]. Возникает задача определения относительной хроноло-
гии развития каждой из основных зон обоих полушарий.

Другим важным направлением исследований, намеченным,
в частности, в работах чл.-корр. АН СССР Г. В. Гершуни, яв-
ляется выяснение того, в какой мере становление системы зву-
кового (слухового) анализа определялось характером систем
сигналов, использовавшихся позвоночными. На этом пути можно
ждать выявления сходств между некоторыми характеристиками
систем коммуникации и распознавания звуковых сигналов у че-
ловека и высших позвоночных [154].

БЛИЗНЕЦЫ

... они число принимают за начало и как материю для суще-
ствующего, и как выражение его состояний и свойств, а элемен-
тами числа они считают четное и нечетное, из коих последнее —
предельное, а первое — беспредельное; единое же состоит у них
из того и другого (а именно: оно и четное, и нечетное), число
происходит из единого, а все небо, как было сказано, — это чис-
ла. Другие пифагорейцы утверждают, что имеется десять начал,
расположенных попарно: предел и беспредельное, нечетное и чет-
ное, единое и множество, правое и левое, мужское и женское, по-
коящееся и движущееся, прямое и кривое, свет и тьма, хорошее
и дурное, квадратное и продолговатое.

Аристотель, Метафизика

ПАРНЫЕ СИМВОЛЫ

Вскоре после победы звукового языка и закрепления
за левым полушарием речевых функций в верхнем палеолите на-
ступает расцвет первобытного искусства, истоки которого вос-
ходят к гораздо более ранней эпохе [34, с. 289—311]. Самые
ранние знаки первобытного искусства по происхождению свя-
заны со знаками древнего' языка жестов, фиксацией которого
они были.

• Первобытное искусство представляло собой чрезвычайно
специфический вид знаковой системы, ближе всего стоящей
к рисуночному пиктографическому письму. Но (в отличие от
позднейшего письма) его знаки связаны не со звуковой речью,
а с языком жестов. Необычайный интерес представляет то,
что, начиная с древнейших памятников искусства верхнего
палеолита, оно бесспорно отражает ту самую асимметрию
(в частности, правой и левой руки), которая уже играет столь
существенную роль в физиологической структуре человека
в эту эпоху.

В наскальных изображениях верхнего палеолита знак руки

чище всего изображает левую руку, а не правую. В пещерах
Гаргас и Кастильо отпечатков левых рук 159 (т. е. около 0,9
всех случаев) при 23 правых. Та же особенность характерна
и для позднейших североамериканских индейских пиктографи-
ческих изображений: на 108 отпечатков левой руки (что сос-
тавляет почти 0,8 всех случаев) в шести местностях Северной
Америки приходится 30 отпечатков правой руки. Почти исклю-
чительное преобладание отпечатков левой руки характерно и
для пещерных полупиктографических изображений в Авст-
ралии.

Первобытное искусство на протяжении многих тысяч лет
отличается удивительным постоянством тематики и символики.
Все символы группируются вокруг нескольких парных (двоич-
ных) противоположностей.

Основным парным противоположением в первобытном ис-
кусстве было противоположение мужского и женского начала,
которое связано с особенностями социальной организации и хо-
зяйственной деятельности первобытного человека. Французский
антрополог Леруа-Гуран установил, что знак левой руки в пер-
вобытном искусстве является одним из способов символическо-
го обозначения женского начала. Из этого следует, что та си-
стема парных противоположностей, которая лежала в основе
первобытного искусства, соответствовала уже принципу органи-
зации двоичных (дуалистических) мифологий, которые харак-
терны для всех ранних этапов развития человеческой мысли.
Главной чертой наиболее ранних мифологий яляется именно их
дуалистический характер. Это было выявлено еще в 1941 г. в
классическом исследовании замечательного этнографа А. М. Зо-
лотарева, чьи выводы подтвердились многочисленными ис-
следованиями последних лет [94].

Особенностью подавляющего числа этих _гмифологий и сис-
тем обрядов является то, что в них левая сторона соотносится
с женским началом, а правая сторона — с мужским. Недавнее
открытие, согласно которому тенденция занимать левое место
в помещении характеризует статистически преобладающее чис-
ло женщин в современном обществе, привело к постановке
вопроса о том, что эта тенденция может быть следствием гене-
тического предрасположения [24, с. 276]. В русском народном
причитании невесты в первый день сватовства говорится:

Уж мужицкий пол стань на праву руку,
Женский пол стань на леву руку.

Свидетельства восточнославянского фольклора, по которым
женщину хоронили слева от мужчины, согласуются с археологи-
ческими данными о славянских парных захоронениях. Но корни
этих представлений уходят в еще более глубокую древность.

стильо женские знаки выполнены в красном цвете, а мужской
знак — в черном. На рисунках в пещерах Ляско противопостав-
ление красного и черного цветов связывается и с различием
изображений лошадей и бизонов, которые сами, вероятно, были
символами пола (рис. 28).

Следует подчеркнуть, что противопоставление красного цвета
(который, судя по находкам охры, очень рано — еще до
мустье — приобретает символическое значение в погребальных
обрядах у предков человека) и черного является общечелове-
ческим. Оно резко отличается от тех цветовых признаков, кото-
рые существенны для зрительных восприятий человекообразных
обезьян. Поэтому появление охры (уже у неандертальцев)
можно считать одним из наиболее надежных археологических
свидетельств окончательного «очеловечивания». Любопытно,
что у неандертальцев (в упомянутой выше пещере Шанидар)
отмечено и первое использование цветов — «букетов» в погре-
бальных обрядах, что предвосхищает обычай, дошедший до
нашего времени.

Системы двоичных противоположностей, включающие раз-
личия между мужским и женским началом, левым и правым,
красным (или белым) и черным цветами и соответствующими
парами животных (например, лошадью и бизоном и т. д.),
у первобытных народов в наиболее архаичных случаях связаны
с дуальным членением племени на две экзогамные половины,
между которыми только и возможны браки (запрещенные
между членами одной и той же половины). Такое членение,
очевидно, изначально присуще всем человеческим обществам,
так как запрет инцеста — кровосмесительных браков между
близкими родственниками — безусловно является общечело-

веческим, хотя самое понятие близкого родства по-разному
понимается разными народами.

Главнейшей особенностью всех ранних человеческих куль-
тур было то, что это двоичное социальное деление коллектива
символизировалось таким образом, что с каждой из дуальных
половин племени связывался один из рядов полярных двоичных
символов. Важнейшими из таких символов в древности была
левая и правая рука. Благодаря этому удается соотнести друг
с другом основные события в биологической, социальной
и культурной эволюции человека: закрепление речевых функ-
ций и управления движениями правой руки за левым (доми-
нантным) полушарием, выработку символических систем двоич-
ных противоположностей, отраженных уже в искусстве верх-
него палеолита, и создание дуальной организации племени. Но
замечательно, что сам Homo 'sapiens на самых ранних этапах
своей истории уже связывал различия между полами (мужским
и женским) с асимметрией правой и левой руки, делением на
две экзогамные половины и наличием парных противополож-
ностей (например, цветовых) в природе.

А. М. Золотарев, впервые отчетливо сформулировавший
принципы соотнесения дуальной организации с двоичной сим-
волической классификацией, установил также, что оба эти яв-
ления связаны и с близнечным культом. Почитание близнецов
и страх перед ними существовал во всех первобытных религи-
ях. Истоки «Великого страха» (выражение английского этно-
графа Р. Харриса, открывшего jto явление) перед близнецами
уходят в доисторическое прошлое человека.

У обезьян, как и у человека, двойни являются крайне ред-
ким событием. Вызывает страх не только двойня (одного из
двойняшек обезьяны пытаются похитить), но и сама мать близ-
нецов, которую вместе с детьми отгоняют от стада [95]. Эти
особенности поведения обезьян совпадают с наиболее ранними
проявлениями близнечного культа в архаических обществах
(например, в Африке), где одного из близнецов (а иногда
и обоих) убивают, а их мать всегда изолируют от общества.

На более поздних стадиях близнечного культа близнецов
почитают, но один из них связывается с отрицательным рядом
в двоичной символической классификации. Парные символы
близнецов воплощают две полярные противоположности.

Близнецы, способ появления которых на свет казался от-
личным от общечеловеческого, считаются происходящими от
священных животных. Дошедший до исторического времени
пример такого верования — миф о Ромуле и Реме, параллели
которому обнаруживаются по всей Евразии.

Древнюю форму подобного мифа, вероятно, сохраняют те

ли дорогу топориком, подняться на вершину горы над Ткварчели,
где в средние века был построен христианский храм на месте
поклонения этому божеству. На мраморной плите на одной из
стен храма божество изображено в виде двух фантастических
животных (собак), соединяемых каким-то круглым предметом
(рис. 30). Возле этой плиты в глухом месте среди зарослей
я с изумлением увидел следы недавно совершенного жертво-
приношения (хотя уже достаточно скромного).

Кажется возможным, что в искусстве палеолита символы
лошади и бизона, входившие в ряды двоичных противополож-
ностей, могли быть связаны с древней формой близнечного ми-
фа, возводящей родоначальников племени к парным животным.

Противоположение мифологического мужского и женского
начал в разных образах первобытного искусства выражается
либо символами животных (лошади и бизона), либо условными
знаками (стилизованными изображениями пола, пунктирными
линиями, треугольниками, четырехугольниками и т. п.). Воз-
можно, что с символикой женского начала, особенно важного
для религии палеолита, следует связывать и многочисленные

палеолитические скульптурные изображения «венер» — женские
фигурки (часто с гипертрофией женских половых признаков —
громадными грудями).

С женским и мужским началом связаны и символы Луны
(Месяца) и Солнца. Эти два символа также восходят уже
к верхнепалеолитическому искусству. К палеолиту возводится
и распространенный во многих мифологических традициях
Евразии образ Луны как быка (бизона) и Солнца как лошади.

Противопоставление лошади и бизона в таких памятниках
первобытного искусства, как рисунки на стенах пещер Ляско,
соотнесено не только с различиями левой и правой стороны,
красного и черного цветов, но и с различием между четом
и нечетом. На рисунках в пещерах Ляско к семи основным
«счетным» знакам у лошади добавляется одна стрелка (всего
8, чет), у бизона две стрелки (всего 9, нечет).

Противопоставление чета и нечета найдено и в целом ряде
других произведений первобытного искусства [69]. Для поясне-
ния возможностей древней обрядовой роли этого противопос-
тавления значительный интерес может представить сравнение
с древнекитайскими ритуалами. Согласно мнению некоторых
историков китайской культуры, самое деление явлений на две
полярно противоположные группы — ян и инь — было связано
с необходимостью при гаданиях относить каждое событие
к одной из двух категорий — благоприятной или неблагоприят-
ной. Результат деления чисел, получившихся при гадании, мог
быть четным или нечетным, в зависимости от чего определялся
благоприятный или неблагоприятный исход гадания. Кажется
вероятным, что счетные знаки на произведениях палеолитичес-
кого искусства могли быть связаны с осуществлением сходных
обрядов.

ОТ ДВУХ ДО ЧЕТЫРЕХ

При наличии нескольких двоичных противопостав-
лений в модели мира древнего человека легко понять, что их
наложение друг на друга могло привести к четырехчленным
комплексам. Четырехчленная схема соответствовала той «гори-
зонтальной» модели ориентации по четырем сторонам света,
которую некоторые археологи возводят к эпохе мустье. Уже
у мустьерских обитателей Тешик-Таша предполагается ориен-
тация по восходу и заходу солнца. С этим сопоставляют
и крестовидные знаки мустьерскои эпохи.

Использование священного знака креста связано с архаи-
ческой формой поселения в целом ряде позднейших культур —
древнеегипетской (иероглиф для обозначения поселения, пред-

Те же животные (в том числе носорог и слон) или отчасти
им соответствующие (мамонт, а не слон) встречаются и в про-
изведениях палеолитического искусства. Статистический анализ
этих изображений позволяет выделить четверку животных,
которая функционально сходна с животными, символизирую-
щими стороны света у таких народов, как ланго. В этом можно
видеть косвенное подтверждение гипотезы, по которой струк-
тура пещерных комплексов могла включать и преображенную
четырехчленную модель, символизирующуюся четырьмя жи-
вотными. Но два из них, изображаемые чаще всех других
(лошадь и бизон), сами образуют двоичное противопоставление.
Из этих соображений можно вывести заключение, что и в
традициях верхнего палеолита, как и в позднейших культурах
(например, американских индейцев), с этой точки зрения деталь-
но изученных этнографами, четырехчленные структуры возни-
кали из наложения друг на друга двух двучленных. В част-
ности, в Австралии племена с дуально-экзогамной организа-
цией характеризуются делением каждой из двух половин
племени на два возрастных класса, что в результате дает
четырехчленную систему. Таким четырехчленным социальным

системам архаического типа могли соответствовать и четыре
соответствующих символа животных (каждое из которых со-
относилось с одной из сторон света и другими символами —
цветами, ветрами и т. д.).

У племени аранта каждая из двух половин делится соглас-
но дуальному или дихотомическому принципу еще на две, обра-
зуя 4 группы («полуполовины»). Каждый член племени обяза-
тельно относит себя еще и к одному из двух возрастных клас-
сов (отца и сына).

В соответствии с этим всю систему в целом целесообразно
описывать как состоящую из четырех групп А, В, С, D и дей-
ствующего в пределах каждой из областей различительного
признака поколений 1 и 2, откуда — восемь классов А₁, А₂, В₁,
В₂, С₁, С₂, D₁, D₂. На языке теории групп, которая успешно
применяется к системам родства этого типа [96, 97], отноше-
ния между восемью классами в системе аранта могут быть
описаны подстановкой ρ — такой, что дети мужчины класса Л ι
относятся к классу А₂, дети мужчины класса Л₂ относятся
к классу А₁ и т. п.:

Отношения между классом мужа и классом жены определяются
подстановкой f:

т. е. жена мужчины класса А₁ относится к классу В₁, жена
мужчины класса А₂ относится к классу D₂, жена мужчины
класса В₁ относится к классу А₁ и т. д.

Благодаря дихотомии внутри системы из двух половин воз-
никает четырехчленная система. У аранта обнаруживается ха-
рактерная и для других обществ с дуальной организацией до-
полнительность двух описаний пространственной структуры
племени — как концентрической и как «диаметральной». Со-
гласно одному описанию, становище является круглым и раз-
делено на два полукруга, соответствующие двум экзогамным
половинам племени — западной и восточной; по другому описа-
нию становище четырехугольно, каждая из его четырех частей,
ориентированных по сторонам света, занята одной из четырех
групп.

Первое описание соответствует выделению основного пара-
метра — дуальной организации из двух половин, второе —
фиксирует внимание на второй дихотомии, благодаря которой
образуется четырехчленная система.

Вместе с тем этнографические исследования установили,
что при наложении друг на друга двоичных противопоставле-
ний иногда может образоваться не «горизонтальная» четырех-
членная структура, а вертикальная трехчленная.

Рис. 32. План селения внннебаго

В Северной Америке племя виннебаго состоит из двух по-
ловин — Земли и Верха (т. е. Неба). К половине Неба отно-
сится 4 клана, к половине Земли — в два раза больше кла-
нов — 8. Виннебаго разделены пополам, но нижняя половина,
в свою очередь, разделена пополам, поэтому индейцы, описы-
вая строение племени, говорят по-разному: то, что они разделе-
ны на две части, то, что они разделены на три, не противореча
себе. Нижняя половина воспроизводит структуру целого.
В этой половине нижнюю полуполовину возглавлял клан Мед-
ведя, располагавшийся на севере (рис. 32). Клан Громовой
птицы, из которого происходил вождь всего племени, распо-
лагался на юге. Противоположный ему по географическому
признаку (юг — север) и по значимости в иерархии половин
клан Медведя — главный клан нижней полуполовины нижней
половины — был кланом боевого авангарда всего племени.
Поэтому по своему значению он был следующим за кланом
Громовой птицы.

позднего времени. Позднейшее примитивное искусство (в отличие
от первобытного палеолитического) характеризуется усложнени-
ем изображений (животных, человека, солнечных и лунных сим-
волов) вокруг центрального образа мирового дерева, в котором
всегда выделяются три части : верх, середина и корни. Этот
образ остается доминирующим в шаманских сибирских тради-
циях (рис. 33). Этот вертикальный принцип, согласно которому
функция символа определяет его место в вертикальном ряду,
противополагает примитивное искусство структуре палеолити-
ческих пещер, преимущественно горизонтальной.

В кибернетических работах по общей теории систем уже
отмечалось, что «многие тернарные отношения более естествен-
но истолковываются как бинарные отношения между перемен-
ной и парой» [98]. Это, в частности, оказывается верным и для
социальных и символических (семиотических) систем, склады-
вающихся на почве дуальных (бинарных).

ДА И НЕТ

Наиболее отчетливо принципы построения бинарных
систем выявлены по отношению к звуковому уровню естествен-
ного языка, результаты исследования которого поэтому особен-
но существенны для представителей других наук.

Каждая из фонем — основных звуковых единиц языка —
может быть описана как отличающаяся от всех остальных
фонем этого же языка некоторым набором признаков, принима-
ющих одно из двух значений. Обычно можно подобрать такие
две фонемы, которые различаются только по одному признаку.
Значение признака, сохраняющегося в позиции неразличения
(нейтрализации) таких двух фонем (например, глухость в кон-
це слова в русском языке), называется базисным, а другое
его значение — маркированным (звонкость в приведенном при-
мере). Маркированная фонема (д) может быть представлена
как базисная (т), к которой добавлен маркированный признак
(д = т + звонкость). В настоящее время построены наборы
признаков, позволяющие описывать фонемы языков мира
в терминах 12 двоичных признаков или немного большего их
числа, не превосходящего 20.

Можно предположить, что если не весь этот набор призна-
ков, то во всяком случае универсальные принципы его органи-
зации «встроены» в каждого человека, т. е. передаются генети-
чески [25], как это в последнее время признается вероятным
по отношению к основным универсальным характеристикам
любого языка, вскрываемым в порождающей грамматике. Одна
из первых логический операций, которые совершает человек
в раннем детстве, состоит в том, что он, основываясь на этой
«встроенной» системе, постепенно овладевает (в определенной
последовательности, которая также является универсальной)
различительными признаками фонем родного языка.

Реальность различительных признаков фонем вытекает из
фактов развития языка одного члена коллектива — ребенка.
Об этом же говорят опыты по передаче речи по каналу связи
с помехами. Поражение коры головного мозга создает ситуа-
цию, близкую к передаче речевых сообщений по каналу с поме-
хами. При расстройствах речи, вызванных травмами речевых
зон левого полушария головного мозга (или воздействием на
эти зоны электродов при операциях на мозге), распад противо-
поставлений фонем по двоичным признакам происходит, по-ви-
димому, в последовательности, обратной универсальной по-
следовательности усвоения этих признаков ребенком.

При поражении соответствующих участков коры головного
мозга разрушается именно противоположение различительных

признаков, из-за чего базисная и маркированная фонемы сме-
шиваются в речи. Установление специфической близости или
отождествление (в определенных пределах заданной точности
различения) таких фонем может происходить и в особых случа-
ях использования языка, где внимание сосредоточено на звуко-
вых отношениях между словами, например в поэтической речи.
«Неточные» рифмы, отождествляющие базисную и маркирован-
ную фонемы (ж и ш в рифме жаркие ~ нашаркали, д и т в
рифме адрес — театре], в частности в фольклорной поэзии и у
современных поэтов, также косвенно доказывают реальность
классификации фонем по признакам.

Особый интерес представляет то, что при поражениях со-
ответствующих отделов коры головного мозга в левом полуша-
рии такие же замены, как упомянутые выше фонемные, про-
исходят и по отношению к значению слов, отличающихся одним
только семантическим (смысловым) признаком. В современ-
ной лингвистике для исследования значений (в частности, грам-
матических) была предпринята попытка описать их с помощью
различительных двоичных признаков.

Такие бинарные модели признаков в современной лингвис-
тике строятся для исследования наиболее общих значений,
соотносимых с левым полушарием, в одних языках выражаю-
щихся грамматическими средствами, в других — словообразо-
вательными или лексическими. Например, грамматические
классы уменьшительности, увеличительности, «субъективной
оценки» во многих африканских языках и словах типа русских
больше, меньше, очень и т. п. описываются двоичным противо-
поставлением 'малая степень'—'немалая степень'. Внутри
этого противопоставления, образующего особую семантичес-
кую (или грамматическую) категорию, первый член является
маркированным, второй—базисным, что проявляется и во
внешнем морфологическом строении соответствующих форм.

В истории языка значимые части слов также обычно ме-
няются на один смысловой признак (как и фонемы), например,
суффикс с аффективным уменьшительным значением может
приобрести противоположное увеличительное значение (как
в истории некоторых языков банту или эскимосского).

Такой же двоичный набор признаков для классификации
в последнее время строится и для наиболее употребительных слов
языка, не связанных с обозначением конкретных вещей. Но здесь
использование такого же набора признаков возможно только
по отношению к небольшим подсистемам слов ограниченного
круга «полуграмматических» значений, связанных с левым
полушарием. Весь же словарь в целом (включая и слова с кон-
кретными предметными значениями, соотносимыми с правым

полушарием) оказывается существенно более сложной систе-
мой, число элементов которой (k-10⁴) на несколько порядков
превосходит число единиц фонологической системы (10—10²)
или системы грамматических значений.

Описание столь сложных систем в терминах двоичных приз-
наков, видимо, не целесообразно. При изучении небольших
подсистем слов с абстрактными значениями выделяются двоич-
ные классификационные признаки, частично совпадающие не
только с универсальными грамматическими признаками, но
и с теми признаками, которые оказываются существенными
и для исследования мифологических и ритуальных систем.

БИНАРНАЯ СИМВОЛИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ

Давно уже было установлено, что в так называемых
элементарных (архаичных или примитивных) обществах, т. е.
в большинстве коллективов, уровень развития которых су-
щественно отличен от современной европейской цивилизации,
имеются символические (знаковые) системы классификации
явлений внешнего мира. На принципиальное сходство этих
классификационных систем с двоичными лингвистическими
кодами внимание было обращено лишь в самые последние
годы.

Системы, на которых основаны ритуалы, ритуализованное
(предопределяемое жесткими правилами) поведение и мифоло-
гия в элементарных обществах строятся на двоичных противо-
поставлениях того же типа, что и наборы различительных при-
знаков для описания языка. Чаще всего в наиболее просто
организованных системах речь идет о двух рядах признаков или
символов (знаков), каждый из которых противоположен
другому.

Каждый признак или символ внутри такой системы соотно-
сится с одним, ему противоположным, и целой серией признаков
или символов, входящих в тот же ряд, что и данный. Отличием
от фонологических бинарных систем является то, что все эти
ряды противоположностей в определенных контекстах взаимо-
заменимы (синонимичны) . каждую из пар противоположностей
можно рассматривать как перевод основного противопостав-
ления 'благоприятный' — 'неблагоприятный'.

Ситуация, с которой сталкивается исследователь «первобыт-
ной» (элементарной или архаической) мифологии и ритуалов,
можно пояснить сопоставлением с современными кибернетичес-
кими моделями, описывающими простейшие формы поведения
автоматов, т. е. некоторых объектов, способных в каждый мо-
мент времени е = 1,2... воспринимать конечное число сигналов

в S(S₁, S₂,..., s_N) и изменять в зависимости от них свое
внутреннее состояние, которым определяется действие
f(f₁, /₂,···, fx) производимое автоматом. В этих моделях
принимается, что все сигналы s (s₁, s₂, ..., s_N), воспринимаемые
из окружающей среды, автомат расценивает либо как благо-
приятные (выигрыш, s = 0), либо как неблагоприятные (проиг-
рыш, s = l) [7].

Точно так же ведет себя «первобытный» коллектив и каж-
дый его член: все сигналы, им полученные из внешней среды,
деляется на благоприятные (для коллектива, определенной
его части или индивида) и неблагоприятные. Соответственно
формируются ряды равнозначных с этой (и только с этой)
точки зрения групп сигналов и классов сигналов (иногда уже
достаточно абстрактных).

Несмотря на максимальную географическую и культурно-
историческую удаленность таких систем Нового Света от при-
веденных аналогичных систем Старого Света (в том числе
в палеолите), в них можно увидеть в основном тот же набор
двоичных классификационных признаков и символов. Разитель-
ные типологические сходства и совпадения заставляют поста-
вить вопрос о том, не является ли строение этих систем универ-
салией, разделяемой всеми примитивными обществами.

Сравнение всех известных к настоящему времени фактов
показывает, что строго универсальным является принцип строе-
ния и наличие некоторых пар признаков (левый — правый,
женский — мужской), тогда как распределение признаков по
рядам и связи между ними могут варьироваться (хотя и менее
свободно, чем в системах фонем). Например, земля в некото-
рых из указанных систем соотносится с женским началом
(как и луна), но преобладание имеют традиции, где луна
(месяц) связывается с мужским, а солнце с женским началом.

Для исследования степени универсальности связей между
определенными парами двоичных противопоставлений наиболее
показательным примером является связь признаков «левый»
и «женский», «правый» и «мужской». Хотя связь первых двух
признаков встречается в большинстве таких систем и может
быть предположена уже для верхнепалеолитического знака
левой руки, выступающего в качестве женского символа, тем
не менее встречаются и системы, где левый соотносится с муж-
ским.

В Восточной Африке обнаружена целая культурная область,
в которой положительное значение придается левой, а не пра-
вой руке; иногда инверсия этих значений обнаруживается при
гаданиях по полету птиц. Такой же инверсией объясняется
и то, что слово, означавшее в латинском языке (в том числе

4 Зак. 3836 97

и у греческих прорицателей в Риме) левое, дурное (sinistrum),
в техническом языке римских гадателей — авгуров, иначе
ориентированных по сторонам света, чем греческие прорицате-
ли, имело противоположное значение — благоприятный.

Отмечая этот последний факт, Герман Вейль в своей книге
о симметрии приводит его как иллюстрацию условности мифо-
логического использования названий «правый и левый» в ка-
честве символов таких противоположностей, как «добро и зло»
[99, с. 52—53]. Вейль подчеркивал эквивалентность правой
и левой стороны со строго научной точки зрения, в этом про-
тивоположной мифологической. Вместе с тем он же отмечает
(по его мнению, объясняемое случайностью) введение асим-
метрии на разных этапах биологической эволюции. Это по-ви-
димому, имело бы смысл соотнести с принципиальной асим-
метричностью двух рядов классификационных признаков во
всех системах рассматриваемого типа и с их связью с противо-
положением «левый — правый» в процессе очеловечивания.

Объединение обоих противоположных признаков в системах
такого рода происходит обычно в ходе ритуала, который (как
и отчасти связанный с ритуалом миф) может рассматриваться
прежде всего как способ достижения либо инверсии противо-
положных символов, либо их слияния, либо, наконец, поиска
промежуточных звеньев между противоположностями. Приме-
рами инверсии противоположных символов, меняющихся места-
ми, может быть и североамериканский индейский ритуал охоты
на орлов, где охотник и добыча меняются местами, как в по-
вести Андрея Платонова «Джан» (видимо, ос ованной на ана-
логичных представлениях). Такая инверсия символов сохраня-
ется и в народных карнавальных обрядах.

Поиск промежуточных звеньев между противоположными
рядами оказывается основным назначением структуры мифа,
который в этом отношении, как и во многих других, близок
к структуре ритуала. В качестве одного из показательных при-
меров можно сослаться на айнскую мифологию (на островах
Хоккайдо и Сахалине), согласно которой в начале мироздания
все бинарные оппозиции (представленные не только в туземной
айнской, но и в японской традиции) были инвертированы: муж-
чины были наделены женскими признаками; айны были не
высокими, а маленького роста; местоположения гор и моря
(оппозиция верх — низ) были обратными по сравнению с позд-
нейшим временем.

Функция объединения противоположностей сохраняется
и в символической роли божественных близнецов, которые
в дуалистических мифах обычно тесно связаны друг с другом.

Для исторического исследования основной проблемой явля-

ется социальная интерпретация схем описания символических
систем классификации в терминах двоичных 'признаков. При
этом, как и в современной лингвистике и других формализуе-
мых научных дисциплинах, целесообразным представляется
четкое разделение построения структур и их последующей
интерпретации, в частности осуществляемой путем соотнесе-
ния с социальной организацией.

Для обществ с системой «предписывающих» (обязательных)
брачных правил символическая классификация оказывается
непосредственно соотнесенной с социальной организацией, опре-
деляемой в обществах этого типа прежде всего через брачные
предписания. При описании таких обществ реальной является
задача описания единой «целостной» системы, включающей
и символическую классификацию, и социальную структуру.

В качестве наиболее яркого примера можно привести ав-
стралийские системы, где отчетливо видна дуальная организа-
ция общества, соотнесенная с двоичной символической класси-
фикацией. Например, главнейшая черта в социальной организа-
ции аранта, как и большинства австралийских племен, состоит
в делении на две экзогамные половины. Эти группы связаны
с системой двоичных классификационных признаков таким об-
разом, что каждый из противоположных признаков соотнесен
с одной из экзогамных половин племени:

Система аранта

Маленький — большой

Нижний — верхний

Западный — восточный

Южный — северный

Вода — земля

Волнистые волосы— прямые волосы

«Дающие жен» — «берущие жен».

Наличие двоичной символической классификации и двух
вождей (позднее царей), соотнесенных с двумя экзогамными
половинами племени, является характерным признаком разви-
тия дуальной организации. Другими ее признаками является
взаимное ритуальное обслуживание (в частности, при похоро-
нах), ритуальное соперничество, состязания, игры и вражда
экзогамных половин. Дуальную организацию характеризуют
также взаимные дарения одной экзогамной половины другой.
Такие дарения включают жен, материальные дары и услуги.
Каждая из дуальных половин племени соотнесена с одним из
рядов двоичной классификации, с одним из двух мифолотиче-
ских героев или богов (чаще всего близнецов) [94].

Однако по мере упрочнения централизованной системы
управления, надстраивающейся над древней дуальной органи-

4* 99

задней, могут возникать такие парадоксальные ситуации, когда
реально единый царь объединяет в себе две царских должно-
сти, соотнесенные с двумя дуальными половинами. Такую
ситуацию удается реконструировать для древнего Египта.

Следы древнейших двоичных соотношений в Египте были
выявлены А. М. Золотаревым [94] и позднее независимо от него
Ф. Фрэнкфортом Π 00], по словам которого «эта необыкновен-
ная концепция выражала в политической форме глубоко уко-
ренившуюся тенденцию египтян понимать мир дуалистичес-
ким образом в виде целого ряда парных противоположностей,
сбалансированных в неизменяющемся равновесии. Вселенная
в целом представлялась как «небо и земля». В этой концепции
«земля», в свою очередь, понималась дуалистически [ср. 101,
с. 72—74], как север и юг, как части Гора и части Сета, как
две земли или два берега (Нила). Следует особенно подчерк-
нуть здесь наличие многократно применяемой (итеративной)
дихотомии. В этой бинарной модели мира, сходной с описан-
ными выше для более архаических коллективов, «порядок»
(Ma'at) понимался как равновесие, т.е. как результат нейтра-
лизации всех основных космических бинарных оппозиций.

Как и в других подобных бинарных системах, противопо-
ставление левой и правой стороны связывалось в древнем
Египте соответственно с благоприятным и неблагоприятным
решением, в частности судебным. Как показал Фрэнкфорт, кос-
венный след двойного царствования можно видеть не только
в двоичной титулатуре фараона — властителя Верхнего и Ниж-
него Египта, но и в представлении о Ка — двойнике фараона.
Ка можно рассматривать как такую фиктивную величину, ко-
торая была необходима при последовательном проведении
древнеегипетской идеи двойственности всех частей мира и госу-
дарства. Основываясь на некоторых изображениях, встречаю-
щихся в египетском искусстве, Фрэнкфорт предположил, что
с представлением о двойнике —мертвом близнице (Ка) фарао-
на была связана ритуальная роль его плаценты.

Эту гипотезу можно подтвердить сравнением с аналогичны-
ми представлениями в позднейших африканских царствах.
У баганда существовала особая ритуальная должность жреца,
хранившего пуповину царя, которую называли его близнецом.
Этому «Близнецу» посвящался особый храм. Раз в месяц в но-
волуние жрец приносил пуповину («Близнеца») к царю, кото-
рый ее осматривал, вынимая ее из одежды из древесной коры,
в которую она была завернута. Потом он возвращал ее жрецу.
Сходные обычаи почитания пуповины или последа как близне-
ца ребенка известны и у многих других народов Африки
(а также и Азии).

100

Близнецы — наиболее простая и удобная форма воплощения
такого представления о мире, которое основано на равновесии
парных противоположностей. Если близнецов нет, их можно
заменить фиктивными близнецами, как это делали в Египте
и в других странах Африки.

Следует заметить, что именно в Африке у догонов идея
двоичной природы всего сущего доходит до столь крайнего
своего воплощения, что догонам близнечные рождения пред-
ставлялись единственно нормальными, а близнечные божест-
ва—основными. Широко понимаемая догонами идея близнеч-
ности или двойственности всего сущего (включая двоичную
структуру мироздания, природы, власти и общества) по су-
ществу уже достаточно близка к такой преднауке, как учение
пифагорейцев.

двоичные коды культуры

Если следы старых двоичных различий можно ви-
деть не только в структуре племен с дуальной организацией,
но и в древних системах социальных рангов и в двойственности
царских должностей, то для истории культуры и науки тем
больший интерес может представить сохранение почти в «чи-
стом виде» этих же различий и в учениях, предшествующих
ранней науке. Из самых ярких примеров стоит привести \чение
пифагорейцев, у которых все строилось на таких противопо-
ложностях, как «нечетное» — «четное», соотнесенных (совсем
как в древних мифологиях) с такими двоичными парами, как
«мужское»— «женское». Поэтому, по словам известного мате-

матика Ван дер Вардена, «для пифагорейцев четное и нечетное
являются не только основными понятиями арифметики, но

и действительно заключающими основные начала всех вещей
природы» [74, с. 153].

Но если по отношению к Пифагору мифологические корни
такого представления о чете — нечете так же несомненны, как
и применительно к учениям Древнего Китая, то при появлении
аналогичных идей у мыслителей и ученых нового времени
нельзя все сводить только к продолжению традиции.

Постоянно следует учитывать возможность построения но-
вых двоичных систем, не переданных по традиции, а создан-
ных по архетипическим нормам, опирающимся и на направлен-
ное социальное воспитание праворукости, и на биологические
и физические проявления асимметрии и парности, способствую-
щие развертыванию двоичной системы противопоставлений.

На основании данных по детской психологии можно думать,
что в определенный период ребенок делит образ взрослого

101

(в частности, своей матери) на два образа — хороший и плохой.
Такое же двоичное деление (на свое и чужое, хорошую и пло-
хую сказочную страну, как Швамбрания и ее соперница)
наблюдается и в детских играх.

Четырехлетний Джони А. из Александрии (Египет) жил
в двух воображаемых странах — Тана-Газ и Тана-Пе. Тана-Газ
выше и лучше, чем Тана-Пе. Спокойное море, в котором Джо-
ни может купаться, находится в Тана-Газ; бурное море, в ко-
тором нельзя купаться, находится в Тана-Пе. Мать Джони
живет в Тана-Газ, отец — в Тана-Пе.

Анализируя этот случай, Леви-Стросс подчеркивает важность
того, что семилетний Джони уже стыдится этой системы, столь
близкой к дуально-экзогамной, и делает вид, что не помнит
о ней: «Джони растет в группе, которая не использует дву-
полюсных структур для того, чтобы выражать явление соперни-
чества и взаимности... Модель, предложенная детским вообра-
жением, не могла в ней получить ценности орудия» [102,
с. 236]. Если верно предположение о том, что выстраивание
взаимоисключающих образов матери в определенной перспек-
тиве составляет содержание дальнейшего развития, то — в со-
гласии с мыслями о шизофрении Выготского — в этой болезни
можно было бы видеть возврат к архаичному комплексу (кон-
гломерату) образов, не образующих системы, приспособленной
к данной социальной действительности. Этим объяснялось бы
шизофреническое раздвоение и амбивалентность. По словам
Алоизы — больной шизофренией, занимавшейся живописью,
«красный цвет хорош для женщин, больных шизофренией»,
«черный цвет вызывает ужас и годится только для мужчин».
Индивидуальные системы бинарных оппозиций типа при-
водившихся выше коллективных архаических с теми же сим-
волами (цветовыми, простра>нственными и т. п.) возникают
и в гораздо более поздние эпохи, вероятно, как под действием
традиционных суеверий, сохраняющихся в качестве бессозна-
тельных пережитков древних знаков, так и в силу действия
указанных психологических тенденций, возможно, архетипи-
ческих.

В качестве особенно яркого примера можно привести си-
стему Роберта Фладда (1577—1637). В его книге [103] из-
лагалась система противопоставлений по парам оппозиций:
Система Роберта Фладда

Левый глаз — правый глаз Неподвижность — движение
Мать — отец Сжатие — расширение

Луна — Солнце Сгущение — разжижение

Тьма — свет Слизь — кровь

Тепло — холод Матка — сердце

102

Хотя на построение этой системы Фладдом могли оказать
влияние характерные для алхимии того времени противопо-
ставления типа золото — ртуть, в ней (в особенности на основа-
нии первых четырех соотношений) можно видеть отражение
и тех примет и суеверий, которые могли непосредственно вос-
ходить к более древним двоичным традициям, сохранившимся
лишь пережиточно. Гипотеза о воздействии на Фладда ранних
древнегреческих учений представляется маловероятной ввиду
отсутствия явных свидетельств прямой связи между его систе-
мой и такими, как пифагорейская.

Те же или сходные двоичные признаки, сгруппированные
в системе архаического типа, и позднее могут выступать для
выражения новых социальных различий. В известной статье
Нормана Мейлера деление между бунтарями современного
американского общества (hip) и противоположной им катего-
рией благополучных и благопристойных (square — буквально,
«четырехугольных»), выражено в виде системы противополож-
ностей [104, с. 17] не только по принципу построения, но и по
конкретным проявлениям прямо совпадающей с приводимыми
выше:

Система Нормана Мейлера

Негр — белый

Ночь — день

Кривая — прямая

Убийство — самоубийство

Марихуана — алкоголь

Хип (hip)—скуэа (square)

Предпоследнее противопоставление и ему предшествующее
в особенности показательно. Объективный исследователь-этно-
лог на основании подобных данных мог бы вывести заключение
о тотемической или символической классификационной функ-
ции марихуаны и алкоголя и о наличии двух видов смертей,
как в первобытных и древних традициях. Подобные современ-
ные факты не <просто курьез; они важны для проверки гипотез
в случае таких обществ, сведения о которых ограничиваются
немногими древними текстами или сообщением одного этно-
графа.

Двоичные модели мира, в которых каждое явление относит-
ся к одному из двух эмоционально окрашенных полюсов,
в последнее время противопоставляются современному научно-
му подходу, исключающему дуализм архаических мифологий.
С построением таких «манихейских» упрощенных схем поле-
мизировал создатель кибернетики Винер, писавший, что в от-
личие от ученых «для манихейцев белое и черное — это про-

103

тивоположные формы, выведенные на линию огня друг против
друга» [105, с. 193].

Положение таких классификационных рядов двоичных про-
тивопоставлений в истории культуры, где они на определенном
этапе никак уже не соотносятся с теми простыми дуально-экзо-
гамными делениями, с которыми они долгое время связыва
лигь, является двойственным

Самый принцип двоичности остается в силе вплоть до науки
нашею времени, но наука постоянно возражает против эмо-
ционального восприятия двоичных оппозиций. В конечном
счете принцип двоичности лежит в основе всех известных ран-
них философских и логических систем, но в них достаточно
рано осуществляется отвлечение от конкретного эмоционально
воздействующего наполнения парных противоположностей
и формулируется абстрактная идея полярной оппозиции (на-
пример, в индийской логике у Дигнаги и Дхармакирти).

АСИММЕТРИЯ В ЗНАКОВЫХ СИСТЕМАХ

В ранних философских учениях, например древнеки-
тайской теории противоположных мировых начал ян и инь, еще
отчетливо видны мифопоэтические истоки этих построений, хотя
и очевидно нравственно-философское их переосмысление в та-
ких утверждениях, как: «Солнце ведает (началом) ян; луна
ведает (началом) инь... Ян— это нравственность, инь— это
наказание» [106, т. 2, с 47]. Едва ли не наиболее интересное
развитие теория двух противоположных начал ян и инь получи-
ла в своих конкретных приложениях к явлениям языка и ис-
кусства. Не только в Китае, чо и в Японии теория т;в\х про-
тивоположностей, в частности, выражаемых в противоположе-
нии чета и нечета, была использована позднее в эстетических
сочинениях, в которых можно видеть непосредственное предвос-
хищение структурного описания произведений искусства в тер-
минах двоичных противопоставлений, достаточно распростра-
нившегося в наше время.

Неслучайно С. Μ Эйзенштейн непосредственно использовал
принцип эстетического описания в терминах инь и ян в своих сочи-
нениях (подобно тому, как другой теоретик искусства тою же вре-
мени Иттен заимствовал сходный принцип из древнеиранской тра-
диции) В частности, в статье «Э^! О чистоте киноязыка» [107]
в терминах нескольких основных двоичных противоположно-
стей, таких, как чет — нечет, Эйзенштейн разбирает кадры из
эпизода с яликами, плывущими к кораблю, в своем фильме
«Броненосец Потемкин».

В замечательном этюде «Чет и нечет» [108] Эйзенштейн
сходные принципы, почерпнутые им отчасти из арсенала старой

104

китайской и японской эстетики, применяет к исследованию
триптиха японского художника Утамаро, а затем переносит
этот же метод на исследование «Троицы» Рублева (рис. 34).
Он полагает, «что необычайное усиление пластической лири-
ки» тихого перезвона, которым проникнут образ «живоначаль-

Рис 34 Схема «Троицы» Рублева (по Эйзенштейну)

ной Троицы» Рублева (1408 г.) во многом зависит от того, что
и здесь в фигурах трех ангелов применен тот же принцип
сочетания четных элементов с нечетными.

Тут совершенно также одинаковые по поведению элементы
размещены по разным группам и тем гармонически их объеди-
няют, а разные элементы оживляют внутреннюю жизнь одина-
ковых групп.

Три фигуры ангелов распадаются на: одну (числом нечет-
ную) в четном месте ряда, и две — т. е. четные числом, разме-
щенные в нечетных полях (I и III).

105

Принадлежащие к одной группе (нечетных) — два ангела
зеркально... противоположны друг другу по положению тела
и меха. В то же время сами элементы их (меха и тело) повер-
нуты в одну и ту же сторону.

Связь с центральной фигурой группы строится на том, что,
принадлежа к разным группам по числовой принадлежности,
I и II противоположны по положению ликов, но одинаковы по
повороту фигур, а II и III, одинаковые по положению ликов,
противоположны по положению фигур.

Это дает неустанное противостояние одного (нечетного) —
двум (четному):

два тела слева своим поворотом противостоят одному спра-
ва (I, II-III),

два лика справа своим положением противостоят одному
справа (I, II — III),

И (I, II —III) противостоит (I —II, III).

Нечетное число фигур (одна) в четном поле (вторая по
счету) темная, а противопоставленное ей четное количество
(два) в нечетных полях (I и III) противостоят ей и по цвету —
они светлые».

В приведенном замечательном образце предельно простого
и убедительного эстетического разбора гениального произведе-
ния Рублева особое внимание привлекает анализ соотношения
левых и правых частей композиции. Эта же проблема занима-
ла и многих других искусствоведов [109, с. 45], а также мате-
матиков [99, с. 54].

Вывод, к которому пришел один из крупнейших искусство-
ведов XX века Вёльфлин, состоит в глубоких корнях неодина-
ковости восприятия правого и левого в искусстве. В последнее
время этот вывод искусствоведов получает подтверждение
в исследованиях по функциональной асимметрии мозга [110].
С этой асимметрией связаны склонности к преимущественному
движению глаз в правую сторону (у правшей с доминантным
левым полушарием) [24, 32] и соответственно выделение пра-
вого зрительного поля.

Над этой проблемой задумываются не только искусствоведы,
но и крупнейшие люди искусства. Герой одного из последних
романов Набокова «Полюбуйся на скоморохов!» болен психиче-
ским расстройством, которое делает для него левую и правую
стороны необратимыми (абсолютными, а не относительными)
понятиями. В его восприятии пространству присущи левая
и правая стороны, которые не могут поменяться местами.

Эта проблема представляет собой по существу часть го-
раздо более общего вопроса. Предстоит выяснить, в какой сте-
пени асимметричное строение знаковых систем человека

106

обусловлено асимметрией функций мозга. Положительный ответ
на этот вопрос можно дать не только по отношению к асим-
метрическому восприятию пространства, но и применительно
к таким соотношениям, как противопоставление высокого и
низкого тона. Это последнее, с одной стороны, связано с разли-
чием функций полушарий головного мозга, с другой стороны,
играет существенную роль в системах таких двоичных оппози-
ций, как древнекитайская и некоторые африканские.

Но поставленный вопрос имеет и значительно более общий
характер. Основной особенностью всех тех ранних систем двоич-
ных противопоставлений, к которым имеют тенденцию возвра-
щаться и системы более поздние, является четкое различение
по эмоциональной окраске: положительности — отрицательно-
сти. Но последние исследования в области функциональной
асимметрии полушарий ведут к выводу, согласно которому вы-
ключение (инактивация) «доминантного» полушария приводит
к резко выраженным отрицательным эмоциям, и обратно: вы-
ключение правого полушария ведет к положительным эмоциям
[25]. Поэтому можно представить себе, что двухполюсная
система оппозиций, окрашенных эмоционально, «встроена» в са-
мую организацию головного мозга.

Последний и наиболее сложный вопрос, возникающий при
рассмотрении асимметрии знаковых систем человека в свете
асимметрии полушарий, связан со структурой научных пред-
ставлений о мире. Такие преднаучные концепции, как пифаго-
рейская, относительно легко связываются с той именно основ-
ной структурой знаковых систем, которая бесспорно обусловле-
на асимметрией мозга. Но вместе с тем авторы новейших работ
по общей теории симметрии оправданно видят в пифагорей-
ских учениях много черт, созвучных и современной науке
[111, с. 13—22].

В гораздо более общем плане взаимосвязь асимметрии моз-
га (и обусловленной ею асимметрии языка и других систем
знаков) можно было бы видеть в духе принципа Кюри, пред-
полагающего, что «асимметрия творит явления». Кажутся
небезынтересными те сходства, которые можно выяснить при
сравнении проблем современной биологии, вслед за Пастером
ищущей фундаментальные отличия живой природы в асим-
метрии молекул, физики микромира, все больше сосредоточива-
ющей внимание на проблеме симметрии [1, 112, 113], и наук
о человеке, ищущих связь асимметрии мозга с асимметрией
систем знаков.

Некоторые современные ученые. идут достаточно далеко по
пути таких сопоставлений. Одни из них полагают, что выделе-
ние левого полушария, как и вообще значимость левой стороны

107

организма у позвоночных, в конечном счете можно связать
с асимметрией живого вещества на молекулярном уровне
[24, с. 182] Другие сравнивают новейшие открытия в области
асимметрии мозга с выводами физики микромира, установившей
наличие комбинированной четности [32, с. 190—197].

Одним из предшественников современной науки и здесь
(как и во многих других областях знания) оказывается Гете.
Гете пришел к мысли о «первоначальной полярности» всех яв-
лений природы в конце XVIII — начале XIX в. под влиянием
естественнонаучных открытий в области электричества и маг-
нетизма. Он видел в двух полюсах магнита «первичный фено-
мен», т. е. модель всех других подобных противоположностей
(в том числе, в теории цвета и теории звука, которыми он спе-
циально занимался). По мнению Гете, Аристотель, зная роль
противоположностей для научного исследования, тем не менее
не был знаком с явлением раздвоения единства. А именно
такое разделение единицы на двойственность Гете считал важ-
нейшим для понимания полярности в науке нового времени
[2, с. 40, 139, 142, 145, 146, 272]. Из слов Гете, поставленных
эпиграфом к первой главе этой книги, видно, как он подходил
вплотную и к распространению этого принципа на психику
человека в ее соотношении с правой и левой половинами тела
(а следовательно, и мозга).

Мысль, по которой морфология (т. е. общая структура)
мозга сказывается в морфологии знаковых систем, близка
к расширенному пониманию морфологии и у самого Гете, и у
его последователей в науке новейшего времени. Современные
морфологические модели не только в биологии, но и в науках
о человеке [42] могут считаться непосредственным развитием
основных идей Гете. Это же можно сказать и о бинарном
(«полярном», как сказал бы Гете) подходе к строению мозга
и знаковых систем. Спор о «плане» (или «типе» по Гете) строе-
ния организмов во французской Академии между Сент-Илером
(поборником морфологии Гете) и Кювье, который Гете считал
важнейшим событием 1830 г. [2, с. 307—309, 483, 484], остает-
ся острым и для современной науки о морфогенезе [42, с. 17].
Многие идеи морфологии Гете только сейчас начинают обре-
тать научную реальность.

Кажется возможным видеть конкретизацию мысли Гете
о «раздвоении» в роли понятия двойственности в современной
математике. Но связь этих проблем (как и принципа дополни-
тельности Бора в широком его понимании) с рассматриваемы-
ми в настоящей книге требует еще специального обоснования.

108

ДИАЛОГ

Отдельный человек, как нечто обособленное, не заключает
человеческой сущности в себе ни как в существе моральном, ни
как в мыслящем Человеческая сущность налицо только в обще-
нии, в единстве человека с человеком, в единстве, опирающемся
лишь на реальность различия между Я и Ты Истинная диалек-
тика не есть монолог одинокого мыслителя с самим собой, это
диалог между Я и Ты.

Л. Фейербах. Основные положения философии будущего

РАЗГОВОР С ВЫЧИСЛИТЕЛЬНОЙ МАШИНОЙ

С точки зрения кибернетики можно в очень широком
смысле объединить процессы обмена информацией между дву-
мя полушариями мозга, двумя    вычислительными    машинами
составе двухмашинного комплекса и между разными людь-
ми (в частности, во время разговора на обычном — естествен-
юм языке)   Особый (и чрезвычайно важный для структурной
антропологии)   аспект обмена информацией в обществе    пред-
ставляет случай взаимодействия двух дуальных    половин,    из
которых    складываются      архаичные    социальные    структуры
(см. гл. 2) (рис. 35).

Важным открытием структурной антропологии явился вы-
вод Леви-Стросса, по которому в этом последнем случае обмен
может совершаться посредством заключения браков. В этом
смысле функцию заключения браков можно сравнить с другими
видами обменов (в частности, репликами во время разговора)
между двумя социальными группами. Недаром для жизни ар-
хаических обществ характерен обрядовый обмен репликами
(или шутовская перебранка) между теми двумя дуальными
половинами, которые связываются между собой и брачными
отношениями.

В этом последнем случае речь идет о диалоге между соци-
альными группами, каждая из которых понимается как единое

109

приводит к тому, что люди и машины образуют одну
единую систему общения. В этом смысле можно го-
ворить о сообществе, состоящем из людей и вычислитель-
ных машин. Общение в таком кибернетическом коллективе на
первых этапах осуществлялось почти исключительно посред-
ством искусственных языков, на которых писались програм-
мы для машин. Но языки программирования постепенно сбли-
жаются с обычными человеческими языками — естественными,
Для того, чтобы сделать языки программирования более удоб-
ными для людей, в последние годы из них исключают некото-
рые особенности, отличавшие их прежде от естественного
языка.

Вместе с тем все чаще обычный естественный язык приме-

няется как основное средство общения человека с машиной. На
первых порах, лет двадцать назад, в машину вводили команду
и вопросы, которые могли состоять только из упрощенных фраз
на естественном языке. Такие упрощенные фразы можно при-
менять, если к машине обращаться на устном языке. Упроще-
ние здесь нужно из-за особых трудностей, возникающих при
распознании машиной устной речи. Что же касается письмен-
ного языка, уже существуют такие программы, которые до-
статочно хорошо разбирают грамматическое строение пред-
ложений и определяют по словарю смысл слова. Но машину
хотят научить даже и тому, как в языке описывается внешний
мир, т. е. тем предпосылкам, на которых основано понимание
языка.

В качестве простого примера разговора электронной вычис-

лительной машины с человеком на письменном естественном

языке можно привести эксперимент, проведенный в Лаборато-
рии искусственного интеллекта Массачусетского технологиче-
ского института [115]. Приказы и пояснения человека в виде
фраз на естественном языке (английском) вводятся в машину,

ответы которой (тоже как фразы на письменном английском
языке) человек может видеть на экране. Управляемая машиной
«рука» может переставлять на столе кубики и пирамиды [17].
Такая система как бы воспроизводит поведение послушного
ребенка, который играет в детском саду со взрослым воспита-
телем. То, что машина понимает некоторые предложения на
естественном языке, видно из ее поведения: она выполняет
приказы, содержащиеся в этих предложениях.

Чтобы выполнить приказ, роботу нужно найти предмет по
его описанию. Программа должна для этого отыскать все
предметы, удовлетворяющие заданному условию («найди все
большие красные кубики»). Если найдется хотя бы один такой
предмет, работа программы считается успешной. Если найдено

111

При этом отвечая (как это и бывает в обычном разговоре
между людьми), робот не ограничивается утверждением Да,
но тут же продолжает: Да, красный кубик, как если бы его
спросили: Какой кубик в ящике? Робот воспроизводит такие
особенности разговорной человеческой речи потому, что в про-
грамму введены правила понимания самих предпосылок этой
речи.

Программы этого типа, использующие устную речь, в США
разрабатываются в настоящее время для машин, не просто
играющих, как ребенок, в кубики, а решающих «взрослые»
задачи. В Калифорнийском университете совместно со Стен-
фордским исследовательским институтом построены части
робота «Язон», который предназначается для уборки цехов
предприятий. Робот распознает около 200 слов английского уст-
ного языка (скорость распознавания каждого слова примерно
2 секунды) и сам может воспроизводить с помощью особого
электроакустического устройства 20 слов упрощенного англий-
ского языка. Малая величина словаря, определяющая и необ-
ходимость упрощения языка, объясняется специфическими труд-
ностями анализа и синтеза устной речи.

Каждая из таких систем общения человека с машиной
решает две связанные друг с другом задачи: машина должна
понимать вводимые в нее фразы естественного языка и уметь
после этого на своем машинном языке совершать такие логи-
ческие операции, которые позволят ей дать осмысленный
ответ.

В   Стенфордском   исследовательском   институте   разработан
робот для обучения учащихся в профессиональных училищах
процессам сборки. Робот распознает вопросы    учащегося    на
упрощенном   (стандартизованном)   устном   английском     языке
и отвечает на них — либо синтезируя    некоторые    английские;
слова (О. К. — хорошо, How — как?), либо направляя луч лазе-
ра на ту или иную деталь. Иначе говоря, как    и    в    обычном
общении между людьми, робот может отвечать на слова дей-
ствиями.

Особенно существенным представляется то, что машина от-
вечает человеку иногда словами, иногда иными — оптически-
ми — способами.

Конкуренция между зрительными и звуковыми средствами
передачи информации характерна для современного общества
в целом (включая и кибернетическую систему человек — маши-
на). Если начало победы звукового языка (и увеличение роли
левого полушария) можно связать с тем временем, когда пре-
док человека начал изготовлять орудия правой рукой (при под-
держке левой), то кризис в средствах общения приходится на

114

тот период, когда эта функция постепенно переходит к автома-
тическим манипуляторам.

Основополагающая роль двоичного противопоставления
«левый» — «правый» (левая рука — правая рука) в древних
иероглифических символах верхнего палеолита и в продолжаю-
щих ту же традицию послед}ющих бинарных кодах культуры
заставляет с вниманием отнестись к мысли Леруа-Гурана
о том, что изменение функций руки в современном обществе
может привести и к серьезным последствиям в искусстве. Такие,
казалось бы. разнородные явления, как автоматизация произ-
водства и нефигуративное (абстрактное) искусство (по своей
сути иероглифическое, а не языковое) могут оказаться связан-
ными между собою [116, с. 31].

Не исключено, что крупицы истины содержатся и в много-
численных призывах обратить внимание на увеличивающуюся
роль зрительных средств в современном мире. При этом следу-
ет подчеркнуть, что речь идет прежде всего о таких средствах
передачи оптической информации (как телевидение и современ-
ное кино, все больше сближающееся с документальным), кото-
рые ориентированы на конкретное восприятие реальности
сегодняшнего для. Это — средства, прямо обращенные к право-
му полушарию мозга.

Возникает вопрос: не окажется ли не один только описанный
выше мальчик, смотревший из манежа на телевизор, в по" те-
нии человека, который вынужден снова сменить звуковой язык
на зрительный, как десятки тысяч лет до этого зрительный
язык сменился звуковым? Человечество точно так же не может
остановить развития зрительных средств передачи информации,
как невозможно остановить ход научного познания. Но и в том
и в другом случае полезно планировать заранее последствия
намечающегося развития.

Постепенный сдвиг в сторону зрительных средств передачи
информации начинает сказываться и в кибернетическом кол-
лективе, состоящем из людей и вычислительных машин. Двух-
машинные комплексы, одна из двух частей которых ориентиро-
вана на оптический вывод информации (на экране дисплея),
представляют собой как бы переставленные частями две поло-
вины человеческого комплекса полушарий. Специализирован-
ное устройство для вывода информации у вычислительной
системы в этом случае является оптическим, а не акустическим,
как в норме у человека, а часть вычислительной системы,
совершающая основные операции со значениями, представляет
собой аналог логизированного левого полушария.

Взаимодействие машин с человеком, использующее такие
оптические средства, как экран дисплея, создает, несомненно,

115

преимущества для быстрого вывода больших массивов инфор-
мации, которые правое полушарие может успевать обрабаты-
вать с гораздо большей скоростью, чем обрабатывает левое
полушарие речевую информацию. Поэтому возможно, что
оптимальной формой общения человека с машиной является
такая беседа, при которой человек обращается к машине на
естественном языке, а машина передает существенную часть
информации различными зрительными кодами типа киноязыка.

Существенную опасность для человеческого мозга представ-
ляет то, что зрительные средства передачи информации могут
в гораздо большей степени, чем звуковые, преодолевать защит-
ные барьеры мозга, так как количество информации, вводимой
с помощью глаз, несравненно больше той, которая передается
звуковыми кодами. Недаром в научно-фантастическом романе
английского астрофизика Хойла «Черное облако» мозг ученого
не выдерживает всего объема сведений, которые ему посылает
посредством телевизора гигантское мыслящее облако.

Биологическая теория отпечатывания (imprinting), согласно
которой та часть поведения организма, которая не зависит от
наследуемых программ, в большей степени определяется его
первыми впечатлениями после появления на свет, согласуется
с самыми общими принципами психоанализа. Согласно им
программы поведения взрослого человека в существенной мере
предопределены ранними травмами, которые он получает в до-
речевой период.

Малореальным, однако, представляется допущение, по ко-
торому эти травмы можно выявить при разговоре во время
психоаналитического сеанса. Для этого надо было бы предпо-
ложить, что программы, построенные в доречевой период, после
усвоения языка переписываются на естественном языке. Зна-
чительно более реальным было бы предположение, по которому
они хранятся в неречевом полушарии в форме, отличной от
словесной. С такой точкой зрения согласуется иероглифический
характер символов подсознания, предполагаемый в психо-
анализе, и исключительная трудность сознательных воспоми-
наний о доречевом периоде (сохранились только свидетельства
отдельных людей, помнивших свое младенчество, как Андрей
Белый). На подсознание могут влиять зрительные образы.

Возможную опасность воздействия зрительных и других не-
словесных средств общения на подсознание можно пояснить
таким примером. Химические средства сигнализации имеют
огромное значение на низших этапах эволюции (у беспозвоноч-
ных). В человеческом же обществе (как и у высших обезьян)
они почти не играют роли при сознательном общении. Но они

116

остаются существенными для менее осознанных и бессознатель-
ных ситуаций общения и способов стимуляции.

Известны целые типы человеческих культур (в частности,
в древней Америке до Колумба), подвергшихся опасности
вследствие распространения химической стимуляции (вследст-
вие использования грибов, вызывающих зрительные галлюци-
нации). В таких культурах искусственная химическая стимуля-
ция низших отделов мозга рассматривалась как особая форма
общения с божеством. Иначе говоря, наркомания была важ-
нейшей составной частью духовной культуры (отчасти сходная
ситуация предположена в мрачной утопии «Славного нового
мира» Олдосом Хаксли). По-видимому, этот исторический
опыт полезен как свидетельство того, что некоторые типы
сигнализации и стимуляции, в особенности химические, дол-
жны быть исключены из человеческой культуры.

В более общем виде можно было бы предположить необ-
ходимость социальной гигиены средств общения, в том числе
и тех средств, которые можно использовать в пределах системы

человек — машина.

•

ЕСТЕСТВЕННЫЕ И ИСКУССТВЕННЫЕ ЯЗЫКИ

Сравнение естественного языка с искусственными
(в частности, с языками математической логики) важно не
только для решения таких практических задач кибернетики,
как перевод с «внешнего» (естественного) языка на «внутрен-
ний» (машинный). Сравнение этих языков проливает свет и на
историческое соотношение между ними [80, с. 59].

Сравнение искусственных языков математики (в частности,
математической логики) с разными типами естественных язы-
ков позволяет в какой-то степени проникнуть в историю этих
форм выражения. Специалисты в области математической ло-
гики уже несколько десятилетий назад обратили внимание на
далеко идущее сходство естественного языка с одним из логи-
ческих языков — исчислением предикатов. В этом логическом
языке предметы отделяются от свойств (предикатов), которые
этим предметам приписываются. Предикаты обозначаются зна-
ками функций с пустыми местами, в которые могут быть под-
ставлены обозначения предметов (индивидов). Если знаком Ρ
обозначается предикат быть простым числом, то выражение
Ρ (3) означает 3 является простым, числом.

Пустые места при предикатах могут быть заполнены пере-
менными: Ρ (x) означает x является простым числом. В языке
исчисления предикатов индивиды и переменные соответствуют
в известной мере существительным, а предикаты — глаголам

117

естественных языков. Вместе с тем в исчислении предикатов
есть и такие элементы, которые в определенном смысле сходны
с русским.и местоимениями «весь», «всякий», «каждый» (" —
квантор общности) и «некоторый» ($ — квантор существова-
ния); $x означает для всех х, $х означает для некоторого x
(или существует такое х, что...).

Кванторы (и вообще операторы — «грамматические»
служебные элементы логического языка, частным случаем кото-
рых являются кванторы) употребляются всегда при некоторых
переменных, подобно тому, как артикли всегда сочетаются
с существительным в таких языках, как английский, немецкий,
французский. Кванторы общности и существования и по значе-
нию сходны с неопределенным артиклем в этих языках (опре-
деленному артиклю соответствует логический оператор де-
скрипции ι).

Переменные, относящиеся к кванторам общности или су-
ществования, называются связанными переменными (в отличие
от свободных) Областью действия квантора называется та
часть формулы, к которой он относится; ее можно сравнить
с той частью предложения в английском языке, к которой от-
носится артикль (например, α big red block — большой красный
кубик)

В языке исчисления предикатов есть также операторы, ко-
торые соответствуют отрицанию () и некоторым союзам
(&, отчасти сходное с и; V, подобное или; →, по значению напо-
минающее если..., то) естественного языка. Все эти соответствия
между русским или английским языком и исчислением преди-
катов, однако, непросты и неоднозначны. Сопоставление
естественного языка г языками математической логики (в ча-
стности, с целью составления правил автоматического перевода
с одного языка на другой) представляет поэтому достаточно
сложную задачу, над которой на протяжении последних десяти-
летий с успехом работают математики, логики и языковеды.

Существенные трудности, выявившиеся на первых же этапах
этой работы, обусловлены некоторыми различиями языка ис-
числения предикатов и таких естественных языков, как рус-
ский. В языке исчисления предикатов нет элементов, которые
прямо бы соответствовали определению (например, русским
прилагательным, большой, красный и т. п.) Основным видом
определений в таком языке, как русский, можно считать опре-
делительное предложение. Все другие определения выводятся
из этих последних, зеленый кубик означает то же самое, что
и кубик, который является зеленым. Робот, играющий с чело-
веком в кубики, должен уметь понимать фразы типа цвет куби-
ка — зеленый. На основании понимания таких фраз робот

118

может понять и фразы типа возьми зеленый кубик, что озна-
чает возьми тот кубик, цвет которого — зеленый.

Известным типам определительных предложений естествен-
ного языка соответствует логический оператор дескрипции:
( ι х) S (х), что означает тот именно х, который обладает свой-
ством S (дескрипция обозначается перевернутой греческой бук-
вой ι — йотой, поэтому этот оператор называют «йота-операто-
ром»). Область действия йота-оператора — все предложения
с «х» в качестве свободной переменной. Например,
(ιx) (Ρx& Qx) означает тот индивидуальный объект, который
обладает свойством Ρ и не обладает свойством Q.

Дескриптом называется объект, для которого дается дес-
крипция. Если существует только один объект, удовлетворяю-
щий условию, соответствующему области действия йота-опера-
тора, то дескрипция и ее дескрипт удовлетворяют условию
единственности. Согласно толкованию дескрипций в системе
Гильберта и Бернайса, индивидуальные объекты которой —
натуральные числа, дескрипции допускаются только в том слу-
чае, если они удовлетворяют условию единственности.

В естественном языке также обязательно предполагается
существование и единственность объекта, описываемого в оп-
ределительных предложениях того типа, который соответствует
дескрипциям. Таковы предложения типа Писатель, который
написал «Юрия Милославского», жил во времена Гоголя.
Предполагается, что именно этот писатель был единственным ав-
тором «Юрия Милославского» и что факт его существования бес-
спорен.

В тех случаях, когда в определительных предложениях ес-
тественного языка речь идет не об индивидуализированных
объектах, в передаче того же смысла на логическом языке ис-
пользуются переменные, связанные квантором общности (")
или существования (з). Этим объясняется то, что предложе-
ние на естественном языке Pick up a big red block (Подними
большой красный кубик) (т. е. кубик, цвет которого—крас-
ный) робот переводит в команду Найди все большие красные
кубики. На квантор общности (") в этом предложении указы-
вает неопределенный артикль а.

Если в предложении использован определенный артикль
the big red block (Этот единственный большой красный кубик),
то можно в логической передаче того же смысла использовать
йота-оператор [76, с. 176, примеч. 3], но лишь тогда, когда
Дескрипция удовлетворяет условию единственности. Именно по
этой причине команду pick up the big red block (Подними
этот (единственный) большой красный кубик) робот реализует
сразу же в качестве операции с конкретным объектом (без

119

предварительного выбора предметов из некоторого множества),
но лишь в том случае, если имеется только один-единственный
такой объект. В противном случае робот остановится и попро-
сит объяснить ему, какой именно предмет имеется в виду.

Сравнение естественного языка с логическими позволяет
увидеть в некоторых естественных языках как бы окаменелые
следы того пути, которым человек пришел к открытию матема-
тики. Еще Спиноза заметил, что если человек держит в руке
сестерций и драхму (или, чтобы сделать пример более совре-
менным, доллар и франк), у него не возникнет в уме понятия
«два» до тех пор, пока он не обнаружит общего признака
у этих разных предметов — не поймет, что это две монеты.
Многие естественные языки сохранили в названиях числитель-
ных или особых счетных слов след того времени, когда пере-
считывали конкретные множества предметов. Для каждого из
таких конкретных множеств было особое числительное.

Напротив, некоторые другие естественные языки в выраже-
нии идеи числа скорее приближаются к тем современным логи-
ческим теориям, в которых множества рассматриваются без
какого-либо уточнения того, какие индивидуальные объекты в них
входят [76, с. 405]. В таких естественных языках выражения
типа два переводятся как количественные предикаты (быть
в количестве двух). Понятие числа в этих языках вводится как
предикат от предиката: четыре стороны света понимается как
предикат быть четырьмя от предиката быть сторонами света,
две монеты как предикат быть двумя от предиката быть мо-
нетой. В современной китайской фразе чжэчжан чжоуцзы
саньтяо туй (у этого стола три ножки — буквально этот стол —
три ножки) в состав предиката саньтяо входит числительное
сань (три) и классификатор длинных предметов — тяо (бук-
вально—ветка). Следовательно, саньтяо означает быть тре-
мя— о длинных предметах — или является предикатом быть в
количестве трех от предиката быть длинным (предметом). Бук-
вально вся фраза означает этот стол — его ножки (как неотъем-
лемая его часть) имеются в количестве трех, будучи длинными
предметами.

По степени близости к тому или иному типу искусственного
логического языка разные естественные языки существенно
отличаются друг от др\га. Характеристика свойств естествен-
ного языка в целом должна даваться на основании сопостав-
ления между собой всех известных естественных языков. Нет
оснований выбирать один из них (например, английский) в ка-
честве эталона естественного языка и считать другие языки
менее представительными.

В последнее время предположено сходство модели смысла

120

основных сочетаний глаголов с существительными (дополне-
ниями и подлежащими) в таком европейском языке, как фран-
цузский, и в формализованном языке механики Ньютона
[42, 46]. Возможно, что это сходство (в духе мысли Дж. фон
Неймана об историческом характере математики, являющей-
ся таким же языком, как санскрит [80, с. 59]) следует объяс-
нять единством происхождения. Математика Ньютона разви-
лась на основе языков типа европейских (сам Ньютон разгова-
ривал по-английски, но писал на тогдашнем международном
языке науки — латинском). В основе глагольных категорий
некоторых языков американских индейцев лежат представле-
ния, которые, по мысли известного лингвиста Уорфа, можно
было бы сравнить скорее с физической моделью Эйнштейна.

Можно думать, что многообразие картин мира, описывае-
мых естественными языками, основано на тех же особенностях
устройства человека, что и многообразие научных языков, опи-
сывающих мир. Поэтому сравнение различных естественных
языков с искусственными может представить интерес для со-
временной науки в целом. Начало такого сравнения намного
предшествует возникновению кибернетики и даже современной
науки о языке — лингвистики, по возрасту намного превосходя-
щей кибернетику. Еще Декарт, которого по праву считают не
только предтечей многих достижений точной мысли последних
трех веков, но и предвестником лингвистики второй половины
нашего века, видел в математике особый язык, вырастающий
из естественного (следует помнить, что при этом имеется в виду
математика нового времени, отличная от той древнейшей — об-
разной и правополушарной, которая могла и не иметь истоков
в естественном языке левого полушария).

Сходную мысль неоднократно высказывал родоначальник
современной квантовой механики Нильс Бор. Он считал, «что
необходимая для объективного описания однозначность опре-
делений достигается при употреблении математических симво-
лов именно благодаря тому, что таким способом избегаются
ссылки на сознательный субъект, которым пронизан повседнев-
ный язык» [117, с. 96].

Глубина последней мысли Бора становится ясной благодаря
лингвистическим исследованиям недавнего времени. Они под-
твердили, что для всех естественных языков в отличие от всех
логических, общими являются прежде всего такие грамматичес-
кие категории, которые определяются отношениями между го-
ворящим и слушающим.

121

ГОВОРЯЩИЙ И СЛУШАЮЩИЙ

Основной точкой отсчета в описании речевого об-
щения на любом естественном языке является субъект речи —
говорящий человек (рис. 37).

В естественном языке говорящий обозначается формами
первого лица (я), слушающий — формами второго лица (ты).
Слушателей может быть много, поэтому второе лицо может
быть либо в единственном числе (ты), либо во мно-
жественном (вы). Говорит же чаще всего один чело-
век, если отвлечься от случаев хорового исполнения,
в современных обществах не столь частых (мы кри-
чим, мы поем, где мы относится ко множеству говорящих).
Множественное число столы означает «стол... (и сгол...)»... и
стол, но мы обычно означает не «я... (и я)... и я», а «я и еще
кто-то» (как русское мы с ним вдвоем).

Во многих языках мира есть особые формы первого лица
множественного числа, обозначающие говорящего вместе со
слушателем: мы (называемое «инклюзивным» или «включаю-
щим» ) в смысле я и ты вместе, мы включая и тебя тоже
(рис. 37). Такое первое лицо множественного числа, включаю-
щее (или инклюзивное), отличается от первого лица множест-
венного числа, которое обозначает говорящего вместе с другими
людьми, но не включает второго участника акта речевого об-
щения— слушающего (множественное число «эксклюзивное»
или «исключающее»).

Известен рассказ о миссионере, который неудачно пытался
обратить членов одного африканского племени, начав со слов:
Мы все грешники, и мы все нуждаемся в обращении в веру,
но, говоря на языке этого племени, употребил вместо «включаю-
щей» формы множественного числа форму «исключающую»
и поэтому слушатели его должны были понять так: Я и мои
близкие (но не вы — мои слушатели), мы грешники, и я
и все мои близкие, мы (но не вы — мои слушатели) нуждаемся
в обращении в веру.

Разница между инклюзивными и эксклюзивными формами
в русском языке обнаруживается в некоторых случаях в глаголе.
Пожелание Отдохнем! является инклюзивным, оно относится
одновременно и к говорящему, и к слушающему, тогда как
Отдохни! обращено только к слушающему. Точно так же Пой-
демте! является инклюзивным обращением (к себе самому и
к группе слушающих или к одному слушающему, если к нему
обращаются вежливо а Вы), а Пойдите! — форма, обращенная
к слушающему (или слушающим).

Если первые два лица в естественных языках обозначают уча-

122

ния в отличие от первого и второго лиц, имеющих особые окон-
чания.

Естественные языки различаются лишь тем, как в них выра-
жается лицо: в глаголе (как это обычно в большинстве языков
мира), в личном местоимении или же в каких-либо других фир-
мах.

В русском предложении я думаю лицо (первое, указывающее
на то, что мыслит говорящий — субъект речи, являющийся одно-
временно и сознающим себя субъектом мысли) выражено лич-
ным местоимением (я) и окончанием глагола (думаю). В анало-
гичном латинском предложении cogito (я мыслю) нет
необходимости в выражении лица посредством особого личного
местоимения: латинское личное местоимение ego (я) может быть
добавлено только для усиления (например, чтобы передать
смысл именно я, а не кто-нибудь другой).

В английском / think (я мыслю) лицо выражено только
местоимением, что видно из противоположного ему you think
(ты думаешь). Этим объясняется разница между латинским
изречением Декарта cogito ergo sum (я мыслю, следовательно,
я существую), где союз ergo связывает две глагольные формы
первого лица, и английским переводом этой фразы / thihk,
therefore I am, в котором при каждом сказуемом — глаголе
в форме первого лица (мыслю, существую) ставится подлежа-
щее—личное местоимение первого лица, как и в обычном рус-
ском переводе изречения. Отличие русского способа выраже-
ния категории лица посредством личного местоимения от
латинского обозначения с помощью личного окончания отчет-
ливо видно в русских формах прошедшего времени, где в гла-
голе (я думал, ты думал, он думал) лицо не выражается, оно
передается личным местоимением.

Есть некоторые языки, где категория лица почти не выра-
жена в глаголе, но и личные местоимения тоже употребляются
в них ограниченно. Примером могут служить такие языки Вос-
точной Азии, как китайский и литературный корейский язык.
Однако именно в подобных языках наглядно видна связь этой
категории с характером речевого общения. В разговоре с нез-
накомым человеком на литературном корейском языке (как и
в литературном китайском) употребление личных местоимений
считалось невежливым, они заменялись другими словами:
господин, учитель, хозяин дома и т. п. Такое почтительное на-
именование слушающего составляет одну из характерных черт
феодально-вежливых языков многих стран Азии определенного
периода. Здесь отчетливо видна зависимость языковых форм
выражения от самой социальной ситуации, преобладавшей
в большинстве случаев речевого общения (рис. 38).

124

настоящее время), предшествовавшее ему состояние (Что зна-
ла — пока не раскрыла рта — прошедшее время) и будущее вре-
мя, наступающее сразу по окончании речи (знать буду — как
только умолкну).

Лирическая поэзия сосредоточена на выражении личности
поэта в минуту самого акта поэтической речи. Оттого поэту
может быть удивительно несовпадение его я, каким оно пред-
стает в момент речи, и того — другого человека, который назы-
вал себя прежде тем же словом, как в первых строфах стихот-
ворения В. Ходасевича «Перед зеркалом», где тот — отраже-
ние поэта в зеркале:

Я, я, я Что за дикое слово'

Неужели вон тот — это я?

Разве мама любила такого,

Желтосерого, полуседого

И всезнающего, как змея?

В этих стихах поэт до боли остро ощущает, что я принадле-
жит только сейчас, только моменту речи. С прошедшим време-
нем связаны другие я — мы меняем души, не тела, по словам
Гумилева.

Характерно, что, издавая давно написанное сочинение,
автор нередко делает примечание, в котором оговаривается,
что сейчас он уже не согласен с тем, что думал раньше.

С точки зрения естественного языка представление о я вне
времени («существующем довременно и единолично», говоря
словами Ивана Карамазова) парадоксально, я определяется
самим моментом речи. Сейчас — это временная точка, которую
можно определить, только сославшись на акт речи: сейчас —
это когда я говорю. Точно так же сегодня, в отличие от вчера
и завтра, определяется как день, в который происходит акт
речи. Естественный язык описывает время, отсчитывая от мо-
мента речи, выступающего всегда как точка отсчета: этим язы-
ковое время отличается от времени физического и от времени
психологического (описанием различий между которыми начи-
наются книги Винера по кибернетике).

Напротив, именно та теория времени, которая коренится
в особенностях естественного языка, оказала влияние на ис-
следования в области оснований математики. Одно из направ-
лений этих исследований, восходящее к идеям Пуанкаре
[76, с. 293], рассматривает натуральный ряд как такую после-
довательность, еще не наступившие члены которой могут быть
построены в будущем. Здесь проявляется то, что современная
математика не только выросла из естественного языка, но и до
сих пор иногда сохраняет с ним неразрывную связь в осмысле-
нии самих своих основ.

126

К пониманию я в его отношении к моменту речи достаточ-
но близок и общенаучный принцип, сформулированный круп-
нейшим математиком XX в. Г. Вейлем: «Предположим, что
существует в момент / только один индивид в некотором состо-
янии С, существенно отличном от состояний всех других инди-
видов, если через некоторый промежуток времени, особенно
если это очень малый промежуток, в момент t' один и только
один индивид находится в состоянии С', мало отличающемся
от состояния С, или «подобного типа» для состояния С, то это
свидетельствует о справедливости предположения, что мы име-
ем дело с тем же самым индивидом и в момент t, и в момент
t'. Вместо t и t' можно рассматривать целую последователь-
ность моментов t, t', t"... Это волна, двигающаяся на поверхно-
сти воды. Если отбросить внутреннюю уверенность в тождестве
чьего-то «Я» и все связи, основанные на этой уверенности
(Я тот же человек, который встречал вас тогда и сейчас), то
нужно воспользоваться теми же средствами (вспомним знаме-
нитые сцены узнавания в мировой литературе, начиная
с «Одиссеи»)...» [119, с. 315—316J.

В финале «Одиссеи» Пенелопа сперва сомневается в том,
в самом ли деле перед ней ее супруг, вернувшийся из ;алеких
странствий. Сама она так говорит своему сыну Телемаху:

когда он

Подлинно царь Одиссей, возвратившийся в дом свой,

мы способ

Оба имеем надежный друг другу открыться. Свои мы

Тайные, людям другим неизвестные, знаки имеем.

(Перевод В А. Жуковского)

Подобным образом и в волшебных сказках героиня узнает
героя по примете, одной ей известной. Следовательно, самый
сюжет подобных древних произведений словесности основан
в известной мере на особенностях представления времени
в естественном языке.

Не только формы времени, но и формы наклонения в есте-
ственном языке ориентированы на точку зрения говорящего.
Фраза ему следовало бы давно прийти означает, что, как пола-
гает говорящий, кто-то третий, о ком идет речь, должен уже
давно быть в том месте, где происходит разговор.

Каждое высказывание на естественном языке предполагает
наличие в нем такого субъективного глагола, который можег
быть опущен говорящим, но должен домысливаться слушаю-
щим. Даже нейтральное предложение, казалось бы просто
утверждающее объективный факт, Сегодня холодно при пра-
вильном его понимании слушающим (человеком или вычисли-
тельной машиной) предполагает возможность таких реплик,

127

Рис. 39. Время и пространство с точки зрения говорящего

как Ты что, мерзнешь? или Ты смотрел на градусник? или
даже А у тебя болит голова? (если собеседник знает, что гово
рящий реагирует на похолодание головной болью) и т. п. Сог-
ласно математической теории формальных грамматик, если
θ — грамматически правильное выражение, то и Я утверждаю,
что θ — грамматически правильное выражение [46, с, 202].
Более того, эти два высказывания, как правило, равнозначны.

С моментом речи и самим говорящим соотносится то обоз
начение   пространства,    которое   выражается   наречием   здесь
[120, с. 146]. Со слушающим и с другими лицами, не участвх
ющими в акте речи, соотносятся другие пространственные   на-
речия там, в той стороне, туда и т. д. Во многих    языках   есть
специальные пространственные обозначения, связанные с каж
дым из трех лиц: в латинском языке hic — указательное место-
имение первого лица, iste — второго лица, ille — третьего лица
Латинское    haec urbs    (этот город)    относится    к    городу, где
живет говорящий (мой, наш город),   ista    urbs    (этот    город)
означает твой, ваш город, ilia urbs (тот город) относится к го-

128

роду, удаленному от говорящего (или упомянутому раньше)
(рис. 39).

С точкой зрения говорящего связаны и другие пространст-
венные обозначения местонахождения предметов и лиц или их
передвижения. В русском предложении Слева раскинулись пу-
стыри (начальная строка стихотворения Анны Ахматовой)
в явной форме не выражено, слева от кого они раскинулись.
Во многих языках это уточнение необходимо.

В значительном числе языков понятие я по существу мыс-
лится как гораздо более широкое, чем то, к которому привычны
люди, говорящие на современных европейских языках. Я вклю-
чает не только тело человека и его части, но в определенном
смысле и другие предметы и даже других людей, от этого я не-
отъемлемых. Например, обозначения рыболовных снастей в язы-
ках Меланезии употребляются всегда с притяжательным место-
имением типа «мой, от меня не отделимый». В ряде языков так
же обозначаются и пространственные отношения: «мой, не от-
делимый от меня верх» в смысле «надо мной» и т. д.

В подобных явлениях отчетливо проявляется то, что круп-
нейший польский лингвист Курилович (1895—1978) назвал
«антропоцентрической установкой человека, объясняемой из ос-
новной ситуации речевого общения» [118, с. 26]. Говорящий
субъект оказывается в центре как временной, так и пространст-
венной картины, изображаемой в естественном языке.

⁵ Зак. 3836 129

«ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛИ», КОД И СООБЩЕНИЕ

Акт речи, определяющий по существу все основные ка-
тегории естественного языка, делает их значение чрезвычайно
подвижным. Каждый человек, произносящий высказывание, дол-
жен быть в состоянии приспособить слова и формы, обознача-
ющие лицо, время, наклонение, пространство и другие
категории, зависящие от акта речи, к условиям речевого обще-
ния. Эти условия всегда различны, следовательно, значение
таких слов и форм в определенном смысле «пустое». Слова
я и ты не соотносятся ни с какой реальностью, кроме самого
акта речи и его участников, каковы бы они ни были [120,
с. 288]. Целый ряд языковых форм, таких, как вопрос, ответы
да и нет, приказания, поняты только на фоне конкретного
диалога, вне акта речи сами по себе они лишаются смысла.

В работе, основанной на применении к исследованию есте-
ственного языка некоторых общих идей теории информации,
один из создателей современной лингвистики Р. О. Якобсон
называет слова и формы, зависящие от акта речи, «переключа-
телями» — «шифтерами» [121] (английское shifter от to shift -
переключать, переводить, сдвигать).

Мысль Р. Якобсона о роли «переключателей» развивает
Р. Том в своей топологической модели естественного языка.
По его модели всякое языковое высказывание описывает про-
странственно-временной процесс. «Переключатели» же локали-
зуют область, в которой этот процесс развертывается. Локали-
зация дается по отношению к той пространственно-временной
области, в которой находятся говорящий и слушающий [42, 46,
с. 215]. В устном естественном языке такая локализация необ-
ходима в подавляющем большинстве высказываний. Поэтому
не только в них всегда обнаруживаются «переключатели», но
и более того — каждое высказывание в целом обязательно
локализовано с их помощью.

Для описания особенностей «переключателей» Якобсон вос-
пользовался понятиями «код» и «сообщение», получившими
точное значение в теории информации.

Под кодом понимается способ представления информации
в форме, пригодной для передачи по некоторому каналу
(рис. 40). Предполагается, что при пользовании одним и тем
же кодом (естественным языком в случае языкового общения)
декодирующее устройство (мозг слушающего человека или вы-
числительная машина) восстанавливает сообщение (смысл
текста) в той же самой форме, в какой оно было закодировано
кодирующим устройством (мозгом говорящего или машиной,
использующей естественный язык) Пользуясь терминами

130

«код» и «сообщение», заимствованными из словаря теории ин-
формации, Якобсон характеризует «переключатели» как такие
кодовые элементы, которые в самом коде (в языке) определя-
ются отсылками к речевому сообщению (высказыванию). Со-
общения о сообщении могут преобладать в нашей речи
[121, с. 96]. Многие виды гуманитарных областей знания
характеризуются преимущественной установкой на передачу
речи других авторов в виде цитат или переложений. Но и
в повседневной речи постоянно используются разные формы
передачи чужих высказываний.

Рис. 40. Схема передачи информации

Наш замечательный исследователь истории культуры
Μ. Μ. Бахтин (1895—1975 гг.) показал, что по мере развития
литературы происходит постепенное усложнение способов
передачи «чужого слова» — слова другого человека, отличного
от говорящего. По словам Бахтина, до недавнего времени
целому направлению европейской мысли была свойственна
монологичность, установка на мышление одного человека.
Прямо противоположный диалогический подход характерен и
для науки XX века, и для его искусства, хотя предвосхищение
этой тенденции есть у более ранних мыслителей и художников.

Нильс Бор говорил о серии картин японского художника
Хокусаи «Сто видов Фудзи-ямы», что эти картины — лучшее
воплощение его идеи дополнительности: одна и та же гора
предстает в каждой из картин по-новому, общее впечатление
возникает из всей их совокупности. Точно так же в романе
Достоевского не предлагается одного-единственного взгляда
на мир, читатель видит мир попеременно глазами Алеши
Карамазова и каждого из его братьев.

Еще до выхода в свет в 1929 г. монографии Μ. Μ. Бахтина
о Достоевском роль принципа диалогичности для всей челове-
ческой культуры установил М. Бубер в книге «Я и ты», впер-

5* 131

вые изданной в 1923 г. Первая часть этой книги посвящена
личным местоимениям я и ты, которые Бубер называл «основ-
ными словами» [122].

Говоря с полным правом о том, что эти слова обозначают
не какие-либо предметы, а отношения, Бубер подчеркивал, что
«примитивные» языки (такие, как зулусский и фиджи) выра-
жают именно отношения прежде всего. В этой книге (и двух
последующих, где развернута его концепция диалога) Бубер
делит разные установления человеческих коллективов на та-
кие, которые ориентированы на я, и иные — ориентированные
на ты. Можно было бы сравнить этот подход с тем, что соглас-
но современной лингвистике и поэтике различие точки зрения
говорящего (я) и слушающего (ты) лежит в основе языковых
категорий.

Если, как думал Бор (под чьим влиянием лингвистика и при-
шла к этой идее), Рассел и многие другие крупнейшие ученые
нашего века, язык самой науки стремится идти по пути преодо-
ления ссылок на говорящий субъект, то и литература в ка-
кой-то мере решает сходную задачу. Но в ней сложная картина
мира создается путем переплетения разных индивидуальных
картин.

Язык литературы при этом в передаче внутреннего моноло-
га героя становится предельно субъективным. Эта характерная
особенность искусства нового времени была отчетливо выраже-
на Б. Л. Пастернаком уже в его юношеском эстетическом док-
ладе, где утверждалось, что «эта субъективность не является
свойством отдельного человека, но есть качество родовое,
сверхличное, что это субъективность человеческого мира, чело-
веческого рода... от каждой умирающей личности остается
доля неумирающей родовой субъективности, которая содержа-
лась в человеке при жизни и которою он участвовал в истории
человеческого существования» [123, с. 219].

В сохранившихся тезисах этого доклада, прочитанного
10 февраля 1913 г., поэзия определялась как «безумие без
безумного»: суть искусства состоит в передаче необычности
взгляда художника на мир, но не в характеристике необычно-
сти самого художника. Поэтому современное искусство обнару-
живает неожиданные далеко идущие переклички с современной
наукой, которая изучает взаимодействие прибора и объекта,
этим прибором исследуемого (автор\ этой книги довелось слы-
шать такую формулировку этой мысли от Б. Л. Пастернака не-
задолго до его смерти — в апреле 1960 г.).

Понятие общечеловеческой субъективности в искусстве очень
близко к тому, что лингвисты описывают как субъективность
языка [120]. Это свойство характеризует не одного писателя

132

не одного говорящего, а каждого писателя и каждого говоря-
щего, потому что оно коренится в основных особенностях самого
способа общения, ими используемого. Если раньше лирика пере-
давала речь говорящего, то теперь и в поэзии, и в прозе учаща-
ются опыты передачи внутренней речи.

Загадкой внутренней речи и ее происхождения все больше
занимаются и ученые. В речевом общении детей друг с другом
замечается особое явление, названное психологами «эгоцентри-
ческой речью». Дети говорят в присутствии друг друга, но каж-
дый из них говорит о своем. Но для того, чтобы думать вслух,
детям еще нужно присутствие других ребят.

Как установил Ж. Пиаже, в определенном возрасте эгоцент-
рическая речь у детей исчезает. По гипотезе Л. С. Выготского,
в этом возрасте из эгоцентрической речи возникает внутренняя
речь. В терминах кибернетики развитие внутренней речи из
«внешней» можно сравнить с движением от программ, которые
ранее вводились в машину, к программам, которые строятся
самой машиной.

В том возрасте, когда ребенок только еще научился говорить
и склонен к эгоцентрической речи, для него особую трудность
представляют те слова, которые в языке «переключают» речь от
одного говорящего к другому. Характерно, что дети, вполне уже
усвоившие язык, тем не менее с большим трудом обучаются пра-
вильному употреблению личных местоимений. Ребенку проще
называть себя постоянно по имени, избегая коварного и загадоч-
ного я: Петя хочет кушать вместо я хочу есть и т. п. Научившись
же называть себя я, ребенок отказывает в этом праве своему
собеседнику.

Трудность обучения личным местоимениям для детей состо-
ит в том, что каждый из собеседников попеременно присваивает
себе это наименование (я) и возможность называть другого на
ты (или вы) (рис. 41).

Научившись менять личное местоимение в разговоре, ребе-
нок не понимает, в каких случаях это делать не нужно. В своей
книге «От двух до пяти» К. И. Чуковский рассказывает, что ког-
да девочка услышала от няни песню:

И никто не узнает,

Где могилка моя,

эту песню девочка стала петь так:

И никто не узнает,
Где могилка твоя.

Чуковский по этому поводу вспоминает о замечательном рас-
сказе Пантелеева «Буква «ты». В этом рассказе девочка, обуча-
ясь грамоте, никак не может взять в толк, что это за буква я и

133

зовешь? «На мы», отвечает Наташа.

То, что труднее всего выучить в дет-
стве, раньше всего теряется при болез-
ни, вызывающей поражение или рас-
пад речи. Эта закономерность, сформу-
лированная Л. С. Выготским, относит-
ся и к личным местоимениям. Различ-
ные типы душевных болезней и невро-
зов характеризуются изменением отно-
шения человека к самому себе. При
шизофрении может произойти полное
исчезновение местоимения я и других
переключателей из речи больного [47].
Один из больных, описанных психиат-
рами с такой точки зрения, постоянно
твердил: «Я уже больше не я».

Связь особых представлений о соб-
ственном я с психологией детского воз-
раста хорошо видна у такого удиви-
тельного человека, как С. В. Шерешев-
ский, наделенный поразительной па-
мятью. Он вспоминал о своем детстве:
«Вот утро... Мне надо идти в школу...
Уже скоро восемь часов... Надо встать,
одеться, надеть пальто и шапку, гало-
ши... Я не могу остаться в кровати..., и
вот я начинаю злиться... Я ведь вижу,
как я должен идти в школу..., но поче-
му он не идет в школу?... Вот «он» под-
нимается, одевается... надевает гало-
ши..., вот «он» уже пошел в школу...

Рис. 41. Кто Робинзон?

Ну, теперь все в порядке... Я остаюсь дома, а «он» пойдет. Вдруг
входит отец: «Так поздно, а ты еще не ушел в школу?»

Шерешевский, многие поразительные психологические спо-
собности которого были связаны с его крайней инфантиль-
ностью, сохранил это я и в зрелом возрасте, когда он признал-
ся психологу. «Вот я сижу у вас, я задумываюсь... Вы госте-
приимный хозяин, вы спрашиваете: «Как вы расцениваете эти
папиросы?...» «Ничего себе, средние...» Я бы так никогда не

134

ответил, а он может так ответить. Это нетактично, но объяс-
нить такую оплошность ему я не могу. Я отвлекся, и он гово-
рит не так, как надо» [39, с. 84].

Необычное отношение к своему я проявляется и у многих
больших поэтов, «наделенных каким-то вечным детством»,
говоря словами стихов Ахматовой. Немецкий романист и поэт
Гессе описывал, как он самого себя наблюдал со стороны на
курорте, словно раздваиваясь на наблюдателя и наблюдаемого
(что опять-таки приводит на ум аналогию с современной
физикой).

Как замечает Э. Бенвенист, слова гениального французско-
го поэта Артюра Рембо je est un a litre (я - это кто-то другой)
представляют собой характерное выражение такого душевного
состояния, когда я как бы отделяется («отчуждается») от
человека [120, с. 264] («я для меня мало, кто-то из меня
вырывается упрямо», по словам другого большого поэта —
Маяковского).

Согласно гипотезе, по которой развитие детского языка
повторяет эволюцию языка вообще (как в биологии онтоге-
нез — развитие индивидуального организма повторяет филоге-
нез — эволюцию вида), следовало бы ждать, что и в истории
языков сохранились следы позднего возникновения личных
местоимений. По мысли известного философа Кассирера, одним
из первых исследовавшего субъективность в языке, древней-
шими словами, обозначавшими говорящего, могли быть указа-
ния на его тело (еще до возникновения личных местоимений).
Косвенное подтверждение этому можно видеть в том, что
в аранта некоторые слова со значением местоимений образо-
ваны и от слов, обозначающих части тела. В развитии ребенка
личному местоимению я предшествует осознание своего тела
(как бы отражение его в зеркале) [48].

Чтобы обозначить себя самого в отличие от другого чело-
века, во многих первобытных обществах говорящий пользуется
средством, которое выходит за пределы естественного языка;
у каждого человека есть «своя песня». Такие песни известны
У саами (лопарей) на крайнем севере Европы, у индейцев пле-
мени сирионо в джунглях Боливии, у коряков на Камчатке.
Воспроизводя мир древних германцев, Вагнер в «Кольце
Нибелунгов» оживил «собственные песни», присвоив каждому
персонажу его лейтмотив. В кино сходный прием использован
в «8½» Феллини, где у главного героя есть свой лейтмотив.

Автор этой книги слышал последние «собственные песни»,
еще сохранившиеся в памяти кетов (енисейских остяков), кото-
рых он видел во время экспедиции по изучению языка кетов
на Енисее летом 1962 г. У кетской «собственной песни» семь

135

пор, пока он по своей воле не отдаст ее другому). В наш век
таким способом обозначают себя не люди, а радиостанции,
чьи позывные можно рассматривать как своего рода «собствен-
ные песни» в той системе связи, которую с кибернетической
точки зрения можно уподобить общению между людьми
(рис. 42).

Узнавание человека по голосу, относящееся к функциям
правого полушария [25], бесспорно, древнее, чем называние
человека по имени, не говоря уже об использовании местоиме-
ний (способ обозначения индивида особой мелодией известен
на гораздо более ранних стадиях биологической эволюции
у птиц). Любопытно, что и жест указания на свое тело, по
Кассиреру предшествовавший местоимениям, можно соотнести
с функциями правого полушария.

При электросудорожном шоке правого полушария в речи
больных обнаруживается большое число переключателей,
в частности личных местоимений первого лица. Можно думать,
что эти слова существенным образом связаны с характерными
особенностями доминантного речевого полушария.

По модели известного польского психиатра Кемпинского,
применившего к описанию психики человека некоторые кибер-
нетические понятия, следует разграничивать энергетический
метаболизм (обмен энергией между средой и организмом) и
метаболизм информационный (обмен информацией между сре-
дой и индивидом) [124]. В большой мере вторая задача — сло-
весный обмен информацией с другими людьми - выпол-
няется в человеческом обществе левым полушарием. Слова —
переключатели служат для этого необходимым инструментом.

Установка на сознание самого индивида и соответственно
на личные местоимения и другие переключатели соотносится
с левым полушарием, тогда как взаимодействие с внешним
миром принадлежит к основным функциям правого.

ЭГОЦЕНТРИЧЕСКИЕ СЛОВА И ЯЗЫК НАУКИ

Наблюдения над детским языком, расстройствами ре-
чи при нервных болезнях и языком первобытных племен позво-
ляют предположить, что такие «переключатели», как личные
местоимения, характеризуют относительно поздний период раз-
вития естественного языка. Тем не менее во всех современных
языках (не исключая и австралийских) мы встречаем хотя бы
некоторые из «переключателей». Более того, именно они и состав-
ляют специфику естественного языка, отличающую его от всех
искусственных языков науки (в частности, математической
логики) и машинных языков. Даже в тех случаях, когда язык

6 Зак. 3836 137

науки не стал еще полностью формализованным, в нем,
например, в обычных научных сочинениях на русском языке, на-
блюдается тенденция к стиранию форм личного выражения.

Ученые избегают называть себя личным местоимением пер-
вого лица, а если это и делают, то даже   в   статьях   и   книгах,
подписанных одним автором,   используют местоимения множе-
ственного числа (мы обнаружили в своей    лаборатории),    где
менее явно выражено соотнесение высказывания с одним лишь
говорящим.   С этим   согласуется и тяготение   научного   стиля
к безличным или неопределенно-личным глагольным конструк-
циям (было обнаружено, что...; для этого   добавляют    следую-
щие вещества и т. д.).    Если в структуру естественного языка
благодаря «переключателям» встроены    ссылки    на    людей —
участников акта речевого общения, то в современном научном
языке   субъектом — автором   высказывания   чаще всего оказы-
вается целая группа людей.    Одним из выражений этого слу-
жит увеличение числа   работ,   под   которыми    подписываются
группы   ученых   (в   идеале,   не   всегда   осуществляющемся,   все]
подписывающиеся под работой в ней реально участвуют) *.

Стремление к обобщенно-собирательному авторству прояв-
ляется не только в числе подписей под работами или в употреб-
лении местоимений мы, наш   (и   соответствующих   глагольных
форм), но и в том, насколько каждый труд должен учитывать
опыт всех предшествовавших исследований   по   этой   же   теме.
Не только в обзорных сочинениях, которые   становятся    (осо-
бенно в быстро развивающихся науках)    одним    из    основных
видов научных публикаций, но и в оригинальных статьях   пол-
нота библиографии и знание современного состояния проблемы
считаются обязательными.

Для иллюстрации того, в какой степени на задний план
отходит проблема личного авторства, можно напомнить,
один из крупнейших представителей гуманитарной мысли XX]
века Μ Μ Бахтин из пяти книг, изданных им при жизни, три
первые опубликовал под чужими именами (из более ранних
аналогичных примеров можно было бы вспомнить Спинозу
и датского мыслителя XIX в. Серена Кьеркегора). Большая
группа французских математиков, чьи работы составили эпоху
в развитии этой науки, всему миру известна под условной
общей фамилией Бурбаки. Для ученого высказывание мысли
становится более существенным, чем преходящий факт упоми-
нания его личного имени.

* Недавняя экспериментальная работа по физике высоких энергий, зани-
мающая в журнале всего 3 страницы, была подписана 55 авторами [113,
с. 687—688 и рис. 5].

138

Наука вся в целом может рассматриваться в кибернетиче-
ском смысле как единая сложно организованная система, внутри
которой выделение отдельных личностей с собственно научной
точки зрения едва ли оправдано. Этим не умаляется их роль,
но она тем значительнее, чем быстрее они помогают общему
продвижению вперед науки как единого целого. Эта принципи-
ально «сверхличная» (или «надличная») установка современ-
ных ученых прокладывает себе путь через преграды личных
тщеславий и стремления к отдельным «спортивным» рекордам
в науке. Стирание субъективного и личного начала в науке
согласуется с последовательным устранением в языке науки
всех ссылок на данный акт речи и его участников.

Одним из первых глубоко проанализировал эту особенность
научного языка Бертран Рассел. В своем логическом анализе
естественного языка Рассел обратил особое внимание на «пере-
ключатели», которые он именовал «эгоцентрическими словами»
(или «эгоцентрическими особенностями» — английское egocent-
ric particulars): «Целью как науки, так и обыденного здравого
смысла является замещение изменчивой субъективности эго-
центрических слов нейтральными общественными терминами»
[125, с. 119—120]. По мнению Рассела, «в этом процессе наше-
го избавления от субъективности истолкование эгоцентриче-
ских слов представляет собой один из существенных шагов»
[125, с. 124]. Значение достижений таких лингвистов, как
Э. Бенвенист, Ю. Курилович, Р. О. Якобсон, исследовавших
роль переключателей в естественном языке, выходит далеко за
пределы лингвистики.

Мысль Рассела о характере эгоцентрических слов получила
дальнейшее развитие у X. Рейхенбаха, который в своей книге
по математической логике [126] первым из логиков посвятил
Целую главу опыту логико-математического анализа естествен-
ного языка. Рейхенбах исходил из различения индивидуально-
го знака (английское token) и знака-символа (symbol), пред-
ставляющего собой класс сходных друг с другом индивидуаль-
ных знаков. Слова и предложения естественного языка
представляют собой индивидуальные знаки. Значение эгоцент-
рического слова всякий раз определяется соответствующим
индивидуальным знаком, произнесенным или написанным во
время индивидуального акта речи [126].

Вслед за Расселом Рейхенбах полагает, что слово это мо-
служить для определения значения всех остальных эгоцен-
трических слов. Все их значения выводимы из сочетания этот
знак. Слово я означает человека, который произносит этот
знак. Слово сейчас означает время, когда этот знак произно-

6* 139

сится. Следовательно, задача определения значений эгоцентри-
ческих слов сводится к определению значения сочетания
этот знак.

Его значение можно объяснить сопоставив его с употребле-
нием кавычек в логическом языке. В этом последнем кавычки
' ' служат для обозначения такого употребления слова,
когда слово относится к самому себе, например, в предложе-
нии 'душа' состоит из четырех букв, где 'душа' использовано не
как обычное слово русского языка, а как название этого слова
Такое употребление слова называется автонимным согласно
терминологии, принятой в математической логике и математи-
ке; Якобсон [121] определяет такое употребление как «сооб-
щение, относящееся к коду».

Если кавычки позволяют превратить слово естественного
языка (душа) в автонимное наименование этого слова
('душа'), то особые знаковые кавычки (обозначаются стрелка-
ми над строкой—) позволяют превратить индивиду-
альный знак в другой индивидуальный знак, обозначающий
сам этот индивидуальный знак.

В таком случае, например, предложение На листе бумаги
напечатали этот знак можно заменить равнозначным ему пред-
ложением На листе бумаги напечатали . На листе бумаги
напечатали этот знак . При такой записи, по мнению Рей-
хенбаха, эгоцентрический характер утрачивается.

Необходимость различения логических ' ' и знаковых
кавычек вызвана гем, что индивидуальный знак, но
определению, не может повторяться — его можно употребить
только однажды. Поэтому с помощью знаковых кавычек можно
создать не имя индивидуального знака, а другой индивидуаль-
ный знак, его обозначающий (условно каждый такой новый
знак обозначается как Θ; следовательно, приведенную фразу
можно записать и так: на листе бумаги напечатали Θ).

Предложенный Рейхенбахом способ описания значения
эгоцентрических слов предполагает возможность всякий раз
пользоваться такими индивидуальными знаками, обозначаю-
щими индивидуальные знаки. Например, в своей логической
записи знаменитой фразы Мартина Лютера «Здесь я стою»
(Hier stehe ich), сказанной на соборе в Вормсе в 1521 г., Рей-
хенбах заменяет все высказывание, произнесенное Лютером,
посредством условного сокращения θ (иначе θ можно в дан-
ном случае записать с помощью знаковых кавычек как

Здесь я стою). Тогда здесь определяется как такое место
где произносится θ, я определяется как тот человек, который
говорит θ. Но само высказывание Лютера, скрываемое под
знаковыми кавычками или под символом θ, все состоит из эго-

140

центрических слов и форм, которые внутри этого высказывания
могут быть определены опять-таки только через соотнесение
самим этим высказыванием.
Для логической записи эгоцентрических высказываний Рей-

хенбах применил йота-оператор (оператор дескрипции), что со-
гласуется с пониманием им θ как индивидуального знака.
При таком понимании дескрипт удовлетворяет условию един-
ственности. По этой же причине йота-оператор используется
и для передачи в логическом языке того смысла, который
в естественном языке (например, английском) выражается
определенным артиклем. Определенный артикль в естествен-
ном языке в большинстве случаев может рассматриваться как
особого рода эгоцентрическое слово, потому что определенность
отсчитывается с точки зрения говорящего (или слушающего).

В предлагаемой Рейхенбахом логической записи высказыва-
ния Лютера используются, кроме обычной символики исчисления
предикатов ($ z— существует такой z, что или для некоторо-
го z) символ (йота-оператор) для дескрипций, и условные
обозначения конкретных предикатов st («стоять», немецкое
stehen, английское stand), sp («говорить», немецкое sprechen,
английское speak) и переменных x (человек), z (место).

Логическая запись

st (x) ($z) sp (x, θ, z), (z) ($x) sp (x, θ, z)

означает тот человек х, которому принадлежит произнесенное
в месте г высказывание θ ( \ Здесь я стою / ), стоит в том ме-
сте ζ, где человеком χ сказано θ ( \ Здесь я стогах / ) (буквально:
предикат стоять относится к индивидуальному объекту х, для
которого выполняется условие, что х говорит θ в некотором месте
2, и к индивидуальному объекту z, для которого выполняется
условие, что в z некоторый х говорит θ).

Предложенная Рейхенбахом запись для эгоцентрических слов
при всей ее кажущейся парадоксальности полезна в том отноше-
нии, что в ней явно раскрываются скрытые в значении каждого
из этих слов ссылки на данный конкретный акт речи (передачу
сообщения θ), вне которого понять их нельзя. Проблема их опре-
деления сводится в простейших случаях к проблеме выработки
логических средств записи прямой речи.

Рейхенбах приходит к выводу, что в определенном смысле
эгоцентрические слова — это псевдослова, так как разные случаи
их употребления не равнозначны. Значение этих слов может
быть объяснено не на самом естественном языке, а лишь на дру-
гом языке (метаязыке), на котором мы описываем этот естест-
венный язык. Но и на этом метаязыке мы можем только описать
тот отрывок прямой речи, ссылка на который определяет данное

141

употребление эгоцентрического слова. Такое логическое прояс-
нение смысла эгоцентрических слов весьма важно и для иссле-
дования некоторых парадоксов, занимавших уже умы мыслите,
лей Греции, а в XX веке оказавшихся одной из главных проблем
математической логики.

Парадокс лжеца состоит в одновременной истинности
и ложности следующего утверждения: «Это утверждение, кото-
рое я сейчас делаю, ложно». Г. Вейль заметил, что в естествен-
ном языке парадокс зависит от эгоцентрических слов это, я,
сейчас, которые взрывают смысл высказывания [127]. В этом
смысле можно согласиться с известной формулировкой логика
Пеано — создателя весьма совершенных способов построения
искусственного логического языка, оригинальность которых
однако, долгое время затрудняла понимание работ Пеано и жур-
нала, издававшегося им на этом языке Пеано о другом отчасти
сходном парадоксе еще в начале нашего века сказал, что «он
относится не к математике, а к лингвистике» Но именно матема-
тика в XX веке много сделала для понимания сути парадоксов
тем самым помогая уяснить и лингвистическою их сторону.

Современная формулировка парадокса лжеца совпадает
с афоризмом Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь» [55]
В высказывании «Я лжец» в явном виде парадокс еще не высту-
пает (потому что лжец однажды и мог бы сказать правду) Но
поскольку к каждому утверждению θ в естественном языке
ρ силу его субъективности можно добавить «Я утверждаю,
что Θ», это высказывание по языковым правилам оказывается
равнозначным «Я утверждаю, что я лжец».

Из этого видно, что в естественном языке парадокс вызывает-
ся субъективностью языка, благодаря которой в самом высказы-
вании содержатся отсылки к нему самому — в эгоцентрических
словах. Поэтому и способ явной логической записи этой особен-
ности эгоцентрических слов, предложенный Рейхенбахом, суще-
ствен для уяснения причин возникновения парадоксов в выска-
зываниях на естественном языке.

Возможность построения такой машины, которая могла бы
употреблять «эгоцентрические слова» («переключатели») так
же, как их употребляют люди, обсуждалась Расселом [128,
с. 105—106]. По мысли Рассела, машина, которая добавляла бы
к словесному описанию испытываемых ею воздействий слово
это (это— красный цвет, это — синий цвет и т. п.), не воспроиз-
водила бы существенных черт человеческого речевого поведения
В самом деле, в данном случае это — всего лишь добавление
к последующим словам. По словам Рассела, с таким же успехом
можно было бы построить машину, которая бы добавляла к тем
же обозначениям цветов бессмысленное слово — абракадабра

142

красный цвет, абракадабра синий цвет и т. п. [128, с. 105]. Мож-
но заметить, что то же самое справедливо и в отношении той
модели естественного языка, согласно которой к каждому выска-
зыванию можно добавить предшествующее ему Я утверждаю,

что...

По Расселу, машина приблизилась бы к моделированию че-
ловеческой речевой деятельности, если бы через некоторое время
после первого опыта машина могла бы описать его словами
То был красный цвет [128, с. 105] Соответствующий физиологи-
ческий механизм, лежащий в основе употребления слова то
человеком, Рассел описывает как отсрочку словесной реакции
на стимул, оговариваясь (с полным на то основанием), что эта
схема еще слишком груба

В качестве простейшего примера, противоречащего схеме
Рассела, можно сослаться на распространенные у многих наро-
дов анекдоты о тугодумах, которые не сразу реагируют на
смешной рассказ.

Неважно, каков реальный промежуток физического времени
между стимулом (в этом случае — смешным рассказом) и реак-
цией (смехом или словами тугодума). Важно, воспринимает ли
говорящий этот стимул как актуальный для себя в момент, когда
он на него реагирует Поэтому описание эгоцентрических слов,
в которых отчетливо проявляется субъективность естественного
языка, в терминах строго объективных (например, с помощью
интервала физического времени между стимулом и словесной
реакцией на этот стимул) не соответствует сути описываемого
явления. Для понимания языкового времени (как и вообще пере-
ключателей — эгоцентрических слов) оказывается необходимым
учитывать и различия между правым полушарием, ориентире
ванным на настоящее, и левым, занятым планированием буду-
щего.

Вообще оказалось недостаточным рассмотрение естественно-
го языка как словесных реакций человека на стимулы внешней
среды, особенно популярное в американской науке середины на-
шего века Это убедительно показал Н. Хомский. Еще раньше
Н. А. Бернштейн заметил, что язык не может быть описан с по-
мощью подобной упрощенной схемы.

Н. А Бернштейн обратил внимание на значение таких эле-
ментов языка (названных им «словами-операторами», что согла-
суется с пониманием термина «оператор» в искусственных язы-
ках), которые сами по себе ничего не обозначают, но указывают
на различные отношения в речи. Наличие таких слов в языке,
по мысли Н. А. Бернштейна, противоречит замыслу описать его
просто как множество элементов Ε (сигналов), отображающих
некоторые другие множества / (сигналов стимулов, происходя-

143

щих из внешней среды). В качестве примеров фраз, не поддаю-
щихся такому объяснению, Н. А. Бернштейн приводил высказы-
вания, содержащие эгоцентрические слова: ты мыслишь, мы по-
мыслим и т. п. [18].

По мысли Н. А. Бернштейна, развитой потом во многих рабо-
тах наших ученых, сам естественный язык представляет собой
модель мира. Эгоцентрические слова предполагают такую
модель, где в центре при разговоре находится сам говорящий.

ПОЧЕМУ СЛОВО «ЭТОТ» НЕПОНЯТНО РОБОТУ

В ходе разговора человека с роботом, поднимающим
кубики, в Лаборатории искусственного интеллекта, произошел та-
кой обмен репликами. На приказание Grasp the pyramid (Схвати
эту пирамиду) робот, оставшийся бездеятельным, возразил:
/ don't understand, which pyramid you mean (Я не знаю, какую
из пирамид ты имеешь в виду). Робот ничего не будет делать до
тех пор, пока человек не объяснит ему, какую из трех пирамид
(красную, синюю или зеленую) он должен взять. Определенный
артикль the в английской фразе (как и указательное местоиме-
ние эту в русском переводе) — эгоцентрическое слово: говоряще-
му ясно, какую из пирамид он имеет в виду, в устном разговоре
он может пояснить это жестом, показать на предмет, но роботу
эгоцентрическое слово непонятно.

В этом разговоре машина понимает только те случаи упот-
ребления определенного артикля, где он относится к предметам,
в данной ситуации единственным. По этой же причине машина
правильно употребляет и понимает местоимения I (я) и you
(вы), потому что они в этой предельно упрощенной ситуации
всегда относятся только к самой машине и к одному и тому же
человеку, с ней говорящему. При таком употреблении местоиме-
ний, принципиально отличном от обычного их использования,
они аналогичны собственным именам. Робот еще находится на
уровне мальчика, называющего себя «Петя» («Петя играет»
и т. п.). Робот умеет только переворачивать I (я) и you (вы),
употребляя их то по отношению к себе, то по отношению к свое-
му единственному собеседнику. Но в реальном общении I и you
могут относиться к разным собеседникам, иногда многочислен-
ным.

Для того, чтобы машина правильно понимала естественный
язык, должны были бы быть, построены правила «переключения»
всех эгоцентрических слов и форм на ситуацию каждого данного
акта речевого общения. Каждый «индивидуальный знак» (θ)
по-новому определяет другие зависящие от него по своему значе-
нию эгоцентрические слова.

144

В рассуждении Рассела интересна мысль о роли времени и
памяти для моделирования значений эгоцентрических слов.
Можно попытаться выяснить, сколько таких индивидуальных
знаков θ или высказываний хранится обычно в памяти человека.
Приблизительную оценку этой величины может дать то, что на-
пример, каждый школьник помнит обычно свои разговоры с то-
варищами и их ответы на уроках за последние дни, а лектор
помнит вопросы, заданные ему после лекции или на семинаре.
Как видно из текстов евангелий и из мемуарной литературы
нового времени, при большом внимании к другому человеку мож-
но запомнить буквально все его основные высказывания на про-
тяжении очень длительного времени. По отношению не только
к близким, но и к далеким знакомым, употребление эгоцентриче-
ских слов в последующих актах речи зависит от сохраняющихся
в памяти предшествующих θ. Достаточно в качестве простого
примера сослаться на то, что люди всегда помнят, с кем они на
Вы, с кем на ты, и переход с одной формы обращения на другую
отмечается обычно социальным обрядом (например, пьют на
брудершафт).

Если воспользоваться сравнением языка с шахматной игрой,
к которому часто прибегают математики и логики вслед за Гиль-
бертом и лингвисты вслед за Соссюром, то употребление языка
человеком в обществе можно было бы сравнить со многими пар-
тиями, разыгрываемыми гроссмейстерами одновременно на раз-
ных досках. Хотя в реальном языковом общении каждый следую-
щий «ход» в одной из партий (каждый разговор с новым
собеседником) может и отделяться большим временем от всех
предыдущих, в памяти эти партии (разговоры) должны хранить-
ся одновременно (все ходы записываются). Поэтому модель
сеанса одновременной игры на разных досках и модель языково-
го общения в основном тождественны. Благодаря смысловым
особенностям эгоцентрических слов человек обычно справляется
с такой задачей.

Приведенная выше схема разговора робота, играющего в ку-
бики, с человеком [115] содержит предельное упрощение за счет
сведения обоих собеседников к паре постоянных партнеров. По-
этому эгоцентрические слова (я, ты) в такой схеме :водятся
к ярлыкам (собственным именам), тождественным одному из
партнеров. Если же представить себе реальные возможности об-
щения на естественном языке многих людей с вычислительной
машиной в режиме разделения времени (когда машина может
одновременно обмениваться сообщениями с целым рядом потре-
бителей), то одну из существенных трудностей при обще-
нии может представить понимание машиной эгоцентрических
слов.

145

При общении машины со многими людьми практически суще-
ственной задачей может оказаться различение каждого участву-
ющего в обмене информацией. Человек различает своих собесед-
ников не благодаря эгоцентрическим словам, а вопреки им
(к каждому из собеседников приложимы одни и те же личные
местоимения). При опознании индивидуального человека вычис-
лительной машиной были бы полезны не личные местоимения,
а способы типа «собственной песни» или позывных, как каждый
из нас умеет отличить знакомых по голосу, например при разго-
воре по телефону; согласно новейшим экспериментальным дан-
ным, эта функция выполняется «неречевым» — правым полуша-
рием [25]; моделирование ее на автомате — анализаторе речи
наталкивается на значительные трудности [30]. Высказывания,
начинающиеся с я, означают всего лишь «источник данного сооб-
щения» и не могут способствовать опознанию данного лица иначе
как путем его отождествления с автором или источником сооб-
щения.

Трудности (по-видимому, на сегодняшний день едва ли лег-
ко преодолимые), которые возникли бы при попытке обучения
машины пониманию предложений, содержащих эгоцентрические
слова, можно было бы пояснить на примере изречения Декарта
я мыслю, следовательно, я существую. Логический анализ этого
высказывания приводит к выводу, что оно содержит квантор
существования ( $ )^: существует мысль. Очевидно, изрече-
ние Декарта могло бы быть сообщено машине (или проанализи-
ровано ею самой) в форме: В источнике настоящего сообщения
существует мысль, следовательно, источник настоящего сообще-
ния существует. В этой форме сохранено эгоцентрическое
слово «настоящий» («настоящее сообщение» употребляется
в смысле индивидуального знака — θ). Можно себе представить,
что каждое вводимое в машину сообщение нумеруется, т. е. ин-
дивидуальные знаки хранятся в памяти, закодированные соот-
ветствующими числами (это в точности соответствует идее Рей-
хенбаха, предлагавшего считать номер каждого θ индивидуаль-
ным знаком для этого θ).

Пусть изречение Декарта закон ровано как θ_i. Тогда само
сообщение θ_l должно быть понято следующим образом: В источ-
нике сообщения θ_i существует мысль, следовательно, источник
сообщения θ_i существует (принципы формализованного изложе-
ния этой идеи намечены еще в XVII веке Спинозой в книге
«Основы философии Декарта, доказанные геометрическим спо-
собом»).

Для обучения машины естественному языку в нее необходимо
ввести некоторые предпосылки понимания значения слов (другой
возможностью является формирование самой машиной системы

146

таких предпосылок, иначе говоря, определенной модели мира,
по некоторым вводимым в нее исходным данным). К этим пред-
посылкам безусловно должно относиться и предположение, что
у каждого вводимого в машину сообщения есть некоторый
источник. В таком случае вторая половина изречения θ_i автома-
тически следует из самого наличия сообщения θ_i, введенного
в машину. Что же касается первой половины, его интерпретация
машиной зависит от понимания слова мысль. Если, как это пред-
ставляется возможным, это слово понимается как равнозначное
«переработке информации», то первая половина сообщения θ_iбудет понята как указание на наличие переработки информации
б самом источнике сообщения θ_i. Это, по-видимому, также долж-
но соответствовать некоторым предпосылкам понимания языка.
В той мере, в какой сообщение θ_i может быть понято машиной,
оно все оказывается выводимым из предпосылок понимания
языка и в этом смысле не несет никакой новой информации.

СООБЩЕНИЕ И ЕГО АВТОР

Определение смысла эгоцентрических слов невозмож-
но без отождествления источника данного сообщения θ с кон-
кретным лицом. Но само это отождествление происходит чаще
либо через это же сообщение θ (как в примере с изречением Лю-
тера, разобранным Рейхенбахом), либо через предшествующие
сообщения, исходившие от того же источника. Большинство имен
незнакомых ему лично людей, известных современному интелли-
гентному человеку, он определяет как авторов определенных
сочинений (характерны обычные определения в кроссвордах:
«Роман русского писателя XIX века» и т. п.).

В «Ревизоре» Гоголя Хлестаков в сцене хвастовства перед
городничихой и ее дочерью приписывает себе множество попу-
лярных в те годы литературных сочинений:

«Хлестаков... Все это, что было под именем барона Брам-
беуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»... все это
я написал.

Анна Андреевна. Скажите, так это вы были Брамбеус?

Хлестаков. Как же, я им всем поправляю статьи. Мне
Смирдин дает за это сорок тысяч.

Анна Андреевна. Так, верно и «Юрий Милославский»
ваше сочинение?

Хлестаков. Да, это мое сочинение.

Анна Андреевна. Я сейчас догадалась.

Марья Антоновна. Ах, маменька, там написано, что
это господина Загоскина сочинение.

147

Анна Андреевна. Ну вот: я и знала, что даже будешь
спорить.

Хлестаков. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а есть
другой «Юрий Милославский», так тот уж мой.

Анна Андреевна. Ну, это, верно, я ваш читала...»

Рассмотрим языковые высказывания двух видов: Я это напи-
сал (θι) и Загоскин — автор «Юрия Милославского» (θ₂).
Первое сообщение (θ₁) утверждает, что x — источник сообщения
θ₁, ранее был источником некоторого письменного сообщения θ_k(обозначено эгоцентрическим словом это). Во втором предложе-
нии (θ₂) утверждается, что лицо у, носящее собственное имя
Загоскин, является автором письменного сообщения θ_l, известно-
го под заглавием «Юрий Милославский». Сходство обоих выска-
зываний, θ₁ и θ₂, заключается в том, что оба они утверждают
связь автора (источника) с некоторыми сообщениями. Различие
между ними состоит в эгоцентрическом характере высказывания
θ₁. Каждое из этих высказываний может быть записано на логи-
ческом языке с помощью йота-оператора: обозначая автора
(источник сообщения) как А, можно записать

Различие между θ₁ и θ₂ обнаруживается в логической записи,
из которой видно, что в θ₁) утверждается двойное авторство x —
по отношению к θ_k и к θ₁. Β θ₂ утверждается, что существует один
и только один индивид, который является автором θ_l — «Юрия
Милославского» и этот индивид тот же самый, что и Загоскин
(на специальном языке математической логики можно сказать,
что у имен Загоскин и автор «Юрия Милославского» — один
денотат). Хлестаков сперва нарушает эту предпосылку правиль-
ного понимания языка, а потом выходит из положения, объявляя,
что есть два разных романа с таким названием, а у них два
автора: у одного (θ_l) —Загоскин, а у другого (θ_k) —сам Хле-
стаков.

Следует подчеркнуть, что исключительная сложность и вели-
чина сообщения типа Θ, составляющего целую книгу, делает
в принципе невозможной в логической записи передачу всего
такого сообщения в знаковых кавычках т. е. передачу

прямой речи. Это касается не только письменного сообщения, но
и достаточно обширных устных. Следовательно, утверждения ав-
торства относятся обычно не к самим сообщениям, а к другим
индивидуальным объектам, их обозначающим (к заглавиям на
письменном естественном языке).

Той же практической невозможностью повторить все сообще-
ние в целом объясняется то, что в библиотечных каталогах

148

большинстве справочно-библиографических изданий письмен-
ные сообщения кодируются условно их заглавиями и авторами.
Именно это и создает те особые трудности переработки растуще-
го множества научных изданий, для частичного преодоления ко-
торые издаются реферативные журналы и разрабатываются
информационно-логические машины.

ПАМЯТЬ КУЛЬТУРЫ

Современное общество характеризуется наличием спе-
циальной памяти коллектива (в частности, книгохранилищ, ар-
хивов, дискотек, фильмотек и т. п.). В ней хранится огромное
число письменных и иных сообщений с указанием их авторов.
Количество и сложность всего этого массива сообщений вызвало
к жизни документалистику — дисциплину, изучающую этот мас-
сив и способы его организации (в документалистику в широком
смысле входит библиотечное и архивное дело и книговедение).

Ученый, работающий в какой-либо из бурно развивающихся
областей современного знания, решает задачу, отчасти сходную
с описанной выше моделью сеанса игры со многими партнерами
(в режиме разделенного времени). Но число партий, разыгры-
ваемых ученым, обычно существенно больше, чем при повседнев-
ном устном общении. Он должен постоянно следить за потоком
научных сообщений в своей области и нескольких (а иногда и
многих) пограничных с ней областях.

Трудности усугубляются разнообразием языков, на которых
эти сообщения печатаются, многочисленностью (иногда и ред-
костью) соответствующих журналов. Поэтому естественна по-
пытка облегчить труд ученого: часть этой непосильной вспомо-
гательной работы перелагается на вычислительную машину.
Предполагается, что сообщения в какой-либо определенной об-
ласти (например, в органической химии, где существенную труд-
ность может представить обнаружение вновь синтезированного
соединения в списках уже ранее описанных) могут храниться
в информационно-логической машине (или комплексе таких
машин), к которой ученый может по мере необходимости обра-
щаться за справками. Число конкретных достижений за 20
с лишним лет напряженной работы в этой области еще не очень
велико, хотя в ряде стран машины помогают уже в обработке
патентов и в решении некоторых других задач, связанных
с поиском информации в большом массиве документов. Уже
начинают выходить научные журналы (например, американский
«Журнал вычислительной лингвистики»), приспособленные
к обработке на машинах.

Размеры всей информации, накопленной в печатных изданиях

149

и рукописях человечеством, до настоящего времени оцениваются
примерно как 10¹⁴ бит (двоичных единиц информации). Этот
расчет, предложенный чл.-корр. АН СССР Η С. Кардашевым
[129], основан на том, что общее число всех печатных изданий
и рукописей на Земле составляет около 10⁸; в каждой из книг
содержится в среднем 10⁶ бит (что равно среднему объему опера-
тивного запоминающего устройства современной вычислительной
машины). Однако несомненно, что значительная часть этой ин-
формации может быть представлена существенно более сжатым
образом, что в первом приближении дает величину порядка
10¹¹ бит.

Число нейронов в мозге каждого человека превышает 10¹⁰,
а согласно новейшим данным число нейронных соединений суще
ственно превышает число самих нейронов, доходя до 10¹⁵— 10¹⁶Поэтому современные работы по оценке информации, накоплен-
ной всем человечеством, приводят к неожиданному и парадок-
сальному результату: вся эта информация в принципе может
быть усвоена и переработана мозгом одного человека.

Но эта возможность, теоретически существующая, реализует-
ся в известной мере только у немногих людей Для более широ-
кой реализации этих потенциальных возможностей необходима
более разумная организация всею комплекса наших знаний.

Эта же задача ставится и при использовании вычислительных
(в частности, информационно-логических) машин для хранения
научной информации. Ясно, например, что оперативную память
машины объемом порядка 10^е бит было бы неразумно занимать
одной книгой, которая при введении ее в машину на естественном
языке заполнила бы весь этот объем. Между тем для переработ-
ки научной информации этот наименее экономный способ оказы-
вается и наименее эффективным.

Машина может успешно оперировать с этой информацией
в случае ее представления на особом искусственном языке, кото-
рый вместе с тем позволил бы и гораздо более сжато хранить
в машине весь этот объем данных. Задача, следовательно, сво-
дится к разумной перекодировке накопленного массива информа-
ции: книгу имеет смысл держать не в виде той (буквенной) ин-
формации, которая характерна для левого полушария (а именно
количество этой информации и можно оценить в битах), а в виде
комплекса значений, специфических для правого полушария
(и представляющих существенные трудности для количественной
оценки).

Основная трудность усвоения всей этой информации как ма-
шиной, так и одним человеком, заключается в том, что до сих пор
она сохранилась и передавалась не в виде единой системы зна-
ний, а в качестве суммы текстов разных авторов. Научная ин-

150

формация в библиотеках хранится в виде множества сообщений
θ₁, θ₂,.. θ_n, при n→ ∞), принадлежащих определенным авторам.
Внутри каждого такого сообщения содержится обычно значи-
тельное число повторений (в пересказе или в цитатах) предшест-
вующих сообщений. Текст θ_m содержит обычно ссылки на тексты
θ_j, θ_j₊₁, ... θ_m_-1 или частичное (а иногда и полное) повторение
этих текстов. В некоторых гуманитарных науках сообщения
о предшествующих сообщениях составляют существенную часть
всего научного текста; то же самое относится и к обзорным
статьям или монографиям по любой области знания

Уже этим обусловливается значительное число повторов,
делающих существенную долю научных текстов избыточной.
Повторы нельзя считать оправданными даже и с точки зрения
помехоустойчивости сообщений при их передаче во времени:
история науки показывает, что чаще всего такие повторяющиеся
от работы к работе (и в этом смысле помехоустойчивые, легко
доходящие до следующих поколений) утверждения позднее ока-
зываются устаревшими (а в конечном счете ложными), тогда
как единичные (и не повторяющиеся в других трудах) высказы-
вания в дальнейшем могут подтвердиться и найти развитие.

В качестве примера можно вспомнить о судьбе многочислен-
ных идей Лейбница, который, по словам Винера, был предшест-
венником кибернетики, и, как теперь признается многими,—
предвестником также и современной математической логики,
семиотики, новейшей лингвистики. Большинство наиболее заме
чательных мыслей Лейбница частично оставались в рукописи
еще долгое время после его смерти, и лишь недавно — больше,
чем через 200 лет после его смерти — были изданы и изучены во
всем объеме Сходная судьба характерна и для наследия другого
предшественника семиотики — американского логика Перса.

Авторитет одного определенного автора может привести
к тому, что именно его высказывания полностью или частично
воспроизводятся в последующих текстах других авторов. Цирку-
ляция одних и тех же сообщений в системах передачи информа-
ции может иметь отрицательные последствия. С кибернетической
точки зрения их можно сравнить с механизмом возникновения
индивидуальных нервных расстройств при воспроизведении
мозгом одного и того же травмирующего сообщения, т. е. при
повторении травмы, повторно воспроизводимой центральной
нервной системой.

Наука новейшего времени стремится (часто еще стихийно)
к стиранию личности автора и к построению единой надличной
системы информации. Достижение этой цели и означало бы вы-
ход из того информационного кризиса, к которому ведет накоп-
ление научных и технических сообщений отдельных авторов.

151

Поскольку каждое научное сообщение (не исключая и тех
относительно редких, которые означают введение принципиально
новой точки зрения на данный предмет) в существенной степени
опирается на результаты всех предшествующих, само понятие
авторства по отношению к научным сочинениям в известной
мере проблематично. Информационно-логическая машина, в ко-
торую заложен накопленный массив сведений в определенной
области знания, при вводе в нее некоторых вновь опубликован-
ных сообщений на те же темы может определить, что они не
содержат никакой новой информации. Если в соответствующих
статьях на естественном языке и будут содержаться эгоцентри-
ческие высказывания типа «я установил, что», «мы полагаем...»
и т. д., соответствующие дескрипции из логической записи на
последующих этапах работы машины должны быть устранены.
Уже поэтому представляется, что для общения с информацион-
но-логическими машинами эгоцентрические слова естественных
языков не должны играть существенной роли.

Приписывание авторства любого текста определенной лично-
сти, оформляющей окончательно эти тексты на естественном
языке перед их сдачей в печать, может быть временной особен-
ностью некоторого типа культуры. Это нисколько не более
обязательно, чем характерная для языков Меланезии передача
названий предметов с грамматическими характеристиками не-
отъемлемой принадлежности. Категория принадлежности, харак-
терная для левого полушария, может прилагаться к любым объ-
ектам.

Понятие авторства, через которое в дескрипциях могут быть
определены другие эгоцентрические слова, само оказывается
логически трудно определимым. По отношению к любому науч-
ному тексту можно было бы говорить только о некоторой коли-
чественной доле авторства отдельного ученого (применительно
к содержанию, остающемуся после перевода данного сообщения
с естественного языка на искусственный, например, информаци-
онно-логический). Но и задача точного определения такой доли
сильно затрудняется тем, что часто почти одновременно ученые
приходят к одним и тем же результатам (иногда частично зная
о направлении работ своих коллег).

ХРАНЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ В БЕСПИСЬМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Современная культура хранит в памяти всего общест-
ва такую массу письменных сообщений определенных авторов,
число которых превышает возможности запоминания одного ин-
дивидуального человеческого мозга (хотя один мозг и был бы
в состоянии запомнить реальный информационный запас куль-

152

туры при более разумном его кодировании). Это неудобство ко-
дирования, ошибочно называемое «информационным взрывом»,
составляет особенность человеческой культуры только на протя-
жении последнего периода ее развития. Объем письменной памя-
_тй составляет отличие обществ, широко использующих письмен-
ность (начиная с переднеазиатских цивилизаций III—II тысяче-
летий до н. э.), от более ранних культур.

Промежуточный этап можно наблюдать, изучая такие ран-
ние письменные архивы, как, например, клинописную библиоте-
ку хеттских царей XIV—XIII вв. до н. э. из Хаттусаса (совре-
менное селение Богазкей в центре Турции недалеко от Анкары).
На протяжении полутысячелетнего существования хеттской кли-
нописи было накоплено значительное число текстов — по приб-
лизительным подсчетам примерно четыре тысячи клинописных
текстов с различными названиями, из которых до нас дошло
около седьмой части. Каждый из этих текстов состоял из не-
скольких глиняных табличек, покрытых тысячами клинописных
знаков; следовательно, всего несколько миллионов клинописных
знаков, каждый из которых содержит несколько десятков бит,
поэтому общий объем клинописной информации может оцени-
ваться как величина порядка 10⁸ бит.

Вся обширная литература, записанная особой иероглифиче-
ской письменностью на дереве, погибла при пожарах городов.
Существовали уже и зачатки позднейшей документалистики.
Многочисленные писцы (в текстах упоминается более сотни
писцов с разными именами) переписывали древние тексты (до
нас дошло множество дубликатов одного текста), записывали
новые, следили за порядком и сохранностью архива. Сохрани-
лись составленные писцами каталоги, где при заглавии текста
(часто обозначавшегося первой его строкой, например, «Когда
я вызываю призрак мертвого») стоит имя лица, выступающего
в качестве автора, а также приводятся сведения о сохранности
табличек в архиве. Например, одна строка из каталога хеттских
таблиц выглядит так: Одна клинописная глиняная табличка:
слова Туннавии, Старой Женщины — жрицы. «Когда я вызы-
ваю призрак мертвого». Табличка не заканчивает текста, но мы
не нашли последней его таблички. Из этого видно, что хеттские
писцы уже использовали способ сокращенного обозначения все-
го текста другим, индивидуальным знаком — его заглавием в со-
четании с указанием автора.

Старая Женщина — жрица совершала обряд, произнося при
этом текст заклинаний, во многом традиционный и принадле-
жавший ей во всяком случае не в большей степени, чем совре-
менному популяризатору науки принадлежат излагаемые им
идеи. Слова «я вызываю призрак» не ею были изобретены впер-

Зак.3836 153

вые. Тем не менее ее имя было обозначено в каталоге (и в са-
мом тексте — обычно в начале его, и в заглавии, помещавшемся
в конце) как имя автора. Представление об авторстве в том рас-
ширенном смысле, в каком оно сохраняется до нашего времени
возникает почти одновременно с письменностью

Бесписьменные общества характеризуются исключительной
прочностью культурных, религиозных, социальных традиций
При отсутствии тех искусственных средств передачи информа-
ции во времени, которые появляются после изобретения пись-
менности, эта передача в основном осуществляется посредством
запоминания и повторения сочетаний слов устного языка. Лучше
всего они запоминались в составе поэтического сочинения, кото-
рое исполняли под музыку.

Единство поэтической и музыкальной формы (предполагаю-
щее участие в запоминании правого полушария) используется и
как прием мнемотехники (техники запоминания), что до сих пор
можно наблюдать у исполнителей древнейших религиозных гим-
нов— «Вед» в Индии. В Индии письменность вошла в широкое
употребление достаточно поздно (на рубеже нашей эры), а нау-
ки (такие, как лингвистика, поэтика, логика, математика, астро-
номия) развились за полтысячелетия до этого. Древнейшие
индийские научные трактаты (даже пользовавшиеся особой си-
стемой устных условных обозначений, например лингвистиче-
ских) первое время существовали только в устной традиции.
В устной передаче сохранились и имена авторов этих трактатов

В бесписьменных обществах в памяти каждого из специаль-
но выделенных членов общества хранится значительное количе-
ство текстов устной народной словесности. Для кибернетики,
занимающейся проблемой объема запоминающего устройства
человека, важны данные о размерах такой индивидуальной па-
мяти в бесписьменных обществах. По подсчетам собирателя бе-
ломорских былин А. В. Маркова, знаменитая северно-велико-
русская сказительница М. А. Крюкова пропела ему 10300 стихов
Как заметил в своей книге об узбекском героическом эпосе
акад. В. М. Жирмунский, хорошие узбекские сказители могли
исполнить в среднем около 30 дастанов, в каждом из которых
было несколько тысяч стихов. Рекордной памятью отличался
узбекский сказитель Пулканшаир, знавший до 70 дастанов
(т. е. несколько сот тысяч стихов). В каждом стихе (строке) со-
держится несколько десятков двоичных единиц информации
Следовательно, максимальный объем запоминающего устройства
можно оценить как величину порядка 10⁷ бит (на основании экс-
периментально-психологических данных предел долговременной
памяти человека оценивался как 10⁹ бит).

Иначе говоря, предельный объем индивидуальной памяти

154

при устной передаче информации в бесписьменных обществах
сопоставим с памятью одной современной вычислительной ма-
шины новейших образцов и с предельным объемом памяти все-
го коллектива (количеством информации, содержащимся во всем
множестве письменных сообщений) в таких раннеписьменных
обществах, как хеттское.

Выигрыш при переходе к письменной передаче информации
заключается не в передаваемых количествах информации, а в ее
качестве. Во-первых, с самого начала существования письменно-
сти она использовалась для записи различных языков (и даже
преимущественно именно для записи необычного, чужого или
мертвого священного языка). Так, в клинописном архиве хетт-
ских царей были найдены тексты на семи разных языках. Во-
вторых, письменность позволяет в принципе сохранить в памяти
общества текст, резко отличающийся от всех, принятых в данном
обществе, и в этом смысле характерный именно для его автора.

Среди дошедших до нас 600 текстов хеттского архива из об-
щего числа 4000 всего лишь два или три текста можно охарак-
теризовать как носящие отпечатки творческой индивидуально-
сти, тогда как остальные следуют общепринятым клише. По
существу в этот период записываются многие тексты, еще доста-
точно близкие к фольклорным. Но если фольклор в принципе
обращен ко всем членам небольшого племени, то письменность
в ранний период использовалась очень узкой группой лиц, при-
надлежавших к жречеству и другим высшим социальным слоям.
Поэтому появление письменности в начале (и в течение очень
большого отрезка времени) не означало обычно и расширения
круга лиц, пользующихся информацией.

Существенное отличие бесписьменной фольклорной традиции
от современной письменной литературы можно пояснить ссыл-
кой на научно-фантастический роман Р. Брэдбери «451° по
Фаренгейту». В этом романе (и в одноименном фильме
Трюффо) тоталитарный режим преследует всех, у кого
обнаруживают книги, книги же безжалостно сжигают. Немно-
гочисленные любители книг, которым удается сбежать из этого
книгоненавистнического ада, для сохранения художественной
литературы делят ее между собой. Каждый из них выучивает
Какое-нибудь одно произведение (или книги одного какого-ни-
будь автора) и заменяет другим книгу, которая легко может по-
гибнуть. Такая специализация функций напоминает устройство
Муравейника, где один из муравьев может служить как бы боч-
кой для других членов сообщества: они наполняют его до краев
медом, который он может срыгивать, когда его товарищи хотят
полакомиться. Точно так же в чудовищной социальной утопии
Брэдбери мозг человека-книги до краев переполнен тем авто-

⁷* 155

ром или той книгой, которой его начиняют. Из этого видно, что
письменной литературе уже не суждено снова стать фольклором.

ТВОРЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ ЧЕЛОВЕКА

Уже и изучение фольклора позволяет думать, что спо-
собности человека обнаруживаются не в пассивном запомина-
нии, а в творческом воспроизведении. Как бы много ни мог за-
помнить человек, творческий характер его памяти препятствует
пассивному запоминанию обширных письменных текстов: левое
(речевое) полушарие не столько запоминает тексты, сколько
создает их заново.

С. В. Шерешевский мог запоминать длинные списки из тыся-
чи слов, в том числе бессмысленных, и воспроизводить их через
большие промежутки времени. Не зная итальянского языка, он
запомнил со слуха первую строфу «Божественной комедии» и
воспроизвел ее по памяти без ошибок 15 лет спустя. Его память
была связана с правым полушарием. Воспоминание он описывал
как «легкое щекотание в левой руке» [38, с. 19]. Но ему трудно
было запоминать длинный связный текст на родном языке. Как
он сам объяснял, «каждое слово вызывает образы, и они нахо-
дят друг на друга, и получается хаос» [38, с. 38]. Именно потому,
что память речевого (левого) полушария — творческая и образ-
ная, запоминать можно только добавляя от себя, как это и де-
лают сказители. Запоминать полностью длинные письменные
тексты люди (особенно люди творческие) не умеют. Достаточно
напомнить о предельном проявлении этого: Достоевский начисто
забывал собственные романы. Когда он дописывал «Преступле-
ние и наказание», ему пришлось заново его перечитать, потому
что за время сочинения романа он запамятовал его начальные
главы. Напротив, удивительные примеры запоминания больших
музыкальных произведений представляет память таких компози-
торов, как Шостакович (видимо, речь идет о способностях право-
го полушария).

При колоссальном запасе творческого потенциала человека
его возможности пассивного запоминания словесных текстов не-
сопоставимо малы, в особенности у взрослого. Запоминать целые
тексты на естественном языке легче всего в раннем возрасте
(т. е. до того времени, когда завершилось разделение функций
обоих полушарий). Опыт обучения подтверждает, что когда че-
ловек действительно усваивает опыт предшествующих поколе-
ний, он делает это, сам решая задачи, а не зазубривая наизусть
тексты. Культуры, ставящие своей целью усвоение на память
обширных текстов, превращают почти целую человеческую
жизнь в подготовительный период учения, как в старом Китае,

156

где нередко подготовка к экзаменам длилась до старости (хотя
иероглифический характер письма и должен был облегчать за-
поминание для правого полушария; в этом смысле частично
оправдана идея соотнесения восточной культурной традиции
с правым полушарием у Орнстейна) [130] *.

Характерно, что даже предельная величина (10⁹ бит), полу-
ченная в экспериментальной психологии для объема долговре-
менной памяти человека, на несколько порядков меньше пред-
полагаемой информационной способности мозга в целом. Уже
это делает необходимым существование при мозге и внешней
пассивной памяти. Первые попытки создания такой памяти вовне
начались с самого раннего периода истории Homo sapiens —
такова была уже в верхнем палеолите функция рисунков и дру-
гих знаков (в том числе счетных), зарубок и т. п. (ориентиро-
ванных, как позднее письменность, на зрительно-пространствен-
ные способности правого полушария).

Появление письменности, и в особенности книгопечатания,
означало создание такой долговременной памяти, которая
в принципе ничем не ограничена. Вместе с тем книги являются
социализированной памятью всего коллектива. Поэтому, напри-
мер, сообщество ученых, пользующихся единой библиотекой,
с кибернетической точки зрения можно сравнить с такой вычис-
лительной системой, внутри которой разные вычислительные ма-
шины, разобщенные пространственно, связаны с единым долго-
временным запоминающим устройством.

Исследователь, работающий в области таких гуманитарных
наук, которые, как лингвистика, предполагают обращение к мно-
гочисленным изданиям древних текстов, словарям и справочни-
кам, практически неотделим от своей подсобной библиотеки
(и связанных с ней картотек и систематизированных выписок).
Хорошую кибернетическую аналогию системе, образуемой иссле-
дователем и его библиотекой, представляют современные маши-
ны с оперативными запоминающими устройствами порядка
10⁶ бит при внешних запоминающих устройствах со свободным
доступом общей емкостью 10⁸—10⁹ бит.

Уже вскоре после изобретения книгопечатания в XVI в. Сер-
вантес в «Дон-Кихоте» описывает своего героя, чья библиотека
в 100 томов (общий объем информации порядка 10⁸ бит), по

* С правым полушарием Орнстейн соотносит и практикуемое в некоторых
восточных традициях включение от внешней среды [130], аналогичное со-
стоянию при гипнозе, связываемому с правым полушарием [24, с. 269]. Но
в обоих случаях речь идет о негативном прерывании связей с внешней сре-
дой, которыми занято правое полушарие, поэтому в этих именно состояниях
особое значение приобретает левое полушарие, что видно из роли слов гипно-
тизера.

157

мнению окрестных жителей, составляла единое целое с Дон-Ки-
хотом; поэтому, желая избавить его от предполагаемой психиче-
ской болезни, священник и цирюльник сжигают книги и заму-
ровывают самое помещение библиотеки.

Современный интеллигентный человек немыслим вне того
продолжения его памяти, которое представляют собой книги
(с той существенной оговоркой, что число их должно быть ра-
зумно ограничено теми, в которых содержится реальная ин-
формация; здесь кое в чем можно согласиться и с цирюльником
из романа Сервантеса). По-видимому, в самом близком будущем
едва ли не еще более важное подспорье для памяти при поиске
нужной научной и технической информации могут представить
и вычислительные машины, особенно информационно-логические.
Они могут в гораздо большей степени, чем каталоги книгохра-
нилищ и библиографические реферативные журналы, облегчить
трудоемкий процесс управления памятью.

Отличие машин от книг может состоять, в частности, в без-
личном характере содержащихся в них сведений. По контрасту
с безличным (надличным) характером научной информации, со-
держащейся в машинах, книги могут приобрести подчеркнуто
субъективный характер. Это можно сравнить с ролью фотогра-
фии для развития нефигуративной живописи.

Увеличение возможностей памяти всего коллектива (в том
числе и с помощью вычислительных машин) может иметь суще-
ственное значение для высвобождения творческих возможностей
мозга. Показательно, что приведенные выше предельные числа,
характеризующие связные тексты, запоминаемые сказителем,
существенно меньше и возможностей человеческого мозга в це-
лом, и информационных параметров культуры. Поэтому увели-
чение внешней пассивной памяти отдельных лиц и целых коллек-
тивов при возможности управлять памятью может привести
к реализации тех творческих способностей мозга, которые недо-
статочно использовались в дописьменных и домашинных культу-
рах. Сопоставление современной культуры с дописьменной
фольклорной традицией позволяет лучше выявить их различия.

Для сказителя произносимый им текст в очень большой сте-
пени существует заранее, хотя в его памяти чаще всего хранятся
не весь текст, а основные формулы (штампы), из которых он
монтируется, и общая его схема. Но монтирование текста по
этой схеме осуществляется со скоростью, превосходящей ско-
рость обычного говорения. Можно думать, что речь идет об ав-
томатизированном процессе. Этот термин следует понимать
буквально: скорость, с которой сказочники или сказители вос-
производят текст (совершенно при этом не уставая несмотря на
возраст, часто преклонный), находит аналогию в выводе текста

158

из вычислительной машины. Процесс сказительства прерывается
с гораздо большим трудом, чем обычное говорение. Автору вспо-
минается, как во время экспедиции на Енисей ему и его изнемо-
гавшим от усталости товарищам по экспедиции пришлось по-
сменно записывать тексты, без устали произносившиеся пожилой
сказочницей — кеткой, которая никак не хотела прервать свои
многочасовые рассказы.

В фольклоре задана и тема, и способы ее воплощения. Поэто-
му можно согласиться с тем определением, которое (на основа-
нии фольклора) дают литературе американские лингвисты Джуз
и Хоккет: «В каждом обществе, известном истории и антрополо-
гии, с одним незначительным исключением, имеются некоторые
речевые произведения, короткие или длинные, которые все чле-
ны общества согласно оценивают положительно и которые, по
их желанию, должны повторяться время от времени, преимуще-
ственно в неизменном виде» [131]. Такое же отношение к устной
литературе есть и у детей, которые требуют, чтобы им повторяли
один и тот же рассказ без изменений.

«Незначительное исключение», о котором говорят Хоккет и
Джуз, — это европейская и американская литературы нового
времени. Но и в них классические произведения, положительно
оцениваемые всеми 'Читающими членами общества, находятся
в распоряжении каждого, который их может повторить для се-
бя— перечитать. Разница состоит, однако, в стремлении к по-
явлению таких новых произведений, которые несут наибольшую
информацию в точном смысле слова, т. е. не похожие ни на одно
из ранее существовавших (Лев Толстой в этом видел характер-
ную черту всех лучших произведений русских писателей
XIX века — от «Мертвых душ» Гоголя до «Записок из мертвого
дома» Достоевского).

Однако парадоксальным образом авторы наиболее ориги-
нальных из таких сочинений нисколько не настаивают на сугубо
личном характере своего авторства. Достаточно привести только
одно свидетельство — надпись Пастернака Асееву на книге сти-
хов «Сестра моя жизнь», которую Пастернак посвятил Лермон-
тову: «Передаю я тебе эту сестру твою, твою столько же,
сколько и мою. Это не «третья моя» книга: она посвящена тени,
духу, покойнику, несуществующему; я одно время серьезно ду-
мал ее выпустить анонимно; она лучше и выше меня» [132,
с. 762]. Автор, осознающий значимость своего произведения и
себя самого через него оценивающий (как Блок, кончивший
«Двенадцать» и сделавший в записной книже 29 января 1918 г.
запись Сегодня я — гений), вместе с тем может ощущать ди-
станцию между произведением и собой как его автором («Се-
годня, когда я пишу, — я гений») и самим собой вне этого

159

произведения («Пока не требует поэта к священной жертве
Аполлон») Характерен псевдоним, под которым Иннокентий
Анненский при жизни печатал свои стихи: Ник. Т-о ( = никто).

Когда Пушкин обращался на ты к своему «новорожденному
творенью», в этом было осознание его значимости — оно начи-
нало жить своей жизнью, отдельной от жизни автора.

Такая литературная традиция уходит своими корнями в са-
мый начальный период существования письменной литературы.
Еще на Древнем Востоке, в Вавилоне и прилегающих странах,
существовали письма к богам молитвы, которые считались
письменными посланиями от человека (например, царя) к богу.
Посылая такое письмо, человек наставлял свое сочинение как
настоящего посланца: «Пойди и скажи вот что моему божест-
ву...» Среди таких древних текстов обнаруживаются и литера-
турные сочинения высокого художественного и философского
достоинства. Пока произведение недостаточно значительно, пов-
торяется схема фольклорного воспроизведения штампа, как
в стихах Мандельштама:

И снова скальд чужую песню сложит

И как свою ее произнесет.

Когда же произведение оказывается значительнее окружаю-
щей его литературы (и литературы предшествующей), оно вну-
шает и своему автору чувства, заставляющие его относиться
к нему как к особому самостоятельному явлению. В первом слу-
чае авторство сомнительно из-за того, что произведение во мно-
гом следует сложившейся традиции, во втором случае автор сам
сомневается в том, вправе ли он считаться автором.

ОЦЕНКА СЛОЖНОСТИ СООБЩЕНИЯ

Еще на раннем этапе занятий кибернетикой в нашей
стране в 1957 г. акад. А. Н. Колмогоров обратил внимание на
то, что к числу высоко организованных систем можно отнести
не только человека и вычислительную машину, моделирующую
некоторые его функции, но, например, и симфонию Баха.

Уникальность всякого произведения подлинного искусства
ведет к практической невозможности постановки задачи стати-
стического определения количества информации в нем (хотя
саму тенденцию к созданию таких произведений и можно было
бы описать как стремление к отбору текстов, несущих макси-
мальное количество информации). Если имеет смысл задача ста-
тистического определения информации во всем множестве теле-
грамм на русском языке или даже во всем множестве техниче-
ских статей по определенной теме, то аналогичная задача не
может быть поставлена, например, по отношению к «Войне и

160

миру». Не существует такой статистической совокупности, в ко-
торую это сочинение входило бы в качестве одного из многочис-
ленных его членов [133].

Отчетливое понимание этой особенности художественной ли-
тературы (как и других видов искусства) привело А. Н. Колмо-
горова к такому изложению основ теории информации, которое
избегает обращения к теории вероятностей. Вместе с тем поня-
тия «энтропии» и «количества информации» оказываются при
этом применимыми к индивидуальным объектам (в частности,
к тем сообщениям, которые являются произведениями художест-
венной литературы или других видов искусства) [133].

Энтропия Н(х/у) понимается как минимальная длина (l)
такой программы Р, которая позволяет построить индивидуаль-
ный объект χ по заранее заданному объекту у:

Н(х/у)=тiп l(Р).

Условная энтропия H (x/y) (энтропия объекта x относитель-
но объекта y) может пониматься как количество информации,
необходимое для построения x при данном у. Если обозначить
посредством φ «заведомо заданный объект», то может быть опре-
делена безусловная энтропия:

H (x/φ)- H (x).

Информация в объекте у относительно χ определяется как
разность безусловной энтропии Η (х) и условной энтропии
Н(х/у):

1(х/у)=Н(х)-Н(х/у).

Тогда

1(х/х)=Н(х).

Благодаря такому толкованию теории информации централь-
ным становится понятие сложности (длины) программы Р, по
которой строится индивидуальное сообщение θ [134, 135]. Совре-
менная математическая теория стиха, позволяющая приближен-
но оценить сложность программы построения стихотворного тек-
ста, может быть одной из иллюстраций подобного подхода к ин-
дивидуальным сообщениям

По словам А. Н. Колмогорова, наиболее простым способом
моделирования процесса написания поэмы Пушкина было бы
повторение самого этого процесса. Сходным образом, по мысли
Дж. фон Неймана, сложность зрительного аппарата головного
Мозга не позволяет дать такое его описание, которое было бы
проще его самого. Развитие этих идей привело Дж. фон Нейма-
на к исследованию автоматов такой сложности, при которой соз-
дание объекта проще, чем его описание. Пользуясь введенными
выше понятиями, можно сказать, что безусловная энтропия
Н (х) оказывается не меньше длины самого объекта х:

H (x) ≥ l(x).

161

Отсутствие закономерности, которая позволила бы задавать та-
кие объекты программой, более короткой, чем они сами, позво-
ляет говорить в таких случаях об их случайном характере.

Создаваемая в последние годы теория вычислений на маши-
нах с определенными ограничениями на способ вычисления, в ча-
стности на время, дает возможность точно поставить вопрос
о соотношении между искусственным языком и тем автоматом,
который этим языком пользуется.

Проблему можно пояснить изложением двух возможных под-
ходов к таким предельно сложным индивидуальным сообщениям
θ_x, для которых

H(θ_x)>t(θ_x).

Можно пробовать оценить величину l(θ_x) и соответственно
сложность программы Р, нужной для построения θ_x, или же ав-
томата Μ_θ_x, необходимого для построения такой задачи. Идя
по этому пути, А. Н. Колмогоров сделал вывод о неосуществи-
мости задачи моделирования на машинах процесса писания
«Евгения Онегина»: «заменить» Пушкина могло бы только аст-
рономическое число вычислительных машин, которые бы заняли
пространство от Москвы до Ленинграда и работали бы непре-
рывно несколько лет. Бережное воспитание поэта для общества
оказывается единственным оправданным способом решения та-
кой задачи.

Другой подход к проблеме предельно сложных сообщений
развивается в исследованиях, посвященных возможным контак-
там с внеземными цивилизациями. Чл.-корр. АН СССР
Н. С. Кардашев разработал принятую многими специалистами
в этой области классификацию типов цивилизации по уровню их
технологического развития.

Первый тип близок к тому, который достигнут на Земле. По-
требление энергии в цивилизациях этого типа составляет вели-
чину порядка 4-10¹⁹ эрг/с (из этого видно, что еще существуют
огромные возможности увеличения информационного запаса че-
ловеческой культуры в пределах ее энергетических возможно-
стей). Цивилизации второго типа — это такие цивилизации, кото-
рые овладели энергией своей звезды (в случае Солнечной систе-
мы — энергией Солнца). Они потребляют энергию порядка
4-Ю³³ эрг/с. Цивилизации третьего типа овладевают энергией
своей Галактики и потребляют около 4-10⁴⁴ эрг/с [129, с. 39].
Теоретически возможные цивилизации четвертого типа, овладев-
шие энергией в масштабе комплекса Галактик, в этой схеме не
рассматриваются.

Исследования возможностей контакта с цивилизациями вто-
рого и третьего типа показывают, что массивы всей письменной

162

информации, накопленные человеческой культурой (порядка
10¹⁴ бит) могут быть переданы при полосе частот 1000 МГц за
10⁵ с (немногим более суток), а существенные результаты, со-
держащиеся в этих массивах (порядка 10¹¹ бит) — за 100 с [129,
с. 47]. Для сопоставления можно напомнить, что информация
порядка 10⁹ бит (предельный объем пассивной долговременной
памяти человека) может быть введена в вычислительную маши-
ну из другой вычислительной машины за 20 мин.

По отношению к цивилизациям третьего типа (и тем более
четвертого) предполагаются достигнутыми способы генерации
импульсов сверхгигантской амплитуды при неизбежной сверх-
краткой длительности. Остается открытым (и доступным для об-
суждения только в плане научной фантастики) вопрос о том,
имеет ли смысл говорить о возможности рассмотрения человече-
ского мозга как потенциального приемника таких сверхкоротких
импульсов.

Но принципиальная возможность принятия подобных им-
пульсов человеческим мозгом может быть сопоставлена с много-
кратно описанным в истории культуры фактом «одномоментной»
переработки мозгом одного человека огромного массива инфор-
мации. Это могло бы представить значительно больший интерес,
чем распространенная в популярной (а отчасти и научной) ли-
тературе (и даже в кино) фантастическая тема былых посеще-
ний Земли пришельцами из Космоса.

Авторы подавляющего большинства тех (относительно не-
многочисленных) произведений, которые определяют вершины
человеческой культуры, склонны были, не преувеличивая своих
личных заслуг, связывать возникновение этих текстов с такой
«одномоментной» переработкой (или приемом) больших масси-
вов информации. Поэтому остается неизвестным, действительно'
ли правы те специалисты по космической связи, которые предпо-
лагают, что приемники на Земле никак не реагируют на сверх-
короткие импульсы, которые, возможно, посылают обогнавшие
нас в своем развитии разумные существа [136, с. 254]. По аль-
тернативной гипотезе, такие импульсы оставили существенный
след в истории человеческой культуры. На этом пути можно
искать и естественно-научный подход к понятию гениальности.

Исследования в области контактов с неземными цивилизаци-
ями предполагают, что некоторые последовательности сигналов
из Космоса относятся к числу осмысленных сообщений. Труд-
ность их дешифровки видна из того, что каждое такое сообще-
ние, посланное одной из цивилизаций второго или третьего типа,
вероятно, характеризуется энтропией Н(θ)>l(θ). Поэтому
с точки зрения наблюдателя на Земле они будут описаны как

163

случайная последовательность сигналов. Усмотреть в такой как
бы случайной (с нашей точки зрения) последовательности
осмысленное сообщение представляет собой задачу значительно
более сложную, чем дешифровка любого сообщения на естест-
венном языке.

С отличиями энергетического свойства между цивилизация-
ми первого и третьего типов могут быть связаны и различия
в характере устройств, кодирующих сообщения, и самих ко-
дов— систем знаков, которые всегда зависят и от характера
устройства, ими пользующегося.

Голландский ученый Фрейденталь разработал язык для об-
щения с космосом «Линкос», в большой мере основанный на осо-
бенностях математики, сложившейся в человеческом обществе.
В частности, серия передач в космос по математике и логике
должна начинаться с «урока», посвященного натуральному ряду.
Но многократно повторяющееся различными математиками ут-
верждение о первичности натурального ряда (по словам
Кронекера, «целые числа создал Господь Бог, все остальное —
творение рук человеческих») может быть связано с некоторыми
специфическими особенностями человеческого мозга и человече-
ских языков (как естественных, так и искусственных, включая
языки математики, ср. [137]). Теоретически мыслимы такие си-
стемы, для которых последовательные операции, столь сущест-
венные для естественных и искусственных языков и вычисли-
тельных машин, как и для левого полушария мозга, могут вооб-
ще не играть роли.

Системы (такие, как цивилизации третьего и четвертого ти-
пов), способные к одномоментной передаче огромных массивов
информации, могут в принципе не знать построения последова-
тельностей (слов или других знаков, в частности, натуральных
чисел) во времени (поэтому и логический вывод в том виде,
в каком он существует в искусственных языках, для такой си-
стемы едва ли понятен). Можно предположить, что такая систе-
ма может легко построить правила перевода любых последова-
тельностей знаков в сообщение, устроенное принципиально «вне-
временным» образом, но обратное (возможность перевода любо-
го такого сообщения в последовательность знаков) заранее не
очевидно.

Мозг человека отличается от современных вычислительных
машин, совершающих в основном последовательные операции,
тем, что он может одновременно решать большое число парал-
лельных задач. Можно представить себе систем) очень большого
объема, существенно более ориентированную на решение парал-
лельных задач, чем человеческий мозг Дешифровка сообщений
такой системы потребует подхода, отличного от всех методов

164

анализа обычных естественных и искусственных языков. Любо-
пьггно, что наиболее ценные проявления человеческой культуры
характеризуются таким использованием языка, которое можно
описать как применение последовательности знаков для переда-
чи одновременно нескольких сообщений (это и называется мета-
форичностью искусства; характерно определение всей матема-
тики как одной грандиозной метафоры у Винера). В этих явле-
ниях естественных языков можно видеть приближение к тем
принципиально отличным от них видам передачи информации,
которые могли бы быть характерны для цивилизаций третьего
типа. Представляется возможным, что именно анализ осо-
бенностей правого полушария мозга может оказаться особенно
важным для исследования проблем связи с внеземными циви-
лизациями. В этой связи можно опять напомнить роман Хойла
«Черное облако», где мыслящее облако пользуется исключитель-
но языком иероглифического типа.

Установленная в последнее время по клиническим данным
зависимость эйфории от дефицита функций правого полушария
мозга [25; НО] заставляет с особым вниманием отнестись к тем
описаниям специфического состояния, предшествующего эпилеп-
тическому припадку, которые не раз давал Достоевский,
основываясь и на собственном опыте, и на свидетельствах таких
занимавших его исторических личностей, как Магомет. При
этих состояниях эйфория, свидетельствующая о специфическом
возбуждении правого полушария, самим больным может истол-
ковываться и как особый вид коммуникации. Отличие в таких
случаях фиктивной коммуникации (представляющей собой по
существу, как и при упомянутых видах химической стимуляции
мозга, вынесение вовне межполушарных связей) от реальной
кажется исключительно важным.

Предложенная выше двухмашинная модель мозга в извест-
ной мере может быть связана с ограниченными возможностями
современной кибернетики. Эта модель так же не может претен-
довать на полноту описания, как не могли логические схемы
нервных сетей времени создания первых вычислительных машин.
Даже если оставаться в пределах кибернетических систем, реа-
лизуемых в настоящее время, можно сослаться и на такую инте-
ресную модель, как дистанционное управление роботом-марсо-
ходом, осуществляемое вычислительным комплексом на Земле.
Модели такого типа могли бы оказаться полезными при обсуж-
дении проблем связи с внеземными цивилизациями. В частности,
интересную модель могло бы представить такое теоретическое
построение, в котором допускается дистанционное управление
передачей непрерывной информации в ту часть двухмашинного
комплекса, которая моделирует работу правого полушария.

165

«Я» И ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК

Постановка вопроса об осмысленности части сигна-
лов, получаемых из Космоса, возвращает человечество на новом
витке развития к задачам, волновавшим его в ранние периоды
истории культуры. Различение сообщений, поступающих от лю-
дей и являющихся индивидуальными знаками, от других сигна-
лов, получаемых из внешнего мира, было относительно поздним
достижением человека. Первобытные люди склонны были истол-
ковывать все явления природы как осмысленные сообщения:
закаты и грозы понимались ими как индивидуальные знаки. Раз-
граничение наук о знаках (объединяемых общей наукой о зна-
ках— семиотикой) и наук, исследующих незнаковые явления,
было намечено еще в средние века. Но тем не менее в широкий
обиход ученых это деление вошло сравнительно недавно. Во
время работы семинара по общим проблемам теории языка, ко-
торый вели совместно в Массачусетсском технологическом инсти-
туте Нильс Бор и Роман Якобсон, оба этих крупнейших ученых
противопоставляли по этому признаку предмет физики, изуча-
ющей сигналы, полученные приборами из среды, и лингвистики,
занимающейся сигналами как частями осмысленных знаков*.

Различение существ, которые способны к передаче и приему
знаковых последовательностей и поэтому могут считаться «оду-
шевленными» (точнее «знаконосными»), и всех остальных су-
ществ и явлений, занимало уже ученых древней Индии. Одному
из крупных древнеиндийских логиков принадлежит весьма глу-
бокий трактат на эту тему под характерным заглавием «Обосно-
вание чужой одушевленности» (русский перевод этого трактата
был издан акад. Ф. И. Щербатским). Автор трактата со стрем-
лением к точности, предвосхищающим науку нашего века, опи-
сывает те внешние признаки поведения, по которым можно прий-
ти к заключению о наличии у другого человека психической дея-
тельности.

О неослабевающем внимании к этой проблеме мыслителей
новейшего времени свидетельствует, например, раннее сочинение
известного французского писателя Ж.-П. Сартра «Бытие и не-
бытие» (1943 г.), одну из основных частей которого составляет
раздел «Существование другого человека» («L'existence
d'autrui»), рассмотренное Сартром с экзистенциальной точки
зрения. В частности, Сартр подробно разбирает, как язык и
остальные способы общения с другим человеком позволяют удо-

* В человеческом мозге задача такого разграничения знаков и не-знаков
отчасти решается чисто физиологически — левое полушарие ориентировано на
звуки как части знаков-слов, правое — на все неречевые звуки (включая му-
зыку).

166

стовериться в его существовании. Та тенденция развития совре-
ленной математики и физики, которую Г. Вейль определил как
движение «прочь от идеалистической точки зрения к «экзистен-
циальной» (119, с. 338], отчетливо сказалась в том, как сам
Вейль формулирует проблему «чужой одушевленности»: «внут-
реннее осознание самого себя является основой моего понима-
ния окружающих меня людей» [119, с. 358, 359, ср. 48].

Моделирование этих человеческих способностей на вычисли-
тельных машинах не только представляет один из наиболее
важных кибернетических психологических экспериментов, но и
необходимо для целого ряда важнейших применений машин чет-
вертого поколения.

В качестве одного из наглядных примеров научно-фантасти-
ческого характера можно сослаться на программу поведения
марсохода-робота, разработанного в Калифорнийском техноло-
гическом институте совместно с Лабораторией реактивного дви-
жения. Робот снабжен телевизионными камерами и лазерным
локатором, которые позволяют ему двигаться по местности и ма-
нипулировать с камнями. Но если представить себе, что на Мар-
се, кроме возможных примитивных форм жизни, сохранились и
неизвестные нам высшие ее формы, такой робот начнет манипу-
лировать и с ними как с камнями! Предполагаемое на разных
этапах вмешательство человека может не успеть приостановить
разрушительные последствия такой «манипуляции», тем более,
что определение нечеловекоподобных высших форм жизни и для
человека представляет крайне сложную задачу (ср. {81]).

Спускаясь с неба на землю, можно вернуться к роботу
«Язон», предназначенному для уборки цехов предприятий. Ро-
бот снабжен механическими и ультразвуковыми датчиками пре-
пятствий, телекамерой и ультразвуковым локатором. Но это уст-
ройство само по себе не обеспечивает безопасность людей, кото-
рые работают с роботом (двигающимся со скоростью 3 м/с и
весящим 100 кг). На это указывают и создатели проекта.

Серьезная работа над программами, которые позволили бы
машинам отличать людей (а вероятно, и животных и другие вы-
числительные машины) от всех остальных объектов и соответ-
ственно вносить коррективы в управление роботами, нужна не
только для решения относительно несложных проблем техники
безопасности.

На 1-й Международной конференции по проблеме связи
с внеземными цивилизациями, состоявшейся в Бюраканской
астрофизической лаборатории (Армения) в 1971 г., один из вы-
ступавших задал вопрос: «Разве не могут вычислительные ма-
шины четвертого поколения, разрабатываемые в настоящее вре-
мя, приблизиться к столь сложной цели логических связей, кото-

167

рая бы породила недостатки, присущие современному
человеку, — скажем, такие отрицательные черты, как честолю-
бие, алчность, зависть?» [136, с. 142]. В качестве примера приво-
дилась ситуация взаимоотношений космонавта и машины во
время полета на Юпитер, описанная в научно-фантастическом
романе Кларка «Космическая Одиссея 2001 года». В этом рома-
не (и в одноименном фильме С. Кубрика) машина, которая
должна была поддерживать температурный режим, нужный для
жизни усыпленных на время полета космонавтов, сознательно
их убивает, после чего единственный оставшийся в живых кос-
монавт вынужден ее демонтировать.

Интересной чертой романа и фильма является то, что в про-
грамму поведения машины было встроено понятие ее собствен-
ной личности, в том числе осознающей себя как «я» в ходе по-
стоянных бесед с космонавтом, которого она должна была
развлекать во время полета. Это влияет и на ее поведение, в ча-
стности, и на то, как она употребляет эгоцентрические слова
До настоящего времени понятие «личности» использовалось
в реальных экспериментах на вычислительных машинах только
с целью проверки психологических и психоаналитических гипо-
тез [138, 139, 140]. Так, в программу, целью которой было моде-
лирование отношений между отцом, матерью и сыном («комп-
лекс Эдипа»), Колби ввел понятие «я» для того, чтобы выяснить
процесс образования психологических конфликтов; не исключе-
но, что в будущем на двухмашинных комплексах возможны
и более сложные эксперименты, которые могли бы привести
к проверке гипотез о связи шизофрении и маниакально-депрес-
сивного психоза с нарушениями межполушарных связей [22, 110].

Обсуждая подобные уже реализованные на машинах про-
граммы, один из их создателей, Дж. Лойелин, высказывает до-
пущение, по которому в будущем можно думать о создании ма-
шин с чертами человеческого характера. В этой связи он обра-
щает внимание на то, что уже сейчас каждая из наиболее слож-
ных программ обладает уникальными чертами [140].

Приведенные выше соображения делают проблематичной же-
лательность широкого употребления машинами, в особенности
информационно-логическими, эгоцентрических слов по отноше-
нию к самим себе (хотя машины должны уметь понимать эти
слова в речи человека): это привело бы только к резкому усиле-
нию того информационного кризиса, вызванного научным «яче-
ством», который с помощью машин должен быть преодолен. Для
его преодоления машина (как и современный ученый) должна
быть ориентирована не на Хлестакова, приписывающего себе
чужие тексты, а на Пастернака, отказывавшегося признать
своей им же написанную гениальную книгу.

168

Но если трудно себе представить, какие положительные ре-
зультаты может иметь использование машиной всего комплекса
понятий, связанного со словом «я», то не менее ясно, почему
следует машину обучить правильному употреблению «ты»
(«вы») и «он» («другой») как обозначению иной сложно орга-
низованной системы (человека и вычислительной машины), по
отношению к которой запрещены негативные действия (соответ-
ствующие решения, вероятно, должны быть закреплены между-
народным правом, чтобы запретить использование машин во
вред людям).

У человека такие негативные запреты, составляющие основу
нравственности, формируются благодаря частичному отождеств-
лению другого человека с собой. Это было много раз описано
нашими писателями, например, Пастернак в своей ранней пове-
сти «Детство Люверс» писал о своей героине: ,,...в ее жизнь
впервые вошел другой человек, третье лицо, совершенно безраз-
личное, без имени или со случайным, не вызывающим ненависти
и не вселяющим любви, но то, которое имеют в виду заповеди,
обращаясь к именам и сознаниям, когда говорят: не убий, не
крадь и все прочее — «не делай ты, особенный и живой — гово-
рят они, этому, туманному и общему, того, чего себе, особенному
и живому, не делаешь» (выделено Пастернаком).

Чрезвычайно глубоко эта тема была раскрыта Μ. Μ. Бахти-
ным в его исследовании диалогического мышления Достоевско-
го: «сознание себя самого все время ощущает себя на фоне со-
знания о нем другого, «я для себя» на фоне «я для другого»
[141].

В качестве пояснения Бахтин приводил слова Тихона из гла-
вы «У Тихона» в «Бесах»: «если кто простил вас за это, и не
чтоб из тех, кого вы уважаете или боитесь, а незнакомец, чело-
век, которого вы никогда не узнаете, молча, про себя читая
вашу страшную исповедь, легче ли вам было от этой мысли или
все равно?» Бахтин так комментирует вопрос Тихона Ставроги-
ну: «этот другой человек — незнакомец, человек, которого никто
никогда не узнает выполняет свои функции в диалоге вне сюже-
та и вне своей сюжетной определенности, как чистый человек
в человеке, представитель всех других для я. Вследствие такой
постановки другого общение принимает особый характер и ста-
новится по ту сторону всех реальных и конкретных социальных
форм» [141]. Возможность выхода за пределы конкретного рече-
вого общения говорящего и слушающего и достижение понима-
ния каждого человека как другого, равного в каком-то смысле я,
и создает нравственные основы человеческого общения.

Исследование переключателей-шифтеров привело Р. Якобсо-
на к выводу, что, обучаясь слову я, ребенок понимает свою при-

169

надлежность к целому ряду возможных говорящих, каждый из
которых использует одну и ту же меняющуюся функцию слова я
и тем самым связан со всеми другими говорящими [142, с. 22].

Серьезное решение тех проблем кибернетики, о которых речь
шла выше, зависит, следовательно, не от того, может ли машина
понять местоимение «я», а от того, может ли она с этим значе-
нием соотнести обобщенное представление о «другом», который
и должен составить предмет забот каждого члена кибернетиче-
ского коллектива независимо от того, человек это или вычисли-
тельная машина.

Сеть каналов связи между людьми и вычислительными ма-
шинами четвертого поколения предполагает и сеть взаимных
обязательств. Только тогда кибернетический коллектив, с общей
характеристики которого начиналась эта глава, превратится из
сети каналов общения в сеть таких отношений, которые в любом
случае были бы полезными для человека и никогда не станови-
лись бы для нею опасными.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Путь некоторых областей науки, отраженный в этой
книге, может показаться извилистым. Он начинается с попытки
рассмотреть человеческий мозг как минимальное кибернетиче-
ское сообщество: комплекс, между частями которого непрерывно
происходит обмен информацией, как между вычислительными
машинами, образующими единую систему. Человеческий мозг —
удивительное явление, которое до недавнего времени рассматри-
вали как только биологическое — оказывается как бы общест-
вом в миниатюре.

От изучения диалога между полушариями мы постепенно
двигались к диалогу между людьми и между людьми и вычисли-
тельными машинами. Наши ученые только в последние годы
осознали [143, с. 104] пророческий характер давно уже высказан-
ной мысли о единстве естествознания и наук о человеке. Естест-
вознание в последние годы перешло от века физики, обеспечив-
шего человечеству новые источники энергии (и возможность не-
виданного разрушения), к веку биологии, чреватому еще более
неожиданными открытиями.

Одна из главных неожиданностей заключается в том, что
именно биологические открытия приоткрывают завесу над един-
ством знания, включая и гуманитарные науки, постепенно все
больше привлекающие к себе внимание ученых. Открытие нейро-
психологией различия между функциями полушарий мозга поз-
воляет связать выводы физиологических исследований с данны-
ми других наук о человеке.

170

Противопоставление правого и левого (в частности, правой и
левой руки) объединяет новейшие достижения физической и
культурной антропологии, языкознания и других гуманитарных
дисциплин. Вместе с тем благодаря изучению функциональной
асимметрии мозга науки о человеке сближаются и с другими
областями знания, где проблема симметрии и асимметрии ста-
новится все более значимой Еще Пастер предположил, что все
живое характеризуется особого рода асимметрией Позднее уче-
ные пришли к выводу, что биологическая эволюция описывается
в терминах специфической асимметрии Теория асимметрических
языковых противопоставлений и подобных им бинарных проти-
вопоставлений, открытых этнологами в «примитивных» общест-
вах и поддающихся математическому и кибернетическому моде-
лированию, идет к постепенному сближению с гораздо более
общей теорией, охватывающей и функциональную асимметрию
мозга, и те соотношения, которые физика микромира выявляет
при рассмотрении материи и антиматерии Принцип сохранения
симметрии Кюри может помочь объяснить возникновение асим-
метричных систем в асимметричном мире.

Речевое (доминантное) полушарие мозга человека, чьи опи-
сания мира передает словесный язык, соотнесено с полярным
ему правым полушарием, воспринимающим целостные об-
разы.

Для бионики, использующей биологические модели при проек-
тировании новых технических, в частности кибернетических, си-
стем, загадка структуры правого полушария вдвойне интересна.
Если, как предполагает сейчас большинство исследователей,
морфологически (по структуре на нейронном уровне) оба полу-
шария мало отличаются друг от друга, то из этого может следо-
вать принципиальная возможность решения на устройствах типа
вычислительных машин таких задач, связанных с распознавани-
ем, хранением и созданием целостных (непрерывных) образов,
которые еще не удается моделировать.

С другой же стороны, выше указывались и такие доводы, ко-
торые говорят в пользу важности континуальных моделей рабо-
ты мозга (по-видимому, на уровне более высоком, чем нейрон-
ный). Моделирование подобных процессов может открыть неви-
данные возможности в техническом овладении самыми сложны-
ми сторонами человеческой творческой деятельности.

Язык представляет собой интерес как такое явление духовной
жизни человека, которое отчасти поддается и исследованию био-
логическими методами. Поэтому использование достижений био-
логии в гуманитарных науках, которого можно ожидать в близ-
ком будущем, вероятнее всего, может ускориться именно благо-
даря кибернетическому исследованию языка и мозга.

171

Обращение исследователей к относительно простым систе-
мам, таким, как первобытное общество с дуальной организацией,
определяется не только тем, что эти системы гораздо легче мо-
делировать с помощью методов математики и кибернетики. Эти
ранние системы позволяют легче уяснить те принципы, которые
в известной мере сохраняются и на следующих этапах развития.

Среди одной из тех задач постепенно вырисовывающейся об-
щей теории, которые представляются особенно заманчивыми,
можно отметить несомненную связь дуального принципа, по ко-
торому каждая древняя социальная единица делится на две
(с дальнейшими двоичными делениями), и митоза — деления
клетки, при котором происходит удвоение хромосом. Речь идет
не просто о внешнем сходстве простейших культурно-антрополо-
гических и генетических явлений, находящем известный фор-
мальный аналог и в принципе двойственности в математике.

Суть дуальных членений в древних обществах связана с био-
логическим значением разнополости, обеспечивающей перемеши-
вание наследственных задатков [144, с. 30]. Наличие биологиче-
ских истоков у подобных ранних принципов организации (отча-
сти продолжающихся и позднее в парном браке) согласуется и
с тем, что некоторые рудиментарные их формы находят у антро-
поидов: указанный выше закон, по которому группы обменива-
ются друг с другом женщинами как сообщениями (при дуально-
экзогамной системе) находит аналог в структуре организации
сообществ шимпанзе [145, 146].

Как и в исследовании языка и орудий [143], сопоставление
с данными приматологии позволяет структурной антропологии
выявить те общие принципы, которые особенно важны для со-
единения биологических исследований с социальными. В каких-
то отношениях развитие кибернетической техники воспроизводит
направление биологической эволюции, что делает занятия исто-
рией весьма актуальными. Кибернетику, конструирующему ро-
бототехническое устройство с двумя искусственными «руками» —
манипуляторами, практически важно знать, как сложилась си-
стема управления руками у человека.

Обоснованный в новейших антропологических работах тезис
о зависимости речевых функций доминантного полушария от
локализации в каждом из полушарий не только управления
основной — правой рукой, но и сложными формами построения
деятельности обеих рук [28, 34], может иметь практическое зна-
чение для инженеров, создающих робототехнические системы по
двухмашинному принципу. Исследование принципа парности
в технике, начатое нашими учеными в духе бионики [14], сулят
существенные практические результаты.

С точки зрения биологической эволюции вычислительные ма-

172

шины являются продолжением функций молодого — левого по-
лушария мозга. Те свойства, которые характеризуют это полу-
[царие в отличие от правого, в вычислительных машинах, опери-
рующих с дискретными последовательностями символов, доведе-
ны до крайнего своего выражения. Для человека назвать (с по-
мошыо левого полушария) то, что он иногда смутно восприни-
мает (правым полушарием), уже значит осознать этот смутный
образ. Но для вычислительных машин и человеческие слова мо-
гут оказаться столь же смутными. Поэтому сравнение машин
с левым полушарием позволяет лучше понять некоторые его
особенности и в то же время задуматься над свойствами правого
полушария, моделирование которых сулило бы переворот в ки-
бернетической теории и в практике построения вычислительных
машин.

Если правое полушарие мозга с раннего детства связывает
человека с внешним миром, то левое облегчает ему быстрое
вхождение в то общество, в котором он живет. Более того, левое
полушарие можно в известной мере считать представителем
этого общества в нейропсихологической структуре личности.
В этом полушарии закреплен родной язык человека и его внут-
ренняя (интериоризованная — введенная внутрь) словесная
речь, на этом языке основанная.

Развивая идеи Выготского о происхождении внутренней речи
и Бахтина о диалоге, наши логики в последние годы пришли
к выводу, что «внутренняя речь... может быть представлена как
диалог тех культурно-исторических образов мышления (деятель-
ности), которые интериоризованы в различных голосах моего
собственного «Я» и спор которых выступает как форма полага-
ния, творчества новых культурных феноменов (знаний, идей,
произведений искусства...)» [147, с. 160]. Иначе говоря, в левом
полушарии находятся те обусловленные культурно-исторически
программы поведения, которые общество вводит в человека.
В социальной значимости левого полушария можно видеть объ-
яснение его относительно малой морфологической изменчивости
в отличие от правого, где биологически допустимы значительные
индивидуальные вариации. На этом пути могут быть сделаны
интересные выводы и о психофизиологических и генетических
истоках изобразительного искусства и музыки (а возможно, и
некоторых других искусств), связанных с правым полушарием.

Кибернетический подход к изучению языка и мозга, начав-
шийся с представления мозга как сообщества, приводит далее
к включению одного из членов этого общества — левого полуша-
рия — в весь широкий коллектив, пользующийся языком. Про-
цессы обмена информацией внутри мозга и внутри общества
(а также и между цивилизациями, включая и обсуждаемые в на-

173

стоящее время возможности космических «диалогов», что потре-
бовало бы создания новой науки — «космической лингвистики»
[148]) предстают как разные стороны единого процесса.

Большой интерес представляет выявление возможностей при-
ложения знаний об асимметрии мозга в будущем. Внимание
специалистов по искусственному интеллекту все более привлека-
ет мысль Шеннона, согласно которому «эффективность решения
таких задач, как распознавание образов, перевод с одного язы-
ка на другой, предполагает создание другого типа вычислитель-
ных машин, чем мы имеем сегодня. Мне кажется, что это долж-
ны быть вычислительные машины, которые будут выполнять ес-
тественные операции с образами, понятиями и смутными анало-
гиями, а не последовательные операции с десятиразрядными
числами» [155, с. 309—310; 156, с. 75]. Решение этой кибернети-
ческой задачи и означало бы моделирование функций правого
полушария. Поэтому оно может иметь огромное значение для
кибернетической теории и практики ближайших десятилетий.

Как и при исследовании явлений асимметрии, явления, преж-
де относившиеся к совершенно разным областям знания, объ-
единяются воедино благодаря применению идей и методов ки-
бернетики.

174

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Вигнер Е. Этюды о симметрии. Пер. с англ. Ю. А. Данилова. Под ред.
Я. А. Смородинского. М, «Мир», 1971.

2. Гете И. В. Избранные философские произведения. Пер. с нем. М., «Нау-
ка», 1964.

3. Боровин Г. К., Карпов И. И., Лазутин И. М., Платонов А. К. Система
вывода информации на экран дисплея, 1973. (Ин-т прикл. математики АН
СССР, Препринт, № 48).

4. Охоцимский Д. Е., Платонов А. Н. Алгоритмы управления шагающим
аппаратом, способным преодолевать препятствия. — «Изв. АН СССР. Техни-
ческая кибернетика», 1973, № 5.

5. Вукобратович М. Шагающие роботы и антропоморфные механизмы.
Пер. с англ. Ю. А. Шнейдера Под ред. В С. Гурфинкеля. М., «Мир», 1976.

6.   Гусев С. В., Тимофеев А. В., Якубович В. А. Об одной иерархической
системе управления интегральным роботом. — В кн :   Труды IV Междунар.
объединенной конф. по искусственному интеллекту. Серия 9. Алгоритмы управ-
ления движением и роботы.    М.,    Научный совет по комплексной проблеме
«Кибернетика» АН СССР, 1975, с. 9.76-984.

7. Цетлин М. Л. Исследования по теории автоматов и моделированию
биологических систем. Μ , «Наука», 1969.

8. Барроу Г. Дж., Крауфорд Дж. Ф. Робот Эдинбургского университета
Марк 1,5. — В кн : Интегральные роботы. [Сб. статей]. Вып. 2. Пер. с англ.
Под ред. Г Е. Поздняка. Μ , «Мир», 1975, с. 7—27.

9. Фельдман Дж., Спрулл Р. Программное обеспечение для Стэнфордской
системы «глаз — рука». — В кн.: Инте!ральные роботы. Вып. 1. Пер. с англ.
Под ред Г Е. Поздняка М, «Мир», 1973, с 404—419.

10.   Финкель Р., Тейлор Р., Боле Р. и др. Обзор AL, системы программи-
рования для автоматизации. — В кн.:    Труды IV Междунар. объединенной
конф.   по искусственному интеллекту. Сер. 7. Технические средства   и мате-
матическое обеспечение искусственного интеллекта.    М.,    Научный совет по
комплексной проблеме «Кибернетика» АН СССР, 1975, с. 7.134—7.158.

11. Сутро Л., Килмер У. Совокупность решающих устройств для управ-
ления роботом. — В кн . Интегральные роботы. Вып. 1. Пер. с англ. Под
ред. Г. Е Поздняка. М, «Мир», 1973, с. 112- 161.

12. Пособие по применению промышленных роботов. Под ред Кацухико
Нода. Пер. с япон. В. В. Потуловой. Под ред. П. Н. Белянкина, Б. Ш. Ро-
зина, В. Н. Данилевского Μ , «Мир», 1975.

13. Гиляров М. С. Обратные связи и направление эволюционного процес-
са. — «Вести АН СССР», 1976. № 8, с. 68-76.

14. Бианки В. Л. Эволюция парной функции мозговых полушарий. Л.,
Изд-во ЛГУ, 1967.

15. Шафрановский И. И. Симметрия в природе. М, «Недра», 1968.

16. Желудев И. С. Симметрия и ее приложения. Μ , Атомиздат, 1976.

17. Пол Р. Моделирование, планирование траекторий и управление дви-
жением робота — манипулятора. Пер. с англ. А. Ф. Верещагина, В. Л. Гене-
розова. Под ред. Е. П. Попова. М., «Наука», 1976.

175

18. Бернштейн Н. А. Очерки по физиологии движений и физиологии ак-
тивности. М., «Медицина», 1966.

19. Иванов В. В. Лингвистика и исследование афазии. — В кн.: Струк-
турно-типологические исследования. М., «Наука», 1962.

20. Ле Корбюзье. Архитектура XX века. Пер. с франц. М., «Прогресс»
1970.

21. Газанига М. Расщепленный мозг. В кн.: Восприятие. Механизмы и
модели. Пер. с англ. М., «Мир», 1974, с. 47—57.

22. Мосидзе В. М., Акбардия К. К. Функциональная симметрия и асим-
метрия полушарий мозга. Тбилиси, «Мецниереба», 1973.

23. Moscowitch М. On the representation of language in the right hemi-
sphere of the right-handed people. — «Brain and Language», 1976, v. 3, № 1
p. 47—71.

24. Lateralization in the nervous system. Ed. S. Harnad, R. W. Doty, e. a.
New York, Academic Press, 1977.

25. Балонов Л. Я., Деглин В. Л. Слух и речь доминантного и недоминант-
ного полушарий. Л., «Наука», 1976.

26. Sasanuma S. Капа and Kanji processing in Japanese aphasics. —
«Brain and Language», 1975, v. 1, № 2, p. 369—383.

27. Миллер П. Физиологическая психология. Пер. с англ. Под ред.
А. Р. Лурия. М., «Мир», 1973.

28. Teuber H.-L. Effects of focal brain injury on human behavior. In: The
nervous system. Ed. D. B. Tower. V. 2. The clinical neurosciences. New York,
Raven Press. 1975, p. 457—480.

29. Deutsch D, Musical illusions. — «Scientific American», v. 213, October
1975, № 4, p. 92—105.

30. Физиология речи. Восприятие речи человеком. Л., «Наука», 1976.
(Сер. «Руководство по физиологии»). Авт.: Л. А. Чистович, А. В. Венцов,
М. П. Гранстрем и др.

31. Лурия А. Р., Цветкова Л. С., Футер Д. С. Афазия у композитора. —
В кн.: Проблемы динамической локализации функций мозга. Сборник трудов,
посвященный С. А. Саркисову. М., «Медицина», 1968, с. 328—333.

32. Corballis С. М., Beale I. L. The psychology of left and right. Hillsdale,
New Jersey, Lawrence Erlbaum Associates Publishers, 1976.

33. Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. М., Изд-во МГУ,
1975.

34. Origins and evolution of language and speech. Ed. by S. R. Harnad,
H. D. Steklis, and J. Lancaster (Annals of the New York Academy of Science,
v. 280), New York, 1976.

35. Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. Из неопуб-
ликованных трудов. М., Акад. пед. наук, 1960.

36. Sperry R. W. Lateral specialization in the surgically separated hemi-
spheres. — In: The neurosciences: Third Study Program. Cambridge, Massachu-
setts, MIT Press, 1974, p. 5—20.

37. Прибрам К. Языки мозга. Пер. с англ. Под ред. А. Р. Лурия, М.,
«Прогресс», 1975.

38. Лурия А. Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., Изд-во МГУ,
1968.

39. Братчиков И. Л. Синтаксис языков программирования. М., «Наука»,
1975.

40. Иванов В. В. Очерки по истории семиотики в СССР. М., «Наука»,
1976.

41. Baker W. E. Syntax in English poetry 1870—1930 (Perspectives in Cri-
ticism 18), Berkeley — Los Angeles, 1967.

42. Thorn R. Modeles mathematiques de la morphogenese. Recueil de textes
sur la theorie des catastrophes, et ses application. Paris, Union generate d'edi-
tions, 1974.

176

43. Bar-Hillel Y. Language and information. Reading, Mass., 1964.

44. Гладкий А. В. Формальные грамматики и языки. М., «Наука», 1973.

45. Luria A. R., Simernitskaya E. G., Tubylevich В. The structure of psy-
chological processes in relation to cerebral organization. — «Neuropsychologia>,
1970, v. 8, p. 13—19.

46. Том Р. Топология и лингвистика. Пер. с φρ. с пред. Ю. И. Манила. —
«Успехи мат. наук», т. XXX, вып. 1, 1975, с. 199—221.

47. Jakobson R., Lubbe-Grothues G. Ein Blick auf die Aussicht von Holder-
lin. — In: Jakobson R. Holderlin. Klee Brecht. Zur Wortkunst dreier Gedichte.
Eingeleitet und herausgegeben von E. Holenstein. Baden-Baden, Suhrkamp Ta-
schenbuch Wissenschaft 162, 1976, S. 27—96.

48. Lacan J. Ecrits. Paris, Editions du Seuil, 1966.

49. The autobiography of Bertrand Russel. vol. II, 1914—1944, London,
1968.

50. Wittgenstein L. Bemerkungen uber die Grundlagen der Mathematik
(Remarks on the foundations of mathematics), The MIT Press, Cambridge, Mas-
sachusetts, 1967.

51. Bar-Hillel Y. Semantic information and its measures. — In: Cyberne-
tics. 10^th Conference, N. Y., 1957, p. 33—48.

52. Деглин В. Л. Функциональная асимметрия — уникальная особенность
мозга человека. — «Наука и жизнь», 1975, № 1, с 104—115.

53. Monod J. Le hasard et la lecessite. Paris, Seuil, 1970.

54. Casagrande J. B. Comanche baby language. — In: Language in culture
and society: A reader in linguistics and anthropology. Ed. by D. Hymes. New
York, Harper and Row, 1964, p. 244—248.

55. Манин Ю. И. Теорема Геделя. — «Природа», 1975, № 12.

56. Rosenfeld L. Niels Bohr, 2 ed., Amsterdam, 1961.

57. Geschwind N. Language and the brain. — «Scient. Amer.», 1972, v. 226,
№ 4.

58. Hecaen H. Acquired aphasia in children and the ontogenesis of hemi-
spheric functional specialization. — «Language and Brain», 1976, v. 3, p. 114—
134.

59. Critchley M. Speech and speech-loss in relation to the dualuty of the
brain. — In: Interhemispheric relations and cerebral dominance. Ed. by
K. Mountcastle. New York, The John Hopkins Press, 1962.

60. Brown R. The first language, Cambridge, Mass., MIT Press, 1973.

61. Dobelle W. H., Mladejovsky M. G. Phosphenes produced by electrical
stimulation of human occipital cortex, and their application to the development
of a prosthesis for the blind. — «J. Physiology», 1974, v. 243. p. 553—576.

62. Krefnin H., Dubois-Charlier F., Bierwisch M., Hecaen H., Weigi E. Les
troubles de la lecture, 1'alexie. — «Languages», 1976, v. 44, dccembre.

63. Kuschel R. A lexicon of signs from a Polynesian outliner island. A des-
cription of 217 signs as developed and used by Kagobai, the only deaf-mute of
Renell Island (Psykologisk Skriftserie № 8), KØbenhavn, Psykologisk Laborato-
rium, K0benhavns Universitet, 1974.

64. Taylor A. R. Nonverbal communication systems in native North Ameri-
ca. — «Semiotica», 1975, v. 13, ,Nb 4, p. 329—374.

65. Gushing F. Manual concepts. — «American Anthropologist», 1892, v. 5.

66. Эйзенштейн С. Избранные произведения. В шести томах. Т. 1. М.,
«Искусство», 1964.

67. Шевченко Ю. Г. Развитие коры мозга человека в свете онто-филоге-
нетических соотношений. М., «Медицина», 1972.

68. Sethe К. Ein altagyptischer Fingerzahlreim. — «Zeitschrift fur agypti-
sche Sprache». 1918, Bd. 54, S. 16—39.

69. Фролов Б. А. Числа в графике палеолита. Новосибирск, «Наука», 1974.

70. Стройк Л. Я. Краткий очерк истории математики. Пер. с нем. 2-е изд.
М., «Наука», 1969.

177

71. Нойгебауэр О. Точные науки в древности. М., «Наука», 1968.

72. Пиаже Ж. Генезис числа у ребенка. — В кн.: Пиаже Ж. Избранные
психологические труды. Психология интеллекта. Генезис числа у ребенка
Логика и психология. Пер. с φρ. Μ., «Просвещение», 1969.

73. Кацнельсон С. Д. Историко-грамматические исследования. Т. 1. Из
истории атрибутивных отношений. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1949.

74. Ван дер Варден Б. Л. Пробуждающаяся наука. Математика Древне-
го Египта, Вавилона и Греции. М., Физматгиз, 1959.

75. Цейтен Г. Г. История математики в древности и в средние века. Пер.
с φρ., Μ.—Л., Гостехиздат, 1932.

76. Френкель А. А., Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. Пер. с
англ. М., «Мир», 1966.

77. Левин В. И. Рамануджан — математический гений Индии. М., «Зна-
ние», 1968.

78. Выгодский М. Я. Арифметика и алгебра в древнем мире. М., •«Наука»
1967.

79. Бурбаки Н. Очерки по истории математики. Пер. с фр. М., ИЛ, 1963.

80. Нейман Дж. Вычислительная машина и мозг. Пер. с англ. — В кн.:
Кибернетический сборник 1. М., ИЛ, 1960.

81. Колмогоров А. Н. Автоматы и жизнь — В кн.: О сущности жизни.
М., «Наука», 1964.

82. Бунак В. В. Происхождение речи по данным антропологии. — В кн.:
Труды Института этнографии АН СССР, т. XII, М. Изд. АН СССР, 1951.

83. Кочеткова В. И. Палеоневрология. Под ред. В. П. Якимова. М., Изд-
во МГУ, 1973.

84. Abler W. L. Asymmetry in the skulls of fossil men: evidence of laterali-
zed brain function. — «Brain, behaviour and evolution», 1976, v. 13, № 2—3,
p. 111—115.

85. Geschwind N. Selected papers on language and the brain. (Synthese
Library), D. Reidel Publishing Co., Dordrecht, Holland, 1974.

86. Семенов С. А. Следы работы на орудиях и доказательства работы
неандертальцев правой рукой. — В кн.: Краткие сообщения Ин-та археоло-
гии АН СССР. Вып. 84. М., Изд-во АН СССР, 1961.

87. Groves С. P., Humphrey N. К. Asymmetry in gorilla skulls: evidence
of lateralized brain function. — «Nature», 1973, № 244, p. 51—54.

88. Mounin G. Language, communication, chimpansees. — «Current anthro-
pology», 1976, v. 17, № 1.

89. Gardner R. A., Gardner В. Т. Teaching sign language to a chimpanzee,—
In: Language in Thinking. Selected Readings. Ed. by P. Adams. London, Pen-
guin Books, 1972, p. 17—42.

90. Dravfuss G. R., KocKen M., Robinson J., Badre A. On the psycholin
guistic reality of the fuzzy sets. — In: Papers from the parasession on functio-
nalism. April. 17, 1975. Ed. by R. E. Grossmann, L. J. San, Τ. Υ. Vance, Chicago
Linguistic Society, Chicago, 1975, p. 135—149.

91. Zadeh L. A. A fuzzy theoretical interpretation of linguistic hedges. —
«J. Cybernetics», 1972, v. 2, № 1, p. 4—39.

92. Крушинский Л. В. Элементарная рассудочная деятельность животных
и ее роль в эволюции. — В кн.: Философия в современном мире. Философия
и теория эволюции. М., «Наука». 1974, с. 156—215.

93. Аристотель. Сочинения. Т. 1. М., «Мысль>, 1976.

94. Золотарев А. М. Родовой строй и первобытная мифология. М., «Нау-
ка», 1964.

95. Тих Н. А. Предыстория общества. Л., Изд-во ЛГУ, 1970.

96. Комени Дж., Снелл Дж., Томпсон Дж. Введение в конечную матема-
тику. Пер. с англ. М., «Мир», 1963.

97. Уайт X. Модели систем родства с предписанным браком. — В кн.: Ма-
тематические методы в социальных науках. М., «Прогресс», 1973, с. 138—152.

178

98. Эшби У. Р. Теоретико-множественный подход к механизму и гомео-
стазису. — Пер. с англ. В кн.: Исследования по общей теории систем. М..,
«Мир», 1969.

99. Вейль Г. Симметрия. Пер. с англ. М., «Наука», 1968.

100. Frankfort F. N. Kingship and the gods. London, 1948.

101. Томсон Дж. Исследования по истории древнегреческого общества.
Т. П. Первые философы. Пер. с англ. М., ИЛ., 1959.

102. Levi-Strauss С. Les structures elementaires de la parente. Paris, 1949.
103 Fludd R. Medicina catholica. Frankfurt, 1629.

104. Туровская М, И. Герои безгеройного времени. М., «Искусство», 1971.
105 Винер Н. Кибернетика и общество. Пер. с англ. М., ИЛ, 1958.

106. Древнекитайская философия. Собрание текстов в двух томах. Т. 2,
JV1., «Мысль», 1973.

107. Эйзенштейн С, М. Избранные произведения в шести томах. Т. 2,
М., «Искусство». 1964.

108. Эйзенштейн С. М. Чет и нечет. «Grundproblem». ЦГАЛИ, ф. 1923,
оп. 2, ед. хр. 236—243.

109. Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. Пер. с англ. М.,
«Мир», 1974.

110. Доброхотова Т. А., Брагина Η. Η. Функциональная асимметрия и пси-
хопатология очаговых поражений полушарий мозга. М., «Медицина», 1977.

111. Урманцев Ю. А. Симметрия природы и природа симметрии. (Фило-
софские и естественнонаучные аспекты). М., «Мысль», 1974.

112. Гарднер М. Этот правый, левый мир. М., «Мир», 1967.

113. Вайнберг С. Свет как фундаментальная частица. УФН, 1976, т. 120,
вып. 4, с. 677- 690.

114. Фейербах Л. Избранные философские произведения. Т. 1. Пер. с нем.
М., Политиздат, 1955, с. 134—204.

115. Виноград Г. Программа, понимающая естественный язык. Пер. с англ.
М., «Мир», 1976.

116. Leroi-Gourhan A. Le geste et la parole. La memoire et les rythmes.
Paris, Editions Aibin Michel, 1965

117 Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. Пер. с англ. М.,
ИЛ, 1960.

118. Kurytowicz J. Esquisses linguistiques Π (Internationale Bibliothek fur
allgemeine Linguistik, herausgegeben von. E. Coseriu, Band 37), Munchen,
Wilhelm Fink Verlag, 1975.

119. Вейль Г. Дополнения. — В кн.: Прикладная комбинаторная мате-
матика. [Сборник статей]. Под ред. Э. Беккенбаха. Пер. с англ. М., «Мир»,
1963, с. 301—360.

120. Бенвенист Э. Общая лингвистика. Пер. с φρ. Μ., «Прогресс», 1974.

121. Якобсон Р. Шифтеры, глагольные категории и 'русский глагол. Пер,
с англ. — В кн.: Принципы типологического анализа языков различных
стран. Под ред. О. Г. Ревзиной. М., «Наука», 1972, с. 95—113.

122. Buber М. Ich.und Du. — In: Buber M. Die Schriften iiber das dialogi-
sche Prinzip, Heidelberg, 1954.

123. Пастернак Б. Л. Люди и положения. — «Новый мир». 1967, № 1.

124. Kepinski A. Leje Warszawa. Paristwowy Zaktad Wydawnictw Lekar-
skich, 1977.

125 Рассел Б. Человеческое познание. Его сферы и границы. Пер. с англ.
М, ИЛ, 1957.

126. Reichenbach Н. Elements of symbolic logic. New York, The Macmillan
Company, 1947.

127. Вейль Г. Структура математики. — «Успехи мат. наук», 1975,
Т. XXXI, вып. 4.

128 Russel В. An inquiry into meaning and truth. London, Penguin Books,
1973.

179

129. Кардашев Н. С. Передача информации внеземными цивилизация
ми. — В кн : Внеземные цивилизации. Ереван, изд-во АН Арм.ССР, 1965.

130 Ornstein R. Ε. The psychology of consciousness. San Francisco
W. H. Freeman, 1972.

131. Хэмп Э. Словарь американской лингвистической терминологии. Пер.
с англ. М., «Прогресс», 1964.

132. Пастернак Б. Л. Стихотворения и поэмы. М.—Л., «Сов. писатель),
1965. (Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд.).

133. Колмогоров А. Н. Три подхода к определению понятия «количество
информации». — «Проблемы передачи информации», 1965, т. 1, с. 3—11.

134. Колмогоров А. Н. К логическим основам теории информации и тео-
рии вероятностей. — «Проблемы передачи информации», 1969, т. 5, вып 3
с. 3—7.

135. Звонкий А. К., Левин Л. А. Сложность конечных объектов и обосно-
вание понятия информации и случайности с помощью теории алгоритмов. —
«Успехи мат. наук», 1970, т. 25, вып. 6, с. 85—127.

136. Проблема СЕТI (связь с внеземными цивилизациями). Под ред
С. А. Каплана. М., «Мир», 1975.

137. Рашевский П. К. О догмате натурального ряда. — «Успехи мат
наук», 1973, т. XXVIII, вып. 4(172), с. 243—246.

138. Colby К. М. Artificial paranoia. London, Pergamon Press, 1975.

139. Фот У. С. Эффект как мотивация познавательных и волевых процес-
сов. — В кн.: Труды IV Междунар. объединенной конф. по искусственному
интеллекту. Секция 11. Психологические проблемы искусственного интеллект
(вып. 1). М., 1975, с. 58—75. (Научный совет по комплексной проблеме «Ки-
бернетика»).

140. Лойелин Дж. Машины, обладающие чертами личности. — В кн.: Че-
ловеческие способности машин. Пер. с англ. М., «Сов. радио», 1971, с. 138—
152.

141. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., «Сов. писатель»,
1963.

142. Jakobson R. Der grammatische Aufbau der Kindersprache (Rheinisch—
Westfalische Akademie der Wissenschaften. Geisteswissenschaften, Vortrage
G 218), Opladen, Westdentscher Verlag, 1977.

143. Суворов Н. Ф., Фирсов Л. А. Приматологический аспект в сравни-
тельно-физиологическом изучении поведения. — В кн.: Проблемы высшей
нервной деятельности и нейрофизиологии. Л., «Наука». 1975, с. 87—101.

144. Бейсон Ж. Генетика. Пер. с фр. В. И. Назарова. М., Атомиздат, 1976

145. Wilson Ε. Sociobiology Cambridge, Mass, MIT Press, 1975.

146. Reynolds V. The biology of human action. Reading and San Francisco,
W. H. Freeman and Company Limited, 1976.

147. Библер В. С. Мышление как творчество. (Введение в логику мыслен-
ного диалога). М., Политиздат, 1975. (Серия «Над чем работают, о чем спо-
рят философы»).

148. Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. 4-е изд. М., «Наука»,
1976.

149. Lansker D. van. Heterogeneity in language and speech: neurolin-
guistic studies (Working Papers in Phonetics, 29), April 1975, Los Angeles.

150. Gates A., Brandshaw J. L. The role of the cerebral hemispheres in mu-
sic. — «Brain and Language», 1977, v. 4, № 3, p. 403—431.

151. Hardyek C., Tzeng O. J. L., Wang W. S.-Y. Cerebral lateralization of
function and bilingual decision processes, is thinking lateralized. — «Brain and
Language», 1978, v. 5, № 1, p. 56—71.

152. Попов Ε. П., Верещагин А. Ф., Зенкевич С. Л. Манипуляционные
работы. М., «Наука». 1978.

153. Galaburda А. М., Le May L., Keniper T. L., Geschwind N. Right —
left asymmetries in the brain. — Science, 1978, vol. 199, N 4331, pp. 852—856.

180

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

Абстрактный термин 46
Автомат 16, 19, 27, 37—39, 96—97,

146, 161
Автоматизация процесса сборки и

обучения ему 12, 15—16, 114

Автоматизированная речь 51, 73, 158

Автоматическая обработка текстов

40, 71, 73, 118
Автоматная грамматика 37
Авторство 138—160
Адрес 73

Азбука пальцевая 24, 55, 58, 77
Акалькулия 27, 66
Анализ и синтез звуков речи 23, 25,

28, 114, 146
Антропоиды 78—81, 86, 116
Аранта (племя в Австралии) 45, 91,

99, 135
Асимметрия 50, 65, 76, 78, 84, 106—

108, 171, 174
Ассоциации смысловые 8, 34, 39, 41
Афазия 7, 28—29, 35, 48, 59, 68, 94—

Бесписьменное общество 154—159
Беспозвоночные 116
Бинарный (двоичный) код 6, 85, 101
Близнецы 87, 98, 101
Бороро (индейское племя в Брази-
лии) 20—21, 93
Буква 24, 39, 55—59, 73

Ввод 28, 55—56, 77
Верхний палеолит 76, 78, 84
Височный отдел (доля) мозга 18, 25
Внутренний монолог 35, 133, 173
Воображение 29

Время 11, 13, 61, 125—126, 143
Вывод 28, 77, 115, 159

Галлюцинации зрительные 25, 117
Генетические предпосылки усвоения

языка 44, 47—50
Геометрия коллектива автоматов 20

Глагол 34—40, 117, 123—126
Глубинные (нижние) части мозга 27,

79, 117
Глухонемой 23—24, 31, 55, 58, 60—61,

Голографическая модель 75
Гориллы 79, 80, 82
Грамматика 28, 31, 36—41, 44, 49, 55,

95, 128

Двойственность 108, 172
Двухмашинный комплекс 5—7, 9—18,

21, 40, 41, 45, 47, 73, 109—110,

115

Дерево предложения 37—39
Дескрипции оператор (йота-оператор)

119, 141, 148
Диалог 7, 109, 170—174
Дискретность 40, 56, 73
Дихотомия 91, 100
Длина правил (программы) 39—40,

161
Доминантное полушарие 18, 23, 27,

73, 87, 106, 137

Дополнительности принцип 108, 131
Дуалистические мифологии 85, 98—99
Дуальная организация 86, 99, 172

Единственности условие 119

Жест-иероглиф 55—57, 59, 60—61, 77,
80

Запрет инцеста 86
Зарубки палеолита 67, 68
Затылочный отдел мозга 18, 54
Звуки неречевые 25—26, 47, 52
Звуковая (устная) речь 6, 18, 23, 25—

26, 52, 55, 60, 111, 114
Зеркальное письмо 33
Знак иероглифический 24, 31, 34, 43,

59, 66, 68, 73, 80, 89, 115
индивидуальный 139, 144
Значение 23, 28, 31, 32, 36, 40, 44, 47,

50, 95, 115

Зрительный тип (животного) 80

Иерархическая система 10
Именной стиль 35
Имя человека 39, 137—139
Инверсия значений 97— 98
Инклюзивное (включающее) множе-
ственное число 122—123
Интуиционизм 72
Информационная емкость 46
Информация зрительная 9, 11, 33—34,
51, 59, 73, 114—116

речевая 28, 32, 47, 116, 122—123

семантическая 42
Инь-ян 89, 104
Искусство нефигуративное 115, 158

первобытное 85

Искусственный интеллект 10, 16, 62
Истинность 29 -30, 41

Канал связи 12, 73, 94, 170
Квантор общности 118, 119

существования 40, 118, 119
Кино 34, 35, 63—64, 115, 116
Код 56, 130- 131, НО
Количество информации 31, 36, 43, 47,

116, 150, 153, 154, 160—162
Комиссуры 19, 22
Комплекс (коллектив) автоматов 19—

20, 33

Комплексное значение 44—45, 81, 102
Континуальные модели 74
Кора мозга 19, 23, 27, 59, 79

Левая рука 6, 16, 18, 22—23, 26, 29,
48—49, 61, 66—67, 68, 78, 85, 97—
98, 114

сторона 22, 25, 27, 85, 97, 98, 100,
102, 108

Левое полушарие 6, 18—84, 114, 121,
137, 143, 150, 157, 173

Левша 25, 48, 78

Лобные доли мозга 18, 32, 45, 83

Логическая вероятность 42

Логический анатиз языка 34

Ложность 29—50, 41, 142

Локализация в пространстве и вре-
мени 36, 130

Магазинная память автомата 40
Математическая теория грамматик

36-38 128
Машина вычислительная 5·—7, 9—36, 38,
71, 82, 83, 109—114, 149, 173, 174
информационно-логическая 31, 149, 158
Местоимение 36, 116, 122—125, 133—138

Метаболизм информационный и энер-
гетический 1 57

Метаязык 141

Многозначность 46 82, 165

Множество бесконечное 72

конкретное завершенное 69, 72,
120

Модель мира 144

Мозолистое тело 19, 21 -22, 24—25,
51

Монолог 131

Монтаж изображений (кадров) 34,
61

Морфогенез 8, 108

Морфология 15, 108

Музыка 26, 47, 52, 63—64, 72, 73, 173

Мустье 76, 78, 86, 89

Называние предметов 23   51
Натуральные числа 73,   119,   126, 164
Неандертальцы 76—78, 86
Несловесное кодирование 32
Нечет 6, 71, 84, 101, 104—106
Нечленимые   словесные   формулы   18,
23

Обезьяны 27, 32—33, 77, 78, 116
Образное употребление слова 44
Обьем памяти 38

Объем словарной информации 31, 82
Однозначность 46, 82, 121
Означаемая сторона знака 23, 28
Означающая сторона знака 23, 28
Операторы 118, 143
Операции логические 71
Описание состояния 42
Орудия труда 78, 114
Осмысленность 53, 36—37, 41
Отпечатывание (imprinting) 116
Отрицание 42

Палеоневрология 76

Пальцы рук 27, 65—67

Память 16, 33, 38—39, 71, 79, 145,

149—158

Парадокс   логический 46,   142
Параллельные операции 14, 164
Певчие птицы 78, 137
Перевод 33 35, 47   118
Переключатели   (шифтеры)   130
Письмо 24, 27, 33, 45, 84, 155, 157—

160

Пифагорейцы 6 101, 103, 107
Позвоночные 15, 79, 108
Половина племени 21, 86, 99, 109
Понятийное мышление 45
Последовательные операции 14, 164
Поэтическая форма 46

Правая рука 6, 16, 18, 22, 26, 48—49,

61, 77, 78, 85, 97—98, 114
сторона 23, 25, 27, 85, 97, 98, 100,

102, 106
Правое полушарие 6, 18—84, 121, 137,

146, 150, 157, 173—174
Правша 18, 23, 25—26, 48, 64, 78
Предикат 42, 117- 118
количественный 120
Предикатов исчисление 117, 118
Предпосылки (пресуппозиции) пони-
мания 111, 114, 147
Признак 34, 118
Принцип Кюри 14—15, 107
Принятие решений 13—16
Программа 38, 116, 133
Пространственные задачи 23, 26, 32,

50, 129

Пространство признаков абстрактное
41, 82

Развитие языка у ребенка 44, 45, 47,
94

Различительный признак 94

Размытые (расплывчатые) множества
(fuzzy sets) 81

Рассечение связей между двумя полу-
шариями 19, 21—23

Реакция на стимул 16, 143

Реальный масштаб времени 10, 11,
13—14, 16, 17, 26—27, 29, 36, 115

Режим разделения времени 145

Речевые зоны мозга 28—30, 47—48,

51, 76, 77, 94
Рисунки 26, 63

Рифма 47, 95

Робот 6, 10—15, 62, 111—114, 118—

120, 144, 167, 172
Ручные понятия 62, 65—67

Свободные и связанные переменные

118, 119
Семантическое поле 41, 46
Сенсоромоторный период 53, 82
Символ терминальный 36

нетерминальный 36
Симметрия 14—15, 17, 107

билатеральная (зеркальная) 14, 17,

106

Синдром Герстмана 27, 66
Синонимические преобразования 39,

43, 46, 80, 96
Система знаков 23, 65
Слепоглухонемые 53, 72, 77
Словарь 31 -32, 39, 80
Слово 23, 31—32, 39, 40

длина 32
Сложность 39, 160—161

Сложные действия 23, 26, 28, 31, 36,

39—40

Сообщение 130—131, 140
Среда И, 13—14, 16, 30, 43, 97
Степени свободы 10, 13, 15—16
Стимуляция мозга электродами 25,

79, 94
Структура диаметральная 91

концентрическая 20—21, 91
Субъект речи 121—129, 138
Субъективность 132—133, 135, 142
Существительное 34, 36—37, 117—124
Счет 27, 65

на пальцах 65

Тактильные (осязательные) жесты-об-
разцы 54—56

Текст 23, 40

Теменные доли мозга 18, 26—27, 77

Теорема Геделя 46

Теория катастроф 74

Теория семантической информации 42

Термин 44

Тождество смысловое 43, 55—57, 128

Толкование смысла слов 23, 26, 31—
32, 80

Топологическая модель языка 36, 40,
42

Трехчленная (тернарная) система 92 —
93

«Ты» 7, 109, 132, 160

Уровень 10, 13

Фамильное имя комплекса 44—45

Химические средства сигнализации
116

Цейтнот биологический 13
Целостное (глобальное) единство 39,

Центр управления 10
Центральная врожденная слепота 54
Цепочка символов 37, 71, 73, 79
Цивилизации трех типов 162, 163, 165
Цифра (арабская, римская) 43

Чет 6, 89, 101, 104 -106

Четвертое поколение вычисчительных

машин 14, 170
Четырехчленная схема 89
Числительные 27, 43, 65—68, 120
Число 69 72, 120, 122
Чтение 59

Шизофрения 45, 168
Шимпанзе 80—82

Шок электросудорожный 8, 23, 41, 43,
45—46, 137

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Бар-Хиллел И. 42, 177, 179
Бахтин Μ. Μ. 131, 138, 169, 173, 180
Бенвенист Э. 69, 135, 139, 179
Бернштейн Η А 10, 16, 75, 143, 176
Бор Н. 46, 108, 121, 131, 132, 166, 179
Брока П. 28, 51, 76
Бубер М. 131, 132, 181
Бунак В. В. 71, 179

Варден Б. ван 98, 127, 142, 167, 179
Вейль Г. 98, 127, 142, 167, 179, 181
Вернике К. 28, 51, 76
Винер Η 103, 126, 151, 165
Витгенштейн Л. 34, 41, «43, 54, 177
Выготский Л. С. 29, 44, 45, 65, 71, 80,
102, 133, 134, 173, 176

Газанига М. 21, 176
Гедель К. 46
Гельфанд И. М. 10
Герстман И. 27
Гете И.-В. 9, 108, 175
Гешвинд Н. 48, 77, 178
Гильберт Д. 119, 145
Гиляров М. С. 14, 175

Деглин В. Л. 8, 176, 177
Декарт Р. 121, 124, 146
Достоевский Φ. Μ. 35, 131, 156, 159,
165, 169

Золотарев А. М. 85, 87, 160, 178

Кардашев Н. С. 150, 180
Кассирер Э. 135, 137
Кашинг Ф. 62, 177

Колмогоров А. Н. 7, 19, 38, 75, 160—
162, 178, 180

Корбюзье Ле-Сонье Ш. Э. 20, 176
Кочеткова В. И. 76, 178
Курилович Е. 129, 139, 189

Кюри П. 14, 107, 171

Леви-Стросс К. 102, 10У, 179
Лейбниц Г В. 38, 72
Леруа-Гуран А. 85, 115, 151, 179
Лурия А. Р. 7, 26, 65, 176, 177

Манин Ю. И. 8, 142, 177, 178
Мещеряков А. И. 53, 54

Нейман фон Дж. 38, 73, 121, 161, 178

Пастер Л. 107, 171

Пастернак Б. Л. 55, 132, 159, 180

Пиаже Ж. 53, 133, 178 .

Прибрам К. 75, 176

Пуанкаре А. 126

Рамануджан С. 69—71

Рассел Б 41, 132, 139, 142-^144, 179
Рейхенбах X. 139—141, 147, 179

Северцов А Н. 50
Семенов С. А. 77, 178
Скороходова О. И. 53, 55
Соколянский А И. 7, 53, 58, 72
Сперри Р. 33, 116
Спиноза Б. 120, 138, 146

Том Р. 8, 36, 40, 42, 74. 82, 130, 177

Хомский Н. 36, 37, 38, 143

Цетлин М. Л. 7, 10, 175

Шеннон К. 174

Шерешевский С. В. 33, 70, 71, 134—
135, 156

Эйзенштейн С. М. 6, 34, 62—65, 72,

104—106, 177, 179
Эйнштейн А. 121

Якобсон Р. О. 7, 130, 131, 139, 140,
166, 169, 177, 179, 180

ОГЛАВЛЕНИЕ

О серии книг «Кибернетика» в издательстве «Советское радио» . . 3

Предисловие . . . . . . . 5

ПРАВОЕ — ЛЕВОЕ . . . . . 9

Мозг как система из двух машин . . . . . 9

Два полушария . . . . . . . 18

Грамматика и смысл . . . . . . 31

Грамматика левого полушария . . . . . 36

Семантическая информация правого полушария . . . 41

От жеста к слову . . . . . . . 47

Предыстория математики . . . . . . 65

Как давно возник звуковой язык? . . . . . 76

БЛИЗНЕЦЫ . . . . . . . 84

Парные символы . . . . . . 84

От двух до четырех . . . . . . 89

Да и нет . . . . . . . 94

Бинарная символическая классификация . . . . 96

Двоичные коды культуры . . . . . . 101

Асимметрия в знаковых системах . . . . . 104

ДИАЛОГ . . . . . . . . 109

.Разговор с вычислительной машиной . . . . 109

Естественные и искусственные языки . . . . 117

Говорящий и слушающий . . . . . . 122

«Переключатели», код и сообщение . . . . 130

Эгоцентрические слова и язык науки . . . . 137

Почему слово «этот» непонятно роботу . . . . 144

Сообщение и его автор . . . . . 147

Память культуры . . . . . . 149

Хранение информации в бесписьменном обществе . . . 152

Творческая память человека . . . . . 156

Оценка сложности сообщения . . . . . 160

«Я» и другой человек . . . . . . 166

Вместо эпилога . . . . . . . 170

Список литературы . . . . . . 175

Предметный указатель . . . . . . 181

75 к

В серии «КИБЕРНЕТИКА»

выйдут в свет следующие книги:

1979

Альтшуллер Г. С. ТВОРЧЕСТВО КАК ТОЧНАЯ НАУКА

Ботвинник Μ Μ. О РЕШЕНИИ НЕТОЧНЫХ ПЕРЕБОР-
НЫХ ЗАДАЧ

Манин Ю. И. ДОКАЗУЕМОЕ И НЕДОКАЗУЕМОЕ

Яглом И. М. МАТЕМАТИЧЕСКИЕ СТРУКТУРЫ

И МАТЕМАТИЧЕСКОЕ МОДЕЛИРО-
ВАНИЕ

Яглом И. М. БУЛЕВА СТРУКТУРА И ЕЕ МОДЕЛИ

1980