ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -- Военная история -- Уинслоу У. Забытый богами флот

Уинслоу Уолтер | Winslow W.
Забытый богами флот. Азиатский флот США во Второй мировой войне

«Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Потоплены и забыты. — М.: ACT, Ермак, 2005.
Оригинал: Winslow, W. G. The Fleet the Gods Forgot : The US Asiatic Fleet in World War II. — Annapolis: Naval Institute Press, 1982
Книга на сайте: militera.lib.ru/h/winslow_w/index.html
Иллюстрации: militera.lib.ru/h/winslow_w/ill.html
OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Потоплены и забыты: (сб.) — М.: ACT, Ермак, 2005. — 622 с. — (Военно-историческая библиотека). Содерж.: Забытый богами флот / У. Уинслоу; пер. с англ. В. Федорова. Голландский флот во Второй мировой войне / А. Крозе; пер. с англ. А. Больных. ISBN 5–17–026035–0 (ООО «Издательство ACT»). ISBN 5–9577–1698–7 (ЗАО НПП «Ермак»). Тираж 4000 экз. // Перевод с английского В. Федорова. Составление, комментарии и приложения В. Гончарова. /// Winslow, W. G. The Fleet the Gods Forgot : The US Asiatic Fleet in World War II. — Annapolis, MD, U.S.A.: Naval Institute Press, 1982. — 327 p.

Аннотация издательства: Книга рассказывает о событиях начального периода войны на Тихом океане. Исследование У. Уинслоу посвящено действиям Азиатского флота США — борьбе за Филиппины, отступлению в Голландскую Ост-Индию и последующей гибели во время падения Явы.

Содержание

От редакции
Предисловие
От автора

Часть первая. Операции

1. Общий обзор флота
2. Крейсера
3. Подводные лодки
4. Эсминцы
5. Самолеты
6. Канонерские лодки
7. Тральщики
8. Торпедные катера

Часть вторая. Боевые донесения

9. Обреченный эсминец — USS «Пири»
10. Старая леди — плавбаза «Канопус»
11. Субмарина S-38 в заливе Лингаен
12. Катастрофа в Холо
13. Маленький победитель великанов — авиатранспорт «Херон»
14. Первые во флоте
15. Битва у Баликпапана
16. Чудесное спасение коммандера Гогинса
17. Задержавшееся донесение о «рутинном патрулировании»
18. Пройдя огонь и воду
19. Тяжелый крейсер «Хьюстон»
20. Жестокая судьба эсминца «Поуп»
21. Покинуть корабль!
22. Потеря подводной лодки «Перч»
23. Корабль на заклание — яхта «Изабель»
24. Отказ капитулировать

Эпилог

Примечания
Библиография
Приложение I. Боевой состав Азиатского флота США (на 1 декабря 1941 года)
Приложение II. Боевой состав флота голландской Ост-Индии
Приложение III. Британские морские силы на Дальнем Востоке
Приложение IV. Боевой состав японских военно-морских сил в юго-восточной части Тихого океана

Подстрочные примечания
Список иллюстраций

Все тексты, находящиеся на сайте, предназначены для бесплатного прочтения всеми, кто того пожелает. Используйте в учёбе и в работе, цитируйте, заучивайте... в общем, наслаждайтесь. Захотите, размещайте эти тексты на своих страницах, только выполните в этом случае одну просьбу: сопроводите текст служебной информацией - откуда взят, кто обрабатывал. Не преумножайте хаоса в многострадальном интернете. Информацию по архивам см. в разделе Militera: архивы и другия полезныя диски (militera.lib.ru/cd).

От редакции

Эта книга рассказывает о событиях начального периода войны на Тихом океане — периода, о котором не очень любят вспоминать американские, британские и голландские военные историки.

«Днем позора» назвал американский историк Уолтер Лорд 8 декабря 1942 года — дату японского нападения на Перл-Харбор. Но период с декабря 1941 по май 1942 года, вплоть до сражения при Мидуэе, вылился в шесть месяцев позора для всех, кто противостоял Японии в Юго-Восточной Азии. Это был своеобразный «сорок первый год» западных союзников, и он очень напоминает 1941 год на Восточном фронте — потеря у правления, растерянность в штабах, паника в войсках, потопленные корабли, сгоревшие на аэродромах самолеты, беспорядочное отступление и массовая сдача в плен. И многократное завышение сил противника, оказывающее гипнотическое влияние на военное руководство, парализуя его волю к активным действиям.

В сборник включены две работы, описывающие морскую кампанию в Юго-Восточной Азии с точки зрения основных ее участников — американцев и голландцев. Исследование Уолтера Уинслоу посвящено действиям Азиатского флота США — борьбе за Филиппины, отступлению в Голландскую Ост-Индию и последующей гибели во время падения Явы. Книга А. Крозе рассказывает [6] о боевом пути голландского флота в течение всей Второй мировой войны, но ее действие фактически обрывается на том же самом событии — сражении в Яванском море 27–28 февраля 1942 года и последовавшем за ним падении Явы.

Работа Уинслоу впервые была опубликована в 1982 году, книга Крозе много старше и создавалась еще в конце Второй мировой войны. Однако оба исследования очень похожи — они опираются практически исключительно на мемуары и документы своей стороны, давая ту картину событий, которая виделась союзникам непосредственно в ходе боевых действий. Безусловно, американский историк, имея в своем распоряжении богатый документальный материал «с противоположной стороны», гораздо более осторожен в определении сил противника и куда критичнее относится к оценке его потерь, приведенных в первичных боевых донесениях. Но и он временами пытается завысить потери японских кораблей и судов, мотивируя это неполнотой послевоенных списков потерь гражданского флота и (неявно) — сокрытием японцами фактов серьезного повреждения своих кораблей в том или ином сражении.

Для лучшего понимания системы воинских званий в американской армии и флоте мы приводим таблицу. В третьей колонке для сравнения указаны эквивалентные звания в отечественном флоте:

Армия США	Флот США	Российский флот
Второй лейтенант	Мичман (энсайн)	Лейтенант
Первый лейтенант	Младший лейтенант	Старший лейтенант
Капитан	Лейтенант	Капитан-лейтенант
Майор	Лейтенант-коммандер	Капитан 3-го ранга
Подполковник	Коммандер	Капитан 2-го ранга
Полковник	Кэптен	Капитан 1-го ранга
Бригадный генерал	Коммодор	—
Генерал-майор	Контр-адмирал	Контр-адмирал
Генерал-лейтенант	Вице-адмирал	Вице-адмирал
Генерал	Адмирал	—
Генерал армии	Адмирал флота	Адмирал флота [7]

Моим товарищам по службе на борту тяжелого крейсера «Хьюстон», а также всем матросам и офицерам Азиатского американского флота во Второй мировой войне

...Превзошел все, что можно было ожидать от него в его возрасте: он дрался как лев в образе агнца.

Шекспир{1}

Предисловие

Едва ли не со времен основания республики Азиатский флот Соединенных Штатов, так же как аналогичные ему французский, голландский, австрийский, английский, итальянский, российский, германский и португальский флоты, играл на Востоке уникальную роль. После того как белый человек появился в этой части света, небольшие флоты тех, кого китайцы считали наглыми и пронырливыми варварами, служили здесь своеобразными мореходными «пожарными командами». Они мигом устремлялись к тем или иным политическим пожарам, которые регулярно вспыхивали там, где распадалась тысячелетняя империя, не имевшая сил справиться древними средствами с империалистами новой формации.

«Флоты» эти были небольшими и плохо пригодными для традиционных военных действий. Но они отлично подходили для защиты граждан своих стран, будь то отдельные личности в каком-нибудь восточноазиатском захолустье или же группы численностью в несколько тысяч человек, проживающих в иностранных сеттльментах — районах на территории Китая, на которые не распространялось действие местных законов. Такая же защита [10] до 1904 года обеспечивалась и иностранцам, проживавшим на территории Японии в условиях неподсудности местным законам.

Эти вездесущие иностранные военные суда пробирались из Шанхая в самое сердце Китая, на 1300 миль вверх по Янцзы. И неважно, что многие из них были страшно устаревшими — китайцы судили об их мощи по числу дымовых труб. И что еще существенней, на подобных кораблях стояли пушки, а некоторые из них были даже защищены броней, и намного превосходили все, чем могли угрожать им китайцы.

Может показаться удивительным, что Азиатским флотом США с его восемью тысячами матросов и офицеров и горсткой кораблей, по большей части устаревших, с 1916 года командовал один из четырех полных адмиралов, имевшихся в американских военно-морских силах. Но все дело заключалось в престиже. Командующий этим флотом обладал более существенным влиянием на американские дела в Китае, чем представитель США в китайской столице.

Можно сказать, что Азиатский флот, столкнувшийся с японцами в ходе Второй мировой, не был флотом ни в каком смысле слова; он представлял собой просто скопище кораблей. Далее мы узнаем о несчастьях, выпавших на долю древних кораблей с устаревшим или неисправным оборудованием, — о том, как текли конденсаторы, стоило только взорваться рядом какому-нибудь снаряду или бомбе; о том, как сыпалась от длительной работы на полную мощность рубашка котлов, о нехватке решительно всего — от продовольствия до горючего, снарядов и торпед; об отсутствии надежных баз, о «слепоте» командования, вызванной почти полным отсутствием разведки, о фактическом отсутствии какого бы то ни было прикрытия с воздуха, о неправильном применении имеющихся в наличии сил — из-за грубых ошибок (если не сказать — некомпетентности) объединенного союзного командования, делавшего слишком мало и слишком поздно.

Эти потрепанные в сражениях корабли то и дело ковыляли по морю навстречу безнадежно превосходящим неприятельским силам и скорой гибели. При мысли о том, как бездарно они были потеряны, как бессмысленно погибли тысячи храбрых моряков, закипает кровь. Но даже их мелкие победы греют душу, а героизм многих кораблей сделался частью наследия, завещанного нашему флоту.

Кэмп Толли, контр-адмирал ВМФ США в отставке [11]

От автора

Дабы подтвердить историческую достоверность данной книги, многие американские офицеры, служившие во время Второй мировой войны в Азиатском флоте, любезно согласились отрецензировать некоторые ее части, касавшиеся их специальностей. Эти рецензенты сделали ряд конструктивных замечаний. Наиболее ценным оказалась помощь Генри Э. Экклеса, контр-адмирала ВМФ США в отставке, и Кэмпа Толли, контр-адмирала ВМФ США в отставке. Оба они, как профессиональные военные и авторы ряда работ по истории военно-морского флота, посвятили много долгих часов тщательной проверке всей моей рукописи.

Я также в большом долгу у таких отставных офицеров ВМФ США, как адмирал Томас Мурер, адмирал Гарольд Смит, контр-адмирал Уэлфорд Блинн, контр-адмирал Джон Балкл, контрадмирал Рефорд Чеппл, контр-адмирал Роберт Фултон (второй), контр-адмирал Уильям Гэлбрэйт, контр-адмирал Генри Гудолл, контр-адмирал Уильям Каблер, контр-адмирал Артур Маэр, контр-адмирал Роберт Мак-Коннелл, контр-адмирал Джон Моррилл, контр-адмирал Моррис Смеллоу, контр-адмирал Фредерик Уордер, кэптен [12] Роберт Барретт-младший, кэптен Томас Пейн, кэптен Кеннет Шахт, кэптен Джекоб Вандергрифт-младший.

Я также благодарю доктора Дина Алларда, главу отделения архивов проведенных операций Исторического центра ВМФ США, за его умелую помощь в розыске многих важных документов, которые легли в основу данной книги.

Военно-морские атташе и служащие английского и австралийского посольства в Вашингтоне проявили полную готовность к сотрудничеству, они достали для меня официальные донесения относительно действий HMS «Эксетер» и HMAS{2} «Перт». Я очень высоко ценю их любезное сотрудничество. [13]

Часть первая.
Операции

1. Общий обзор флота

Адмирал Томас Харт принял командование Азиатским флотом Соединенных Штатов 25 июля 1939 года{3} , когда отношения с Японией уже сделались напряженными из-за непрекращающейся японской агрессии в Китае и потопления японцами полтора года назад американской канонерки «Панай» на реке Янцзы. С течением времени эти отношения нисколько не улучшились, и по мере роста японской военной мощи случаи оскорбительного обращения Японии с большинством иностранцев в Китае, особенно с американцами, все более учащались.

К концу сентября 1940 года японская армия вступила в северную часть Французского Индокитая с целью помешать военным поставкам [14] для войск Чан Кай-ши, шедшим через Ханой. Тогда же Япония подписала Тройственный союз с Германией и Италией. Наряду с прочим этот пакт признавал право Японии устанавливать в Азии «новый порядок» и клятвенно заверял, что страны Оси будут «помогать друг другу всеми политическими, экономическими и военными средствами, если одна из них подвергнется нападению со стороны Соединенных Штатов».

В ответ на это президент Франклин Рузвельт ввел эмбарго на продажу металлолома всем странам, кроме входящих в Британское Содружество и государств Западного полушария. Кроме того, он провел через конгресс закон об избирательной воинской службе и военной подготовке, по которому шестнадцать миллионов американцев были поставлены на воинский учет.

Для адмирала Харта все эти события были подобны огненным письменам на стене. Он приказал вывести из Китая все крупные суда флота и 21 октября 1940 года установил свою постоянную штаб-квартиру в Маниле. С этого времени к северу от филиппинских вод не действовали никакие корабли Азиатского флота, за исключением канонерок в Китае да изредка проходящих транспортных судов. Кроме того, когда на Филиппины прибывала замена для частей морской пехоты в Тяньцзине и Пекине, ее не отправляли в Китай, а оставляли на месте. Позже эта практика была распространена и на расположенный в Шанхае 4-й батальон морской пехоты, благодаря чему численность всех отрядов морской пехоты в Китае постоянно сокращалась, а на Филиппинах — увеличивалась.

К концу 1940 года отношения с Японией постепенно шли к неотвратимому разрыву. Высокопарные политики и прочие деятели в Америке обрушивали на японцев все возрастающий град угрожающих речей — в основном неофициальных, но попадавших в газетные «шапки» по всему миру. Харт смотрел на такие заявления с большой тревогой. Он писал: «Угрозами от японцев никогда не удавалось ничего добиться, в силу их психологии угрозы, скорее всего, только помешают им принять правильное решение» {4} . Однако в основном его беспокоило то, [15] что эти поджигательские речи насторожат японцев и привлекут их внимание к замышлявшемуся тогда укреплению слабых вооруженных сил на Филиппинах.

Согласно сделанному адмиралом в начале ноября 1940 года анализу положения (с которым согласилось министерство ВМФ), Япония намеревалась расширить сферу своей агрессии, которая будет, по всей вероятности, направлена на юг. С учетом этого к концу ноября 1940 года из Азиатского региона было эвакуировано более 2000 членов семей моряков. Через несколько месяцев за ними последовали и члены семей военнослужащих сухопутных сил.

В середине ноября 1940 года Харт мог воспрянуть духом, когда получил письмо от адмирала Джеймса Ричардсона, главнокомандующего американским флотом. Ричардсон писал, что готовит к возможной отправке в Ост-Индию отряд кораблей в составе четырех тяжелых крейсеров, одного авианосца, девяти эсминцев и четырех минных заградителей, передаваемых в подчинение Азиатскому флоту.

К январю 1941 года все боевые единицы Азиатского флота усиленно занимались боевой учебой с целью добиться оперативной готовности на случай любого развития событий. Эти учения, проводившиеся в основном на юге Филиппинского архипелага, продолжались до конца октября. Это был трудный период для всех участников маневров, так как корабли почти все время находились в море, и весьма далеко от Манилы. А когда они все же возвращались для чего-то иного, кроме необходимого текущего ремонта и профилактики, то оставались в порту ровно столько, сколько требовалось для пополнения припасов и предоставления экипажу возможности несколько ночей расслабиться в городе.

Следует упомянуть, что адмиральская директива о подготовке распространялась и на двадцать восемь гидропланов PBY 10-го патрульного авиакрыла и четыре их плавбазы. Базирующееся в Сэнгли-Пойнте, на южной стороне Манильской бухты, это крыло, в отличие от остального флота, никогда не имело никакого отношения к Китаю. Его деятельность ограничивалась Филиппинскими островами. С лета 1939 года, [18] когда оно было создано, это крыло, опираясь на свои плавбазы, действовало в качестве так называемого «нейтрального патруля», в основную задачу которого входило сообщать о передвижениях японских кораблей. Кроме того, оно подыскивало подходящие якорные стоянки, которые в случае войны могли послужить гидроаэродромами. В 1940 году в нескольких таких местах были спрятаны бочки с авиационным бензином и другие необходимые припасы.

В мае 1941 года адмирал Харт узнал, что обещанное Ричардсоном подкрепление, на которое он так рассчитывал, — авианосец, крейсера, эсминцы и минные заградители — не придут. Однако он получил двадцать три новых подводных лодки океанского типа; вдобавок к уже имеющимся здесь шести старым субмаринам они обеспечили его флоту потенциальную ударную силу. В том же месяце стало очевидным, что задержки с доставкой нефти в Японию, чинимые со стороны англичан и голландцев, препятствуют последней добиться годового притока нефти в 1 800 000 тонн, что было необходимо для удержания на плаву японской военной машины и экономики. Контролируемый англичанами и голландцами, поток другого необходимого сырья тоже все больше и больше ограничивался. Фактически положение Японии становилось отчаянным и ей, как загнанной в угол крысе, требовалось как можно быстрее сделать ответный ход, если она хотела выжить.

Первое крупное перемещение на юг своих сил японцы сделали 24 июля 1941 года. Встретив не более чем символическое сопротивление со стороны вишистской Франции, их армия заняла весь Французский Индокитай, в то время как флот вошел в порты Сайгона, Турана (ныне Дананг) и Камрани, В ответ на это президент Рузвельт приказал заморозить все японские активы в банках Соединенных Штатов и наложил эмбарго на поставки нефти в Японию, к которому тут же присоединились англичане и голландцы.

Министерство ВМФ указало Харту, что в случае войны он должен развертывать свои надводные силы в южном направлении, поскольку Сингапур рассматривался как естественная операционная база до прибытия поддержки со стороны тяжелых [19] боевых единиц Тихоокеанского флота. Ожидалось, что англичане в течение нескольких месяцев пришлют в Сингапур подкрепление в составе авианосца, семи линкоров, четырех тяжелых и тринадцати легких крейсеров. Два крупных боевых корабля, самый мощный линкор Великобритании «Принс оф Уэлс» и линейный крейсер «Рипало уже шли в Сингапур. Вместе с ними ко 2 декабря должен был прийти и английский авианосец «Индомитебл», но по пути он сел на мель и проходил ремонт. Однако на тот момент у англичан было на Дальнем Востоке только три эсминца.

В начале ноября министерство ВМФ приказало Харту вывести из Китая 4-й батальон морской пехоты, как он сам же и рекомендовал. К 1 декабря 1941 года около 750 морских пехотинцев этого батальона прибыли в Манилу. Вместе с уже находившимися здесь силами морской пехоты они составили ударную боевую часть примерно в 1600 солдат и офицеров, которые позднее отважно сражались, защищая Батаан и Коррехидор. Оставшихся в Китае морских пехотинцев и служащих ВМФ эвакуировать было уже поздно, попытавшийся это сделать пассажирский лайнер «Президент Гаррисон» оказался захвачен японцами.

В середине ноября доклады разведки о передвижении значительного числа транспортных судов японской армии вдоль побережий Индокитая и Китая предвещали либо перевозку подкреплений оккупационным силам в Южном Индокитае, либо японское продвижение в Таиланд. Однако разведка ничего не сообщала об активности японского флота. В то же время ведущиеся в Вашингтоне длительные переговоры Госдепартамента с японским послом Китисабуро Номурой и специальным посланником Сабуро Курусу, направленные на смягчение напряженности на Дальнем Востоке, похоже, зашли в тупик. Ввиду этого, а также своей убежденности в том, что Япония планирует новые агрессивные действия на юге, адмирал Харт принялся развертывать свои надводные и воздушные силы в направлении южных Филиппин и Восточного Борнео{5} . [20]

29 ноября 1941 года он получил вот такое зловещее сообщение от начальника штаба ВМФ:

«Данное сообщение должно рассматриваться как предупреждение о возможной войне. Переговоры с Японией, имеющие целью стабилизацию условий на Тихом океане, прекращены; в последующие несколько дней следует ожидать агрессивных действий со стороны Японии. Численность и снаряжение японских войск и организация оперативных соединений флота указывают на намерение высадить десант либо на Филиппинах, либо на перешейке Кра, либо, возможно, на Борнео. Произведите надлежащее оборонительное развертывание, готовясь к выполнению задач, положенных по WP-46. Проинформируйте окружные власти и командование армейских частей. Подобное же предупреждение направлено и военным министерством. SPENAVO (Специальный Наблюдатель от ВМФ, Лондон) проинформирует Великобританию».

Контр-адмирал Уильям Глассфорд, командующий патрульной эскадрой на реке Янцзы, получивший приказ вывести из Китая свои корабли и личный состав, прибыл в Манилу 5 декабря. Две из находившихся под его командованием канонерок, престарелые «Уэйк» (PR-3) и «Тутуилу» (PR-4){6} ему пришлось оставить в Китае, но все остальные благополучно дотянули до Манилы. Как только Глассфорд прибыл на канонерке «Лусон» (PR-7) в Манильский порт, «Патруль Янцзы» тотчас же расформировали, а его корабли включили в состав 5-го оперативного соединения, флагманом которого являлся тяжелый крейсер «Хьюстон».

В тот же день в Манилу прибыл сэр Том Филлипс, новый главнокомандующий Дальневосточным флотом Великобритании. Он провел секретное совещание с адмиралом Хартом и генерал-лейтенантом Дугласом Макартуром, вновь призванным 28 июля 1941 года на действительную службу и поставленным [21] командовать недавно сформированными Дальневосточными вооруженными силами США. Обсуждение вращалось в основном вокруг срочной необходимости подкрепить Королевский флот двумя дивизионами американских эсминцев. «Принс оф Уэлс» и «Рипалс» сопровождались в Сингапур всего четырьмя эсминцами, а два из трех других, находящихся под командованием Филлипса, отрядили на защиту Гонконга. Харт, во флоте которого имелось только три дивизиона эсминцев, не мог оказать англичанам какую-либо помощь. Тем не менее когда на следующий день английский самолет-разведчик доложил, что крупные десантные силы японцев движутся на запад через Сиамский залив, Харт сразу же приказал одному дивизиону своих эсминцев идти на всех парах в Сингапур.

В ходе этого совещания присутствующие не составили никаких планов совместных действий союзных кораблей в случае войны. Адмирала Филлипса больше волновало использование английских кораблей для защиты морских путей снабжения, а также конвоев, везущих с запада в Сингапур припасы и подкрепления. Хотя представители английского, голландского и американского флотов на Дальнем Востоке почти два года уже неофициально обсуждали совместные операции, ни к чему определенному это в итоге не привело.

Это стало большим несчастьем для всех. Когда через месяц после начала войны такое сотрудничество стало настоятельной необходимостью, совместное командование пришлось сколачивать в спешке; ему пришлось действовать на сиюминутной основе, при отсутствии общих сигналов и кодов и слабом сотрудничестве между боевыми единицами флотов — не говоря уж о сотрудничестве между сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами.

К 6 декабря 1941 года неизбежность войны с Японией понимали уже все. Вопрос заключался лишь в том, где именно она вспыхнет. На кораблях Азиатского флота, в отличие от кораблей в Штатах, служили почти полностью укомплектованные и хорошо обученные экипажи. Когда разразится война, они будут готовы к ней. Однако с сухопутными силами на Филиппинах дело обстояло совсем иначе. [22]

Подчиненные генералу Макартуру войска к апрелю 1941 года состояли из обученной армии численностью в 200 000 бойцов (в основном филиппинцев), оснащенной танками и тяжелой артиллерией и поддерживаемой авиацией численностью в 256 современных бомбардировщиков и 195 истребителей. К первой неделе декабря 1941 года, через четыре месяца после начала этой массированной, но запоздалой попытки организовать боеспособные войска, построить учебные полигоны и подготовить новобранцев, дело продвигалось довольно успешно. Тем не менее Макартур имел лишь около 130 000 бойцов, 100 000 из которых были недавно призванными и плохо вооруженными филиппинскими новобранцами. Кое-какое тяжелое вооружение (например, танки и артиллерийские орудия) уже прибыло на острова, но в далеко не достаточном количестве. Авиация имела всего 35 бомбардировщиков Б-17 и 107 истребителей. И не важно, что из Штатов уже плыло новое вооружение — подчиненная Макартуру армия была ни в коем случае не готова к войне.

Японская ударная волна обрушилась на Филиппины в первые часы утра 8 декабря 1941 года. Бойня на «шеренге линкоров» в Перл-Харборе означала, что Азиатскому флоту, не располагавшему авианосцами и не готовому отражать воздушные и морские армады японцев в ходе затяжной войны, приходилось действовать в одиночку. В части воздушной поддержки он зависел от армии, но лишился и ее, когда японские воздушные удары по Филиппинам выбили у авиации Макартура две трети истребителей и более половины бомбардировщиков{7} .

Два дня спустя японские бомбардировщики беспрепятственно уничтожили военную верфь Кавите, ликвидировав, [23] таким образом, единственную на Дальнем Востоке сколь-нибудь значительную ремонтную базу Азиатского флота. Однако оставались еще доступны мастерские и доки на большой английской военной базе в Сингапуре; кроме того, моряков утешало сознание того, что в Сингапуре находятся мощные корабли Великобритании — «Принс оф Уэлс» и «Рипалс». Но тут союзников вновь постигла катастрофа. В тот же день, когда японцы разнесли в клочья военную верфь Кавите, «Принс оф Уэлс» и «Рипалс» очертя голову бросились мешать высадке японцев в Малайе — в результате чего были перехвачены и потоплены ордами вражеских бомбардировщиков. Теперь уже сам Сингапур оказался под угрозой, а в случае его падения единственными верфями для обслуживания флота остались бы только мастерские, имеющиеся на небольшой базе голландского флота в Сурабае на острове Ява

Для понимания положения Азиатского флота следует сравнить его состав с составом противостоящих ему сил. Подчиненные адмиралу Харту корабли, о которых будет подробно рассказано в последующих главах, состояли из 1 тяжелого и 2 легких крейсеров, 13 эсминцев с их плавучей базой, 23 больших подводных лодок океанского типа, 6 малых подводных лодок типа «S» и 3 плавучих баз, 28 гидропланов PBY и 10 одномоторных вспомогательных гидропланов вместе с 4 плавучими базами гидроавиации, а также 6 торпедных катеров, 6 тральщиков, 1 спасательного судна для подводных работ, 1 флотского буксира. Кроме того, имелась пестрая смесь прибрежных канонерок, речных канонерок, яхт и одного портового судна А у японцев в Юго-Восточной Азии имелось 10 линкоров, 10 авианосцев, 18 тяжелых крейсеров, 113 эсминцев, 63 подводные лодки и сотни истребителей и бомбардировщиков наземного базирования.{8} [25]

Это сокрушительное превосходство в силах над Азиатским флотом мало меняло и присутствие в Юго-Восточной Азии военных кораблей союзников. Голландцы могли предоставить в распоряжение союзного командования лишь два легких крейсера, один лидер{9} и семь эсминцев, двенадцать подводных лодок и несколько гидросамолетов PBY. Поддержка кораблей авиацией наземного базирования напрочь отсутствовала, так как большую часть голландских истребителей отправили защищать Сингапур, а те немногие американские машины Р-40, какие добрались до Явы, были вскоре уничтожены. Англичане в Сингапуре, потеряв два крупных боевых корабля, столкнулись с большими трудностями в защите своих морских коммуникаций с запада — поэтому те немногие крейсеры и эсминцы, какие они могли выкроить из других районов, использовались только для данной цели.

Благодаря предусмотрительности адмирала Харта все крупные корабли Азиатского флота, за исключением субмарины «Силайон» (SS-195), которая проходила ремонт на военной верфи Кавите и была потоплена при воздушной бомбардировке, а также плавучей базы подводных лодок «Канопус» (AS-9), которую держали в Маниле для обслуживания подводных лодок, спаслись от уничтожения, отступив в Голландскую Ост-Индию.

Чтобы как можно лучше противостоять японской угрозе, 2 декабря 1941 года адмирал Харт разделил свой флот на два оперативных соединения. 1-е оперативное соединение, находившееся под его непосредственным командованием, имело штаб-квартиру в Маниле, откуда адмирал планировал руководить действиями своих подводных лодок и самолетами PBY из 10-го патрульного крыла. 5-е оперативное соединение, находившееся под командованием адмирала Глассфорда, состояло из двух крейсеров этого флота, всех его эсминцев и всех прочих его надводных кораблей — за исключением плавучих баз подводных [26] лодок и гидросамолетов, которые требовались для поддержки операций на Филиппинах. Планировалось, что в случае войны корабли 5-го оперативного соединения сразу же отойдут на юг и будут базироваться либо в Сингапуре, либо в портах Голландской Ост-Индии — несмотря на полное отсутствие договоренности об этом с англичанами и голландцами.

Начало войны и внезапность, с которой японцы захватили контроль над филиппинским небом, сразу же вынудили произвести изменения в составе обоих соединений. Например, легкий крейсер «Бойс» (CL-47), недавно сопровождавший армейский конвой из Соединенных Штатов в Манилу, все еще находился в филиппинских водах и получил приказ присоединиться к 5-му оперативному соединению. Поскольку вражеские бомбардировщики наверняка уничтожили бы три крупных вспомогательных судна — плавучую базу гидросамолетов «Лэнгли» (AV-3), танкеры «Тринити» (АО-13) и «Пекос» (АО-6), — то в первый же день войны Харт приказал им заправиться, пополнить припасы и уходить из Манильской бухты на юг, на соединение с кораблями под командованием Глассфорда.

После бомбардировки военной верфи Кавите двум из трех плавучих баз подводных лодок — плавбазам «Холланд» (AS-3) и «Отус» (AS-20) — тоже приказали идти в Голландскую Ост-Индию, оставив обслуживать субмарины в Манильском заливе только «Канопус» (AS-9). Вдобавок 10-му патрульному крылу, которое меньше чем за неделю потеряло в боях с врагом больше трети самолетов PBY, тоже приказали перебазироваться в Ост-Индию. Таким образом, к середине декабря все главные надводные боевые единицы Азиатского флота, часть подводных лодок и одна плавбаза действовали под руководством командующего 5-го оперативного соединения.

Планы Харта воевать со своими субмаринами из Манильской бухты подверглись серьезной угрозе, когда ему пришлось обходиться всего одной плавбазой. Когда японские войска высадились на Лусоне и к 23 декабря уже маршировали в сторону столицы Филиппин, всякие мысли о боевых действиях подводных лодок из Манильского залива пришлось выкинуть за [27] борт. После того как американские и филиппинские войска отступили к своей последней черте, на полуостров Батаан, а на Манилу обрушились японские бомбы, Макартуру не оставалось иного выхода, кроме как в полночь 24 декабря провозгласить столицу Филиппин «открытым городом». С этой минуты всякая деятельность американской армии и флота в Маниле прекратилась, и Харт спешно перебазировался со своим штабом на островную крепость Коррехидор.

Поскольку всякая надежда на безопасные базы для кораблей Азиатского флота в Манильском заливе или любом другом месте на Филиппинах была напрочь уничтожена, Харт решил разместить свою новую штаб-квартиру в Сурабае на острове Ява. В соответствии с этим решением утром 25 декабря он передал командование над немногими еще остающимися на Филиппинах силами флота контр-адмиралу Фрэнсису Рокуэллу, коменданту шестнадцатого флотского округа, командный пост которого располагался в туннелях Коррехидора. Той же ночью Харт и члены его штаба погрузились на борт подводной лодки «Шарк» (SS-174), которая в 02:00 26 декабря 1941 года отправилась к Голландской Ост-Индии. Вот так закончилась легендарная деятельность флота на Востоке, так как с отбытием адмирала Харта флаг главнокомандующего Азиатским флотом США более не развевался над старым Китайским постом.

Вскоре после прибытия Харта 15 января 1942 года на Яву американские, английские, голландские и австралийские войска образовали объединенное командование, известное под названием ABDAKOM{10} . Его главный штаб располагался около Бандунга, в горах центральной Явы.

Общее командование силами ABDA осуществлял английский фельдмаршал сэр Арчибальд Персиваль Уэйвелл, военно-воздушными силами (ABDAAF) командовал маршал британских ВВС сэр Ричард Пирс, армейскими силами (ABDAA) командовал голландский генерал-лейтенант Хейн тер Поортен, а военно-морскими силами (ABDAN) — адмирал Харт. [28]

Харт имел мало власти над английскими и голландскими кораблями — если те вообще хоть как-то подчинялись ему, — так как их куда больше волновали собственные участки боевых действий. Англичане действовали на запад от Сингапура и вплоть до Цейлона, голландцы — в водах вокруг Суматры и в Яванском море. Американцы отвечали за весь район к востоку от Явы, границы которого тянулись от северною Борнео и архипелага Сулу на восток — мимо Хальмахеры и до западной оконечности Новой Гвинеи — и на юг — до северной Австралии. Однако адмирал Харт сохранял за собой управление Азиатским флотом США, надводные корабли которого действовали под руководством адмирала Глассфорда, командующего 5-м оперативным соединением, а субмарины — под командованием кэптена Джона Уилкса.

27 января американское морское министерство бесцеремонно распустило Азиатский флот и передало все его корабли под начало недавно образованного Юго-Западного тихоокеанского командования. Командующим был назначен Глассфорд, временно произведенный в вице-адмиралы. Данный шаг министерства создал большую путаницу: по указанию из Вашингтона Харт остался номинальным главнокомандующим «распущенного» Азиатского флота, который состоял из тех же сил, какие находились в подчинении у Глассфорда. Это запутанное положение сохранялось вплоть до 14 февраля, когда адмирала Харта, получившего приказ вернуться в Штаты, сменил на посту командующего флотом ABDA вице-адмирал Королевского флота Нидерландов Конрад Хельферих. С этого момента адмирал Глассфорд, как командир Западных тихоокеанских сил, стал неоспоримым командующим всеми американскими ВМФ на Дальнем Востоке.

Сингапур пал 15 февраля 1942 года. Через десять дней фельдмаршал Уэйвелл, освобожденный со своего поста командующего ABDA, отбыл в Индию, и голландцы приняли на себя всю ответственность за оборону Явы. Адмирал Хельферих сделался командующим силами союзного флота на юго-западе Тихого океана. Хотя положение позволяло ему руководить передвижениями американских, английских и австралийских [29] кораблей, протокол требовал, чтобы он делал это только после консультаций со старшими офицерами каждого флота. Что же касалось американских подводных лодок, то им он вообще ничего не мог приказывать, только предлагать.

Катастрофическая битва в Яванском море 27 февраля 1942 года сломала хребет флоту ABDA. 1 марта, не имея ни кораблей, ни самолетов для обороны Явы от хлынувших на берег японских войск, поддерживаемых с воздуха истребителями и бомбардировщиками, Хельферих не видел перед собой никакой альтернативы, кроме как распустить союзное командование. В соответствии с этим он посоветовал своим старшим штабным офицерам убираться с Явы, а затем не теряя времени последовал собственному совету уносить ноги.

Адмирал Глассфорд, сопровождаемый британским контр-адмиралом Артуром Паллисером, который выполнял при Хельферихе функции начальника штаба, поспешно перебрался в Чилачап на южном побережье Явы, а затем под покровом темноты ночью 1 марта отбыл в австралийский Перт на одном из трех оставшихся гидросамолетов PBY 10-го патрульного крыла. Вскоре по прибытии в Перт Глассфорду приказали сдать командование американскими силами Юго-Запада Тихого океана вице-адмиралу Артуру Карпентеру. Сделав это, он вернулся к своему званию контр-адмирала.

Падение Явы завершило первую фазу войны с Японией на море. Маленький Азиатский флот, вынужденный вести борьбу, в которой он не мог победить, понес тяжкие потери; многие из его матросов и офицеров либо погибли, либо попали в плен к японцам, а немногочисленные потрепанные остатки потянулись к безопасным портам Юго-Западной Австралии. Через два месяца, когда пал Коррехидор, все корабли флота, оставленные сражаться на Филиппинах, тоже были принесены в жертву.

* * *

В последующих главах операции Азиатского флота во Второй мировой войне сгруппированы скорее по типам кораблей, нежели в хронологическом порядке. Причина такого подхода [30] заключается в том, что Азиатский флот не был цельной организацией, какую представляют собой современные флоты. Он являлся набором надводных кораблей, подводных лодок и самолетов, перед которыми стояли свои отдельные задачи. Фактически одна часть флота могла выяснить, чем занимается другая, только одним способом — незаконно расшифровав чужие радиопереговоры.

В книге не делается никакой попытки углубленно обсудить политические маневры и мелкие завистливые интриги, которые привели к снятию с поста командующего флотом ABDA очень способного адмирала Харта, либо глупые решения тех, кто был поставлен руководить операциями ABDA после него. Разбор этих подробностей руководства военными операциями не входит в сферу данной работы. Однако когда история потерь и неудач Азиатского флота будет дана в развернутом виде, указанные факторы сделаются самоочевидными.

2. Крейсера

Азиатскому американскому флоту были приданы только два крейсера — тяжелый «Хьюстон» и легкий «Марблхэд» (CL-12). Однако когда началась война, только что сопроводившему в Манилу армейский конвой легкому крейсеру «Бойс» тоже было приказано присоединиться к Азиатскому флоту.

Флагман главнокомандующего Азиатским флотом адмирала Харта тяжелый крейсер «Хьюстон», с его вытянутым низким силуэтом и «клиперным» носом, был одним из самых прекрасных боевых кораблей во всем американском флоте. Имевший 600 с лишним футов в длину, он числился 10 000-тонным «вашингтонским» крейсером, но на самом деле его полное водоизмещение составляло от 12 000 до 14 000 тонн, а проектная скорость достигала 32,5 узла. На нем было установлено девять 8-дюймовых пушек в трех орудийных башнях и восемь 5-дюймовых универсальных пушек для стрельбы по воздушным и надводным целям. Для защиты от низколетящих самолетов на крейсере имелось четыре счетверенные зенитные [31] установки калибром 1,1 дюйма и восемь пулеметов калибром 0,5 дюйма (12,7мм). Кроме того, у него имелось четыре одномоторных гидроплана для разведки и корректировки артиллерийского огня во время боя.

Первый взгляд на «Хьюстон», с его отлично подготовленным экипажем, мог привести к выводу, что этот корабль — грозное оружие морской войны. Возможно, так оно и было, но его боевую эффективность сильно снижало отсутствие радара{11} и тот факт, что корабль сильно нуждался в капитальном ремонте и модернизации. Однако главная его проблема лежала, безмолвная и никому не ведомая, в погребах боеприпасов. Лишь когда над кораблями закружили вражеские бомбардировщики и зенитные орудия впервые открыли бешеный огонь, то обнаружилось, что большинство (по оценке артиллерийского офицера Артура Махера — как минимум 70%) его 5-дюймовых снарядов просто не разрывались.

Введенный в строй в 1924 году «Марблхэд» сильно устарел. Длиной в 555 футов, водоизмещением в 7050 тонн и с проектной скоростью в 34 узла, он имел вооружение из десяти 6-дюймовых орудий, семи 3-дюймовых зенитных пушек и шести 21-дюймовых торпедных аппаратов. Два гидроплана для разведки и корректировки гнездились на катапультах в средней части корабля. Хотя «Марблхэд» мог похвалиться экипажем, почти сплошь состоящим из ветеранов, самые доблестные усилия этих отлично обученных бойцов сводились на нет недостатками их престарелого корабля.

«Бойс» был очень даже желанным добавлением к Азиатскому флоту. Введенный в строй в 1938 году, он был современным боевым кораблем, имел водоизмещение более 10 000 тонн и проектную скорость в 33,6 узла. Его пятнадцать 6-дюймовых пушек в пяти трехорудийных башнях и вспомогательная батарея из восьми 5-дюймовых пушек были мощным, новейшим оружием. На крейсере имелось два гидросамолета-разведчика, [32] и он был единственным кораблем в Азиатском флоте, оборудованным радаром. Но при всем его боевом потенциале «Бойс», пока он находился в составе Азиатского флота, так ни разу и не столкнулся с неприятелем.

В то утро, когда бомбы обрушились на Перл-Харбор, главные боевые силы Азиатского флота были рассеяны изрядно южнее Манильского залива. «Хьюстон» находился в Илоило на острове Панай, и в тот же день к нему потом присоединился контр-адмирал Уильям Глассфорд-младший, недавно назначенный командующий 5-м оперативным соединением. «Бойс» стоял близ острова Себу, а «Марблхэд» вместе с пятью эсминцами — в порту Таракан на острове Борнео{12} .

Первые восемь недель войны крейсера занимались нудной, но крайне важной работой по конвоированию кораблей. Сначала они сопровождали транспорты поддержки с Филиппин в более безопасные порты Голландской Ост-Индии. Выполнив эту задачу, они конвоировали торговые суда с войсками и военным снаряжением из вод Северной Австралии в порты Голландской Ост-Индии. В этот период им не довелось участвовать в боях, но «Хьюстон» и «Бойс» чуть было не вступили в сражение 10 декабря 1941 года, когда они вместе с эсминцами «Пол Джонс» (DD-230) и «Бейкер» (DD-213) сопровождали в море Сулу плавбазу гидросамолетов «Лэнгли» и танкеры флота «Тринити» и «Пекос».

Как раз перед закатом впередсмотрящие доложили о дымах на западе. На кораблях сыграли боевую тревогу, все расчеты встали к орудиям, два крейсера с двумя эсминцами увеличили скорость и направились в сторону дыма. Через какие-то минуты в поле зрения показались три корабля. На расстоянии в 28 000 ярдов в них опознали японский крейсер и два эсминца. Отчетливо вырисовывающиеся на фоне огромного кроваво-красного заходящего солнца, вражеские корабли представляли собой отличные неподвижные мишени. Главные башни «Хьюстона» и «Бойса» навели орудия на вражеский крейсер. [33]

Ожидая скорого грохота орудийной пальбы, экипажи обоих кораблей напряглись, с волнением готовясь к предстоящему бою.

Томительно тянулись нескончаемые минуты. Но ничего так и не произошло. Командир отряда адмирал Глассфорд почему-то не отдал приказа открыть огонь, и уступающие американцам в артиллерии вражеские корабли исчезли за горизонтом вместе с солнцем.

Двадцать второе января стало мрачным днем для Азиатского флота. Двигавшийся на соединение с «Марблхэдом» и несколькими кораблями из 29-й флотилии эсминцев для ночной атаки вражеских кораблей у Баликпапана крейсер «Бойс» наткнулся на не отмеченную на карте подводную скалу и пропорол корпус, после чего ему пришлось возвращаться для ремонта в Штаты. В тот же день неисправность в работе турбины снизила скорость «Марблхэда» до 15 узлов и помешала ему принять участие в первой наступательной операции той войны. Однако эсминцы продолжили путь и внесли свой вклад в волнующую победу в бою у Баликпапана, о котором будет рассказано во второй части данной книги.

Служившие на «Хьюстоне» матросы и офицеры, которым уже надоело сопровождать конвои и давно обрыдло слушать японские реляции о победах, с нетерпением дожидались возможности всыпать неприятелю по первое число. Такая возможность представилась им 4 февраля 1942 года. В то утро голландский легкий крейсер «Де Рейтер», лидер эсминцев «Тромп» и три эсминца вместе с «Хьюстоном», «Марблхэдом» и четырьмя американскими эсминцами шли на север по морю Флорес, дабы атаковать японские корабли поблизости от Макасарского пролива. Внезапно на ударные силы союзников обрушились пятьдесят четыре японских сухопутных бомбардировщика «Мицубиси-96». Самолеты противника сосредоточили свои удары на «Хьюстоне» и «Марблхэде». При отсутствии какой-либо воздушной поддержки единственной защитой кораблей были их зенитные орудия, и вот тогда-то и обнаружилось, что большинство 5-дюймовых снарядов «Хьюстона» не разрывается. [34]

Опыт столкновения с противником подействовал на всех крайне угнетающе. Бомбардировщики продолжали свои атаки более трех часов. Хотя три из них были сбиты, а еще несколько, вероятно, получили повреждения, когда самолеты наконец-то убрались, они оставили после себя смерть и разрушение.

Кормовая трехорудийная башня «Хьюстона» оказалась уничтожена прямым попаданием 500-фунтовой бомбы, которая также убила сорок восемь моряков из ее расчета и ранила пятьдесят. Кроме этого повреждения получил только «Марблхэд». Несколько попавших в корабль и разорвавшихся поблизости бомб убили тринадцать членов экипажа и ранили более тридцати. Из-за прочно заклиненного попаданием бомбы руля и серьезного затопления нижних палуб, вызвавшего опасный крен на нос, он мог управляться только с помощью машин. Ему удалось дотянуть до порта, но как боевой единице Азиатского флота «Марблхэду» пришел конец.

Оба корабля отступили в Чилачап{13} , где погибших похоронили, а серьезно раненных переправили в голландский госпиталь. После срочного ремонта «Марблхэду» приказали вернуться в Штаты, но «Хьюстон», кормовая 8-дюймовая башня которого уже не подлежала ремонту, оставили в зоне боевых действий, поскольку заменить его было нечем.

15 февраля «Хьюстон» снова сделался мишенью японских бомбардировщиков. В тот день он при поддержке американского эсминца «Пири» (DD-226) и австралийских корветов «Суон» и «Уорренго» конвоировал армейские транспорты «Мейгс», «Мауна Лоа», «Тулаги» и «Порт-Map» из Дарвина (Северная Австралия) в Купанг (остров Тимор). На этих транспортах перебрасывали американские и австралийские войска; американский контингент состоял из 147-го и 148-го дивизионов полевой артиллерии. Когда корабли находились всего в 150 милях от Дарвина, в районе, считавшемся безопасным в отношении вражеских самолетов, на конвой внезапно напал [35] японский бомбардировщик — четырехмоторный гидросамолет. Конвой сразу же запросил из Дарвина защиты истребителей, но, прежде чем подоспела подмога, японская летающая лодка сделала два безрезультатных бомбовых захода на «Хьюстон».

После второй атаки прибыл одинокий истребитель Р-40, и вражеский самолет живо удрал, поджав хвост, преследуемый по пятам истребителем. Оба самолета скрылись из виду, но яркая огненная вспышка на горизонте вкупе с густым черным дымом свидетельствовали, что как минимум один из них сбит. Р-40 не вернулся на базу — так же как и гидросамолет, о чем позже рассказал уцелевшим морякам с погибшего «Хьюстона» один японский офицер.

На следующий день конвой атаковали тридцать шесть двухмоторных бомбардировщиков наземного базирования. На этот раз, благодаря оставленным ушедшим «Бойсом» в его погребах боеприпасов 5-дюймовым зенитным снарядам, «Хьюстон» был лучше снаряжен для боя. Атаки продолжались больше часа и были сосредоточены на тяжелом крейсере, но благодаря эффективному зенитному огню корабля и умелому маневрированию его командира кэптена Альберта Рукса «Хьюстон» сумел расстроить все попытки бомбардировщиков пустить его ко дну.

Последняя в тот день воздушная атака, произведенная звеном из пяти самолетов, ранее уже потерявших одного из своих от огня зениток «Хьюстона», была направлена на безоружные транспортные суда. Заметив этот маневр, кэптен Рукс помчался на сближение с беспомощным конвоем. Защитная завеса из рвущихся снарядов, выставленная его пушками, которые одни только и могли достать высоко летящие самолеты, оказалась настолько эффективной, что бомбы упали рядом только с одним судном — «Мауна Лоа». Хотя транспорт получил лишь поверхностные повреждения, один человек у него на борту был убит, а еще один ранен осколками.

Когда бомбардировщики убрались, «Хьюстон» прошел вдоль всей колонны транспортов; сотни благодарных солдат, стоящих вдоль бортов, приветствовали его громким «ура». [36]

Вечером того же дня, когда стало известно, что японцы высадили крупные силы на Тиморе, верховное командование ABDA приказало конвою вернуться в Дарвин.

Во время боя экипаж «Хьюстона» был слишком занят, чтобы анализировать результаты своего зенитного огня, но, по утверждению наблюдателей с других кораблей, он сбил семь бомбардировщиков и повредил еще несколько. По возвращении в Дарвин старшина-рулевой транспорта «Мейгс» наведался на «Хьюстон» и доложил, что временами бешеная частота стрельбы крейсера создавала сплошную завесу пламени на его палубах, где стояли 5-дюймовые орудия. Как он сказал, во время боя командир крейсера стоял на мостике и кричал: «Глядите, как накрываются эти ублюдки!»

Когда «Хьюстон» 18 февраля вернулся в Дарвин, его команда с недобрым предчувствием узнала, что адмирал Харт заменен на посту командующего ВМФ ABDA вице-адмиралом Хельферихом — человеком, настроенным защищать Яву до последнего имеющегося в его распоряжении корабля. В то время как Харт говорил Руксу, что ни в коем случае больше не пошлет покалеченный «Хьюстон» в опасные воды к северу от Малайского барьера, первой директивой Хельфериха для американского крейсера стал приказ немедленно вернуться в Сурабаю. Хотя кэптен Рукс мог еще остаться на ночь в Дарвине, он решил выйти в море вечером 18-го числа. Решение это оказалось удачным, так как на следующее утро, с первыми лучами солнца, Дарвин подвергся внезапному массированному воздушному нападению. Японцы потопили почти все стоявшие в порту корабли, и, будь там «Хьюстон», то и он вполне мог бы найти там свой конец.

26 февраля к Яве двинулись две японские армады. Наиболее серьезная угроза исходила от соединения кораблей, приближающегося с северо-запада, которое угрожало добраться до острова через два-три дня после высадки первой группировки. По логике вещей, имелось мало (или вовсе никаких) оснований полагать, будто сильно уступающие в численности корабли морских сил ABDA смогут остановить хоть ту, хоть другую из атакующих групп, не говоря уж о том, чтобы отразить [37] налеты вражеских бомбардировщиков, беспрепятственно разгуливавших в небе Голландской Ост-Индии. Столкнувшись с таким невозможным неравенством в силах, осмотрительнее было бы увести все боевые корабли союзников за Малайский барьер, прежде чем японцы поймают их в капкан Яванского моря, закрыв немногие пути отхода в Индийский океан.

Однако Хельферих и не помышлял ни о чем подобном. Вместо этого он 27 января 1942 года выставил свой маленький флот против превосходящих сил врага, питая слабую надежду на то, что благодаря какому-то чуду из чудес его скудные силы смогут потопить достаточно транспортов, чтобы сорвать высадку в восточной части Явы.

Когда флот ABDA вышел на битву, входивший в тактическое командование контр-адмирал Королевского флота Нидерландов Карел Доорман предпочел проигнорировать проверенную практикой военно-морскую тактику и развернул свои силы неортодоксальным способом: английские эсминцы «Юпитер», «Электра» и «Энкаунтер» образовали дозорную линию в пяти милях впереди основной группы. Крейсера шли кильватерной колонной следом за флагманом адмирала Доормана, крейсером «Де Рейтер». С интервалами в 900 ярдов за флагманом следовали английский тяжелый крейсер «Эксетер», американский тяжелый крейсер «Хьюстон», австралийский легкий крейсер «Перт» и — последний в строю — голландский легкий крейсер «Ява». По левому борту от главной колонны шли голландские эсминцы «Кортенар» и «Витте де Вит». Американские эсминцы «Джон Д. Эдвардс» (DD-216), «Олден» (DD-211), «Пол Джонс» и «Джон Д. Форд» (DD-228) двигались кильватерной колонной за крейсерами. Такой ордер Доорман применил, несомненно, из-за пестрого характера своих сил. Ему сильно мешало отсутствие системы тактической связи и огромная разница в скорости и огневой мощи среди кораблей, номинально числившихся судами одного класса.

Согласно господствующей доктрине ему полагалось расположить свои силы группами по типам кораблей, предоставляя, [38] таким образом, каждой подыскивать подходящую дистанцию для калибра своих пушек и в то же время поддерживать друг друга. При таком боевом порядке «Хьюстон» и «Эксетер» с их более крупнокалиберными пушками располагались бы позади легких крейсеров союзников и за пределами досягаемости орудий японских легких крейсеров. А так американские эсминцы занимали бесполезную позицию в арьергарде вместо авангарда, где могли бы быть с выгодой применены их торпеды. То же относится и к голландским эсминцам, развернутым по левому борту от основной колонны.

Хотя подробный рассказ о сражениях в Яванском море и проливе Сунда можно будет найти в главе 19, посвященной тяжелому крейсеру «Хьюстон», следует дополнительно упомянуть определенные исторически важные моменты.

Прежде всего, что же на самом деле произошло в ходе весьма путаной и сумбурной битвы в Яванском море, точно узнать так никогда и не удастся. Сообщения союзников о составе японского флота расходятся между собой, но все согласны, что у японцев имелось по меньшей мере два тяжелых крейсера (по десять орудий главного калибра на каждом) и две флотилии эсминцев (шесть кораблей в одной и семь — в другой), возглавляемых в обоих случаях легкими крейсерами{14} . Японцы утверждают, что этим их силы и ограничивались. Однако некоторые сообщения союзников утверждают, что в боях также участвовали еще два тяжелых крейсера, несколько эсминцев и одна-две подводные лодки.

Компетентные наблюдатели союзников настаивают, что по меньшей мере два тяжелых крейсера получили повреждения, а некоторые сообщают, будто видели, как один из них утонул. Японцы не признают факта повреждений какого-либо из своих крейсеров. По утверждениям союзников, им удалось потопить три или даже четыре вражеских эсминца, тогда как [39] японцы заявляют, что повреждения получил всего лишь один эсминец — «Асагумо». Достоверно известно только одно — чуда, на которое надеялся адмирал Хельферих, не произошло и постигшая флот ABDA катастрофа означала падение не только Явы, но и всей Голландской Ост-Индии.

В ходе битвы в Яванском море японцы потопили легкие крейсера «Де Рейтер» и «Ява» и эсминец «Кортенар». Английские эсминцы «Электра» и «Юпитер» тоже пошли ко дну, а тяжелый крейсер «Эксетер» получил серьезные повреждения. «Хьюстон» и легкий крейсер «Перт» отошли в Таджунгприок (Ява) дозаправиться горючим перед попыткой проскочить в Индийский океан через пролив Сунда. Уцелевшие эсминцы и «Эксетер» вернулись в Сурабаю ждать приказаний. Позже «Эксетер», сопровождаемый британским эсминцем «Энкаунтер» и американским эсминцем «Поуп» (DD-225), попытался сбежать из Яванского моря в Индийский океан через пролив Сунда. Но японские силы 1 марта 1942 года перехватили и потопили все три корабля. В боевом рапорте коммандера{15} Генри Экклеса, командовавшего во время битвы в Яванском море эсминцем «Джон Д. Эдвардс», содержатся некоторые интересные наблюдения:

То, как управлялись и сражались USS «Хьюстон», HMS «Эксетер» и HMAS «Перт», делало честь лучшим традициям военных флотов Соединенных Штатов и Великобритании. Они постоянно вели частый и меткий огонь по врагу на дальней дистанции, которая только и делала эту схватку битвой. «Хьюстон» в критический момент попал во вражеский крейсер, причинив ему тяжелые повреждения... Английскими эсминцами правили решительно, смело и в высшей степени грамотно. Было очевидно, что ими командуют хладнокровные, компетентные и агрессивные офицеры. [40]

То, как сражался «Хьюстон», вступивший в бой с полностью выведенной из строя в ходе воздушной атаки 4 февраля башней №3, наступательный характер, в котором он все время вел бой с врагом, постоянно ведя меткий огонь, будет долго вдохновлять тех, кто его видел.

Голландцы сражались с непоколебимой смелостью и упрямой решимостью. Адмирал Доорман на «Де Рейтере» раз за разом возвращался атаковать, буквально выполняя приказ, отданный 26 февраля по радио морским командованием ABDA (вице-адмиралом Хельферихом): «Вы должны непрерывно атаковать, пока враг не будет уничтожен»... «Ява», хотя ее сильно превосходили в дальнобойности, а скорость у нее заметно снижали старые котлы, все время старалась сохранять свое место в строю и непрерывно стреляла всякий раз, когда ее орудия доставали до врага.

Сама же битва была трагическим комментарием к бесплодности попыток противодействовать могучему, решительному, хорошо оснащенному врагу с помощью примененных тогда скорых импровизаций{16} . Было очевидно, что у голландцев мало тактического опыта. Знание связи у них оставалось рудиментарным, они шли в бой, полагая, что спешно организованные, нескоординированные отряды кораблей трех флотов можно собрать и повести в крупное сражение после часового совещания. Всякий, кто не выходил в море с этой ударной силой, не в состоянии представить себе полнейшее [41] отсутствие у голландцев какого бы то ни было знания тактической организации и принципов действия сил как единого целого. Они были моряками-индивидуалистами и гили на смерть с мрачным знанием ждущей их судьбы. Союзные силы представляли собой немногим более чем колонну странных тактических групп, которые вступили в бой, имея лишь туманную общую директиву и никакой конкретной задачи{17} .

Как только «Хьюстон» и «Перт» прибыли в Таджунгприок, в нескольких милях к востоку от Батавии, командир «Перта» Гектор М. Л. Уоллер и кэптен Рукс вечером 28 февраля отправились за инструкциями в пункт связи английского флота в Батавии. Они поговорили по телефону со штабом верховного командования союзного флота в Бандунге, и их уведомили, что разведывательный самолет голландского флота не далее как в 15:00 того же дня доложил, что на десять часов хода в Зондском проливе нет никаких боевых кораблей японцев. Потому кораблям приказывали следовать через тот пролив в Чилачап, где адмирал Хельферих планировал собрать все свои оставшиеся корабли и продолжать драться.

Здесь следует заметить, что 26 февраля всего в 250 милях от западной части Явы был замечен огромный японский флот вторжения, состоящий из шестидесяти транспортов, одного авианосца, четырех тяжелых крейсеров, двух легких крейсеров и двадцати пяти эсминцев. С тех пор его больше не видели, и все попытки обнаружить эту армаду вновь ни к чему не привели. Но двум капитанам вообще даже не упомянули о существовании таких сил.

Царившая в штаб-квартире верховного командования союзного флота неразбериха и отсутствие скоординированных усилий достигали такого размаха, что командование армии, отлично знавшее о японском флоте вторжения, указало генерал-майору Шиллингу (из королевской армии Голландской [43] Ост-Индии), что следует ожидать скорой высадки десанта в западной части Явы. Однако, хотя штаб генерала Шиллинга находился в том же здании в Батавии, что и пункт связи английского флота, его не уведомили о стоящих в порту «Хьюстоне» и «Перте».

В 23:15 28 февраля 1942 года, когда корабли подошли к Зондскому проливу пораженные командиры «Хьюстона» и «Перта» внезапно очутились в самой гуще крупнейшей десантной операции, проводимой в этот день японцами в юго-западной части Тихого океана. Произошел жестокий неравный бой, и два крейсера почти целый час держались более чем стойко. Окруженные на ближней дистанции транспортами и военными кораблями, они взяли с врага тяжелую дань. Но время их обоих подходило к концу. В 00:20 «Перт» пошел ко дну, забрав с собой более половины своей команды, в том числе и одного из величайших героев австралийского флота кэптена Гектора Макдональда Лоза Уоллера, кавалера ордена «За безупречную службу» RAN{18} .

После гибели «Перта» «Хьюстон» продолжал бой, пока примерно в 00:35 1 марта, израсходовав боеприпасы, продырявленный торпедами и снарядами и с бушующими по всему кораблю неукротимыми пожарами, не скрылся под волнами Яванского моря. Погибло две трети экипажа, включая большинство его старших офицеров и доблестного командира, кэптена Альберта Рукса, которого посмертно наградили орденом Почета.

Победа над «Хьюстоном» и «Пертом» обошлась японцам недешево. Воды Бэнтамского залива, где происходила основная часть сражения, были усеяны спасшимися и обломками потопленных кораблей. Среди спасшихся находился и генерал-лейтенант Хитоси Имамура, командовавший десантными войсками японцев в западной части Явы.

Точное число кораблей на счету сражавшихся в ту ночь двух союзных крейсеров не удастся узнать никогда, но каждый [44] потопил свою долю врагов. Им, вне всяких сомнений, помогли в сумятице боя и ночной темноте сами японцы, которые в нескольких случаях ошибочно стреляли и выпускали торпеды по своим же кораблям.

Официально японцы признают следующие потери{19} :

«Сакура-мару»	Грузо-пассажирский	7170 т	Потоплен
«Такусима-мару»	Грузо-пассажирский	5975 т	Потоплен
«Хораи-мару»	Грузо-пассажирский	9192 т	Потоплен
«W-2» (типа «AM»)	Тральщик	—	Потоплен
«Цуруми»	Танкер	—	Поврежден
«Сикинами»	Эсминец	—	Поврежден
«Харукадзе»	Эсминец	—	Поврежден
«Асагумо»	Эсминец	—	Поврежден
«Кину»	Эсминец	—	Поврежден [45]

С другой стороны, тщательное изучение донесений моряков, спасшихся с союзных кораблей, дает веские основания считать, что крейсера также потопили по меньшей мере два японских эсминца, 18 000-тонный авиатранспорт, вооруженный как минимум шестью тяжелыми орудиями{20} , и три десантных катера.

После войны союзники обнаружили доклад, составленный японской торпедной школой, в котором утверждалось, что в ходе битвы в Зондском проливе по «Хьюстону» и «Перту» было выпушено восемьдесят семь торпед. В цель попали не более десяти из них. Следовательно, по водам, забитым японскими кораблями, носилось по меньшей мере семьдесят семь промахнувшихся торпед. Трудно усомниться, что некоторые из них нанесли повреждения собственным силам.

Среди встречных утверждений, которые никогда нельзя будет доказать или опровергнуть, есть и статья, написанная австралийским журналистом Тедом Шилом и опубликованная в «Хьюстон Пост» от 26 февраля 1967 года. Шил писал, что один спасшийся старший офицер с «Перта» рассказал ему, как в плену его пытали, поскольку японский офицер хотя и признавал, что потоплено пятнадцать японских кораблей, отказывался поверить, что в бою участвовало только два крейсера союзников.

3. Подводные лодки

Главную ударную силу Азиатского флота составляли его подводные лодки. Этот отряд из двадцати девяти лодок под [47] командованием кэптена Джона Уилкса и с экипажами из ветеранов-подводников был отлично подготовлен к боевым действиям. Еще за несколько недель до начала войны отряд действовал в условиях, максимально приближенных к боевым, и когда она разразилась, подводный флот не был захвачен врасплох. Но матросам и офицерам этого флота было суждено испытать жестокие разочарования, так как они вышли в море с торпедами, которые уходили глубже, чем было задано, а их взрыватели чаще всего не срабатывали, о чем никто понятия не имел.

Самыми грозными из тех подводных лодок были двадцать три современные субмарины флотского типа. Длиной с футбольное поле, они могли развивать скорость в 20 узлов в надводном положении и более 10 узлов — в подводном. Они обладали радиусом действия в 12 000 миль и погружались на глубину свыше 250 футов{21} . Их главное вооружение состояло из восьми 21-дюймовых торпедных аппаратов и одной 3-дюймовой палубной пушки.

Составлявшие остальной подводный флот шесть подводных лодок типа «S» были поменьше и постарше субмарин флотского типа; их построили в десятилетие после окончания Первой мировой войны. Спроектированные в основном для оборонительных целей, а не для дальних дозоров, внезапно навязанных им потребностями этой войны, они отличались теснотой жилых отсеков, и места для хранения припасов на них остро не хватало. У этих лодок хватало силенок развивать скорость 14 узлов в надводном положении и примерно 10 — в подводном. В отличие от подводных лодок флотского типа, система кондиционирования воздуха в лодках типа «S» отсутствовала, поэтому во время длительных погружений в тропических водах их экипажи сильно страдали от нечистого воздуха и изнуряющей жары. Хотя их и прозвали «хрюшками»{22} , эти [48] старые подводные лодки, имевшие на вооружении всего четыре торпедных аппарата и 4-дюймовую палубную пушку, показали себя сильным, достойным оружием подводной войны. Одна из них даже отличилась тем, что стала первой американской субмариной, потопившей вражеский эсминец. Это произошло близ порта Макасар на южном побережье Сулавеси ночью 8 февраля 1942 года, когда S-37 под командованием лейтенанта Джеймса Демпси торпедировала 1900-тонный японский эсминец «Нацусио»{23} .

Поддержку субмаринам Азиатского флота оказывали плавбазы «Холланд», «Отус» и «Канопус», а также спасательное судно подводных лодок «Пиджин» (ASR-6). Эти плавучие базы, имевшие на борту хорошо оборудованные мастерские и высококлассных специалистов, могли отремонтировать или изготовить практически все, имеющее хоть какое-то отношение к подводным лодкам. На этих кораблях возили запчасти, торпеды, горючее, продовольствие, одежду и другие припасы. Их команды, работающие по принципу «будет сделано!», трудились долго и усердно, стремясь дать своим собратьям-подводникам возможность сражаться. Будь их изобретательные усилия сколь-нибудь отличными от героических, действия подводных лодок Азиатского флота в первые месяцы войны шли бы совсем по-другому.

У адмирала Харта не хватало надводных кораблей, чтобы бросить вызов огромной военной мощи японского флота. Поэтому планировалось, что в случае войны все надводные суда, какие у него имелись, будут сразу же отведены к Малайскому барьеру, где они должны были дожидаться подкреплений со стороны Тихоокеанского флота С другой стороны, имевшиеся в распоряжении Харта двадцать девять подводных лодок теоретически могли сделать любое нападение на Филиппины с моря весьма дорогостоящим предприятием. Соответственно, они должны были по-прежнему базироваться в Маниле и помогать оборонять Филиппины. [49]

В тот день, когда японские самолеты нанесли удар по Перл-Харбору, пять подводных лодок флотского типа и четыре подводные лодки типа «S» направлялись к назначенным стоянкам с боевыми торпедами на борту. Две подводные лодки флотского типа проходили ремонт на военной судоверфи Кавите, а остальные восемнадцать лодок, гнездившиеся рядом со своими плавбазами в Манильской бухте, готовились к боям. Новость о нападении японцев подхлестнула и так уже лихорадочные усилия развести подводные лодки по базам, и через несколько часов подводные лодки Азиатского флота начали выходить в море.

Так как дальневосточную авиацию генерала Макартура японцы почти полностью уничтожили в первые два дня войны, Филиппины лежали совершенно беспомощные перед боевыми самолетами противника. На третий день войны, 10 декабря 1941 года, вражеские бомбардировщики беспрепятственно разнесли в клочья расположенную напротив Манилы по другую сторону бухты военную судоверфь Кавите. В тот момент там ремонтировались две субмарины флотского типа — «Силайон» (SS-195) и «Сидрэгон» (SS-194). «Силайон» затонул в результате прямого попадания нескольких бомб, но стоявший рядом с ним «Сидрэгон» каким-то чудом избежал серьезных повреждений. Потеря единственной крупной судоремонтной базы флота западнее Гонолулу заставила подводные лодки Азиатского флота полагаться исключительно на свои плавбазы.

Было очевидно, что без наличия или хотя бы перспективы воздушной защиты угроза воздушной атаки висела над всеми кораблями в Филиппинских водах. И поэтому Харт вечером 10 декабря приказал плавбазам «Холланд» и «Отус» идти в Голландскую Ост-Индию — с целью поместить эти незаменимые суда за пределы досягаемости вражеских бомбардировщиков. В Маниле для обеспечения минимального обслуживания возвращавшихся из боевых походов подводных лодок остались только «Канопус» и «Пиджин».

Несмотря на столь внезапно навязанные ему неблагоприятные условия ведения боевых действий, Харт твердо решил [50] как можно дольше действовать из Манилы с помощью своих подводных лодок и разведывательных гидросамолетов дальнего радиуса действия. Однако подводные лодки, рассеянные на таком широком пространстве, были не в состоянии перехватить массированные японские силы вторжения, которые начали потихоньку стягиваться к Филиппинам еще до того, как началась война. И с каждым днем они оказывались все в более невыгодном положении из-за отсутствия воздушной разведки для помощи в поисках вражеских конвоев. 10-е патрульное крыло, потеряв за первые четыре дня войны 11 из 24 гидросамолетов PBY, 13 декабря отступило в Голландскую Ост-Индию. Тяжелое положение подводных лодок усугублялось и постоянным присутствием в воздухе японских военных самолетов, которые еще больше ограничивали их поиск, вынуждая оставаться в дневное время под водой.

В первые две недели войны, когда подводные лодки Харта настигали вражеские суда, их командиры атаковали неприятеля с большим умением и смелостью. Раз за разом они стреляли в упор по выбранным целям — но только для того, чтобы увидеть, как их торпеды взрываются раньше времени или вообще не взрываются. Бывали случаи, когда подводники ошеломленно наблюдали, как их торпеды безвредно отскакивали от бортов намеченных жертв. За подобные попытки их неизменно наказывали глубинными бомбами вражеские эсминцы. Поэтому не стоит удивляться тому, что к 24 декабря японские войска высадились в пяти местах на Лусоне и в одном — на Минданао, встретив не больше затруднений, чем если бы проводили генеральную репетицию десанта на дружественной территории.

Утром 24 декабря, когда японские войска с трех сторон двигались на Манилу, а воздушные налеты становились все более частыми, Макартур решил уберечь столицу Филиппин от полного разрушения, объявив ее начиная с полуночи «открытым городом». Харт, не уведомленный о подобном неожиданном шаге, сильно поразился, узнав, что у него осталось менее четырнадцати часов для закрытия штаб-квартиры и вывода из Манилы всех сил флота. [51]

Такой поворот событий указывал на не очень-то сердечные отношения между командующими армией и флотом на Дальнем Востоке. Макартур, относившийся к Азиатскому флоту с откровенным пренебрежением, действовал в основном сам по себе и явно ничуть не стремился к сотрудничеству со своими коллегами по флоту. Как позже писал Харт:

23 декабря CinCAF (Главнокомандующий Азиатским флотом) увидел копию сообщения USAFFE (Вооруженные силы Соединенных Штатов на Дальнем Востоке), которое уведомляло о скором отступлении всех вооруженных сил на полуостров Батаан и (остров) Коррехидор. На следующее утро он получил уже точные сведения, что данное передвижение войск идет полным ходом, а правительство и GHQ (Главная штаб-квартира) USAFFE в тот же день перебираются на Коррехидор и что Манила объявляется открытым городом, лишенным всяких боевых частей. Такая возможность вообще-то предусматривалась, но столь скорое ее наступление оказалось сюрпризом — равно как и то, что с момента начала войны ни официально, ни неофициально не упоминалось ни о каком подобном шаге. Мы сразу же приступили к выводу «Канопуса» и других баз подводных лодок из Манильского порта и перемещению всей подобной деятельности в Маривелес и на Коррехидор{24} .

Этот поспешный шаг нанес тяжелый удар руководству подводными лодками. Он дезорганизовал план действий и заставил бросить практически все запчасти для подводных лодок типа «S» и много с большим трудом доставленных торпед Mark-14 для подводных лодок флотского типа, хранившихся в Маниле и ее окрестностях. Потеря этих торпед привела к их нехватке, которая сильно сковала действия подводных лодок на последующие полтора года. В ходе безумного кавардака с эвакуацией города пропало также и оборудование штабных средств связи. [52]

«На совещании всего состава, — писал адмирал Харт, — было решено, что подводные лодки будут и дальше действовать, базируясь вМанильской бухте, и продолжать свои действия, сколько возможно. Было трудно решить, следует ли CinСАР также перенести свой командный пункт на Коррехидор или же надо допустить вероятность того, что в недалеком будущем подводным лодкам придется перебазироваться еще дальше на юг, — и махнуть одним прыжком сразу в Голландскую Ост-Индию. Выбрали именно последнюю альтернативу»{25} .

На Рождество 1941 года главнокомандующий Азиатским флотом передал командование всей оставшейся деятельностью флота на Филиппинах контр-адмиралу Френсису Рокуэллу, штаб которого перебрался из развалин военной судоверфи Кавите в туннели на Коррехидоре. С целью свести к минимуму время когда он будет «вне боя», Харт планировал отправиться в Сурабаю после заката на одном из PBY 10-го патрульного крыла. Однако утром того дня японские пилоты обнаружили укрытый гидросамолет и уничтожили его. К счастью, под рукой имелась еще подводная лодка типа «Р» — «Шарк» (SS-174). Примерно в 21:00 Харт и его группа отправились на лодке в плавание, которое продолжалось семь дней — вместо планируемых двадцати четырех часов.

Прежде чем покинуть Манилу, Харт произвел несколько важных изменений в штабной структуре подчиненного Азиатскому командованию отряда подводных лодок. Изменения эти вращались вокруг коммандера Джона Уилкса, В качестве командующего 14-м дивизионом подводных лодок Уилкс с шестью подводными лодками типа «Перч» прибыл на базу осенью 1939 года, чтобы принять командование над 5-й эскадрой подводных лодок. Тогда же Азиатскому флоту придали шесть подводных лодок типа «S» и базы «Канопус» и «Пиджин». Их подчинили Уилксу. Через год силы 5-й эскадры увеличились, [53] когда в Манилу прибыл «Шарк» и четыре других флотских подводных лодки типа «Сидрэгон».

Наращивание сил до одиннадцати подводных лодок флотского типа создало сложности с профилактическим ремонтом, снабжением, местами стоянок и базовой поддержкой, которых не мог решить «Канопус», служивший в основном лишь плавбазой подводных лодок типа «S». В запоздалой попытке исправить это положение министерство ВМФ наконец-то ответило на настойчивые просьбы Харта, купив торговое судно «Фред Моррис» для переоснащения его в плавбазу. Хотя 19 марта 1941 года это судно было подготовлено к плаванию в качестве USS «Отус», к началу войны его переоснащение на военной судоверфи Кавите еще далеко не завершилось. Еще больше укрепило отряд подводных лодок Азиатского флота прибытие в ноябре 1941 года 2-й эскадры подводных лодок под командованием кэптена Уолтера Дойла. Эта эскадра могла похвалиться двенадцатью подводными лодками флотского типа и плавбазой «Холланд».

В интересах большей эффективности 1 декабря 2-я и 5-я эскадры подводных лодок были расформированы и объединены в 20-ю эскадру подводных лодок под командованием кэптена Дойла. На этом этапе развития событий завершившему свою службу в Азиатском флоте Уилксу приказали вернуться в Соединенные Штаты. Однако адмирал Харт задержал его в Маниле, мотивировав это очень просто — «на всякий случай»{26} .

Предвиденный Хартом «всякий случай» явно произошел, так как 9 декабря 1941 года — через два дня после катастрофы в Перл-Харборе — он восстановил Уилкса, произведенного недавно в кэптены, в качестве командующего отрядом подводных лодок Азиатского флота, одновременно переведя Дойла в Сурабаю с приказом подготовить для подводных лодок альтернативный командный пункт. Доклад Харта объясняет, что он произвел эту внезапную смену командования «ввиду [54] его (Уилкса) опыта и знакомства со степенью боеготовности кораблей — и его блестящих способностей, в том числе и здоровья»{27} . С развитием событий стало ясно, что кто бы ни был назначен командиром отряда подводных лодок Азиатского флота, это не составило бы большой разницы, поскольку уровень полномочий обладателя этой должности так и не был четко определен. Харт, сперва как главнокомандующий Азиатского флота, а потом как командующий военно-морскими силами ABDA, спускал столь конкретные операционные директивы, что у командира подводных сил практически не имелось никаких возможностей для проявления инициативы и гибкости при их исполнении или интерпретации.

С целью уберечь верхний эшелон командования подводным лодками от истребления противником было решено разделить его на оперативный штаб под командованием кэптена Уилкса и административный штаб под руководством кэптена Джеймса Файфа. Оба штаба были организованы так, чтобы работать, если понадобится, как независимые оперативно-административные единицы.

Примерно двенадцатого декабря было решено, что Сурабая, порт которой был битком набит кораблями союзников, не могла действенно использоваться для обслуживания подводных лодок, и плавбазу «Холланд» отправили в Дарвин, где она должна была по плану заложить базу обслуживания.

В полночь, на следующий день после Рождества, Файф и его штаб поднялись на борт подводной лодки «Сивульф» (SS-197) и отбыли с Коррехидора в Дарвин, дабы устроить штаб-квартиру на борту «Холланда».

Свой первый воздушный налет Коррехидор пережил 29 декабря 1941 года, когда, по оценке наблюдателей, 340 самолетов свыше трех часов бомбили эту «скалу» и причинили немало повреждений. Хотя трехдюймовые зенитные пушки [55] защитников острова и сбили несколько вражеских самолетов, внезапно стало очевидно, что из-за их малого калибра и ограниченной дальнобойности они не могли действенно защитить остров-крепость и ее окружение от воздушных налетов.

В тот же день подвергся атаке и «Канопус», стоявший под камуфляжной сеткой близ берега в бухте Маривелес, в нескольких милях к северу от Коррехидора Хотя там на близлежащих холмах и стояли трехдюймовые зенитки, они оказались не более эффективными, чем на Коррехидоре. В результате плавбаза получила серьезные повреждения от одного прямого попадания бомбы и нескольких, разорвавшихся рядом.

Этот налет, предвещающий в будущем еще более мрачные времена, подчеркнул, сколь бессмысленно и опасно пытаться проводить операции подводного флота, базируясь на Манильскую бухту, и принятое вскоре решение прекратить их никого не удивило. Той же ночью подводным лодкам Азиатского флота передали по радио приказ — по завершении боевых походов направляться к Малайскому барьеру. Последней район Манилы покинула подводная лодка «Суордфиш». Она отбыла в Сурабаю 31 декабря с Уилксом и его оперативным штабом на борту.

Время для бегства надводных кораблей уже истекло, потому «Пиджин» и «Канопус», любовно называемый подводниками «Старая леди», остались на месте. Они были затоплены своими командами, когда пали Батаан и Коррехидор. Их доблестные экипажи либо погибли, либо попали в плен.

К концу декабря военное министерство и министерство ВМФ США решили, что Дарвин потенциально может стать весьма значительной базой. Поскольку находился он в 1200 морских милях к востоку от Сурабаи, то обеспечивал более надежное убежище от вражеских атак. И потому командующий 5-м оперативным соединением контр-адмирал Глассфорд приказал не развернутым иначе вспомогательным судам Азиатского флота, таким как плавбазы гидросамолетов «Уильям Б. Престон» (AVD-7) и «Чайлдс» (AVD-1), идти в Дарвин.

Для военно-морской базы Дарвин подходил на редкость плохо. Там имелась небольшая база австралийского флота, HMAS [56] «Мелвилл»{28} , но ближайшие сколько-нибудь приличные судоремонтные мастерские находились в южной Австралии — примерно в 1800 милях от Дарвина. Хотя порт Дарвина и глубоководный, он страдает от приливов 24-футовой высоты, а вход в него уязвим для минирования. Какие-либо железные дороги проходили не ближе чем в нескольких сотнях миль от порта, а обычные дороги были в лучшем случае примитивными. Снабжение в нужных количествах могло обеспечиваться только по морю. Защита со стороны истребителей отсутствовала напрочь, так как большая часть австралийских военно-воздушных сил воевала в Африке, Великобритании и Сингапуре, а те немногие американские боевые самолеты, какие удалось наскрести, пытались добраться до осажденной Явы, делая в Дарвине лишь промежуточную посадку, но не базируясь здесь.

Большая часть из 600 жителей Дарвина бежала в более безопасные края, оставив после себя опустевшие улицы и заколоченные досками витрины магазинов. Поджаривавшее этот городишко солнце могло внезапно скрыться за тучами, и тогда на улицы обрушивался проливной дождь. Но самое худшее — с точки зрения американских моряков — было в том, что отсутствие экспедиторских контор приводило к острой нехватке пива и спиртного, и ни о каких развлечениях, кроме нечастого софтбола{29} , даже думать не приходилось.

Уилкс прибыл в Сурабаю 7 января 1942 года и сразу же устроил свой штаб во флотской штаб-квартире Харта — в большом доме на окраине города. Примерно в то же время Файф и его административный штаб прибыли в Дарвин.

В нормальные времена Сурабая с ее хорошо укрытым портом, изобилием мест для стоянок судов, плавучим сухим доком и хорошо оборудованными мастерскими сделалась бы превосходной базой для подводных лодок. Но теперешние [57] времена были далеко не нормальными. Порт Сурабаи изнемогал под бременем военных судов союзников и торговых кораблей под многими флагами. Мест для стоянок сильно не хватало. Ремонтные мастерские совершенно не справлялись со свалившейся на них нагрузкой. А так как плавбазы «Холланд» и «Огус» стояли в Дарвине, то запчасти для подводных лодок достать было негде. Не знакомые с американской техникой и скованные языковым барьером голландские техники и индонезийские механики мало чем могли помочь, и возвращавшимся из тяжелых боевых походов подводникам приходилось забыть о крайне необходимом отдыхе и заниматься подготовкой своих лодок к новым заданиям. К тому же, сколь бы невероятным ни могло это показаться, голландцы не работали на военных судоверфях по выходным!

По плану предполагалось базировать треть подводных лодок в Дарвине и периодически сменять их лодками, базирующимися в Сурабае, но совершенная непригодность австралийского порта обрекла эту спешно состряпанную идею еще до начала ее материализации. В охватывающем последнюю часть января 1942 года отчете Харта заявляется: «Отправка всех крупных вспомогательных судов в самый Дарвин оказалась ошибкой, потому что это сильно удалило их от центра тяжести операций наших кораблей, для обслуживания которых они, собственно, и предназначались»{30} . И потому 20 января он дал указание всем вспомогательным судам флота по завершении тех дел, какими они в данное время занимались, перебраться из Дарвина в Чилачап.

Когда «Холланд» и «Отус» прибыли 10 февраля к берегам Явы, как сам порт Чиличап, так и узкий, длинный и извилистый пролив, ведущий к нему из Индийского океана, были забиты кораблями всех видов. Среди кораблей Азиатского флота там присутствовали «Блэк Хаук» и «Марблхэд»; последний получил серьезные повреждения от бомб в ходе произошедшего шестью днями ранее сражения в море Флорес. В Чилачапе [58] имелся небольшой плавучий сухой док, но в остальном попытки использовать его в качестве судоремонтной базы флота сильно напоминали фарс, и запоздалое прибытие плавбаз мало способствовало разрешению проблем с ремонтом потрепанных в боях кораблей Азиатского флота, особенно подводных лодок.

Кроме того, небольшие военно-воздушные силы ABDA были почти полностью уничтожены, над Явой беспрепятственно разбойничали японские самолеты, и все понимали, что одна серия бомб, точно ударивших по кораблю в узком проливе, может запереть в порту все остальные.

Вскоре по прибытии в Чилачап в связи с отсутствием других подходящих кораблей «Отус» получил крайне необычное задание — сопровождать покалеченный в боях «Марблхэд» в почти 4000-мильном переходе до Тринкомали на острове Цейлон. Слабо вооруженный и не способный защитить сопровождаемый корабль, «Отус» должен был спасти уцелевших в случае, если временные пластыри крейсера не выдержат напора и тот пойдет ко дну. Так как портовые мастерские в Сурабае разрушались ежедневными воздушными налетами, а район считался небезопасным для подводных лодок, для обслуживания субмарин Азиатского флота оставался только «Холланд».

18 февраля японские войска беспрепятственно высадились на острове Бали, получив доступ к аэродромам, с которых их самолеты могли легко добираться до Сурабаи и Чилачапа. На следующий день 188 авианосных пикирующих бомбардировщиков и истребителей в сопровождении 54 бомбардировщиков сухопутного базирования стерли с лица земли почти весь Дарвин и его невеликие базовые мощности. Практически все корабли в порту либо пошли ко дну, либо получили повреждения. Опасаясь подобного налета на Чилачап, Глассфорд приказал незаменимым плавбазам «Холланд» (с Файфом и его административным штабом на борту) и «Блэк Хаук» идти в порты Южной Австралии. Сопровождали их эсминцы «Баркер» и «Балмер», оба были повреждены 15 февраля близ побережья Суматры близкими разрывами бомб. Охраняли эти [59] корабли в походе подводные лодки «Стингрей» (SS-186) и «Старджон» (SS-187).

К 26 февраля стало известно, что к Яве направляются по меньшей мере два вражеских флота вторжения. Воздушные налеты усилились, и союзники, у которых осталось всего двадцать восемь разнородных боевых самолетов, были бессильны отбить их.

Когда столица острова оказалась на грани катастрофы, командование ABDA было распущено и всю ответственность за оборону Явы приняли на себя голландцы — вместе с немногочисленными имевшимися частями войск союзников.

Теперь командующий отрядом подводных лодок Джон Уилкс, лодки которого больше не действовали с баз в Голландской Ост-Индии, стал здесь лишним. Назначенный командующим военно-морскими силами на юго-западе Тихого океана и временно произведенный в вице-адмиралы Глассфорд приказал ему выбираться с Явы, пока еще есть возможность. На следующий день Уилкс и его штаб покинули Чилачап на борту подводных лодок «Спирфиш», «Сарго» и «Сидрэгон», направляясь к своей новой штаб-квартире в Австралии.

Адмирал Харт поддерживал строгий контроль над использованием подводных лодок своего флота с первого дня войны до 14 февраля 1942 года, когда он сложил с себя командование флотом ABDA и вернулся в Соединенные Штаты. Его решение развернуть свои подводные лодки в первую очередь для обороны тех пунктов, где ожидались неприятельские десанты, не совпадало с мнением многих подводников. На их взгляд, патрулирование в небогатых возможными целями районах для перехвата десантных соединений, которые могли бы там появиться, а могли бы и не появиться, было напрасной тратой времени и сил. По мнению подводников, было бы более продуктивно вести подводную войну в богатых целями районах — таких как окрестности главных баз и портов, одновременно нарушая вражеские коммуникации. В какой-то степени это делалось, но как гласит отчет Харта, лишь «постольку, [60] поскольку это позволяло число имеющихся в наличии (подводных лодок)»{31} .

План Харта вполне мог бы оказаться действенным. Однако он зависел от точности заблаговременно поступившей информации, а в те начальные месяцы войны он никогда не имел адекватной воздушной разведки. А основываясь на той немногочисленной информации, какую Харт все же получал и часть которой оказывалась неверна, ему приходилось лишь гадать, где и когда враг может нанести следующий удар. В результате подводным лодкам не удалось сорвать или хотя бы серьезно затруднить ни одного японского десанта — потому что они, как ни грустно об этом говорить, обычно прибывали на место лишь после того как высадка уже завершилась.

С начала войны и до падения Явы подводные лодки Азиатского флота приходилось чересчур долго держать в море. Для субмарин флотского типа было обычным делом уходить в поход на целых пятьдесят дней — в то время как подводным лодкам типа «S», не располагавшим системами кондиционирования воздуха, приходилось терпеть жару тропических морей по тридцать-сорок дней кряду. По словам Харта, «многие из боевых походов продолжались намного дольше, чем намечалось, потому что в столь многих случаях при возвращении на базу подводным лодкам приходилось изменять маршрут с целью усиления противодействия наступлению неприятеля». И далее он замечает: «Однако было обнаружено, что несмотря на очень большие тяготы и долго длящиеся периоды напряжения, моряки переносили это на удивление хорошо. Многие были по возвращении в довольно плохой форме, но оправлялись после очень короткого отдыха»{32} .

Начиная с января 1942 года некоторые подводные лодки флотского типа отвлекались от боевых походов для транспортировки срочно понадобившихся припасов (главным образом трехдюймовых зенитных снарядов и пулеметных патронов) [61] на Коррехидор. Это было необходимо, потому что надводные суда не могли пробиться сквозь японскую блокаду. На обратном пути эти подводные лодки эвакуировали важных людей, чье присутствие не оказывало существенного влияния на оборону «скалы» — таких как военные летчики, квалифицированные техники и гражданские чиновники. Кроме того, они вывозили запчасти для подводных лодок, радиооборудование и торпеды. Например, 20 февраля 1942 года лейтенант-коммандер погрузил на свою подводную лодку «Суордфиш» тринадцать торпед и эвакуировал президента Филиппин Мануэля Кэсона с семьей, вице-президента Серхио Осменью и пятерых высокопоставленных членов администрации, вывезя их в Сан-Хосе (на острове Панай, Филиппины). После чего «Суордфиш» сразу же опять вернулся на Коррехидор и эвакуировал оттуда американского верховного комиссара Филиппин Френсиса Сэйра со свитой из одиннадцати человек, а также пятерых военнослужащих ВМФ. Пассажиров вывезли во Фримантл (Австралия).

Первые три месяца войны на Тихом океане будут до конца дней преследовать подводников Азиатского флота в кошмарных снах. Со времени нападения на Перл-Харбор и до падения Явы, которое привело к роспуску Азиатского флота, они выпустили по меньшей мере 223 торпеды примерно по 97 вражеским судам, но добились лишь 11 подтвержденных потоплений{33} . И поэтому не приходится удивляться, что униженные командиры подводных лодок начали сомневаться в своей компетентности и квалифицированности своих команд. В свою очередь, экипажи лодок, зная, что на них вины нет, испытывали сомнения в способностях своих командиров. Таким образом напряжение, вызванное долгими опасными походами, завершалось неоднократными необъяснимыми неудачами [62] и побуждало некоторых разочарованных и сильно удрученных командиров подводных лодок просить командование о замене.

Компетентным подводникам не понадобилось много времени для того, чтобы понять, что стреляют они дефектными торпедами, и они доложили о своей озабоченности руководству. Однако убедить высшее командование оказалось не так-то просто. ВМФ потребовалось два года, чтобы признать наличие проблем и исправить их. К тому времени это уже не могло спасти карьеру многих многообещающих морских офицеров, а многие японские корабли, которым полагалось бы ржаветь на дне океана, продолжали разгуливать по морям.

За этот период отряд подводных лодок Азиатского флота понес следующие потери:

— 10 декабря 1941 года подводная лодка «Силайон» под командованием лейтенант-коммандера Ричарда Воуга была потоплена во время бомбардировки военной судоверфи Кавите. Погибло четыре человека в машинном отделении.

— 20 января 1942 года подводная лодка S-36 под командованием лейтенанта Джона Макнайта-младшего пересекала ночью Макасарский пролив и, столкнувшись с сильными, непредсказуемыми течениями, напоролась на скрытый риф Така-Баканг. Не сумев сняться с мели, она была затоплена экипажем Команду удалось спасти.

— 11 февраля 1942 года японские корабли забросали глубинными бомбами и потопили близ Менадо (Северное Борнео) подводную лодку «Шарк» под командованием лейтенант-коммандера Луиса Шейна-младшего. Весь экипаж погиб. «Шарк» стала первой американской подводной лодкой, потопленной на Тихом океане надводными силами.

— 3 марта 1942 года подводная лодка «Перч» (SS-176) под командованием лейтенант-коммандера Дэвида Херта после того, как ее несколько дней упорно преследовали глубинными бомбами, оказалась не в состоянии погрузиться и под огнем врага была затоплена экипажем. Вся [63] команда попала в плен. За проведенные в плену три с половиной года девять подводников умерли, но пятьдесят три, в том числе и Херт, пережили это тяжкое испытание.

6 апреля 1942 года плавучая база «Канопус» под командованием коммандера Эрла Сэккета, отбывшая в район Манилы для обслуживания подводных лодок, была затоплена экипажем при падении Батаана. Сэккет и еще несколько человек были эвакуированы на подводной лодке в Австралию, но остальные члены команды сражались, обороняя Коррехидор, и либо погибли, либо попали в плен к японцам.

4 мая спасательное судно подводных лодок «Пиджин» было потоплено у Коррехидора без потерь в личном составе. Во время бомбежки 10 декабря 1941 года военной судоверфи Кавите, когда им командовал лейтенант Ричард Хоз, оно спасло тральщик «Биттерн» (АМ-36) и подводную лодку «Сидрэгон», отбуксировав оба покалеченных корабля подальше от охваченного пожаром района доков. За свои героические усилия Хоз был награжден «Крестом ВМФ», а «Пиджин» стал первым кораблем, получившим благодарность президента{34} . 5 января 1942 года лейтенант Хоз сдал командование кораблем лейтенант-коммандеру Фрэнку Дэвису и был эвакуирован в Австралию. Под командованием Дэвиса «Пиджин» удостоился вторичной благодарности президента за ревностное исполнение долга под беспощадными бомбежками и артиллерийским огнем. Его экипаж, подобно многим другим военным морякам, влился в ряды береговой обороны Коррехидора и сражался до печального конца. Некоторым из них удалось выжить в плену у японцев, но Дэвиса в их числе не оказалось. [64]

4. Эсминцы

Азиатский флот США располагал всего тринадцатью эсминцами, с которыми он должен был защищать конвои, прикрывать крейсера, охотиться за японскими подводными лодками, топить японские транспорты и бороться с превосходящими силами противника. Эта непомерно большая задача легла на плечи 29-й миноносной эскадры под командованием кэптена Герберта Уайли, широкий командирский флаг которого развевался на мачте «Пола Джонса». Двенадцать других кораблей под его командованием делились поровну на 57-й, 58-й и 59-й дивизионы.

Как отмечал адмирал Харт, его построенные в 1917–1918 годах эсминцы были уже «в возрасте, достаточном для голосования»{35} . Одни из последних в некогда длинном списке кораблей подобного образца, они повидали на своем веку многое — в том числе и то, как их сверстников пускали на слом, выводили из состава действующего флота в резерв или передавали англичанам по программе ленд-лиза{36} . Их отличительными чертами являлись гладкие верхние палубы без полубаков и полуютов, а также четыре высоких дымовых трубы, из-за которых их часто называли «четырехтрубниками». Стандартное водоизмещение этих кораблей в среднем составляло около 1200 тонн, длина — 314 футов, а наивысшая скорость — 32 узла. Вооружение их состояло из четырех трехтрубных торпедных аппаратов, четырех 4-дюймовых палубных орудий, одной 3-дюймовой зенитки образца 1916 года и нескольких разнородных [65] пулеметов. Располагали они и аппаратурой для обнаружения подводных лодок, но не имели никаких радаров, а их торпеды (сплошь устаревшей модели) отличались невысокой скоростью и небольшим разрывным зарядом. Словом, эсминцы 29-й эскадры не только несли неадекватное вооружение для современной морской войны, но и крайне нуждались в капитальном ремонте.

На тропическом солнце палубы эсминцев раскалялись, как сковородки, а во внутренних помещениях, лишенных систем кондиционирования воздуха, жара стояла, как в духовке. Даже на морях с умеренным климатом эти корабли гарцевали под действием килевой и бортовой качки, как мустанги на родео, из-за чего становилось трудно, а зачастую и невозможно приготовить пищу — не говоря уже о том, что не оказаться за бортом после обеда она могла, только если едок обладал чугунным желудком. Да, эти отважные маленькие «жестянки» порядком устарели — но плавали на них твердые как кремень ветераны с Китайской базы. Даже под свалившимися на них тяготами, невзирая на страшное неравенство в силах, они со свирепой решимостью и доблестной энергией дрались все эти три героических месяца — вплоть до того момента, когда Азиатский флот перестал существовать.

Ветры войны уже задували с ураганной силой, когда 24 ноября 1941 года эсминцам 29-й эскадры, как и другим кораблям Азиатского флота, приказали осуществить стратегическое развертывание. Плавбазу «Блэк Хаук» (AD-9) и эсминцы «Уиппл» (DD-217), «Олден», «Джон Д. Эдвардс» (DD-216) и «Эдсолл» (DD-219) отправили в Баликпапан (Восточное Борнео), а крейсер «Марблхэд» и эсминцы «Пол Джонс», «Стюарт» (DD-224), «Баркер», «Балмер» (DD-222) и «Паррот» (DD-218) — в порт Таракан (у северо-восточного Калимантана). Командующим этими соединениями дали инструкции идти в богатые нефтью порты за топливом, но «организовать затруднения» с возможностью кораблей принять груз — проще говоря, застрять там подольше.

На военной судоверфи Кавите в то время проходили ремонт эсминцы «Пири» и «Пилсбери» (DD-227), получившие [66] повреждения при чуть не закончившемся катастрофой столкновении. Два оставшихся «четырехтрубника» 29-й эскадры — «Поуп» и «Джон Д. Форд» — несли дозор в районе Манилы.

5 декабря 1941 года адмирал сэр Том Филлипс, новый главнокомандующий британского Дальневосточного флота, прибыл на гидросамолете из Сингапура в Манилу на двухдневное совещание с генералом Дугласом Макартуром. Его присутствие тщательно сохранялось в тайне. Бот тогда-то Харт впервые узнал, что Соединенные Штаты гарантировали англичанам вооруженную поддержку в случае агрессивных действий Японии против Таиланда, Малайского полуострова, Голландской Ост-Индии или Саравака. Странное поведение руководства ВМФ, не посчитавшего нужным уведомить главнокомандующего Азиатским флотом об этом серьезном соглашении, мягко говоря, выглядело странным — особенно потому, что Филлипс, вскоре разгласив эту тайну, потребовал немедленно одолжить ему два дивизиона эсминцев.

Однако Харт отклонил просьбу отправить эсминцы в Сингапур — пусть даже лишь до тех пор, пока не последует провокация со стороны японцев. Он заметил, что единственные два крупных английских корабля на Дальнем Востоке сопровождались четырьмя эсминцами, и что у Королевского флота имелось еще два эсминца в Гонконге. Более того, его крейсера не будут вполне эффективными если лишатся прикрытия эсминцев. Тем не менее Харт заверил Филлипса, что, когда придет время, обещанные американские эсминцы будут одолжены. Они уже развернуты, указал он, и вполне способны к действиям.

6 декабря из Сингапура пришло сообщение, что в Сиамском заливе замечено японское десантное соединение, направляющееся на запад — видимо, с целью нанести удар по Таиланду. В тот же вечер Филлипс покинул Манилу на самолете. Прежде чем он улетел, Харт уведомил его, что 57-му дивизиону эсминцев, состоящему из кораблей «Уиппл», «Олден» «Эдсолл» и «Джон Д. Эдвардс» приказано идти из Баликпапана в Сингапур. А «Блэк Хауку» следовало двигаться в Сурабаю на острове Ява. [67]

Увы, эти эсминцы не успели вовремя добраться до Сингапура и потому не сопровождали линкор «Принс оф Уэлс» и линейный крейсер «Рипалс» в их злополучной попытке помешать высадке японцев в Малайе. После гибели обоих английских кораблей и самого адмирала Филлипса четырем американским эсминцам приказали возвращаться в порты Голландской Ост-Индии.

Уничтожение 10 декабря военной судоверфи Кавите нанесло сокрушительный удар по Азиатскому флоту. Он потерял свою единственную крупную судоремонтную базу на Дальнем Востоке, так же как и свой единственный источник запчастей. Эта потеря сразу же взвалила бремя поддержания эсминцев 29-й эскадры в боевом состоянии на «Блэк Хаук». Эта плавбаза, как и плавбазы подводных лодок, располагала лишь ограниченным количеством запчастей, но в ее мастерских работали техники-ветераны, и они три месяца неистово импровизировали и «творили на скорую руку», стремясь удержать в бою все свои древние жестянки.

«Пири» и «Пиллсбери», которые во время налета все еще находились в Кавите, едва-едва избежали уничтожения вместе с верфью. «Пиллсбери» с поднятыми парами сумел выйти в Манильскую бухту, где долго маневрировал, не позволив атакующим попасть в себя. С другой стороны, «Пири» беспомощно лежал в доке «холодным железом», когда повсюду вокруг него начали рваться бомбы. Его командира поразило осколками, несколько матросов было убито или ранило, а из горящих зданий на причале уже вырывалось пламя, угрожавшее покончить с эсминцем. Несомненно, «Пири» пропал бы, не приди ему на выручку лейтенант-коммандер Чарльз Ферритер, командующий тральщиком «Виппурвилл» (АМ-35). С большой смелостью и умением он подвел свой корабль к «Пири» и отбуксировал эсминец в безопасное место.

Спешный временный ремонт сделал «Пири» пригодным для плавания, и ночью 26 декабря он выскользнул из Манильской бухты — последний сделавший это надводный корабль Азиатского флота. По пути к порту назначения, которым был Дарвин, он подвергся нападению со стороны как японских, [68] так и австралийских самолетов. Потери и повреждения, выпавшие на его долю, нанесли отнюдь не японцы, а австралийцы, принявшие эсминец за находившийся, по донесениям, в этом районе японский корабль.

Боевые документы и в малой степени не отражают доблести, проявленной 29-й эскадрой эсминцев в те первые три месяца Второй мировой войны, когда из команд и их кораблей без передышки выжимали все силы до крайних пределов их физической выносливости. Утомительную рутину службы по охранению конвоев развеивали только потопление «Эдсоллом» японской подводной лодки I-124 и записанные эскадрой на свой счет неподтвержденные «вероятные потопления».

23 января 1942 года, в ходе дерзкой ночной атаки на превосходящие японские силы вторжения близ богатого нефтью порта Баликпапан, эсминцы «Джон Д. Форд», «Паррот», «Пол Джонс» и «Поуп» одержали первую победу надводных кораблей США в Тихоокеанской войне. Торпедами и снарядами палубных пушек они потопили четыре грузовых транспорта и одно дозорное судно, общим водоизмещением в 23 496 тонн{37} . Несколько других вражеских кораблей получили сильные повреждения. Это нападение на силы, поддерживаемые крейсерами и эсминцами, обошлось без всяких потерь — за исключением четырех моряков, раненных в тот момент, когда единственный попавший в цель японский снаряд продырявил торпедную мастерскую на борту «Джона Д. Форда».

4 февраля 1942 года «Стюарт», «Джон Д. Эдвардс», «Баркер» и «Балмер» находились в составе американо-голландского оперативного соединения под командованием контр-адмирала Доормана, получившего приказ атаковать скопление японских кораблей поблизости от Макасарского пролива. Это соединение повернуло обратно в море Флорес, когда вражеские бомбардировщики атаковали и серьезно повредили крейсера «Хьюстон» и «Марблхэд». Эсминцы никаких повреждений не получили. [69]

Пятнадцатого числа Доорману было приказано взять ударные силы, состоящие из американских, английских и голландских кораблей, и перехватить крупные японские силы, надвигающиеся с моря на Палембанг (Суматра). Прежде чем корабли союзников, в число которых входили «Стюарт», «Баркер», «Балмер», «Джон Д. Эдвардс», «Пиллсбери» и «Паррот» добрались до своей цели, они подверглись нападению вражеских бомбардировщиков. Лишенные защиты со стороны истребителей, корабли шесть часов подвергались бомбежке, в результате чего выполнение задания было сорвано. Хотя японцам не удалось потопить ни одного корабля, близкие разрывы бомб причинили нескольким из них сильные повреждения — в том числе «Баркеру» и «Балмеру», которым пришлось ретироваться в Эксмутский залив, Австралия.

Утром 19 февраля 1942 года японцы произвели внезапный воздушный налет на Дарвин, часто называемый в литературе «австралийским Перл-Харбором». От береговых сооружений базы остались одни развалины, почти все корабли в порту были потоплены. Среди отправленных на дно оказался и злополучный эсминец «Пири». Налет на Дарвин и гибель «Пири» подробно описаны во второй части данной книги.

Той же ночью примерно в 1100 милях к западу от Дарвина «Джон Д. Форд», «Поуп», «Паррот», «Джон Д. Эдвардс» и «Пиллсбери» вместе с голландскими кораблями приняли участие в битве в проливе Бандунг. Оперативное управление этой операцией тоже осуществлял адмирал Доорман. Цель ее состояла в срыве высадки японцев на остров Бали, менее чем в 100 милях к востоку от Сурабаи. Эту спешно задуманную и плохо организованную операцию, основанную на данных разведки, которая не знала, что японцы уже выбрались на берег и в данном районе не осталось больше никаких японских судов, кроме четырех эсминцев и одного транспорта, по идее вообще не следовало проводить{38} . [70]

В столкновении участвовали голландские крейсера «Де Рейтер» и «Ява», лидер «Тромп» и эсминец «Пит Хейн», шесть американских эсминцев и несколько голландских торпедных катеров, дравшиеся против небольших японских сил. Но дела у союзников с самого начала пошли неважно. Да, японские эсминцы «Осио», «Асасио» и «Митисио» пострадали от орудийного огня, но «Пит Хейн» был потоплен (голландские источники усиленно намекают, что его пустил на дно американский эсминец), «Тромп» получил сильные повреждения, а «Стюарт» был поврежден настолько серьезно, что его потребовалось ставить в сухой док в Сурабае{39} . Тем не менее, союзники громогласно заявили о своей «победе».

27 февраля «Джон Д. Эдвардс», «Олден», «Джон Д. Форд» и «Пол Джонс» приняли участие в дневной фазе битвы в Яванском море. За два дня до битвы Доорман уведомил командиров американских эсминцев, что так как от их 4-дюймовых пушек в столкновении с японскими крейсерами мало толку, то корабли весь бой должны остаться на удаленном от противника фланге, готовыми к торпедной атаке на вражеские транспорты. Поэтому «четырехтрубники» весь бой неистово маневрировали, держась вне досягаемости для японских снарядов и уворачиваясь от шальных торпед.

После двух часов жаркого боя, в ходе которого японские транспорты союзникам не довелось даже увидеть, Доорман, желая перегруппировать свои корабли для ночной атаки, приказал американским эсминцам прикрывать его отступление. Поэтому коммандер Томас Бинфорд, флаг которого развевался на «Джоне Д. Эдвардсе», приказал произвести торпедную в [71] атаку на преследующие эскадру японские крейсера. Идя на всех парах сквозь град снарядов, не в состоянии стрелять из своих менее дальнобойных пушек и понимая, что сократить дистанцию будет самоубийством, четыре американских эсминца выпустили свои торпеды с дистанции в 10 000 ярдов. Хотя ни одна из них не попала в цель, эти торпеды заставили японские крейсера поджать хвост и прекратить бой. Истратив все свои торпеды и израсходовав все почти горючее, эсминцы ретировались в Сурабаю{40} .

На следующее утро, когда адмирал Хельферих узнал полный масштаб катастрофического поражения союзников в Яванском море и стало мучительно ясно, что Ява обречена, он приказал всем союзным кораблям убираться в порты Западной Австралии.

Той ночью под покровом темноты четыре измотанных в бою эсминца, снизившие ход из-за текущих конденсаторов и прохудившихся днищ и лишенные своего главного оружия — торпед, шли через пролив Мадура в пролив Бали кратчайшим путем, не доступным для судов с более глубокой осадкой. Их внезапное появление настолько застало врасплох несколько несших дозор близ Бали японских эсминцев, что после короткой [72] неубедительной перестрелки четырехтрубники спокойно прорвались мимо них в Индийский океан.

Им крайне повезло, поскольку они-то сумели уйти в Южную Австралию, а все восемь других военных кораблей союзников, находившиеся 28 февраля на северной стороне Явы, пали жертвой японцев.

С начала войны и до конца февраля тринадцать боевых кораблей 29-й эскадры эсминцев вместе со своей плавбазой «Блэк Хаук» жили очаровательной жизнью. Хотя некоторые из них и пострадали в боях, на дно пошел только «Пири». Однако первое марта 1942 года стало последним днем для четырех из них.

В тот день «Эдсолл», принявший на борт тридцать три пилота ВВС США, уцелевших после гибели авиатранспорта «Лэнгли», пытался добраться до Чилачапа и исчез в Индийском океане. Его судьба оставалась невыясненной вплоть до 1952 года, когда был обнаружен японский документальный фильм, показывавший, как японский тяжелый крейсер «Асигара» в упор расстрелял уступающий ему в артиллерии четырехтрубный корабль{41} . То, что никто из 150 матросов и офицеров не уцелел и не рассказал о судьбе корабля, указывает, что команду попросту уничтожили.

Поражение союзников в битве в Яванском море не оставило никаких крупных военных кораблей, способных противостоять японцам, и силы вторжения хлынули на берега Явы. Эта ситуация вкупе с нарастающей частотой воздушных налетов, от которых не было никакой защиты, привело к тому, что всем кораблям союзников приказали 1 марта эвакуироваться из Чилачапа и уходить в австралийские порты. Большинство кораблей прорывались сами по себе, так как палубные и базовые японские самолеты, корабли и подводные лодки прочесывали Индийский океан, ища крови союзников. Надежда [73] спасти хотя бы часть прорывающихся заключалась в их рассеянии.

Среди многочисленных беглецов, основную массу которых составляли торговые суда, была и горстка легковооруженных кораблей ВМФ — эсминцы «Пиллсбери» и «Паррот», старые канонерки с Китайской базы «Талса» (PG-22) и «Эшвилл» (PG-21), тральщики «Биппурвил» и «Ларк» (АМ-21), яхта «Изабель» (PY-10) и австралийская канонерка «Ярра». Из всех этих судов «Пиллсбери», «Эшвилл» и «Ярра» бесследно исчезли. Где-то к юго-востоку от Явы доблестные моряки этих маленьких кораблей вступили в бой с превосходящими силами врага и невоспетыми ушли в безвестность.

Многие из тех торговых судов были торпедированы вскоре после того, как они вышли за минные заграждения, защищавшие порт Чилачап. Другие ушли дальше — но только для того, чтобы позже пасть жертвой вражеских кораблей и бомбардировщиков. Заполнившие эфир тщетные призывы о помощи разрывали сердце, потому что не было никого, способного откликнуться на них.

На южном побережье Явы воцарился кромешный ад. Положение на северном побережье этого острова было еще хуже. 1 марта единственным крупным кораблем союзников, остававшимся на плаву, был «Эксетер», получивший повреждения в ходе битвы в Яванском море и ушедший на ремонт в Сурабаю. Сопровождаемый эсминцами «Энкаунтер» и «Поуп», английский крейсер получил приказ выходить из Яванского моря через Зондский пролив, где мощное оперативное соединение японцев как раз готовилось к высадке десанта на северо-западную Яву — о чем командование ABDA и не подозревало. Всего за несколько часов до этого крейсера «Хьюстон» и «Перт» неожиданно столкнулись с этой самой армадой и после жестокого боя были потоплены. Без сомнения, если бы «Эксетер» и сопровождающие его эсминцы двинулись к Зондскому проливу, то их ждала бы та же судьба, но они к нему и близко не подошли.

Ранним утром того дня два тяжелых крейсера японцев, «Нати» и «Хагуро», заметили корабли союзников и начали [74] преследование. В скором времени к ним присоединились еще два тяжелых крейсера — «Асигара» и «Миоко». Поврежденный «Эксетер» мог дать не больше 26 узлов, и, хотя эсминцы отчаянно пытались прикрыть его дымовой завесой, уйти ему не удалось. Изрешеченный снарядами, он был прикончен торпедой. Вскоре после этого был потоплен орудийным огнем и «Энкаунтер».

«Поупу» удалось на время скрыться в шквале и ливне, но вражеский самолет все же обнаружил его и атаковал. Хотя корабль не получил ни одного прямого попадания, разорвавшиеся поблизости бомбы прорвали обшивку ниже ватерлинии и разрушили рубашку его котлов. Когда корабль начал быстро набирать воду и скорость его упала настолько, что он не мог уже маневрировать, уклоняясь от торпед и снарядов, командир корабля лейтенант-коммандер Уэлфорд Блинн приказал экипажу привести в действие подрывные заряды и покинуть судно, пустив его ко дну. Погиб только один член команды, да и то в результате несчастного случая, когда подорвали заряды самоуничтожения. Спасшиеся 151 человек три дня дрейфовали в море, цепляясь за спасательные плоты и моторки, без еды и воды, пока их не подобрал и не взял в плен японский эсминец.

Четвертым эсминцем, вычеркнутым в тот день из состава 29-й эскадры, стал «Стюарт». Поврежденный 19 февраля в ходе боя в Бандунгском проливе, он находился в плавучем сухом доке в Сурабае и никак не мог выйти в море. Когда 21 февраля его ставили в сухой док, рабочие из местных жителей не сумели правильно положить корабль на кильблоки, в результате чего, когда из дока откачали воду, судно завалилось на левый борт и лежало под углом в 37 градусов. Это несчастье вывело из строя левый винт и вал корабля, а запасных частей было не достать. Чтобы подготовить «Стюарт» к выходу в море, потребовалось бы два месяца работы на верфи, и даже тогда у него остался бы только один вал.

Так как военная обстановка становилась все хуже и хуже, а Сурабаю с каждым днем бомбили все сильней, стало ясно, что «Стюарту» с Явы не уйти. Поэтому весь его экипаж, за [75] исключением минимальной команды из четырех человек, перевели на «Паррот», «Джона Д. Эдвардса» и «Пиллсбери».

25 февраля 1942 года лейтенант Френсис Кларк, ранее служивший на «Стюарте» офицером-торпедистом, вернулся в Сурабаю с приказом снять с корабля все ценное и заложить мощный заряд для окончательного разрушения корабля. Поскольку верховное командование ABDA все еще заверяло население, что захват Явы невозможен, эту работу проделали в глубокой тайне.

Хотя подрывные заряды были заложены и подготовлены к взрыву еще несколько дней назад, приказ уничтожить «Стюарт» поступил из штаб-квартиры флота в Бандунге лишь в 11:00 1 марта. Это, вероятно, был последний приказ из Бандунга, потому что к данному часу все в штабе флота спешили добраться до Чилачапа, пока японцы не захлопнули эти ворота, помешав таким образом эвакуации в Австралию.

Когда лейтенант Кларк и его команда из четырех матросов прибыли на судоверфь, то обнаружили, что сухой док, в который при утреннем воздушном налете угодила бомба, понемногу тонул, а машинное отделение «Стюарта» выпотрошено бомбой. К счастью, провода, ведущие с мостика к подрывным зарядам, остались целы. Кларк и его подчиненные подорвали их и, считая свой корабль уже не подлежащим ремонту, поспешили ретироваться в Чилачап.

Через много месяцев американские пилоты были сбиты с толку, увидев в составе вражеской эскадры судно, похожее на американский военный корабль. Хотя на нем имелись характерные для японских боевых кораблей трехногая фок-мачта и скошенная передняя дымовая труба, его отвесный нос, гладкая верхняя палуба без полубака и полуюта, а также две кормовых трубы определенно относились к характерным приметам американских боевых кораблей. В справочнике силуэтов боевых кораблей японского флота не содержалось ничего, даже отдаленно напоминающего данный корабль, и все же несколько раз его отчетливо видели в составе вражеских эскадр.

Загадка эта разрешилась, когда в октябре 1945 года американские оккупационные силы в районе Куре — Хиросима [76] проводили ревизию доставшихся им трофейных кораблей. Загадочный корабль оказался «Стюартом», который японцы вернули к жизни и назвали «Патрульным судном 102». 28 октября 1945 года на его борт поднялась призовая команда военно-морского флота США, и на следующий день почтенный корабль удостоили чести, когда вице-адмирал Джесс Олдендорф, командующий Юго-Западной группой войск в Японии, снова принял его в состав действующего флота в качестве военного корабля Соединенных Штатов. Так как он был вычеркнут из регистра ВМФ в марте 1942 года, а его название передали одному эсминцу сопровождения, этот «четырехтрубник» был возвращен в Соединенные Штаты без названия{42} .

5. Самолеты

Ни одно из подразделений Азиатского флота за первые три месяца войны не получило таких тяжелых ударов, как его авиация, 10-е патрульное крыло. Когда началась война, «Паткрыл», как его обычно именовали, располагало двадцатью восьмью двухмоторными гидропланами PBY, поровну разделенными на патрульные эскадрильи VP-101 и VP-102. Вспомогательная эскадрилья крыла состояла из десяти одномоторных самолетов — четырех амфибий J2F, пяти гидросамолетов OS2U и одного гидросамолета типа SOC. Пилоты и экипажи их числились среди наилучших во всем американском флоте. Командир крыла кэптен Фрэнк Вагнер называл их «лучшими в мире».

Для поддержки операций гидросамолетов на отдаленных якорных стоянках крыло имело четыре плавбазы гидросамолетов. «Лэнгли», самая большая из них, представляла собой потасканный остов некогда гордого корабля — первого авианосца американского военного флота; «Чайлдс» и «Уильям Б. Престон» были переделанными гладкопалубными эсминцами времен Первой мировой; а «Херон» (AVP-2) в Первую мировую [77] был тральщиком класса «Берд». Все плавбазы были оборудованы сообразно выполняемым задачам и имели на борту большие запасы авиационного бензина. Хотя слабое вооружение и небогатое оборудование едва ли позволяли им самим отбиваться от рыскавших по морю и в воздухе хищников, все четыре плавбазы, как правило, действовали в одиночку, вдали от любой осязаемой поддержки.

Когда началась война, гидросамолеты 10-го патрульного крыла часто называли «большими лодками», но в скором времени их начали презрительно именовать «летающими гробами». Это были тихоходные, неуклюжие машины, спроектированные в первую очередь для дальней разведки. Не имея протектированных бензобаков и вооруженные лишь двумя 0,5-дюймовыми пулеметами по обоим бортам в центре фюзеляжа, а также 0,3-дюймовым пулеметом на хвосте и еще одним таким же спереди, они очень плохо могли защитить себя от вражеских истребителей.

Когда адмирал Томас Харт 29 ноября 1941 года получил от начальника штаба ВМС «предупреждение о возможности войны», он велел 10-му патрульному крылу развернуть широкое воздушное патрулирование. В залив Давао отправили три PBY вместе с «Уильямом Б. Престоном» — патрулировать восточные подходы к Целебесскому морю, воды которого омывали берега Борнео и южные подступы к Филиппинам. А четыре одномоторных гидроплана и плавбазу «Херон» разместили на южной оконечности острова Палаван — высматривать японские корабли, могущие войти в Целебесское море с запада Голландские же самолеты патрулировали северные границы Голландской Ост-Индии и наблюдали за территорией, прилегающей к зоне контроля 10-го патрульного крыла. Базирующиеся в Кавите и Олонгапо самолеты PBY следили за районом, простирающимся на западе до побережья Индокитая, на северо-востоке — до острова Хайнань и на севере — до Формозы (Тайвань).

Таким образом, с чисто практической точки зрения можно сказать, что самолеты 10-го патрульного крыла, держа наготове заряженные пулеметы, взаимодействовали с англичанами, [79] голландцами и австралийцами еще за неделю до нападения на Перл-Харбор.

Эти самолеты не углядели ничего особенно интересного вплоть до 2 декабря, когда обнаружили в бухте Камрань (Французский Индокитай) двадцать торговых судов японцев, в том числе и транспорты. К 3-му числу этот отряд увеличился до пятидесяти судов, в число которых входили крейсера и эсминцы. 4 декабря, воспользовавшись скверной погодой, эта зловещая армада исчезла. Однако через сорок восемь часов ее заметил английский самолет, теперь она двигалась на запад, к Сиамскому заливу. В то самое время, когда эскадра адмирала Нагумо должна была атаковать Перл-Харбор, эти транспорты намеревались высадить тысячи японских солдат на пляжах в 400 милях к северу от Сингапура, начав таким образом вторжение в Малайю{43} .

5, 6 и 7 декабря PBY 10-го патрульного крыла встречали японские самолеты, ведущие воздушную разведку неподалеку от побережья Лусона. Хотя и японцы, и американцы наводили друг на друга пулеметы, никаких выстрелов не прозвучало, и противники лишь настороженно наблюдали друг за другом, словно рвущиеся с поводков собаки.

Хотя японские эмиссары в Вашингтоне и говорили о мире, это перемещение кораблей и самолетов прозрачно намекало, что готовится высадка крупных сил где-то на полуострове Малакка — а возможно, и на Филиппинах. В Азиатском флоте едва ли нашелся бы хоть один человек, от адмирала Харта до самого последнего рядового матроса, который бы хоть капельку сомневался в том, что война с Японией становится суровой реальностью, и не затянул потуже ремень, готовясь к боям.

В 03:15 8 декабря 1941 года (7 декабря по Гавайскому времени), когда Вагнер получил уведомление о нападении на Перл-Харбор, он сразу же приказал подвесить всем действующим [80] PBY по две 500-фунтовые бомбы{44} и отправил их в четыре зоны сосредоточения в радиусе 60 миль от Манилы.

В это время три PBY действовали, опираясь на «Уильям Б. Престон», базирующийся далеко на юге — в бухте Малалаг (залив Давао). В 07:05, когда один самолет патрулировал небо, а два других с подвешенными бомбами покачивались на воде, дожидаясь приказа, произошла катастрофа. Авиатранспорт со своими самолетами был без всякого предупреждения атакован японскими пикирующими бомбардировщиками авианосного базирования. Бомбы, которым предназначалось ликвидировать «Уильям Б. Престон», упали в опасной близости от корабля, но не причинили больших повреждений. Однако двум PBY повезло гораздо меньше — обе машины были расстреляны из пулеметов и потоплены. Мичман Роберт Тиллс, пилот одной из них, погиб, пытаясь поднять свой самолет в воздух. Он стал первым американцем, лишившимся жизни в Азии, — и вряд ли молодой пилот флотского резерва мечтал о подобном отличии.

Первый же день войны оказался катастрофическим для Дальневосточных ВВС генерала Макартура: японские самолеты уничтожили более половины американских бомбардировщиков и две трети истребителей, большей частью на земле. Эти летные силы и так-то были не велики, а когда они сократились до тридцати семи истребителей и семнадцати бомбардировщиков, господство в воздухе окончательно перешло к врагу. Эти потери означали, что предназначенным в первую очередь для дальней разведки неуклюжим PBY 10-го патрульного крыла приходилось брать на себя самоубийственную роль бомбардировщиков.

Без всякого сопровождения истребителей доблестные пилоты и члены экипажей PBY принялись воевать. Они пытались бомбить линкоры и крейсера, хотя при этом их сильно донимал зенитный огонь и вражеские истребители. К 13 декабря, через пять дней после начала войны, крыло потеряло 11 из 28 [81] своих машин PBY, а оставшиеся были отправлены на более безопасные базы в Голландской Ост-Индии. Около 172 солдат и офицеров, которых оставили из-за нехватки места, сражались на Батаане и Коррехидоре.

В последующие за этим отчаянные недели PBY 10-го «Пат-крыла» вылетали на задания из Сурабаи; опираясь на плавбазы «Уильям Б. Престон», «Чайлдс», «Херон» и «Лэнгли», они также действовали из отдаленных бухт на островной цепи Малайского барьера до Амбона и на юг до Дарвина. Задача эта была не из легких. Экипажи PBY зачастую спали прямо на борту своих стоящих на якоре самолетов, в местных сараях на берегу, а иной раз и в жарких, тесных помещениях плавбаз. Еды не хватало, и ее приходилось заменять сухим пайком. Чистая одежда и горячая ванна являлись роскошью. Днем и ночью требовалось летать на разведку, а отдых в перерывах между полетами грубо прерывали воздушные налеты. Всего этого вкупе с необнадеживающими новостями о сбитых или пропавших без вести товарищах по эскадрилье вполне хватило бы, чтоб сломить дух менее стойких людей, — но летчики 10-го «Паткрыла» ни разу не дрогнули. Хотя соотношение сил складывалось сильно не в их пользу, они выполняли свои задания с суровой решимостью и большим мастерством. Увы, одной лишь смелости было недостаточно.

К 1 января из первоначальных 28 машин PBY в распоряжении крыла осталось только 8. Их усилили одиннадцатью спешно переброшенными своим ходом из Гонолулу PBY 22-й патрульной эскадрильи и еще пятью, предоставленными голландцами, у которых не было для них экипажей. Шестого числа в крыле произошла смена командования: кэптену Вагнеру приказали перейти в штаб адмирала Харта в качестве командующего авиацией Азиатского флота и его сменил коммандер Джон Питерсон.

Не располагая серьезными морскими и воздушными силами, союзники не могли остановить гигантского спрута японской агрессии, щупальца которого все ближе подбирались к Голландской Ост-Индии. При вражеском господстве в небе даже самые отдаленные базы не могли считаться безопасными. [82]

Даже Дарвин, лежавший, как считалось, вне пределов досягаемости японских бомбардировщиков, подвергся 19 февраля сокрушительному удару сухопутных и палубных самолетов.

В то время в Дарвине базировались четыре PBY из эскадрильи VP-22, они вылетали на задания, опираясь на плавбазу «Уильям Б. Престон». Один гидросамолет японцы сбили в воздухе, три других уничтожили на воде. «Престону» досталось прямое попадание бомбы, убившее семнадцать и ранившее одиннадцать моряков. Судно получило сильные повреждения, но сумело уйти для ремонта в Южную Австралию.

Восемь дней спустя, в тот самый день, когда японцы сокрушили флот ABDA в Яванском море, плавбаза «Лэнгли», пытавшаяся добраться до Чилачапа с истребителями на палубе, подверглась бомбовому удару и затонула в 130 милях к югу от пункта назначения. А ранним утром 1 марта японские войска хлынули на берег северного побережья Явы. Встречая лишь спорадическое сопротивление, они стремительно двинулись вглубь острова. Лишившееся боевых кораблей и самолетов, с распадающейся еще до боя туземной армией и при постоянных воздушных атаках врага, командование ABDA было распущено. После этого Глассфорд, Вагнер и их штабы, вместе с британским контр-адмиралом Артуром Паллисером, начальником штаба вице-адмирала Хельфериха, не теряя времени перебрались из Бандунга в Чилачап. Одновременно коммандер Питерсон и его небольшой штаб покинули штаб-квартиру крыла в Сурабае и направились в тот же порт эвакуации.

Той ночью Глассфорд, Паллисер, Питерсон и некоторые другие высшие офицеры погрузились на борт гидросамолета PBY. Несмотря на предупреждения голландских пилотов о том, что взлетать в темноте с тесной акватории Чилачапского порта будет чистым самоубийством, почти в полночь они вылетели отсюда. На следующее утро они благополучно прибыли в залив Эксмут (Австралия).

Незадолго до рассвета 2 марта три PBY 10-го патрульного крыла, не побоявшись базирующихся на авианосцах японских истребителей и вездесущих самолетов врага над Явой, вылетели из залива Эксмут — чтобы эвакуировать кэптена Вагнера, [83] его штаб и нескольких других военнослужащих флота. При вылете обратно один из самолетов, мотор которого никак не хотел заводиться, передали голландцам — дабы те его отремонтировали либо уничтожили. Его экипаж и пассажиры втиснулись в остальные две машины, которые благополучно прибыли в Австралию.

На 3 марта в 10-м патрульном крыле оставалось всего пять из сорока четырех приданных ему машин PBY, а вспомогательная эскадрилья потеряла все свои самолеты, кроме одного. Крыло временно оказалось не у дел. Его пилотов и экипажи распределили по другим частям, но плавбазы «Херон», «Уильям Б. Престон» и «Чайлдс» остались в Австралии — обслуживать эскадрильи, прилетевшие на смену.

Все вышесказанное не претендует на то, чтобы быть окончательной историей 10-го патрульного авиакрыла. Скорее, это краткая сводка его деяний, цель которой — обрисовать фон для боевых донесений, содержащихся во второй части данной книги. И потому будет достаточно указать, что помимо 19 вылетов на бомбардировку противника без всякого прикрытия истребителями и более 200 дальних разведывательных вылетов одного-двух самолетов, пилоты патрульного крыла успешно выполнили 10 опасных спасательных операций. Эти операции, считавшиеся, в общем, самыми рутинными, включали в себя посадки в контролируемых японцами районах Голландской Ост-Индии — с целью забрать голландцев, оставленных там для уничтожения нефтепромыслов либо других важных объектов. Нельзя также не упомянуть и о вылетах для спасения сбитых армейских и флотских летчиков, застрявших на окруженных рифами атоллах или дрейфующих в открытом море.

10-му патрульному крылу повезло на многочисленных героев, которые так и останутся безвестными, поскольку в те первые дни войны доблестные подвиги считались нормой. Официальных докладов о патрулировании от летчиков не требовали, и о схватках лишь коротко упоминалось в «военном дневнике» крыла. Вот типичная запись об одном таком патрулировании: [84]

30 января 1942 года. Два самолета, №41 (мичман Дид) и № 42 (мичман Джекобсон) вылетели патрулировать район Макасара и Кендари. Самолет № 42 сообщил о нападении береговых истребителей и скрылся в облаках. Этому самолету удалось уйти (44 пробоины).

Подробные рапорты остались только от тех пилотов, кто уцелел после того, как их сбили.

6. Канонерские лодки

Весной 1941 года в составе Азиатского флота числились две прибрежные канонерки и пять речных канонерских лодок для операций в различных частях Китая. Эти единственные в своем роде корабли были символами давно минувших дней, когда одного лишь их присутствия хватало, чтобы внушить уважение к американскому флагу и защитить американские интересы.

Но времена изменились, и Япония, захватившая большинство важных городов Китая, проявила себя как высокомерная, стремящаяся к единоличному господству держава. Под прицелом японских береговых батарей и корабельных орудий, приставленных им буквально ко лбу, эти канонерки оставались в Китае только потому, что японцы, не готовые пока еще выступить против Соединенных Штатов, пренебрежительно терпели их.

За несколько месяцев до начала Второй мировой войны адмирал Харт, чуя усиливающиеся ветры войны, приказал возвращаться в Манилу двум морским канонеркам — «Эшвилл» 1918 года постройки и «Талса» 1922 года постройки. Эти канонерские лодки, вот уже много лет служившие стационарами в таких портах, как Сватоу, Амой, Тяньцзин и Циндао, насчитывали 241 фут в длину и имели по 185 матросов и офицеров команды. По контрасту с плоскодонными речными канонерками, у них имелись надежные мореходные корпуса с достаточно большой осадкой. Основное вооружение их состояло [85] из трех 4-дюймовых пушек длиной в 50 калибров, трех 3-фунтовых пушек и трех 1-фунтовых. Главный недостаток этих одновинтовых кораблей состоял в том, что они могли развивать скорость не больше 12 узлов, — что исключало возможность их совместного действия с более быстроходными боевыми кораблями Азиатского флота.

Пять речных канонерок были поручены заботам контрадмирала Уильяма Глассфорда, командира «Патруля Янцзы», штаб-квартира которого располагалась в Ханькоу{45} . Эти легковооруженные бескилевые плоскодонные суда были построены еще в конце 1920-х для службы на мелководных реках Китая, они не предназначались для плавания в открытом море. Тем не менее в конце ноября 1941 года Харт, убежденный в неизбежности скорой войны с Японией, приказал Глассфорду, его штабу и всем, кроме двух самых маленьких речных канонерок — «Уэйка» и «Тутуилы», — возвращаться в Манилу.

Так как «Тутуила» стояла в 1300 милях вверх по реке Янцзы у Чунцина, временной столицы Китая, то ее передали китайским националистическим силам. Чан Кай-ши{46} , а экипажу приказали вернуться за новым назначением в Соединенные Штаты. Команда корабля, и так уже сокращенная до двадцати двух матросов и двух офицеров, добиралась домой с большим трудом: из Чунцина они вылетели рейсом китайско-американской авиалинии CNAT в Калькутту, проехали на поезде через всю Индию в Бомбей, а оттуда поплыли на корабле вокруг мыса Доброй Надежды до Тринидада, откуда проделали последний отрезок пути по воздуху — одиссея длинной более чем 11 500 миль.

А для экипажа «Уэйка», стоявшего в 600 милях вверх по реке Янцзы в занятом японцами городе Ханькоу, единственной открытой дорогой к своим был путь через Шанхай, где он мог присоединиться к более мощным канонеркам «Лусон» и [86] «Оаху» (PR-6). Не обращая внимания на угрожающие требования японцев оставаться на месте, командир «Уэйка» лейтенант-коммандер Эндрю Харрис ранним вечером 24 ноября 1941 года двинулся на своем корабле в путь. Чтобы успеть к дате отбытия остальных кораблей, «Уэйку» пришлось идти настолько быстро, насколько только позволяли его древние котлы. Но Харрис не собирался позволять японцам остановить его.

Пятая речная канонерка, «Минданао», стояла в Гонконге и ушла в Манилу без сопровождения.

Вечером 28 ноября «Уэйк» прибыл в Шанхай, где «Лусон» и «Оаху», закрывшие двери и иллюминаторы верхней палубы водонепроницаемыми стальными заслонками и защитившие вентиляторы кочегарки водонепроницаемыми колпаками, готовились в полночь выйти в море. «Уэйк» сочли недостаточно мореходным, чтобы добраться до Манилы, и оставили в Шанхае вместе с несколькими членами его команды, пополненной за счет местных резервистов до четырнадцати человек. Его новым командиром стал один из таких резервистов, лейтенант-коммандер Колумбус Смит. Остальные члены экипажа «Уэйка» нашли себе места на других канонерках. Восемь из четырнадцати оставшихся на «Уэйке» моряков были радистами, обеспечивавшими средства связи консульства и обслуживавшими коротковолновые рации Смита на берегу. К несчастью, когда началась война, «Уэйк» сразу же стал легкой добычей японцев{47} , а его команда наряду с прочими американцами в Шанхае оказалась в числе военнопленных.

Вскоре после полуночи 29 ноября «Лусон» с Глассфордом на борту тронулся в путь, за ним последовал и «Оаху». На рассвете они благополучно миновали фарватерные буи Янцзы, держа курс на юг, в Китайское море, со скоростью примерно в 10,5 узла. Стремясь выразить свою озабоченность по поводу способности речных кораблей совершить морской переход, [87] Глассфорд отправил Харту следующее сообщение:

«Попытаюсь идти прямо к Маниле Пескадорами и прибуду, если все пойдет хорошо, 4 или 5 декабря. Если военные условия вызовут такую необходимость, буду следовать вдоль побережья, дожидаясь возможности проделать последний отрезок пути до Манилы. Если буду не в состоянии дойти до Манилы, то предполагаю в случае войны уйти в Гонконг».

По воле случая в Тайваньском проливе тогда бушевал тайфун. Сильно озабоченный благополучием речных канонерок в коварном океане, Харт отправил им на встречу тральщик «Финч» (АМ-9) и спасательное судно подводных лодок «Пиджин» с распоряжением, если понадобится, взять канонерки на буксир или снять с них экипажи. Однако эти крепкие маленькие морские корабли сами попали в беду. «Пиджин» повредил в бурном море руль, потеряв способность маневрировать, и лишился одного из двух своих якорей. В итоге потерявшему оба якоря «Финчу» пришлось тащить «Пиджин» на буксире к подветренной стороне Формозы, где можно было попытаться произвести ремонт.

Тем временем плоскодонным речным канонеркам пришлось очень тяжело. Швыряемые громадными волнами, избиваемые воющим ветром и поливаемые шквальным дождем, они с большим трудом тащились вперед. Один раз креномер «Оаху» зарегистрировал поразительный, почти фатальный крен в 56 градусов на правый борт. Ужасы, пережитые находившимися на борту канонерок во время этого бурного плавания, не поддаются никакому описанию, но адмирал Глассфорд дает некоторый намек на выпавшие им испытания:

2 и 3 декабря всегда будут помнить в самых мрачных подробностях. Нас донимали не только проносящиеся над нами японские самолеты и наглые военные корабли, приказывавшие нам делать то, чего мы не могли и не собирались проделывать. Когда мы приблизились к Тайваньскому проливу, а потом углубились в него, на нас обрушились громадные, тяжелые волны, которые чуть не погубили моряков вместе с их маленькими судами. Нас швыряло, словно шарики в руках [88] жонглера, корабли то взлетали на гребень волны, то камнем падали в пропасть. За три секунды их качало с борта на борт с креном 6 28–30 градусов. Зеленые волны обрушивались на бак, еще более опасные пенные гребни падали на корму.

Скорость была сбавлена до самой минимальной, при которой судно еще слушается руля, — но даже при этом двигатели натужно ревели, а корабли тряслись и дрожали.

Больше всего нас тревожило, окажутся ли люди на борту достойными этих невероятно крепких корабликов. Ведь на протяжении почти 48 часов мы испытали самые тяжелые удары за всю нашу морскую жизнь. За эти часы морякам не перепало ни минуты сна, ни ложки горячей еды, и даже присесть едва ли доводилось — так всех швыряло безжалостной быстротой обрушивающихся ударов волн. Самым худшим из всего пути стал отрезок после Формозы... Помню, как перед самым рассветом 4 декабря, вцепившись в поручни мостика, я думал, что наше положение — хуже некуда, и гадал, сколько же еще мы сможем переносить его. Не корабли, которые показали, чего они стоят, а мы сами{48} .

Рассвет 5 декабря принес с собой безоблачное небо, спокойное море и благословенное облегчение для измотанных моряков на борту потрепанных бурей кораблей. Словно почуявшая близость конюшни лошадь, «Лусон» двинулся к Маниле со скоростью в 16 узлов, оставив позади более тихоходную «Оаху». «Пиджин» и «Финч» следовали за ними, отставая на много миль, но уверенно прокладывая себе дорогу к Маниле. В тот же день Глассфорд, последний командующий «Патрулем Янцзы», спустил свой флаг и объявил: «Ком-Янг-Пат расформирован!». Для «китайцев», хорошо познакомившихся за время службы с таинственным Востоком и наслаждавшихся его роскошью, это объявление стало сигналом печального конца «чертовски отличной базы», существовавшей с тех пор, когда 22 года назад официально был создан этот патруль — наследник [89] первых американских боевых кораблей, впервые осторожно нащупывавших путь вверх по мутным водам реки Янцзы еще 87 лет назад.

После бомбардировки военной судоверфи Кавите 10 декабря 1941 года прибрежные канонерки «Талса» и «Эшвилл» в компании тральщиков «Ларк» и «Виппурвилл» из Манилы отправились на юг, к Голландской Ост-Индии. До самого падения Явы эти канонерки действовали в качестве патрульных судов при входе в порт — главным образом в Сурабае и Чилачапе. Когда японцы высадились на Яве, эти корабли по отдельности отбыли из Чилачапа и направились в Австралию. «Талса» сумела дойти до безопасных вод, а вот «Эшвилл» 3 марта 1942 года пал жертвой самолетов большой авианосной группы адмирала Тюити Нагумо и был потоплен где-то у юго-восточного побережья Явы. Известно лишь об одном спасшемся члене его команды — Фред Льюис Браун был подобран японцами и умер весной 1945 года в японском лагере для военнопленных в Макассаре.

Последней из добравшихся до Манилы речных канонерок была шедшая из Гонконга «Минданао». Она тоже столкнулась в море с трудностями, и ей пришлось отклониться от курса на 180 миль — к китайскому побережью у Сватоу — и лишь затем удалось направиться к Маниле. Когда она 10 декабря прибыла в порт, экипажи трех речных канонерок наконец-то оказались у себя дома, в тесных водах Манильской бухты, и были готовы присоединиться к сражающимся за Филиппины.

«Минданао» имела чуть больше 210 футов в длину, команда ее состояла из 65 матросов и офицеров. После прибытия в Манилу две ее древние салютные пушки заменили двумя пулеметами калибром 0,5 дюйма, которые подкрепили две стоявшие на ней 3-дюймовые пушки, а также двенадцать 0,3-дюймовых пулеметов «льюис» и столько же пулеметов «браунинг». На однотипном с ней «Лусоне» стояло схожее вооружение, но без всяких «браунингов». Лодка «Оаху» имела длину около 191 фута, команда ее насчитывала 52 матроса и офицера. Вооружение канонерки составляли две 3-дюймовые пушки и двенадцать пулеметов «льюис» калибром 0,3 дюйма. [90]

«Минданао» сперва поставили сторожить проходы в минных заграждениях у Коррехидора. «Лусон» и «Оаху» иной раз патрулировали у подхода к минным заграждениям, но по большей части дежурили в Манильской бухте, мешая вражеским войскам просочиться ночью в тыл к американцам. Однако из-за острой нехватки топлива с 27 декабря эти дозоры пришлось прекратить.

29 декабря японцы сильно бомбили Коррехидор и ближайшие к нему якорные стоянки. «Минданао» была накрыта серией бомб и слегка пострадала. Бомбы, нацеленные на другие канонерки, в корабли не попали, но легли достаточно близко к ним, чтобы окатить палубы соленой водой. Эта чуть было не случившаяся катастрофа заставила кэптена Кеннета Хеффеля, командира Прибрежного патруля, осознать уязвимость стоящих на якоре канонерок — особенно ввиду того, что зенитки на Коррехидоре показали себя не слишком эффективными, а самим кораблям было нечем ответить высоко летящим бомбардировщикам. Поэтому Хеффель перевел свой штаб с «Минданао» в принадлежащий флоту туннель на Коррехидоре. Экипажи канонерок получили приказ находиться в дневное время на берегу и помогать укреплению береговой обороны Коррехидора. Однако ночью им разрешалось возвращаться на свои корабли, где они могли по крайней мере нормально отдохнуть в своих койках.

В январе 1942 года канонерки несколько раз еще выходили в дозор по ночам, но к 15 февраля осталось слишком мало топлива для постоянных действий. То, какое еще имелось, поделили между «Минданао» и «Лусоном» для использования только при чрезвычайных обстоятельствах. Такие обстоятельства возникли ночью б апреля. По донесениям разведки, японцы собрали несколько лодок и готовились просочиться в тыл американским позициям на Батаане. «Минданао» и «Лусон» должны были предупредить этот маневр. Почти семь часов они рыскали по Манильской бухте к востоку от Батаана, но ничего не нашли. Однако примерно в 2:00 с кораблей увидели на фоне залитого лунным светом неба силуэты одиннадцати мелких судов, идущих к Батаану. Канонерки открыли огонь, [91] но луна внезапно скрылась за облаками и спрятала врага в темноте. «Минданао» сразу же выпустила несколько осветительных снарядов, а затем обе канонерки открыли огонь. Встревоженные выстрелами пушек японские береговые батареи быстро обнаружили стрелявших, и вскоре тяжелые снаряды начали падать довольно близко к судам. Набитые солдатами лодки японцев спешно ретировались, но четыре суденышка этого импровизированного флота вторжения все же пошли ко дну, а еще несколько были сильно изрешечены пулями и осколками. Вслед затем «Минданао» и «Лусон» вернулись к Коррехидору, закончив то, что можно назвать «битвой в Манильской бухте» — на уровне канонерок.

Кровопролитные сражения на Батаане закончились 9 апреля 1942 года, и потрепанные бомбардировками защитники Коррехидора, очень даже хорошо сознавая, что худшее еще впереди, готовились сражаться за свою жизнь. В то время как брошенные речные канонерки безмолвно покачивались на крючьях в южном порту Коррехидора, словно привязанные агнцы, дожидающиеся нападения воющих волков, их экипажи готовились сыграть новую роль в мрачной игре войны. Перестав быть моряками, вооруженными 3-дюймовыми пушками, они стали артиллеристами при орудиях подобных которым большинство из них никогда раньше не видели.

Экипажу «Минданао» было приказано перейти к форту Хьюз на острове Кабальо и встать к четырем огромным 12-дюймовым мортирам 1912 года постройки на батарее «Крейгхилл». Спешно обученные несколькими ветеранами-артиллеристами, моряки выпустили двадцать шесть снарядов по японским позициям на Батаане и были сочтены пригодными к артиллерийскому делу. Экипажи других кораблей подверглись такой же беглой проверке, после чего команду «Лусона» отправили на батарею «Гиллеспи», состоявшую из двух громадных 14-дюймовых орудий на скрывающихся лафетах, а экипаж «Оаху» принял на себя батарею 155-мм гаубиц.

Неизбежный конец быстро приближался. 2 мая серьезно поврежденному бомбами «Минданао» позволили пойти ко дну — для гарантии, что канонерка никогда уже не послужит [93] японцам, А вот восстановленный японцами «Лусон» служил врагу до тех пор, пока американский самолет окончательно не потопил его в 1945 году{49} . Избитая снарядами тяжелой артиллерии канонерка «Оаху» не пережила поражения — 6 мая, в последний день обороны острова, она отправилась на дно у залитых кровью берегов Коррехидора

Закаленные ветераны «Патруля Янцзы» держались так, как и следовало ожидать, — с честью и отвагой, выходящей далеко за рамки служебного долга. Они с рвением приняли на себя роль артиллеристов и стояли у своих орудий до тех пор, пока те не были уничтожены или повреждены так, что их нельзя было уже навести на неприятеля. Японская артиллерия заставила умолкнуть три из четырех 12-дюймовых мортир батареи «Крейгхилл», но четвертая пушка продолжала стрелять по высадившимся японцам, пока ее не заставил умолкнуть приказ о капитуляции.

Хотя основой Прибрежного патруля были три речных канонерки, ему были приданы и два других судна — буксир «Напа» (АТ-32) и 83-футовая двухмачтовая шхуна «Ланикай». «Напа» была пушена на дно командой при падении Батаана, а шхуна «Ланикай», которой командовал лейтенант Кэмп Толли, еще 26 декабря покинула Манильскую бухту, направляясь в Сурабаю. В водах, по которым она шла, господствовали вражеские военные корабли, но маленькая шхуна и ее неустрашимый экипаж благополучно прибыли в Сурабаю, а с падением Явы снова ушли от японцев, обретя убежище в Австралии. [94]

Здесь следует упомянуть еще один корабль — «Изабель» — классифицируемый иногда как канонерка, а иногда — как яхта. Хотя он и не числился в составе Прибрежного патруля или любой другой действующей части Азиатского флота, этот корабль за несколько лет до войны служил флагманом командиру «Патруля Янцзы». Позднее «Изабель» оставалась под оперативным контролем главнокомандующего Азиатским флотом и базировалась в Маниле

Так как «Изабель» была старым кораблем, плохо снаряженным для боев, и пребывала в неважном состоянии, ее считали расходным материалом. И поэтому 3 декабря она без жалости была по личному приказу президента Франклина Д. Рузвельта отправлена на задание, которое вполне могло стать самоубийственным.

Замаскировав четыре стареньких 4-дюймовых палубных орудия, дабы придать кораблю вид невинного «купца», «Изабель» отправили разведать большое скопление японских транспортных и боевых кораблей, собравшихся в бухте Камрань у берегов Индокитая (о концентрации здесь судов противника сообщил самолет 10-го патрульного крыла). «Изабель» появилась в виду побережья Индокитая, но была вовремя отозвана, и когда разразилась война с Японией, канонерка уже находилась в Манильской бухте.

Отправленная затем в Голландскую Ост-Индию, «Изабель» получала неожиданные и опасные задания. Поскольку выполняла она их, как правило, в одиночку и под командованием разных капитанов (в том числе голландцев), то ее достойные внимания достижения, в число которых входили потопление японской подводной лодки и спасение уцелевших с торпедированного торгового судна, оставались незамеченными. Казалось, в порожденной неудержимым японским натиском сумятице командование американскими силами иногда вообще забывало о самом ее существовании.

«Изабель» была последним кораблем американского флота, покинувшим Чилачап. Взяв с собой двадцать одного сотрудника штаба адмирала Глассфорда и миновав минные заграждения, в 22:00 1 марта 1942 года она вышла в море, уклонилась [95] от встречи с японскими кораблями и самолетами, выдержала тайфун в Индийском океане и прибыла в Южную Австралию — несколько потрепанная, но целая и невредимая.

7. Тральщики

Азиатскому флоту были дополнительно приданы шесть тральщиков. Два из них, «Биттерн» и «Финч», составляли 8-й минный дивизион. Четыре других корабля, «Квейл» (АМ-15), «Тэнеджер» (АМ-5), «Ларк» и «Виппурвилл», образовывали 9-й минный дивизион. Эти крепкие суда более 187 футов длиной развивали максимальную скорость в 14 узлов, а экипаж их состоял из 72 матросов и офицеров. Вооружение у всех тральщиков ограничивалось одной 3-дюймовой пушкой, несколькими пулеметами винтовочного калибра и столькими полудюймовыми пулеметами, сколько их экипажам удалось выклянчить, выменять или выкрасть.

Первым тральщиком, отличившимся при выполнении своего долга перед лицом суровых реалий войны, стал «Виппурвилл», которым командовал лейтенант-коммандер Чарльз Ферритер. Во время налета японских бомбардировщиков на военную судоверфь Кавите 10 декабря 1941 года стоявший на приколе с холодными котлами эсминец «Пири» был поражен бомбой, убившей девять членов экипажа и ранившей еще нескольких моряков, в том числе и командира корабля. Охвативший судоверфь пожар уже подбирался к беспомощному кораблю, когда Ферритер с огромной смелостью и мастерством подвел «Виппурвилл» к эсминцу и отбуксировал «Пири» в безопасное место. Через два дня «Виппурвиллу» и «Ларку» было поручено идти на юг, в Сурабаю (на Яве). Плавание прошло без происшествий, и по прибытии оба корабля действовали совместно с Королевским флотом Нидерландов, занимаясь местным патрулированием и тралением.

Во второй половине февраля, когда японские бомбардировки Сурабаи усилились, а вражеские армады вторжения приближались к северному побережью Явы, «Виппурвилл» и [96] «Ларк» перебазировались в порт Чилачап на южном побережье острова. 27 февраля японские бомбардировщики потопили в 130 милях к югу от Чилачапа большую плавбазу гидросамолетов «Лэнгли», и «Виппурвиллу» было приказано направиться на поиски уцелевших. Тральщик нашел большое масляное пятно, но никаких признаков экипажа «Лэнгли» не обнаружил. Уцелевших моряков к тому времени уже спасли эсминцы «Эдсолл» и «Уиппл», но никто не потрудился уведомить об этом ни «Виппурвилл», ни канонерку «Талса», которую тоже направили на поиски.

Однако на следующий день, незадолго до рассвета, впередсмотрящие доложили о мигающем огне на горизонте. Экипаж занял места по боевому расписанию, и «Виппурвилл» на всех парах устремился выяснять, в чем дело. Как оказалось, это горело английское торговое судно «Сити оф Манчестер», торпедированное и расстрелянное японской подводной лодкой. Оно было охвачено пожаром и тонуло, но «Виппурвилл» прибыл как раз вовремя для спасения 126 уцелевших.

К этому времени битва в Яванском море была уже проиграна, японцы высаживались на Яве. «Виппурвилл» и «Ларк» благополучно добрались до залива Эксмут в Австралии и продолжали воевать, но четырем тральщикам, остававшимся в районе Манильской бухты, повезло гораздо меньше. «Биттерн», во время бомбардировки находившийся на военной судоверфи, проводя ремонт основных механизмов, был поражен осколками бомбы и охвачен пожаром. Хотя спасательное судно подводных лодок «Пиджин» отбуксировало тральщик в безопасное место, а пожар быстро потушили, ряд незаменимых деталей машины пропал навсегда и корабль остался без хода. Его отбуксировали в порт Маривелес и там затопили при падении Батаана, открыв кингстоны.

Три оставшихся в строю тральщика базировались на Коррехидоре и в первые недели декабря 1941 года активно патрулировали у входа в Манильскую бухту, протраливая проходы в минных заграждениях. Однако к началу января через эти минные поля проходили лишь подводные лодки, изредка доставлявшие на «Скалу» припасы, да выходившие на ночные [97] вылазки торпедные катера. Это отсутствие оживленного движения вкупе с нехваткой горючего и вражескими авианалетами, которых корабли не могли отразить, сократило деятельность тральщиков до минимума. В результате экипажи тральщиков были сокращены на две трети, а остальные моряки присоединились к обороняющимся на Батаане и Коррехидоре.

После падения Батаана у судов, все еще находящихся в районе Коррехидора, кроме бомбардировок и обстрелов с самолетов появился новый повод для беспокойства — артиллерийский огонь с гор Батаана Поэтому их экипажи в дневное время находились на берегу, если по какой-то настоятельной причине не требовалось срочно заняться тралением. Неизбежный финал быстро приближался. 10 апреля 1942 года «Финч» был потоплен на рейде у восточной оконечности Коррехидора{50} . 4 мая пошел ко дну «Тэнеджер», а 6-го экипаж «Квейла» сам затопил свой корабль, открыв кингстоны, когда над Коррехидором и его фортами взвились белые флаги капитуляции.

Многие моряки, служившие на тральщиках и уцелевшие в боях, умерли в японских лагерях для военнопленных. Но двое офицеров и шестнадцать матросов сумели избежать плена, пойдя на отчаянный риск. Каким бы невероятным ни могло это показаться, эти моряки сбежали с Коррехидора на 36-футовом моторном баркасе, пересекли сотни миль вод, в которых господствовали японцы, и в конечном итоге прибыли целыми и невредимыми в австралийский порт Дарвин.

8. Торпедные катера{51}

Прибытие 28 сентября 1941 года в Манилу 3-й эскадры торпедных катеров с точки зрения Азиатского флота не было каким-то захватывающим событием. При нарастающей с каждым [98] днем угрозе войны остро требовалось как можно больше крейсеров, подводных лодок, эсминцев — а вовсе не горстка торпедных катеров, чьи достоинства никогда не были испытаны в бою и для применения которых так и не утвердили никакой стандартной доктрины. Тем не менее когда началась Вторая мировая война, это новое оружие морской войны уже существовало, и хотя у Азиатского флота имелось всего шесть образцов этого оружия, их полезность и боевая эффективность наряду с дерзновенной смелостью и мастерством экипажей заставили уверовать в это оружие даже самых завзятых скептиков.

Под руководством младшего лейтенанта{52} Джона Балкли 3-я эскадра торпедных катеров могла похвалиться наличием в своем составе шестидесяти матросов, одиннадцати офицеров и торпедных катеров РТ-31, РТ-32, РТ-33, РТ-34, РТ-35 и РТ-41. Еще шесть торпедных катеров вместе с экипажами дожидались транспортировки из Перл-Харбора в Манилу и, когда разразилась война, понятное дело, так и не прибыли. Следует заметить, что на тот момент во всем военном флоте США имелось только три эскадры торпедных катеров общим числом не более тридцати шести катеров.

Эти лишенные брони 70-футовые суденышки из клееной фанеры приводились в движение тремя бензиновыми моторами «паккард» в 1250 лошадиных сил. Их спроектировали с расчетом на экипаж из с,еми матросов и двух офицеров. Из вооружения на катерах стояли четыре торпедных аппарата и четыре спаренных крупнокалиберных пулемета на двух турелях с электроприводом. Чтобы придать себе побольше огневой мощи, экипажи устанавливали перед рубкой два пулемета «льюис» винтовочного калибра. [99]

Впервые торпедные катера 3-й эскадры вступили в бой 10 декабря 1941 года, когда японские бомбардировщики атаковали и уничтожили их оперативную базу в Кавите. Заблаговременно предупрежденные, все шесть катеров выдвинулись в Манильскую бухту, готовые к бою и с расчетами у пулеметов. Одновременно с атакой на судоверфь японские пикирующие бомбардировщики, игнорируя стоящие на якоре более крупные суда, сосредоточили всю свою ярость на торпедных катерах. Это оказалось дорогостоящей ошибкой, так как скоростные и маневренные катера легко уворачивались и уносились без единой царапины, в то время как вражеские бомбы понапрасну сыпались в воду. К тому же РТ-31 сбил двух атакующих, а РТ-35 сразил еще одного. Когда налет закончился, катера вернулись на разбомбленную верфь и переправили раненых во флотский госпиталь в Каньякао.

Разрушение военной судоверфи флота вынудило 3-ю эскадру перебазироваться в бухту Сисиман на южной оконечности полуострова Батаан, где все портовые сооружения состояли из рыбацкого причала да нескольких сараев, крытых пальмовыми листьями. С этой базы они вели работу по ночному патрулированию побережья Батаана — к северу от Манильской бухты и на юг, вдоль полуострова Батангас до острова Верде.

Катера также эффективно использовались в качестве скоростных посыльных судов, курсирующих между фортом Миллс на Коррехидоре и Манилой.

Ночью 17 декабря 1941 года транспорт «Коррехидор», пытавшийся вывезти из Манилы в Австралию 700 эвакуируемых, налетел на мину возле бухты Сисиман и пошел на дно. Коммандер Балкли сразу же приказал трем имеющимся на базе катерам, РТ-32, РТ-33 и РТ-35, выйти в море. Выйдя, катера увидели вспышки света на краю армейского минного заграждения, защищающего вход в Манильскую бухту, и услышали крики о помощи. Приблизившись к вспышкам, они обнаружили сотни барахтающихся в масляной воде людей. Работа в темноте посреди минного поля не относилась к числу легких занятий, но моряки 3-й эскадры спасли 282 человека. [100]

Если б не доблестные усилия спасателей, большинство этих мужчин, женщин и детей наверняка погибли бы, потому что никакие другие суда им на помощь не пришли — вероятно, из страха перед минами.

26 декабря, после отбытия адмирала Харта на новый командный пункт на Яве, командование всеми силами флота в районе Манилы принял контр-адмирал Френсис Рокуэлл. Эта далеко не внушительная коллекция кораблей состояла из трех речных канонерок, трех тральщиков, пяти буксиров, спасательного судна подводных лодок, плавбазы подводных лодок и торпедных катеров 3-й эскадры. Однако в отряде торпедных катеров, оказавшемся теперь в роли первой линии обороны флота на Филиппинах, осталось всего четыре катера, РТ-33, ночью 24 декабря проверяя происхождение огней у Пойнт-Сантьяго, сочтенных наблюдателями фонарями подводной лодки, крепко сел на камни. После трех неудачных попыток стащить катер с мели, с него сняли вооружение и уничтожили, дабы он не достался врагу. А еще раньше РТ-32, который уже пострадал от случайного взрыва бензина в машинном отделении, был обстрелян с самолета, в результате чего на несколько недель вышел из строя.

Потеря в самом начале войны почти всех запасных частей для торпедных катеров на судоверфи Кавите изрядно стреножила операции эскадры. По счастью, несколько двигателей хранились вне Кавите, но попытки поддерживать катера в действующем состоянии вскоре стали утомительной круглосуточной каторгой. Вдобавок с 16 декабря всех военнослужащих флота перевели на двухразовое питание, а качество и количество пайков постоянно менялись в худшую сторону. Перегруженные работой и недоедающие экипажи настолько физически ослабели, что к концу декабря Рокуэлл вынужден был прекратить большинство ночных дозоров.

Трудности эскадры усугублялись и все уменьшающимися запасами бензина. Большие его количества, хранившиеся в Маниле и ее окрестностях, пришлось сжечь, дабы горючее не досталось японцам. По той же причине предали огню и бензин, уцелевший после бомбардировки Кавите и базы авиации [101] флота Сэнгли-Пойнт. Однако, прежде чем это произошло, у эскадры хватило предусмотрительности загрузить две большие баржи бочками с бензином и отбуксировать их в Сисимэн-бей. Это оказалось удачным решением, тем более что 29 декабря одно из двух бензохранилищ на Коррехидоре было уничтожено японскими бомбардировщиками.

Вдобавок ко всем прочим несчастьям 3-й эскадры изрядная часть имевшегося бензина и машинного масла портилась саботажниками. В бензине обнаруживалось большое количество растворенного парафина, который так сильно забивал бензиновые фильтры и жиклеры карбюраторов, что их приходилось чистить по многу часов. Смазку тоже приходилось тщательно фильтровать перед использованием, так как в ней зачастую обнаруживался песок.

18 января 1942 года 3-я эскадра торпедных катеров нанесла свой первый удар по надводным силам врага. Армия сообщила, что в бухте Бинанга-бей, узкой маленькой выемке в полуострове Батаан к юго-западу от входа в бухту Субик-бей, бросили якорь четыре японских корабля. Один из них, как считалось, был эсминцем, а еще один — большим транспортом. По словам армейцев, корабли доставляли подкрепления уже высадившейся на берег японской армии и забрасывали 5-дюймовыми снарядами позиции, удерживаемые филиппинскими и американскими войсками. Балкли приказали взять два катера и атаковать эти корабли между сумерками и рассветом.

Джон Балкли лично руководил операцией. Катера РТ-34 (под командованием энсайна Баррона Чэндлера) и РТ-31 (под командованием младшего лейтенанта Эдварда Де Лонга) проследовали ко входу в бухту Субик-бей, где и разделились. РТ-34 предписывалось произвести разведку западного входа в бухту, а затем проследовать к выходу из бухты Бинанга-бей. РТ-31 должен был разведать обстановку по восточной стороне, а затем встретиться с РТ-34 для совместной атаки.

Было 00:30 и темно, как в преисподней, когда РТ-34 осторожно прокрался в западную часть бухты Субик-бей, где его окликнули световым сигналом с суши в миле по левому борту. [103]

Не обращая внимания на сигналы с берега, но сразу же сбавив ход с 18 узлов до 10, Балкли продолжал крадучись двигаться вперед.

Внезапно с другой стороны бухты ночную тишину нарушил грохот полевых орудий. Балкли обеспокоился, не попал ли РТ-31 в беду. Вскоре после этого какая-то едва различимая в темноте мелкая посудина — вероятно, дозорный катер — замигала прожектором, окликая американцев. Стремясь оторваться в темноте от этого надоедливого катерка, а также не опоздать на назначенную встречу, Балкли свернул на юго-восток. Когда он почти добрался до входа в бухту Бинанга-бей, еще два прожектора — один на острове Гранде, в миле к северу, а другой из точки чуть южнее бухты Бинанга-бей — протянули свои светящиеся пальцы в море. Тут же к ним присоединились стрекочущие залпы пулеметного огня. Все это вкупе с отсутствием РТ-31 на месте рандеву в назначенное время усилило озабоченность Балкли. РТ-34 описывал неспешные круги и ждал. Когда прошло полчаса, а никаких признаков РТ-31 по-прежнему не наблюдалось, Балкли решил идти на дело в одиночку.

РТ-34 углубился в бухту Бинанга-бей примерно на 500 ярдов, когда прямо по курсу обрисовался силуэт двухмачтового грузового судна. Сигнальный прожектор корабля окликнул незваного гостя, в ответ РТ-34 выпустил две торпеды. Но одна из них с уже запустившимся двигателем застряла в трубе торпедного аппарата. Балкли приказал РТ-34 покинуть район боя. Через минуту раздался громкий взрыв, и члены экипажа доложили об огненной вспышке, за которой последовали две еще более крупные. Времени анализировать нанесенный противнику реальный ущерб не было — и не только потому, что снаряды береговых батарей рвались в опасной близости от катера, но и оттого, что РТ-34 грозило нечто более страшное. Наполовину застрявшая в аппарате торпеда ревела и свистела неудержимо вращавшимися винтами. Кожух вокруг пошедших вразнос двигателей торпеды раскалился добела, ее задняя часть угрожала в любой момент разлететься от бушующей в них смертельной силы. [104]

Помощник главного торпедиста Джон Мартино, без колебаний и полностью сознавая грозившую опасность, поспешил к этому страшному чудовищу и закрыл клапан воздуховода, ведущий к камере сгорания, покончив таким образом с «горячим ходом». Но на этом храбрый моряк не остановился. Каждый раз, когда нос катера нырял в волну неспокойного моря, вода окатывала боеголовку торпеды и раскручивала ее вертушку. Еще несколько оборотов — и боеголовка будет полностью взведена, тогда ей для детонации потребуется усилие всего в 8 фунтов. Усевшись верхом на торчащую торпеду, Мартино дополз по ней до ее боеголовки и для остановки вращения лопастей сунул в них смятую туалетную бумагу. Своенравной торпеде понадобилось трястись в аппарате еще четыре часа, прежде чем она наконец-то выпала в воду, не причинив вреда катеру.

Возвращаясь на базу, Балкли и его команда искали следы РТ-31, но ничего не обнаружили. Катер исчез. Об этом печальном факте Балкли и доложил адмиралу Рокуэллу. Доложил он также и о том, что РТ-34, вероятно, может записать на свой счет попадание в торговое судно в бухте Бининга-бей. Адмирал уведомил его, что армейские наблюдатели на горе Маривелес видели, как этот корабль взорвался и утонул. Глядя в бинокли с 20-кратным увеличением, они определили, что это был 5000-тонный вооруженный транспорт, который обстреливал армейские позиции в западном Батаане из 5,5-дюймовых пушек{53} .

Все моряки 3-й эскадры торпедных катеров, все еще скорбевшие из-за потери товарищей по эскадре, пришли в восторг, когда в 17:30 20 января 1942 года на базу вернулись девять потрепанных и грязных моряков с РТ-31. Радость их, однако, несколько омрачало известие о том, что мичман Уильям Плант и еще двое моряков пропали без вести. [105]

Судя по всему, когда РТ-31 начал медленно продвигаться с дозором вдоль восточного берега бухты Субик-бей, восковые примеси в бензине забили фильтры обоих двигателей и те заглохли. Вскоре после этого пресноводная система охлаждения центрального двигателя стала давать сбои из-за воздушной пробки, после чего он тоже перестал работать. Лишенный возможности маневрировать катер вынесло ветром и приливом на риф.

Когда двигатели снова привели в действие, лейтенант Де Лонг стравил якорь и сделал отчаянную попытку сползти назад. После трехчасовых усилий реверсивные механизмы катера попросту сгорели. Вдобавок с берега по катеру открыла огонь японская 3-дюймовая пушка, встревоженная ревом двигателей. Близился рассвет, и у Де Лонга не осталось иного выбора, кроме как покинуть корабль.

Уничтожив все важное оборудование, мичман Плант и одиннадцать матросов оттолкнули от катера спасательный плот, Де Лонг остался, чтобы выпустить в катер бензин из баков и поджечь его. Пока его катер горел, а затем взорвался, Де Лонг плыл к берегу словно ошпаренный пес. На рассвете он увидел на песке следы и дошел по ним до зарослей кустов, где и нашел девятерых из своих матросов. Мичман Плант и двое матросов, не принадлежавшие к числу хороших пловцов, предпочли остаться на плоту, когда другие решили плыть к берегу. Судьба их оставалась неизвестной вплоть до окончания войны; лишь тогда выяснилось, что они попали в плен и погибли, когда везший их в Японию транспорт разбомбили американские самолеты.

Выплывшие на берег уцелевшие моряки оказались в опасном положении в тылу врага. Путь на юг им преграждали японские войска и самолеты, штурмующие американские позиции близ деревни Морон на Батаане. Вернуться к своим моряки могли только по морю, поэтому, как только вражеские самолеты перестали кружить над этим районом, двое американцев прокрались к берегу искать транспортные средства Через полтора часа они вернулись и доложили, что им удалось найти только два местных каноэ, большое и маленькое. [106]

Так как там повсюду торчали японские солдаты, многие из которых находились всего в 200 ярдах от укрытия, моряки дождались темноты, прежде чем проскользнуть к тем самым лодкам. По дороге они подобрали две ржавые лопаты и доску — в дополнение к уже лежавшим в каноэ двум веслам. Было почти 21:00, когда они оттолкнулись от берега В ста ярдах от пляжа обе лодки опрокинуло сильным прибоем, и две лопаты пошли ко дну. Приложив немало усилий, моряки перевернули свои лодки и связали их вместе. А затем с маленькой лодкой на буксире у большой, гребя кто веслами, а кто и руками, они взяли курс на мыс Напо-пойнт на Батаане, располагавшийся примерно в 12 милях к югу.

Лодки шли медленно и трудно, борясь с ветром и волнами; к 03:00 люди слишком устали, чтобы обогнуть мыс Напо-Пойнт. Де Лонг решил попытаться, пока еще было темно, высадиться на севере, с подветренной стороны мыса. Удача улыбнулась морякам, и примерно в 03:30 их лодки без происшествий достигли песчаного берега; они оказались в тылу своих войск. Однако путь здесь то и дело преграждали спирали колючей проволоки, через которые катерники с трудом проложили себе путь — но только для того, чтобы обнаружить поперек дороги еще и отвесные утесы. На рассвете их заметили несколько филиппинских солдат и проводили по идущей вверх тропе в безопасное место.

Ночью 22 января РТ-34 снова рыскал вдоль побережья Батаана в поисках вражеских кораблей. На этот раз им командовал младший лейтенант Роберт Келли, который первый раз вышел в дозор, так как ранее был госпитализирован на Коррехидоре из-за серьезной инфекции пальца, вызванной ранением шрапнелью. Вторым офицером у него был мичман Чэндлер; лейтенант Балкли тоже находился на борту. Следует заметить, что лейтенант Балкли как командир эскадры считал необходимым лично ходить на операции, когда только возможно.

Примерно в 25 милях к северу вдоль побережья по катеру открыла огонь своя же береговая батарея, принявшая его за врага; это вынудило РТ-34 податься мористее, за пределы досягаемости [107] огня. Вскоре после этого торпедный катер заметил над самой водой тусклый движущийся огонек и приблизился к нему. Свет исходил с японской десантной баржи, набитой элитными войсками, шедшими высадиться в тылу у союзников. Последовала ожесточенная перестрелка, в ходе которой десантная баржа пошла ко дну, но мичмана Чэндлера ранило в обе голени. Поскольку катер не мог до рассвета пройти охраняющие подходы к Манильской бухте минные поля, мичману оказали первую помощь на борту, а РТ-34 продолжил поиск вражеских судов.

Уже почти рассвело и РТ-34 шел домой, когда обнаружил еще одну десантную баржу, на сей раз идущую прочь от берега. Паля из всех стволов, РТ-34 устремился к добыче. Ответный огонь не отличался интенсивностью и вскоре прекратился. Когда суда оказались в нескольких ярдах друг от друга, Балкли, желая убедиться в отсутствии ловушки, подвел катер вплотную к врагу и кинул в уже горевшую и тонущую баржу две ручные гранаты. С автоматическим «кольтом» 0.45 калибра в руке Балкли перепрыгнул на вражеское судно и увидел среди убитых двух еще живых, хотя и раненных, японских солдат. Один из них оказался офицером. Раненых пленных быстро переправили на борт РТ-34, и Балкли, нашедший на барже полевую сумку со списком личного состава десантного отряда и планом операции, быстро отвалил от баржи — как раз в тот момент, когда та затонула.

Две ночи спустя лейтенанты Балкли и Де Лонг вышли на РТ-41 поохотиться в бухте Субик-бей. Осторожно крадясь на одном работающем на минимальных оборотах двигателе, они наткнулись на большой японский корабль, бросивший якорь около берега — в заводи к западу от входа в бухту, близ мыса Сампалок. Осторожно и по возможности бесшумно РТ-41 подкрадывался все ближе и ближе к врагу. На расстоянии в 2500 ярдов последовал приказ: «всем двигателям — полный вперед». Катер, все 3750 «лошадей» которого взревели на полной мощности, пулей понесся на врага. Дистанция быстро сокращалась. На расстоянии в 1000 ярдов первая торпеда прыгнула в воду, одновременно открыла огонь счетверенная зенитная [108] установка вражеского корабля. Когда расстояние сократилось до 400 ярдов, РТ-41 выпустил вторую торпеду, его четыре крупнокалиберных пулемета и два «льюиса» прочесали вражеские палубы частым огнем. Однако хвост второй «рыбки» ударился о палубу, когда торпеда выскочила из трубы аппарата, и сбил ее с курса.

Выпустив свою последнюю торпеду, Балкли приказал быстро сменить курс на обратный для вывода катера из заводи. Через несколько секунд раздался сильный взрыв, и обломки вражеского корабля разлетелись во все стороны. Вызванный взрывом пожар позволил экипажу РТ-41 впервые хорошенько разглядеть свою жертву, которую команда катера сочла крупным современным судном водоизмещением примерно в 6000 тонн — по всей вероятности, это была плавбаза гидросамолетов. К этому времени по стремительно уворачивающемуся РТ-41 уже яростно молотили береговые трехдюймовые пушки. В итоге катер, едва не задев 20-футовую проволочную сеть, способную намертво остановить его, «задрав хвост», ушел от опасности в Китайское море. 3-я эскадра торпедных катеров записала на свой счет еще одну победу.

С конца декабря 1941 года состояние катеров 3-й эскадры еще более ухудшилось. Механические мастерские на борту плавбазы подводных лодок «Канопус» выкладывались до предела, производя или ремонтируя вышедшие из строя детали. Однако японские бомбардировки лишили ремонтников возможности работать днем, поэтому из-за невыполнения заказов на работу к 1 февраля 1942 года в действующем состоянии остались только два из четырех катеров. Вот потому пострадавший в декабре от взрыва в машинном отделении, на скорую руку скрепленный скобами и проволокой и ходивший только на двух двигателях РТ-32 был отправлен той ночью в дозор у западного побережья Батаана.

Вместе с командиром катера младшим лейтенантом Винсентом Шумахером на борту РТ-32 находился и лейтенант Де Лонг. Было почти девять вечера, когда в нескольких милях [109] впереди моряки разглядели вспышки орудийного огня. РТ-32 увеличил скорость и направился выяснить, в чем дело. В 21:30 примерно в трех милях от катера был замечен большой корабль, который внезапно ускорил ход и направился на север, к бухте Субик-бей. РТ-32 был не в состоянии догнать уходящее судно, так как на двух двигателях он развивал в лучшем случае скорость в 22 узла. Но невзирая на то что странный корабль уходил все дальше и дальше, маленький катер продолжал гнаться за ним еще примерно полчаса.

А затем эта настойчивость оправдалась. Как-то вдруг сразу, без всякой явной причины, незнакомец повернул на восток к берегу Батаана, и дистанция быстро сократилась. На расстоянии в 5000 ярдов вспыхнул мощный прожектор вражеского корабля, захватив РТ-32 своим слепящим лучом. Через несколько секунд в пятистах ярдах перед катером на воде взорвались два снаряда, определенные командой как 6-дюймовые. Ослепленному прожектором катеру не осталось иного выбора, кроме как броситься прямо на врага, чтобы выпустить по нему торпеду правого борта Снаряды еще одного залпа легли в 200 ярдах перед катером, за ним почти сразу же последовал новый залп, снаряды которого легли в 200 ярдах за кормой. РТ-32, не дрогнув, продолжал мчаться вперед и на дистанции в 3000 ярдов выпустил торпеду левого борта прямо в сторону прожектора.

Выстрелив второй раз, Шумахер совершил быстрый разворот на 180 градусов, спасаясь от огня врага, — как теперь определили наблюдатели, это был легкий крейсер. Не обремененный более грузом своих торпед, РТ-32 теперь развил скорость в 25 узлов, но этого едва хватало для ухода от идущего на всех парах крейсера, четыре 6-дюймовые пушки которого изрыгали попарно залп за залпом. Положение с каждой секундой становилось все более отчаянным, когда поблизости от крейсера вдруг раздался громкий взрыв. В луче его прожектора удалось разглядеть подымавшийся дым и разлетающиеся обломки, одновременно пушки крейсера как-то странно умолкли. Должно быть, одна из торпед очень своевременно попала-таки в цель. Скорость крейсера заметно снизилась, и РТ-32 [110] начал отрываться. Однако злосчастный прожектор по-прежнему не выпускал катер из круга своего света, и в скором времени стрельба возобновилась. Рвущиеся снаряды вспенивали воду вокруг катера, но по мере того как он уносился вперед, свет прожектора падал за кормой все дальше и дальше — до тех пор, пока катер не сделал резкий крутой поворот направо и полностью оторвался от противника.

На следующее утро армия уведомила 3-ю эскадру, что РТ-32 сорвал попытку 7000-тонного крейсера высадить отряд неподалеку от Морона. Хотя не было никаких свидетельств того, что крейсер утонул, на катере РТ-32 никто не сомневался, что корабль противника как минимум поврежден{54} .

Под вечер 18 февраля мичману Джорджу Коксу было приказано взять с собой на РТ-41 армейского майора для разведки южного берега Манильского залива, где японцы, по донесениям, размещали тяжелые пушки для бомбардировки Коррехидора. Цель этого рискованного задания заключалась в вызове на себя огня японцев, чтобы майор мог засечь позиции орудий. И тогда большие пушки Коррехидора будут способны обрушить на них свой огонь.

Никаких пушек в итоге американцы не обнаружили, но неподалеку от берега, в нескольких милях к востоку от Тернате, РТ-41 случайно наткнулся на отряд раздевшихся до нижнего [111] белья японских солдат, собиравшихся искупаться. Вместо того чтобы броситься бежать, японцы столпились у уреза воды, смеясь и издеваясь над моряками на катере. Получив наконец-то шанс поквитаться за весь ад, сквозь который морякам пришлось пройти, экипаж рассмеялся в ответ пулями из крупнокалиберного пулемета. Позже разведчики сообщили, что восемь вражеских солдат было убито и четырнадцать ранено.

Свою последнюю вылазку в бухту Субик-бей 3-я эскадра торпедных катеров сделала ночью 17 февраля 1942 года. К этому времени японцы окружили вход в бухту пушками, и проникновение в нее считалось чистым самоубийством. Однако у Балкли имелся план, благодаря которому эскадра могла подбить один из нескольких эсминцев, по имеющимся сведениям, стоящих там.

РТ-35 с Балкли на борту и под командованием мичмана Энтони Эйкерса, а также следующий за ним РТ-34 под командованием младшего лейтенанта Келли прибыли ко входу в бухту Субик-бей в 22:40. Согласно плану Келли спрятал свой катер в маленькой заводи близ восточного входа, в то время как РТ-35 двинулся ко входу в бухту. Здесь Балкли намеревался вызвать суматоху пулеметным огнем по бухте или любыми иными средствами, надеясь выманить эсминец в погоню. Если эсминец заглотит наживку, то поневоле проследует мимо спрятавшегося РТ-34, который и засадит ему в брюхо одну-другую «рыбку».

Удача распорядилась так, что при входе в бухту на восточной стороне у острова Гранде было замечено дозорное судно водоизмещением примерно 200–300 тонн. РТ-35 стремительно промчался разделявшее их короткое расстояние и выпустил торпеду — которая, судя по всему, прошла под днищем судна, но не взорвалась. Вскоре к востоку от острова Гранде, около пирса Олонгапо, был обнаружен более крупный корабль, и по нему тоже выстрелили торпедой. Совершив все это, РТ-35, и так уже проникший опасно далеко вглубь бухты, сразу же ретировался. Поскольку никакой вражеский корабль за ними не последовал, оба катера прошлись мимо мыса Сампалок-пойнт [112] у восточного входа в бухту Субик-бей и, прежде чем продолжить свой дозор, щедро полили пулями из крупнокалиберных пулеметов стоявшую там батарею трехдюймовок.

В Олонгапо был замечен большой пожар, но причина его осталась неизвестной, никаких торпедных взрывов здесь не видели и не слышали. На следующий день армейские наблюдатели доложили, что стоявший у причала большой танкер затонул после продолжавшегося всю ночь пожара Однако Балкли не стал записывать этот корабль в число побед своей эскадры.

Уже с конца декабря Балкли строил планы — что он будет делать, когда у него кончатся бензин и торпеды. Первой идеей было взять все катера, какие еще остались в строю, и прорываться к берегам Голландской Ост-Индии. Ведь 10-е патрульное крыло в свое время припрятало бензин на различных островах по этому маршруту, и адмирал Рокуэлл сообщил командиру эскадры катеров, где найти эти тайники. Однако с течением времени японцы захватили контроль над большинством районов на юге, и об этом плане пришлось забыть.

Твердо решив вытащить с Филиппин своих матросов и офицеров, Балкли счел, что их лучшая надежда на спасение — это рывок к побережью Китая, где они сожгут свои катера и двинутся вглубь страны, дабы присоединиться к войскам генерала Чан Кай-ши. С помощью полковника Вонга, приданного штабу Макартура военного наблюдателя от китайской армии, в полнейшей тайне были составлены планы данной операции. В назначенное время китайские солдаты должны были встретить эскадру на побережье Китая к югу от Сватоу, где японские войска располагались не столь густо, и помочь экипажам катеров добраться до Чунцина. Остальное будет легко. Однако при рыщущих по морю японских оперативных группах, не говоря уж об авиации противника, пересечение более 600 миль открытого моря было крайне рискованным предприятием. Тем не менее все моряки 3-й эскадры торпедных катеров твердо решили пойти на этот риск.

К концу февраля запасы бензина почти полностью истощились и осталось всего восемь торпед. Время пришло. Катера уже готовили к походу, когда планы внезапно изменились. [113]

Положение Филиппин постоянно ухудшалось, и никакие подкрепления не могли уже прорваться сквозь вражескую блокаду. К середине февраля стало очевидно, что войска на Батаане и Коррехидоре обречены. 22 февраля президент Рузвельт приказал генералу Макартуру как можно скорее покинуть Филиппины и отправиться в Австралию, где он должен будет принять командование над всеми сухопутными и воздушными силами союзников. 15 марта подводная лодка «Пермит» (SS-178) должна была прибыть на Коррехидор и эвакуировать генерала и его свиту на Минданао, где их должен был встретить армейский самолет В-17, дабы вывезти в Австралию. По соображениям безопасности эта операция являлась строго охраняемой тайной.

1 марта лейтенант Балкли, к своему удивлению, получил приказ взять генерала Макартура на борт одного из его торпедных катеров. Во время этого короткого рейса генерал официально представил Балкли к армейскому кресту «За выдающиеся заслуги», которым лейтенанта наградили несколько недель назад. Это служило для маскировки настоящей причины поездки — так как, взяв с Балкли клятву хранить полученные сведения в тайне, Макартур уведомил его, что вскоре покинет Коррехидор. Самое главное прозвучало, когда Макартур сообщил, что на Минданао его со свитой отвезет 3-я эскадра торпедных катеров.

В первую неделю марта радиостанции и главные газеты в Соединенных Штатах начали призывать поставить Макартура во главе союзных войск в Австралии. Целью этих призывов, несомненно, была подготовка защитников Батаана и Коррехидора к отбытию их руководителя, не вызывая среди личного состава паники и впечатления, что командование бросает бойцов на произвол судьбы. Эти призывы не остались без внимания японцев, которые, как можно было предполагать, сделают все возможное, дабы помешать бегству такого приза.

Можно лишь догадываться, почему генерал со своей свитой предпочел пересечь контролируемые японцами воды на четырех изношенных торпедных катерах, а не на подводной лодке, — особенно если учесть, что через девять дней после [114] того, как он сделал свой выбор, в южной части Филиппин был замечен дивизион японских эсминцев, идущий с высокой скоростью на север, а наблюдатели отмечали рост активности вражеских надводных судов близ Коррехидора.

Был составлен сложный план. Катера, приняв своих пассажиров на борт в разных пунктах, дабы не возбудить любопытства вражеских шпионов, должны были в 22:00 встретиться у входа в Манильскую бухту и следовать на юг вместе. Передвигаясь только по ночам, они должны идти сперва к Тагауаяну, находящемуся в группе островов Куйо, примерно в 50 милях к западу от острова Панай и в 250 милях к югу от Коррехидора. Спрятавшись там на ночь, 12 марта в 17:00 они отправятся в последний отрезок своего путешествия и достигнут Кагаяна на северном побережье Минданао к 17:00 13 марта. В пути катера должны шарахаться от вражеских кораблей как от чумы — но если они все же наткнутся на противника и подвергнутся атаке, то везущий генерала Макартура РТ-41 должен попытаться скрыться, в то время как от остальных требовалось сковать врага, завязав с ним бой.

Если же РТ-41 сломается, то его пассажиры должны перейти на другой катер, а калека либо продолжит путь самостоятельно, либо, при необходимости, будет затоплен. Были намечены и альтернативные точки встречи и места тайных стоянок — на случай, если какой-то катер окажется не в состоянии добраться до Кагаяна. На совсем уж крайний случай «Пермиту» приказали к рассвету 13 марта стоять наготове у острова Куйо и в случае чего принять пассажиров к себе на борт.

История запомнила 11 марта 1942 года как день, когда генерал Дуглас Макартур покинул остров-крепость Коррехидор. В тот же самый день 32 матроса и офицера из 3-й эскадры торпедных катеров за неимением места на катерах были оставлены на «Скале», став частью армии США, сражающейся с японцами на Батаане и Коррехидоре.

Этим вечером, в 19:30, лейтенант Балкли на РТ-41 подошел к Северному причалу Коррехидора для того, чтобы забрать своих пассажиров, в число которых входили генерал [115] Макартур с женой и малолетним сыном, служанка-китаянка и генерал-майор Ричард К. Сазерленд, начальник штаба Макартура. Лейтенант Келли на РТ-34 и мичман Эйкерс на РТ-35 приняли на борт своих пассажиров в заводи Сисимэн-коув. Кроме того, на борт РТ-34 был взят и контр-адмирал Рокуэлл, Четвертый катер, РТ-32 под командованием лейтенанта Шумахера, забрал своих пассажиров на Карантинном причале в Маривелесе. Всего катера взяли двадцать три пассажира — двадцать одного человека из свиты Макартура и двух офицеров ВМФ — адмирала Рокуэлла и его начальника штаба кэптена Герберта Рея.

Пока филиппинские катера производили по приказу командования отвлекающий рейд к бухте Субик-бей с целью создать впечатление, будто 3-я эскадра по-прежнему рыщет в местных водах, все четыре катера встретились в назначенное время и легли на нужный курс Однако как раз перед их отбытием поступило тревожное донесение воздушной разведки, сообщавшей о замеченных в проливе Апо-Ист к юго-западу от Миндоро (примерно в 80 милях западнее острова) японских эсминце и крейсере. Оба этих корабля создавали прямую угрозу маршруту следования катеров.

Двигаясь кильватерной колонной с РТ-41 во главе, катера прошли 50 миль на юго-запад. Они надеялись незамеченными проскользнуть мимо нескольких занятых японцами островов, но внезапно вспыхнувший на одном из катеров пожар вызвал опасения, что их передвижение засекли и могут сообщить о нем основным японским силам на Лусоне. Если бы это произошло, то на рассвете можно было ожидать появления вражеских бомбардировщиков — а возможно, и преследующих катера эсминцев.

Поворачивая на юг, Балкли держался западной стороны пролива Миндоро, надеясь уклониться от встречи со стерегущими там, по донесениям разведки, эсминцем и крейсером. Поднялся сильный восточный ветер, и катера, сильно обремененные привязанными к палубам бочками с бензином, болтались на волнах, подвергаясь сильной килевой и бортовой качке — к крайнему неудобству своих не привычных к морю [116] пассажиров. Из-за темноты и неспокойного моря катерам было трудно оставаться вместе, эта проблема еще более усугубилась, когда одному из них пришлось остановиться из-за некоторых осложнений с зажиганием. В скором времени катера безнадежно растеряли друг друга

На рассвете Шумахер на РТ-32, ходившем не вполне удовлетворительно со времен взрыва в машинном отделении и по-прежнему только на двух двигателях, увидел судно, принятое им за настигающий его японский эсминец. Лихорадочно пытаясь увеличить ход, он выкинул за борт привязанные к палубе бочки с бензином. Хотя это и помогло кораблику прибавить несколько узлов, неизвестное судно продолжало приближаться. Не в состоянии убежать от него, Шумахер решил остановиться и дать противнику бой. Однако он вовремя понял, что видит вовсе не японский эсминец, а выглядящий странно увеличенным в бледном свете занимающегося дня РТ-41.

РТ-34 прибыл к острову Куйо в 09:30, с опозданием на два часа, и Келли сильно расстроился, не обнаружив там никого из других катеров. И пассажиры и экипаж пережили немало долгих тревожных часов до самого вечера, когда в бухточку осторожно зашли РТ-41 и РТ-32. Опасаясь вражеских самолетов, с рассветом они укрылись на другом острове группы Куйо и ждали там, пока пребывание на оговоренном месте встречи казалось безопасным. Однако РТ-35 так и не появился.

Сбросивший свои запасные 600 галлонов горючего РТ-32 не мог двигаться дальше. Кроме того, теперь у него работал только один двигатель, а так как некоторые скрепы на корпусе разошлись, то катер дал течь. Его пассажиров пришлось пересадить на другие катера, а Шумахеру велели ждать в бухточке до тех пор, пока не прибудут «Пермит» и РТ-35, и уведомить их командиров о том, что генерал Макартур со свитой отбыл на Кагаян. Затем катер должен был попытаться добраться до острова Панай, где сможет достать горючее, и отправиться оттуда дальше.

Примерно в 18:30 РТ-34 и РТ-41 покинули бухточку. Головным шел РТ-34 — так, чтобы генерал Макартур мог с большим комфортом плыть в самой гладкой части кильватерной [117] струи другого катера. Через пятнадцать минут с катеров заметили японский крейсер. Корпус его пока оставался за горизонтом, но мачты и надстройка виднелись уже вполне отчетливо. Продолжи катера следовать прежним курсом — они просто срезали бы курс вражескому кораблю. Келли приказал взять право руля и дать полный вперед, и катера умчались прочь незамеченными. В 19:00, когда зашло солнце, они вернулись на прежний курс.

Безлунная ночь была очень темной. Поднялся сильный ветер, а сверкающие молнии предвещали беду. Прокладывая курс исключительно по счислению, катера без происшествий пересекли морские трассы в море Сулу. Держась близ побережья острова Негрос, они осторожно нащупывали дорогу к острову Силино, отмечающему вход в море Минданао. Ни Балкли, ни Келли никогда раньше не плавали в этой части Филиппин, усеянной сотнями рифов и мелких островков — но, даже не имея надлежащих морских карт, они продолжали с приличной скоростью двигаться вперед. Не в состоянии определить свое точное местонахождение на протяжении всего путешествия, они каким-то чудом все-таки привели катера к Кагаяну на северном Минданао к 17:00 13 марта 1942 года — точно к часу, назначенному планом, составленным еще до начала этой замечательной 560-мильной одиссеи.

Позже в тот же день до Кагаяна дотащился и выгрузил своих пассажиров РТ-35, который всю дорогу донимали неполадки с двигателем. Это было изнурительное и временами крепко треплющее нервы испытание для всех его участников. Но все пассажиры, особенно генерал Макартур, не жалели похвал по адресу лейтенанта Балкли и 3-й эскадры торпедных катеров. Через четыре дня бомбардировщики В-17 увезли генерала и его свиту в Австралию.

Получив приказ до отбытия генерала держать свои катера укрытыми неподалеку от Кагаяна, Балкли тревожился о судьбе РТ-34. Он провел много бесплодных часов, разыскивая его на ветхом армейском самолете. Лишь через несколько недель стало известно, что катер затоплен своим экипажем у Тагауаяна, так как при двух вышедших из строя двигателях и угрозе [118] третьему со стороны просачивающейся в машинное отделение морской воды он совершенно потерял мореходность. «Пермит» забрал экипаж катера обратно на Коррехидор, но Шумахеру повезло больше — он остался на «Пермите» и благополучно прибыл в Австралию.

18 марта, через день после того, как генерал Макартур и его свита отбыли в Австралию, Балкли был вызван в армейскую штаб-квартиру. Здесь его уведомили, что по соображениям безопасности президент Кэсон, его семья и несколько членов правительственного кабинета перебрались с Паная, куда их меньше месяца назад перевезла подводная лодка «Суордфиш», на остров Негрос. И теперь, когда японцы все туже стягивали стальное кольцо вокруг Филиппин, стало крайне важным снова перевезти его в безопасное место. Если президента удастся переправить на Минданао, то армейская авиация вывезет его в Австралию.

Маршрут, которым требовалось пройти для выполнения этого задания, составлял всего 200 миль — однако подходы к Негросу, по донесениям разведки, стерегли семь японских эсминцев. Несомненно, они пытались помешать бегству президента Кэсона. Балкли без колебаний добровольно вызвался взяться за это задание.

Тем вечером в 19:00 РТ-41 с Балкли и Коксом, а следом за ними и Эйкерс на РТ-35 отправились из Кагаяна в Думагуэте на острове Негрос. Дабы немного убавить неравенство в силах, Балкли мог бы взять с собой на задание и РТ-34, но тот крепко ударился о коралловый риф и повредил себе винты, валы и корпус. Уже неподалеку от места назначения с катеров заметили возле острова Апо японский эсминец. К счастью, тот не увидел американских кораблей, так как они быстро скрылись от него за островом и спрятались в ночной темноте. Пока РТ-35 стерег подход к Думагуэте, готовый схватиться с любым вражеским кораблем, угрожающим отрезать президенту Кэсону путь к бегству, Балкли осторожно ввел РТ-41 в порт. Ночь выдалась кромешно темная. В городе и в порту действовало затемнение, а морских карт данного района у него не имелось, но командир эскадры все-таки сумел найти пирс и причалил катер. [119]

Встретил катер помощник президента Филиппинской Республики майор Андрес Сориано. Офицер сказал, что Кэсон находится в своей временной резиденции в горах, примерно в 30 милях от побережья, и он отвезет Балкли к нему. Прибыв в резиденцию, они застали президента бодрствующим и одетым. Кэсон уведомил Балкли о том, что только что получил сообщение от генерала Джонатана Уэйнрайта. Уэйнрайт предполагал, что множество японских боевых кораблей в водах к югу от Негроса делают их предприятие слишком опасным, и его следует отменить. Президент задал Балкли множество вопросов, и полученные прямые ответы должны были произвести на него благоприятное впечатление. Во всяком случае, Кэсон решил доверить Балкли не только собственную жизнь, но и жизни тех, кто был ему очень дорог.

Тем временем Эйкерс наткнулся на какой-то топляк, который пропорол ему в носу 20-футовую прореху. В пробоину хлынула вода, но экипаж образовал ведрочерпальную бригаду и удержал катер на плаву. Эйкерс понял, что теперь его катер не в состоянии вернуться на Минданао, но надеялся, что сможет продолжать свой дозор до возвращения Балкли с президентом. Лишь увидев приближающиеся к причалу тусклые огни автомобильных фар, он счел, что ему пора идти в порт.

РТ-41 с президентом, его женой и двумя дочерьми, вице-президентом Осменьей, генерал-майором Базилио Вальдесом, майором Сориано, девятью членами президентского кабинета и большим количеством багажа отвалил от причала и почти сразу же повстречал РТ-35. К тому времени экипаж последнего уже чуть не падал, устав вычерпывать воду, и катер явно тонул. Все матросы быстро перебрались на борт и так уже перегруженного РТ-41, который взял РТ-35 на буксир и отвел его к берегу, после чего обрубил конец, предоставив катеру самому выброситься на сушу.

В 03:30 19 марта 1942 года РТ-41 отправился из Думагуэте в Ороквиэту на острове Минданао. Расстояние между этими пунктами было не более 60 миль, но тут на море поднялся шторм. В 04:00 на катер обрушилась огромная волна, выбив чеки его торпед. Наполовину вывалившись из труб своих аппаратов, [120] торпеды начали «горячий ход». Шипение сжатого воздуха, скрежет самопроизвольно вращающихся винтов слились в жуткую музыку. Нелады с механизмом запуска мешали выкинуть торпеды за борт, и было ясно — если в самое короткое время не удастся остановить вращение винтов, то торпеды взорвутся с катастрофическими последствиями.

Понимая всю серьезность положения, главный торпедист Джеймс Лайт и торпедист первого класса Джон Хоулихэн бросились к торпедам, которые к тому времени вышли из труб настолько, что, казалось, вот-вот выпадут совсем. Моряки встали на них и, держась за переднюю часть труб, попытались пинками вышибить «рыбок» наружу. Свисать вот так вот над бурным морем было крайне опасно, а главное — невзирая на все усилия этих храбрых моряков, им так и не удалось сдвинуть работающие вхолостую торпеды. К счастью, механизм стрельбы удалось исправить, торпедисты отошли подальше, а обе стальных сигары благополучно выбросило в море.

Дальнейшее путешествие прошло без происшествий — если не считать молотящих по катеру волн. На рассвете РТ-41 вошел в порт Ороквиэты и высадил своих пассажиров. Спасая президента Кэсона, его семью и ведущих членов филиппинского правительства от японского плена, Балкли и его 3-я эскадра торпедных катеров оказали стране еще одну неоценимую услугу.

Балкли отчаянно хотел снова привести покалеченные РТ-35 и РТ-34 в рабочее состояние. Ничуть не менее решительно были настроены и их команды. Лейтенант постарался как можно скорее вернуться на Негрос с командой все еще выброшенного на берег РТ-35. На корпусе катера поставили временную заплату и отбуксировали его в город Себу, где у компании «Опан Шипбилдинг энд Слипвэй корпорейшн» имелся небольшой слип для гидросамолетов. Эта компания принадлежала 71-летнему американцу, известному как «Папаша Клиланд». Он был настоящим патриотом и сразу же взялся за работу по возвращению РТ-35 в строй.

Возвращаясь на Минданао, Балкли обнаружил, что катер РТ-34, который все, кроме его собственной команды, считали [121] безнадежно испорченным, вновь находится на плаву и отведен армейским буксиром в примитивную механическую мастерскую в Анакене. Его экипаж запустил руки в собственные запасы наличных для оплаты местным рабочим за снятие катера с кораллового рифа. Работая как проклятые, моряки отремонтировали свой кораблик достаточно хорошо для того, чтобы катер развивал скорость в 12 узлов, не развалившись на куски от тряски, и был способен сопровождать РТ-41 в Себу для более серьезного ремонта. Находясь в Себу, команды катеров работали три ночи, помогая грузить на подводные лодки припасы для Коррехидора. В обмен на этот труд подводники дали Балкли две торпеды взамен утерянных катером РТ-41.

Под вечер 8 апреля РТ-34 вернулся на воду, готовый к боям, но РТ-35 еще предстоял долгий ремонт. Когда Балкли спросил Папашу Клиланда, сколько будет стоить вся эта работа, тот отказался от оплаты, сказав: «Вы сражайтесь на них, а я их буду чинить». В тот же вечер Балкли узнал, что замеченные два японских эсминца, идущие на юг через пролив, который лежит между Себу и Негросом, должны к полуночи быть у южной оконечности острова Себу. К востоку от этих эсминцев был замечен японский крейсер с четырьмя гидросамолетами на борту. Это было пугающей новостью для выходящего в плавание маленького конвоя из местных пароходиков, нагруженных припасами для Коррехидора. Ведь вражеские силы явно направлялись к Себу с целью перехватить этот конвой. Один армейский генерал сказал Балкли, что на следующее утро должны прибыть американские бомбардировщики и можно смело рассчитывать, что они «причешут» японцев, — но будет полезно, если катера тоже атакуют противника.

Вторичного приглашения Балкли и компании не требовалось. Той ночью Балкли и Коксом на борту РТ-41, за которым следовал Келли на РТ-34, двинулись вдоль восточного берега острова Себу к его южной оконечности, где и затаились в тени близ берега, ожидая, когда в пролив войдут эсминцы. Была уже почти полночь, когда наблюдатели заметили на фоне безлунного неба крупный вражеский корабль. Он оказался вовсе не эсминцем. Это был легкий крейсер, осторожно ползущий по [122] проливу со скоростью примерно в 8 узлов. Изготовившись для атаки, РТ-41 незаметно подошел на расстояние в 500 ярдов к правому борту крейсера и выпустил две торпеды. Обе прошли мимо. Увеличив скорость, катер обогнул крейсер справа и выпустил свои последние две торпеды. Моряки видели, как они попали в цель — одна по носу, а другая под мостиком, — но никакого взрыва не последовало.

Тем временем Келли вывел РТ-34 на позицию для стрельбы по правому борту и выпустил две торпеды, которые тоже прошли мимо. Крейсер к этому времени увеличил скорость, а его мощный прожектор, пройдясь лучом по морю, нащупал РТ-34, когда тот пересек его кильватерную струю и зашел крейсеру с левого борта. Все крупнокалиберные пулеметы и зенитные автоматы тотчас открыли огонь, и над катером засвистели струи пуль и снарядов. Келли, катер которого оказался уже в 2500 ярдах позади крейсера, попытался сократить дистанцию, одновременно лишенный торпед РТ-41 обогнул крейсер с правого борта, поливая свинцом его палубу в попытке отвлечь огонь на себя. РТ-34, в которого крепко вцепился луч прожектора, находился теперь под огнем главного калибра крейсера, который сосредоточил на нем все свое внимание.

Решительно рванувшись в атаку, Келли приказал одной из своих спаренных пулеметных турелей стрелять по слепившему моряков прожектору, а другой — прочесать огнем палубу крейсера. Американцы приблизились к противнику уже на дистанцию в 300 ярдов. Снаряды сыпались, словно град. Старшему интенданту Уильяму Рейнольдсу, левобортному стрелку на катере Келли, прострелили насквозь горло и плечо. Снаряды снесли мачту, а пули изрешетили его борта. Дальнейшее пребывание на такой дистанции от врага могло стать фатальным. Проведя катер вдоль левого борта крейсера, Келли выпустил по нему последние две торпеды, а затем скомандовал право руля для отступления. Повсюду вокруг катера расчерчивали воздух цепочки трассирующих пуль, и лишь тогда Келли внезапно понял, что по нему стреляют уже два корабля. Вторым был эсминец, прожектор которого тоже захватил торпедный катер в круг своего света. [123]

Крейсер разворачивался в погоню за катером, а эсминец приближался с левого борта, собираясь помешать ему удрать, когда послышались два взрыва и высоко в воздух поднялись два столба воды: один в районе миделя крейсера, а другой футах в тридцати у него за кормой. Прожектор крейсера мигом потускнел и погас, а все его пушки и пулеметы прекратили огонь. Келли сперва подумал, что снаряды стреляющего по нему с правого борта эсминца угодили по своим, но помощник главного торпедиста Мартино видел попадания и доложил, что взрывы вызваны торпедами.

Не обремененный более четырьмя торпедами, РТ-34 смог развить скорость в 38 узлов. Несколько мучительных минут он уворачивался от снарядов эсминца, пока не оказался вне опасности. Главной заботой Келли стало доставить Рейнольдса в город Себу, где имелся госпиталь. Приходилось двигаться в темноте, на высокой скорости и без карты, прокладывая курс лишь по компасу. Это было достаточно опасно, но в ту ночь приходилось принимать в расчет не только скалы и мели. Какое-то время морякам казалось, что они оторвались от противника, но эта иллюзия рассыпалась в прах, когда менее чем в миле прямо по курсу вспыхнул луч прожектора еще одного японского эсминца, двигающегося со скоростью в 30 узлов и идущего прямо на катер. У Келли едва хватило времени скомандовать поворот круто влево и сразу же вправо, когда два корабля пронеслись друг мимо друга, чуть не коснувшись бортами, на скорости свыше 60 узлов друг относительно друга. Удерживая РТ-34 в луче прожектора, вражеский эсминец резко развернулся и бросился в погоню, стреляя из всех орудий. Снаряды вспенивали воду вокруг катера, но Келли снова пустил катер зигзагами и каким-то чудом ушел от погони. В десяти милях от города Себу он ошибся с расчетом курса и посадил кораблик на коралловый риф. Не в состоянии сняться с него самостоятельно, он отправил мичмана Илиффа Ричардсона в гребной шлюпке на берег за армейским врачом, скорой помощью для Рейнольдса и буксиром для РТ-34.

Следующие четыре часа экипаж раскачивал катер в бесплодных усилиях слезть с камней, одновременно вспенивая [124] воду винтами. Наконец РТ-34 вырвался-таки на волю, но без надлежащих морских карт Келли пришлось ждать до рассвета, прежде чем попытаться пройти узким фарватером к Себу. Рассвет принес с собой туман, и Келли снова пришлось ждать. В 07:30 туман рассеялся, и торпедный катер начал пробираться по фарватеру на двух двигателях и с одним винтом, поврежденным на рифе. Внезапно в десяти футах слева по носу от катера взорвалась 100-фунтовая бомба, проделав большую дыру в умывальной комнате экипажа, сорвав с опоры пулемет левого борта, вдребезги разбив лобовые стекла и покрыв весь катер грязью.

Это воздушное нападение, произошедшее после того, как армия уведомила Балкли, что в данном районе в тот день американские самолеты будут обрабатывать японцев, стало настоящим шоком. Примерно полчаса катер бомбили четыре базирующихся на крейсере гидроплана. Уворачиваясь от атак на ограниченном пространстве фарватера, Келли сумел избежать попаданий бомб, ни одна из бомб не упала ближе чем в 30 футах. Когда у гидросамолетов кончились все бомбы, они принялись пролетать низко над катером, поливая его огнем из пулеметов. При первом заходе был убит помощник торпедиста второго класса Дэвид Харрис, вставший к крупнокалиберным пулеметам правого борта, а сами пулеметы вывело из строя. Квартирмейстер первого класса Альберт Росс сбил один из вражеских самолетов, но на следующем заходе его ранило в ногу, пулеметы тоже вышли из строя. Теперь РТ-34 лишился всех своих пулеметов — и, соответственно, возможности отбиваться. Изрешеченный пулями, он шел ко дну, и у Келли не оставалось никакой альтернативы, кроме как выброситься на берег и попытаться спасти экипаж. В то время как вражеские атаки все еще продолжались, катер остановился примерно в 1200 ярдах от острова Кауит. Нераненными на борту катера оставались только Келли и еще двое матросов. Доставить раненых на берег под обстрелом с воздуха было трудной задачей, но морякам удалось справиться с ней. А затем Келли и радист вернулись на катер за телом Харриса, дабы достойно похоронить его. [125]

Находившиеся поблизости солдаты-филиппинцы помогли перенести раненых на другую сторону острова, а оттуда их на моторной лодке доставили в госпиталь. Вскоре после того, как отплыла моторка, на остров прибыла отправленная мичманом Ричардсоном лодка с врачом. Келли поехал на ней обратно в город Себу, где со скорбью узнал, что Рейнольдс умер от ран.

После того как РТ-41 выпустил последние торпеды, Балкли не имел возможности помочь РТ-34. Самое лучшее, чем он мог посодействовать, — это метаться на своем катере в разных направлениях и палить из пулеметов в надежде создать иллюзию, будто вокруг шныряет много торпедных катеров, и тем самым отвлечь на себя часть огня крейсера. Но Балкли не преуспел в этом. Моряки РТ-41 видели, как РТ-34 произвел атаку и развернулся на обратный курс — только для того, чтобы схватиться одновременно еще и с эсминцем. Они, как и экипаж РТ-34, наблюдали подымающийся от крейсера густой желтый дым, видели, как потускнел и погас его прожектор, и ощутили, что орудия вражеского корабля перестали стрелять.

Когда РТ-34 умчался в ночь, преследуемый по пятам эсминцем, Балкли направился взглянуть на крейсер поближе — только для того, чтобы обнаружить там еще три эсминца, сразу же вцепившихся в него лучами прожекторов. Японцы открыли ураганный огонь из всех захлебывающихся от ненависти орудий. Врубив двигатели на полную мощь, РТ-41 резко свернул вправо, уклоняясь от этой новой угрозы, — но не раньше, чем прожектор эсминца ненадолго осветил крейсер. Тот заметно осел на корму, по палубам его лихорадочно метались матросы. Балкли опознал в корабле легкий крейсер типа «Кума». Не возникало никаких сомнений, что он торпедирован и у него серьезные неприятности. Хотя некоторые из туземцев, которых Балкли позже повстречал на Минданао, видели бой и заявляли, что крейсер утонул, обнаруженные после войны японские документы этого не подтверждают{55} . [126]

Снаряды терзали воду повсюду вокруг РТ-41, когда Балкли на полной скорости мчался зигзагами, уходя от вражеских «чемоданов». Погоня продолжалась почти 90 миль, и катер мало-помалу отрывался от своих преследователей. Неподалеку от Порт-Мисамиса на Минданао Балкли направил катер на акваторию, где обширное мелководье помешало дальнейшей погоне. Спрятав катер у берега под пирсом, очень уставший экипаж проспал весь день.

3-я эскадра торпедных катеров окончательно исчерпала свои силы. РТ-34 настал конец, вражеские самолеты полностью уничтожили катер после того, как он выбросился на берег острова Кауит. РТ-35, все еще проходивший ремонт на слипе Папаши Клиланда, был сожжен 12 апреля 1942 года младшим лейтенантом Генри Брантингэмом, когда японцы наступали на город Себу. В боеспособном состоянии находился только РТ-41, но для него не было больше никаких торпед, а тот небольшой запас бензина, какой еще имелся, требовался армии. Попытка переправить катер по суше к озеру Ланао на Минданао и использовать в качестве сторожевого корабля оказалась безуспешной, и в результате этот кораблик тоже пришлось сжечь, дабы он не достался неприятелю.

Последний приказ лейтенанту Балкли, отданный ему начальником штаба Макартура генерал-майором Сазерлендом перед отбытием того в Австралию, заканчивался такими словами:

«По завершении наступательных операций, ввиду уничтожения плавсредств или отсутствия необходимых припасов, лейтенанту Балкли проследовать на Минданао и по прибытии поступить в распоряжение генерала, командующего войсками на Минданао».

В соответствии с этим приказом Балкли явился для дальнейшего прохождения службы к бригадному генералу Уильяму Шарпу и 13 апреля 1942 года по приказу генерала Макартура вылетел в Австралию.

Когда пришел конец, шестьдесят восемь матросов и двенадцать офицеров 3-й эскадры торпедных катеров были разбросаны на довольно большом пространстве. Пятеро пропали вместе с РТ-31 и РТ-34. Младшего лейтенанта Келли, чудом [127] сумевшего убраться на Минданао после того, как на Себу высадились японцы, мичмана Эйкерса и мичмана Кокса по приказу Макартура вывезли самолетом в Австралию, где они присоединились к лейтенанту Балкли. Двое-трое, в том числе и младший лейтенант Шумахер, ушли в Австралию на подводной лодке. Из тех же, кто остался на Филиппинах, двадцать девять матросов и двое офицеров пополнили собой число защитников берегов Коррехидора, в то время как остальные присоединились к партизанским отрядам, сражавшимся на Минданао, Лейте и Себу. По окончании войны стало известно, что тридцать восемь матросов и офицеров, большинство из которых обороняли Коррехидор, попали в плен к японцам; девять из них умерло в японских лагерях для военнопленных.

Документы показывают, что матросы и офицеры 3-й эскадры торпедных катеров сражались, буквально не щадя живота своего. Вечно скованные отсутствием запасных частей, надлежащих ремонтных мощностей и испорченным саботажниками горючим, эти изобретательные моряки, не жалея сил, трудились по многу часов, сохраняя свои катера в боеспособном состоянии. Без всякого воздушного прикрытия и без поддержки других сил флота они раз за разом атаковали превосходящие силы противника, проявив при этом огромную дерзость, смелость и умение.

Торпедные катера были новым и неиспытанным оружием в арсенале флота, но достижения всего лишь шести из них в те ужасные первые дни Второй мировой войны в Азии более чем доказали их ценность. К концу войны флот США уже имел в своем составе 212 торпедных катеров, 11 плавучих баз и множество стационарных баз для катеров по всему юго-западу Тихого океана. Но доблестные моряки 3-й эскадры торпедных катеров стали легендой. Со столь малыми средствами они достигли столь многого, что повторить их подвиг было бы крайне трудно, а то и просто невозможно. [128]

Часть вторая.
Боевые донесения

9. Обреченный эсминец — USS «Пири»

Когда японские бомбардировщики, не встречая сопротивления, уничтожили военную судоверфь Кавите, на ней битком стояли корабли, лихорадочно подготовляемые к сражениям слишком уж внезапно разразившейся войны.

Одним из них был старый четырехтрубный эсминец «Пири», флагман 59-го дивизиона эсминцев, у которого несколько дней назад произошло чуть было не завершившееся фатально столкновение с эсминцем «Пиллсбери».

Оба корабля стояли на ремонте на Центральной верфи. У соседнего пирса, Механической верфи, царило такое столпотворение, что две подводные лодки флотского типа «Сидрэгон» и «Силайон» были причалены бок о бок с «Сидрэгоном» у причала. Корпус к корпусу с «Силайоном» стоял тральщик «Биттерн». А в самом начале Машинной верфи была пришвартована большая плавбаза подводных лодок «Отус». [129]

Несколько судов, в том числе тральщик «Виппурвилл», спасательное судно подводных лодок «Пиджин» и яхта «Изабель», в литературе называемая иногда канонеркой, бросили якорь на траверзе судоверфи. Несколькими сотнями ярдов дальше мирно покачивались на якорях флотские гидросамолеты PBY. В манильском же порту стояли на якоре более сорока торговых кораблей, а также плавбазы подводных лодок «Холланд» и «Канопус», вокруг которых гнездились многочисленные подводные лодки. Время было 12:45, 10 декабря 1941 года.

Внезапно полуденное спокойствие в клочья разорвал пугающий вой сирен воздушной тревоги. Услышав оповещение, что к верфи направляются бомбардировщики, все военнослужащие кинулись занимать посты по боевому расписанию. Способные двигаться корабли сразу же направились к выходу в Манильскую бухту, где можно было свободно маневрировать, уклоняясь от атак. Подводные лодки двинулись прочь от своих плавбаз в поисках глубины, на которой можно укрыться. Гидросамолеты, едва приняв на борт экипажи, быстро взлетали, торопясь убраться из опасного района. Морские пехотинцы снимали с передков свои девять устаревших трехдюймовых зениток и несколько пулеметов 0,5-дюймового калибра, приготовившись защищать верфь.

Через двадцать минут после сигнала тревоги над Кавите появились 54 вражеских бомбардировщика с эскортом истребителей. Грохали зенитки, небо сделалось рябым от дыма рвущихся снарядов, но все оказалось тщетно. Ни одна зенитка в данном районе не могла достать самолеты, летящие на высоте в 19000 футов{56} . Ничем не потревоженные, японские пилоты преспокойно выбирали себе цели. Тонны бомб с убийственной меткостью{57} посыпались на верфь, где сразу воцарились смерть и разрушение. Цистерны с нефтью изрыгали бушующее желтое пламя и черный дым. Когда механические [130] мастерские, склады, казармы и здания всех разновидностей превратились в развалины, их тоже охватило пламя. Горели даже причалы. Менее чем за час вся военная судоверфь Кавите превратилась в груду оплавленных обломков, а свыше 500 штатских и военных рабочих лежали убитые или раненые.

Вскоре после того, как упали первые бомбы, «Пиллсбери» отчалил и обрел относительную безопасность в Манильской бухте. Но «Пири», котлы которого были сняты за непригодностью к дальнейшей эксплуатации, а топки не горели, остался торчать у причала и терпеть. Его мелкокалиберные пушки не могли принести никакой пользы. Правда, бомбы первых двух атакующих волн лишь упали поблизости, не причинив ему вреда. Но третья волна накрыла его серией бомб. Некоторые взорвались на Центральной верфи, другие — в воде вдоль бортов, а одна попала по площадке управления огнем на фок-мачте и там взорвалась. Мачта тут же сложилась гармошкой из своих трех секций. Во все стороны полетела добела раскаленная шрапнель, пробивая дыры в ходовом мостике, торпедных аппаратах, камбузе и трубах, зажигая мелкие пожары от носа до кормы. Пораженный осколками командир «Пири» лейтенант-коммандер Гарри Кейт был серьезно ранен в обе ноги. Многих из его команды тоже убило или ранило.

Вдобавок к ужасу от рвущихся бомб в горящей торпедной мастерской на Механической верфи начали взрываться баллоны с воздухом. Не способный уйти прочь из этого огненного ада, «Пири» был обречен. Лейтенант-коммандер Чарльз Ферритер, командир тральщика «Виппурвилл», понимая отчаянное положение эсминца, храбро двинулся со своим кораблем ему на выручку. Извергая из всех шлангов струи воды в попытке сбить пламя, он провел свое судно между Центральной и Механической верфями, встав носом к корме «Пири». На эсминец передали и принайтовили 6-дюймовый буксирный трос, и «Вип» медленно подал назад. Толстый трос туго натянулся. Когда «Пири» не шелохнулся, Ферритер просигналил в машинное отделение, требуя прибавить оборотов. Трос оборвался, грохнув, словно трехдюймовая пушка. Приунывший, но не обескураженный Ферритер снова сунулся в бушующий на [131] причале огненный ад. Принайтовили еще один трос, и «Вип» снова подал назад. И трос вновь лопнул.

На оба корабля сыпались горящие обломки. Из-за жара и дыма разрастающегося пожара было трудно дышать. Ферритер никак не мог понять, почему «Пири» не трогается с места. Он был склонен приписать разрыв тросов воздействию палящего жара. Если все дело в этом, то попытки вывести эсминец были обречены на провал.

Его собственный корабль находился в адски опасном месте, и Ферритер разрывался между нежеланием бросать «Пири» на произвол страшной судьбы и риском потерять «Виппурвилл» и свою команду.

Однако Чарльз Ферритер был не из тех, кто легко мирится с поражением. Словно боксер, упорно пытающийся встать на ноги после второго нокдауна, он снова направил «Вип» к эсминцу для последней отчаянной попытки. Ему вдруг неожиданно пришло в голову, что «Пири», возможно, все еще причален к пристани. Приблизившись к эсминцу, лейтенант-коммандер крикнул команде проверить причальные концы. И точно — в царящей на эсминце сумятице два швартова и впрямь проглядели. На этот раз «Вип» подал назад, таща за собой «Пири» прочь из опасной зоны.

В то же самое время рядом происходила такая же великолепная попытка спасения. Стоявшие вдоль причала Механической верфи большие подводные лодки флотского типа не избежали ярости японских бомб. «Силайон» затонула, а боевую рубку «Сидрэгона» посекло летевшими во все стороны стальными осколками. На стоявшем рядом с лодками тральщике «Биттерн» вспыхнул пожар, на всех трех судах имелись убитые и раненые. «Биттерн», так и не погасив еще пожар, вышел в Манильскую бухту. Пламя на Механической верфи, подпитываемое нефтью из разрушенных нефтехранилищ, угрожало оставить от зажатой между причалом и потопленным «Силайоном» лодки одни уголья. Однако судьба пока не возвестила о его конце. «Сидрэгону» еще было суждено выйти в море и отомстить за нынешний день, взяв тяжелую дань с японского судоходства. [132]

Командир «Пиджина» лейтенант Хоз, видя, что «Сидрэгон» угодил в капкан, без колебаний пришел ему на выручку. Хотя и сильно ограниченный в своих возможностях неисправным рулем, который матросам приходилось поворачивать с помощью ручного ворота, Хоз подвел «Пиджин» почти вплотную к большой подводной лодке. Невзирая на свирепый жар, опаливший рубку «Сидрэгона» и заставивший пузыриться краску на мостике и корпусе «Пиджина», на субмарину передали буксирный трос. С помощью двигателей «Сидрэгона», давших полный вперед, и машин «Пиджина», отработавших полный назад, подводная лодка медленно выползла в фарватер — как раз в тот момент, когда на Механическую верфь хлынули потоки горящей нефти.

Как только «Пири» удалился от верфи, моряки с «Виппурвилла» перебрались к нему на борт — помочь погасить пожары и заняться ранеными. Пять из восьми офицеров «Пири» были ранены, причем один — смертельно. Погибли также восемь из 126 матросов, а 15 из них ранило. Пятнадцать моряков пропали без вести и считались погибшими на судоверфи, пока добирались до амбулаторного пункта, либо за медицинской помощью, либо неся раненых товарищей. Лейтенант-коммандер Кейт, хотя и получил тяжелое ранение, отказался дать забрать себя в госпиталь, до тех пор пока его не убедили, что кораблю больше ничто не угрожает, а убитые и раненые увезены.

Для производства срочного ремонта и подготовки к выходу в море эсминец поставили на небольшую судоверфь в Маниле, принадлежавшую «Атлантик Галф энд Пасифик компани». Средства для ремонта там были в лучшем случае едва достаточными, но механики «Пири» во главе с младшим лейтенантом Артуром Густавсоном работали круглые сутки, чтобы сделать за две недели работу, которую, по мнению многих, нельзя было выполнить быстрее чем за месяц.

Но 23 декабря «Пири» уже выполнил свое первое боевое задание — патрулировал в поисках вражеских подводных лодок [133] воды между островом Миндоро и юго-западным побережьем Лусона. Убитых и раненых к этому времени уже заменили, на борт прибыл новый командир — лейтенант-коммандер Джон Бермингем.

На следующий день после Рождества «Пири» стоял на якоре у Коррехидора, неподалеку от двух торговых кораблей, дожидаясь возвращения своего командира с совещания на «Скале». Первый намек на угрозу появился примерно в 12:30 с гудением моторов высоко над головой. Буйное завывание сирены общей тревоги заставило всех моряков броситься занимать посты по боевому расписанию, и как раз в этот момент рухнули первые бомбы. Девять из них взорвались между «Пири» и двумя «купцами», едва не угодив по всем троим. Старший помощник командира «Пири», лейтенант Мартин Койвисто, сразу же приказал поднять якорь и самым полным ходом направил эсминец к центру Манильской бухты. В последующие два часа корабль подвергался атакам двухмоторных бомбардировщиков, летящих высоко за пределами досягаемости его пушек. И только блестящее мастерство, с каким управлял кораблем Койвисто, спасло судно от уничтожения. Лейтенанту потребовалась вся присущая ему хитрость, чтобы обмануть врага, то сбавляя ход, то подавая назад, то внезапно поворачивая и мчась полным ходом. Взорвавшиеся рядом с «Пири» бомбы перерубили ему сигнальные фалы, срезали фок-штаг и окатили палубы водой, но не причинили никаких повреждении и не нанесли потерь. Для моряков, нервы которых еще не пришли в порядок после тяжких испытаний на судоверфи, пережитое сейчас стало особенно мучительным. Ими владели гнев и подавленность из-за того, что их слабое противовоздушное вооружение не давало им шанса противостоять бомбардировщикам.

В 20:30 «Пири» получил приказ немедленно следовать на юг и поступить в распоряжение командира 5-го Оперативного соединения, которое базировалось на Яве. Все пришли в восторг от перспективы убраться из Манильской бухты, где японская авиация господствовала безраздельно. Но радовало не только это, моряков ободряла и мысль о присоединении к [134] остальным кораблям Азиатского флота и операциях под небесами, которые контролировали союзники.

На следующий же день рано утром Бермингем направил «Пири» в отдаленную бухту Кампоманес-бей на западном побережье острова Негрос Он планировал спрятаться там днем, потому что японские бомбардировщики постоянно прочесывали Филиппины в поисках мишеней, а глубоководная акватория у Кампоманеса позволяла командиру подвести корабль близко к берегу и встать на якорь параллельно пляжу, скрыв весь корпус за деревьями. Как только корабль закрепили на швартовах, команда взялась за работу, покрывая его пальмовыми ветвями и крася весь верх в зеленый цвет. Сделав это, моряки молились, чтобы вражеские самолеты не заметили корабля.

В тот день на борту «Пири» пережили немало беспокойных минут, когда прямо над ними пролетали японские бомбардировщики. Но эсминец, выглядевший всего лишь элементом рельефа местности, японцы проглядели.

Бермингем планировал идти вдоль западного края архипелага Сулу и добраться до Явы через Макасарский пролив, отделяющий восточное побережье Борнео от западного побережья острова Целебес. Но полученные вечером донесения воздушных разведчиков указывали, что путь этот будет чересчур рискованным. На нем придется пройти мимо скопления вражеских кораблей, стоящих в гавани Холо. По достоверным сведениям, северо-восточное побережье Борнео патрулировали несколько японских крейсеров, а у входа в Макасарский пролив видели ставящую мины подводную лодку. Столкнувшись с полным отсутствием всякой альтернативы, Бермингем вынужден был выбрать более длинный маршрут вдоль восточного побережья Целебеса.

Почти в полночь «Пири», не зажигая ходовых огней, двинулся полным ходом через архипелаг Сулу в Целебесское море проливом Пилас, находящимся всего в 30 милях от Холо. К рассвету 28 декабря эсминец уже углубился в Целебесское море; моряки расслабились, считая, что раз они не столкнулись с японцами возле Холо, то все их беды остались позади. [135]

Надежды на день без приключений были разбиты в прах в 08:10, когда смятенные впередсмотрящие доложили о неприятеле — четырехмоторном гидроплане, появившемся в 8 милях слева по борту и направляющемся к ним. Сыграли боевую тревогу, и моряки бросились готовить к бою пулеметы, пользы от которых, как они уже знали, не будет никакой. Команда напряженно ждала. Большой самолет приблизился, словно заходя в атаку, но в последний момент отвернул. И так происходило несколько раз — казалось, он делает заход для бомбардировки, и «Пири» совершал маневр уклонения. Но бомбы все не падали. В 10:00 к первому гидросамолету присоединился еще один, и следующие пять часов эта пара не переставала делать вид, будто заходит на бомбардировку. Пока продолжалась эта смертельная игра в кошки-мышки, на борту «Пири» никто не мог расслабиться; любой из заходов мог стать настоящим. Бермингем набросал шифровку, в которой сообщал о своем местонахождении и о донимающих его японских бомбардировщиках, но был не в состоянии поймать какую-нибудь станцию союзников для приема этого сообщения. В 14:00 моряков «Пири» несколько успокоили замеченные милях в пяти к западу от них два гидросамолета PBY. В это время вражеские самолеты уже несколько миль тенью следовали за эсминцем на восток. Хотя PBY почти час еще оставались в данном районе, прежде чем улететь на юг, все попытки эсминца обменяться с ними световыми сигналами оказались безуспешными.

После того как PBY скрылись, один из японских бомбардировщиков атаковал «Пири» с высоты в 5000 футов{58} . Эсминец вел постоянный пулеметный огонь, когда Бермингем совершил маневр уклонения, и бомбы без вреда взорвались в 500 ярдах за кормой. Когда же второй самолет атаковал с еще более низкой высоты, то крупнокалиберные пулеметы «Пири», похоже, добились успеха, так как бомбардировщик прервал заход. [136]

И тут к гидросамолетам присоединились два двухмоторных торпедоносца. Словно стремясь разделить внимание находящихся на борту «Пири», они зловеще кружили вне досягаемости пулеметного огня, в то время как гидросамолеты сделали еще два захода на бомбардировку. Несколько бомб упало неподалеку, но ни одна из них не причинила кораблю вреда. Теперь уж атаковали торпедоносцы. Первый, летя в 50 футах над водой, заходил к «Пири» с носа слева по борту. Пулеметы эсминца сразу переключились на эту новую угрозу. Пули казалось, ложились все ближе к цели, но самолет подошел на расстояние в 500 ярдов, сбросил две торпеды и сделал «горку», уходя за пределы досягаемости пулеметного огня. Настороженно следящий за вторым самолетом, атакующим слева, Бермингем дал полный назад машинам правого борта, и смертоносные жестяные рыбины безвредно проскользнули у него перед носом. Но передышки так и не наступило. К эсминцу неслись еще две торпеды, и, чтобы увернуться от них, Бермингему пришлось развернуть корму и остановиться.

Одновременно один из гидросамолетов зашел к «Пири» с кормы, пока эсминец неподвижно покачивался на волнах, напоминая легкую добычу. Как раз в тот момент, когда торпеды прошли мимо в какой-то паре футов от правого борта, Бермингем скомандовал всем машинам самый полный вперед. Машины откликнулись просто великолепно. Винты «Пири» вспенили воду, и эсминец почти мгновенно, куда быстрее, чем кто-либо счел бы возможным, перешел из неподвижного состояния к скорости в 15 узлов. Этого хватило, чтобы бомбы с гидросамолета безвредно взорвались на том самом месте, где всего несколько мгновений назад находился неподвижный эсминец.

Израсходовав шестнадцать тяжелых бомб и четыре торпеды, вражеские самолеты убрались восвояси. Это девятичасовое испытание оказалось весьма тяжелым, но боевой дух на «Пири» был исключительно высок. Теперь эсминцу требовалось всего лишь идти под спасительным покровом стремительно надвигающейся ночной темноты, а утром он уже будет на дружественной территории. [137]

В 17:45 корабль миновал северную оконечность острова Целебес; Бермингем попытался связаться по радио с тамошним береговым постом и спросить, не заминированы ли воды, ведущие в Молуккское море. Никакого ответа он не получил, но предпочел рискнуть пересечь минное поле, лишь бы не подвергаться новым адским атакам с воздуха. Эсминец продолжал следовать прежним курсом. Через двадцать минут, когда уже смеркалось, с корабля увидели заходящие с кормы три двухмоторных самолета И снова измотанный экипаж поспешил занять места по боевому расписанию, принявшись ждать в мрачном молчании. Головной самолет обогнал корабль и прошел поперек курса «Пири» справа налево. И тут по эсминцу пронеслась волна радостных криков — по опознавательным знакам на борту и крыльях моряки определили, что это была австралийская машина — бомбардировщик Локхид «Гудзон». Прожектор «Пири» промигал англо-голландско-американский опознавательный сигнал и пилот вроде бы помахал крыльями. Моряки на эсминце замахали ему в ответ. Кое-кто даже крикнул «ура».

Радость обернулась горестью, когда один из самолетов зашел с кормы для бомбардировки на бреющем полете. Бермингем приказал пулеметам не стрелять — но, не желая рисковать, на полной скорости внезапно сменил курс, положив руль круто вправо. Бомба взорвалась в 100 ярдах от левого бимса «Пири». В ходе этого маневра, когда корабль сильно накренился на циркуляции, стоявший у одного из крупнокалиберных пулеметов матрос первого класса Билли Грин потерял равновесие и упал за борт. Ему бросили спасательный жилет. Когда моряка видели в последний раз, он плыл к находящемуся в миле от него острову Сунакенг.

«Гудзоны» сделали еще два захода на бомбардировку, сбрасывая каждый раз по 250-фунтовой осколочной бомбе и обстреливая корабль из пулеметов. Все бомбы легли мимо, но последняя взорвалась 10 ярдах от ограждения левого винта, осыпав корабль градом осколков. Стоявшего у пулемета матроса первого класса К. Кино убило на месте. Осколки прошили борт кормового машинного отделения и перебили привод рулевой [138] машины, из-за чего пришлось перейти на ручное управление. Осколки также вспороли три глубинных бомбы и зажгли 4-дюймовый снаряд в кранцах первых выстрелов. Но прежде чем тот успел взорваться, кочегар третьего класса Г. Фраймен смело схватил горящий снаряд и выбросил его за борт.

Убрались бомбардировщики, лишь когда уже совсем стемнело. Эта жестокая атака до крайности ошеломила моряков «Пири». Те вновь и вновь пытались просигналить австралийцам, что они свои, кроме того, пилоты должны были узнать развевающийся на мачте американский флаг. Потеряв одного упавшим за борт и одного убитым, павший духом экипаж имел все основания с опаской относиться к тому, что ждало его впереди.

А у эсминца возникли серьезные неприятности и без повреждений от бомб. На правом валу начал перегреваться упорный подшипник Кингсбери, и потому пришлось вообще остановить правую машину. Теперь корабль мог идти только на левой. Топливо и котловая вода подходили к концу. В силу этих причин Бермингем направился к маленькому острову Майтара, расположенному неподалеку от острова Тернате в гряде Молуккских островов, где, по имеющейся у него навигационной информации, находилась удобная бухта, в которой можно было укрыть корабль и произвести временный ремонт. Бермингем отправил радиограмму командующему, в которой подробно сообщил о произошедших за день атаках, состоянии своего корабля и ближайшем пункте следования.

5-е оперативное соединение подтвердило получение сообщения. Теперь, когда местонахождение его корабля стало известным командованию, у Бермингема имелись все основания полагать, что самолеты союзников оставят его в покое.

С командиром, перешедшим в кормовую рубку, покалеченный эсминец на рассвете 29 декабря сумел добраться до порта Майтары и бросить якорь близ берега — там, где нос и корму корабля скрывали деревья. Как и раньше, экипаж замаскировал борта и надстройку с помощью пальмовых ветвей.

Этот день и весь следующий ушли на попытки вернуть «Пири» мореходность, а Бермингем тем временем наведался [139] на катере к командиру голландского гарнизона на Тернате, у которого он приобрел приличный запас котловой воды, хлеба и местных фруктов. Топливо он достать не смог, но решил, что на тех 19 000 галлонах нефти, которые у него еще оставались, «Пири» будет в состоянии дотянуть до голландской базы в Амбоне, в 325 милях к югу, — если будет осторожно расходовать топливо.

На закате 30-го «Пири» сбросил с себя пальмовые ветви и двинулся к Амбону. Вскоре стало ясно, что, несмотря на временный ремонт, упорный подшипник на валу правого борта перегревается до неприемлемой степени, и Бермингему пришлось продолжить путь только на левой машине. Без дальнейших происшествий «Пири» прибыл в Амбонскую бухту после полудня 31 декабря 1941 года.

При подступающих все ближе и ближе к Голландской Ост-Индии японских воздушных и морских армадах пережившие столько трагедий моряки «Пири» встречали Новый год, не находя особых поводов для веселья. Большинство из них удовольствовались кружкой-другой теплого голландского пива и отправились вкусить мирный ночной отдых — впервые за долгое время.

Пока эсминец стоял в Амбоне, он получил объяснение нападения на него самолетов союзников. Похоже, что за несколько дней до этого японцы сильно бомбили Манадо на острове Целебес, и союзники считали, что вскоре последует высадка японского десанта. Когда пилоты американских PBY увидели, как «Пири» идет с высокой скоростью в общем направлении к Манадо, явно сопровождаемый японскими четырехмоторными бомбардировщиками, то ошибочно приняли его за вражеский легкий крейсер. Эта информация, переданная по радио в Амбон, и привела к атаке австралийцев.

«Пири» приказали следовать в Дарвин, в Австралию, куда он и прибыл 3 января 1942 года. Там сделали все возможное для приведения корабля в боеспособное состояние, но ввиду неадекватности средств для капитального ремонта никаких квалифицированных работ в Дарвине произвести не могли. А так как союзникам отчаянно не хватало боевых кораблей, то [140] «Пири» пришлось служить в охране конвоев, несмотря на то, что его скромное вооружение нельзя было усилить.

18 января ему приказали сопровождать тяжелый крейсер «Хьюстон» к Яве, где предпринималась последняя отчаянная попытка отразить японскую высадку на этот центральный остров Голландской Ост-Индии. В сумерках два корабля расчистили минные поля, защищавшие порт Дарвина, после чего эхолокатор «Пири» засек вражескую подводную лодку. «Хьюстон» на всех парах ушел из района Дарвина, оставив «Пири» продолжать поиск субмарины. Несколько часов спустя, сбросив с неопределенными результатами некоторое количество глубинных бомб, эсминец вернулся в Дарвин пополнить запас горючего. А это, как выяснилось, можно было сделать лишь на следующее утро.

Когда 19 февраля 1942 года знойный глаз солнца впервые глянул сквозь утреннее марево на Дарвин, для большинства жителей города это являлось просто началом еще одного адски жаркого, влажного дня. Этому дню и впрямь суждено было стать адским, но это оказался ад, созданный человеком, и все, кому повезет уцелеть, долго и с ужасом будут вспоминать его.

Никто и не подозревал, что японские береговые бомбардировщики уже перебрались на свои новые базы, находящиеся в пределах ударной дистанции от Дарвина. Также никто не представлял, что самые мощные вражеские ударные силы, какие собирались с момента нападения на Перл-Харбор, — два линкора, три тяжелых крейсера и четыре авианосца — проникли за Малайский барьер и находятся в Арафурском море в каких-то 200 милях от Дарвина.

Вражеское нападение на Дарвин в данное время представлялось немыслимым. В его гавань набилось более двадцати торговых судов, австралийский плавучий госпиталь, несколько австралийских корветов, плавбаза гидросамолетов «Уильям Б. Престон», три гидросамолета PBY из 10-го патрульного крыла, «Пири» и несколько военных судов помельче. В 10:30 «Пири» завершил дозаправку, и лейтенант-коммандер Бермингем уже собирался выходить к Яве, как вдруг с ошеломляющей внезапностью удара молнии 188 палубных истребителей и [141] пикирующих бомбардировщиков вместе с 54 сухопутными бомбардировщиками нанесли по Дарвину совместный удар.

За какие-то несколько минут аэродром был буквально распотрошен, а находившиеся там немногочисленные истребители либо сбиты, либо уничтожены на земле. Казармы, склады и сам город лежали в руинах, охваченные пламенем. Корабли в порту пытались развести пары и сбежать от кружившею над ними роя бомбардировщиков. Многим так и не удалось спастись. Разгружавшиеся у причалов английские транспорта с боеприпасами «Нептун» и «Зеландия» разлетелись на кусочки со страшными взрывами. Бомбы и сброшенные с самолетов торпеды быстро потопили американские армейские транспорты «Мауна Лоа» и «Мейгс». Изрыгая оранжевое пламя и густой черный дым, пошел ко дну норвежский танкер. Грузовое судно «Адмирал Холстед», набитое бочками с высокооктановым бензином, превратилось в гигантский огненный шар и утонуло. Разнесенные бомбами, пошли ко дну два австралийских корвета. «Уильям Б. Престон» получил сильные повреждения, а три «Каталины» были потоплены прямо на якорях. Когда вражеские самолеты наконец-то убрались, на дне гавани Дарвина лежали тринадцать кораблей и судов, а еще девять были повреждены. Число потерь на суше и на воде просто ошеломляло, а тонны отчаянно требующихся союзникам припасов оказались уничтоженными.

Как только взорвались первые бомбы, Бермингем сразу же привел корабль в движение. Он начал маневрировать зигзагами — насколько это было можно в порту, забитом беспорядочно движущимися судами. Казалось, что японцы атакуют сразу все корабли. Хлещущие залпы пулеметного огня, направленного «Пири» на вражеские самолеты, слабо сдерживали этот беспощадный натиск. Осколки от бесчисленных разорвавшихся поблизости бомб изрешетили корпус и надстройку «Пири», тогда как атакующие самолеты прочесывали огнем его палубы. И вдруг как-то сразу маленький эсминец содрогнулся всем корпусом от носа до кормы, когда у него на свесе кормы одна за другой взорвались две бомбы. Они уничтожили стеллажи с глубинными бомбами, срезали ограждение гребного [142] винта и затопили отделение рулевой машины. Через несколько мгновений в камбуз угодили «зажигалки», вызвав там адский пожар. Экипаж, на который помимо непрерывных атак свалилась новая тяжкая работа, кинулся тушить огонь, угрожавший поглотить корабль. Моряки ремонтировали нанесенные бомбами повреждения, помогали многочисленным раненым и уносили убитых.

Пожар на камбузе удалось локализовать за считанные минуты, но «Пири» окутало смрадное дыхание смерти и разрушения. Еще одна бомба взорвалась в его носовом погребе, а сильные сотрясения от других, рвущихся поблизости, угрожали разорвать корабль по швам. К тому же пожар вконец опустошил машинное отделение. Лишь каким-то чудом охваченный пламенем и изрешеченный осколками эсминец еще продолжал бороться. Однако в конце концов палуба, залитая кровью убитых и раненых, содрогнулась в последний раз. Очередная бомба сделала свое дело — «Пири» разломился и исчез под волнами.

Вместе с кораблем погибли восемьдесят матросов и офицеров, в том числе и командир корабля, лейтенант-коммандер Джон М. Бермингем. Один из офицеров корабля, лейтенант У. Дж. Кэтлетт, уцелел только потому, что находился в то время на берегу в госпитале. А сорока морякам, многие из которых получили ранения, каким-то чудом удалось спастись.

Так кончается сага о USS «Пири» (DD-226) и его великолепном экипаже. Безнадежно уступая врагу в огневой мощи, но всегда упрямо отбиваясь, моряки эсминца проявили ту чистую смелость и непоколебимую верность долгу, которым полагалось бы стать вдохновляющей главой в истории нашего военного флота.

И все же когда дым сражения рассеялся, маленький «четырехтрубник» не дождался от министерства ВМФ хотя бы одобрительного замечания в адрес его героического экипажа. Этот корабль был навсегда вычеркнут из списков кораблей военного флота США и обречен на забвение всеми, кроме горстки уцелевших, — а также родных и любимых тех моряков, что погибли, сражаясь за свою страну. [143]

10. Старая леди — плавбаза «Канопус»

Служащие Китайской базы называли ее «Старой леди», на деле же «Канопус» был одной из трех плавучих баз, приданных 20-й эскадре подводных лодок Азиатского флота США. Построенный как пассажирский лайнер, он был куплен в 1921 году у компании «Грейс лайн» и превращен флотом в плавбазу — корабль-матку для подводных лодок типа «S», или «хрюшек», как пренебрежительно называли эти маленькие и тесные корабли, зачисленные в строй в 1923–1924 годах и славящиеся адской жарой в отсеках.

Для плавающих на «хрюшках» моряков плавбаза была родным домом. Ее койки и очередь в матросской столовой манили жаждущих отдохнуть после суровой жизни в лодке подводников, словно отель «Риц-Карлтон». Но «Старая леди» была далеко не только местом отдыха. Она представляла собой миниатюрную плавучую судоверфь с механическими мастерскими, кузницами и запасом всевозможных запчастей. Ее состоящая из отличных мастеров команда могла сделать практически все, что могло потребоваться для сохранения подводных лодок типа «S» в действующем состоянии. Кроме того, она возила полное снабжение для своего выводка — топливо, продовольствие и боеприпасы, в том числе и торпеды. Потому не приходится удивляться, что такие суровые ребята, как подводники с «хрюшек», рассматривали этот корабль как свою «Старую леди».

Вместе с дивизионом из шести подводных лодок типа «S» «Канопус» прибыл на Китайскую базу в 1925 году и оставался там до декабря 1941 года, когда в Перл-Харборе разразился кромешный ад. Все вооружение корабля состояло из четырех трехдюймовых зенитных пушек и нескольких пулеметов калибра 0,5 и 0,3 дюйма — этот арсенал едва ли мог вселить ужас в сердца пилотов японских бомбардировщиков. Тем не менее всю неделю до того рокового дня зенитки плавбазы и их расчеты пребывали в полной боевой готовности от рассвета до заката. [144]

В первый день войны плавбаза «Канопус», которой командовал коммандер Эрл Л. Сэккетт, стояла на якоре у военной судоверфи Кавите, по другую сторону бухты от Манилы. Столицу Филиппин и стоявшие в бухте корабли японские самолеты проигнорировали, но около полудня 108 двухмоторных бомбардировщиков, сопровождаемых 84 истребителями «Зеро», разнесли в пыль военно-воздушную базу американской армии в Кларк-филде — в 60 милях к северу от Манилы. Грохот взрывающихся бомб и перечеркивающие небо гигантские столбы маслянисто-черного дыма мрачно свидетельствовали о причиненном врагом огромном ущербе.

Той же ночью прилетели новые бомбардировщики. Направляемые сигнальными ракетами «пятой колонны», они атаковали военно-воздушную базу Николс-филд на окраине Манилы. Пламя из горящих бензохранилищ поднялось к небу, озаряя странным мерцающим светом город и бухту и превращая ночь в жуткую пародию на день. Раскатывающиеся клубы густого дыма окутали горизонт, в то время как в вышине небо пронзали яркие вспышки рвущихся зенитных снарядов и чертили скрещивающиеся пунктиры пулеметных трасс. Но попытки сбить хоть кого-то из атакующих оказались тщетными.

Это жутковатое зрелище, сопровождаемое громовыми взрывами, заставило моряков «Канопуса» отчетливо осознать тошнотворную реальность того, что война все-таки пришла на Филиппины, а они даже не в состоянии защищаться. Раздосадованные и охваченные яростью, они давали друг другу страшные клятвы, что найдут какой-нибудь способ нанести врагу ответный удар.

На защитников Филиппин этот первый день войны подействовал угнетающе. Прежде чем пробили полуночные склянки, разбомбленные аэродромы оказались усеяны тлеющими обломками более половины бомбардировщиков и двух третей истребителей немногочисленных Дальневосточных ВВС генерала Макартура. С этого момента японцы господствовали в небесах над всем Филиппинским архипелагом, и висящие в небе темные силуэты их боевых самолетов ясно свидетельствовали о поражении американцев. [145]

Доставленное японскими бомбардировщиками «послание» подвело черту — корабли в Манильской бухте превратились в неподвижные мишени. На рассвете плавбаза «Канопус» переместилась со своей якорной стоянки к причалу в портовом районе Манилы, где у нее под килем оставалось менее четырех футов воды. Если корабль здесь продырявит бомба, то он просто ляжет на грунт, а палуба останется над водой. Моряки надеялись, что благодаря этому удастся спасти ценное оборудование и запасы, необходимые для сохранения в действующем состоянии подводных лодок Азиатского флота.

С целью свести к минимуму возможные потери, многие торпеды и запчасти спешно выгрузили с плавбазы и отправили с баржей на Коррехидор; другие же запасы погрузили на борт маленького каботажного судна, ранее курсировавшего между островами архипелага. Стремясь замаскировать «Канопус», матросы выкрасили надстройку плавбазы под цвет причала, натянули сверху маскировочную сеть, а верхние топливные цистерны наполнили водой для уменьшения опасности пожара в случае попадания бомбы. Одним словом, было сделано все возможное для подготовки корабля к самому худшему.

10 декабря 1941 года японские бомбардировщики, летящие на недосягаемой для зенитных батарей высоте, уничтожили военную судоверфь Кавите — единственную базу для ремонта и снабжения кораблей флота США на Дальнем Востоке. Поэтому роль, которую играла плавбаза «Канопус», стала жизненно важной — особенно после того, как «Холланду» и «Отусу», единственным другим плавучим базам подводных лодок в Азии, было приказано уйти из Манильской бухты в более безопасные порты Голландской Ост-Индии.

С разбомбленной судоверфи к «Старой леди» ковыляли за помощью потрепанные корабли, и ее экипаж откликнулся на призыв о помощи, как хирурги в дежурном отделении больницы. Они круглые сутки трудились не покладая рук, готовя корабли к плаванию и одновременно снаряжая для боевых походов свой обычный выводок подводных лодок. Когда работу прерывал скорбный вой сирен воздушной тревоги, подводные лодки укрывались на дне Манильской бухты, а все моряки [146] «Канопуса» занимали посты по боевому расписанию — до тех пор, пока не раздавался сигнал отбоя.

После двух недель спорадических боев в попытках остановить японское наступление на Манилу, генерал Макартур наконец понял, что без поддержки с воздуха из этих попыток ничего не выйдет. Стремясь уберечь город от верного уничтожения, он внезапно объявил, что с полуночи 24 декабря 1941 года Манила становится «открытым городом».

С адмиралом Хартом, главнокомандующим Азиатским флотом, Макартур не обсуждал возможности такого развития событий, и эта неожиданная директива, доставленная адмиралу аккурат перед полуднем 24 декабря, застала его совершенно не подготовленным. Жизненно важные предметы снабжения флота были разбросаны по всей Манильской базе, с которой адмирал планировал вести подводную войну до тех пор, пока неприятель не вынудит его отступить. Получив всего двенадцать часов для того, чтобы закрыть свою штаб-квартиру и переместить корабли, припасы и людей на Коррехидор и Батаан, Харт буквально рассвирепел. Данное решение означало, что он больше не сможет проводить операции подводных лодок, базируясь на Филиппины, а отведенный на эвакуацию ничтожный срок означал неизбежную потерю драгоценных припасов, которые никак не удалось бы эвакуировать за столь незначительное время.

Той ночью, в канун Рождества, японские бомбардировщики опять совершили налет на Манилу. Одна из бомб попала в штаб кэптена Джона Уилкса, командующего 20-й эскадрой подводных лодок. Штаб этот располагался в недавно построенном матросском клубе близ портового района, и осколки вкупе с обломками градом посыпались на палубы «Канопуса». Корабль сразу же отдал швартовы и двинулся в район Коррехидора. Пересекая бухту, моряки плавбазы видели большие пожары в самой Маниле и ее окрестностях, вызванные в некоторых случаях бомбами, но по большей части устроенных преднамеренно — с целью не дать горючему и другим ценным припасам попасть в руки врага.

Ранним рождественским утром плавбаза «Канопус» прибыла в бухту Маривелес на южной оконечности полуострова [147] Батаан. Отделенная от Коррехидора узкой полосой воды, эта бухта считалась относительно защищенной от воздушных атак, но когда плавбаза вошла в порт, то картина перед моряками предстала самая безрадостная. Разбомбленный и горящий торговый корабль, жертва минувшего ночного налета, безмолвно свидетельствовал о том, что ныне никакое место на Филиппинах не могло считаться безопасным.

Надеясь укрыться от врага, Сэккетт спрятал свой корабль близ самой береговой черты, в маленькой бухточке, частично защищенной высокими холмами. Стремясь помочь кораблю слиться с прилегающими джунглями, экипаж раскинул над палубами маскировочные сети, щедро вымазал надводную часть корпуса зеленой краской и привязал к мачтам и надстройкам ветки деревьев. К несчастью, расположенный поблизости каменный карьер оставил на скалах большой белый шрам, на фоне которого было очень тяжело укрыться от взгляда с моря. Поэтому морякам приходилось мириться с этой прорехой в маскировке и оставалось лишь молиться, чтобы никакой вражеский самолет не сфотографировал район с того направления.

Неизвестно, удалось ли обнаружить присутствие плавбазы кишевшим на Батаане вражеским агентам или «Фото-Джо» — ежедневно производившему здесь разведку японскому самолету. Но 29 декабря маскировка «Канопусу» не помогла. Большую часть этого дня японские бомбардировщики молотили по островной крепости, пренебрегая мелкокалиберными зенитками защитников Коррехидора. На «Канопус» не обращали внимания до тех пор, пока последняя группа из девяти двухмоторных бомбардировщиков не сделала круг, зайдя со стороны, противоположной белому склону, и взяла плавбазу в клещи, сбросив тридцать шесть бомб. Стоящий на якоре у берега корабль не мог своими слабыми зенитками вести огонь по высоко летящим самолетам, но плавбаза, как ни удивительно это звучит, была поражена только одной из густо сыпавшихся бомб.

Увы, эта бронебойная бомба пробила все кормовые палубы и взорвалась над валом винта, одновременно взорвав запас [148] снарядов в трюме по левому борту и вызвав пожары, от которых могли сдетонировать все остальные боеприпасы. «Канопус» сильно содрогнулся от удара, на палубу обрушился град камней, выбитых бомбами из окрестных скал. Показавшийся из грузовых люков густой дым вкупе с раздавшимися под палубой приглушенными взрывами послужили мрачным напоминанием, что погреба боеприпасов могут взорваться в любой момент.

Однако эти напоминания лишь заставили моряков приложить все усилия для спасения раненых товарищей и борьбы за живучесть любимого корабля. Потребовалось четыре часа тяжелого труда, прежде чем экипажу удалось погасить пожары и обследовать трюмы. Здесь было найдено семьдесят пять разлетевшихся в разные стороны трехдюймовых пороховых зарядов. Просто чудо, что не взорвался весь погреб — ведь в таком случае могли сдетонировать и остальные снаряды. Для моряков «Канопуса» оказалось истинным чудом, что осколки той самой взорвавшейся бомбы одновременно перебили проходившие через трюм трубы водяной магистрали. Хлынувшая из них вода затопила трюм, прекратив пожар.

Пострадал «Канопус» очень серьезно. Шесть его моряков погибли, еще шесть получили серьезные ранения, но корабль даже не вышел из строя. В сумерках, когда вражеские бомбардировщики исчезли, на борту «Старой леди» дела уже шли обычным порядком. В то время как ремонтные бригады, пришпориваемые лихорадочной надеждой на скорую отправку на юг для присоединения к остальному флоту, трудились не покладая рук, заделывая полученные повреждения, другие члены экипажа деловито обслуживали выходящие в дозоры подводные лодки.

Бомба полностью разрушила каюту начальника интендантской службы плавбазы и сожгла все его документы. Потому с того дня не велось никаких списков снабжения. Теперь можно было действовать без обычной в таких случаях бюрократии и волокиты. Поскольку не осталось ничего, за что моряки могли бы выкладывать свои деньги, дни выплаты жалованья отменили. Мороженое и содержимое фляг с пивом выдавались [149] бесплатно. Одежда стала общей собственностью и отпускалась тем, кого сочтут наиболее приблизившимся к голому состоянию. Как писал Сэккетт:

Это утопическое положение неизбежно сплавило нас всех в одну большую семью, трудящуюся и сражающуюся ради общего дела, охваченную одной целью — вывернуться наизнанку, но задать перца япошкам.

Любопытно отметить, что парни, бывшие в мирное время самыми худшими смутьянами, стали во время войны, нашими самыми образцовыми бойцами. Наверное, когда положение было нормальным, в них просто бурлило слишком много беспокойной энергии — далеко не всегда служившей на благо окружающих; но это же качество сделало их способными совершать чудеса (sic!), когда наступил самый ответственный момент.

Обыкновенные методы поддержания дисциплины, конечно же, перестали действовать, поскольку моряки так и так не получали никаких увольнений на берег и никакого жалованья — а то, что в другое время было бы нарядами вне очереди, стало теперь обычной рабочей нормой. Но, к счастью, никаких наказаний и не требовалось, так как общинный дух не потерпел бы никаких лодырей и матросы сами присматривали за тем, чтобы никто не уклонялся от исполнения долга{59} .

Через два дня после этой бомбардировки последние подводные лодки ушли из Манильской бухты, направляясь к новым оперативным базам в Голландской Ост-Индии. Оставленный на месте экипаж «Канопуса» чувствовал себя подавленным и брошенным. Все моряки как один желали внести свою долю усилий в борьбу с Японией. С полным на то основанием они утверждали, что плавбаза подводных лодок без самих обслуживаемых лодок — это напрасная трата талантов и оборудования, и потому «Канопусу» следует разрешить отправиться [150] на юг. Хотя экипаж вполне сознавал, сколько опасностей подстерегает в таком плавании через воды, где теперь господствовали морские и воздушные силы японцев, люди горели желанием пойти на этот риск.

Однако у верховного командования имелись иные идеи, и плавбазе приказали оставаться в порту Маривелес. После этого довольно быстро по флоту распространился слух о том, что плавбаза «Канопус» с ее хорошо оборудованными механическими мастерскими и талантливыми мастерами ищет, чем бы ей заняться. Спасательное судно подводных лодок «Пиджин», несколько тральщиков, торпедные катера и другие вспомогательные суда, также оставленные на Филиппинах, постоянно нуждались в ремонте и вскоре обратились за помощью к «Старой леди». Но они были не единственными ее «клиентами». Когда армия и армейская авиация прослышали о возможностях плавбазы, то тоже завалили моряков просьбами вернуть в действующее состояние разнообразную поврежденную технику и транспорт. Внезапно моряки «Канопуса» оказались более чем когда-либо загружены работой. Лишь теперь они поняли, как важна их деятельность для множества людей, оборонявших Батаан. Теперь они обрели новую цель — помочь удержать Батаан.

Великолепные усилия моряков «Канопуса» иллюстрируются множеством примеров. Помимо постоянного ремонта различной техники они смастерили 150 треног для пулеметов, строили импровизированные лафеты для морских орудий, переданных в береговую оборону, сделали станки для более 40 крупнокалиберных пулеметов, применяемых в противовоздушной обороне полуострова. Мастера с «Канопуса» монтировали заряды в торпедах для торпедных катеров и даже устанавливали плиты из конструкционной стали на армейских машинах для защиты их от ружейного огня. Казалось, нет предела тому, что могла сотворить команда этого корабля.

Первая бомбардировка заставила всех понять, что пребывание на корабле в дневное время не способствует долгой жизни, и потому стало общим правилом — отправлять днем большую часть команды отсыпаться на берег и возвращать [151] людей обратно для работы на ночь. В опасные часы на борту корабля оставались только орудийные расчеты.

5 января 1942 года японцы снова попытались ликвидировать «Канопус». Как обычно, держась за пределами досягаемости зениток, семь тяжелых бомбардировщиков сбросили двадцать восемь бомб. Удача вновь не покинула «Канопус», потому что только одна из бомб попала в корабль. Она соскользнула по кожуху высокой дымовой трубы и буквально выстлала верхнюю палубу плавбазы мелкими кусками металла. Орудийные расчеты нырнули за щиты своих орудий как раз перед тем, как ударила бомба, — но это плохо уберегло их от летящих сверху осколков, и пятнадцать моряков получили ранения. К счастью, никого не убило. Через каких-то несколько минут отдыхающие на берегу моряки бросились к своему кораблю с носилками для раненых и быстро принялись за работу, устраняя повреждения.

К счастью, попавшая в корабль бомба причинила лишь поверхностные повреждения. Она вызвала несколько небольших пожаров, которые удалось быстро погасить. Некоторые из надстроек, посеченные осколками, выглядели похожими на швейцарский сыр. Но вот взорвавшиеся поблизости бомбы оставили более существенные следы. Оба борта корабля были пробиты выше ватерлинии осколками бомб, взорвавшихся на поверхности воды. Другие бомбы взорвались под водой и оставили на корпусе вмятины глубиной в два-три дюйма, кое-где в обшивке появились трещины, через разболтавшиеся заклепки открылась довольно сильная фильтрация воды.

Поскольку «Канопусу» долю пришлось оставаться на приколе в бухте Маривелес и японцы знали, что плавбаза находится здесь, требовалось что-то сделать, дабы она и дальше оставалась целой. Поскольку никакой противовоздушной защиты не было и не предвиделось, Сэккетт решил, что корабль сможет выжить, если удастся заставить врага думать, будто «Канопус» погиб при последней бомбардировке. С этой целью вся команда трудилась ночь напролет, готовя «Старую леди» к визиту «Фото-Джо», снимки с которого покажут лишь брошенный полузатонувший остов. Для придания плавбазе крена [152] на правый борт моряки заполнили ее пустые топливные цистерны водой, грузовым стрелам придали вид безнадежно перекошенных, большие участки палубы зачернили, делая их похожими на пробоины от бомб — из них даже сочился дым, создаваемый промасленными тряпками, горящими в расставленных тут и там горшках и ведрах. Снимки «Фото-Джо» не могли раскрыть того, что «брошенный остов» каждую ночь деловито гудел, куя оружие осажденным войскам Батаана.

Понимая, что, впустую стреляя из своих зениток по вражеским самолетам, «Канопус» только привлечет к себе внимание, Сэккетт распорядился снять с корабля все крупнокалиберные пулеметы и установить их на окружающих холмах. Две корабельные зенитки пострадали при бомбардировке, а поскольку у двух других оставалось мало боеприпасов, то их неисправные пушки просто разобрали на запчасти для ремонта таких же орудий морских пехотинцев, стоявших у входа в бухту Маривелес.

Когда было решено, что днем корабль должен выглядеть брошенным, его команда присвоила себе недавно завершенный складской туннель около Маривелеса, где и соорудила себе двухъярусные койки, оборудовала командный пункт, лазарет, телефонный центр связи и импровизированный камбуз. Хотя в этом убежище обитало более сотни человек и многие из ремонтников отсыпались там днем, большинство моряков презрели сырую атмосферу туннеля и рисковали отдыхать в тени тропических деревьев на холмах — каждый раз выставляя караульных, дабы вовремя предупредить о необходимости нырять в окоп при появлении вражеских самолетов.

Те моряки «Канопуса», которые не принадлежали к группе работающих на корабле «ночных сов», составили пулеметные расчеты на вершинах окружающих Маривелес холмов. Они с нетерпением дожидались возможности действенно ударить по любому японскому самолету, у которого хватит глупости сунуться в пределы досягаемости их оружия. Другие матросы сформировали наблюдательные и сигнальные посты на тех же вершинах. Оснащенные снятыми с корабля телефонами, провода для которых они протянули через заросли, эти [153] молодцы постоянно обшаривали взглядами небо в поисках самолетов.

Маривелес считался местом, хорошо защищенным от внезапного нападения с моря. Хотя морские силы врага постоянно дежурили близ побережья Батаана, большие пушки на Коррехидоре вынуждали их держать дистанцию. А в 20 милях к северу армия стабилизировала фронт на обращенной к Южно-Китайскому морю стороне покрытых густыми джунглями гор Маривелес.

Но один человек, коммандер Френсис Дж. Бриджет, флотский авиатор, командовавший остатками 10-го патрульного авиакрыла, которые не смогли покинуть Филиппины вместе со своими товарищами, усомнился в надежности сформированной обороны. Побережье между Маривелесом и передовыми линиями никто не защищал, так как эти коварные берега, усеянные камнями, ощетинившиеся отвесными утесами и поросшие кажущимися непроходимыми джунглями, не рассматривались как вероятное место высадки японцев. Бриджет заметил, что единственная дорога к линии фронта на нескольких участках проходила близ самого берега. Если японцам удастся-таки высадиться, то они смогут перерезать эту дорогу и помешать доставке подкреплений и снабжения к фронту.

Такой маневр мог означать катастрофу, и Бриджет твердо решил предотвратить ее. Подвергавшаяся сильному нажиму армия едва ли могла выделить бойцов для защиты всего побережья, поэтому вся надежда оставалась на флот. Под командованием у Бриджета находились около 150 солдат и несколько офицеров. После того как Бриджет обратился за помощью к окрестным тыловым соединениям, ему удалось пополнить свои силы 130 моряками с «Канопуса», собрать еще 80 человек с флотского склада боеприпасов и привлечь в свои ряды около сотни морских пехотинцев. Таким образом был сформирован батальон ВМФ на Батаане, заместителем его командира был назначен лейтенант-коммандер Генри («Хэп») Гудолл с «Канопуса», а командирами рот стали несколько офицеров флота и авиации. [154]

Во флоте давно уже вошло в пословицу изречение, что моряка нельзя превратить в солдата. Однако Бриджет твердо решил попытаться сделать это. Серьезную проблему представляло снаряжение. Морские пехотинцы были готовы к полевой службе, но у моряков отсутствовали даже самые основные предметы снабжения. Винтовки и боеприпасы к ним приходилось выклянчивать, выменивать и воровать. Нашлось несколько дробовиков, однако тут же последовали возражения, что согласно международному праву, применять в бою их нельзя{60} . Однако те, кто ими обзавелся, решительно заявили, что все равно, из чего там убивать япошек, — все одно они будут покойниками. Эти люди предпочитали скорее сохранить это оружие, чем идти в бой вовсе безоружными.

Даже если большинство моряков все-таки представляли, какой конец винтовки надо направлять на врага, и даже успели потренироваться в тире, то ни один из них не имел ни малейшего представления о том, как надо действовать на поле боя. Опытных морских пехотинцев распределили по всем ротам в надежде, что те послужат морякам примером, на который будут равняться остальные. Белое флотское обмундирование едва ли годилось для боев в джунглях, а попытки перекрасить его в хаки, прокипятив в кофе, лишь придали ткани тошнотворный горчично-желтый цвет. На каждых трех бойцов нашлось всего по одной фляге, и для компенсации этой нехватки на службу призвали великую американскую пивную жестянку.

В конце января, когда сборный батальон ВМФ пробыл вместе всего несколько дней, начальство решило, что для закалки бойцов требуется пеший поход вдоль побережья. Полные воодушевления и обмениваясь остротами, моряки приступили к тому, что можно было считать их первыми маневрами. Они прошли всего несколько миль, когда у подножья горы Пукот близ побережья Южно-Китайского моря наткнулись на группу [155] смятенных солдат, которых только что сбили с сигнального поста на вершине горы японские пехотинцы. Наихудшие страхи коммандера Бриджеса подтвердились, когда выяснилось, что враг, высадившись близ мыса Лонгоскаваян, продвигается в глубь полуострова, угрожая перерезать жизненно важную дорогу.

В результате «полевая подготовка» новоиспеченных пехотинцев переросла в настоящий бой. По команде Бриджета «всыпьте им!» батальон, вооруженный почти исключительно голым энтузиазмом, двинулся на врага. Солдаты бросились вверх по едва заметным горным тропам, и вскоре их поглотили почти непроходимые джунгли. Не имея никаких средств связи, части потеряли друг друга и последующие пять дней в зарослях шли самые странные бои, которые только знала военная история. Бойцы авангарда довольно скоро вошли в огневой контакт с неприятелем, и по джунглям разнеслось эхо стрельбы. Стало очевидно, что японцы высадили на берегу крупные силы — до батальона морской пехоты. Все получилось, как в анекдоте про пойманного охотником медведя. Тем не менее сводному морскому батальону удалось отогнать авангарды неприятеля, а затем окопаться и приготовиться к новым боям. Снаряжение моряков не годилось для длительных боевых действий, а ни о каком тыловом обеспечении никто и не думал. Но когда до «Канопуса» добрались гонцы с просьбой прислать батальону снабжение, там бросили всю работу и быстро доставили в новый район боев продовольствие, воду, боеприпасы, одеяла и носилки.

Тот слабый контакт с противником, какой морякам еще удавалось кое-как поддерживать днем, с наступлением ночи терялся напрочь. Тропы в джунглях и днем-то проходились с трудом, а в темноте их и вовсе нельзя было найти. Однако японцы научились мастерски воевать в джунглях ночью и отлично воспользовались своей знаменитой тактикой просачивания. Однако это не дало ожидаемых результатов. Моряки, которым не вдалбливали армейский принцип губительности обхода с флангов, просто удерживали свои позиции, а с рассветом посылали подразделения очистить тыл от досаждающих вражеских пролаз. [156]

Японский десант состоял из отборных бойцов, куда более крупных и сильных, чем средний японец, хорошо снаряженных для боев в джунглях. Пойди они в решительную атаку — запросто могли бы стереть в порошок противостоящий им оборванный, но упорный батальон ВМФ. Однако, будучи хорошо знакомы с правилами ведения боевых действий, японцы воздерживались от подобной атаки до тех пор, пока не будет выяснено, где именно расположен сильный резерв — который, как им представлялось, наверняка поддерживал тот небольшой отряд, с каким они столкнулись. Они и не подозревали, что никакого такого резерва у американцев нет.

После двух дней упорных боев в кишащих змеями и москитами джунглях батальон ВМФ по прежнему держался — но его и без того неприятное положение еще больше усугубили японские минометы. И тогда с целью воспрепятствовать вражескому наступлению и помочь ввести противника в заблуждение относительно состава противостоящих им сил с Коррехидора прислали шестьдесят морских пехотинцев с минометами. Как это ни странно, но неадекватность средств связи морского батальона тоже дезориентировала японцев. До изолированных групп бойцов с «Канопуса» несколько раз неведомо каким образом доходили слухи, будто их корабль готовится присоединиться к остальному флоту и на борту срочно требуется их присутствие. Охваченные нетерпением, отдельные моряки то и дело добирались до Маривелеса, где и узнавали, что слух этот является просто чьей-то бредовой фантазией. Тут же они получали приказ немедленно вернуться на свои позиции. Сопровождавшие эти непрекращающиеся походы в Маривелес шумные и торопливые передвижения по тропам в джунглях приводили японцев к убеждению, будто к американцам прибывают подкрепления. Найденный позже дневник убитого японского офицера подтвердил, что поведение батальона ВМФ полностью ввело японцев в заблуждение. Он описывал этих бойцов как «новую разновидность отрядов смертников, которые шастали по джунглям в форме яркого цвета и сильно шумели. Всякий раз, когда эти призраки добирались до открытого пространства, они пытались вызвать [157] на себя огонь японцев, усаживаясь на землю, громко разговаривая и куря сигареты».

На пятый день потрепанный и сильно теснимый батальон ВМФ был заменен на позициях 57-м полком филиппинских скаутов. А уже через три дня эти профессионалы войны в джунглях с помощью смертоносного огня огромных пушек Коррехидора буквально порвали неприятеля в клочья. Джунгли усеяли тела сотен убитых японцев, остатки элитного отряда противника отступили за утесы. Укрывшись в пронизывающих отвесные скалы глубоких расщелинах и пещерах, эти доведенные до отчаяния бойцы собирались, как можно было ожидать, драться насмерть. Дальнейшие попытки выкурить противника из этих щелей были бы не только крайне трудными, но и вынудили бы филиппинских рейнджеров заплатить неприемлемо высокую цену убитыми и ранеными.

И все же японское присутствие представляло собой серьезную угрозу, которую нельзя было игнорировать. Остро сознавая тяжелое положение рейнджеров, бойцы с «Канопуса» придумали для них изобретательный выход. Они решили напасть на врагов с моря. План этот еще проходил утверждение у командования, а ремонтники плавбазы уже упорно трудились, снаряжая для боя три 40-футовых катера с «Канопуса».

Так и родился этот отряд, известный под гордым именем «Микки-Маусовский боевой флот дяди Сэма».

Вооруженный крупнокалиберными пулеметами и легким полевым орудием, с машиной, защищенной листами котельного железа, первый из «Микки-Маусовских линкоров» вскоре был готов к бою. С экипажем, состоящим из «Хэпа» Гудолла и моряков «Канопуса», маленькое суденышко вышло в море. Ему предстояло 8-мильное плавание до мыса Лонгоскаваян, где окопались японцы. В свой первый боевой день это неортодоксальное оружие военного флота совершило два рейса туда и обратно, выкуривая японцев из пещер артиллерийско-пулеметным огнем. В качестве свидетельства своего успеха этот «линкор» привез обратно двух живых, но одурелых пленных японцев и трупы еще трех, которых ранили и не сумели довезти живыми. [158]

Второй карликовый военный корабль был завершен строительством на следующий день, после чего оба суденышка отправились продолжать зачистку. На этот раз им удалось обнаружить только трех врагов и незамедлительно отправить их к праотцам. Тщательная разведка местности выявила, что район очищен от японских войск, и моряки «Канопуса» наконец почувствовали, что отомстили за семерых товарищей, убитых в боях на суше и шестерых, погибших при первой бомбардировке.

«Микки-Маусовский флот» Гудолла не был законсервирован, так как всего через каких-то несколько дней крупный японский отряд попытался высадить десант на мысе Кинауан. в нескольких милях к северу от места предыдущей высадки. Эта высадка столкнулась с жестоким противодействием: катера 3-й эскадры торпедных катеров яростно атаковали десантное судно и сопровождающие его эсминцы, в то время как три истребителя Р-40 — последние, имевшиеся у армии, — упорно бомбили десантников и поливали их огнем.

Хотя тринадцать груженных войсками барж были потоплены, а один эсминец был серьезно покалечен торпедой, японцам все же удалось высадить приличные силы, а это означало новую работу для филиппинских рейнджеров. Японцы настойчиво пытались доставить подкрепления на захваченный ими плацдарм и сбрасывали десантникам припасы с самолетов. Рейнджерам и другим армейским частям потребовалось более недели упорных боев, чтобы отогнать остатки этого десанта обратно к утесам. И тогда «Хэпа» Гудолла снова позвали зачистить пещеры.

К этому времени для выкуривания недобитых японцев имелось уже три карликовых военных корабля. Они расстреливали все, попадавшееся им на глаза, и когда убитых вражеских солдат выложили в ряд для отчета, то насчитали двадцать три трупа. Выполнив свою задачу, маленькое оперативное соединение направилось домой, но на обратном пути его атаковали четыре японских пикирующих бомбардировщика. Катера рассыпались и принялись отчаянно уворачиваться, но серия бомб взяла в «коробочку» головной катер. У него было [159] пробито днище, погибли три члена экипажа и ранены еще четверо, одним из которых оказался Гудолл, пораженный в обе ноги. Бой был неравным, и катера не могли надеяться выиграть его, поэтому Гудолл приказал двум оставшимся катерам выброситься на берег, дав тем самым возможность уцелевшим выкарабкаться в безопасное место среди скал.

Постреляв по выбросившимся на берег катерам и сделав несколько неудачных заходов, поливая огнем уцелевших моряков, вражеские самолеты улетели. Как только опасность миновала, моряки с «Канопуса» соорудили примитивные носилки и понесли раненых товарищей по заросшей джунглями пересеченной местности — до тех пор, пока маленькая измотанная группа не вышла в конце концов к западной прибрежной дороге. Там им удалось остановить армейский грузовик и их подвезли обратно в Маривелес.

«Микки-Маусовский флот» перестал существовать, а после того как армия для пресечения новых десантов установила пушки по всей омываемой водами Южно-Китайского моря стороне Батаана, батальон ВМФ переименовали в роту «Т» и включили в состав 4-го батальона морской пехоты.

16 февраля 1942 года рота «Т» вместе со своими боевыми товарищами из числа «дубленых загривков»{61} по приказу командования переправилась на Коррехидор, где составила орудийные расчеты, защищающие подходы с берега к этой островной крепости. В роте «Т» служило 130 моряков с «Канопуса», и им всем по-прежнему мерещилось, будто «Старая леди» разводит пары и уходит на соединение с остальным флотом. Садясь в идущие на Коррехидор катера, они угрожали своим товарищам по команде страшными последствиями, если те вздумают уплыть, оставив их тут, на острове.

Между 11 февраля и 23 марта 1942 года Коррехидор и район Маривелеса бомбили очень редко. По общему мнению, неприятель сменил тактику — японцы решили не добиваться быстрой победы, а заставить филиппинских и американских [160] солдат сдаться, когда те оголодают. На самом же деле затишье было вызвано болезненными неудачами, с которыми столкнулись японцы на Батаане в начале февраля, а также отвлечением людей и техники с Филиппин для массированного наступления с целью захвата Сингапура и Голландской Ост-Индии{62} . Как бы там ни было, в этот период механические мастерские на борту «Канопуса» беспрестанно и деловито гудели все темное время суток.

Благодаря своим исправно работающим и изобильно заполненным холодильникам, «Старая леди» подавала мороженое и бутерброды любому филиппинскому рейнджеру, солдату, моряку или морскому пехотинцу — всем, кому удавалось изобрести хоть сколь-нибудь правдоподобный предлог, позволяющий подняться к ней на борт. Почти до самого конца, когда иссякли продукты, корабль слркил пристанищем защитникам Батаана. Как писал коммандер Сэккетт:

Почти каждый вечер на борту «Канопуса» собирались армейские офицеры и медсестры, которым удавалось выкроить несколько часов отдыха от своих обязанностей. У нас имелись холодильники, превосходно оборудованная кухня и приличные жилые каюты, которые казались просто раем по сравнению с теми тяготами, какие выпадали на их долю в полевых условиях. Возможность насладиться настоящей ванной с душем, холодной питьевой водой, хорошо приготовленной едой, поданной на стол с белой льняной скатертью, нормальными столовыми приборами и, наконец, величайшей роскошью — настоящим маслом, — казалась им почти [161] невероятной. Когда эти счастливцы возвращались в свое первобытное окружение и описывали эти «пиршества», венчаемые мороженым и шоколадным кремом, то их часто подвергали тем же насмешкам, что и оптимистов, утверждавших, будто они видели идущий в порт целый флот транспортных судов{63} .

В последнюю неделю марта японцы развернули массированное наступление на измотанных, полуголодных защитников Батаана. Бомбардировщики каждый день, волна за волной, сбрасывали свой смертельный груз на Коррехидор и район Маривелеса. Налетая поодиночке и парами, они поддерживали непрерывное давление на защитников полуострова, дополненное досаждающими ночными налетами. Большая часть флотских запасов горючего, распределенная по небольшим тайным хранилищам в подлеске вокруг порта Маривелес, была уничтожена. Разбомбленные водопроводы, уничтоженные линии электроснабжения и связи требовали постоянного ремонта. «Старая леди» сама подверглась еще четырем атакам, но, словно заговоренная, оставалась неуязвимой; серии бомб безвредно взрывались вокруг нее.

Ярость этих атак не ослабевала, и моряков «Канопуса» не сильно удивило, когда б апреля пришло известие о том, что на фронте возникли серьезные неприятности. Подвергавшиеся много дней смертоносному артиллерийскому огню измотанные войска филиппинской армии в конце концов не выдержали и отступили, позволив японцам захватить гребень горы Маривелес Если захваченную территорию не удастся отбить и неприятель сохранит эту господствующую позицию, то весь полуостров окажется отданным на милость японского артиллерийского огня.

В прорыв лихорадочно бросали все доступные резервы, но ослабленные дизентерией, малярией и голодом бойцы не могли остановить натиск вражеских орд. 8-го числа стало известно, [162] что армейские части на восточном фланге неудержимо откатываются к Маривелесу, уничтожая по ходу дела полевые склады с боеприпасами и прочим имуществом.

Чтобы избежать верного плена или гибели, все на Батаане отчаянно желали отступить на Коррехидор, который считался неприступным. Однако на «Скале» и так скопилось слишком много народу, и генерал Джонатан Уэйнрайт, командующий всеми американскими и филиппинскими войсками на Филиппинах, отдал приказ, строго ограничивающий число тех, кому будет разрешено перебраться на Коррехидор. Добраться туда удалось примерно двум тысячам защитников, включая весь медперсонал и большинство находившихся на Батаане военнослужащих флота.

Эвакуацию требовалось завершить до рассвета, когда можно было ожидать атак японских бомбардировщиков по всему, что пыталось пересечь трехмильную полосу воды, отделяющую Коррехидор от Маривелеса. Это была адская ночь. Земля содрогалась от сильных взрывов полевых складов боеприпасов, взметавших высоко в небо пламенеющие гроздья рвущихся снарядов. Горящие на много миль вокруг склады отбрасывали жутковатый оранжевый свет на склоны горы Маривелес. И над всем этим безумием все ближе и ближе звучали раскаты артиллерийского огня — погребальный звон по Батаану.

Пришпориваемые мыслями о надвигающейся катастрофе, моряки работали быстро. Они заложили динамит во все туннели, чтобы не дать врагу воспользоваться ими, взорвали «Плавучий сухой док Дьюи», столько лет служивший Азиатскому флоту, потопили все мелкие суда, которые не могли быть использованы в обороне Коррехидора. Всю долгую ночь они грузили на остальные суда большие количества необходимого на Коррехидоре оборудования и вооружения — пулеметов, винтовок, боеприпасов, продовольствия и горючего.

В разгаре этой лихорадочной деятельности на борт «Канопуса» поднялась часть экипажа, получившая печальный приказ — затопить плавбазу. Его выполнение покончило с мечтой доблестной команды об уходе на юг, на соединение с флотом. Гордая «Старая леди», которую так и не сумели прикончить [163] японцы, вышла в море собственными силами и встала на якорь на глубине 14 фатомов у бухты Лилимбон. Работая с отчаянной энергией, экипаж привел в негодность все ее механическое оборудование и ценное снаряжение, дабы любые попытки врага вернуть корабль в строй оказались бесплодными.

Когда моряки закончили свою печальную работу и оставили открытыми двери во всех переборках под нижней палубой, были открыты кингстоны. Масса воды хлынула в недра корабля, «Канопус» скоро получил 10-градусный крен на левый борт, и лишь тогда экипаж покинул его. Отплыв на безопасное расстояние, моряки печально наблюдали за медленной смертью своего любимого корабля. Плавбаза все глубже и глубже погружалась в море — до тех пор, пока с последним конвульсивным содроганием, сотрясшим ее от носа до кормы, величественная «Старая леди» окончательно не исчезла под водой.

Уже почти рассвело, когда последние эвакуационные плавсредства, набитые усталыми моряками с «Канопуса», отвалили от причалов Маривелеса. Едва они направились к Коррехидору, как всех парализовали ударные волны от страшнейшего взрыва. Очевидно, это был взрыв паров бензина, скопившихся в туннелях на склоне горы после того, как входы в эти туннели ранее взорвали динамитом и хранившиеся в них бочки с горючим оказались пробитыми. Испарения бензина в закупоренном туннеле постепенно концентрировались, пока огнеопасный туман не рванул от какой-нибудь искры.

Когда туннель взорвался, весь склон горы мгновенно поглотило бушующее пламя, а сорванные с каменистого склона огромные валуны швырнуло в бухту на полмили от берега. Град камней и осколков взбаламутил спокойные воды, по которым загуляли гневные пенные волны. Три моторных лодки оказались как раз посреди этой дьявольской бомбардировки.

Поднятые в воздух камни обрушились на два катера. Один, у которого срезало всю корму, тут же утонул, но все находившиеся у него на борту каким-то чудом остались целы и невредимы. Другой потерял офицера и трех матросов, когда валун проломил крышу рубки, еще девять матросов были ранены. Этот катер, хоть и серьезно поврежденный, все еще мог двигаться; [164] его команда, сверх всякой меры обремененная убитыми и ранеными товарищами, помогала спасать всех моряков с затонувшего катера. Долгий час спустя оба оставшихся катера прибыли на Коррехидор.

«Старая леди» перестала существовать, а жестокая битва за Батаан была проиграна. Почти четыре месяца экипаж «Канопуса» с замечательной изобретательностью боролся, пытаясь отсрочить победу японцев. И если голубая мечта его моряков воссоединиться с флотом, дабы более эффективно применить свое мастерство в войне с Японией, оказалась разбитой вдребезги, то это нисколько не умаляет решимости его героического экипажа и способности моряков на отчаянные усилия, когда наступил решающий час.

В итоге на Коррехидоре моряков с «Канопуса» сочли обстрелянными солдатами и в качестве таковых сунули в окопы передовой обороны, где они вместе с морскими пехотинцами встали к пулеметам и взяли в руки автоматы, защищая берега островной крепости. Когда орудия и оборонительные позиции Коррехидора были разнесены в кровавую пыль и японцы произвели свою решающую атаку на «Скалу», моряки с «Канопуса» находились в самой гуще боев. Многие из них были убиты или ранены. Уцелевшие матросы, взятые японцами в плен, провели страшные три с половиной года в лагерях для военнопленных, где многие из них умерли от болезней и недоедания.

Для военных моряков, и особенно для подводников, эта героическая сага о плавбазе «Канопус» навсегда останется подобна той звезде первой величины, в честь которой был назван этот корабль, — она вечно будет сиять гордым маяком в галактике истории американского флота.

11. Субмарина S-38 в заливе Лингаен

21 декабря 1941 года подводная лодка «Стингрей» сообщила тревожные сведения. На берега залива Лингаен, расположенного посередине западного побережья острова Лусон, [165] под прикрытием истребителей высаживались массированные японские силы вторжения.

Высадка в этом районе, расположенном примерно в 100 милях от Манилы, ожидалась с самого начала войны. Однако после того как господство японцев в небе над Филиппинами прекратило разведывательные полеты «Каталин» 10-го патрульного авиакрыла Азиатского флота к Малайскому барьеру, а армейская авиация была уничтожена, всякая надежда на воздушную разведку испарилась. По этой причине, а также из-за того, что у подводной лодки S-36, которой было поручено патрулировать в данном районе, возникли неполадки с радиопередатчиком и ее пришлось отозвать на базу, японцы смогли высадиться на берег совершенно беспрепятственно{64} .

Если б этот вражеский отряд примерно из восьмидесяти кораблей, в число которых входили крейсера и эсминцы, был замечен чуть раньше, то сильная стая американских подводных лодок получила бы шанс перехватить их и атаковать по дороге к острову. Но насколько сильно она могла потрепать массированный десант японцев со своими неисправными торпедами, теперь можно лишь гадать. Лодка «Стингрей» прибыла на место действия уже после того, как вражеские корабли оказались надежно укрыты возле берега Тем не менее в последнем отчаянном усилии подводные лодки S-38, S-40, «Соори» и «Сэмон» ринулись к району бухты Лингаен, спеша присоединиться к «Стингрею».

Атаковать флот вторжения было практически невозможно. Хотя вход в залив имеет ширину 25 миль, почти половину этого прохода составляют коварные рифы, а остальную часть теперь охраняли многочисленные эсминцы и сторожевики. Хуже того, общая мелководность залива и неточно обозначенные на карте глубины делали операции подводных лодок здесь [166] крайне опасными. Использование в этом месте трех больших подводных лодок флотского типа было бы чистым самоубийством. Поэтому четыре подводных лодки остались у входа для атаки единственных доступных целей — японских эсминцев, в то время как пятая, маленькая S-38 под командованием лейтенанта Рефорда Г. («Муна») Чеппла, прокралась в бухту.

«Мун» Чеппл, чемпион военно-морской академии США по боксу в тяжелом весе, хорошо сознавал, с какими опасностями он столкнется в бухте Лингаен, но тем не менее твердо решил ударить по врагу. Проникнуть в бухту незамеченным он мог надеяться, пройдя в основном там, куда, по мнению японцев, никакая подводная лодка сунуться не рискнет, — через рифы. Если S-38 застигнут на поверхности в слишком неглубоких для погружения водах, то ей конец. И все-таки Чеппл и его полный энтузиазма экипаж решили рискнуть.

В темноте, в первые часы 22 декабря 1941 года, Чеппл с умелой помощью своего штурмана, младшего лейтенанта Роберта Флетчера, приступил к проводке S-38 через рифы. Три с половиной напряженных часа они осторожно лавировали, ведя лодку через опасный участок, и как раз перед рассветом она погрузилась в не менее опасных водах залива Лингаен.

Затем в 06:15 Чеппл поднял субмарину на перископную глубину, и когда первые солнечные лучи развеяли ночь, осмотрел окрестности. Вся восточная часть залива так и кишела японскими кораблями. Нисколько не отвлекаясь на патрулировавшие близ транспортов два эсминца и сторожевые катера с глубинными бомбами, Чеппл медленно, без малейшего шума, подвел лодку поближе к целям. Выход на позицию для стрельбы занял у него почти час, и все это время напряжение постоянно нарастало, когда команда, которой не терпелось открыть счет потопленных судов, молилась о том, чтобы незамеченными подобраться поближе к врагу. Наконец настал момент истины. Чеппл выбрал четыре цели пожирней и выпустил четыре торпеды.

Потянулись секунды ожидания. Но когда пришло и прошло время удара, Чеппл и его подчиненные потрясение переглянулись, не веря своим глазам и ушам. Как такое могло быть? [167]

Неужели все четыре торпеды прошли мимо? Но вместо взрывов ударивших в цель торпед и шума тонущих кораблей было слышно лишь зловещее гудение винтов эсминца, отследившего по характерному пузырчатому следу торпед их источник и теперь стремительно приближающегося.

Чеппл погрузил S-38 на самую большую глубину, на какую только было можно, и направился на восток, уходя от эсминца. Взрывы глубинных бомб отдавались по всей подводной лодке, будто бы кто-то колотил кувалдой по паровому котлу. Благодаря не покинувшей его удаче и ловким маневрам, Чепплу потребовалось всего сорок пять минут, чтобы перехитрить жаждущий добычи эсминец. В то время как глубинные бомбы рвались в отдаленном участке бухты, S-38 уже подкрадывалась к другой добыче.

Чепплу и его команде казалось невероятным, что все четыре торпеды могли пройти мимо. Дистанция была совсем небольшая, цели двигались медленно. Условия во всех отношениях были идеальными. Вот только никто из моряков не подозревал, что их торпеды Mark-10 шли под водой на несколько футов глубже, чем было задано. Полагая, что он неверно рассчитал осадку целей, Чеппл задал своей оставшейся «жестяной рыбе» ход на глубине в 9 футов вместо 12.

Было 07:58. S-38 находилась на небольшом расстоянии от стоящего на якоре вражеского транспорта. Готовясь к пуску, Чеппл видел в перископ на палубах массу готовых к выгрузке вражеских солдат. И вот он выпустил одну за другой две торпеды. Первая прошла перед носом цели, но вторая шла верно. Чеппл завороженно смотрел, как охваченные паникой японские солдаты показывают на приближающуюся торпеду. И тут внезапно S-38 сотряс сильный взрыв, когда 5445-тонный транспорт «Хайе-мару» разлетелся на части и исчез под волнами.

Тут S-38 заметила два устремившихся к ней эсминца Чеппл скомандовал срочное погружение и приготовился к взрывам глубинных бомб. Лодка погружалась, пока не легла на грунт. Всего через несколько минут вокруг нее разверзся ад. Жаждущие мести эсминцы обрушили в воду яростный град глубинных бомб. Старушка S-38 и ее команда пережили страшные [168] минуты, когда Чеппл отчаянно маневрировал, уклоняясь от прощупывающих воды гидролокаторов эсминцев. Это была опасная игра в жмурки, так как подводная лодка, не располагавшая эхолотом для промера глубин, вынуждена была пробираться по неведомым глубинам бухты на ощупь.

И вдруг по какой-то таинственной причине S-38 внезапно начала подыматься на поверхность. Подводники заполнили водой ее вспомогательные цистерны, и лодка прекратила всплывать, чуть-чуть не дойдя до поверхности воды, — в то время как приборы показывали, что она находится на глубине 47 футов. Цистерны продолжали наполняться, и субмарина снова опустилась на дно. Но когда она двинулась вперед, ее нос уткнулся в илистую банку, и подводная лодка остановилась.

Так как воды на поверхности кишели эсминцами и сторожевиками, дружно сбрасывающими глубинные бомбы — как поблизости, так и вдалеке, — Чеппл не мог рискнуть выдать свое местонахождение, попытавшись выбраться из ила задним ходом. У него не оставалось иной альтернативы, кроме как приказать остановить все машины и оставить на лодке включенным только дежурное освещение. Безмолвно лежа на грунте и прислушиваясь к разрывам глубинных бомб, все подводники гадали про себя — смогут ли они в конечном итоге высвободиться из ила, или же этой банке суждено стать местом их последнего успокоения?

Хорошо слышимый через акустическое оборудование шум работающих на большой скорости винтов — вероятно, охотившихся эсминцев и сторожевиков — постоянно то приближался, то удалялся. Он настолько царапал по нервам, что Чеппл приказал отключить акустику. Все равно поделать с этим никто ничего не мог, и если морякам предстояло погибнуть, то зачем знать, когда именно это произойдет?

Чеппл созвал обсудить положение всех своих офицеров и старшин. Все они решили, что их наилучший шанс выжить — это сохранять абсолютную тишину до захода луны, а затем попытаться вырваться на волю. Поэтому весь экипаж даже снял обувь, разговаривали все только шепотом и каждый остерегался даже уронить ложку, опасаясь вызвать предательский [169] шум — который тут же уловит чутко прислушивающийся враг.

Почти весь долгий день моряки слышали, как рвутся в разных частях бухты глубинные бомбы, причем в некоторых случаях слишком близко для душевного комфорта. Над ними с регулярными интервалами раздавался шум проходивших мелких судов — по мнению подводников, это были идущие к берегу и обратно десантные баржи. Когда же наверху проходили корабли покрупнее, сильный перестук их винтов отдавался по всей лодке. Эти проходы заставляли лежащую на мелководье S-38 раскачиваться взад-вперед, и когда это происходило, шум плещущейся в трюме воды казался насмешкой над царящей вокруг гробовой тишиной.

Столкнувшись с перспективой многих мучительно долгих часов беспокойного ожидания, Чеппл извлек колоду карт и начал в центральном посту партию в криббидж. Он надеялся таким способом снять напряжение и заглушить страхи, а также продемонстрировать подчиненным свое полнейшее спокойствие — которого на самом деле не было.

В лишенной кондиционирования подводной лодке вскоре стало жарко, как в духовке. С моряков и приборов начало капать, настил палубы сделался склизким от пота и сконденсировавшейся влаги. Влажность сгустилась до почти видимого тумана. От носа до кормы лодка провоняла потом, теплым маслом и газом из аккумуляторных батарей. Хватая воздух широко раскрытыми ртами, подводники валялись на своих койках или двигались, словно зомби, выполняя мелкие задачи, ставшие вдруг невероятно утомительными. По всей лодке рассыпали для поглощения двуокиси углерода натронную известь, но это мало освежало нечистый воздух.

После двенадцати тягостных часов лежания на грунте Чеппл решил, что уже темно и достаточно безопасно для попытки всплыть. Измотанные подводники, пошатываясь и находясь на пределе своих физических сил, заняли посты. Были продуты балластные цистерны, и, когда загудели поставленные на реверс двигатели, старушка S-38 чуть содрогнулась, а затем начала медленно освобождаться. Все подводники были обрадованы [170] той легкостью, с какой они выбрались из ила, — но, подав назад, S-38 внезапно опустилась вниз с большим дифферентом на корму, левый винт ударился о грунт, погнув вал. Эта неприятность заставила винт скрежетать при вращении, подвергая серьезному риску шансы подводной лодки избежать встречи с вражескими эсминцами.

Никаких японских кораблей в поле зрения не наблюдалось, и Чеппл поднял лодку на поверхность. Люки разом распахнули, впуская в лодку воздух, и с этим приливом жизненных сил упавший было духом экипаж вновь приободрился.

Два часа S-38 медленно двигалась на запад, используя один двигатель для перемещения, а другой — для зарядки батарей. И тут снова произошла та же история. Наблюдатель заметил быстро шедший в их сторону эсминец. Чеппл спешно произвел погружение, и вражеский корабль прошел мимо, не заметив лодки. Час спустя S-38 снова всплыла, для того чтобы продолжить перезарядку батарей. Встав на рассвете на якорь у «Ста Островов», Чеппл опять погрузил лодку, дабы оставаться в дневное время на дне и дать своему экипажу отдых, в котором тот сильно нуждался.

В сумерках 23 декабря подводная лодка всплыла и встала на якорь для завершения зарядки батарей. Ночью ей один раз пришлось вновь погрузиться из-за патрульного сторожевика — который, к счастью, опять ее не заметил. К 05:00 24 декабря батареи лодки оказались уже полностью перезаряжены. S-38, пусть и покалеченная, снова была готова к бою.

В 11:27 Чеппл увидел в некотором отдалении шесть больших кораблей вспомогательного класса и сманеврировал так, чтобы иметь возможность оказаться среди них, когда они бросят якорь. Двадцать минут спустя, когда лодка находилась на перископной глубине и медленно приближалась к избранным целям, впереди боевой рубки взорвалась не то авиабомба, не то сорванная с якоря мина. Сотрясение сбило с ног весь экипаж и разбило оба указателя глубины в ходовой рубке. Чеппл сразу же погрузился на глубину 90 футов{65} и направился на [171] север, ломая голову над тем, что же послужило источником взрыва, — ведь единственные имевшиеся в поле зрения эсминцы находились в нескольких милях от лодки.

Через десять минут акустик доложил, что в их сторону направляется эсминец — возможно, даже не один. Чеппл остановил все механизмы, за исключением машинки носовых рулей, используемых для удержания глубины. В 12:05 слева по борту взорвались три глубинных бомбы. А три минуты спустя еще пять взрывов ударили по лодке с правого борта. В 12:23 справа по борту послышались еще еще четыре таких удара, за которыми через три минуты последовал еще один.

S-38 притихла, но смертоносные взрывы подбирались все ближе. Опасаясь, что любая секунда может стать для лодки последней, Чеппл пошел для спасения корабля на отчаянный риск и скомандовал мотористам полный вперед. Со своим шумным винтом S-38 не имела ни малейшего шанса укрыться от японцев. Едва только ее двигатели заработали, как справа по борту взорвались еще четыре глубинных бомбы. Чеппл тут же скомандовал стоп машине, и S-38 бесшумно опустилась на дно.

Когда она это сделала, ее взяли в «коробочку» еще одиннадцать разорвавшихся одна за другой бомб. Экипаж оказался в ловушке, запертый в сигарообразном железном корпусе, люди буквально обливались потом и со страхом гадали, сколько же еще ударов может снести их старая лодка. За сорок восемь минут в опасной близости от субмарины взорвались двадцать восемь глубинных бомб, но корпус лодки все еще оставался цел, и ее экипаж, хотя и потрясенный как физически, так и душевно, не собирался сдаваться. Японские эсминцы и сторожевики, казалось, потеряли след субмарины, поскольку подводники слышали, как враги по-прежнему рыщут по другим участкам.

К 17:20 шум винтов стих, и безмолвно ждущим в удушающей жаре подводникам, уже пережившим днем раньше такой же кошмар, показалось, будто им снова удалось перехитрить врага. На них уже больше четырех с половиной часов не сбрасывали никаких глубинных бомб. От гидроакустика пришло сообщение, что на поверхности все чисто. И как раз в этот [172] момент в страшной близи от лодки взорвались еще шесть глубинных бомб, беспощадно молотя субмарину и ее экипаж.

Уже несколько часов не слыша над собой никакого шума винтов, командир S-38 полагал, что японцы, сочтя лодку уничтоженной в ходе предыдущих массированных атак, оставили в данном районе сторожевик — прислушиваться, не подаст ли она признаков жизни. Ничего не услышав, сторожевик, вставая к ночи на якорь, на всякий случай сбросил эти самые бомбы — в качестве своеобразного подарка на Рождество от Санта-Клауса. Да, нынешнее Рождество выдалось таким неприятным, какого, вероятно, никогда не доводилось испытать никому из находившихся на борту S-38.

В 22:30, когда лодка находилась в подводном положении и медленно двигалась вдоль западной стороны бухты, произошел внезапный толчок означавший, как уже отлично понимали подводники, что они опять сели на мель.

Вскоре подводная лодка снялась с мели, и Чеппл, осмотревшись в перископ и не обнаружив в поле зрения никаких японцев, всплыл около «Ста островов». Но на этом неприятности субмарины далеко не закончились. Когда она шла в надводном положении, Чеппл приказал продуть балластные цистерны в легком корпусе и провентилировать аккумуляторный отсек. Не успели подводники приступить к выполнению приказа, как в кормовом аккумуляторном отсеке раздался взрыв. Находившийся на мостике Чеппл бросился вниз и обнаружил, что из помещения кормовых аккумуляторов валит густой дым, а в самом отсеке мечутся в темноте языки пламени. Двое подводников получили тяжелые ожоги, а третий, помощник старшего механика Э. Харбин, сломал позвоночник. Помощник электрика третьего класса Говард Л. Бак, помощник старшего механика Росс и сам Чеппл быстро натянули асбестовые сапоги и плащи и бросились в отсек — бороться с пожаром и выносить пострадавших

Взрыв, по мнению подводников, вызвала искра, проскочившая в момент включения вентиляторов, — до того, как воздух успел пройтись по отсеку и освежить загазованную атмосферу. Несколько секций аккумуляторных батарей оказались расколоты. [173] Как только пожар погасили, электрики принялись вырезать из батареи поврежденные элементы. К рассвету двадцать пятого числа эту работу завершили, но S-38 потеряла половину своей подводной скорости. Эта потеря вкупе с поврежденным винтом лодки до крайности затруднила ее попытки избежать встречи с вражескими эсминцами. Однако за минувшую ночь прозвучало и радостное известие: по радио лодке пришел приказ покинуть бухту и возвращаться на базу.

С наступлением дня, когда Чеппл уже собирался погрузиться, было обнаружено, что некоторые сальники на люке машинного отделения, открытого для проветривания лодки, вконец прогнили и люк закроется не вполне герметично. А пока подводники задраивали люк, в поле зрения показалось соединение японских эсминцев, направлявшихся в их сторону. С быстротой, порожденной отчаянием, люк успели-таки задраить — как раз вовремя для того, чтобы S-38 резко ушла под воду, прежде чем ее заметили.

Вскоре после того как угроза нападения эсминцев миновала, какой-то докучливый сторожевик уловил шум дефектного винта S-38, и подводная лодка снова сделалась мишенью смертоносных «мусорных бачков». Чеппл сумел увернуться от них и сбросил врага со следа, уведя лодку на глубину, — но там она снова села на мель, уже в третий раз. На этот раз она висела на илистой банке с носом, задранным на 50 футов выше кормы. Хотя двигаться по скользким и накрененным палубам, управляя механизмами лодки, было очень рискованно, подводники приложили все силы для освобождения субмарины. Однако вязкий ил, державший их, словно присоски гигантского спрута, казалось, не желал отпускать свою жертву. Лишь после того, как подводники целую вечность проработали с разочаровывающими результатами, подводная лодка медленно заскользила назад.

Торжествующие улыбки облегчения вскоре сменились иными выражениями лиц — все моряки стояли, наморщив лбы, и напряженно ждали исхода событий, словно экипаж S-38 не хлебнул уже адских мук, каких хватит на целую жизнь. Старая лодка все быстрее заскользила ко дну. А поскольку запасы [174] электроэнергии сократились из-за потери некоторых аккумуляторов, то остановить это движение вниз было невозможно.

Когда датчики давления показали, что лодка находится уже на глубине 300 футов, на 100 футов ниже ее штатной глубины, и не проявляет ни малейших признаков выравнивания, моряки вздрогнули. Вот-вот громадное давление, которому подвергался корпус лодки, раздавит ее, как яичную скорлупу. На глубине в 325 футов балластные цистерны лодки сплющились, заставив выгнуться палубы в аккумуляторном отсеке, — страшный сигнал о том, что конец близок. На глубине в 350 футов, когда стальные листы корпуса стонали под интенсивным давлением и угрожали лопнуть, движение лодки вниз внезапно прекратилось и она направилась обратно к поверхности.

Со вновь обретенной плавучестью S-38 всплывала все быстрей и быстрей. Чеппл делал все, что в его силах, дабы выровнять лодку на перископной глубине, но не смог остановить ее. Ко всеобщему ужасу, субмарина выскочила на поверхность, словно загарпуненный кит. Чеппл знал, что если враг заметит это всплытие, то к ним вскоре ринутся все эсминцы и сторожевики, какие есть в бухте, — а у него имелись сильные сомнения насчет способности покалеченной лодки пережить новый уход на большую глубину. Но, повернув перископ на все 360 градусов и окинув бухту взглядом, он обнаружил, что по какому-то чуду в поле зрения нет ни одного вражеского корабля. Раз уж сложились такие счастливые обстоятельства, Чеппл оставил S-38 в надводном положении и направился по своему запланированному маршруту отхода на северо-запад.

Час спустя, когда вечер еще только-только наступил, наблюдатели доложили, что в 12 милях от них на морской стороне рифа крейсируют два судна, похожие на японские эсминцы. Стремясь остаться незамеченным, Чеппл быстренько «вытащил пробку». И только лодка успела скрыться под водой, как с силой ударилась о дно. Затем, двигаясь вперед, она врезалась в какое-то подводное препятствие. Сила столкновения сотрясла всю лодку от носа до кормы, сбивая людей с ног, разбивая стекла на приборах и вызывая дождь осыпающихся с переборок скорлупок краски. [175]

Для Чеппла это было уже чересчур. Ни он, ни его команда, ни лодка не могли больше вынести этих подводных приключений. Несмотря на курсирующие неподалеку эсминцы, он решил скомандовать боевое всплытие и, если придется, с боем прорываться к глубокой воде на морской стороне рифа Решение это стало, как выяснилось впоследствии, очень удачным, потому что «эсминцы» оказались мелким вспомогательным суденышком, которое даже не заметило S-38.

Несколько часов спустя лейтенант Р. Г. «Мун» Чеппл и его доблестная команда, успешно проведя S-38 через рифы и уйдя из залива Лингаен, направились к Маниле. Когда на море опустилась темнота и своим плащом укрыла лодку от пытливых взоров неприятеля, моряки были твердо убеждены, что пресловутая кошка не может соперничать с ними в живучести.

Тяжкие испытания, пережитые матросами и офицерами S-38 за четыре мучительных дня, проведенных ими в заливе Лингаен, спаяли их в тесно сплоченную группу. Как с гордостью заявил контр-адмирал Р. Г. «Мун» Чеппл: «Мы все до конца своих дней будем как братья».

12. Катастрофа в Холо

За час до полуночи 26 декабря 1941 года шесть гидросамолетов РВY американского ВМФ из 10-го патрульного авиакрыла поднялись в воздух с гидроаэродрома у Амбона (в Голландской Ост-Индии). Это были два звена-клина из трех самолетов. Каждый самолет нес по полторы тонны мощных бомб и горючее для шестнадцатичасового перелета. Перед самолетами стояло задание — разбомбить скопление японских крейсеров и транспортов, стоявших на якоре у Холо, в архипелаге Сулу{66} . Налет полагалось совершить внезапной атакой на рассвете. [176]

Первое взлетевшее в темноте звено возглавлял лейтенант Берден Гастингс, а второе — Джон Хайленд. Ночью они должны были лететь независимо друг от друга и встретиться неподалеку от цели перед рассветом. Во время всего 600-мильного перелета они, в силу необходимости, прокладывали курс лишь по звездам. Необходимо было сохранять полное радиомолчание, никакой связи между самолетами не допускалось. За время перелета в условиях безлунной ночи второе звено обогнало первое и прибыло к месту встречи на десять минут раньше намеченного. Дожидаясь, когда первое звено прилетит и возглавит атаку, самолеты кружили в небе; сильный гул их моторов насторожил японцев, которые быстро встали к зениткам и подняли в воздух недавно прибывшие истребители сухопутного базирования.

Когда первое звено добралось к месту встречи, Гастингс повел свои самолеты прямиком к району бомбардировки. Имевшиеся у американцев скудные разведданные говорили, что сопротивление здесь окажут только корабельные зенитные орудия. Американцы не подозревали, что японцы уже выставили зенитные орудия на всех окружавших город холмах{67} . Когда неповоротливые и практически беззащитные РВY приблизились к порту Холо, небо вокруг них внезапно изрыли оспины облачков черного дыма от рвущихся снарядов, а в небе оказались вражеские истребители{68} .

Хайленд, летевший со своим звеном на предписанном расстоянии позади первого звена, с ужасом наблюдал за жестокой судьбой своих товарищей по эскадрилье. Он увидел, как головной самолет Гастингса рухнул на землю, оставляя за собой шлейф черного дыма и оранжевого пламени, а на двух его ведомых напали истребители «Зеро». Хайленд сделал правильный вывод о том, что выполнить задание невозможно. Кружившие [177] в вышине другие «Зеро» явно собирались атаковать второе звено, и, дабы избежать верной гибели, Хайленд круто развернул свое звено и направился со всей возможной быстротой домой. Стремясь поставить звено в наиболее выгодное для защиты положение, он снизился до высоты 50 футов над водой. Это вынудило японские истребители драться в неуютной близости от поверхности моря, но тем не менее они продолжали упорно атаковать американцев.

Сосредоточивая пулеметный огонь поочередно на одном из истребителей, звено PBY сумело сбить один «Зеро», а еще несколько, видимо, получили повреждения{69} . Пули рвали все три самолета, но им удавалось отбивать атаки до тех пор, пока не выпало настоящее везение — истребители врага скрыло сплошной стеной тропического ливня. Через десять минут Хайленд и один из его ведомых вырвались из зоны шквала и обнаружили, что вражеских самолетов не видно, — как не видать и PBY, пилотируемого мичманом Лероем Дидом. Все попытки связаться с ним по радио оказались бесплодными. Очевидно, самолет Дида был сбит — но, не имея ни малейшей возможности узнать, где именно это произошло, Хайленд не видел перед собой никакой альтернативы, кроме как продолжать возвращаться на базу.

Итоги дня приводили в уныние. В Амбон вернулись только два PBY из шести, а, судя по их рапортам, выживание сбитых представлялось крайне маловероятным. 10-е патрульное крыло состояло из рядовых и офицеров, переживших вместе много тягот войны, и этот удар был для них сокрушительным. Каждый из них потерял в этом катастрофическом рейде по крайней мере одного близкого друга.

Как раз в то время, когда второе звено приближалось к спасительной стене ливня, японские истребители атаковали самолет мичмана Дида. Крупнокалиберные пули оставляли [178] огромные дыры в его фюзеляже и крыльях, вывели из строя левый двигатель и повредили рацию. Но он сумел заставить свою «большую лодку» продержаться в воздухе достаточно долго для того, чтобы нырнуть в зону ливня и стряхнуть с хвоста истребителей.

Но тут заглох и правый двигатель, у которого перебило бензопровод. Находясь в самой гуще ливня, Дид мастерски совершил жесткую, но успешную посадку с неработающим двигателем на поверхность волнующегося при шквальном ветре моря. Весь экипаж мигом разорвал одеяла, спасательные жилеты и одежду, постаравшись заткнуть ими многочисленные пулевые пробоины в корпусе. Когда стало ясно, что самолет не утонет сию же минуту, экипаж переключил внимание на ремонт рации.

На следующее утро, когда мичман Дункан Кэмпбелл совершал воздушное патрулирование, он перехватил слабый сигнал бедствия на частоте своего крыла. Связавшись с передающими, он обнаружил, что сигналы подавал Дид, который сообщил примерные координаты местонахождения сбитого самолета. Кэмпбелл велел Диду, находившемуся в 300 милях к северу, в контролируемых неприятелем водах{70} , ничего больше не передавать по рации, но не терять частоту. Вслед за тем Кэмпбелл запросил у штаба разрешения прекратить патрулирование и отправиться спасать товарищей.

Сколь важной ни была его миссия, разрешение дали немедленно. После чего Кэмпбелл направился на север и проинструктировал Дида — через каждые двадцать минут в течение одной минуты передавать буквы «МО». Это позволит Кэмпбеллу получить точный пеленг и, как он надеялся, не даст сделать то же самое японцам. [179]

А тем временем на борту самолета Дида дела шли чертовски скверно. Сквозь заткнутые дыры просачивалась вода. Все семеро летчиков почти тридцать часов без передышки вычерпывали воду и находились на грани полного истощения сил. Вода плескалась внутри корпуса уже три фута над днищем, и «большая лодка» могла в любой момент перевернуться, когда, к несказанному облегчению всех черпальщиков, они углядели приближающийся к ним почти впритирку над волнами PBY Кэмпбелла.

Пока Кэмпбелл совершал посадку и подруливал борт о борт к потерпевшим крушение, экипаж Дида стрелял из крупнокалиберного пулемета по корпусу своего самолета. Когда тот начал погружаться, летчики прыгнули в море, откуда их втащили на борт самолета-спасателя. Однако радость по поводу спасения длилась недолго. Не успел тяжело нагруженный гидросамолет подняться в воздух, как в поле зрения появились шесть японских истребителей. Люди не сводили встревоженных взглядов с неприятельских самолетов несколько бесконечно долгих минут, пока те не скрылись за горизонтом. Остальной полет до Амбона проходил без неприятностей.

Когда лейтенант Гастингс направил свое звено из трех PBY к району Холо и неожиданно столкнулся с сильным зенитным огнем сухопутных орудий и огнем атакующих истребителей, то, должно быть, уже тогда понял, что все кончено. Он угодил в западню. Поворачивать было уже поздно. И он с мрачной решимостью повел свое звено к целям. В момент сброса бомб потрепанный PBY Гастингса охватило пламя, и он сорвался в крутой гибельный штопор. С исчезновением ведущего экипажи мичмана Э. Л. Кристмена и младшего лейтенанта Джека Доли оказались предоставленными исключительно самим себе. Оба пилота неистово маневрировали, стремясь выполнить задание и в то же время уцелеть.

Первым указанием на то, что его атакуют истребители, Кристмену послужил треск его собственных крупнокалиберных пулеметов, бьющих из люков в середине корпуса. Связавшись [180] через переговорное устройство с пулеметчиками, он узнал, что его машину выбрали своей целью два истребителя «Зеро». Когда один из них сделал «горку», промчавшись мимо фонаря «Каталины», потом закрутил «бочку» и, охваченный пламенем, вдруг потерял управление и сорвался в штопор, Кристмен мог бы завопить от радости — его бортстрелки палили без промаха. Но на это не было времени, так как частый зенитный огонь угрожал в любой момент зацепить его самолет.

Отлично сознавая, что продолжать медленные горизонтальные заходы на бомбардировку будет самоубийством, Кристмен бросил свой самолет в крутое пике, устремляясь к кораблям в порту Холо. Его «большая лодка» содрогнулась, когда стрелка на указателе скорости перешла за красную черту. На высоте 5000 футов пилот разом сбросил все свои бомбы на японский крейсер, а затем вышел из пике, направляясь домой. У него не нашлось времени на анализ результатов бомбардировки или поиски Доли, так как его по-прежнему преследовал один настырный «Зеро».

«Зеро» стрелял по PBY, налетая всегда слева, и Кристмен, яростно крутя штурвал неповоротливого гидросамолета, сумел сорвать несколько атак. Никакой пилот не станет по своей воле ввязываться на PBY в воздушный бой, эту возможность он будет рассматривать лишь в последнюю очередь. Однако Кристмену удалось продержаться минут двадцать — до тех пор, пока крупнокалиберная пуля не продырявила один из бензобаков. Бензин, который мог взорваться в любую секунду, хлынул в кокпит и растекся по всему фюзеляжу. Еще одна крупнокалиберная пуля пробила борт, радиорубку и подожгла бензин в основном корпусе самолета. PBY был обречен. Успеют ли они приземлиться, прежде чем он взорвется?

Драгоценные секунды стремительно таяли, когда Кристмен снизился для посадки в море Сулу.

Огонь и нестерпимый жар вынудили радиста второго класса Пола Лэндерса и помощника бортмеханика второго класса Джозефа Бэнквиста, стрелявших из бортовых пулеметов, выпрыгнуть наружу, спасая себе жизнь. Это было рискованно, поскольку самолет шел на высоте в 300 футов, и не было никакой [181] гарантии, что парашюты успеют раскрыться. Третий из членов экипажа, находившийся в районе средних люков помощник бортмеханика первого класса Эндрю Уотермен, не мог присоединиться к ним. Его убило при последнем заходе истребителя.

Огонь бушевал по всему самолету, гоня опаляющий жар к штурманской рубке и кабине пилота Кристмен, его второй пилот мичман Уильям Гоу, штурман и помощник старшего бортмеханика Дон Д. Лэрви (который также был пилотом) и радист первого класса Роберт Петтит оказались в ловушке. Хотя над фонарем кабины имелся люк, всех, кто попытался бы воспользоваться им в полете, тут же разорвало бы на куски пропеллерами прямо позади него. Четверым летчикам приходилось буквально обливаться потом.

Самолет пылал, словно метеор, и грозил взорваться в любую минуту. Кристмен выключил двигатели, заводя машину на посадку. Одежда на летчиках уже горела, когда они пролезали через люк пилотской кабины и ныряли в море. Спасательный жилет мичмана Гоу сильно обгорел и сделался бесполезным. Когда старший бортмеханик Дон Лэрви понял это, то без колебаний поплыл обратно к горящему самолету, забрался на борт и вернулся со спасательным кругом. А через несколько мгновений PBY взорвался и утонул.

Все летчики обгорели, но серьезно пострадал только Петтит; у него были сильно обожжены руки, лицо и шея. Было неизвестно, удалось ли спастись кому-либо из трех летчиков, находившихся в хвостовой части самолета, и поэтому маленький отряд выживших поплыл в сторону единственной видневшейся суши — к небольшому острову примерно в 14 милях от них.

Чтобы легче было плыть, они сбросили громоздкие летные комбинезоны и ботинки, но их продвижение задерживал Петтит, вынужденный из-за болезненных ожогов плыть на спине. Остальные поочередно направляли его в нужную сторону. Проплыв так несколько часов, летчики, казалось, почти не приблизились к острову. Понимая, что Петтит в критическом состоянии, Кристмен предложил хорошо плававшему Гоу плыть к суше одному, попытаться найти лодку и спасти остальных. [182]

Судя по солнцу, Гоу покинул их примерно в 15:00. Вскоре остальные потеряли его из виду и продолжили свое трудное плавание. К рассвету Петтит, озабоченный тем, что задерживает своих друзей, несколько раз пытался плыть на животе. Однако вскоре после того, как стемнело, он пропал. Кристмен и Лэрви звали его, но никто не откликался. А когда нашли его спасательный жилет, то предположили, что боль и крайняя усталость стали для радиста первого класса Роберта Л. Петтита чересчур непереносимыми, тот выскользнул из своего спасательного жилета и утонул.

Всю долгую ночь летчики продолжали плыть. Ожоги Кристмена становились все более болезненными, вынуждая его иной раз плыть на спине. На следующее утро, когда их принялось поджаривать тропическое солнце, они сильно обгорели и им страшно хотелось пить. До острова по-прежнему оставалось много миль, и Кристмен, физические силы которого подходили к концу, велел Лэрви плыть дальше без него. Однако Лэрви отказался покинуть друга и неустанно просил Кристмена не сдаваться и продолжать плыть.

Положение, с точки зрения Кристмена, выглядело безнадежным, и он уже собирался разом покончить со всем этим, но тут у Лэрви появилась одна идея. Он завел разговор о женщинах, прекрасных женщинах дома, в Штатах. Он решительно утверждал, что они с Кристменом еще не насладились своей законной долей тысяч прекрасных сексапильных женщин, с нетерпением дожидающихся героев-моряков и готовых к любви. Эта идея вызвала сочувственный отклик в душе Кристмена и вытеснила у него из головы все иные мысли. Он опять принялся плыть с новыми силами.

А вскоре после этого, когда солнце пересекло меридиан, показывая, что плывут они уже больше тридцати часов, Кристмена и Лэрви сильно обрадовало появление большого каноэ с выносным балансиром. Плыли на этой винте, как ее называют местные жители, несколько свирепых на вид моро{71} , но усталых пловцов не волновало, кто там находится в лодке, — хоть [183] сам дьявол. Неулыбчивые и отнюдь не дружелюбные с виду моро выудили летчиков из моря и доставили их на небольшой островок примерно в трех милях от острова Сьяси. Убежденные в том, что их пленники — немцы, моро хотели убить летчиков, поскольку прошел слух, будто переодетые американскими моряками немцы сошли на берег в Холо и, прежде чем кто-либо понял, что происходит, захватили все стратегические районы. Именно эта военная хитрость, гласил слух, и вымостила дорогу для высадки японских войск.

Лишившимся обуви и одетым лишь в казенное нижнее белье Кристмену и Лэрви оказалось весьма непросто убедить угрюмо глядящих на них моро, что они и в самом деле американцы. Наконец деревенский вождь решил проверить их рассказ, связавшись с филиппинской полицией на острове Сьяси. Вечером 28 декабря Кристмен и Лэрви прибыли под конвоем вооруженных моро в полицейский пост на Сьяси. На этом посту осталась только горстка филиппинских солдат, которые не покинули его лишь потому, что их семьи жили в данном районе. Все прочие разбежались кто куда, страшась смерти от рук японцев. Исполняющий обязанности командира поста лейтенант филиппинской армии Фернандо Бриллиантес быстро опознал в летчиках американцев, и моро отправились домой.

У лейтенанта Бриллиантеса нашлись для Кристмена с Лэрви радостные новости. Поступило сообщение, что на двух других островах тоже появилось несколько американских летчиков. Полицейский не знал, ни сколько их, ни кто они, но сказал, что на следующий день их всех привезут на пост. Затем лейтенант сделал все возможное для лечения ожогов у своих гостей и устройства их на отдых со всем возможным комфортом. Поев риса с вареным цыпленком, измотанные летчики улеглись на армейские койки и провалились в глубокий сон.

Когда младший лейтенант Доли, пилотирующий третий самолет в звене Гастингса, начал заход на бомбометание, в его самолет попало несколько зенитных снарядов. Но повреждения машина получила незначительные, никто из экипажа не пострадал. [184] Однако при первой же атаке истребителей были убиты двое бортовых стрелков — помощник авиамеханика второго класса Эрл Б. Холл и радист третьего класса Джеймс М. Скрибнер. Тогда к обоим пулеметам встал запасной бортстрелок, помощник авиамеханика второго класса Эверн Мак-Лоухорн, и принялся стрелять по всему, заходящему на них в атаку.

Увидев, как сбили его ведущего, Доли понял, что его самолет тоже будет уничтожен, прежде чем завершит горизонтальный заход на бомбометание, и резко спикировал на неповоротливом PBY к целям в порту. Он сбросил серию бомб на самый большой корабль, какой смог найти, — на японский крейсер. Из-за атакующих его истребителей Доли оказался не в состоянии ни определить причиненные крейсеру повреждения, ни понять, какая судьба постигла Кристмена. Его самолет рвали на части осколки и пули. Из пробитых баков хлестал бензин, рулевое управление вышло из строя из-за перебитых тросов, а правый двигатель, в который угодил снаряд из пушки истребителя, совсем перестал работать.

До уничтожения самолета огнем или взрывом оставалось всего несколько мгновений, а выброситься с парашютом никто не мог, так как они летели всего в нескольких сотнях футов над водой. Надежду Доли сулило лишь одно — немедленно сажать самолет, пока он еще в состоянии управлять хотя бы элеронами. Он сумел приводишь PBY примерно в 200 ярдах от южного берега Холо, и едва сделал это, как самолет охватило пламя. Вытащить тела Холла и Скрибнера оказалось невозможным, так как у экипажа едва хватило времени нырнуть за борт и отплыть подальше, прежде чем налетели истребители и принялись поливать горящий самолет из пулеметов. Через каких-то несколько минут тот взорвался и утонул.

Спасшиеся очутились прямо перед маленькой деревней моро, называвшейся, как установили позже, Лапа Когда они плыли к берегу, к ним навстречу ринулись на своих челноках (по-местному именуемых банками) вооруженные копьями и ножами-боло туземцы. Вид этой свирепой оравы побудил уцелевших летчиков прибегнуть к крику «Хэлло, Джо!» — приветствию, каким обычно обменивались туземцы и моряки-янки [185] повсюду на Филиппинах. Как только им удалось убедить туземцев, что они американцы, а не японцы, их втащили в банки и отвезли на берег.

На берегу летчики проверили себя на ранения. Доли, его второй пилот мичман Айра Браун и третий пилот, помощник авиамеханика первого класса Дэйв Баундс, не пострадали. А вот радиста первого класса Уитфорда пуля чиркнула по спине и по запястью. Что же до Мак-Лоухорна, то у него пули оставили борозды на обеих руках и ногах, а осколок металла вонзился в левый глаз. Моро раздобыли где-то походную аптечку и оказали раненым первую помощь, но в целом держались угрюмо и в разговор не вступали, заставляя американцев беспокоиться насчет уготованной им участи. Их озабоченность еще более усилилась, когда один туземец вытащил на берег сброшенные Доли для облегчения плавания брюки и вернул их хозяину — без часов, двадцати долларов, ножа и кое-каких документов. Одновременно туземцы пригрозили убить Доли, если он не отдаст свой автоматический «кольт».

Летчики пробыли в деревне не больше двадцати минут, когда прибыл отряд диких на вид моро — бритоголовых, с подпиленными зубами, вооруженных копьями и крисами. Они без колебаний согнали американцев в кучу и погнали их с собой из деревни. Примерно с четверть мили они шли по тропе среди джунглей, пока не подошли к большому дому. Здесь летчики повстречали некоего мистера Намли Инданги, школьного учителя, эвакуировавшего свою семью из Холо в эту более безопасную часть острова. Этот Инданги с его ограниченным знанием английского и выступил в качестве переводчика. Он уведомил американцев, что те будут оставаться в доме, пока не удастся довести известие об их присутствии до сведения заместителя провинциального губернатора, который прятался где-то на острове. А уж тот решит, что с ними делать.

Примерно в полдень отношение моро к американцам заметно изменилось к лучшему. Они принесли американцам прохладной питьевой воды, циновки для отдыха и дали им немного риса с вареным цыпленком. А так как еды в деревне, похоже, не хватало, то сворачивание шеи куренку означало [186] для его владельца немалую жертву. Это, в общем, убеждало летчиков, что туземцы не намерены причинять им вреда — иначе зачем зазря терять ценного цыпленка!

К вечеру в хижину прибыл мэр Лапы. Он уже посовещался с представителем заместителя губернатора, который уведомил его, что в сторону деревни двигаются японские патрули, которым оставалось до нее меньше дня пути. Потому стало настоятельно необходимым, чтобы американцы как можно быстрее убрались с острова. Деревенские жители обеспечат их винтой (местной мореходной лодкой) с экипажем, которая доставит их в Сьяси — деревню в 50 милях к югу, на острове Сьяси, где располагался полицейский пост. Такой шаг идеально совпадал с планами Доли. Он понимал, что самый наилучший шанс скрыться от японцев — это пробираться на юг через архипелаг Сулу к острову Борнео, где голландцы несомненно помогут им вернуться в штаб-квартиру авиакрыла в Сурабае. Летчики с благодарностью приняли предложение мэра; Доли сказал ему, что во избежание обнаружения вражескими самолетами они отправятся в путь, когда стемнеет.

Как раз когда американцы уже собирались направиться к лодке, мимо дома пробежали туземцы, взволнованно крича «Мундо! Идут мундо!» Эти мундо, дикая разбойничья шайка моро, жили в горах, но периодически спускались с них и устраивали набеги на деревни, убивая и грабя жителей. Видя, что нельзя терять времени, американцы, сопровождаемые тремя членами экипажа винты, бросились к лодке. Однако, прежде чем они добрались до берега, экипаж бросил их и вернулся в деревню — защитить свои семьи. Встревоженные, но не потерявшие присутствия духа, Доли и его экипаж продолжили путь по тропинке сквозь густые джунгли{72} . [187]

Вскоре они вышли к берегу, где увидели небольшой причал с пришвартованной к нему винтой. Лодка явно принадлежала какому-то моро, торговавшему фруктами, который как раз собирался отчалить. Когда американцы приблизились к крытому пальмовыми листьями домику на пирсе, то пришли в восторг, увидев вышедшего поздороваться с ними школьного учителя мистера Инданги. Узнав об их затруднительном положении, Инданги быстро договорился с торговцем, убедив его по дороге к своему острову завезти американцев на Сьяси.

Ночью винта дрейфовала практически при полном безветрии, и рассвет 28 декабря застал американцев не более чем в опасных 20 милях от острова Холо. За утро, когда ветер оставался слабым или вовсе никаким, они по-прежнему почти не продвинулись, но вскоре после полудня задул свежий попутный ветер. К вечеру судно находилось уже в нескольких милях от Сьяси, когда летчики увидели, как к ним приближается винта, более крупная и быстроходная, чем у них. Вплоть до этого времени они сторонились других лодок — из-за неуверенности, кто там в них плывет. Теперь же у них не оставалось иного выбора, кроме как продолжать следовать своим курсом. Когда винты проходили близко друг от друга, во встречной лодке вскочил на ноги человек в мундире цвета хаки, он принялся дуть в полицейский свисток и делать им знаки остановиться. Когда их винта повернула, безоружные американцы с опаской ждали, что же с ними будет. Однако когда большая винта встала к ним борт о борт, летчики сильно приободрились, увидав солдата филиппинских полицейских сил, который приветствовал их словами: «Слава богу, вы живы!»

На полицейском посту на Сьяси получили сведения, что в туземной деревне неподалеку находятся несколько американских летчиков, и солдат плыл забрать их. Теперь он полагал, что нашел их. Но Доли убедил его, что они никак не могут быть теми самыми летчиками, которых ему поручили привезти, так как они приплыли прямиком с Холо. Мысль, что после неудачного налета могли уцелеть и другие их товарищи по эскадрилье, сильно взволновала летчиков, и потому, охваченные нетерпеливым желанием выяснить, кто же эти спасшиеся, флотские [188] авиаторы перебрались в большую винту и направились к указанной деревне.

Добравшись до деревни, они узнали, что там и вправду были два американца, но их всего два часа назад увезли на Сьяси. Поскольку становилось уже поздно, солдат предложил им плыть в деревню побольше, под названием Ламинуза, и провести ночь там. До Ламинузы они добрались, как раз когда уже стемнело, и американцев препроводили к большой, крытой пальмовыми листьями хижине в центре деревни. Там их сердечно приветствовали Арасид Альпад, первый лейтенант филиппинской армии, Исаоани Чанко, первый лейтенант медицинского корпуса филиппинской армии, и судья Юсуп Абубакар из Холо. Доктор Чанко обработал раны Мак-Лоухорна и Уитфорда, применив те ограниченные медикаменты, какие имелись под рукой. А вот в амбулаторном пункте в Сьяси, по его словам, медикаментов хватало; он завтра отвезет раненых туда и выполнит свою работу более профессионально.

Американцы до отвала наелись риса, манго и яичницы-болтуньи, впервые по настоящему перекусив с тех пор, как два дня назад покинули Амбон. В деревне скопилось множество эвакуированных с Холо, но американцам приготовили спальные места в местной школе. Пока они спали на постеленных на полу, набитых травой матрасах, снаружи стояли двое солдат из филиппинских полицейских сил. На следующее утро Доли и его второй пилот Айра Браун, воспользовавшись школьным глобусом и картами из учебника географии, начертили морскую карту островов Сулу и побережья Борнео. Карта эта потом очень пригодилась летчикам, когда им пришлось прокладывать курс по этим водам. А затем, сопровождаемые доктором Чанко и судьей Абубакаром, они отплыли на Сьяси.

На полицейском посту в Сьяси группа Доли с радостью обнаружила мичмана Кристмена и бортмеха Лэрви. Хотя оба сильно ослабели после пережитых ими долгих и тяжких испытаний и порядком страдали от ожогов, они попытались встать, приветствуя своих друзей. Доктор Чанко, не теряя времени, открыл небольшой амбулаторный пункт и занялся ранеными. Из-за отсутствия надлежащих инструментов он не мог извлечь [189] из глаза Мак-Лоухорна металлический осколок, но дал ему несколько капель, облегчивших боль.

Расквартировали американцев в пристройке к главным казармам полицейского поста, где те насладились роскошью солдатских коек. Когда стемнело, лейтенант Бриллиантес, исполняющий обязанности командира поста, отправился провести ночь со своей семьей, которая, как и все другие сельчане, укрывалась от японцев в центре острова. С американцами остались трое вооруженных полицейских, доктор Чанко и судья Абубакар.

Поспать им удалось не больше часа, после чего всех подняли на ноги крики туземцев: «Американос, американос!» Поспешив к главным воротам, летчики с изумлением увидели мичмана Гоу и радиста третьего класса Лэндерса, шедших к посту в сопровождении нескольких моро. Подобно Кристмену и Лэрви, они страдали от сильных ожогов, хотя обгорели в основном на солнцепеке. Пока Чанко обрабатывал им кожу, новоприбывшие рассказали о пережитых испытаниях.

Рванув вперед за помощью, мичман Гоу плыл более двадцати семи часов, прежде чем его подобрали моро. Гоу отвезли на остров, где он попытался убедить туземцев отправиться на поиски его друзей — но те отказались что-либо делать, говоря, что американцев, мол, уже подобрали и им известно, что они находятся на другом острове.

Сидевший в хвостовой части самолета Лэндерс рассказал, как ему с Бэнквистом пришлось выпрыгивать из горящего самолета и как Эндрю К. Уотермена убило пулеметным огнем. Бэнквист сильно обгорел и прожил недолго, но Лэндерса после многочасового плавания в полном одиночестве вытащили из моря моро, отвезшие его на остров, где он нашел Гоу.

Как только поутихло волнение, вызванное прибытием новых спасенных, все снова попытались урвать хоть несколько часов до крайности необходимого отдыха. Но через полчаса Доли, как старшего по званию офицера-американца, разбудил трясший его за руку судья Абубакар. Судья взволнованно сообщил ему, что часовой только что доложил о приставших к берегу пяти винтах с тридцатью вооруженными моро, приплывших, [190] как ему думалось, разграбить склады и сжечь полицейский пост. Доли разбудил остальных и передал им эту тревожную новость. Как раз тут вошел другой часовой и доложил, что этих моро на самом деле пятьдесят.

Защищать полицейские казармы, большое здание со множеством окон, казалось делом слишком трудным, и поэтому было решено занять оборону в амбулаторном пункте — строении поменьше и отстоявшем от казарм на некотором расстоянии. Поскольку огнестрельного оружия ни у кого не было, американцы вооружились палками и обрезками труб. Они твердо решили скорее дать бой, чем пассивно сидеть и ждать, пока их убьют. Идя к амбулаторному пункту, они услышали, как их трое вооруженных часовых удирали в джунгли.

Добравшись до амбулаторного пункта, они обнаружили, что тот заперт, и доктор Чанко внезапно вспомнил, что ключ-то остался у Бриллиантеса. Поскольку податься было больше некуда, группа вернулась в казармы, разместила раненых на койках в центре помещения и погасила свет. Все боеспособные заняли позиции у окон и дверей, решив бить по голове всякому, кто попытается застать их врасплох. Все молчали. Американцы замерли в напряженном ожидании.

Прошел час, но ничего не случилось. А затем американцы увидели, как со стороны главных ворот приближаются три фигуры. Они направлялись прямиком к двери казармы, где стояли наготове Доли и Дэйв Баундс. Если б доктор не узнал двоих из шедших и вовремя не крикнул, то тем раскроили бы черепа, как только они сунулись бы в здание. Эти двое узнанных оказались мэром Иманом Лакибулом Дугасаном и бывшим мэром Идрисом Дугасаном — теми самыми деревенскими старостами-моро с острова Тапул, которые доставили на пост Гоу и Лэндерса.

Эти старосты откуда-то прослышали, что американцы озабочены из-за прибытия пятидесяти моро, и пришли сказать им не беспокоиться, так как это ребята из их собственной деревни. Они приплыли защитить своего мэра. А для дальнейших гарантий старосты предложили летчикам провести остаток ночи с ними. Но американцы отнеслись к их словам с [191] подозрением. Это мог быть трюк типа «троянского коня», придуманный, дабы проникнуть в дом. Однако поскольку эти моро действительно доставили Гоу и Лэндерса на пост целыми и невредимыми, казалось вполне логичным предположить, что они не желают американцам никакого вреда С другой стороны, если все же возникнут неприятности, то старосты могли стать неплохими заложниками, и потому летчики решили позволить им остаться.

На следующее утро, 30 декабря, Доли и остальные были озабочены тем, как бы поскорей двинуться в путь, пока японцы не заблокировали им маршрут бегства Они планировали плыть к Таракану — острову у северо-восточного побережья Борнео, где все еще занимали позиции голландские войска Чтобы попасть туда, требовалось проплыть 300 миль на юг вдоль архипелага Сулу и восточного побережья Борнео. Хотя в распоряжение американцев предоставили винту, для обеспечения ее экипажам пришлось долго искать специалистов и изрядно их умасливать. Оно и понятно — ведь туземцы по всему архипелагу страшно боялись, что японцы вторгнутся в их деревни.

В тот день рано утром лейтенант Бриллиантес призвал население выделить путникам продовольствие на дорогу, и весь день на пост стекались цыплята, кокосы, консервы и сигареты. Консервы и сигареты, как изящно выразился Бриллиантес, «выжимали» из китайских торговцев, у которых только и имелись какие-то запасы пищи. К вечеру все было подготовлено. Снабженные продовольствием, водой и медикаментами, в число которых входила и мазь от ожогов, американцы поднялись на борт винты и отбыли со Сьяси, провожаемые наилучшими пожеланиями друзей-туземцев, просивших их возвращаться с новыми самолетами и разбомбить японцев.

Первый отрезок пути должен был привести их к деревне Бату-Бату, примерно в 70 милях к юго-западу, на острове Тавитави. Однако прежде чем выйти в море, летчики остановились в близлежащей деревне, чтобы приобрести еще риса Деревня состояла не более чем из пяти десятков крытых пальмовыми листьями сараев, но среди толпы, собравшейся у маленького [192] пирса, нашелся один туземец, говоривший по-английски. Он представился как мистер Хесус, протестантский проповедник, распространявший в этой деревне христианскую доктрину, — крайне необычное явление в регионе, населенном преимущественно мусульманами.

Как раз перед тем, как американцы собирались отчалить, мистер Хесус попросил рулевого провести их мимо часовни. Наступила ночь. Озаренную лунным светом гладкую и блестящую как стекло поверхность моря не подергивало рябью даже от самого слабого дыхания ветра, когда отлив медленно проносил лодку мимо хижины, служившей деревенской часовней. И вдруг плывшие на винте поразились, услышав хор голосов, поющих религиозные гимны под аккомпанемент трубы. Сельчане собрались проводить их в путь песней и молитвой. И хотя только трое из четырех туземцев могли поддерживать разговор с американцами, слова гимна пелись на идеальном английском языке. Теплота этого жеста настроила девятерых летчиков американского флота на самый торжественный лад.

Рассвет 31 декабря застал их в полном безветрии и во власти встречного течения. Поскольку туземный экипаж отказывался грести на солнцепеке, то нетерпеливые американцы принялись поочередно грести, пытаясь хоть сколько-то продвинуться к цели. После четырех часов напряженных усилий и почти без всяких заметных результатов они допустили, что туземцы, возможно, правы — днем, когда ветер и течение неблагоприятны, надо отдыхать, а грести лучше ночью. В итоге винта бросила якорь возле маленького острова — ждать перемены течения.

Вечером суденышко снова пустилось в путь, благодаря попутному бризу и следующему за ним течению оно набрало приличную скорость. К полуночи американцы удалились в море на много миль, но не оказались неготовыми к встрече нового года. Прежде чем они покинули Сьяси, лейтенант Бриллиантес сумел «выжать» из китайцев четыре бутылочки так называемого «бренди» и включил их в запасы провизии. Это местное пойло отдавало горечью, но для подобного случая годилось и оно. [193]

Не имея никакой возможности точно определить время, летчики произвольно решили, что когда луна станет видна над мачтой, то тогда и наступит полночь. Когда настал этот момент, они выпили за своих любимых, за боевых товарищей и за надежду на то, что все они снова соберутся за новогодним столом в следующем, 1943 году. Затем, в соответствии с освященным временем обычаем, они «тяпнули» за минувший 1941 год и «дыбнули» за наступивший 1942-й, спев хором «Стародавние времена».

Когда наступил рассвет нового года, винта находилась у южного берега Тавитави. А с противоположного направления к ним приближалась липа — открытая парусная шлюпка размером несколько больше винты и с выносными балансирами. Американцы поспешно накрылись плетеными циновками и лежали не шевелясь. Когда липа подплыла поближе, кто-то у нее на борту приветствовал моряков на туземном диалекте. Один говорящий по-английски член экипажа винты тихо передал американцам, что плывший на липе спрашивает новости о Холо. Осторожно выглянув из-под циновки, Доли увидел стоявшего в липе белого человека. Сочтя его своим и желая предупредить, чтобы тот не появлялся в Холо, Доли велел рулевому встать борт о борт с липой.

Белый человек оказался отцом К. Б. Биллменом, католическим священником из прихода в Бату-Бату, которого Браун и Лэндерс встречали еще в довоенные времена. Узнав, сколь опасное положение сложилось в Холо, отец Биллмен благоразумно отменил свою поездку. Он горел желанием узнать новости и спросил, нельзя ли ему проделать несколько оставшихся до Бату-Бату миль на винте. Американцы, рассчитывая, что священник поделится американскими сигаретами, охотно приветствовали его у себя на борту.

В Бату-Бату, куда они прибыли утром, отец Биллмен оказал им неоценимую помощь. Он организовал Мак-Лоухорну и троим пострадавшим от ожогов койки в общественной больнице. Там обеспечили раненым все возможное удобства. Потом священник нашел для Гоу и Баундса комнаты в доме местного судьи, а Доли, Брауна и Уитфорда отвел отдохнуть к себе домой. [194]

Доли узнал, что этой ночью в деревню должен прибыть майор филиппинских войск Алехандро Суарес, провинциальный губернатор Сулу. Полагая, что у губернатора могут быть важные сведения относительно японцев и желая предоставить раненым отдых и медицинский уход, в которых те сильно нуждались, Доли решил подождать его прибытия.

После полудня отец Биллмен и филиппинский инженер-строитель отправились вместе с Доли и Уитфордом вглубь Тавитави заготавливать продовольствие. Трясясь на старом грузовике по грунтовой дороге, они просили встреченных по пути туземцев собирать кокосы, бананы, папайю и любую еду, какую найдут, и доставить их в Бату-Бату. Им особенно повезло, когда удалось купить у одного фермера «ланчона» — жирного молодого поросенка, которому суждено было вскоре пойти на барбекю. Однако, вернувшись в деревню, Доли услышал плохие новости. Винта и ее экипаж из Сьяси отправились домой, не сказав властям ни словечка

Вечером в деревню прибыли губернатор Суарес и двое его офицеров — капитан X. Селис-младший и первый лейтенант Р. Л. Флорес Во время японского вторжения в Холо губернатору прострелили руку, и он приехал в Бату-Бату на лечение. Прежде чем эвакуировать Холо, он смог собрать подробную информацию о тамошней деятельности японцев и горел желанием передать их Доли, благодаря которому у него впервые появилась возможность передать эти новости наверх.

Губернатор утверждал, что гарнизон Холо состоял из 200 солдат филиппинской армии, из которых только 120 имели винтовки, да и те — старые «Энфильды», у которых зачастую не хватало каких-то частей. С полуночи до половины четвертого эти защитники Холо героически противостояли высадке нескольких тысяч японцев, вооруженных пулеметами, минометами и ручными гранатами, пока им не пришлось отступить в горы. Там они попали в засаду, устроенную мундо, которые нанесли им больше потерь, чем японцы. Хотя мундо и не причинили губернатору вреда, они отняли у него и офицеров все ценное и почти всю одежду. Губернатор Суарес был убежден, что при налете 27 декабря американские самолеты [195] потопили один транспорт и оставили горящим какой-то боевой корабль.

Когда Доли и его товарищи по эскадрилье проснулись утром 2 января, то столкнулись с серьезной проблемой. Им никак не удавалось убедить никого из туземцев в Бату-Бату отвезти их до следующей цели путешествия — деревни Ситанкай на острове Туминдао, самом южном острове архипелага. Такое плавание считали слишком опасным. Кроме того, местные жители хотели остаться защищать свои семьи. Американцы попытались бы плыть самостоятельно, но никто в селении не желал расстаться со своей винтой, несмотря на то, что губернатор предлагал заплатить за нее хорошую цену.

Но, прослышав о затруднительном положении американцев, на выручку им пришел единственный помимо отца Биллмена белый человек на Тавитави. Это был старик по фамилии Страттон, по слухам — бывший солдат, прибывший на Филиппины с американской армией еще в 1899 году, да так и оставшийся тут. Страттон быстро сплавал к ближайшему острову, где жили родственники его жены-филиппинки. Они, заверял он, не откажутся совершить подобное плавание. Вернулся старик как раз перед тем, как начало смеркаться, — и с прекрасной большой липой, укомплектованной надежным экипажем. После этого было решено отплыть с приливом на следующее утро.

Утром 3 января, пока в липу грузили провизию, в том числе и восемь живых цыплят, Доли и губернатор Суарес поговорили о планах путешествия. Самым лучшим способом добраться до цели, решили они, будет плыть ночью прямиком через пролив Сибуту — главным мореходным маршрутом между морем Сулу и Целебесским морем, к северной оконечности острова Сибуту. Темнота поможет им избежать пытливых взглядов любых находящихся в данном районе японцев. Затем требуется пройти вдоль западного побережья острова Сибуту на юг до Ситанкая. Губернатор дал Доли письмо, адресованное заместителю губернатора Амирхамдже Джапалу и приказывающее ему лично гарантировать безопасное прибытие американцев на Борнео. Он также вручил Доли пятьдесят песо — [196] на случай, если для убеждения заместителя губернатора потребуются дополнительные доводы.

Раненых осторожно разместили на борту, и когда липа готовилась отправиться в плавание, отец Биллмен презентовал каждому летчику по деревянному крестику, сказав, что будет следующие тридцать дней молиться об их безопасности. Проводить американцев собралась большая толпа, куда входили губернатор и другие местные жители, проявившие такую доброту к ним. Когда липа отвалила от причала, туземцы махали вслед летчикам, а святой отец осенил их крестом.

Страттон, настоявший на необходимости позволить ему сопровождать летчиков, приказал экипажу плыть к деревне Бонгао, примерно в 2 милях к востоку от Бату-Бату. Здесь он надеялся найти опытного проводника-туземца, который провел бы их судно через пролив Сибуту и на юг до Ситанкая. До Бангао они добрались примерно в полдень, поглазеть на американцев здесь собралась обычная толпа.

Доли и Страттон отправились на поиски навигатора — а также попытаться, если представится такая возможность, приобрести немного консервов. Они остановились у китайской лавочки, владелец которой, узнав, что на борту липы находятся сражавшиеся недавно с японцами американцы, сделал все возможное, стремясь оказать им любезность. Из темных глубин лавочки выплыли сигары, сигареты, консервированная говядина, сардины, бобы, крекеры, печенье и ящик пива. Летчикам накрыли стол, и пока гости из 10-го патрульного авиакрыла наедались до отвала, туземцы стояли у них за спиной и отгоняли опахалами мух. Американцев такая трапеза привела в полный восторг, а владельцы лавки, отказавшиеся взять с них хоть один песо, казалось, были крайне рады помочь.

В итоге Страттону удалось заполучить штурмана — иссохшего старика, происходившего из маленького племени рыбаков багио. Некогда воинственный, но теперь довольно робкий народ, багио жили прямо в своих винтах, избегая суши и перемещаясь из одного богатого рыбой района к другому. Моряками они были превосходными, и, по словам Страттона, найденный им старик считался одним из лучших. [197]

Бангао они покинули в сумерках. Когда липа вышла из защищенных от волн вод бухты, их штурман-багио внезапно вскочил на ноги и потребовал от всех тишины. Доли и его товарищи подумали, что старик спятил; тем не менее они подчинились. Когда все умолкли, старик подошел к мачте. Встав лицом к ветру, он замахал яркой цветной тканью и громким блеющим голосом призвал своих богов послать им попутный ветер. Чтобы гарантировать безопасное плавание, он продолжил свой странный ритуал, свешиваясь за борт, похлопывая по ватерлинии и звучно пиная по внутренней части корпуса босой ногой. После чего повторил это представление и на корме. Потом, усевшись на корме, старик снова потребовал полнейшей тишины и запретил всем подавать звуки, пока он пел длинную, навевающую тоску молитву о ниспослании удачи.

Был тот древний багио сумасшедшим или же нет — так и осталось не установленным. Но когда он закончил читать свои заклинания, то взялся за руль и без всяких навигационных приборов пять часов прокладывал самый прямой курс — в ночной темноте, при сильном волнении и северном ветре — прямо к северной оконечности острова Сибуту, увидеть который американцам удалось, лишь когда они практически уперлись в него.

Утром 4 января липа вошла в деревню Ситанкай, половина которой была построена над водой на сваях. Несмотря на ранний час, слух о приближении судна уже распространился. Большинство деревенских мужчин, вооруженных боло и мороскими крисами, выстроились вдоль маленького причала, готовые защищать свою деревню от иностранных захватчиков. Один храбрый парнишка подгреб на маленькой банке узнать, японцы это или нет. Узнав, что перед ними американцы, сельчане убрали оружие в ножны и обменялись с приплывшими криками: «Хэлло, Джо!»

После того как американцы добрались до этого самого южного острова Филиппинского архипелага, их главной заботой стало попасть на Борнео. Их друг Страттон, выполнив свое обещание доставить летчиков целыми и невредимыми в Ситанкай, через несколько часов собирался отправляться домой. [198]

Смелая помощь старого солдата была просто неоценимой и никогда не будет забыта. Фактически его поступок спас Доли и его друзей, которые иначе попали бы в руки японцев.

Одним из первых приветствовать их вышел заместитель губернатора Джапал, и Доли сразу же попытался договориться с ним насчет лодки. Хотя разговор шел в сердечной атмосфере и Джапал вполне сочувствовал летчикам, слова его ничуть не ободряли. Никакие винты или липы, по его словам, заполучить в свое распоряжение невозможно, не говоря уж об экипаже, готовом отвезти их на Борнео. Услышав эти обескураживающие новости, Доли спросил, нельзя ли им будет воспользоваться служебным катером таможни, который, как он слышал, имелся в Ситанкае. Послали за сотрудником таможни мистером Диасом, и тот вскоре прибыл вместе с судьей Доминадором, который познакомил Доли с тремя наиболее влиятельными жителями деревни.

Мистер Диас объяснил, что 50-футовый таможенный катер с дизельным двигателем в наличии имеется, но филиппинская морская комиссия признала его непригодным, после того как инспектирование показало, что корпус его прогнил более чем на 75%. Таможенник ожидал письма, дающего ему санкцию уничтожить катер, но оно еще не пришло. Диас охотно согласился позволить летчикам осмотреть его и самим решить, годится этот катер или нет. Позвали механика с этого катера, и он отвел Доли, Брауна, Баундса и Уитфорда к суденышку.

Все верно, корпус у катера прогнил, но на плаву это суденышко все же держалось, и ввиду отсутствия всякой альтернативы летчики решили, что сойдет и такой.

Китайские лавочники в Ситанкае оказались еще более щедрыми в своем гостеприимстве, чем торговцы в Бонгао. Открыта была лишь одна из трех китайских лавок, но владельцы двух других тоже внесли свой щедрый вклад в дело прокорма голодных американцев. В результате после обильного завтрака девятерых спасшихся угостили в полдень еще и роскошной трапезой в виде утки, риса, незнакомых, но вкусных овощей, рыбы и различных соусов. [199]

Однако довольство, вызванное сытной едой, за которой последовали сигары и кофе, резко оборвалось, когда вернулся мистер Диас и сказал, что об использовании катера не может быть и речи, поскольку в баллоне для сжатого воздуха, необходимого для запуска мотора, имеются дыры и он не будет держать давление. Услышав эту гнетущую новость, Доли снова обратился к Джапалу с просьбой предоставить им винту. Но даже когда он предложил пятьдесят песо, заместитель губернатора повторил, что никаких лодок в наличии не имеется. Доли даже подумывал о том, чтобы угнать чью-нибудь винту, но оценил связанный с этим риск и быстро забросил эту идею. Придется плыть на катере или вообще никуда не плыть.

Примерно в половине второго Доли, Ваундс, Браун и Уитфорд снова отправились осмотреть катер — на сей раз с целью определить, что там еще можно сделать. Чтобы двигатель завелся, его требовалось раскрутить давлением в 150 фунтов, на которое был рассчитан баллон со сжатым воздухом. Однако этот баллон не только зиял пятью дырами, но и крошился от ржавчины. Под рукой имелись латунные болты, винты, припой и автоген — но, как ни старались американцы и помогавший им мистер Диас, они так и не сумели заставить припой пристать к ржавчине.

Летчики надеялись завершить ремонт до 17:30, самого позднего времени в этот день, когда прилив и течение разрешат им отправиться в путь. Но этот крайний срок миновал, а дырки по-прежнему оставались незаделанными, и усталые летчики прервали работу на ночь. После того как они насладились еще одной эпикурейской трапезой, устроенной для них китайскими торговцами, им нашли место для сна в разных домах.

Рано утром 5 января американцы и экипаж катера из трех человек снова возобновили попытки залатать бак. Все долгое утро предлагались и опробовались различные идеи, но только к полудню они подготовились к испытанию наиболее вероятного способа законопатить бак. В дырки забили деревянные колышки, покрытые свинцовыми белилами, и прикрыли эти места упругой резиной, снятой с подошв на обуви местных жителей. Поверх всех каучуковых накладок поместили деревянные [200] чурки, закрепленные полосами металла, обернутыми вокруг бака. Между баком и полосами вогнали деревянные клинья для обеспечения максимального давления на каждую чурку. Сооружение это выглядело странно, но на него оставалась последняя надежда.

Когда заработал воздушный насос, все впились обеспокоенными взглядами в манометр. Все знали, что, прежде чем заводить двигатель, манометр должен зарегистрировать давление в 150 фунтов. Стрелка медленно поползла вверх. Вот она прошла отметку в 30 фунтов, и все выглядело неплохо. Надежны сильно воспарили, когда стрелка миновала отметку 70 фунтов, но увяли, когда она не смогла подняться выше 80 фунтов, а некоторые из заткнутых дырок начали со свистом выпускать воздух.

Насос выключили, а под металлические полосы вогнали новые клинья, чтобы те тверже держали на месте колышки. Стрелка манометра поднялась до 100 фунтов и продолжала подниматься. Когда она достигла 140 фунтов, все члены экипажа молились о том, чтобы ржавый бак вывел их в путь, не взорвавшись. Воздушный насос работал на пределе сил, когда стрелка манометра подползла к 150 фунтам. Скрестив пальцы на счастье, экипаж попытался завести древний двигатель. Тот несколько раз надсадно чихнул, кашлянул, стукнул, сделал два оборота и остановился. Далеко не обескураженные этим матросы сделали в машине мелкие наладки и подняли давление для новой попытки. На сей раз машина чихнула, кашлянула — и продолжила работать, словно сама была рада снова ожить. Многочисленные зеваки восторженно заорали, когда американцы с радостными улыбками на вымазанных лицах принялись поздравлять друг друга.

На борт спешно доставили еду и воду, а затем все население деревни высыпало на берег — посмотреть, как отчалит катер. Придерживая мотор на малых оборотах, маленькая группа спасшихся летчиков с помощью трех матросов-филиппинцев вывела свое суденышко из гавани и направилась к Борнео. Главную озабоченность у американцев вызывал текущий корпус катера, могущий развалиться в любой момент, прежде чем они доберутся до своей цели — до которой предстояло [201] плыть еще целых 160 миль. Немалое беспокойство вызывал у них и тот факт, что близ северного Борнео действовали части японской авиации и флота, готовившиеся к вторжению в этот богатый нефтью регион. Поэтому они решили двинуться к Тавао — городок примерно в 60 милях к северу от Таракана, в принадлежащей англичанам северо-восточной части Борнео. Это сведет к минимуму время, которое придется провести днем в открытом море. Вдобавок летчики подозревали, что вход в порт Таракана преграждают минные поля, а в Тавао можно будет узнать, как миновать их.

Пользуясь морской картой, которую Доли и Браун набросали еще в школе Ламинузы, а также древним компасом из приборов катера, они, ровно пыхтя двигателем, продвигались вперед всю ночь. С первыми лучами солнца мореплаватели пришли в восторг, увидев лежащее прямо по курсу побережье Борнео. Когда они достигли берега, то пришлось лишь слегка изменить курс к югу; при всей примитивности навигационного оборудования катер не сильно отклонился от курса.

Маленький городишко Тавао существовал только для обслуживания нескольких каучуковых плантаций в округе. Когда катер подошел к причалу, находившиеся на нем увидели ожидающих их прибытия троих белых и горстку туземцев. Люди на берегу никак не могли знать, чего стоит ожидать от людей на катере, так как на Борнео никогда еще не заявлялась более дикая на вид компания белых людей. По сравнению с этими девятью спасшимися, облаченными в рваную одежду моро, с одиннадцатидневными лохматыми бородами и перевязанными руками и ногами, даже так называемый «Дикий человек Борнео» смахивал бы на бойскаута. Понимая, какой у них сейчас гротескный вид, Доли поздоровался с белыми на причале и сообщил им, что является офицером и служит во флоте «Дяди Сэма».

Двое белых горожан оказались англичанами, управляющими каучуковых плантаций, а третий — эмигрировавшим из Германии врачом. Встретили они американцев вполне сердечно, а вид мореплавателей изрядно их позабавил. Пока врач обследовал Мак-Лоухорна и других раненых, управляющие [202] плантациями дали Доли морскую карту и ряд навигационных советов насчет того, как добраться до Таракана. Они предупредили летчика, чтобы он не подходил до наступления дня к минным заграждениям, а то можно было ненароком наткнуться на мину.

Вычислив, сколько времени им понадобится на плавание до Таракана, Доли планировал задержаться с отплытием часа на четыре. Однако управляющие плантациями мрачно посоветовали ему как можно скорее покинуть Тавао, так как тут с минуты на минуту ожидали японского десанта.

Новости о скором подходе японских имперских сил, мягко говоря, тревожили, и американцы решили отправляться немедленно. За то время, пока катер стоял у причала, туземцы вычерпали из давшего течь корпуса большие количества воды, сделав его настолько мореходным, насколько он вообще мог таковым быть. Когда включили воздушный насос, давление послушно поднялось до 130 фунтов, а затем прекратило расти. Одна затычка прохудилась. В итоге потребовалось пятнадцать драгоценных минут на забивание новых клиньев и наращивания требуемого давления. И все это время летчики не сводили настороженных взглядов со входа в порт, высматривая признаки появления неприятеля. Но двигатель завелся с первой же попытки, и катер вышел в море.

Плавание на юг вдоль побережья шло вполне гладко, пока хватало света для ориентировки, но с темнотой возникли неприятности. Доли решил бросить якорь у острова Бунгу, который находился настолько далеко к югу от Тавао, насколько они могли сунуться без риска приблизиться к минным полям. По его расчетам выходило, что они должны подойти к этой якорной стоянке примерно в 22:00. однако кое-какие признаки указывали, что сильное течение несло катер на юг быстрее, чем ожидалось. Поэтому Доли, не желая идти ни на какой риск, предпочел теперь бросить якорь близ берегов Борнео. Поэтому он в 20:00 сменил курс

При отсутствии навигационных приборов и наличии непостоянных течений темной безлунной ночью было трудно определить, насколько далеко они находятся от побережья. [203]

Мореплаватели примерно час осторожно нащупывали путь на юго-запад, а иногда и на запад — до тех пор, пока промеры глубины лотом не указали, что они заходят на мелководье. Вскоре после этого стал различим низкий силуэт побережья Борнео, и невольные путешественники бросили якорь в спокойной воде примерно в миле от берега.

Доли стоял в первой вахте примерно до полуночи, когда его сменил один из матросов-филиппинцев. Доли проинструктировал матроса не давать ему уснуть еще час, но тот сам заснул на вахте. Почувствовав что-то неладное, Доли в 03:00 проснулся и обнаружил, что катер сел на мель. Так как по плану им полагалось оказаться дальше задолго до этого, Доли просто рассвирепел. Теперь им оставалось лишь ждать, когда подымающийся прилив снимет катер с мели. Вдобавок ко всем прочим неприятностям днище суденышка пропорол не то камень, не то коралл. Хотя они и заткнули дыру тряпьем, вода продолжала сочиться и вычерпывать ее становилось все сложнее. Прошло три часа, прежде чем катер снялся с мели и двинулся дальше.

День седьмого января 1942 года девять уцелевших летчиков не забудут никогда. В 11:00 они встали борт о борт с плавучим маяком, отмечавшим вход в гавань Таракана, и назвали себя. Слишком измотанные, чтобы кричать, эти люди должны были предоставить своим сияющим улыбками бородатым лицам выразить охватившую их радость по поводу чудесного спасения. Смотритель плавучего маяка, очень сердечный малый, дал им американские сигареты, сообщил самые свежие военные новости (без которых они могли бы и обойтись), а также предоставил лоцмана для провода через минные поля. Кроме того, он связался по радио с голландскими чиновниками в Таракане и доложил об их прибытии.

Когда маленький отряд высадился в Таракане, его встретил старший офицер голландской армии в этом районе, который объявил, что уже все организовано для вывоза американцев на следующее утро самолетом на юг, в Баликпапан. Насладившись роскошью давно требующейся ванны, побрившиеся и облаченные в одежду, предоставленную проживающими [204] в городе голландцами, летчики расслабленно сидели в легких креслах на веранде единственного в Таракане отеля и потягивали джин с тоником. Любому из них было трудно поверить, что пережитое ими являлось реальностью.

Утром 8 января американцы поднялись на борт голландской летающей лодки «Дорнье» для перелета в Баликпапан, находившийся в 300 милях к югу. Но прежде чем они взлетели, им сообщили, что этой ночью их катер затонул прямо у причала. Летчиков опечалила мысль, что их старая посудина лежит на дне порта, ведь она верно послужила им.

Полет до Баликпапана проходил без происшествий — за исключением одного момента. Сразу после взлета, как раз когда они с удобством расположились на сиденьях, по салону разнеслось усиленное эхо коротких пулеметных очередей. Услышав этот чересчур знакомый звук, все девять мгновенно вскочили на ноги. А остальные пассажиры, знавшие, что это носовой стрелок проверяет работу пулемета, сильно позабавились при виде этой рефлекторной реакции американцев.

Вскоре после прибытия в Баликпапан Доли отправил сообщение в штаб 10-го патрульного крыла в Сурабае, на Яве, прося организовать им транспорт. Быстрый ответ уведомлял, что на следующее утро их заберет одна из «Каталин» авиакрыла.

10 января 1942 года, через пятнадцать насыщенных приключениями дней после отлета с базы в Амбоне, последние уцелевшие после катастрофического налета на Холо прибыли на голландский военный аэродром в Сурабае, где обрадованные рядовые и офицеры 10-го патрульного авиакрыла поздравили их с возвращением из страны «пропавших без вести».

13. Маленький победитель великанов — авиатранспорт «Херон»

Через три недели после Перл-Харбора, когда дух моряков Азиатского флота омрачала горечь одного жестокого поражения за другим, для укрепления боевого духа настоятельно [205] требовалась хоть какая-то победа. И 31 декабря победу эту принес корабль, от которого меньше всего можно было ожидать такого, — маленькая 900-тонная плавбаза гидросамолетов «Херон» длиной всего 175 футов.

Плавбаза «Херон», которой командовал лейтенант Уильям К. Каблер, находилась на базе в Амбоне, на принадлежащих Голландии Молуккских островах, когда 29 декабря пришло известие об еще одной гнетущей неудаче: японские бомбы серьезно повредили эсминец «Пири». Стремясь спрятать его от чужих глаз на время срочного ремонта, эсминец поставили в отдаленной бухте в 300 милях к северу от Амбона, неподалеку от Тернате (одного из Молуккских островов). И так как «Херон» находился ближе всех к нему, то ему приказали идти на помощь подбитому судну.

На следующий вечер «Херон» добрался до Тернате через южный пролив, но лишь по прибытии узнал, что «Пири», восстановив благодаря самоотверженным стараниям экипажа свою мореходность, отправился в Амбон курсом через северный пролив. Получив эти сведения, лейтенант Каблер сразу же взял курс обратно на Амбон.

Было 09:30 31 декабря 1941 года. Двигаясь южным проливом, «Херон» шел по Молуккскому морю со скоростью в 10 узлов, когда наблюдатели доложили о приближении низко летящего гидросамолета. На корабле сыграли общую тревогу, и все моряки сразу заняли места по боевому расписанию. Поскольку самолет походил на Сикорский S-42, а на самолетах такого типа летали голландцы{73} , Каблер приказал своим стрелкам не открывать огня, пока самолет не будет точно опознан. С заряженными пушками и пулеметами наготове все напряженно приглядывались к летевшему к ним большому самолету, пытаясь определить, свой он или чужой. Когда самолет находился уже в нескольких сотнях ярдов от точки, которую Каблер счел [206] границей сброса бомб, он различил нарисованные под крыльями красные «фрикадельки» и приказал открыть огонь.

Две устаревшие трехдюймовые зенитки и четыре крупнокалиберных пулемета «Херона» открыли ураганный огонь, и какие-то из пуль полудюймового калибра нашли свою цель. Столь недружелюбная встреча со стороны судна, с виду походившего на беззащитный торговый корабль, должно быть, ошеломила японцев — потому что бомбардировщик внезапно сделал вираж, разворачиваясь кругом. Поднявшись выше, он начал заход на бомбардировку с левого борта

Пока зенитчики садили по самолету из всех стволов, Каблер вывел свой корабль на максимальную скорость — чуть больше 11 узлов. Он маневрировал так, что бомбы, две 100-фунтовки, безвредно взорвались в 1500 ярдах от левого борта. Когда же неприятель сделал круг и атаковал с левого же борта, но уже со стороны носа, командир корабля снова перехитрил бомбардировщика, и еще две бомбы упали в 300 ярдах по носу от правого борта.

Бомбардировщик больше часа донимал «Херон» настоящими и ложными заходами на бомбардировку, пока внезапно не налетел шквал с дождем и не скрыл корабль своей завесой, давая всей команде желанную передышку. Но в 11:20 шквал прекратился, и «Херон» оказался под ясным небом. Тут же он обнаружил, что изрядно насолившая ему летающая лодка покачивается на воде в нескольких сотнях ярдов от него по правому борту. Тотчас же моряки навели все свое оружие на врага и открыли по бомбардировщику шквальный огонь. Самолет тут же вспорхнул, словно вспугнутый селезень, и вскоре оказался вне досягаемости.

Так же как и все командиры плавбаз гидросамолетов, Уильям («Билл») Каблер был флотским авиатором. Более того, он был квалифицированным пилотом бомбардировщика и торпедоносца. И когда он увидел, что большой самолет, вместо того чтобы улетать, кружит над его кораблем на безопасном расстоянии, то правильно предположил, что на сцену вызваны подкрепления и «Херон» вскоре подвергнется куда более решительным атакам. [207]

Хотя Каблер и знал, что база не располагает самолетами, способными прийти ему на выручку, все же он доложил по радио о своем положении командующему 10-м патрульным крылом. Но «Херону» суждено было в одиночку противостоять тому, что уготовила ему судьба. Четыре часа он продолжал следовать своим курсом, и все это время за ним тенью крался вражеский самолет.

А затем, в 15:20, страхи Билла Каблера материализовались: появились еще шесть четырехмоторных бомбардировщиков, летевших двумя клиньями из трех самолетов. Одно звено двинулось в атаку с левого борта. Каблер вперил в него пристальный взгляд, и, когда оно достигло точки сброса бомб, внезапно сманеврировал, уводя корабль с прежнего курса, после чего двенадцать 100-фунтовых бомб рванули в 200 ярдах за его кормой.

Сразу же с правого борта по носу атаковало второе звено, оно сбросило шесть 100-фунтовок, упавших в 200 ярдах от правого борта. На этот раз, когда бомбардировщики зашли на бомбардировку, снаряд одной из трехдюймовых зениток «Херона» добился прямого попадания по правому крыльевому двигателю правого самолета в звене. Увидев, как большой бомбардировщик выпал из строя и, оставляя за собой шлейф черного дыма, ретировался на северо-запад, экипаж «Херона» торжествующе заорал.

Пытаясь решительным усилием покончить с маленьким кораблем, два оставшихся самолета звена описали круг и снова атаковали с носа по левому борту, сбросив еще четыре 100-фунтовых бомбы. Хотя эти бомбы упали неуютно близко к кораблю, никакого вреда они не причинили.

Было уже почти 16:00, когда гидросамолеты, израсходовав все свои бомбы, улетели восвояси. Стало казаться, что пугающее противостояние наконец-то завершилось. Но тут с носа по левому борту на «Херон» зашли пять летевших довольно низко двухмоторных сухопутных бомбардировщиков. Вплоть до этой минуты крупнокалиберные пулеметы корабля не доставали до врага, но теперь в бой вступили все стволы на борту. Их огонь оказался настолько интенсивным, а маневры «Херона [208] « настолько хаотичными, что атака опять сорвалась — но не раньше, чем несколько самолетов ужалило пулями.

Где-то минут пятнадцать эти самолеты зализывали раны, кружа на безопасном расстоянии, а затем зашли в атаку на средней высоте — и опять с носа по левому борту. Как только они очутились в пределах досягаемости, артиллеристы и пулеметчики «Херона» разом вступили в бой. Хотя крупнокалиберные пули, казалось, попадали в цель, самолеты стремительно приближались к точке сброса бомб, ставя Каблера перед ужасной дилеммой. Низкая скорость корабля лишала командира возможности делать резкие повороты, а для срыва атаки требовались внезапные изменения скорости. Когда он увидел, как открылись бомболюки и к его кораблю устремились зловещие черные цилиндры, Билл Каблер понял, что уже ничего не может поделать. Воя, словно пропащие души, на маленький «Херон» посыпались двенадцать 100-фунтовых бомб. Каким-то чудом большинство из них прошло мимо, но три бомбы взорвались в 15 ярдах по носу от левого борта, а четвертая угодила прямо в топ грот-мачты. По всему кораблю пробежала тошнотворная дрожь, когда он вздрогнул и закачался от сильных взрывов. По палубе гуляли смерть и разрушение. Левобортная трехдюймовая зенитка была выведена из строя, а весь ее расчет ранен, так же как и пулеметные расчеты левого борта. Впередсмотрящего убило мгновенно, а еще одного матроса смертельно ранило. В целом экипаж потерял двадцать восемь человек убитыми и ранеными — почти половину команды.

Повреждения «Херона» были существенными, но они оказались мелочью по сравнению с тем, что могло бы произойти, если бы угодившая в топ мачты бомба взорвалась в недрах корабля. Двадцать пять осколочных пробоин, варьирующихся по величине от 1 до 10 дюймов, усеяли его левый борт от ватерлинии до главной палубы, словно оспины. Все три корабельные шлюпки оказались продырявленными, у двух из них, кроме того, повредило двигатели. Резервную рацию разбило осколком, а в надстройке имелось три серьезных мелких повреждения, в том числе один пожар в носовом цейхгаузе, который [209] все тлел и почти три часа сопротивлялся любым попыткам погасить его.

Потрепанный «Херон» все еще не утратил своих мореходных способностей, и его жестоко истерзанный экипаж мрачно решил драться насмерть.

На корабле вовсю занимались исправлением повреждений и уходом за ранеными, в то время как настороженные глаза постоянно следили за кружившими вне досягаемости бомбардировщиками. Все моряки страшились новой атаки, но были готовы встретить ее, если она произойдет. Этого, однако, так и не случилось, и усталые моряки испытали огромное облегчение, когда бомбардировщики внезапно развернулись и улетели.

Но на этом тяжкие испытания еще не закончились.

В 16:45, когда пять сухопутных бомбардировщиков еще виднелись крохотными пятнышками на фоне отдаленного неба, на корабле заметили три четырехмоторных гидросамолета, устремившихся к нему, едва не задевая крыльями волны. Это была торпедная атака: два самолета заходили с носа справа и слева, а третий — с левого борта. Ко всем еще действующим стволам встали удвоенные расчеты, в том числе и раненые моряки, отказавшиеся выйти из боя.

Налетающие гидросамолеты приветствовало гневное стаккато пулеметных очередей и мерное, резкое рявканье оставшейся трехдюймовой зенитки. Билл Каблер опять начал маневр уклонения. Однако на этот раз он сознавал, что для уклонения от трех торпед, пущенных одновременно с трех разных направлений, потребуется нечто большее, чем умение. На эту проблему должен крупно повлиять фактор, известный во флоте как «коэффициент «И», или «поправка на Иисуса».

Удача распорядилась так, что японские самолеты не скоординировали свою атаку и сбросили торпеды с разницей в несколько секунд. Каблер сделал поворот, затем приказал машине дать задний ход. Все три торпеды прошли мимо. Пугающе близко, но все-таки мимо.

В ходе атаки стрелки «Херона» подбили самолет, заходивший с левого борта, и тому пришлось совершить вынужденную [210] посадку. После этого пилоты двух оставшихся самолетов, у которых гнев и досада, вероятно, заглушили здравый смысл, принялись налетать на «Херон», яростно поливая его огнем из пулеметов. Их легкие пулеметы причиняли кораблю лишь поверхностные повреждения, но за свои старания оба самолета были вознаграждены неоднократными попаданиями из крупнокалиберных пулеметов «Херона». Один из них, похоже, получил серьезные повреждения, и оба спешно отступили на запад.

Когда небо очистилось от вражеских самолетов, Каблер подвел «Херон» поближе к покинутому экипажем тонущему гидросамолету и прицельным огнем разнес его на куски. Затем он попытался подобрать плавающий в море экипаж самолета из восьми человек, но те упрямо отказывались хвататься за брошенные им лини. Поскольку корабль был и так сверх меры обременен ранеными, большинству из которых срочно требовалась медицинская помощь на берегу, Каблер не мог уделить времени на вылавливание японцев. Сделав несколько серьезных попыток спасти экипаж сбитого самолета, он направил «Херон» полным ходом к Амбону.

После восьми мучительных часов небо наконец-то очистилось от японских самолетов, и когда «Херон» окутала темнота, тот оказался в безопасности.

Самый настоящий маленький победитель великанов, он пережил десять атак пятнадцати самолетов, обрушивших на него сорок шесть бомб и три торпеды. При этом один четырехмоторный бомбардировщик был сбит и еще несколько машин были столь серьезно повреждены, что их способность совершить долгий перелет обратно на базу вызывала сильные сомнения. В целом бой увенчался славной победой экипажа «Херона» и его командира, лейтенанта Уильяма К. Каблера, который весь этот долгий день сохранял хладнокровие и превосходно маневрировал своим кораблем.

Бой USS «Херон» с многократно превосходящими его вражескими силами был лишь соломинкой на буйных ветрах войны, и все же для страдающих моряков Азиатского флота он являлся победой величественных масштабов. [211]

14. Первые во флоте

В первые недели войны в далеком Молуккском море произошло одно мало известное приключение. Документальное изложение этого странного случая оправдано здесь хотя бы необходимостью снабдить популяризаторов истории флота еще одним из исторических рекордов.

Младший лейтенант Фрэнк М. Ролстон был пилотом гидросамолета PBY, который 11 января 1942 года в 02:55 взлетел с морского аэродрома близ Амбона в Голландской Ост-Индии. Его самолету с экипажем из семи человек приказали вместе с тремя другими PBY 10-го патрульного авиакрыла разбомбить японские транспорты, бросившие якорь у Манадо на северной оконечности острова Целебес. Эти низколетящие PBY, лишенные какой-либо серьезной защиты, приходилось использовать в качестве бомбардировщиков, поскольку ничего иного союзники бросить в бой не могли. Чтобы помочь самолетам уцелеть, этот налет должен был проводиться внезапно и на рассвете.

Во время 370-мильного перелета в кромешной темноте безлунной ночи самолеты разделились. И на рассвете Ролстон вместе с летевшим в полумиле справа от него товарищем по эскадрилье оказался в 10 милях южнее района цели. Никаких признаков двух других самолетов не наблюдалось. Два PBY кружили в надежде, что остальные вскоре присоединятся к ним, но вдруг заметили, что к ним быстро приближаются шесть японских истребителей. Прежде чем японцы смогли развернуться для атаки, оба пилота бросили свои самолеты под защитный покров ближней гряды облаков. Сделав это, они не только скрылись от неприятеля, но и потеряли контакт друг с другом.

Вскоре Ролстон и его экипаж столкнулись с еще одной проблемой. Их левый двигатель вдруг без всякого предупреждения зачихал, затем остановился и не желал больше заводиться. Не в состоянии сохранять с одним двигателем высоту, [212] обремененный тяжелым грузом, самолет начал медленно, но неуклонно снижаться. На высоте в 5000 футов они вывалились из облаков и обнаружили, что японские истребители поджидают их, словно гончие псы, преследующие енота. Стремясь облегчить самолет и снова подняться в облака, Ролстон сбросил бомбы. Однако агонизирующий самолет продолжал свой спуск, тогда как неприятель устремился к нему, норовя вцепиться в добычу.

При первом же заходе японцы захлопнули крышку гроба, расстреляв левый двигатель. Хотя фюзеляж и крылья кромсали пули, из экипажа никого даже не ранило. Столкнувшись лицом к лицу с неминуемой катастрофой, Ролстон бросил свой PBY в крутое снижение для посадки на воду с неработающим двигателем. Он сумел приводнить неуклюжий гидросамолет хоть и жестко, но сохранив его в целости. Экипаж, не колеблясь, прыгнул за борт и лихорадочно поплыл прочь от самолета, который японцы принялись поливать из пулеметов, превращая в решето.

Отплыв на сто ярдов от PBY, семеро летчиков, оставшихся в одиночестве посреди огромного моря, с тревогой наблюдали за тем, как пули рвали на куски их самолет. К счастью, их самих никто не атаковал. Тем не менее положение их было крайне опасным. Они находились во многих милях от суши и не имели ни малейшего шанса выжить, если им не удастся добраться до остававшихся в самолете припасов и надувных спасательных плотов.

Каким-то чудом PBY не загорелся, и японцы, очевидно, уверившись, что он и так тонет, внезапно улетели. Этот счастливый оборот дал экипажу возможность вернуться к своей машине.

Снова забравшись на борт, летчики обнаружили, что позвать на помощь товарищей по эскадрилье они не могут, так как рацию их разнесли вдребезги. Один из двух спасательных плотов пули порвали в клочья, но другой находился в идеальном состоянии. Пока несколько членов экипажа надували и спускали на воду плот, остальные поспешно выбросили за борт прицел для бомбометания и уничтожили все секретные [213] бумаги. Самолет под ними быстро погружался в воду, поэтому семеро столпившихся на плоту летчиков оттолкнулись и пустились в плавание, прихватив с собой 10-галлонный анкерок{74} с водой и все консервированные пайки, какие им удалось найти. Когда они отплыли не более чем на 20 ярдов, гидросамолет исчез под волнами.

По прихваченной ими морской карте летчики определили, что самолет утонул в Молуккском море, примерно в 60 милях к востоку от Манадо. А это означало, что они находились примерно в 90 милях к северу от экватора и в добрых 370 милях от своей базы в Амбоне. Японцы сидели на западе, а милях в 30 к востоку располагались два маленьких атолла, являвшиеся ближайшим возможным прибежищем.

Летчики без всяких споров погребли на восток. Они гребли круглые сутки, стремясь оставить между собой и японцами как можно большее расстояние. В полдень 12 января, когда в поле зрения не появилось никаких признаков атоллов, летчики остановились. Немного поразмыслив, они пришли к выводу, что, несмотря на все их старания, ветер и течение увлекли плот на юго-запад. Усердная гребля под лучами экваториального солнца вызывала у них такую жажду, что поначалу они даже не пытались экономно расходовать свой запас воды. Однако встревоженные тем, как мало осталось воды, и не зная, долго ли им еще придется болтаться в море, они принялись экономить воду и еду. Каждому разрешалось только три глотка в день, а ежедневный паек состоял из разделенной на всех одной жестянки черного хлеба и одной жестянки печеных бобов.

У кого-то хватило предусмотрительности прихватить с собой парашют, который они и разрезали, скроив себе небольшой самодельный парус и тент. Последний, однако, не очень помешал им сильно обгореть на солнце.

12-го, 13-го и 14 января маленький плот дрейфовал, влекомый ветром и течением. Набитые на нем как сардины в банке [214] летчики слабели с каждым часом. Всякий раз, замечая вдали японский самолет, они маскировались, набрасывая на плот свои синие рабочие брюки из саржи и стараясь заставить его слиться с морем. Но им ни чуточки не прибавлял бодрости вид лениво кружащих возле плота акул.

Утро 15-го числа застало людей без еды и без воды. Они принялись молить о дожде. Без еды можно было прожить еще несколько дней, но без воды долго протянуть не удастся. К вечеру эти молитвы были услышаны — откуда-то налетел длившийся несколько часов сильный шквал. К тому времени, когда он стих, летчики набрали почти 5 галлонов драгоценной воды. На вкус она сильно отдавала резиной, но жизнь поддержать могла.

На закате по плоту прокатилось лихорадочное волнение, поскольку летчикам показалось, будто они увидели на западном горизонте землю. Все напряженно вглядывались в даль, стремясь удостовериться в увиденном, но прежде чем стало можно что-то ясно различить, уже стемнело. Приободренные мыслью о том, что они дрейфуют в нужном направлении, люди постоянно держали вахтенных у паруса и поднимали его всякий раз, как задувал попутный ветерок.

Около полуночи зловещие черные тучи заволокли звезды и на плотик налетел еще более сильный шторм, чем был накануне вечером. Над ним вздымались гигантские волны, иной раз более 20 футов высотой, людей то и дело окатывали потоки воды и холодного дождя. Изо всех сил цепляясь за края плота, который то и дело круто кренился и окунался во взбаламученное море, летчики лихорадочно молились, чтобы тот не перевернулся.

Это страшное испытание длилось несколько часов — пока ветер и дождь не прекратились столь же внезапно, как и начались, а на небесах снова не замерцали звезды.

На рассвете 16 января во многих милях к западу можно было определенно разглядеть сушу, но коварные ветры твердо решили унести плотик на юго-восток. Несмотря на свое ослабленное состояние, летчики весь тот день и ночь гребли без передышки в последней попытке выжить. [215]

Когда окончательно рассвело, усталые летчики сильно обрадовались, обнаружив, что их усилия не пропали даром, поскольку теперь они находились не более чем в 10 милях от берега. Однако лишь к вечеру, после того как они опять целый день гребли натруженными, покрытыми лопающимися волдырями руками, резиновый плотик заскреб днищем по песку и остановился у пляжа.

Проведя почти шесть невыносимых дней в страшной скученности на плоту, семеро спасшихся, спотыкаясь, выползли на берег и обнаружили, что они слишком слабы и не могут продержаться на ногах более нескольких минут подряд. Но мало-помалу летчики все же пересекли песчаную полосу пляжа и там, в тени кокосовых пальм, улеглись на землю восстановить силы.

По той же морской карте они прикинули, что высадились на северном берегу Манголи, одного из островов Сулу, примерно в 100 милях к югу от экватора. А это означало, что если считать по прямой, то они проплыли на своем маленьком плоту почти 200 миль.

Однако масштабы достигнутого были осознаны далеко не сразу. Как только оголодавшие американцы почувствовали себя способными передвигаться, они двинулись вдоль берега на восток и вскоре вышли к небольшой туземной деревне, жители которой одарили их щедрой трапезой из риса, рыбы и фруктов. Туземцы подтвердили, что это и в самом деле остров Манголи, и посоветовали американцам отправляться в городок Санана, расположенный на ближайшем острове с одноименным названием, где они могли ожидать помощи от голландцев.

Поскольку уже надвигалась ночь, усталые летчики благоразумно решили заночевать в деревне, прежде чем перейти к следующему этапу своего путешествия. С первыми лучами рассвета 18 января они двинулись через остров к его южному побережью, где надеялись найти лодку и переправиться на Санану. По небрежной прикидке туземцев, пройти им требовалось не более 10 миль. Вероятно, так оно и обстояло на деле — если идти строго по прямой, — но в реальности расстояние [216] оказалось куда ближе к 20 милям, и немалая часть его состояла из преодоления 5000-футовой горы. Только четверо из всего экипажа сумели сохранить в этом переходе ботинки. Прочие же обмотали ноги разорванными спасательными жилетами и летными комбинезонами.

Переход по пересеченной местности дался усталым людям нелегко, и когда они, пошатываясь, вошли в туземную деревеньку на южном побережье острова, прошло уже двенадцать часов сверхчеловеческих усилий.

Деревенский мэр встретил американских летчиков очень дружелюбно. Он сделал все, чтобы устроить их со всеми удобствами и пообещал, что на следующий день лодка отвезет их на Санану, до которой и плыть-то всего мили три. Умяв обильный ужин, измотанные летчики повалились на земляной пол туземной хижины и уснули без задних ног.

На Санану они прибыли на большом туземном парусном каноэ примерно в полдень 19 января 1942 года. Там их тепло встретил голландский офицер поста наблюдения, некий мистер де Санти, обеспечивший американцев жизненными благами — жильем, теплой ванной, бритьем, стрижкой, чистой одеждой, горячей едой и холодным пивом. Отправив в штаб 10-го патрульного крыла сообщение с просьбой о вывозе на базу, Ролстон и его экипаж беззаботно расслабились в комфорте, дожидаясь прибытия транспорта.

Прилетевший на следующее утро PBY забрал радостных спасенных и улетел с ними обратно на базу в Амбон, где их встретили как героев. И только тогда лейтенант Ролстон осознал значительность их приключения.

Потомки веками превозносили и заносили в анналы имена людей, прославившихся какими-то необыкновенными достижениями — имя первого спрыгнувшего с Бруклинского моста, первого просидевшего тридцать три с половиной дня верхом на флагштоке, первого съевшего живьем двадцать золотых рыбок и так далее. Ролстон и его экипаж имеют право притязать на звание первых семерых человек, пересекших экватор на резиновом спасательном плоту, — по крайней мере, в Молуккском море. [217]

15. Битва у Баликпапана

11 января 1942 года Таракан в богатой нефтью северовосточной части Борнео стал первым голландским городом, павшим под натиском японцев. Следующей целью был еще более важный портовый город Баликпапан, находившийся в 350 милях к югу. Говорили, что стоит здесь ткнуть в землю палкой, как из нее забьет нефтяной фонтан. Легкость, с которой был захвачен Таракан, привела японцев к мысли, что они смогут столь же просто взять и Баликпапан. Но тут их ждал сюрприз.

Через пять дней после падения Таракана голландская армия уведомила адмирала Томаса Харта, командующего военно-морским флотом ABDA (ABDAFLOAT), что японские силы в составе шестнадцати транспортов, сопровождаемых крейсером и двенадцатью эсминцами, направляются в Макассарский пролив, явно двигаясь к Баликпапану. В то время слабые военно-морские силы Харта были распылены по трем направлениям: английские и австралийские корабли действовали от района Сингапур — Палембанг на запад до Цейлона, голландскому ВМФ вверили Яванское море, то есть центральную позицию, американцы же отвечали за оборону восточного фланга, который захватывал остров Бали и простирался на восток до Австралии. Поскольку Баликпапан располагался к северу от Бали, адмирал Харт собрал все боевые единицы своего Азиатского флота, чтобы сорвать эту вражескую операцию.

Его ударные силы, состоящие из тяжелого крейсера «Хьюстон», легких крейсеров «Бойс» и «Марблхэд» и восьми эсминцев из 29-й эскадры эсминцев встретились 18 января 1942 года в бухте Кебола на острове Сумбава с целью дозаправиться из танкера «Тринити» и ознакомить командиров кораблей с планом операции. В изложении командующего соединением контр-адмирала Уильяма Глассфорда план этот требовал, чтобы «Марблхэд» и восемь эсминцев шли со всей скоростью, какую могли дать их изношенные котлы, чтобы перехватить [218] японский флот у северного побережья острова Целебес. Эти корабли должны произвести ночную торпедную атаку. Роль «Хьюстона» и «Бойса» заключалась в том, чтобы двигаться в 50 милях позади ударных сил и прикрыть крейсер и эсминцы, если вражеская погоня вынудит их отступить.

Американские надводные силы пока еще ни разу не вступали в бой с японцами. Вынужденные с самого начала войны проглатывать одни лишь вражеские победные реляции, моряки Азиатского флота устали от бегства и скучной службы в конвоях, они горели желанием драться.

Пока корабли дозаправлялись, пришло сообщение от производивших разведку у северного входа в Макасарский пролив подводных лодок «Пайк» и «Пермит», указывавшее, что японские силы вторжения, вопреки предположениям штабистов, двигаются вовсе не к проливу. Такой неприятный оборот вынудил командующего отменить операцию и отправить собравшиеся корабли в разные стороны.

Через четыре дня японцы двинулись к Баликпапану{75} , и адмирал Харт снова приказал нанести по ним удар. Однако к этому времени положение стало совершенно иным. Вместо ударного ядра из трех крейсеров и восьми эсминцев, как планировалось первоначально, в достаточной близости от места событий находились лишь «Бойс», «Марблхэд» и шесть эсминцев. Но прежде чем и этот маленький отряд смог вступить в бой, с ним случилась беда. Идя на место встречи через пролив Сапех, «Бойс» налетел на подводную скалу, пропоровшую в его корпусе длинную пробоину. С затапливаемыми отсеками и соленой водой в трубопроводах для пресной воды, «Бойсу» поневоле пришлось вернуться в ближайший порт на ремонт. Сопровождать его поручили одному эсминцу.

А вслед за тем случилась авария с турбиной «Марблхэда», уменьшившая его скорость до 15 узлов. Чтобы крейсер не стал добычей вражеских подводных лодок, для его защиты выделили еще один эсминец. Теперь для уже казавшейся невозможной [219] атаки осталось всего четыре старых «жестянки» времен Первой мировой — «Джон Д. Форд», «Поуп», «Парротт» и «Пол Джонс». А их попыткам потопить транспорты противостояли двенадцать современных эсминцев, легкий крейсер и неопределенное число вспомогательных вооруженных судов. Мысль о том, что «Марблхэд» будет теперь дожидаться их милях в 50 к югу от Баликпапана с целью дать отпор возможным преследователям, как-то мало утешала.

Хотя общее командование операцией осуществлял находящийся на борту «Марблхэда» Глассфорд, атаку возглавил коммандер Пол Тэлбот, командующий 59-й миноносной эскадрой, державший флаг на эсминце «Джон Д. Форд». Вечером 23 января 1942 года, когда четыре эсминца неслись через море Флорес к Макасарскому проливу, Тэлбот отдал приказания, касающиеся предстоящего боя:

«Первоначальным оружием будут торпеды. Главная цель — транспорты. Крейсера — если потребуется для выполнения задания. Если не замечены неприятелем, торпеды пускать с ближней дистанции. Все торпедные аппараты настроить на стрельбу веером. Если размеры целей допускают это — стрелять одиночными... По пути старайтесь в бои не ввязываться... Когда цели будут обнаружены, если понадобится, атакуйте независимо друг от друга. Выпустив все торпеды, идите на сближение и стреляйте из всех пушек. Действуйте инициативно и решительно».

Тэлбот следовал к намеченной цели, словно лис, крадущийся к курятнику. Днем он гнал свои эсминцы со скоростью 28 узлов к Мандарскому заливу на острове Целебес, лежащем к востоку от Борнео. Делал он это с целью сбить со следа пролетавшие мимо японские разведсамолеты. К счастью, единственный встретившийся им самолет был PBY из 10-го патрульного крыла. Через час после заката Тэлбот со скоростью 27 узлов сменил курс на норд-вест — через Макасарский пролив к Борнео. «Марблхэд», не способный поднять скорость до 27 узлов, проследовал дальше независимо от остальной флотилии. [222]

В 22:00 Тэлбот забрал севернее, с расчетом вступить в боевой контакт с неприятелем у Баликпапана около 03:00. Примерно в полночь впередсмотрящие доложили, что во многих милях вперед по курсу беззвездное небо пронизал свет, похожий на луч корабельного прожектора. Видели его всего несколько секунд, после чего он исчез. Через несколько минут корректировщик на фор-марсе «Джона Д. Форда» доложил о странных оранжевых огнях на воде, приблизительно в 30 милях прямо по курсу. Они время от времени вспыхивали и гасли. Когда огни стали видны и стоявшему на мостике коммандеру Тэлботу, тот отметил, что небо в районе Баликпапана начинает светиться каким-то сверхъестественно-желтым цветом.

В то время как затемненная колонна эсминцев все ближе подкрадывалась к врагу, стоявшие у торпедных аппаратов и пушек матросы и офицеры проверяли и еще раз проверяли свое оружие для готовности к мгновенному действию. Через тридцать минут обнаружилось, что мерцающие огни на воде — это горящие остовы нескольких японских кораблей, пораженных несколько часов назад американскими и голландскими бомбардировщиками{76} . Желая остаться незамеченным, Тэлбот держал свою флотилию подальше от них.

В 02:30 24 января американские эсминцы выстроились в ряд перед портом Баликпапана, где отчетливо виднелись бушующие пожары. Надо полагать, голландцы уничтожали цистерны с нефтью и прочее добро, дабы они не попали в руки врага. Над берегом висел густой черный дым, простираясь на 20 миль в пролив, ухудшая видимость и скрывая от вражеских глаз четырех атакующих эскадренных миноносцев. [223]

В 02:45, когда эсминцы находились всего в нескольких минутах хода от места, где, по сообщениям разведки, находились вражеские транспорты, из дымной темноты внезапно вырвался крупный японский военный корабль, шедший встречным курсом. Хотя корабли прошли, чуть ли не соприкоснувшись бортами, двигались они столь стремительно, что не смогли предпринять никаких действий, прежде чем потеряли друг друга в ночной темноте. Несомненно, неприятель ошибочно принял американские эсминцы за свои, поскольку японцы определенно не подозревали, что корабли противника осмелятся напасть на них в этом районе.

Через несколько минут поперек курса американской колонны прошли слева направо четыре японских эсминца. Один из них замигал сигнальным прожектором, запрашивая отзыв. Не отвечая, Тэлбот приказал немедленно изменить курс, и эта встреча тоже обошлась без происшествий. Американцы, готовые при малейшей опасности открыть огонь, облегченно вздохнули, поскольку у них намечались более жирные цели.

Еще одна смена направления вернула их на курс к намеченной точке. И вдруг как-то сразу, прежде чем Тэлбот и его командиры смогли поверить в свою удачу, отряд оказался посреди множества японских транспортов, стоявших на якоре примерно в 5 милях от входа в гавань Баликпапана.

Торпедные аппараты были уж несколько часов как изготовлены к стрельбе. Теперь торпедисты навели их на цели и с нетерпением дожидались приказа открыть огонь. Первым выпустил торпеды «Парротт». С ближней дистанции он направил к большому транспорту веер из трех торпед. Все моряки напряженно дожидались предстоящего взрыва. Секунды тянулись одна за другой. Ничего не произошло. Через две минуты эсминец выпустил еще пять торпед по неподвижной мишени в 1000 ярдов по правому борту. И снова ничего не произошло. Одновременно и «Джон Д. Форд» выпустил торпеду по стоящему на якоре транспорту. Та прошла мимо. А «Пол Джонс», последний корабль в колонне, выпустил торпеду по вынырнувшему ненадолго из ночного мрака не то крейсеру, не то эсминцу. Та тоже прошла мимо. [224]

Безрезультатный пуск десяти торпед по легким целям вызывал не только досаду, но и ярость. Ведь здесь пошли в цель первые торпеды на Тихом океане, пущенные с надводных кораблей. Торпедисты эсминцев были обучены превосходно, а на табло — одни нули! Но торпедисты были не виноваты. Им, как и их товарищам на подводных лодках, портили жизнь неисправные торпеды.

Крайне важный элемент внезапности был утрачен. Прошедшие мимо или врезавшиеся в борт невзорвавшиеся торпеды подняли тревогу. Замигали сигнальные огни, к месту действия бросились вражеские эсминцы. Было 03:30, и к этому времени американцы уже прошли сквозь стоявшую на якоре массу транспортов. Но не сломленный неудачей, коммандер Тэлбот развернул колонну для нового захода. «Парротт» лег на прямой курс и выпустил три торпеды в цель слева по носу. На этот раз раздался громкий взрыв и 3519-тонный транспорт «Сумануора-мару» отправился на дно. Две минуты спустя «Поуп», «Парротт» и «Пол Джонс» выпустили торпеды по другому кораблю. И снова последовал оглушительный взрыв, и на дно отправился 7000-тонный транспорт «Тацуками-мару».

Достигнув южного конца якорной стоянки, Тэлбот развернул флотилию для нового захода на норд. На сей раз эсминцы следовали параллельно внутренней линии транспортов. Когда они повернули, «Поуп» и «Парротт» выстрелили торпедами по судну слева, похожему с виду на эсминец. В результате их торпеды потопили большой сторожевой катер.

Теперь вражеские силы были основательно деморализованы. Легкий крейсер «Нака» и двенадцать эсминцев, способные изрубить американские «четырехтрубники» на мелкие кусочки, ошибочно решили, что их атаковали подводные лодки — и ринулись в Макасарский пролив, как собаки за костью.

«Джон Д. Форд» и «Пол Джонс» выпустили еще по торпеде в транспорт приличных размеров, который уже снялся с якоря. Эти две торпеды прошли мимо, но следующая, пущенная «Полом Джонсом», попала в цель и на дно отправился 5000-тонный транспорт «Куретаке-мару». Когда эсминцы сменили курс для последнего пробега сквозь ряды транспортов, [225] «Поуп», «Парротт» и «Пол Джонс» доложили, что все торпеды израсходованы — и получили от Тэлбота приказ прибегнуть к артиллерийскому огню. «Джон Д. Форд» выпустил свои последние торпеды по группе из трех транспортов, но определить, каков был результат, не смог. Затем он тоже открыл огонь из палубных орудий.

Словно тигры, рвущие горло жертве, старые «жестянки», стреляя практически в упор, с убийственной эффективностью всаживали в японские корабли снаряд за снарядом. Кругом повсюду горели и тонули корабли, а сотни японских солдат и матросов спасались вплавь. По словам лейтенанта Уильяма Мэка, артиллерийского офицера с «Джона Д. Форда», некоторые из тонущих кораблей выглядели, словно «облепленные сотнями мух», когда японские солдаты в панике прыгали всей толпой за борт.

Во время этого периода боя, снаряды «Джона Д. Форда» серьезно повредили и подожгли транспорт «Асами-мару». Другие разнесли 7000-тонный «Цуруга-мару»{77} , который с громовым грохотом взорвался, его палубный настил и обломки разлетелись во все стороны. Три остальных «четырехтрубника» сеяли смерть и разрушение среди вражеских транспортов. Наконец-то японцы сообразили, что атакуют их не подводные лодки, а надводные корабли, и направили свой огонь в сторону артиллерийских вспышек на эсминцах.

Вражеские снаряды рвались в воде вокруг «четырехтрубников», но в «Джона Д. Форда» попал только один. Снаряд разрушил ему кормовую рубку и поджег часть боеприпасов. Доблестные моряки кинулись выбрасывать горящие снаряды за борт и гасить пламя. Менее чем через минуту пожар удалось потушить. К несчастью, четверых моряков ранило.

Памятуя о готовой навалиться на них эскадре разъяренных эсминцев и не менее обозленном легком крейсере, коммандер Тэлбот приказал своим эсминцам покинуть район боя. И флотилия американских «жестянок» рванула на юг, словно [226] пресловутый черт от ладана. Корабли развили изумительный ход в 32 узла — такой скорости их винты не выдавали аж со времен ходовых испытаний в 1917 и 1918 годах. Позади у них пылающие на многих кораблях пожары обрисовывали на фоне окутанного дымом неба силуэты того, что осталось от сильно потрепанного японского десанта.

Через тридцать минут по окончании боя, когда занялся рассвет, все глаза на эсминцах напряженно и тревожно вглядывались, пытаясь различить первые признаки погони, которая представлялась неизбежной. Однако вражеские корабли блистали своим отсутствием. Многократно превосходящим японским военно-морским силам, совершенно потерявшим рассудок от страшной ярости, вызванной этой неожиданной атакой, и к тому же занятым спасением массы барахтающихся в воде солдат и матросов, пришлось поневоле отказаться от преследования призрачных «четырехтрубников».{78}

Все время, пока шел этот бой, за сражением наблюдал безмолвный свидетель — командир голландской подводной лодки. Затаившись на перископной глубине напротив гавани Баликпапана и дожидаясь часа, когда представится возможность потопить добычу пожирнее, он с восторгом доложил, что менее чем за час американские эсминцы потопили тринадцать кораблей. Слишком занятые боем чтобы вести счет, американцы претендовали только на шесть потопленных кораблей. Интересно заметить, что, прежде чем покинуть на следующий день этот район, голландец торпедировал японский крейсер с такой близкой дистанции, что грянувшие затем взрывы повредили его собственную лодку и вынудили залечь на дно до наступления ночи.{79} [227]

«Четырехтрубники» одержали невероятную победу. Официально за ними признали потопление пяти кораблей общей массой в 23 496 тонн, но нет почти никаких сомнений, что они серьезно повредили и вероятно потопили еще несколько судов{80} . Эта идеально проведенная дерзкая и потенциально самоубийственная атака была первым надводным боем военно-морских сил США в Тихоокеанской войне. Хотя битва у Баликпапана, в которой сражались моряки «Джона Д. Форда», «Поупа», «Парротта» и «Пола Джонса», лишь временно затормозила наступление японцев, она выделяется как одна из самых доблестных побед ВМФ США.

16. Чудесное спасение коммандера Гогинса

Утром 3 февраля 1942 года легкий крейсер «Марблхэд» бросил якорь в Баундер-Роудс, широком пространстве спокойных вод, омывающих северо-восточные берега Явы. Глядя на уже стоящие на якорях корабли, даже не моряк мог догадаться, что намечается нечто крупномасштабное. Тяжелый крейсер «Хьюстон», голландский легкий крейсер «Де Рейтер», голландский лидер «Тромп» с тремя своими эсминцами и девять американских «четырехтрубников», на встречу с которыми прибыл «Марблхэд», — здесь были практически все боевые корабли, какие имелись у союзников для защиты Голландской Ост-Индии. Наличествовало, конечно, еще несколько крейсеров и эсминцев — но они базировались далеко на западе, в районе Суматры и Сингапура.

Времена были опасные, а никакой информации о собирающихся для массированного нападения на Яву крупных воздушных и морских армадах японцев пока не имелось. В безнадежной, обреченной на неудачу попытке отвратить неизбежное, этой маленькой ударной группе было приказано следующей ночью совершить внезапное нападение на транспорты [228] крупного флота вторжения, собранного в Макасаре, на юго-западном побережье острова Целебес. Поскольку четыре американских эсминца десять дней назад произвели невероятно успешную ночную атаку на транспорты у Баликпапана, союзное верховное командование рассчитывало, что атака по той же схеме, но более крупными силами, принесет еще более внушительные результаты.

Воздушная поддержка у союзников напрочь отсутствовала. Тем не менее, эта операция с приложением всех наличных сил основывалась на предположении, что если нападение произвести под покровом ночной темноты, то вражеские бомбардировщики можно не принимать в расчет. Однако при этом полностью игнорировался тот факт, что для похода к цели кораблям потребуется весь день идти с риском быть замеченными воздушными патрулями японцев. Если б это удалось, то самоубийственная операция могла задержать осуществление вражеских планов вторжения на несколько недель. А если нет... Впрочем, последствия такого развития событий не обсуждались.

Той ночью маленький флот под командованием контрадмирала Голландского королевского флота Карела Доормана вышел в море. В 09:30 следующего дня он двигался через море Флорес, когда впередсмотрящие на «Марблхэде» закричали: «Японские бомбардировщики заходят с левого борта!» На корабле тут же сыграли воздушную и общую тревогу.

В это время коммандер Уильям Б. Гоггинс, старший помощник командира «Марблхэда», находился на мостике вместе с кэптеном Артуром Г. Робинсоном, командиром корабля. В соответствии с планом защиты от воздушных налетов Гоггинс покинул мостик и направился на нижнюю палубу, где ему полагалось развернуть резервный пункт управления кораблем и принять командование, если Робинсон будет убит или ранен.

Добравшись до главной палубы, он спешно проинспектировал боевые посты по левому и правому борту, убедившись, что все моряки заняли положенные по боевому расписанию места, а активно не занятые — укрылись. К этому времени [229] «Марблхэд» маневрировал на самой полной скорости, и Гоггинс видел, как рвутся в небе зенитные снаряды с «Хьюстона». «Хьюстон» атаковали девять двухмоторных бомбардировщиков, а другое соединение из девяти самолетов нацелилось на «Марблхэд», трехдюймовые зенитки которого открыли огонь.

Гоггинс ждал до последней минуты, а потом бросился на свой пост в офицерской кают-компании, где переборки сотрясали приглушенные взрывы упавших рядом бомб. Ему до крайности не хотелось сидеть взаперти под палубами, так как коммандер отчаянно хотел принять участие в бою — или хотя бы своими глазами видеть его.

Кроме него в кают-компании находились лейтенант Эдвард М. Блессмен, старший авиатор «Марблхэда», и мичман С. X. Коберн. Трое офицеров пили черный кофе и смолили одну сигарету за другой, слушая доносящийся сверху лай зениток. Они чувствовали, как круто кренился на борт корабль, совершая резкие маневры уклонения, заставлявшие скрипеть и стонать его старые борта и стыки броневых плит. Иной раз бомбы падали в опасной близости от борта, и тогда по кораблю пробегала сильная дрожь, в то время как отека кивающие от подводной части корпуса осколки как-то странно потрескивали.

Гоггинс был до крайности расстроен. За один мучительный час с него сошло столько потов, сколько хватило бы на целое сражение. Потом прошло известие, что боеприпасы у зениток на исходе. Потому близ офицерской кают-компании была сформирована бригада для перетаскивания снарядов из носового погреба боеприпасов. Ухватившись за эту возможность хоть как-то поучаствовать в защите корабля, Гоггинс присоединился к матросам с целью проследить, чтобы снаряды передавались к зениткам как можно быстрей. Погреб боеприпасов почти опустел, когда пришел приказ — всем помощникам комендоров подняться на верхнюю палубу и помочь измотанным артиллерийским расчетам устанавливать на снарядах дистанционные трубки.

Не успели все присутствующие, кроме одного-двух моряков, очистить район носовых погребов, как «Марблхэд» сильно [230] встряхнуло попадание бомбы в корму. Чувствуя, что нанесены серьезные повреждения, Гоггинс бросился было к юту. Но тут, сразу же за первой, еще одна бомба проломила верхнюю палубу, а затем пробила главную палубу и взорвалась в 15 футах позади кают-компании. Свет погас, и у Гогтанса возникло жуткое ощущение, будто вся палуба в корме стала дыбом. Парализующий нервы шок притупил его чувства, так что коммандер даже не услышал звук взрыва. Что-то рассекло воздух и тяжело ударило его по левому бедру, кинув на палубу.

Затянутая едким дымом темнота не давала ничего разглядеть, и все же Гоггинс смутно сознавал, что кают-компания завалена обломками. Когда он, пошатываясь, поднялся на ноги, все его тело окутало сильным жаром, вызванным возгоранием паров топлива. Одетый лишь в шорты и рубашку с короткими рукавами, он чувствовал, что открытая кожа на руках и на ногах покрывается волдырями и ожогами. Близкое пламя заставляло шипеть и дымиться краску на переборках и линолеум на палубе. К счастью, по какой-то необъяснимой причине одежда на нем так и не загорелась.

В этот момент Гоггинс видел только сигнальщика Дугласа Мэрча, находившегося между ним и дверью кают-компании. Дверной проем завалило обломками, но Мэрч и Гоггинс все же продрались сквозь эту преграду. А тем временем кают-компанию позади них охватило сплошное пламя.

Ошеломленный, не чувствуя боли от полученных травм, Гоггинс поспешил на мостик. Ему требовалось узнать, все ли в порядке с командиром, и какие повреждения получил корабль. Командира он застал невредимым, но вот крейсеру грозили серьезные неприятности. Угодившая в корму бомба разнесла рулевую машину и заклинила руль положенным на левый борт. Потеряв управление, «Марблхэд» двигался по кругу со скоростью в 22 узла. Большинство других кораблей держались в стороне от него, но «Хьюстон» подошел поближе, чтобы своими зенитками помочь отогнать атакующие бомбардировщики.

Внутренняя система связи на корабле была выведена из строя, и командир не имел возможности узнать, что нужно [231] сделать для восстановления управления рулем, и есть ли вообще такая возможность. Гоггинс взял выяснение этого вопроса на себя и направился к корме. На главной палубе он миновал санитаров, подбирающих обожженных моряков, и с удовлетворением отметил, что аварийные бригады усердно трудятся, гася пожары. Один санитар спросил, что у него случилось с шеей. Гоггинс и не заметил, что осколки содрали у него кусок кожи как раз над ключицей, а рубашка уже пропиталась кровью. Нетерпеливо дожидаясь, когда ему забинтуют рану, он смутно осознал, что его руки и ноги, с которых клочьями свисала обваренная кожа, тоже все в ссадинах и порезах. Но боли офицер в данный момент не чувствовал. Состояние его не имело значения. Смысл имело лишь одно — «Марблхэд». Его требовалось спасти.

Санитар настойчиво просил его прилечь, но Гоггинс отказался, настаивая, что у него все в порядке. Пробираясь к корме, он узнал от одного матроса, что машинное отделение, примыкающее к румпельному отсеку, затоплено морской водой и топливом из пробитого бака. Попасть туда и попытаться произвести ремонт будет крайне трудно.

Вражеские бомбардировщики все еще атаковали крейсер, когда Гоггинс влез по трапу на боевой пост № 2 — запасной командный центр, находившийся непосредственно перед кормовой 6-дюймовой башней, откуда надеялся связаться с румпельным отделением. Телефон здесь был цел, но остался без тока. Однако с боевого поста № 2 к румпельному отделению шла переговорная труба. Гоггинс несколько раз вызывал через нее, но никто не отвечал. Вскоре он узнал почему. Угодившая в корму бомба взорвалась в самом румпельном отсеке, и все находящиеся там матросы погибли.

В конце концов Гоггинс спустился через люк № 3 с намерением определить, что же еще можно сделать для восстановления управления судном. Спустившись вниз, он столкнулся у трапа с доктором Т. Райаном, который перевязывал раненых. Увидев массированные ожоги на теле старпома, врач сразу же принялся наносить на них слой противоожоговой мази, но Гоггинс упрямо заявил, что другим срочная медицинская помощь [232] нужна больше, заставил медика прекратить это занятие. Райан попытался сделать ему укол морфия, но желавший как можно дольше оставаться в строю, Гоггинс этого не допустил. Тогда врач стал настаивать, чтобы коммандер принял хотя бы две таблетки морфия для облегчения боли. Гоггинс неохотно согласился, так как к его обожженному телу начала возвращаться чувствительность, и он ощутил страшную боль.

Обследовать повреждения на нижних палубах у кормы Гоггинс так и не смог, потому что в командирских каютах бушевали пожары, а в заваленных многочисленными обломками узких коридорах лихорадочно трудились матросы, разбирая завалы и гася пожары. Понимая, что будет здесь только мешать, Гоггинс вернулся на главную палубу. Здесь ноги у него наконец-то подкосились, заставив коммандера опуститься на палубу для восстановления сил.

После недолгого отдыха он поднялся на мостик — доложить о ситуации на корме. Случайно оказалось, что на мостике находился доктор Ф.Ф. Уайлдбуш, главный врач корабля. Бросив всего один взгляд на Гоггинса, врач предложил ему прилечь. Коммандер энергично возражал, но тут вмешался командир Робинсон и приказал своему старшему помощнику спуститься на нижние палубы и прилечь. Удрученный Гоггинс спустился на одну палубу ниже — в боевую рубку, где он мог быть под рукой, если вдруг понадобится. Когда он подошел к двери в рубку, из центрального отсека, расположенного непосредственно позади мостика и ниже ватерлинии, на палубу вышли матросы носовой аварийной бригады.

Из-за взорвавшейся рядом с левым бортом бомбы вода хлынула в несколько отсеков, в том числе и центральный. Не имея возможности выйти через основной люк из-за бушующего над ним пожара, матросы обнаружили, что выбраться они могут через опору мачты-треноги, которая шла вверх из центрального отсека в штурманскую рубку. Первоначально пустотелая труба опоры была достаточно широкой, чтобы без труда пролезть по ней наверх, но постепенно в ней становилось все больше кабелей и трубопроводов, отчего там еле-еле удавалось протиснуться. Некоторые матросы не верили, что у [233] них это получится, но вопрос стоял так: или попытаться, или погибнуть. К счастью, проползти сумели все. Последним выбрался Джо Делюд, дородный корабельный портной, настоявший на необходимости лезть последним из страха, что может застрять и заблокировать остальным путь к спасению. Когда несколько поободравшийся Делюд вывалился на палубу, все облегченно заулыбались.

Гоггинс вошел в боевую рубку и присел. Ожоги начинали причинять ему сильную боль. Чтобы рукава рубашки и штанины не натирали ободранную кожу, он отхватил по несколько дюймов ткани на обоих. Мэрч, сигнальщик, выбравшийся вместе с ним из офицерской кают-компании и тоже сильно обгоревший, принес ему банку оружейной смазки. Возможно, это и не штатное средство от ожогов, рассудил Мэрч, но оно по крайней мере уменьшит боль, не допуская к ним воздух.

К этому времени японские бомбардировщики, израсходовав все бомбы, больше не донимали отряд. «Марблхэд» по-прежнему описывал циркуляцию и кренился на борт, в то время как матросы лихорадочно трудились, спасая свой корабль. Пожар над отделением рулевой машины погасили, но ведущий в него люк, заклиненный взрывом бомбы, открыть не удалось. В конце концов ремонтные бригады проникли туда, прорезав в палубе отверстие ацетиленовыми горелками. Спешное обследование затопленного румпельного отделения установило, что оба вахтенных погибли. Силовые кабели оказались перебиты, а повреждения топливопроводов и сервоприводов руля не поддавались ремонту.

Тогда решили откачать топливо из кормового машинного отделения правого борта, эту работу требовалось выполнить прежде, чем можно будет снова дать прямой ход. Но чтобы открыть спускной вентиль, требовалось сначала отыскать его под слоем топлива и воды, а затем повернуть большим и тяжелым гаечным ключом. Работающие как черти матросы вскоре после полудня сумели добраться до вентиля и выпустить грязную воду из отсека. А затем, используя прикрепленные к поперечным штангам руля цепи, они постепенно развернули перо в диаметральную плоскость корабля и закрепили в ней. [234]

Как только это было сделано, «Марблхэдом» стало можно управлять с помощью машин.

Но все равно крейсер находился в очень тяжелом состоянии. Погибло тринадцать членов экипажа, в том числе и лейтенант Блессмен, стоявший всего в нескольких футах от коммандера Гоггинса, еще более тридцати моряков было тяжело ранено. Бомба, взорвавшаяся на главной палубе, осыпала осколками весь корабль, а раскаленные газы обожгли всех, находившихся поблизости от взрыва вплоть до люка № 3. Матросы, укрывшиеся близ люка № 2, были обожжены и ранены осколками бомбы, пролетевшими на 100 футов вперед по палубе и после рикошетов даже залетевшими за угол. Взрывом даже вскрыло тяжелый сейф в почтовом отделении. Несколько отсеков в передней части корабля затопило, а все офицерские каюты ниже ватерлинии залило топливом и водой.

Самыми тяжелыми повреждениями были пробоины в корпусе корабля. Одна из них, расположенная ниже ватерлинии, достигала размера 10 на 13 футов. Через эту пробоину носовые отсеки «Марблхэда» заливались огромным количеством воды, что заставляло нос крейсера опасно погружаться все ниже и ниже. Его бак уже едва возвышался над волнами, а крен корабля вплотную подошел к той величине, за которой начинается опрокидывание, когда измотанные моряки и их отчаянно стучащие помпы сумели наконец-то сдержать подъем воды.

Среди ударных сил адмирала Доормана повреждения получил еще один корабль — тяжелый крейсер «Хьюстон». 500-фунтовая бомба уничтожила его третью орудийную башню, убив сорок восемь членов команды и ранив больше пятидесяти. Хотя бомбардировщики и убрались, возможность новых атак представлялась вполне реальной, и так как элемент внезапности был утрачен, всю операцию пришлось прекратить. Двум поврежденным крейсерам было приказано идти для срочного ремонта в Чилачап на южном побережье Явы.

До входа в гавань Чилачапа «Марблхэд» добрался два дня спустя — исключительно благодаря мореходному искусству и вдохновенному руководству кэптена Робинсона, а также сверхчеловеческим усилиям его команды. Сорок восемь часов [235] корабль держался на плаву только при помощи помп и бригад с ведрами. Управление непослушным, осевшим на нос крейсером требовало абсолютной сосредоточенности. Один неверный шаг — и корабль пошел бы на дно. Поворачивать крейсер приходилось, повышая или понижая скорость вращения правого или левого винта по команде с мостика, передаваемой в машинное отделение по наскоро протянутому телеграфу.

Буксиры медленно провели потрепанный корабль через минное поле и по узкому фарватеру подтащили к пристани. Когда он проходил мимо борта «Хьюстона», команда тяжелого крейсера спонтанно грянула громкое «ура». В ответ моряки «Марблхэда» крикнули «ура» своим коллегам на «Хьюстоне».

Коммандер Гоггинс оставался неподвижным с тех пор, как он впервые присел в боевой рубке. Страшные ожоги на руках и ногах стали настолько стягивать кожу, что малейшее движение причиняло мучительную боль. Когда «Марблхэд» отшвартовался, наиболее тяжелых раненых погрузили в ожидающий их санитарный поезд и отправили в голландский госпиталь в глубине острова. Хотя Гоггинс и попадал в категорию «наиболее серьезно пострадавших», он настоял на возвращении в Штаты вместе со своим кораблем. Из уважения к его званию, желание коммандера выполнили. Вместе с несколькими менее серьезно раненными его переправили в небольшой амбулаторный пункт на берегу, где морякам предстояло дожидаться, пока корабль не будет готов к отплытию.

Однако позже решили, что «Марблхэд» получил настолько сильные повреждения, что во время плавания на нем будет невозможно обеспечить надлежащий медицинский уход за любым из этих раненых. Поэтому на следующий день Гоггинса и других раненых погрузили в 08:00 в три полевые санитарные машины и отправили в голландский госпиталь в Джокьякарте, в 125 милях от Чилачапа.

Эта девятичасовая поездка по разбитым грунтовым дорогам при удушающей экваториальной жаре стала тяжким испытанием. Весь день санитарные машины дребезжали и подпрыгивали на ухабах, лишь изредка делая остановки, чтобы дать раненым воды или бутерброд. В госпиталь «Петринелла» [236] в Джокьякарте они прибыли уже вечером. Бывший прежде больницей при голландской церковной миссии, теперь он перешел в ведение голландской армии. Врачи и медсестры уже ждали пациентов, раненых как можно быстрее занесли в здание. Прежде чем перевязать Гоггинсу раны, ему сделали укол, погрузивший его в милосердный сон.

Когда на следующее утро, 8 февраля 1942 года, Гоггинс проснулся, то обнаружил, что он единственный пациент в приятной палате и за ним присматривает медсестра-яванка. Вскоре после этого офицера навестил лейтенант-коммандер Кройден М. Вассель, врач, присланный адмиралом Хартом для ухода за ранеными американцами. В ходе разговора с Васселем Гоггинс узнал, что все раненые с «Марблхэда» вместе с несколькими моряками «Хьюстона», общим числом сорок один пациент, находятся в том же госпитале. Но коммандер Гоггинс не знал того, что его состояние было настолько критическим, что шансы коммандера прожить более нескольких дней считались весьма небольшими. В госпитале полагали, что ходить он сможет в лучшем случае через много недель.

В последующие дни поселившийся в местном отеле доктор Вассель почти все время проводил в госпитале со своими пациентами. Ему умело ассистировал голландский медицинский персонал больницы «Петринелла». Эти замечательные люди, которым затем суждено было попасть в плен к японцам, делали для американцев все, что было в человеческих силах. О действенности их лечения свидетельствует то, что из раненых умер только один. Поразив всех, кроме себя самого, Гоггинс менее чем за две недели преодолел стадию кризиса и находился на пути к выздоровлению.

15 февраля Сингапур пал под натиском японцев, к 23 февраля стало очевидно, что следующей за ним будет Ява. Из источников в голландской армии Вассель узнал, что в Австралию уже эвакуируют некоторых штабных офицеров союзников и как можно больше важных штатских. В штаб-квартире ВМФ США в Сурабае он также узнал, что все американские штабные работники, служившие там и в Бандунге, готовились в случае ухудшения положения перебраться в Чилачап. [237]

Яванская телефонная связь с ее местными операторами неизменно повергала в шок всякого, говорившего по-английски и вздумавшего воспользоваться ее услугами. Другой человек мог бы плюнуть и сдаться, но доктор Вассель несколько часов висел на линии, пока наконец не связался со старшим американским офицером ВМФ в Чилачапе. Когда врач объяснил, что должен вывезти с Явы своих пациентов, ему велели как можно быстрее привезти их в Чилачап — но доставить сюда только тех, кто способен перенести тяжелый переход до Австралии, находясь на палубе судна. Остальным, сказали ему, придется остаться на Яве.

Но у Васселя были иные планы. Он не собирался оставлять на милость японцев ни одного из своих пациентов.

Утром 25 февраля сорок раненых погрузили на поезд, идущий в Чилачап. Ходячие пациенты ехали в пассажирском вагоне, а десять лежачих, в том числе и коммандера Гоггинса, разместили в небольшом санитарном вагоне. Все очень радовались предстоящей отправке домой. Не желая портить им настроение, доктор Вассель никому не сказал, что десять из этих людей, возможно, не доживут до конца пути.

Был уже вечер, когда поезд, громыхая на стыках, прибыл в Чилачап. Так как никаких больниц в городе не имелось, доктор отвез пациентов в большой дом, которым пользовались живущие в этом районе моряки американского флота. Лежачих раненых уложили на койки, расставленные на открытой веранде. Вскоре Вассель узнал, что тридцати ходячим раненым отведены места на танкере «Пекос», который отплывал в Австралию двадцать седьмого. На его мольбы эвакуировать и лежачих раненых отвечали категорическим отказом, мотивируя это тем, что на борту нет адекватных средств для надлежащего ухода за больными. Доктору приказали вернуть этих пациентов в Джокьякарту. Когда ему в конце концов пришлось сообщить десяти несчастным эту обескураживающую новость, доктор Вассель попросил их не терять надежды, так как он сделает все возможное для вывоза их с Явы.

Поезд отправлялся в Джокьякарту на следующее утро, но санитарного вагона в нем не имелось. Поскольку в пассажирском [238] вагоне его пациенты ехать не могли, Вассель убедил голландцев прицепить к поезду небольшой грузовой вагон, куда и погрузили раненых на их койках. Поезд прибыл в Джокьякарту ранним вечером двадцать шестого числа. На следующее утро несколько раз объявляли воздушную тревогу. Как только раздавался скорбный вой сирены, санитары клали пациентов под койки, поскольку перенести их в отдаленное бомбоубежище не было никакой возможности.

Вот тогда-то коммандер Гоггинс и понял, как мало у него шансов покинуть Яву, если он не сможет ходить. Превозмогая боль, он тяжело поднялся на ноги — и к изумлению всех, пошатываясь, прошел несколько ярдов, прежде чем рухнуть на пол. За несколько оставшихся дней пребывания в госпитале Гоггинс продолжал совершать короткие мучительные прогулки, которые вдохновили других делать тоже самое.

А доктор Вассель неустанно выискивал для своих пациентов все возможные пути бегства с острова. 28-го числа у него появился проблеск надежды. У ВВС армии США все еще оставалось несколько действующих самолетов, которые эвакуировали важных штатских с близлежащего аэродрома. Один полковник пообещал, что пациентов заберут той же ночью, — если для них найдется место. Доктору велели оставаться у телефона — так, чтобы его могли уведомить в ту же минуту, как появятся места. Врач дал указание своим пациентам быть готовыми к отъезду в любой момент, и моряки замерли в ожидании.

Всю долгую ночь издалека слышался шум садящихся и взлетающих самолетов, но звонок так и не раздался. С рассветом улетел последний самолет, оставив на земле несколько очень усталых и мрачных американцев. Похоже, пациенты были обречены на гибель или плен, так как поезда больше не ходили — японцы позаботились об этом, бомбя и обстреливая составы. К тому же голландцы взорвали аэродром, а отыскать другие средства транспортировки, как им говорили, было уже невозможно. Впрочем, положение сделалось чуть менее мрачным, когда доктор Вассель раздобыл брошенный ВВС армии США «Форд-седан». [239]

Утром 1 марта Вассель ворвался в палату Гоггинса и велел ему быстро выходить из госпиталя и не задавать никаких вопросов. Нельзя было терять ни минуты. Собрав своих пациентов, врач погрузил всех, кого мог, в свой новообретенный «седан» и отвез их к местному отелю, а затем вернулся за остальными. Все это произошло так быстро, что ни у кого из больных не нашлось времени даже одеться. Все приехали в больничных пижамах, а большинство к тому же и без обуви. Однако это не имело значения, когда моряки узнали последние новости: разгромив военно-морские и военно-воздушные силы союзников, японцы высадились на Яве. Сухопутные оборонительные силы, сообщили им, уже разбиты наголову.

Неустанные усилия доктора Васселя найти способ вывезти своих подопечных наконец-то окупились. Он остановил проезжавшую мимо его отеля английскую моторизованную противовоздушную часть, которая направлялась в Чилачап, надеясь на эвакуацию, и убедил командующего подразделением капитана прихватить с собой его пациентов. В двух грузовиках нашли место для шести пациентов, которые находились в наилучшем состоянии. Трех остальных разместили на заднем сидении «Форд-седана», а коммандер Гоггинс сел на переднем, рядом с ведущим машину доктором.

Конвой выехал примерно в полдень, двигаясь не быстрее 20 миль в час. Грузовики шли с существенными интервалами, чтобы в случае бомбардировки или обстрела самолетам не удалось накрыть многих из них. А чтобы вражеской авиации было не так-то легко углядеть беглецов, конвой ехал по дорогам, хорошо укрытым вплотную подступавшим к ним лесом. Эти проселочные дороги, разбитые и ухабистые, сделали поездку крайне тяжелой для раненых. Иной раз какой-то грузовик ломался, и если машину не удавалось починить, ее сталкивали с дороги, обливали бензином и поджигали, чтобы она не досталась врагу.

Примерно в 17:00 конвой сделал остановку для обеда, но доктор Вассель, озабоченный тем, что время уходит, и твердо решивший найти для своих пациентов способ эвакуироваться с Явы, продолжал ехать дальше. В Чилачап он прибыл примерно в 22:30 и направился прямо к «Гранд-отелю», в котором [240] временно размещался штаб адмирала Глассфорда. В штабе оставался только голландский офицер связи, лейтенант Шмидт, который сообщил врачу, что тот опоздал. Все американские корабли уже ушли. Лейтенант также упомянул, что несколько часов назад сюда прибыл английский капитан, командир батареи. С ним был один из пациентов Васселя, который где-то сломал руку. Этому моряку повезло — его взяла на борт как раз готовившаяся отчалить американская яхта «Изабель».

Васселю удалось поместить троих пациентов на ночь в маленьком голландском амбулаторном пункте, а сам врач с помощью Шмидта получил для себя и Гоггинса номер в «Гранд-отеле». Название этого отеля не имело никакого отношения к действительности, так как удобства в нем походили скорей на первобытные, чем на положенные грандам. Тем не менее, еще очень повезло, что удалось найти там номер, поскольку Чилачап наводнили штатские беженцы и военнослужащие, лихорадочно пытающиеся спастись от японцев, и большинству из них спать было просто негде.

Рассвет следующего дня принес устрашающий вой сирен воздушной тревоги. Вражеские самолеты висели прямо над головами, но бомб не сбрасывали. Внезапно перед отелем возникла сильная суматоха, а затем в холл ворвались несколько взволнованных голландцев, кричащих, что в городе высадились вражеские парашютисты и все должны сражаться с ними. Не имевшие никакого оружия Гоггинс и Вассель были сильно озабочены этой новой угрозой их бегству с Явы. Однако когда через час прозвучал отбой воздушной тревоги, стало известно, что сообщение о японских парашютистах было ложным.

Все утро доктор Вассель провел в попытках найти место для своих пациентов на борту какого-нибудь корабля. С этим ему не повезло. Хуже того, он узнал, что ночью два судна с эвакуируемыми были торпедированы у входа в порт, и только горстке их пассажиров удалось спастись{81} . Теперь, при подкарауливающих [241] в засаде японских подводных лодках, перспективы убраться с Явы морем (в случае, если даже им удастся устроиться на каком-нибудь судне) и впрямь выглядели мрачными.

Английский конвой с остальными американцами прибыл в полдень. В нем недоставало одного из пациентов, Гопкинса. Тот сильно разболелся в пути, и его, не способного ехать дальше, поместили в маленькую голландскую больницу в 36 милях от города. С этим уж ничего нельзя было поделать, но командир английского конвоя пообещал вывезти его, если такое вообще возможно.

Доктор Вассель собрал восемь своих подопечных в номере отеля и примерно в час дня принес им немного риса с тушеным мясом. Затем вместе с голландским моряком по фамилии Геларинс, помощником голландского офицера связи, он ушел сделать последнюю отчаянную попытку добиться места на борту какого-нибудь корабля, пусть это и могло оказаться опасным.

В тот вечер Вассель вернулся в отель, принеся волнующие новости. Капитан маленького каботажного судна «Янсенс», ходившего меж островами индонезийского архипелага, согласился взять их с собой. Каким образом врач справился с этой невозможной задачей, в то время как сотни людей умоляли эвакуировать их, предлагая за это огромные суммы, неизвестно — но, должно быть, здесь сыграли роль его сила убеждения и непоколебимая решимость. В скором времени раненых посадили в маленький автобус и отвезли на причал. Однако прежде чем покинуть отель, Геларинс дал им три пробковых матраса, которые он предусмотрительно конфисковал, — заявив, что если их выбросят за борт, то по крайней мере, будет на чем плыть. У Гоггинса сложилось впечатление, что голландец искренне верил, будто матрасы им понадобятся именно для этой мрачной цели.

«Янсенс», 300-тонное дизельное суденышко, было битком набито беженцами. На борту находились голландские офицеры, взорвавшие базу ВМФ в Сурабае, английские матросы с потопленных кораблей, австралийские солдаты, различные штатские лица, женщины и дети — в целом более 600 несчастных [242] душ. Поскольку никаких коек для американцев не имелось, матрасы разместили под тентом на забитой беженцами кормовой части палубы, где пятерых моряков, четверо из которых по-прежнему оставались лежачими ранеными, и устроили с максимально возможным комфортом. Доктору Васселю и трем раненым офицерам — коммандеру Гоггинсу, лейтенанту Артуру Гудхью и мичману Коберну — отвели место в маленьком курительном салоне, где уже набилось намного больше народу, чем там можно было расквартировать хоть с каким-то комфортом. Однако никто не выражал недовольства своей участью; все благодарили небо, что им выпал этот шанс спастись от надвигающегося на Яву ада.

Вскоре после наступления темноты маленький кораблик отчалил. Когда он проходил через прикрывающее порт минное заграждение, всем в первую очередь думалось о малоприятной перспективе оказаться торпедированными. Шлюпок на корабле не хватало, но всем на борту раздали спасательные жилеты.

Однако у выхода из порт они столкнулись не с подводными лодками, а с сильной грозой. «Янсенс» сильно болтало с борта на борт и с носа на корму в бурном, исхлестанном ветром море, но даже хлынувший с небес ливень показался пассажирам даром богов. Он снизил видимость почти до нуля и помог скрыть корабль от цепких перископов вражеских подводных лодок.

Когда забрезжил рассвет, коммандер Гоггинс с тревогой обнаружил, что судно находится не на изрядном расстоянии к югу от Явы, а идет вдоль побережья Явы курсом на восток. Он сразу же спросил об этом капитана, выразив сомнение в желательности и далее следовать таким курсом. Но капитан ответил, что голландское Адмиралтейство порекомендовало ему проследовать 800 миль на восток, прежде чем повернуть к югу. Так у теплохода будет больше шансов разминуться с японскими подводными лодками, которые таились в засаде повсюду. Коммандер, остро сознавая, каких бед способны натворить японские бомбардировщики, возразил, что из-за близости корабля к береговым японским аэродромам его шансы [243] прорваться будут не слишком велики. Но капитан думал иначе, и «Янсенс» продолжал следовать своим курсом.

В 09:30 всех на борту «Янсенса» привело в ужас появление летящей в их сторону большой группы японских бомбардировщиков. Эти самолеты прошли прямо над кораблем, так и не атаковав его, и устремились дальше — строго на запад к Чилачапу. С этой минуты Гоггинс стал опасаться бомбардировки больше, чем когда-либо. Верно, корабль не атаковали, но о его местонахождении по всей вероятности сообщили другим самолетам, которые более чем охотно налетят разделаться с ним.

Через час страхи Гоггинса полностью подтвердились. Когда он и доктор Вассель сидели за беседой в маленькой столовой, оглушительный грохот заставил всех вскочить на ноги. Три вражеских истребителя внезапно налетели незамеченными и теперь поливали корабль разрывными 20-мм снарядами и пулями винтовочного калибра. Те, кто мог, бросились искать убежища под палубами, где стальной корпус корабля давал хоть какую-нибудь защиту. В возникшей суматохе Вассель безуспешно пытался пробиться к корме и добраться до своих лежачих пациентов. Позже он с облегчением узнал, что их унесли под защиту нависающей верхней палубы. Гоггинс, которому руки и ноги все еще при малейшем движении причиняли сильную боль, сумел уковылять по трапу на нижнюю палубу.

Вставшие к двум корабельным пулеметам калибра 0,3 дюйма голландские моряки открыли огонь по вражеским самолетам. К счастью, атака продолжалась недолго, но когда самолеты улетели, восемь беженцев оказались ранены, причем двое из них — серьезно. Из американцев ни в кого не попали, но всю столовую, где недавно сидели Гоггинс и Вассель, изрешетило пулями. Верхние каюты и мостик были повреждены, но не настолько сильно, чтобы сделать корабль неуправляемым.

Для многих эта атака стала последней каплей в длинной серии треплющих нервы испытаний. Некоторые заходились в истерике и требовали высадить их на берег. Идя им навстречу и желая спрятать судно до темноты, капитан зашел в маленькую [244] бухту примерно в 70 милях к востоку от Чилачапа, где и поставил теплоход на якорь — для максимальной незаметности как можно ближе к берегу.

Наиболее ответственные лица на борту собрались и решили, что «Янсенсу» следует идти в Австралию, и что тех, кто не согласен пойти на такой риск, следует немедленно отправить на берег. Если бы на берег захотел сойти кто-либо из пациентов, то доктор и коммандер Гоггинс готовы были остаться вместе с ними. Однако все моряки решили направиться к Австралии. Примерно 160 других пассажиров, убежденные в том, что корабль обречен, предпочли попытать счастья на берегу.

С наступлением ночи «Янсенс» вышел в море. Капитан, озабоченный тем, как бы избежать встреч с японской береговой авиацией, в этот раз игнорировал рекомендации Адмиралтейства и направил свой корабль курсом на юг от Явы. И все же находящиеся на борту чересчур хорошо знали, что какой курс ни выбери, а шансы уцелеть у них очень и очень невелики. В Индийском океане, через который они шли, как все знали, так и кишели японские подводные лодки, эсминцы, крейсера — и как минимум два авианосца. Поскольку маленький корабль с одним дизельным двигателем мог дать не больше 7 узлов, то идти зигзагами для уклонения от подводных лодок значило лишь даром терять время. А светившая всю ночь яркая тропическая луна еще более увеличила шансы оказаться замеченными врагом.

На третий день пути «Янсенс» находился почти в 500 милях к югу от Явы, но не встретил никаких замеченных им вражеских кораблей или самолетов. На корабле уже преобладало оптимистическое настроение. Если судно сумеет пройти невредимым следующие 200 миль, то окажется в относительной безопасности от всего, кроме подводных лодок.

Однако неожиданно стряслась большая беда — у «Янсенса» сломалось рулевое управление. Два мучительных часа теплоход описывал круги, пока все попытки произвести ремонт терпели неудачу одна за другой. Капитану не оставалось ничего иного, кроме как перейти на управление машинами — работа трудная и тяжелая для экипажа. [245]

11 марта, когда они прошли уже далеко на юг и находились у западного побережья Австралии, впередсмотрящие закричали, что приближается самолет. Все взгляды были прикованы к подлетавшему все ближе и ближе самолету, затем раздались радостные крики, когда в нем узнали американский гидросамолет PBY. Первый дружественный самолет, какой кто-либо видел за много недель, он сделал над «Янсенсом» несколько кругов, а затем помахал в знак приветствия крыльями и улетел.

На следующий день Гоггинс сидел в маленькой столовой, размышляя о прошлом и думая о скором прибытии корабля в Австралию, когда его размышления внезапно прервал шум на палубе. Встревоженный, он проковылял посмотреть, что там случилось. В полумиле за кормой всплыла большая черная субмарина и следовала за теплоходом. Мысль быть потопленными сейчас, после того, как все столько пережили, а конец пути был уже близок, казалась невыносимой.

Напряжение стало совсем нестерпимым, и капитан, твердо решив вызнать намерения этого зловещего черного ужаса, который подкрадывался к суденышку, внезапно резко изменил курс, повернув на юг. Подводная лодка не последовала за ним, а двинулась прежним курсом. Более того, она не стала погружаться, когда через недолгое время на сцене появился австралийский легкий бомбардировщик и пролетел прямо над ней. Дальнейших доказательств находящимся на борту «Янсенса» не требовалось; подводная лодка наверняка должна быть своей.

Для некоторых пятница тринадцатого числа — несчастливый день. Но для плывших на борту маленького «Янсенса» пятница 13 марта 1942 года представлялась чудесно счастливым днем — таким, которого никто из них никогда не забудет. В тот день «Янсенс», целый и невредимый, наконец-то бросил якорь в порту Фримантл, Австралия. Он достиг того, что пытались сделать многие другие, но не преуспели и погибли. Все ужасы японской агрессии остались далеко позади, и за это коммандер Гоггинс и остальные моряки лихорадочно благодарили доброго Господа и неунывающего доктора Васселя. [246]

17. Задержавшееся донесение о «рутинном патрулировании»

Назвать проводимые гидросамолетами PBY патрульного крыла разведывательно-дозорные патрулирования «рутинными» было жестокой шуткой. В принципе, при этих полетах могло произойти все что угодно — и, как правило, происходило.

Экипаж из двух офицеров и шести рядовых летчиков на борту PBY-4, на рассвете 5 февраля 1942 года вылетевшего из бухты Саумлакки на острове Джамдена в Голландской Ост-Индии, не питал никаких счастливых иллюзий. Им уже довелось пережить такие рутинные патрулирования. И что еще важнее — они видели, как с первых залпов войны удручающе неадекватные военно-воздушные силы Азиатского флота сократились с сорока семи PBY{82} до всего семнадцати машин. Они и не подозревали, что когда нынешний день завершится, японские пилоты вычеркнут из числа противников еще пять самолетов, в том числе и их летающую лодку.

Когда самолет поднялся в воздух, его командир и первый пилот, младший лейтенант Ричард Булл, объявил, что в ходе патрулирования им придется лететь 300 миль на север к юго-восточной оконечности Серама, а затем 350 миль на запад — к острову Буру. Оттуда они по прямой направятся домой. Между Серамом и Буру самолет должен был пролететь над бывшей базой ABDA в Амбоне, на острове Амбоина, ныне занятой японцами{83} , и сбросить груз бомб на несколько транспортов, по некоторым донесениям, стоящих там. Противодействия со стороны истребителей не ожидалось. [247]

Более четырех часов прошло под монотонный, успокаивающий гул моторов. Летчики почти не разговаривали, так как все глаза беспрестанно высматривали неприятеля. Но никто не увидел даже намека на присутствие японских вооруженных сил в этой части моря Банда.

В 40 милях от Амбона напряжение усилилось, когда моторы, откликаясь на возросшую мощность, загудели громче, и PBY с усилием поднялся на высоту в 17 000 футов{84} . На этой, максимальной своей высоте летающая лодка будет недосягаема для тех зениток, какие обычно устанавливали на торговых кораблях.

Лейтенант Булл перебрался вперед — поработать с бомбовым прицелом в носовой части самолета, а мичман Уильям Харгрейв занял кресло первого пилота. Помощник главного авиамеханика Оливер, тоже флотский авиатор, принял на себя обязанности второго пилота. Минуты тянулись одна за другой, пока белая полоса прибоя не стала первым указанием на близость береговой линии.

Заметив первый корабль, японский крейсер, патрулирующий воды у входа в порт Амбона, летчики не сочли его поводом для тревоги. Более того, это служило неплохим свидетельством того, что искомые транспорты находятся в порту.

Вскоре внизу показался весь порт. Пораженные летчики увидели, что в гавани полно кораблей — более двадцати судов, включая два авианосца и несколько крейсеров.{85} О таких целях, как торговые суда, тут же позабыли. Хотя самолет наверняка оказался бы в пределах досягаемости зенитного огня крейсеров, мысль об атаке авианосца представляла собой волнующий вызов, который лейтенант Булл посчитал нужным принять. [248]

Командованию, 10-му патрульному крылу, быстро передали сообщение о контакте с неприятелем, и мичман Харгрейв направил свой PBY прямо к избранной Буллом цели. На полпути к авианосцу окружающее небо покрылось черными облачками дыма от рвущихся зенитных снарядов, и по гидросамолету замолотили ударные волны. Казалось, будто все корабли в порту стреляют по нему, но курс «Каталины» оставался неизменным.

Внезапно обрисовалась более опасная угроза, чем зенитный огонь. На перехват летающей лодке мчались быстро взлетающие с аэродрома по тревоге истребители. Понимая, что далее продвигаться к цели будет самоубийством, Булл проорал Харгейву приказ — убираться к чертям из этого района под защитный покров большой гряды облаков, громоздившейся в 12 000 футов к востоку от них.

Харгрейв в ответ сразу же резко крутанул штурвал, бросая тяжелую машину в крутой разворот. Но в нескольких секундах лета от спасительных облаков по «Каталине» открыли огонь приближавшиеся слева «Зеро». Лихорадочно пытаясь отделаться от них, Харгрейв бросил неуклюжую летающую лодку под брюхо к атакующим самолетам. Этот неординарный маневр помешал истребителям тут же сбить американский самолет, но когда тот нырнул в облака, струи пуль буквально изрешетили левое крыло и хвостовое оперение.

Не успели американцы обрести безопасность, скрывшись в облаках, как поврежденный пулями левый двигатель заглох. Пытаясь удержать высоту и остаться в облаках, летчики выбросили все бомбы, но стрелка альтиметра продолжала неуклонно ползти вниз. А потом в корпус струей полилось горючее из перебитого бензопровода; его едкие пары наполнили весь самолет. Опасаясь грозившего в любой миг взрыва, Харгрейв заглушил оставшийся двигатель и во избежание искрения отключил радиопередатчик. После чего потянулись долгие тревожные мгновенья, когда Харгрейв повел PBY на посадку.

Они вывалились из облаков на высоте в 5000 футов над северным побережьем острова Амбоина. К счастью, когда Харгрейв с неработающим двигателем садился на воду в полумиле [249] от берега, близ небольшой туземной деревни Хила, никаких вражеских самолетов в поле зрения не наблюдалась. Без проблем приводнившись, весь экипаж быстро приготовился покинуть свой корабль. Вот тогда-то пилоты и узнали, что помощник авиамеханика третьего класса Шарп то ли выпрыгнул, то ли получил пулю и выпал за борт во время боя. У хвостового стрелка, радиста третьего класса Кьюсака, обильно текла кровь из ран в правой руке и левой ноге.

Пока лейтенант Булл уничтожал секретный бомбовый прицел и радиокоды, Харгрейв оказал Кьюсаку первую помощь, но так и не сумел остановить сильное кровотечение. Так как раненого настоятельно требовалось срочно доставить к врачу, летчики поспешно надули и спустили на воду резиновый спасательный плот. Кьюсака бережно опустили на него, а затем туда влезли Харгрейв, радист первого класса Нельсон и помощник авиамеханика второго класса Мюллер. Лейтенант Булл приказал им плыть к берегу, сказав, что он и двое оставшихся с ним последуют за ними на втором плоту — как только закончат топить самолет.

Собравшиеся на плоту едва успели отчалить, как послышался хорошо знакомый вой пикирующего с высокой скоростью самолета. Подняв головы, летчики увидели несущийся на них японский «Зеро». Внезапно из его пулеметов вырвалось желтое пламя, смертоносные пули потянулись к цели, подымая на воде цепочку маленьких фонтанчиков, а затем принялись с жутким клацаньем дырявить нос и хвост PBY. У трех остающихся на борту не было ни малейшего шанса уцелеть.

Пока еще длился первоначальный шок, спасавшиеся на плоту укрывались под правым крылом гидросамолета. Когда истребитель пошел на второй заход, Харгрейв, Нельсон и Мюллер нырнули в воду, и буксируя на плоту Кьюсака, изо всех сил начали грести к острову. Они успели отплыть не более чем на 50 ярдов, когда пули снова застучали по самолету. На этот раз за обстрелом последовал сильный взрыв, в воздух взвился адский огненный шар и PBY исчез.

Когда самолет пошел ко дну, горящий бензин растекся по поверхности моря и быстро распространялся во все стороны. [250]

Отставший от других на 10 ярдов Мюллер внезапно оказался окружен пламенем. Буксировавшие плот Харгрейв и Нельсон сумели остаться вне досягаемости огня. Пока летчики пытались добраться до берега, героический японский пилот, все еще жаждавший крови янки, дважды пролетал над ними, поливая их из пулеметов. На этот раз его меткость оставляла желать лучшего.

Харгрейв и Нельсон, отделавшиеся мелкими порезами и синяками, вытащили на берег Кьюсака. Затем, услышав крики Мюллера, они бросились обратно в море — спасти товарища, тонущего там, где глубина была всего по пояс. Хотя по всему телу Мюллера обнаружились ожоги, а сам он находился в состоянии шока, ему каким-то образом удалось проплыть четверть мили.

С тревогой поглядывая в сторону моря, Харгрейв и Нельсон не видели никаких признаков своих товарищей по эскадрилье. Лишь все еще изрыгаемый догорающим пожаром маслянисто-черный дым безмолвно свидетельствовал о трагическом финале полета.

Вокруг уцелевших собрались дружелюбные туземцы из деревни Хила, пытаясь помочь. От одного из них, немного говорившего по-английски, летчики узнали, что никакого врача здесь не водится. Деревенский староста предложил им еды и соломенную хижину для ночлега, затем он принес для лечения раненых бинты и кокосовое масло. Раны Кьюсака перестали кровоточить; появилась надежда, что он оправится. Но Мюллер постоянно мучился болью и не мог передвигаться.

Через два дня, 7 февраля, туземцы нашли в воде тело, в котором опечаленный Харгрейв опознал Оливера, третьего пилота. Туземцы похоронили его в море. На следующий день они нашли еще одно тело, в котором Нельсон опознал помощника авиамеханика Бина. Его тоже похоронили в море. Тело же младшего лейтенанта Булла так и не обнаружили.

Хотя для удобства Мюллера и Кьюсака делали все возможное, их не улучшившееся за четыре дня самочувствие вызывало глубокую озабоченность. Требовалось срочно отправляться на юг, но скверное состояние раненых делало это невозможным. [251] Ни Харгрейв, ни Нельсон и думать не хотели о том, чтобы оставить товарищей на произвол судьбы, но требовалось предпринять что-то радикальное, и при этом побыстрей. Услышав от туземцев, что где-то на южном побережье видели нескольких австралийских солдат, Нельсон отправился на их поиски, надеясь, что у тех хотя бы найдутся крайне нужные медикаменты.

Во время пятидневного отсутствия Нельсона на долю Харгрейва выпала тяжелая задача лечить раненых, которым становилось все хуже. Мюллер почти все время метался в лихорадке, вынуждая Харгрейва быть с ним днем и ночью. У Харгрейва сердце разрывалось, когда ему приходилось беспомощно смотреть на товарищей, неуклонно приближающихся к своему концу. Прибытие Нельсона ничем не облегчило положение. Он повстречал всего одного австралийского солдата, спасшегося от устроенной японцами в Амбоне бойни, и вернулся с ним. Но тот ничего не знал ни о каких-либо других солдатах, ни о медикаментах.

Положение стало теперь отчаянным — не только с точки зрения раненых, но и в смысле безопасности остальных. Над деревней постоянно летали японские самолеты, и староста опасался, как бы его вместе с односельчанами не поймали на укрывательстве летчиков. Все отлично знали о японских репрессиях за такие действия, и последствия грозили весьма неприятные. Оставшись без всякой иной альтернативы, Харгрейв объяснил раненым, что их единственная надежда — это искать помощи в японском армейском госпитале в Амбоне. Предприятие это было весьма рискованное, но Кьюсак и Мюллер согласились отправиться туда, и тем же вечером поплыли в Амбон на каноэ с экипажем из туземцев.

А Харгрейв, Нельсон и австралиец на следующий день с утра пораньше двинулись вдоль берега, надеясь найти деревню, где сыщется достаточна большая лодка для переправы на Серам. На этот остров японцы пока еще не высадились, а у голландцев там, как знали летчики, находилось несколько радиостанций, которые все еще поддерживали связь с войсками ABDA. Если они смогут отправить сообщение 10-му патрульному [252] крылу, оттуда отправят «Каталину» забрать их. По крайней мере, именно эта надежда двигала летчиками.

Через два дня они наткнулись на австралийского солдата, лежавшего в тени пальм у ручья с пресной водой. Тот тоже бежал из Амбона, но теперь страдал от малярии, бросавшей его то в жар, то в холод. Он умолял летчиков забрать его с собой, но состояние больного и дальность пути исключали это. Харгрейв и Нельсон прекрасно понимали, что мощные японские силы вскоре захватят слабо защищенную Голландскую Ост-Индию, и боялись, что шансы на их спасение постоянно уменьшаются.

Тем не менее, они решили остаться с австралийцем до тех пор, пока тот не наберется сил для продолжения пути. К счастью, уходя из Хилы, помимо еды они взяли с собой и небольшой запас таблеток хинина, которые очень пригодились больному. Через четыре дня тот действительно поднялся на ноги и был готов к походу.

Усталые и голодные, четверо бойцов 23 февраля добрели до большой мусульманской деревни, где их приветствовал дружественный раджа. Он не только приказал принести беглецам еду, но и пообещал переправить их на Серам. Летчикам хотелось без задержки продолжить путь, но раджа настоял на том, чтобы днем они отдохнули, а в путь, во избежание вражеских глаз, пустились ночью.

Пока они отдыхали, прибыли на каноэ туземцы из Хилы с печальным известием — Мюллер умер по пути к Амбону. Его похоронили японцы, а Кьюсака, как считали туземцы, они забрали в госпиталь.

В море беглецы вышли в полночь на большом каноэ с экипажем из двух туземцев. Все гребли по очереди; к рассвету лодка пересекли 15 миль открытого моря и причалила у ничем не примечательной деревни на юго-западной оконечности Серама. Туземцы сообщили летчикам, что никаких японцев на остров не высаживалось. А единственный известный им радиопередатчик, на котором работал офицер голландского наблюдательного поста, находился в Пиру, примерно в 100 милях к северу. [253]

Немало не смущенный перспективой трудного пути через малонаселенные джунгли, маленький отряд уцелевших вскоре направился к передатчику в Пиру, представляя себе, как их наконец-то спасут.

Они продвигались от деревни к деревне, проходя долгие мили при палящем зное и лишь иногда убеждая туземцев подвезти их на каноэ. Через три дня беглецы прибыли в Пиру. Желая поскорей радировать о помощи, Харгрейв поспешно связался с голландским офицером наблюдательного поста — но в ответ на свою просьбу услышал, что радиопередатчик на прошлой неделе был выведен из строя японскими бомбардировщиками. Офицер посоветовал им отправиться в Гесер на южном побережье Серама, где имелся другой наблюдательный пост. Если же рация не работала и там, то им, вероятно, удастся раздобыть в Гесере парусную лодку.

Это означало проделать путь в добрых 300 миль, частично вернувшись обратно. Обескураженные, но твердо решившие спастись Харгрейв и трое его спутников весь следующий день отдыхали в доме офицера-наблюдателя.

Пиру они покинули 26 февраля на предоставленном голландцем парусном каноэ. Офицер также снабдил их едой, деньгами и адресованной всем деревенским старостам запиской с просьбой оказывать беглецам всю возможную помощь. Туземцы высадили Харгрейва на берег 50 милями дальше по побережью, после чего беглецы снова двинулись от деревни к деревни пешком или на туземных каноэ.

В ходе этого путешествия Харгрейв подхватил малярию, отчего путь сделался для него еще более тяжелым. Поздно вечером 2 марта они прибыли в довольно крупный городок Амахай. Находящийся почти в лихорадочном бреду и потерявший всякое представление о времени, Харгрейв вдруг вспомнил, что сегодня день рождения его сестры, и постоянно твердил, что та, возможно, беспокоится сейчас о нем.

Голландский офицер с наблюдательного поста в Амахае отвел путников к себе домой и хорошо накормил их. Он также поднял беглецам дух, рассказав о передатчике в городке Сапоруа, в половине дня пути от побережья. На следующий день, [254] пока остальные отдыхали, Нельсон, как самый сильный из беглецов, вызвался сходить в Сапоруа и попытаться связаться с авиакрылом. Но прибыв в Сапоруа, он узнал, что тамошний передатчик взорвали день назад. Впрочем, путешествие его оказалось не совсем напрасным, так как вернулся он с полученными от тамошнего офицера-наблюдателя деньгами и несколькими большими бутылками голландского пива.

Набираясь сил, беглецы два дня отдыхали в Амахае. За это время они узнали, что почти вся Голландская Ост-Индия, включая Яву и Суматру, пала под натиском японцев. И если они хотят избежать плена или смерти, то их единственная надежда на спасение — направиться к северной Австралии, лежащей более чем в 1000 миль к югу. Но летчики все еще надеялись на помощь, если только им удастся связаться с авиакрылом. Они не знали, что 10-е патрульное крыло с тремя единственными оставшимися в строю PBY уже было отправлено в южную Австралию, и радиосвязь с ним стала невозможной.

Спутники покинули Амахай 5 марта на каноэ, в котором гребли двое туземцев. Везя с собой приличный запас купленных ими консервов и риса, они высадились у следующей деревни, в 20 милях южнее по побережью, и продолжили путь пешком. Путешествие по тропам в джунглях и примитивным дорогам оказалось небыстрым, так как все путники заболели малярией, дизентерией или же и тем и другим вместе. Несколько раз им помогали туземцы на каноэ. На преодоление последних 100 миль пути потребовалось почти две недели, и подвиг этот беглецам удалось совершить лишь благодаря своей смелости и отчаянному желанию выжить.

К тому времени когда Харгрейв, Нельсон и двое их спутников-австралийцев наконец-то доплелись до Гесера, прошел уже двадцать один день после их выхода из Пиру. Беглецы уже дошли до крайнего предела своей физической выносливости. Питались они в основном рисом да дикими фруктами. Обувь их износилась, а одежда сделалась грязной и рваной. С длинными свалявшимися волосами и косматыми бородами, опаленные безжалостным солнцем до темно-коричневого загара, они представляли собой жутковатое зрелище. [255]

В двадцати милях от Гесера к Харгрейву и его спутникам присоединилось еще трое австралийцев, сбежавших с близлежащего острова, недавно захваченного японцами. В Гесере семерых путников встретил голландский офицер с местного наблюдательного поста, который на их первый вопрос удрученно сообщил, что радиостанция уничтожена. Эта новость была обескураживающей, но в других отношениях беглецам все-таки продолжало везти. Хотя мясо и другие основные продукты питания числились здесь в дефиците, офицер-наблюдатель обильно накормил оголодавших спутников рыбой и рисом. После того, как путешественники приняли ванну и облачились в чистую одежду, пожертвованную им все тем же голландцем и местными жителями, то жизнь снова показалась им сносной.

К счастью, в Гесере нашелся местный врач, обработавший их покрытые волдырями ноги и изъязвленные подошвы, сделавший уколы от дизентерии и давший хинин от малярии. Сомнительно, чтобы без этой медицинской помощи Харгрейв и некоторые из его товарищей смогли бы продолжить путь. И в завершение выпавшего им везения офицер-наблюдатель предоставил в их распоряжение прекрасный 40-футовый люггер с командой из четырех туземцев, сказав, что беглецы могут пользоваться лодкой, сколько им потребуется, а затем экипаж доставит люггер обратно.

Японские войска подступали все ближе к Сераму, и расслабляться было некогда. На следующее утро семеро спасшихся отбыли из Гесера в 180-мильное путешествие в Туал на островах Кай. У них имелась причина для оптимизма, так как радиостанция в Туале, по слухам, все еще работала, благодаря чему перспектива спасения выглядела более многообещающей, чем когда-либо.

По пути к Туалу они иногда заходили в маленькие деревни за пресной водой и провизией. В одном из этих безымянных местечек лавочник-китаец пригласил беглецов к себе домой и подал на ужин цыпленка, оказавшегося, по всеобщему мнению, самым вкусным из того, что им когда-либо доводилось пробовать. [256]

Везде, где бы они ни появлялись, туземцы относились к беглецам дружелюбно и всячески старались им содействовать.

До Туала путешественники добрались 27 марта, плавание их обошлось без всяких происшествий. Радиостанция здесь и правда работала, но увы — офицер-наблюдатель мог связаться только с близлежащими островами. Однако голландский офицер сообщил другую радостную весть — в порту Добо на острове Ару, милях в 140 дальше на юг, стоял корабль, присланный забрать союзных солдат. Голландец предложил беглецам немедленно отплыть туда, и пообещал, что по радио попросит судно задержаться до их прибытия.

С приличным ветром путешествие до Добо должно было занять всего два дня. Но тут беглецам не повезло — они столкнулись с противными ветрами и сильным волнением на море, отчего на дорогу у них ушло пять дней. Один раз ветры зашвырнули люггер через риф на мелководье, где тот несколько раз садился на мель и повредил корпус об острые кораллы. В пробоины хлестала вода и приходилось круглые сутки работать ручной помпой, чтобы не пойти ко дну. К тому времени, когда беглецы прибыли в Добо, у них иссякла и еда и вода. А самое обидное — транспорт с войсками отплыл в Австралию сутки назад.

Добо был довольно большим городком с хорошими запасами продовольствия и медикаментов, но никакой радиосвязи с союзными войсками здешний радиопередатчик не имел. Единственная надежда путешественников состояла теперь в том, чтобы плыть через Арафурское море к Мерауке в голландской части Новой Гвинеи, в 500 милях на юго-восток. Тяжесть их положения усугублялась тем, что после поражения ABDA в битве в Яванском море японцы приобрели полное господство в воздухе и на море во всей Голландской Ост-Индии. Японское вторжение в Добо считалось неизбежным и могло произойти в любое время.

Пробоины в корпусе люггера были быстро заделаны и путешественники уже готовились к выходу в море, когда по радио пришло сообщение из Туала с просьбой подождать еще шестерых солдат, которые уже плыли сюда. Задерживаться [257] было опасно, но все согласились подождать бедолаг, стремящейся к той же цели, что и американцы с австралийцами. Два дня спутники провели в тревожном ожидании, поминутно обливаясь холодным потом. Утром 3 апреля в порт наконец-то вошло большое каноэ с шестью солдатами на борту. Четверо из них были австралийскими военнослужащими, сбежавшими из японского лагеря для военнопленных в Амбоне, а двое других — голландскими солдатами с брошенного аванпоста; они присоединились к австралийцам в Туале. Как только новоприбывшие оказались на борту, тотчас был поднят парус и люггер направился к выходу из порта Добо, курсом на Мерауке.

Этот отрезок пути предполагалось одолеть в срок от десяти до четырнадцати дней. На борту хватало запасов еды, если питаться два раза в день, воды было на две недели. Харгрейва избрали штурманом, и он принял на себя эту ответственность, вооруженный лишь ручным компасом и маленькой картой, найденной им в местной школе. Когда люггер вышел в море, все испытывали подъем духа, так как ветер идеально подходил для быстрого и прямого плавания к цели.

Через два дня по выходе из Добо начались первые неприятности. Ветер спал до всего лишь легкого зефира, а последующие два дня люггер и вовсе дрейфовал по воле волн. На пятый день поднялся свежий ветер, но дул он с юго-востока — оттуда, куда требовалось двигаться. В довершение всего путники обнаружили, что одна из двух прихваченных ими 40-галлонных канистр с водой прохудилась и опустела. Так как теперь на суденышке оставалось всего 30 галлонов питьевой воды, то ее сразу начали экономить, разрешая в день только две чашки кофе или чая на человека — одну утром и одну вечером.

В то время никто из них не ведал, что муссоны окончательно изменили свое направление. Харгрейв это подозревал, но держал подобные мысли при себе, надеясь на то, что ошибся. При ветрах, постоянно дующих с востока, Харгрейв установил курс настолько близкий к осту, какой они только могли держать. Он надеялся, что этот курс приведет кораблик к побережью Новой Гвинеи, пусть и намного севернее Мерауке. [258]

На десятый день они столкнулись с сопровождающимися ливнями шквалами и сильным волнением на море. Хотя многие из экипажа настрадались от морской болезни, эти шторма оказались настоящим благословением, так как рушащимися сверху каскадами воды удалось наполнить все имевшиеся емкости. Теперь главной заботой мореплавателей стала еда. Для ее экономии каждому выделялось по две горсти вареного риса в день. Табак кончился у всех; не желая лишаться привычного курева, некоторые пускали на самокрутки сушеные чайные листья и молотый кофе.

Дикое побережье Новой Гвинеи обрадованные спутники узрели 17 апреля, но из-за вынужденного частого лавирования и мотавших люггер по всему морю штормов, у Харгрейва отсутствовало даже самое туманное представление о том, где же они находятся. Однако он рассудил, что идя вдоль побережья на юг, в конечном итоге можно будет добраться до Мерауке.

На второе утро плавания вдоль побережья к их борту вплотную подошли шесть каноэ со свирепыми на вид дикарями. Вооружение этих голых туземцев состояло из копий и сумпитанов{86} . Они не говорили ни слова, но мрачно гребли, держась вровень с люггером и явно анализируя свои шансы захватить его. Прошло около пятнадцати напряженных минут, в ходе которых обе стороны молча глядели друг на друга. К счастью, у нескольких солдат еще оставались при себе винтовки, и они продемонстрировали их. В конце концов, устав от этой игры, кто-то выстрелил пару раз перед носом головного каноэ, и туземцы, в которых позже опознали местных охотников за головами, резко свернули прочь. Это появление местных жителей мгновенно покончило с любыми всякими мыслями пристать в какой-нибудь туземной деревне для приобретения еды.

Идущий близ берега без всякой возможности определить глубину, люггер иной раз садился на мель. Всякий раз как это случалось, почти все выпрыгивали за борт и сталкивали суденышко с отмели. Однажды ночью они сели на мель примерно [259] в 23:00, и прежде чем люггер удалось столкнуть на волю, пошел отлив, делая дальнейшие усилия тщетными. Когда занялся рассвет, лодка оказалась на суше более чем в 1000 ярдах от берега.

Когда же начался прилив, суденышко внезапно окружили стаи мелкой рыбешки, за которой последовали рыбы-мечи в 3–4 фута длиной. Один туземец из команды люггера нырнул за ними с ножом, вытащив восемь рыб-мечей и полную рубашку рыбы помельче. Хотя другие пробовали сделать то же самое, никому из них не удалось поймать ни одной рыбки. В тот день и следующий все мореплаватели пировали, поедая дары глубин.

С приливом люггер наконец-то освободился из плена и 22 апреля вошел в пролив Марианны, который тянулся свыше 100 миль вдоль юго-западного побережья Голландской Новой Гвинеи. При нормальных условиях пересечение пролива могло занять день, от силы два — но только не на этот раз. Вскоре после того, как лодка вошла в пролив, ветер спал до еле заметного дуновения и суденышко оказалось дрейфующим по гладкому как стекло морю. И что еще хуже, сильное течение гнало люггер обратно на север. Для предотвращения этого лодку поставили на якорь — ждать попутного ветра.

Ветра все не появлялось, но когда течение переменилось, якорь выбрали, позволив люггеру дрейфовать на юг. Пять мучительных дней экипаж лодки пережидал штиль, причем последние два — без еды и воды. Тем не менее, влекомые попутными течениями и бросая якорь, когда те становились неблагоприятными, беглецы в конце концов сумели провести свой люггер через пролив, где и поймали свежий бриз.

Обгоревшие на солнце, голодные и впавшие в отчаяние от сознания, что продолжать путь при таких условиях просто невозможно, беглецы причалили люггер к песчаному берегу близ первой же увиденной ими туземной деревни. Кто бы там ее ни населял, охотники за головами или какое-то иное племя, экипаж твердо решил добыть здесь еды и воды, даже если это означало вступить в кровавый бой. Не успели они высадиться, как из деревни к ним набежала толпа практически голых туземцев. Те, у кого остались винтовки, держали их наготове, но [260] ко всеобщему несказанному облегчению, туземцы оказались дружелюбными. Они принесли спутникам массу пресной воды и продали им обильный запас свежих фруктов и риса. Вдобавок один туземец, одетый в наимоднейший племенной наряд — большой гульфик, прикрывающий его мужское достоинство, — согласился провести беглецов через коварные мели, преграждающие путь к Мерауке.

Через два дня, 29 апреля 1942 года, люггер вошел в порт Мерауке. Было трудно представить себе более экзотическую толпу бородатых оборванцев, нежели та, которую в этот момент представляли из себя путешественники, бурно выражавшие восторг по поводу своего спасения. Сердца их переполнились еще большей радостью, когда здешний голландский офицер-наблюдатель сообщил им, что поддерживает радиосвязь с частями союзников на острове Терсди — у северо-восточной оконечности северной Австралии, всего в 140 милях отсюда. Не теряя времени, он передал сообщение с просьбой о присылке транспорта. Харгрейв также отправил сообщение, адресованное командованию 10-го патрульного авиакрыла, на которое никакого ответа не пришло.

Катер «Ран Палома» забрал крепкий маленький отряд уцелевших 5 мая 1942 года, и через два дня высадил их на берегу острова Терсди. 9 мая Харгрейв и Нельсон отправились на лодке к близлежащему острову Горн, откуда самолет королевских австралийских ВВС вылетел с ними в Таунсвилл, расположенный в 500 милях к югу, на северо-восточном побережье Австралии.

В расположенной там штаб-квартире армии США им порекомендовали явиться в штаб-квартиру американских ВМС в Мельбурне, в 1200 милях дальше на юг. Хотя летчикам и пообещали воздушный транспорт, никто не мог сказать, когда же он прибудет. Харгрейв с Нельсоном ждали два удручающих дня и в конце концов решили попросить подбросить их на четырехмоторном бомбардировщике до Брисбена, где транспорт до Мельбурна наличествовал.

Это решение чуть не погубило их. На полпути до Брисбена, во время полета над гористой местностью, у бомбардировщика [261] отказал двигатель. Это не могло служить причиной для тревоги, так как самолет неплохо летел и на трех. Но через десять минут произошла поломка второго двигателя. Все находящиеся на борту сразу же надели свои парашюты и нервно ожидали команды прыгать. После того, что им выпало пережить, Харгрейву с Нельсоном было бы крайне обидно по горькой иронии судьбы найти свой конец в горных дебрях Австралии. Для облегчения веса самолета экипаж был вынужден слить горючее, и машина сохранила высоту до тех пор, пока не совершила вынужденную посадку в Рокингеме, в 250 милях от Брисбена.

Последовали два дня нервного ожидания, когда перспективы продолжить путь каким-нибудь военным рейсом выглядели далеко не радужными. Охваченный нетерпением и желая поскорее отправиться в путь, Харгрейв взял дело в собственные руки. У него совсем не было денег, но он уговорил представительство некой коммерческой авиалинии в Рокингеме предоставить им два места на рейс до Брисбена в обмен на письменную гарантию.

В Брисбене летчики узнали, что там совсем недавно обосновалась штаб-квартира одного из подразделений американского флота — 42-й оперативной группы. Летчики сейчас же явились доложить о своем прибытии. Рядовые и офицеры, которых они никогда раньше не видели, приветствовали их как героев, заставив обоих почувствовать себя внезапно отыскавшимися давно пропавшими родственниками. На следующий день, одетые в новенькие мундиры и с деньгами в карманах, Харгрейв и Нельсон, счастливые, как сытые младенцы, уже ехали на поезде в Мельбурн.

Через девяносто пять дней после своего вылета из бухты Саумлаки в тот катастрофический рейд, оставив позади несколько тысяч миль тяжелого пути, Харгрейв и Нельсон 22 мая 1942 года явились в штаб-квартиру ВМС США в Мельбурне, доложить о возвращении с задания. После полного медицинского обследования и нескольких дней весьма необходимого отдыха Харгрейв принялся писать официальный отчет о своих невероятных приключениях. Он начинался скупым деловым [262] языком: «5 февраля 1942 года, согласно предписанию командующего 10-м патрульным крылом, мы вылетели на рутинное патрулирование».

18. Пройдя огонь и воду

В первые часы 19 февраля 1942 года, еще по темноте, самая мощная ударная группа японского императорского флота, какая формировалась со времен Перл-Харбора, незамеченной кралась по Тиморскому морю. Перед ней стояла цель: уничтожить все военные объекты в районе Дарвина, единственной воздушной и морской базы союзников в северной Австралии.

Армада под командованием вице-адмирала Нобутакэ Кондо, состояла из двух линкоров, четырех авианосцев, трех тяжелых крейсеров и многочисленных эсминцев{87} . Через час после рассвета с палуб авианосцев с ревом поднялись 188 истребителей и пикирующих бомбардировщиков. Они направились на юг, к Дарвину. Почти по пятам за ними следовали 54 бомбардировщика наземного базирования, тайно развернутые на недавно захваченных аэродромах, находящихся в пределах ударной дистанции от этой стратегически важной цели.

Тем же самым утром, в 08ЮО, одинокий американский гидросамолет PBY промчался по спокойным водам дарвинского порта, грациозно поднялся в воздух и полетел в северном направлении. Для пилота лейтенанта Томаса Мурера и семи членов его экипажа этот полет должен был стать рутинной разведкой в районе Амбона на острове Амбоина, примерно в 600 милях к северу. Поблизости от бывшей базы ABDA в Амбоне [263] они могли столкнуться с японскими истребителями, но не было никаких оснований считать, что первые часы полета над Тиморским морем будут проходить как-то иначе, нежели мирно и спокойно. Летчики и не подозревали, что взяли курс на столкновение с катастрофой.

Вторым пилотом самолета был мичман У. Мосли, третьим пилотом — помощник главного авиамеханика Дж. Дж. Рузак. Остальной экипаж составляли следующие летчики: помощник авиамеханика второго класса А. П. Фэрчайлд, радист первого класса Р. Томас, помощник авиамеханика второго класса Дж. Шулер, радист третьего класса Ф. Э. Фоллмер и артиллерист-наблюдатель второго класса Т. Р. Ле Барон. Этот экипаж неоднократно летал вместе, он состоял из умелых и закаленных в боях летчиков, не раз доказывавших свою смелость{88} .

В 09:00 примерно в 140 милях к северу от Дарвина, было замечено торговое судно, о котором ранее ничего не сообщалось. Летевший на высоте в 2000 футов{89} Мурер немедленно снизился и пошел, держась в 600 футах над водой — с целью поточнее установить принадлежность незнакомого корабля. Во время этого подхода все на борту PBY с тревогой присматривались к незнакомцу, стремясь определить, вооружен корабль или нет. Если бы тот оказался вражеским рейдером, то замаскированные зенитки могли в любой момент открыть огонь.

А вот о возможности нападения на них с воздуха никто из летчиков и помыслить не мог. До корабля оставалось еще несколько миль, когда ровный гул двигателей самолета внезапно заглушил чудовищный шум, звучавший так, словно по жестяной крыше барабанили гигантские градины. Но это были не градины, а дырявящие металлическую шкуру самолета смертельные разрывные пули. По внутренней связи из хвостового [264] отсека поступил взволнованный доклад: «Девять «Зеро» атакуют, заходя со стороны солнца».

Левый двигатель сразу же был уничтожен. В крыльях и по всему фюзеляжу, словно по волшебству, появились зияющие дыры. Хлещущий из пробитых баков бензин вспыхнул ярким пламенем, охватившим левый борт самолета — от заднего края крыла и до хвоста. Неважно слушающийся штурвала гидросамолет начало заворачивать в сторону подбитого двигателя. Мурер инстинктивно выключил подачу топлива к обоим моторам и изо всех сил бился с внезапно потяжелевшим управлением, стремясь вытянуть смертельно раненный PBY на ровную глиссаду. Время истекало, баки с бензином могли взорваться в любой момент. Чтобы спасти жизни экипажа, самолет требовалось быстро посадить, и каждая секунда была дорога.

Мурер взглянул на второго пилота и заметил, что Мосли пытается остановить кровь, обильно текущую у него из раны в левом виске. Он хотел помочь напарнику, но не мог. Командир слышал очереди крупнокалиберных пулеметов с правого и левого бортов, когда Ле Барон и Фэрчайлд пытались отбиться от наседающих истребителей.

Развернуться носом к ветру оказалось невозможно. Большая часть ткани на элеронах превратилась в лохмотья или сгорела. Самое большее, что мог сделать Мурер, это продолжать плавно снижаться и выровнять самолет для посадки по ветру — которая даже при самых благоприятных условиях была крайне опасной.

В 50 футах над водой Мурер крикнул Мосли опустить крыльевые поплавки. По-прежнему истекая кровью, Мосли протянул руку и щелкнул рычажком. Ничего не произошло — механика была разбита пулями. Теперь посадка становилась еще более рискованной, так как без опоры на поплавки конец одного из крыльев мог запросто зарыться в волну. А если самолет перевернется через крыло, все они погибнут.

Пули продолжали щелкать по самолету. Звук этот просто оглушал. Мурер рискнул быстро оглянуться через плечо. Разрывные пули, с виду похожие на огненные шарики, метались по радионавигационному отсеку. В это мгновение Мурер почувствовал [265] острое жжение в левом бедре. В него попали, и он ощущал, как штанина намокала теплой кровью. Но это беспокоило пилота меньше всего. Их отделяло от посадки всего несколько секунд, а неуютная проблема контакта с морем при снижении по ветру так и оставалась нерешенной.

Правый двигатель снова пришлось включить, и в то время как Мосли осторожно манипулировал дросселем, помогая стабилизировать неуклюжий самолет, Мурер напрягал все силы, работая с тем, что еще осталось от управления. На скорости в 125 узлов PBY с огромной силой врезался в воду и подскочил высоко в воздух. Двое пилотов отчаянно старались удержать крылья в горизонтальном положении, когда самолет еще дважды шлепнулся о поверхность моря, прежде чем намертво опуститься на воду.

Каким-то чудом он при этом не рассыпался, но поздравлять себя со спасением сейчас не приходилось. PBY пылал и тонул. Все летчики быстро приготовились покинуть воздушный корабль, но сильно встревожились, обнаружив за бортом растекшийся по поверхности моря горящий бензин. Словно у них и без того недоставало неприятностей, японские истребители продолжали поливать летающую лодку из пулеметов. А потом они внезапно улетели — очевидно, чтобы воссоединиться с товарищами, летящими бомбить Дарвин. Мурер заметил, куда они скрылись, и ощутил сильную горечь оттого, что не мог поднять по тревоге союзные силы в Дарвине. Рацию у него разнесло еще в самом начале атаки.

Так как огонь быстро пожирал хвостовую часть самолета, ждать взрыва оставалось недолго. Летчики поторопились спустить на воду надувной резиновый спасательный плот. Рузак, Томас, Шулер, Фэрчайлд и Фоллмер выволокли его из центрального отсека и выгрузили за борт. И тут они в смятении обнаружили, что плот порядком продырявлен пулями. Совершенно не думая о собственной безопасности, летчики вернулись в пышущий жаром корпус самолета и вынесли второй плот. К счастью, тот оказался цел и надулся без труда.

Озера горящего бензина окружали самолет со всех сторон кроме носа, где летчики и выбрались за борт. Очутившись на [266] воде, они сгрудились на маленьком плоту и налегли на весла, стремясь отплыть как можно дальше от ревущего адского пламени, в которое превратился их самолет. Едва они отошли на 100 ярдов, как страшный взрыв изрыгнул в небо сноп желтого пламени и маслянисто-черного дыма. Мгновение спустя PBY исчез, оставив после себя море горящего бензина.

К счастью, никаких серьезных потерь экипаж не понес. Мурер получил легкую поверхностную рану в левое бедро, Мосли и Томасу пули оцарапали голову, вдобавок последний то ли сломал, то ли сильно растянул правую голень. Фоллмер получил болезненную рану в правое колено. Летные комбинезоны и майки пришлось порвать на самодельные бинты. Позаботившись о ранениях, летчики тщательно проанализировали ситуацию.

Давешнее судно все еще виднелось на горизонте, хотя и на существенном расстоянии от них, и уходило прочь на всех парах. Мурер решил, что наилучшим шансом на спасение для них будет плыть на юг в надежде высадиться на берегу малонаселенного острова Мелвилл, а там добраться сушей до Форт-Дандаса. Положение было критическим, так как у них не имелось ни крошки еды, и что хуже всего — ни капли воды.

После того как летчики погребли тридцать минут, они заметили, что судно на горизонте изменило курс и направляется к ним. Не уверенные насчет его национальной принадлежности, но не имевшие возможности скрыться, летчики прекратили грести и с тревогой ждали. Когда маленькое судно приблизилось, воодушевившиеся американцы увидели, что на мачте у него развевается американский флаг. Им помогли подняться на борт, где летчиков приветствовал капитан судна — который, как и весь его экипаж, был филиппинцем. Раненым оказали медицинскую помощь, всем выдали сухую одежду, еду и холодное пиво.

Из разговора с капитаном Том Мурер узнал, что судно называется «Флоренс Д» и зафрахтовано флотом США для транспортировки боеприпасов и иного снаряжения из Австралии в осаженную крепость Коррехидор — практически самоубийственное задание, поскольку для этого надо было идти по [267] водам, полностью контролируемым японцами. Хотя вчера кораблик безуспешно атаковало несколько японских бомбардировщиков, доблестный капитан решил продолжать следовать, как ему было указано. А Мурера с его экипажем он обещал высадить в ближайшем порту — в Сурабае на Яве.

Такое плавание выглядело не особенно привлекательным, но представлялось куда лучшей участью, чем болтаться в пустынном море, теснясь на маленьком резиновом плоту без еды и воды.

Спасшиеся пробыли на борту «Флоренс Л» около часа, когда их подняли на ноги дикие крики и звон судового колокола Выбежав на палубу, они столкнулись с моряками-филиппинцами, взволнованно показывавшими на небо. Там в вышине летчики насчитали шестьдесят японских палубных самолетов, летевших в северном направлении. К счастью, они пролетели мимо и скрылись за горизонтом. А через несколько минут был принят сигнал «SOS», передаваемый пароходом «Дон Исидор». С парохода сообщали, что подвергаются непрерывным воздушным атакам, судно горит, а на борту есть убитые и раненые. Капитан «Флоренс Д» сразу же изменил курс и двинулся на помощь «Дону Исидору», который находился в 30 милях к северу.

Не успел корабль лечь на новый курс, как снова прозвучал рвущий нервы сигнал тревоги. Матросы увидели заходящий ним с кормы небольшой самолет. В нем опознали двухпоплавковый одномоторный гидросамолет того типа, который имели на борту для разведки японские линейные корабли. Это был дурной знак, и означал он только одно — где-то за горизонтом действовали вражеские надводные корабли. Как только самолетик доложит об их местонахождении, они, по всей вероятности, подвергнутся нападению.

Несмотря на эту опасность, капитан безоружной «Флоренс Д» не бежал, поджав хвост, а повторил прежнее предложение оказать всю возможную помощь пораженному «Дону Исидору». Безоружная «Флоренс Д» не могла противодействовать никакому нападению, и при максимальной скорости всего в 10 узлов не могла действенно маневрировать, уклоняясь [268] от атак бомбардировщиков. Поэтому на судне решили — всякий раз, когда оно подвергнется воздушной атаке, немедленно бросать якорь, а всему экипажу укрываться под стальной главной палубой.

Когда стало очевидным, что гидросамолет намерен напасть, моряки быстро бросили якорь и укрылись, как и было условлено. Неустрашимый японский пилот подлетел к кораблю и на очень низкой высоте сбросил две 100-фунтовые бомбы, которые безвредно взорвались с недолетом в несколько сотен футов. Затем, словно срывая злость за промах, он несколько раз обстрелял «Флоренс Д» с предельной дистанции из мелкокалиберного пулемета, не причинив никаких повреждений. А потом самолет улетел на запад и больше его не видели.

Примерно через полтора часа впередсмотрящие доложили о замеченном прямо по курсу корабле, которым и оказался «Дон Исидор». Суда обменялись опознавательными сигналами, но пострадавший не нуждался в помощи и вместе со всеми убитыми и ранеными, не замедляя хода, проследовал дальше на юг. Тут капитан «Флоренс Д» все-таки решил, что чрезмерное количество японских кораблей и самолетов в данном районе его не устаивает, и сменил курс на Дарвин. Это весьма обрадовало Мурера и его товарищей, но ненадолго.

Через тридцать минут наблюдатели снова забили тревогу, заметив направляющихся к отдаленному «Дону Исидору» 27 палубных пикирующих бомбардировщиков. Мурер стоял на мостике, глядя в бинокль, когда услышал прямо над головой чересчур знакомый вой идущего в атаку пикировщика. Не пытаясь отыскать взглядом самолет, он бросился к защищенной части корабля. Но добежать Мурер не успел. Громовой взрыв на носу швырнул его на палубу. И сразу вслед за первоначальным взрывом раздались вторичные взрывы в переднем грузовом трюме, где сдетонировали предназначенные для Коррехидора четырехдюймовые снаряды и крупнокалиберные патроны.

Весь в синяках, но в целом не пострадав, Том Мурер добрался до защищенного места под палубой как раз в тот момент, когда посередине судна рванула вторая 500-фунтовая бомба, погрузив в полнейшую темноту все внутренние помещения [269] корабля. Вслепую нащупывая путь к корме среди раненых моряков, Мурер искал свой экипаж. Тем, кого ему удалось найти, он приказал прыгать за борт, так как кораблю пришел конец.

Когда Мурер прыгнул в воду, «Флоренс Д» осела на нос, так что винт показался над волнами. Сопровождаемый почти всем своим экипажем, Мурер как можно быстрее поплыл прочь от корабля, который все еще подвергался атакам. Летчики удалились от него на несколько сотен ярдов, когда две не попавшие в корабль 500-фунтовые бомбы упали поблизости от них. В воздух взмыли громадные столбы воды и каскадом обрушились на спасавшихся. Гидравлический удар вызвали мучительную боль в тестикулах, животе, спине и груди. Том Мурер и несколько других захаркали кровью. А пока они барахтались в воде, японские бомбардировщики продолжали долбить «Флоренс Д». Всего на нее сбросили целых девять 500-фунтовых бомб, четыре из которых легли прямыми попаданиями, а пять взорвались поблизости.

Израсходовав бомбы, пикирующие бомбардировщики улетели на север. И тогда Мурер, цепляясь за кусок дерева, принялся кружить по воде, разыскивая среди уцелевших свой экипаж. Собрал он всех кроме Шулера, который, как с печалью установили, погиб при разрыве бомбы в воде близ места, где его видели в последний раз.

Ближайшей сушей был остров Бэтхерст в 60 милях к востоку от точки гибели «Флоренс Д». Без всяких спасательных жилетов маленький отряд американцев поплыл к нему, твердо решив помочь друг другу пережить долгое плавание по кишащему акулами морю. Проплыли они совсем немного, когда к своей огромной радости обнаружили, что экипаж «Флоренс Д» сумел спустить две спасательные шлюпки и направлялся к ним.

Как только Мурер и его товарищи оказались в шлюпках, лейтенант обнаружил, что капитан «Флоренс Д» тяжело ранен и совершенно беспомощен. Мурер сразу же взял на себя командование этой шлюпкой и назначил Мосли командовать другой. Весь район гибели корабля тщательно обследовали [270] в поисках уцелевших, по завершении поисков в шлюпке Мурера набралось двадцать три спасшихся, а в шлюпке Мосли — семнадцать. Хотя многие были ранены, пропали только Шулер и трое из команды судна.

Заставить филиппинцев правильно грести оказалось исключительно трудным делом. Большинство матросов не понимало по-английски, а после двух дней изматывающих воздушных атак нервы у них вконец истрепались. Как раз когда спасательные шлюпки покидали район гибели судна, японские самолеты, атаковавшие «Дона Исидора», проносились над самыми головами у спасшихся, поливая из пулеметов горящий остов «Флоренс Д». Большинство моряков-туземцев в панике попрыгали за борт. Хотя вражеские пилоты не обращали внимания на спасательные шлюпки, филиппинцев лишь с большим трудом удалось убедить вернуться в них.

Учитывая все обстоятельства, Мурер решил, что им следует как можно быстрее добраться до берега. Он лег курсом к ближайшей суше, ненаселенному побережью острова Бэтхерст. А уж там они будут вольны отдохнуть и спланировать свои следующие шаги.

Обследование раненых показало, что десять филиппинцев пострадали от сильных ожогов или ран и еще пятеро ранены легко. Томас еще больше повредил свою растянутую голень, когда выпрыгнул с тонущего корабля. Он мучился от сильной боли, и у него начался жар.

С припасами в шлюпках обстояло плохо. Небольшой запас воды в них имелся, но ее быстро выпили филиппинцы, над которыми у Мурера не было никакой власти. Силу он применить не мог, поскольку потерял свой пистолет при крушении самолета. Какие-либо медикаменты и одеяла в шлюпке отсутствовали, но им повезло с наличием большого количества сгущенного молока и галет.

Спасшиеся гребли миль десять, когда заметили самолет, приближающийся к «Флоренс Д» с юга. Описав над тонущим судном несколько кругов, он направился к шлюпкам. Филиппинцы снова ударились в панику, но на сей раз самые спокойные среди них сумели удержать остальных от прыганья за [271] борт. К огромному облегчению спасшихся, этим самолетом оказался Локхид «Хадсон» Австралийских королевских ВВС. Самолет несколько минут кружил над шлюпками на небольшой высоте, безуспешно пытаясь связаться с находящимися в них при помощи световых сигналов. Когда самолет улетел, спасшиеся облегченно решили, что теперь их местоположение известно и, вероятно, будут сделаны попытки выручить их.

После полудня поднялся легкий ветер, и шлюпки неплохо продвинулись вперед благодаря имевшимся в обеих маленьким парусам. Как раз перед наступлением ночи прямо по курсу заметили сушу; по всем расчетам выходило, что это западное побережье острова Бэтхерст. Хотя ветер внезапно спал, все моряки, воодушевленные увиденным, с новыми силами взялись за весла, и к полуночи приблизились к береговой черте. Благодаря приливу и невысоким волнам шлюпки с легкостью пристали к берегу.

Быстрый поиск по всему острову не выявил никаких признаков жилья или воды. Раненых расположили со всеми возможными удобствами на пляже, использовав паруса в качестве защиты от ветра Уснуть было невозможно, так как одежда у всех промокла от вытаскивания шлюпок на берег. Было холодно, а одеял, как уже было сказано выше, не имелось. Оставшиеся до рассвета несколько часов казались бесконечно долгими.

В течение бессонной ночи Мурер с Мосли обсудили положение. Единственной их едой было сгущенное молоко, которое уже практически иссякло. А остров Бэтхерст, как они знали, представлял собой бесплодную пустошь, и там будет трудно найти пригодную для питья воду. Раненые и обгоревшие отчаянно нуждались в медицинской помощи, без которой многим из них грозила скорая смерть. Прежде чем их отыщут дружественные вооруженные силы может пройти много дней или даже недель, и к тому времени все спасенные могут умереть. Единственная надежда выжить — это добраться до небольшой миссии, расположенной на южной оконечности острова, где они могут найти помощь или даже отправить сообщение в Дарвин с просьбой прийти на выручку. [272]

По расчетам Мурера, расстояние по суше до миссии составляло около 40 миль. При удаче они могли дойти туда меньше чем за два дня. Поход этот будет изнурительным, но Мурер с Мосли предпочли выбрать этот марш, чем рискнуть более опасным плаванием на парусной шлюпке по мелководью, без карт и во власти капризных ветров. Кроме того, после пережитого ими за предыдущий день они как-то не испытывали большою желания снова оказаться в открытом море, беспомощными перед атаками вражеских самолетов и боевых кораблей.

На рассвете Мурер изложил свой план капитану «Флоренс Д», предлагая ему и всем другим раненым остаться поблизости от шлюпок, пока не прибудет помощь. На это капитан согласился. Томас и пятеро моряков-филиппинцев тоже не могли идти, поэтому Рузак и Ле Барон вызвались остаться и позаботиться о них.

20 февраля 1942 года, когда достаточно рассвело и стало видно, куда надо идти, Мурер, Мосли, Фоллмер и Фэрчайлд с двумя банками сгущенного молока на каждого двинулись вдоль берега на юг. Тем, кто остался, отдали последние сухари и достаточно молока на семь дней. Моряки-филиппинцы, над которыми ни у кого не было никакой власти, загрузились сгущенным молоком и направились к миссии независимо от летчиков. Мурер не смог переубедить их — особенно после того, когда по какой-то необъяснимой причине их капитан внезапно передумал и тоже заковылял по берегу. Здоровые филиппинцы прибавили шагу и вскоре оставили американцев далеко позади, в то время как жалкие раненые тащились, как черепахи.

Мурер и трое его спутников шли босиком, ботинки они сбросили вскоре после того, как покинули самолет. Идти по влажному мягкому песку сначала было легко, но дальше им пришлось сделать крюк вглубь острова, обходя мангровые болота и крутые утесы. Вот тут неровные камни и жесткий подлесок оставляли на босых ногах сплошные порезы и синяки. Вода у путешественников отсутствовала, а тропическая жара становилась все более мучительной. Сгущенное молоко плохо утоляло жажду, так как оно нагрелось и во время питья создавалось [273] ощущение, будто языки обложены ватой. Поутру они прошли мимо ручейка с солоноватой водой, но летчики не решились ее пить, боясь заразиться. Теперь же, по прошествии некоторого времени, они бы душу отдали за возможность найти еще один такой ручей.

Примерно в два часа дня, продравшись через почти непроходимую местность, четверо летчиков устало повалились на землю в тени большого дерева. Теперь уже стало очевидным, что они не могут идти дальше до миссии, особенно без воды. Мурер принял никем не оспариваемое решение вернуться тем же путем, каким они пришли сюда, и все-таки попытаться добраться до миссии на шлюпке. Никаких следов опередивших их филиппинцев не наблюдалось, а позвать их обратно не было никакой возможности. Американцы сильно сомневались, что филиппинцы могли добраться до миссии, но если все же добрались — тем лучше для них.

Уже почти стемнело, когда Мурер с товарищами наконец-то добрались до пройденного ими ранее ручья с солоноватой водой. Здесь они нашли капитана «Флоренс Д» и большинство попытавшихся идти раненых. Те пребывали в жалком состоянии, и идти дальше из них не мог никто. Две группы не особо обменивались приветствиями, так как истомленные жаждой американцы тут же плюхнулись на берег ручья и насосались воды до отвала, решив, что лучше уж рискнуть заболеть, чем умереть от жажды. Этой ночью они были физически не способны пройти оставшиеся до шлюпок мили, и поэтому Мурер с товарищами просто растянулись на земле и уснули.

На следующее утро, убедившись, что никто из раненых филиппинцев сопровождать их не может, Мурер с товарищами ушли. С одеревеневшими мускулами, ноющими после вчерашнего 25-мильного перехода, они прошли оставшиеся мили, не обращая внимания на волдыри и порезы на распухших ногах.

Раненые в импровизированном лагере сильно страдали из-за отсутствия воды и медицинской помощи, и помочь им не было никакой возможности. У них всех оставалось лишь одно средство — как можно быстрее выйти в море на одной из шлюпок и попытаться добраться до миссии. А это значило [274] проплыть 140 миль в открытой шлюпке, без воды и еды, и без всяких карт, способных указать им путь вдоль побережья, усеянного коварными подводными скалами и мелями. Да к тому же приходилось еще беспокоиться из-за японцев. Шансы, что кому-либо из них удастся пережить подобное плавание, выглядели крайне мизерными — но дальнейшее ожидание в этой безводной местности могло означать лишь верную смерть.

С порожденной отчаянием быстротой они приготовили одну из парусных шлюпок и уже собирались разместить на борту раненых, когда услыхали гул самолетных моторов. С юга к спасенным приближался двухмоторный береговой самолет. Опасаясь, что это враг, все попрятались под лодками и молились, чтобы самолет оказался свой. Летя низко над берегом, самолет прошел прямо у них над головами. К огромной радости спасенных это оказался бомбардировщик «Хадсон» из Королевских австралийских ВВС. Все, кто мог, тут же вскочили на ноги и выбежали на открытое место, крича и буйно размахивая руками.

Самолет пролетел вдоль берега еще несколько сотен ярдов, а затем резко сделал вираж и вернулся, сделав «горку» у них над головами.

Не теряя времени Мурер схватил палку плавника и написал на мокром песке сообщение, говорившее, кто они такие и что им срочно нужны вода, медикаменты и еда. Пилот-австралиец сделал над маленьким отрядом несколько кругов, затем помахал крыльями, давая понять, что сообщение принял, и улетел на юг.

Весь тот жаркий вечер спасенные ждали, надеясь, что подмога прибудет достаточно скоро, так как у них не осталось ни капли воды. Когда солнце уже почти закатилось, шум моторов объявил о приближении еще одного бомбардировщика «Хадсон», который один раз пролетел над маленькой группой, вроде бы не заметив ее. На втором заходе в небе распустились белыми цветами три парашюта, несущие на землю настоятельно необходимые припасы. К одному из парашютов была прикреплена записка, гласившая, что корабль заберет спасшихся на следующее утро. [275]

С наступлением темноты было невозможно попытаться отыскать капитана и других раненых филиппинцев, оставшихся у ручья с солоноватой водой примерно в 7 милях отсюда. Согласись они с предложением Мурера и останься у шлюпок, то оказались бы в лучшем физическом состоянии и смогли бы разделить с летчиками столь настоятельно необходимые им еду, медикаменты и воду.

На следующее утро вскоре после восхода солнца летчики увидели, как с севера приближается небольшой корабль. Спасательное судно ожидали с юга и поэтому все оставались в укрытии, пока в кораблике не опознали австралийский морской охотник. С него спустили шлюпку; подняв парус, она легко добралась до берега. Командовал высадившимися младший лейтенант, он назвал свой корабль — HMAS «Уоррнамбул» под командованием лейтенанта Э. Дж. Баррона из резерва австралийского Королевского флота. Младший лейтенант заявил, что инструкции предписывали ему без задержек отвезти спасенных на корабль.

Мурер рассказал о капитане «Флоренс Д» и оставшихся вместе с ним раненых, также как и о других матросах, местонахождения которых никто не знал. Ввиду полученных им приказов младший лейтенант настаивал, чтобы летчики вернулись на корабль и обсудили этот вопрос с его командиром. Спасенные сложили оставшиеся припасы возле одной из спасательных шлюпок на случай, если кто-то из матросов-филиппинцев все же вернется, а затем Мурер и шесть членов его экипажа и пятеро раненых с «Флоренс Д» поднялись на борт шлюпки.

На полпути к «Уоррнамбулу», когда спасенные уже поздравляли себя с удачей, все увидели летевший в их сторону японский четырехмоторный гидросамолет. Шлюпка быстро развернулась и направилась к берегу, опасаясь, как бы низколетящий самолет не расстрелял и потопил их.

«Уоррнамбул», вся противовоздушная оборона которого состояла из мелкокалиберных пулеметов, никак не мог отогнать атакующего, хотя большой самолет сделал над кораблем несколько кругов на очень маленькой высоте. Находящиеся [276] на борту шлюпки с отчаяньем наблюдали за тем, как морской охотник маневрировал, стремясь увернуться от атак. После нескольких неудачных попыток японский пилот, сочтя, что корабль у него в прицеле, сбросил две бомбы. Обе взорвались рядом с «охотником». «Уоррнамбул» начал ставить дымовую завесу, тогда как японский пилот, не остановленный этим, приготовился к новому заходу. Сидевшие в шлюпке увидели, как упали еще две бомбы, но из-за густой дымовой завесы не могли определить, к чему это привело.

Японский самолет, явно израсходовавший все бомбы, внезапно улетел на север. Сидевшие в шлюпке ждали, и время их ожидания казалось нескончаемым. Внезапно они увидели, как нос «Уоррнамбула» рассек дым, и «охотник» на высокой скорости направился к ним.

В скором времени шлюпку подняли на борт. Пока раненых уносили в лазарет, Том Мурер отправился на мостик встретиться с командиром корабля и уведомить его, что где-то на берегу все еще оставались моряки из экипажа «Флоренс Д». Лейтенант Баррон заявил, что время не позволяет ему отправить на берег поисковую партию, и он немедля отправляется обратно в Дарвин. Однако командир катера заверил Мурера, что на следующий день сюда вернется другое судно и отыщет уцелевших. [277]

В 13:00 23 февраля 1942 года «Уоррнамбул» вошел в порт Дарвина, четыре дня назад опустошенный воздушным налетом японцев. Здесь было потоплено девять кораблей, в том числе эсминец «Пири» и 12 568-тонный американский армейский транспорт «Мейгс», еще одиннадцать судов оказались серьезно повреждены. Лишь горстка самолетов союзников уцелела после нападения на аэродром, ангары и ремонтные мастерские которого бомбы просто разнесли в мелкое крошево. А три гидросамолета PBY из эскадрильи Мурера, единственные имевшиеся в данном районе, потопили на якорях. Были уничтожены причалы и тонны военных грузов, предназначенных для войск в Голландской Ост-Индии; а от города Дарвин мало что осталось, кроме развалин.

Окинув взглядом эту бойню, Том Мурер высказался с солдатской прямотой: «Черт, да нам повезло, что мы не были здесь во время нападения. Нас могли бы убить».

Лейтенант Мурер завершил свою выдающуюся карьеру в ВМФ в качестве адмирала Томаса Мурера, председателя Объединенного комитета начальников штабов.{90}

19. Тяжелый крейсер «Хьюстон»

За первые три месяца войны японцы столько раз записывали в число своих побед потопление тяжелого крейсера «Хьюстон» (СА-30), флагмана Азиатского флота Соединенных Штатов, что тот получил кличку «Призрачный всадник яванского побережья». Несколько раз крейсер оказывался опасно близко к исполнению этих хвастливых утверждений, [278] но его везение вконец иссякло лишь ночью 28 февраля 1942 года, когда «Хьюстон» пропал у северо-западного побережья Явы со всем своим экипажем. Тайна, окружавшая судьбу крейсера, сохранялась до самого конца войны, когда в японских лагерях для военнопленных, разбросанных от Голландской Ост-Индии, Малайского полуострова, джунглей Бирмы и Таиланда и на север вплоть до Японских островов, были обнаружены группы едва живых спасшихся моряков.

Из 1087 матросов и офицеров «Хьюстона» 721 пошел на дно вместе с кораблем. 366 спаслись — но только для того, чтобы попасть в плен. Из них 76 человек умерло в плену, но 290 каким-то образом сумели пережить тяжкие испытания в виде грязи, голода и жестокостей, обрушившихся на них за три с половиной года японского плена.

Случившееся той ночью с «Хьюстоном» — многолетний постоянный кошмар, все произошедшее на его борту помнится мне так живо, словно это произошло только вчера. Почти на закате того рокового вечера 28 февраля 1942 года «Хьюстон» вместе с австралийским легким крейсером «Перт» вышел из Таджунгприока, порта Батавии на острове Ява, направляясь к Зондскому проливу. Я стоял в одиночестве на юте «Хьюстона», глядя на мирную зелень яванского побережья, когда оно медленно уплывало вдаль за кормой. Я часто находил утешение, глядя на его красоту, но на этот раз оно казалось лишь массой кокосовых и банановых пальм, потерявших всякое значение. Как и весь остальной экипаж «Хьюстона», я был физически и психически измотан после четырех дней нескончаемых бомбардировок и боев, и меня глубоко занимал вопрос, грызший всех на борту — прорвемся ли мы через Зондский пролив?

Ранее командир «Хьюстона» Рукс и командир «Перта» Уоллер наведались в пункт связи английского флота в Батавии, где связались по телефону со штаб-квартирой Верховного командования союзным флотом в Бандунге. Их там уведомили, что самолет-разведчик голландского флота не далее как в 15:00 доложил о полном отсутствии на десять часов хода от Зондского пролива любых военно-морских сил японцев. [279]

Теперь мысль об этом, конечно же, радовала — но как насчет японских палубных самолетов, которые тенью следовали за нами весь день? Ведь корабли, с которых они взлетали, не могли находится слишком далеко, и уж они-то определенно отлично знали обо всех наших перемещениях. Кроме того, существовала возможность, что по всей длине Зондского пролива между Явой и Суматрой могли сидеть в засаде вражеские подводные лодки, готовые перехватить корабли союзников, пытающиеся уйти из Яванского моря в Индийский океан.

Хотя оснований для оптимизма казалось маловато, нам уже довелось несколько раз столкнуться с крупным неравенством сил не в нашу пользу, и мы как-то сумели пробиться. Наверное, я был слишком наивен, но мне никак не удавалось заставить себя поверить, что «Хьюстон» завершает свой славный путь. И с таким вот чувством неуверенности, я повернулся и направился к себе в каюту. Только что сменившись с дежурства по кораблю, я рассчитывал отдохнуть хотя бы несколько часов.

В офицерской кают-компании и коридорах, по которым я шел, было темно, так как тяжелые металлические крышки иллюминаторов оставались закрытыми, а яркого света на затемненном корабле не допускалось. Путь мой освещали лишь жутковатые голубые отсветы немногочисленных боевых фонарей. Я наощупь поднялся по узкому трапу и на секунду включил фонарик, отыскивая комингс у двери моей каюты.

Шагнув в тесную клетушку, служившую мне жилищем, я быстро обвел вокруг лучом фонарика и выключил его. В каюте ничего не изменилось. Все лежало там же, где располагалось последние два с половиной месяца. За все это время добавилось лишь одно. Это был Гас, мой безмолвный друг, прекрасная деревянная голова работы балийских резчиков, купленная мной шесть недель назад в Сурабае.

Гас стоял у меня на столе, добавляя к тесной атмосфере каюты свое отполированное деревянное выражение абсолютного покоя. Я ощутил в темноте его присутствие, словно он был живым существом. «Мы ведь прорвемся, верно, Гас?» — [280] проговорил я, сам не знаю почему. И, хоть я и не видел его, мне подумалось, что он медленно кивнул.

Я скинул ботинки и поставил их у стула рядом со столом, вместе с каской и спасательным жилетом — там, где я мог в случае чего быстро дотянуться до них. А затем завалился на койку и позволил своему усталому телу утонуть в ее роскоши. А койка эта была воистину роскошью, так как мало кому удавалось расслабиться, лежа на стальной палубе у своих боевых постов. Но мне как пилоту нашего последнего потрепанного крупнокалиберными пулями гидросамолета, который оставался на борту крейсера, разрешили отдохнуть, насколько удастся, у себя в каюте.

Хотя за последние четыре дня всем нам очень мало довелось поспать, я лежал в липкой тропической жаре и беспокойно ворочался с боку на бок, призывая сон, который все никак не приходил. Гипнотическое гудение вентиляторов, гонящих воздух в недра корабля, легкое покачивание рассекающего морские волны «Хьюстона» и раздающееся иной раз поскрипывание стальных плит его брони слились у меня в голове в парад из безумной последовательности событий, донимавших нас последние несколько недель...

С того ужасающего дня в море Флорес прошло уже двадцать четыре дня, и все же он до конца жизни будет вновь и вновь являться мне в кошмарных снах. Со своего наблюдательного пункта на сигнальном мостике я видел идущий впереди нас голландский легкий крейсер «Де Рейтер», на борту которого находился командующий ударными силами контрадмирал Карел Доорман. А в кильватере за «Хьюстоном» шел второй американский крейсер в Юго-Восточной Азии, старый легкий крейсер «Марблхэд». За ним следовал голландский легкий крейсер «Тромп». Прикрывая нашу линию, рядом двигались голландские эсминцы «Ван Гент», «Пит Хейн» и «Банкерт» вместе с американскими эсминцами «Балмер», «Стюарт», «Джон Д. Эдвардс» и «Баркер». Мы собирались напасть на вражеский конвой поблизости от Макасарского пролива. [281]

Это должно было стать первой схваткой «Хьюстона» с японцами, и экипаж волновался, думая о предстоящей битве и победе.

Увы, наш маленький бесстрашный флот так и не добрался до своей цели.

Внезапно и неожиданно в отдаленном небе мы заметили направляющиеся к нам вражеские самолеты. Тотчас раздался визгливый вой сирен воздушной тревоги, которому хрипло вторили лязгающие колокола громкого боя. Экипаж бросился занимать посты по боевому расписанию, когда кружившие вне досягаемости орудий 54 двухмоторных бомбардировщика, летящие, построившись шестью девятками, начали свои атаки.

При первом заходе на бомбардировку звеном из девяти самолетов, эти самолеты казались пошедшими в пределы досягаемости наших 5-дюймовых зениток. Батареи открыли огонь. Мы смотрели широко раскрыв глаза, предвкушая, как посыплются с неба подбитые вражеские самолеты. Но что-то вышло не так. Хотя наши зенитчики прошивали небо частым огнем, мы потрясение увидели, что большинство снарядов не рвется в вышине. «Хьюстон» страдал от проклятья некачественных боеприпасов. Один разорвавшийся-таки снаряд явно ошеломил ведущий самолет, но все они продолжали двигаться тем же курсом. Открылись бомболюки, и оттуда, кувыркаясь, посыпались черные посланцы смерти и разрушения.

Большие бронебойные бомбы упали по обе стороны «Хьюстона». Взорвавшись глубоко под водой, они подняли огромные столбы воды высотой аж до главного поста управления зенитным огнем на фок-мачте. Мощная волна от взрыва, словно гигантская рука, подняла большой крейсер и отбросила его на много ярдов с первоначального курса. Людей швырнуло на палубу, но потерь не было. Однако наш главный пост управления зенитным огнем сотрясением сдвинуло с места, превратив все приборы в бесполезный хлам, а в щели между разошедшимися броневыми плитами хлынула вода.

Атаки по-прежнему были сосредоточены на «Хьюстоне» и «Марблхэде». Даже при некачественных снарядах, «Хьюстон» не угодил в царство морского дьявола только благодаря постоянному огню наших зениток и мастерскому маневрированию [282] кэптена Рукса. Свыше двух часов мы успешно уворачивались от бомб, по ходу дела даже сбив три самолета и повредив еще несколько{91} . Но наше везение подходило к концу.

Сброшенные на «Марблхэд» бомбы взметнули в воздух столбы воды, окатившие старый крейсер от носа до кормы. Когда водяная завеса улеглась обратно на море, в средней части корабля и близ кормовой орудийной башни бушевали пожары. Крейсер получил два прямых попадания, одно из которых заклинило ему руль в положении круто влево и вынудило в дальнейшем уворачиваться от бомб только на циркуляции. Взорвавшиеся рядом бомбы оставили пробоины в передней части корпуса, и корабль набирал воду с тревожной быстротой. Кэптен Рукс подвел «Хьюстон» почти вплотную к пострадавшему кораблю, надеясь отогнать атакующих огнем наших зениток. Но теперь настала очередь самого «Хьюстона».

«Атака с левого борта!» — проревело из громкоговорителей, и взгляды всех сразу переместились с дымящегося «Марблхэда» на небо. Они снова были там, еще девять ублюдков! Зенитки быстро развернулись в сторону налетающего врага, а потом открыли огонь. Из их пламенеющих стволов вырывался залп за залпом, но самолеты противника упорно пробивались к своей цели. Когда мы увидели падающие бомбы, через громкоговорители пошла команда, произнесенная равнодушным деловым тоном: «В укрытие! В укрытие!» Те, кто мог, попытались укрыться, а остальные просто рухнули на палубу. Но зенитчики у 5-дюймовых пушек в средней части корабля остались на своих местах; как и во время прежних атак, они уверенно стреляли по самолетам. Эти люди были великолепны в этом решительном исполнении своего долга.

Все бомбы кроме одной безвредно взорвались в море слева по борту от нас, но единственная, сброшенная с запозданием на долю секунды, чуть не прикончила «Хьюстон» на месте. На корме громыхнул страшный взрыв. Большой корабль накренился и сильно задрожал. Пробив прожекторную платформу [283] на грот-мачте, бомба проделала футовую дыру в опоре мачты, прошила насквозь радиорубку и взорвалась на уровне главной броневой палубы перед третьей орудийной башней. Добела раскаленные осколки насквозь прошили барбет орудийной башни, словно тот был сделан из бумаги, и подожгли зарядные картузы в снарядном элеваторе. Все моряки в орудийной башне и перегрузочных отделениях внизу погибли мгновенно. Там, где бомба израсходовала свою силу, она выбила в палубе зияющую дыру, под которой оказалась кормовая ремонтная бригада. Ее стерло с лица земли почти всю целиком. Проклятая битва закончилась тем, что сорок восемь наших товарищей погибли, а еще пятьдесят были серьезно обожжены или ранены.

Я отчаянно жаждал избавиться от этой страшной картины, стоящей у меня перед глазами, — пылающая орудийная башня, гротескно растянувшиеся в лужах крови тела убитых и ошеломленные раненые, бредущие, пошатываясь, в поисках медицинской помощи — но мне пришлось увидеть ее всю до конца. Я слышал стук молотков, грохотавших, не смолкая, много часов подряд, когда усталые моряки работали без перерыва, сколачивая гробы для своих укрытых брезентом товарищей, лежащих небольшими группами на свесе кормы.

На следующий день мы пришли в Чилачап — вонючий, пораженный лихорадкой маленький порт на южном побережье Явы. Поврежденный бомбами «Марблхэд» приковылял следом за нами через несколько часов с тринадцатью убитыми и более чем тридцатью ранеными. Когда «Марблхэд» проходил мимо «Хьюстона», команды обоих кораблей выстроились у поручней и спонтанно грянули «ура», выражая взаимное восхищение и уважение.

Мы со скорбью выгрузили раненых и приготовились хоронить погибших. В гуле вентиляторов мне слышались ноты той траурной мелодии, которую играл корабельный оркестр, когда мы проносили своих павших товарищей по раскаленным солнцем пыльным улицам Чилачапа. Я вновь видел перед собой безмолвных туземцев в саронгах, которые смотрели, как мы похоронили своих погибших на маленьком голландском кладбище у моря, и гадал — а что же они думали обо всем этом? [284]

Эта сцена слюнилась иной. Прошло всего четыре дня с тех пор, как мы прошли через минные поля, защищающие прекрасный порт Сурабаю. По всему городу завывали сирены воздушной тревоги, а впередсмотрящие докладывали о бомбардировщиках на горизонте. Горели большие склады вдоль Роттердамского причала, рядом с ним лежал на боку тонущий торговый корабль, изрыгавший густой черный дым и оранжевое пламя. Враг налетел и скрылся, но оставил свои визитные карточки. Стоя на якоре в нескольких сотнях ярдов от причалов, мы безмолвно смотрели, как солдаты королевской армии Голландской Ост-Индии методично работали, туша пожары.

За последующие два дня мы шесть раз испытали воздушные налеты. Стоя на якоре, мы были столь же беспомощны, как утка в бочке для дождевой воды. И то, что зенитчики не рухнули в изнеможении, нужно отнести на счет их чистою мужества и силы. Они с твердой решимостью стояли у своих зениток под палящими лучами тропического солнца, садя в небо снаряд за снарядом, в то время как остальные из нас пытались отыскать укрытие, какое могло найтись в самом центре мишени.

Вражеские бомбы, вновь и вновь падающие вокруг с глухим свистом гигантского кнута, взрывались повсюду, швыряя нам на палубу каскады воды, осколки и даже рыбу. Находящиеся поблизости причалы были уничтожены напрочь, а в голландское госпитальное судно угодила бомба. И все же «Призрачный Всадник яванского побережья» по-прежнему вызывающе стоял на якоре.

Когда сирена мрачно провыла отбой воздушной тревоги, оркестранты «Хьюстона» ушли со своих боевых постов на шканцы, где собралась вся команда, хлопая и топая в такт сыгранным ими мелодиям свинга. Благослови Бог американского моряка, его нельзя победить!

Меня, словно Скруджа{92} , все преследовали призраки прошлого. Я видел, как вечером 26 февраля 1942 года мы в последний [285] раз уходили из Сурабаи. Тактическое командование нашей маленькой ударной группой осуществлял контр-адмирал Королевского флота Нидерландов Карел Доорман. Его флагман, легкий крейсер «Де Рейтер» шел впереди, а за ним следовал английский тяжелый крейсер «Эксетер», прославившийся своим боем с «Адмиралом графом Шпее». Следом в кильватерной колонне шел «Хьюстон», у которого разбомбленная орудийная башня № 3 уже не подлежала ремонту. Легкие крейсера «Перт» и «Ява» в этой колонне шли последними. Остальные наши силы составляли девять союзных эсминцев: четыре американских, три английских и два голландских.

Мы медленно проследовали мимо разрушенных доков, где небольшие кучки стариков, женщин и детей собрались, чтобы со слезами на глазах помахать на прощанье своим любимым, большинство из которых так никогда и не вернется домой.

Наша маленькая, спешно собранная ударная группа никогда раньше не вела совместных боевых действий в качестве единой флотилии. Связь между кораблями трех разных флотов осуществлялась в лучшем случае плохо. Приказы касательно обороны Голландской Ост-Индии, поступавшие от командующего американскими, английскими, голландскими и австралийскими военно-морскими силами (ABDAFLOAT) вице-адмирала Конрада Э. Л. Хельфериха{93} , были весьма туманными. У нас не было никакого плана боя — только мрачная директива, присланная командованием ВМФ ABDA: «Продолжать атаки до тех пор, пока враг не будет уничтожен». Мы знали лишь одно — нам надо сделать все что в наших силах, для рассеивания одного из нескольких японских флотов вторжения, направляющихся к Яве — даже если это могло означать потерю всех кораблей и моряков. Это было последней отчаянной попыткой спасти Голландскую Ост-Индию, которая была обречена независимо от исхода сражения.

Всю долгую ночь мы искали вражеский конвой — но тот, казалось, просто исчез оттуда, где находился по донесениям [286] разведки. В 14:15 следующего дня мы по-прежнему занимали посты по боевому расписанию и собирались возвращаться в Сурабаю, когда донесения воздушной разведки сообщили, что разыскиваемый нами враг находится к югу от острова Бавеан и двигается курсом на зюйд.

Два флота разделяло менее 50 миль.

В офицерской кают-компании «Хьюстона» сразу было собрано спешное, но крайне серьезное совещание. Коммандер Артур Л. Махер, наш флагманский артиллерист, объяснил, что наша задача — потопить или рассеять вражеские корабли охранения, а затем уничтожить конвой.

Сердце у меня гулко стучало от волнения, так как до боя, который станет потом известен как «Битва в Яванском море», оставались считанные минуты. Я гадал, не истекает ли время для «Хьюстона» и всех нас, кто находился на борту. В тот момент я бы душу продал за знание ответа

В темноте каюты у меня перед глазами снова появились японцы — точно такие, какими я увидел их со своего боевого поста на мостике. В 16:15 шедший в авангарде английский эсминец просигналил: «Два линкора справа по борту». Тут сердце у меня на миг перестало биться, так как линкоры с их огромными орудиями могли оставаться вне досягаемости для наших кораблей и запросто разнести нас всех в клочья. Через минуту эту пугающую мысль рассеяла поправка к донесению, которая гласила: «Два тяжелых крейсера».

Наблюдатель с фор-марса «Хьюстона» доложил о вражеских кораблях, идущих курсом 30 градусов относительно правого борта. Я напряг зрение и наконец-то различил на далеком горизонте две маленьких точки. Они с каждой минутой становились все крупнее, пока не стали отчетливо видны их зловещие надстройки, похожие на пагоды. Это были тяжелые крейсера класса «Нати», вооруженные каждый десятью 8-дюймовыми орудиями, размещенными в пяти орудийных башнях, и восемью 21-дюймовыми дальнобойными торпедами вдобавок к мощным универсальным батареям.

Я заворожено смотрел, как с вражеских кораблей к нам рванулись слои медного пламени, и их мгновенно скрыл от [288] взоров черный дым. Сердце у меня тревожно забилось, а тело залил холодный пот, когда я сообразил, что это пошли их первые залпы. Почему-то казалось, будто все эти огромные орудия целятся именно в меня. Я гадал, почему не открывают огонь наши орудия, но когда снаряды безвредно упали с недолетом в 2000 ярдов, понял, что дистанция еще слишком велика.

Внезапно сигнальщики доложили о мачтах прямо по курсу. Ими, как мы с беспокойством надеялись, будут транспортные суда Они быстро превратились в целый лес мачт — а затем в корабли, число которых за горизонтом все возрастало. Но к нашему смятению, в них опознали две флотилии эсминцев, шесть кораблей в одной и семь в другой, каждую из которых возглавлял легкий крейсер.

Положение теперь резко изменилось. Так как кормовая орудийная башня «Эксетера» не поворачивалась и не могла быть наведена на неприятеля, а третья орудийная башня на «Хьюстоне» и вовсе была уничтожена, у нас имелось всего десять 8-дюймовых орудий против двадцати японских. Нас обоих превосходили и в численности и в вооружении.

На дистанции в 30 500 ярдов «Эксетер» открыл огонь, а за ним быстро последовал и «Хьюстон». Зрелище палящих больших орудий «Эксетера» и сопровождающий стрельбу тяжелый грохот настолько заворожили меня, что я оказался захваченным врасплох, когда ударил главный калибр «Хьюстона». Сотрясением от выстрелов наших орудий меня приложило о переборку и сбило с головы каску, отправив ее скакать по палубе. Хотя я весь дрожал от волнения, но все же вернул каску на голову и обнаружил, что напряжение, вызванное ожиданием начала боя, исчезло будто по волшебству. Слова связиста, передающего сообщение с наблюдательного поста № 1, внушали бодрость: «Начальная дистанция открытия огня без изменений». «Хьюстон» приблизился к цели.

Дистанция быстро сокращалась, и вскоре в яростный бой вступили уже все крейсера. Огонь «Хьюстона» был направлен на державшийся в тылу тяжелый крейсер неприятеля. «Эксетер» и наши легкие крейсера, похоже, сцепились с японскими [289] легкими крейсерами, которые находились теперь далеко справа от нас. Первые пятнадцать минут неприятель совершенно не обращал внимания на «Хьюстон», сосредоточив свой огонь на «Де Рейтере» и «Эксетере». После первых пристрелочных залпов их снаряды падали опасно близко к нашим головным кораблям.

С самого начала атаки снаряды «Хьюстона» ложились близко к цели. Только он стрелял снарядами с цветным дымом, отмечавшим места падения. Когда они взрывались в воде, то вверх взлетали кроваво-красные всплески. Насчет того, как ложились тяжелые снаряды «Хьюстона», не возникало никаких сомнений. После нашего шестого залпа наблюдательный пост №1 доложил: «Вилка!» На десятом залпе «Хьюстон» добился своего первого эффективного попадания — близ передних орудийных башен тяжелого крейсера вспыхнул яркий огонь. При последующих залпах были замечены новые попадания. К 16:55 и на носу и в средней части вражеского крейсера бушевало пламя. Он прекратил стрельбу и повернул прочь, скрывшись в густом дыму от пожаров и из труб. «Хьюстон» пустил врагу кровь, одержав первую победу{94} .

Вражеские крейсера сосредоточили теперь огонь на «Эксетере». Стремясь облегчить его положение, «Хьюстон» схватился с оставшимся тяжелым крейсером. Наблюдатели докладывали о попаданиях, но никаких видимых повреждений нам заметить не удавалось. В то же время «Эксетер» добился прямого попадания по одному из легких крейсеров, вынудив его, горящего и окутанного дымом, выйти из боя.{95}

Несмотря на потерю двух крейсеров, количество сыплющихся вражеских снарядов, казалось, ничуть не уменьшилось, [291] и море вокруг нас рвал залп за залпом. Меня просто загипнотизировали жестокие вспышки вражеских орудий и зрелище их смертоносных снарядов, летящих к нам, словно стаи черных птиц.

Внезапно мы оказались в опасном положении. Залп 8-дюймовых снарядов взорвался близ нашего правого борта, а за ним быстро последовал другой — с левого борта. Это был зловещий признак того, что японцы наконец-то взяли «Хьюстон» в «вилку», и следующий залп мог означать катастрофу. Мы со страхом ждали него. Снаряды с пронзительным воем рушились в воду, взрываясь повсюду вокруг нас. Это была идеальная «вилка», но «Хьюстону» не досталось-таки ни одного попадания. Последовали еще четыре пронзительно визжащих залпа, но мы каким-то чудом опять остались не задетыми. В то же время, «Перт», в 900 ярдах позади нас, попал в вилку восемь раз подряд — тем не менее, он тоже продолжал сражаться, не получив ни единой царапины.

Примерно через десять минут попытались выйти в торпедную атаку вражеские эсминцы. Две флотилии устремились к нам, но орудийный огонь наших легких крейсеров заставил их повернуть назад. «Перт», по утверждениям его команды, якобы потопил в ходе этой неудачной попытки один эсминец и повредил другой. Но японцы не собирались отступать. Они перестроились и с, легким крейсером во главе, снова атаковали как единая скоординированная группа.

На этот раз вместо тринадцати эсминцев в атаку понеслись только двенадцать. С ними вступили в тяжелую схватку «Эксетер» и легкие крейсера, в то время как «Хьюстон» продолжал поединок с оставшимся тяжелым крейсером. Были замечены попадания по вражеским эсминцам, но они не переставали наседать. Они выпускали торпеды с дистанции в 17 000 ярдов и сразу же скрывались в густом дыму. По прикидкам, этим смертоносным «жестяным рыбам» требовалось почти пятнадцать минут, чтобы добраться до нас.

На этом этапе, ранее поврежденный «Хьюстоном» тяжелый крейсер вернулся атаковать нашу колонну с тыла. С повреждениями, какие ему нанесли, на корабле очевидно справились, [292] но частота его огня существенно снизилась. 6-дюймовый снаряд попал в легкий крейсер «Ява», но никто при этом не пострадал и повреждений он причинил мало. А вот в «Хьюстон» угодил 8-дюймовый снаряд. Пройдя сквозь главную палубу позади якорного брашпиля, он проник на вторую палубу и вышел через правый борт как раз над ватерлинией, так и не взорвавшись. Еще один снаряд продырявил нефтяной танк по левому борту у кормы, но не причинил больших повреждений, так как тоже не взорвался.

Еще не протикало 17:25, а жестокий темп битвы все нарастал. Взрываясь в море, тяжелые снаряды то и дело окатывали водой палубу «Хьюстона». Меткость японского артиллерийского огня не оставляла никаких сомнений, что кто-то будет серьезно поражен. И на протяжении всего этого безумия вся команда с неуютным чувством сознавала, что к нам, рассекая воды, несутся эти проклятые торпеды. Однако адмирал Доорман не отдавал никаких приказов совершить маневр уклонения.

Внезапно мы увидели извергающееся с середины «Эксетера» облако белого пара. В английский крейсер угодил 8-дюймовый снаряд, который убил четверых из орудийного расчета его 4-дюймовой универсальной пушки, прошил насквозь несколько стальных палуб и взорвался в котельной № 1. Шесть из восьми котлов крейсера сразу же вышли из строя, а вокруг них лежали десять погибших английских моряков. Скорость серьезно покалеченного «Эксетера» упала до 7 узлов.

В отчаянной попытке избежать несущихся на него торпед, кэптен Оливер Л. Гордон сразу же развернул свой поврежденный крейсер влево. Кэптен Рукс, полагая, что пропустил сигнал адмирала Доормана повернуть «всем вдруг» и перестроиться из кильватерной колонны в строй фронта, повернул «Хьюстон» параллельно «Эксетеру». А когда командир «Перта» Уоллер и командир «Явы» Ван Стаэлен увидели, как два корабля впереди них повернули, то тоже свернули круто влево.

В союзном флоте тут же воцарилась сумятица Без всяких приказов три группы американских, английских и голландских эсминцев прыснули в разные стороны. Лишившись всякой [293] иной альтернативы, адмирал Доорман быстро приказал «Де Рейтеру» повернуть влево, присоединившись таким образом к логичному оборонительному маневру, приказ о котором ему и следовало бы отдать в первую очередь.

Прежде чем «Перт» завершил поворот, кэптен Уоллер понял затруднительное положение «Эксетера» и отвернул, выводя свой корабль из общего строя. С валящими из всех его труб клубами густого черного дыма, «Перт» обогнул «Хьюстон», чтобы прикрыть «Эксетер» от японцев дымовой завесой. А затем, умножая сумятицу, впередсмотрящие доложили о трех новых вражеских крейсерах с шестью эсминцами, появившихся на горизонте справа по борту.

В этот миг вода буквально зашевелилась от торпед — которые, казалось, носились во всех направлениях. Стоящий рядом со мной матрос закричал: «Господи, гляньте на это!» Я резко повернулся, посмотрел в том направлении, куда он показывал, и едва поверил своим глазам. Близ правого борта по носу от нас подымался гигантский водяной столб высотой более 100 футов. А прямо под ним, так что виднелись лишь малые доли его носа и кормы, находился голландский эсминец «Кортенаэр». Он мчался сменить позицию в строю, когда нацеленная в «Хьюстон» торпеда угодила ему прямо в брюхо. Со сломанным хребтом, кораблик перевернулся и сложился пополам. Когда водяной столб осел, над водой оставались только носовые и кормовые секции его киля. Мы видели, как несколько несчастных моряков пытались спастись, карабкаясь на перевернувшийся эсминец и цепляясь за обросшее ракушками днище, в то время как два винта в предсмертных судорогах еще медленно вращались в воздухе. Менее чем через минуту «Кортенаэр» исчез под волнами Яванского моря. Ни один корабль не остановился поискать спасшихся, так как любой, сделавший это, мог запросто разделить их судьбу.

Теперь уже все корабли союзников выпускали черный дым, стараясь скрыть от врага «Эксетер». Море на много миль вокруг настолько заволокло густым дымом, что было невозможно точно определить ни кто где находится, ни какой там новый маневр замышляет адмирал Доорман. Иной раз в небе появлялся [294] японский разведчик, круживший вне досягаемости наших зениток с целью передать на свой флагман диспозицию, курс и скорость нашего флота. Сбившаяся масса кораблей союзников, двигающихся кто куда, должно быть привела японцев к совершенно бредовым выводам.

В конечном итоге сквозь дым мы разглядели, что на «Де Рейтере» поднят обычный сигнал «Следовать за мной». «Хьюстон» и другие крейсера попытались встать в кильватерную колонну, одновременно стреляя по врагу, дабы помешать ему подойти к «Эксетеру». Положение еще больше осложнялось из-за того, что море по-прежнему пенилось от следов торпед, и для уклонения от них требовалась крайняя бдительность. В течение некоторого периода времени воды вокруг нас несколько раз вздымались от странных взрывов. Вызывались они, как мы потом поняли, самоуничтожением вражеских торпед, когда те полностью завершали свой пробег.

Наблюдатели на фор-марсах доложили о множестве вражеских кораблей, движущихся с целью проникнуть сквозь дымовую завесу к «Эксетеру». Противостоять этой атаке могли в силу занимаемого ими положения в строю только английские эсминцы «Электра», «Юпитер» и «Энкаунтер». С традиционной британской смелостью, они решительно кинулись на перехват численно превосходящих сил.

Первой вступившая в боевой контакт «Электра» прорвалась сквозь темную завесу дыма и выскочила на яркий солнечный свет, где с ней тут же схватились японские эсминцы, замыкающие группу из семи кораблей с легким крейсером во главе. Бой разросся до грандиозных масштабов, когда крейсер, а за ним и остальные эсминцы развернулись и тоже вступили в сражение. «Энкаунтер» и «Юпитер» появились на сцене как раз тогда, когда «Электра» превратилась в объятый пламенем остов. Но прежде чем скрыться под волнами, «Электра» записала на свой счет несколько попаданий в крейсер и эсминец{96} . [295]

«Энкаунтер» и «Юпитер» обменивались выстрелами с японцами до тех пор, пока наши крейсера не заняли позицию, позволяющую им принять участие в бою и разрешить эсминцам уйти обратно под защиту дымовой завесы. Японцы же, понимая, что их превосходят в артиллерии, удрали за пределы ее досягаемости. Атака была сорвана, но нас угнетало сознание того, что «Электра» и ее доблестный экипаж погибли.

Бой продолжал быть крайне сумбурным. «Хьюстон» маневрировал, стараясь встать в строй позади «Де Рейтера», когда один японский эсминец прорвался сквозь дым не далее как в 2000 ярдов прямо по курсу. Наш главный калибр, готовый к отпору, дал залп 8-дюймовыми снарядами, которые практически разорвали вражеский корабль пополам. Миг назад он еще был, а в следующую секунду уже исчез{97} .

К этому времени «Эксетер» сумел нарастить свою скорость до 10 узлов, и голландскому эсминцу «Витте де Виту» приказали сопровождать его назад в Сурабаю. Затем, снова собрав воедино свою колонну, Доорман опять пошел в атаку. На дистанции примерно в 20 000 ярдов корабли продолжили бой. Были замечены попадания в несколько вражеских кораблей, но без всякого заметного воздействия, а союзники пострадали лишь от нескольких взорвавшихся рядом снарядов. Эта часть сражения длилась не более пятнадцати минут, и адмирал, стремясь поберечь боеприпасы для применения их против транспортов, повернул свои силы на юг в попытке прервать бой.

Когда его крейсера легли на обратный курс, Доорман приказал американским эсминцам выйти в контратаку. Но тут же был подан другой сигнал: «Отменить контратаку — поставить дымовую завесу!» Через несколько минут он просигналил: «Прикройте мое отступление». [296]

К этому времени командиры американских эсминцев были уже основательно сбиты с толку и далеко не уверены в том, что же на уме у командующего. Однако они решили, что последняя директива означала, что им следует атаковать вражеские крейсера, которые следовали неуютно близко за эскадрой. Не обращая внимания на вражеский огонь, старые «четырехтрубники» «Джон Д. Эдвардс», «Олден», «Пол Джонс» и «Джон Д. Форд» приблизились к неприятелю на дистанцию в 10000 ярдов.{98} Подойти ближе было бы чистым самоубийством, и они выпустили торпеды с предельной дистанции. Временами вражеские снаряды подымали фонтаны воды опасно близко к эсминцам, но доблестные моряки привели свои корабли назад невредимыми.

Во время этой атаки главный калибр «Хьюстона» стрелял по кораблям, похожим на ранее не сталкивавшиеся с нами два тяжелых крейсера. «Перт» тоже стрелял по ним, и японские корабли от носа до кормы охватило пламя. После этого коммандер Махер переключил свое внимание и орудия «Хьюстона» на другие цели. Хотя Махер не мог подтвердить потопление этого корабля, наблюдатели на борту «Хьюстона», «Перта» и других союзных кораблей докладывали о виденном ими сильном взрыве, после которого вражеский крейсер исчез под волнами кормой вперед.

Смелая торпедная атака не причинила вреда никаким вражеским кораблям, но вынудила японцев повернуть прочь, прекращая огневой контакт. На часах тогда было 18:30. Бой продолжался больше двух часов. Такая продолжительность противоречила мнению большинства военно-морских стратегов, так как, на их взгляд, артиллерия и торпеды развились до такой степени изощренности, что исход морского боя будет решен за считанные минуты. Вероятно, данное положение было верным — но при условии, что бой ведется в соответствии с [297] правилами и уставом, однако про столь хаотические сражения, как это, не говорилось ни в каком уставе.

Тот вечер был заполнен страшным напряжением, и недолгое затишье, во время которого нам подали спешно приготовленные сэндвичи и кофе, было ниспосланным богом. Хотя нас немножечко утешала мысль, что мы по-прежнему живы, всю команду неотступно преследовал мучительный вопрос «Сколько еще может продлиться наше везение?» Адмирал Доорман, как мы знали, твердо решил перехватить японские транспорты, и если понадобится, погибнуть, но потопить их. И мысль, что по ходу дела он может погубить и нас всех была не из приятных.

Мы подсчитали свои потери. Эсминцы «Кортенар» и «Электра» потоплены. Покалеченный «Эксетер» в сопровождении эсминца «Витте де Вит» вернулся в Сурабаю. Четыре американских эсминца, израсходовав все торпеды и почти все горючее, тоже отошли в Сурабаю. С нами оставались только два английских эсминца, «Юпитер» и «Энкаунтер». Но крейсера «Хьюстон», «Перт», «Де Рейтер» и «Ява» по-прежнему участвовали в бою.

Наш главный калибр пребывал в неважном состоянии. Стволам обеих башен осталось менее 40 выстрелов до конца своего штатного лимита в 300 выстрелов на орудие. Но даже теперь их меткость была сомнительной. А сегодня они стреляли так часто и так долго, что лейнеры в орудийных стволах выползали на целый дюйм, а то и больше. Вдобавок к и без того трудному положению «Хьюстона», у него осталось всего по 50 выстрелов 8-дюймовых снарядов на орудие.

Вентиляционная система в погребах боеприпаса оказалась совершенно неадекватной. Матросы на снарядных палубах теряли сознание от угнетающей жары и физических усилий, требовавшихся для беспрерывного снабжения орудий боеприпасами. И вдобавок к прочим тяготам службы орудийных расчетов, растопленная смазка из орудийных люлек достигла в желобках рифленой палубы глубины в два дюйма, делая платформы у орудий коварно-скользкими. А дюймовой глубины озеро из воды и пота в зарядном отделении делало хождение [298] там крайне рискованным, особенно при маневрах корабля на высокой скорости. Кроме того, оно вызывало намокание зарядных беседок и увлажнение пороха.

В недрах корабля положение обстояло не лучше. Там, как докладывал старший механик, его подчиненные, потерявшие за время боя более семидесяти человек пострадавшими от теплового удара, находились на грани полного изнеможения.

После захода солнца адмирал Доорман повел свои оставшиеся корабли курсом на север. В 19:30 сигнальщики доложили о вражеских кораблях слева по борту. В тот же миг темноту разорвали вспышки, когда «Перт» выстрелил вперед веер осветительных снарядов. Мы напрягали зрение, но ничего не увидали.

Чтобы уклониться от встречи с таящимися в темноте вражескими кораблями, мы резко сменили курс и пошли на восток. Прошло двадцать минут без всяких признаков неприятеля. А затем совершенно внезапно ночь превратилась в день, когда над нами вспыхнула светящаяся бомба. Ослепленные ярким зеленоватым светом и не способные защищаться, мы беспомощно замерли, страшась, что невидимый враг приближается, готовый нанести нам смертельный удар.

Светящиеся бомбы на парашютах вспыхивали в небе одна за другой, сгорая и медленно падая в море. Находящиеся на борту корабля говорили шепотом, словно даже их слова могли выдать нас врагу. Слышались лишь шорох волн, когда наш нос рассекал поды Яванского моря со скоростью в 30 узлов, да доносившийся с близкого юта непрерывный рев вентиляторов. Смерть стояла начеку, готовая нанести удар. Никто не говорил об этом, хотя все мысли сосредоточились именно на ней.

После восьмой светящейся бомбы мы напряженно ожидали следующей. А та все не вспыхивала, и нас снова окутала темнота Никакой атаки так и не произошло, и с течением времени стало очевидным, что сбросивший светящиеся бомбы невидимый самолет убрался. Как же чудесна была эта темнота, и как страшно было думать, что врагу известно о наших передвижениях, и он лишь дожидается своего часа, готовя финальный удар! [299]

Светящиеся бомбы заставили адмирала Доормана изменить курс и двинуться на юг. Когда на фоне усыпанного звездами неба стали видны темные силуэты яванских гор, корабли взяли курс на запад параллельно побережью. Мы направились в большую бухту в нескольких милях к западу от Сурабаи, где предвиделась возможная попытка японского десанта. Наши морские карты показывали, что воды эти были не очень глубоки, и когда по обе стороны свеса кормы начала нарастать большая кормовая волна, кэптен Рукс встревожился, так как это указывало, что корабль вошел на мелководье. Внезапно «Хьюстон» начал сильно вибрировать и терять скорость. Сознавая, что крейсер садится на мель, Рукс сразу же вывел корабль из общего строя и направился к более глубоким водам подальше от побережья. Вскоре после этого Доорман явно понял свою ошибку и вывел остальные корабли из бухты, а «Хьюстон» снова присоединился к колонне.

Со сменой курса Доорманом совпал взрыв на английском эсминце «Юпитер», прикрывавшем наш фланг, обращенный к суше. «Я торпедирован!» — доложил он{99} . Мы были потрясены, так как никаких вражеских кораблей в поле зрения не наблюдалось. Предоставив обреченный эсминец уготованной ему судьбе, мы помчались прочь и продолжили вслепую искать транспорты.

Луна, иногда заслоняемая стремительно проносящимися тучами, помогала нашим поискам, но мы не видели никаких признаков вражеских боевых кораблей. Я поднялся на носовой пост управления зенитным огнем и улегся немного отдохнуть, прежде чем начнется неизбежная стрельба. Едва я смежил веки, как раздавшиеся свистки и крики подняли меня на ноги. Вода по правому борту была усеяна головами пловцов, окликавших нас на иностранном языке. Это были голландцы, уцелевшие после гибели эсминца «Кортенаэр», торпедированного [300] в ходе дневного боя. Английскому эсминцу «Энкаунтер» приказали спасти бедолаг и забрать их на Сурабаю.

Лишившись эсминцев, наш маленький флот состоял теперь лишь из трех легких крейсеров и покалеченного тяжелого крейсера Мы шли дальше сквозь ночной мрак. Внезапно параллельно колонне наших кораблей появились шесть таинственно движущихся огней. Мы в страхе уставились на эти коварные огни, похожие с виду на те круглые горшки с маслянисто-желтым пламенем, что по ночам расставляют на стройплощадках. Никто не мог сказать, откуда они взялись или что это такое. Некоторые думали, что это мины, а по мнению других, им предназначалось отмечать наш курс для врага. И та и другая возможность вызывала тревогу.

Как только мы оставили одну группу огней за кормой, рядом с нами возникла другая. Продолжая двигаться вперед, мы видели позади нас эти нервирующие огни, растянувшиеся на несколько миль и четко отмечавшие наш след. Тянущиеся зигзагами по волнующейся поверхности Яванского моря, они покачивались и пылали, словно дьявольские блуждающие огоньки на болоте. Мысль о том, что враг отслеживает каждое наше движение, просто ошеломляла

А затем огоньки погасли — столь же внезапно, как и появились. Мы с тяжелым сердцем продолжали двигаться дальше, ища неуловимые транспорты. Но враг все не торопился нанести удар, а таинственные огоньки исчезли в ночи, и мы снова испытали чувство благодарности к окутывающей нас темноте.

Нервы у всей команды были натянуты туже, чем тетива охотничьего лука. Расслабляться было нельзя. Мы находились в районе, заряженном враждебностью. С наших кораблей сотни глаз вглядывались в ночь, ища вражеский конвой — который, как мы надеялись, в любой миг окажется в пределах нашей досягаемости. Бой обязан был скоро начаться, и моряки гадали, не тикают ли их последние мгновения на этой земле...

Примерно в 23:00 впередсмотрящие доложили о двух крейсерах слева по борту, идущих встречным курсом. Никаких дружественных кораблей здесь быть не могло, и все моряки, [301] стоящие наготове по своим боевым постам, поняли, что это враг. Резкий треск 5-дюймовых орудий разорвал тишину, когда «Хьюстон» попытался озарить неприятеля осветительными снарядами. Первый залп, выпущенный с дистанции в 10 000 ярдов, упал с недолетом. Следом за ним мы быстро дали еще два осветительных залпа на дистанцию в 13 000 ярдов. Хотя снаряды ярко озарили весь район, они тоже упали с недолетом и лишь временно ослепили обе стороны.

Когда вражеские корабли скрылись в темноте, «Хьюстон» дал один залп главным калибром с неопределенным результатом. Нехватка 8-дюймовых снарядов не позволила нам выстрелить еще разок-другой. Однако японцы дали три залпа, один из которых взял в «вилку» нашу корму. Столкновение было коротким, и обе стороны опять потеряли друг друга в ночи, когда адмирал Доорман продолжил эту бредовую слепую охоту за транспортами.

За все время похода ордер кораблей в колонне изменился. «Де Рейтер» по-прежнему шел во главе, а за ним следовали «Хьюстон», «Ява» и «Перт» в указанном порядке. Полчаса прошло без происшествий. Уже почти наступила полночь. Частично скрытая тучами луна мало помогала нашим поискам. Всем морякам отчаянно хотелось закончить эту безумную игру в жмурки, так или иначе завершив дело. И вдруг внезапное потрясение резко вернуло наши чувства, притупленные усталостью и страшным напряжением, к ощущению ужасающем действительности. Гнетущую тишину разорвал оглушительный взрыв, и идущую в 900 ярдах в кильватере за «Хьюстоном» «Яву» мгновенно объяло пламя, которое взметнулось высоко над ее мостиком.

Одновременно воду вокруг «Хьюстона» вспенили кильватерные следы торпед. Откуда они исходили, определить не мог никто, поскольку враг оставался невидимым.{100} «Де Рейтер» [302] внезапно сменил курс, взяв круто вправо. «Хьюстон» уже собирался повторить маневр, когда еще один гигантский взрыв поразил «Де Рейтер». Чудовищное потрескивающее пламя лизнуло небо у него над мостиком и распространилось с быстротой степного пожара по всей длине корабля. Мы прошли в 100 ярдах от этого ужасающего пылающего ада, когда сдетонировавшие от сильнейшего жара боеприпасы выбросили в небо добела раскаленные осколки.

В последние драгоценные мгновения своей жизни доблестный адмирал Доорман, до самого конца решительно выполнявший директиву высшего командования, приказал «Хьюстону» и «Перту» не спасать уцелевших, а уходить в Батавию.

Кэптен Рукс продемонстрировал шедевр мастерского кораблевождения и быстрой сообразительности, совершив с «Хьюстоном» маневр уклонения от торпед, которые пронеслись мимо нас в 10 футах от каждого борта. А затем, вместе с присоединившимся к нам «Пертом», мы ринулись прочь от пораженных кораблей и врага, который по-прежнему оставался невидимым. Какой же ужасной и гнетущей была эта необходимость — вот так оставлять наших доблестных товарищей по оружию, которым мы были бессильны помочь.

С гибелью адмирала Доормана командование принял на себя кэптен Уоллер, так как он был старше кэптена Рукса. Теперь мы лицом к лицу столкнулись с неприятной перспективой оказаться единственными (не считая поврежденного «Эксетера») крейсерами союзников во всей Юго-Восточной Азии. Оба наших корабля, испытывая нехватку горючего и боеприпасов, противостояли всей мощи военно-морских и военно-воздушных сил Японии. Наша единственная надежда состояла в том, чтобы каким-то образом уклониться от столкновения с вражескими силами и уйти в Индийский океан через Зондский пролив, лежавший между Явой и Суматрой.

Всю ночь мы следовали за «Пертом», когда тот выписывал зигзаги со скоростью в 28 узлов. Все моряки стояли на боевых постах, взгляды их пытались проникнуть сквозь темноту, высматривая корабли и молясь о том, чтобы не обнаружить никого. Когда рассвело, вид встающего солнца казался нам чудом, [303] так как за эти последние пятнадцать часов я много раз мог бы поклясться, что мы его никогда больше не увидим.

«Хьюстон» представлял собой обломки боевого корабля. За время боя орудийные башни № 1 и № 2 дали 101 залп, выпустив всего 606 8-дюймовых снарядов. Сотрясения этих больших пушек, вкупе с ударными волнами от их стрельбы, вызвали сильные разрушения внутри корабля. Все не привинченные к полу столы и кухонные шкафы были сорваны с мест, а их содержимое раскидано повсюду вокруг. В шкафчиках посрывало одежду с вешалок и свалило ее в беспорядочные кучи. Картины, радиоприемники, книги — фактически все, что не было закреплено, сдернуло с обычных мест и расшвыряло тут и там.

Адмиральская каюта, в которой некогда располагался президент Рузвельт, находясь на борту нашего корабля, представляла собой прискорбное зрелище. Разбитые часы, перевернутая мебель, треснувшие зеркала, сорванные с переборок карты и большие куски обвалившейся с подволока звукоизоляции добавляли мусора под ногами.

Корабль тоже пострадал. Броневые плиты по бортам «Хьюстона», ранее ослабленные близкими разрывами бомб и снарядов, сильно покоробились и пропускали воду. Стекла в иллюминаторах на мостике разбились вдребезги. Протянутые по коридорам на случай чрезвычайных происшествий пожарные шланги давали протечки и вызвали тут и там небольшие наводнения. «Хьюстон» серьезно пострадал в бою и устал сражаться, но у него еще оставалось немало пороху в пороховницах.

Боевой дух корабля оставался высоким, но физическое состояние экипажа было неважным. У большинства моряков за четыре с лишним дня не появлялось ни малейшей возможности для чего-либо, могущего называться отдыхом, потому что больше половины этого времени все занимали боевые посты, а время между надводными боевыми контактами и воздушными тревогами никогда не превышало четырех часов. Питаться из-за этого приходилось нерегулярно и скудно. Тем не менее команда не обращала внимания на трудности, так как [304] каждый считал себя счастливчиком, коли ему удалось остаться в живых. Моряки твердо были готовы отдать все свои силы до последней капли, лишь бы помочь «Хьюстону» преодолеть трудности.

Эти события, и недобрые предчувствия в отношении того, что ждало нас впереди, мучили мою душу до тех пор, пока чувства в конце концов не притупились и я не расслабился в объятиях Морфея. Пока я спал, кэптен Рукс находился на мостике вместе с лейтенантом Гарольдом С. Хэмлином-мл., дежурным по кораблю, занятым сохранением положения в 900 ярдах в кильватере у «Перта». В орудийных башнях № 1 и № 2 стояли боевые расчеты, а элеваторы подачи зарядов были заполнены. Батарею 5-дюймовых орудий разделяли орудия летной палубы на носовом посту управления зенитным огнем и орудия шлюпочной палубы на кормовом посту управления зенитным огнем.

Море было спокойное, ночь безветренная. Полная луна вырисовывала тревожащие силуэты вулканических гор Западной Явы. Появился маяк Сент-Николас-пойнт, отмечающий вход в Зондский пролив, и старшина-рулевой отметил время — 23:15. Моряки на палубе ликовали, так как уже казалось, что «Хьюстон» и «Перт» все-таки смогут успешно прорваться. Но в этот момент впередсмотрящие доложили о надводных судах прямо по курсу. Напряжение нарастало. Сперва мы еще надеялись, что это голландские дозорные катера, которые, как мы знали, действовали в этом проливе. Кэптен Рукс и лейтенант Хэмлин пристально изучили их в ночные бинокли и пришли к выводу, что для обыкновенного дозора маневрировали они чересчур быстро. Кэптен Рукс тут же скомандовал занять места по боевому расписанию, а Хэмлин, бывший командиром орудийной башни № 1, бешено рванулся на свой боевой пост.

Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бьющий по нервам лязг колоколов общей тревоги разорвал мой чудесный кокон сна. За почти три месяца войны этот гонг, призывающий всех моряков на боевые посты, звенел со смертоносной серьезностью. Означал он [305] лишь одно — опасность. И горькие уроки войны были столь основательно усвоены под торопливое, бессердечное лязганье этого юнга, что я оказался обутым в ботинки прежде чем толком проснулся.

Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Гонг эхом отражался от стальных переборок пустынных внутренних помещений «Хьюстона». Я гадал, что же за дьявольщина противостояла нам на этот раз, и испытывал чувство подавленности. Застегивая ремешок стальной каски, я торопливо вышел из каюты. Когда я покинул ее, над головой грохнул залп главного калибра. Сотрясение швырнуло меня о барбет орудийной башни № 2. А ведь нам отчаянно не хватало этих 8-дюймовых «чемоданов»! Я знал, что растрачивать их на миражи ребята не будут. Размышляя об этом, я на ощупь пробрался через пустую офицерскую кают-компанию в коридор на ее кормовом конце.

У подножья трапа, ведущего на палубу выше, собралась группа матросов с носилками и санитаров. Я спросил, на что мы наткнулись. Они не знали. Когда я быстро взобрался по трапу, ведущему на мостик, к грохоту главного калибра присоединилось громыхание 5-дюймовых орудий. Бой делался адским. Я задержался на палубе связи, где вступали в бой счетверенные зенитные установки, и немного понаблюдал за тем, как быстро работали в темноте их расчеты, садя из своих мелкокалиберных спаренных зениток снаряд за снарядом. Перед глазами у меня мелькали огненные полосы от летящих в ночь трассирующих снарядов. Как же прекрасны эти посланцы смерти, подумал я.

Прежде чем я успел добраться до мостика, в бой вступили уже все орудия. Их смертоносная мелодия была великолепна, и успокаивала. С размеренными интервалами к резкому, беспорядочному треску 5-дюймовых орудий и постоянному «бум-бум-бум» наших 1,1 -дюймовок присоединялось громыхание главного калибра, в то время как над всем этим, с площадок высоко на фок — и грот-мачтах доносилось стрекотание крупнокалиберных пулеметов, размещенных там для борьбы с низколетящими самолетами, но теперь примененных в схватке с надводными целями. [306]

Мое прибытие на мостик приветствовала ослепительная вспышка и громовое буханье, когда в ночь умчался залп из орудийной башни № 2. Мои глаза только-только начали вновь фокусироваться, как темноту разорвал залп из орудийной башни № 1, снова ослепив меня. Мне отчаянно хотелось узнать, с чем же мы столкнулись, но спрашивать было бы нелепо. Все на мостике, от командира до матросов на перегруженных телефонах боевой связи, были полностью поглощены ведущимся морским сражением. В конце концов при ярких вспышках палящих во все стороны орудий я различил нескольких сотнях ярдов прямо по курсу от нас «Перт». Непрерывные орудийные вспышки с многих сторон указывали, что «Хьюстон» стал мишенью для многочисленных военных кораблей.

При таком явном артиллерийском превосходстве противника для любого из нас не составляло большой разницы, знаем мы или нет, что врезались в самую гущу крупнейшей десантной операции из когда-либо предпринимавшихся японцами. Цели находились со всех сторон, и проявлять разборчивость особо не приходилось. Вдоль берегов залива Бентам, где проходила большая часть сражения, стояли шестьдесят транспортов, готовившихся выгрузить войска и военную технику для завоевания Явы. Между нами и транспортами находилась эскадра эсминцев во главе с легким крейсером, усиленная торпедными катерами. А в нескольких милях за нами к месту боя шли два тяжелых крейсера, авианосец и неизвестное число эсминцев. Вход же в Зондский пролив преграждали два тяжелых крейсера, легкий крейсер и десять эсминцев. «Хьюстон» и «Перт» оказались в западне{101} . [307]

Пытаясь прорваться сквозь окружающие боевые корабли, «Хьюстон» и «Перт» вынуждены были совершать резкие маневры, уклоняясь от торпед, пускаемых эсминцами со всех мыслимых направлений. Темные воды Яванского моря засветились от их фосфоресцирующих следов. Один раз доложили о приближении к «Хьюстону» двух торпед по левому борту. Корабль в этот момент маневрировал, стараясь увернуться от других; сделать что-либо еще было невозможно. Пораженный ужасом, я смотрел, не в состоянии оторвать глаз от стремительно приближающихся жестяных «рыбок». Я весь подобрался, готовый к тому, что сейчас произойдет. А затем — о чудо из чудес! — обе торпеды прошли прямо под «Хьюстоном», так и не взорвавшись.

Из-за производимых обоими кораблями маневров уклонения и постоянных ослепляющих вспышек орудийного огня становилось трудно, а временами так и вовсе невозможно отслеживать передвижения «Перта». Сразу после полуночи его еще видели на воде — тонущим, но по-прежнему палящим из всех своих орудий. Когда кэптен Рукс понял, что «Перту» пришел конец и вырваться уже невозможно, то развернул «Хьюстон» к транспортам, твердо решив продать свой корабль подороже. С этого мгновения все корабли в данном районе были вражескими, и мы начали жестокий бой насмерть.

Японцы дрались, отчаянно пытаясь защитить свои транспорты. Словно смыкающаяся вокруг добычи волчья стая, эсминцы бесстрашно проносились вблизи с целью осветить «Хьюстон» своими мощными прожекторами, чтобы крупнокалиберные орудия их крейсеров могли определить дистанцию. Не устрашенный этим слепящим светом экипаж «Хьюстона» тут же дал отпор. Не успели прожектора вспыхнуть, как наши пушки повыбивали их. Один пытавшийся осветить нас эсминец разорвало пополам залпом главного калибра, и он мгновенно исчез. Еще одному, ставшему жертвой орудий левого борта, снесло мостик. Несколько раз сбитые с толку команды эсминцев освещали собственные транспорты близ берега, и артиллеристы «Хьюстона» не медлили ухватиться за возможность всадить в них снаряды. [308]

«Хьюстону» не составляло труда выбрать цели, а вот японцам временами бывало нелегко различить собственные корабли. Один раз мы с изумлением наблюдали, как неприятельские корабли какое-то время стреляли друг в друга, при этом ни один снаряд не вызвал всплеска поблизости от нас

Почти пятнадцать минут «Хьюстон» маневрировал, словно заговоренный. Враг не добился ни одного существенного попадания. Один залп тяжелых снарядов даже прошил насквозь офицерскую кают-компанию, с правого борта до левого, но так и не взорвался. Но везение «Хьюстона» подходило к концу. Один разорвавшийся на баке снаряд вызвал пожар в носовой малярной мастерской, указывая врагу наше местонахождение. Пока матросы из носовой ремонтной бригады мчались тушить пожар, японские артиллеристы, стреляя в упор, добились еще нескольких попаданий в бак. Во все стороны полетели осколки, ранив нескольких человек из ремонтной бригады. Казалось, будто прошла целая вечность, но через несколько минут пожар погасили.

«Хьюстона» теперь постигало неизбежное. Примерно в 00:15 могучий корабль потряс взрыв пробившей левый борт торпеды. В кормовом машинном отделении все мгновенно погибли, а скорость «Хьюстона» упала до 23 узлов. Густой дым и горячий пар из пораженного машинного отделения окутали шлюпочную палубу, гоня матросов прочь от орудий и делая бесполезным прибор управления огнем кормовых 5-дюймовых орудий. Когда дым и пар слегка рассеялись, орудийные расчеты вернулись на боевые посты и продолжили стрельбу без указаний приборов. Подача электроэнергии к снарядным элеваторам прекратилась, остановив поток 5-дюймовых снарядов из почти опустевших погребов боезапаса. Матросы попытались спуститься в трюм и носить снаряды вручную, но им преградили путь обломки и пожары. Лишившись боеприпасов, расчеты принялись бить по врагу осветительными снарядами и всем прочим, что у них еще оставалось в кранцах первых выстрелов.

Почти сразу же вслед за первой в наш правый борт врезалась вторая торпеда, попавшая аккурат под радиорубкой. [309]

Взрывающиеся снаряды вызвали пожары по всему кораблю, лихорадочные попытки погасить их при усилившемся неприятельском огне ни к чему не привели. Внезапно вторая орудийная башня, пробитая прямым попаданием, взорвалась, выбросив пламя выше мостика. Сильнейший жар прогибал стальные плиты палубы, выгоняя всех из боевой рубки и с мостика. Связь с другими частями корабля полностью оборвалась.

Через несколько минут пожар угас, и орудийная башня № 2 стала безмолвной и темной. Нехватка снарядов вынудила обе передние башни использовать погреб обычных боеприпасов. Когда же его затопили, пытаясь предотвратить взрыв, это лишило первую орудийную башню вообще любых боеприпасов. Главный калибр «Хьюстона» теперь умолк навек, но несколько 5-дюймовых орудий вместе со счетверенными зенитными установками и крупнокалиберными пулеметами продолжали бой.

Абсолютно уверенный, что «Хьюстону» приходит конец, неприятель отправил несколько торпедных катеров прочесать палубы крейсера пулеметным огнем. Один такой катер, попав под перекрестный огонь крупнокалиберных пулеметов и счетверенной зенитной установки № 1, развалился на куски. Еще один огнем из тех же стволов разрезало пополам; он затонул в 50 ярдах от нашего левого борта — но не раньше, чем выпустил торпеду, которая взорвалась внутри «Хьюстона» перед ютом.

Через зияющие в корпусе пробоины «Хьюстон» набирал огромные количества воды и постепенно кренился на правый борт. Скорость его упала почти до нуля, и маневрировать стало невозможно. Корабли атаковали со всех сторон, а над нашими головами пролетали вражеские самолеты. Было невозможно определить, что взрывается — снаряд, торпеда или бомба. Словно боксер в состоянии «грогги», крейсер еле-еле держался на ногах.

Для кэптена Рукса настало время отдать свой последний приказ. Я стоял на мостике рядом с ним, когда он подозвал к себе молодого морпеха-сигналыцика и сильным, решительным голосом скомандовал: «Труби сигнал покинуть корабль!» [310]

Когда прозвенели ноты сигнальной трубы, я решил не дожидаться спуска по и так уже забитому народом трапу, а вместо этого перелез через поручни и спустился палубой ниже. Этот шаг оказался весьма удачным, поскольку как раз в тот момент, когда я приземлился на палубе, выше разорвался снаряд. Я пробрался к катапульте правого борта, где развернул во мраке свои бесполезные крылья наш последний потрепанный гидросамолет. Там имелся двухместный спасательный плот и бутылка бренди, а в такую ночь, как я прикинул, мне может пригодится и то и другое. Но я опоздал. Другие добрались туда раньше меня.

Примерно в это же время мичманы Чарльз Д. Смит и Герберт Левитт, искавшие раненых товарищей, чтобы помочь им спуститься за борт, нашли лежащего на сигнальном мостике кэптена Рукса. Голова и грудь у него были залиты кровью. Почти теряя сознание, он не мог говорить. Мичманы сделали ему укол морфия для облегчения боли, а через несколько секунд он умер. Офицеры накрыли его одеялом и уже собирались покинуть корабль, когда случайно оглянулись и увидели человека, сидящего на палубе скрестив ноги и укачивающего на руках тело командира. Вернувшись, они обнаружили, что это был состоявший при командире толстенький стюард-китаец, которого вся команда добродушно называла «Буддой». Мичманы уговаривали его покинуть, пока не поздно, тонущий корабль — но китаец не обращал на них внимания. Раскачиваясь взад-вперед, он держал командира, словно тот был спящим мальчиком, и повторял вновь и вновь голосом, преисполненным печали: «Командира умирай, «Хьюстон» умирай, Будда тоже умирай». Китаец отправился на дно вместе с кораблем.

Хотя «Хьюстон» по-прежнему осыпали снаряды и он постепенно тонул, на борту не было никакой паники или сумятицы. Моряки быстро приступили к работе, сопровождающей оставление корабля. Явного страха не наблюдалось нигде — наверное, из-за того, что все, чего мы страшились больше всего, уже стало реальностью.

Вражеские корабли приблизились и систематически прочесывали наши верхние палубы пулеметным огнем. Несмотря [311] на приказ покинуть корабль, пожары и опасный крен на правый борт, несколько сильных духом матросов и морских пехотинцев отказывались прекратить бой. Несколько крупнокалиберных пулеметов и одно 5-дюймовое орудие продолжали стрелять. Их отвлекающий огонь помог сорвать расстрел многих моряков, пытающихся убраться за борт. Эти храбрецы, несомненно, спасли жизнь своим товарищам — но, по всей вероятности, не себе. Кто были эти герои, так и останется безвестным.

Я спрыгнул с катапульты на ют, где в гротескных позах лежали несколько погибших. С печалью на душе я осмотрел каждого из них. Я знал их всех, и все они погибли. Но время истекало. Я увидел, как ребята из пятого дивизиона пытаются вытащить из ангара правого борта большой понтон гидросамолета и два крыльевых поплавка. Там было немало еды и воды, припасенных именно на такой вот чрезвычайный случай. Собранное на воде как запланировано, это плавсредство стало бы прочным сооружением, вокруг которого мы могли собраться и разработать план спасения. Я поспешил им на помощь.

Работали мы быстро, так как «Хьюстон» мог в любой миг перевернуться. Тяжелый поплавок вручную выволакивали из ангара, в то время как я лихорадочно возился, опуская правые бортовые леера так, чтобы его можно было утащить за борт. Я отцепил один и уже высвобождал второй, когда палуба юта у меня под ногами внезапно подпрыгнула и вспучилась. Ввысь взметнулся громадный фонтан из горючего и соленой воды, тут же рухнув обратно на нас. Торпеда ударила прямо под тем местом, где я стоял, и все же я не услышал ни звука. Размышлять, почему так случилось, не было времени.

Вплоть до этой минуты я был слишком заворожен нереальностью окружающего кошмара, чтобы пугаться всерьез. Но обрушившийся сверху поток воды и топлива был более чем реальным. Это происходило со мной, и я мог думать только об огне. О том, что меня могут убить или ранить, я как-то не думал, но это — это было нечто иное. Я отчетливо представил себе, как горит топливо на покрытой им поверхности моря и [312] на моем теле. И меня залихорадило от мысли, что не смогу проплыть сквозь такой огненный ад. Большинство из нас спонтанно бросилось прочь от правого борта в сомнительное убежище ангара левого борта. Едва мы очистили ют, как его пропахал залп снарядов, взорвавшихся глубоко внутри корабля.

Топливо все еще не загорелось, но «Хьюстон» сильно накренился на правый борт. При молотящих по нему со всех сторон снарядах делать оставалось только одно — убираться с корабля, и чем скорее, тем лучше. Я спустился по грузовой сети, свисающей с левого борта, повис на руках, а затем упал в теплое Яванское море. В темноте, со звенящими в ушах звуками боя, я оказался в окружении безликих людей, спасающихся вплавь. У меня болела душа, когда я слышал мучительные крики о помощи со стороны тонущих товарищей — крики, на которые могли откликнуться лишь немногие из нас, если вообще кто-нибудь откликнулся. Как-то вдруг сразу море сделалось маслянистым полем, на котором отдельно взятые люди самостоятельно боролись со смертью. Я подумал о мощном засасывающем действии, сопровождающем погружение корабля, и изо всех сил поплыл прочь от «Хьюстона».

Ярдах в ста или более за кормой моего смертельно раненного корабля я, донельзя измотанный, хватая воздух открытым ртом, все-таки обернулся, дабы увидеть его последние мгновения. Прожектора эсминцев освещали «Хьюстон» от носа до кормы. Он сильно кренился на правый борт, а вражеские снаряды все продолжали долбить его. Я молился, чтобы на борту не оставалось никого из живых. Несколько тяжелых снарядов взорвались в воде среди группы плывущих моряков. Как ни далеко я отплыл, а подводные ударные волны молотили меня по животу, словно гигантские кулаки, заставляя кривиться от боли. Я содрогнулся при мысли о том, что же они сотворили с теми бедолагами, которые оказались ближе к взрывам.

Ошеломленный, не в состоянии поверить в реальность этой жуткой сцены, я одиноко плыл и зачарованно смотрел. Тонущий «Хьюстон» кренился на правый борт все больше и больше, пока нок-реи едва не коснулись воды. И даже при этом неприятель все еще не закончил сражаться с ним. Выпущенная [313] мстительным врагом торпеда ударила в середину левого борта. После того, как он вынес столько ударов, кораблю полагалось тут же перевернуться. Но вместо этого «Хьюстон» накренился в обратную сторону и встал на ровный киль. С залитыми водой палубами гордый корабль величественно замер, в то время как внезапно налетевший бриз подхватил звездно-полосатый флаг, все еще твердо поднятый на его грот-мачте, и затрепетал им в последнем вызывающем жесте. А затем, устало содрогнувшись, великолепный «Хьюстон» исчез под волнами Яванского моря.

20. Жестокая судьба эсминца «Поуп»

Одним из самых черных дней в истории 29-й эскадры эсминцев стало 1 марта 1942 года, когда она потеряла в бою с врагом четыре своих корабля. Эскадренный миноносец «Поуп» (DD-225) был одним из них. Под командованием коммандера Уэлфорда Блинна, он отлично проявил себя в битвах у Баликпапана и юго-восточного побережья Бали. Однако из-за неполадок с механизмами ему пришлось остаться для ремонта на военной судоверфи в Сурабае, и поэтому он не смог принять участие в сражении в Яванском море.

Вечером 27 февраля 1942 года «Поуп» был готов к выходу в море. Он получил приказ помочь эсминцу «Энкаунтер» сопровождать в Сурабаю вышедший из боя покалеченный тяжелый крейсер «Эксетер». Через несколько часов к этим кораблям присоединились в порту четыре американских эсминца — «Джон Д. Форд», «Джон Д. Эдвардc», «Олден» и «Пол Джонс», которые вернулись с морской битвы без торпед и почти израсходовав все топливо.

На следующее утро, 28 февраля 1942 года, пришли первые новости о злосчастном поражении союзного флота в Яванском море. Стало очевидно, что Голландская Ост-Индия обречена, и во избежание полнейшей катастрофы стоящие в Сурабае корабли должны как можно скорее уйти в более безопасные порты к югу от Малайского барьера. [314]

Разведка сообщала о многочисленных японских боевых кораблях и нагруженных войсками транспортах, появившихся во всех районах Яванского моря. Горстка кораблей союзников могла в любой момент оказаться в западне. Возможных путей бегства в Индийский океан было только два. Тот, который проходил через пролив Бали, находился ближе, но самый лучший путь к нему, через фарватер к востоку от Сурабаи, считался слишком мелководным для «Эксетера». Вдобавок, поскольку неприятельские войска уже оккупировали остров Бали, можно было полагать, что пролив этот сильно охраняется. Другой маршрут, через Зондский пролив между Явой и Суматрой, лежал более чем в 400 милях к западу. Его тоже должны были сильно охранять, проходящие по нему морские коммуникации так и кишели вражескими кораблями. Ни тот ни другой проход не оставлял места для оптимизма.

Тем вечером «Эксетер» доложил, что на нем произведен срочный ремонт, позволивший крейсеру теперь развивать скорость в 16 узлов на трех котлах. Контр-адмирал Артур Ф. Э. Паллисер, тогдашний начальник штаба вице-адмирала Хельфериха, приказал «Эксетеру» следовать в сопровождении эсминцев «Энкаунтер» и «Поуп» на запад, пересечь Зондский пролив и направляться к Цейлону. А эсминцам «Джон Д. Эдвардс», «Пол Джонс» и «Джон Д. Форд» велели идти кратчайшим путем через пролив Бали.

Под покровом ночной темноты корабли союзников вышли из гавани Сурабаи. «Эксетер», «Энкаунтер» и «Поуп», пройдя северным фарватером и миновав минное заграждение, взяли курс на запад. А четыре американских эсминца, лишенные своего главного оружия — торпед, — отбыли через восточный фарватер и двинулись на всех парах к проливу Бали.

Удача распорядилась так, что в проливе стояли только два или три японских эсминца. Прежде чем японцы успели сыграть тревогу, американские «жестянки» пронеслись мимо них. Примерно десять минут шла яростная орудийная пальба, но когда она закончилась, неустрашимые моряки во главе с Генри Экклесом, державшим флаг на «Джоне Д. Эдвардсе», выскочили в Индийский океан без единой царапины. А вот трем [315] кораблям, направлявшимся к Зондскому проливу, такого везения не выпало.

«Эксетер» под командованием кэптена О. Л. Гордона следовал на запад с эсминцами «Поуп» и «Энкаунтер», держащимися по обе стороны от его носа, когда, в 07:001 марта 1942 года впередсмотрящий на фор-марсе «Эксетера» доложил о вражеском эсминце и двух крейсерах. Курс быстро сменили, избегая прямого столкновения, но когда корабли противника скрылись из виду, появилась новая угроза в лице одномоторного гидросамолета. Тот появился из-за горизонта и парил над союзными кораблями вне досягаемости их зениток. Никто не сомневался, что он передавал сведения об их местонахождении хотя бы тому крейсеру, с которого взлетел.

В 09:00 шедший по левому крамболу от «Эксетера» «Энкаунтер» заметил эсминец, идущий пересекающимся курсом с юга, и сразу же увеличил скорость, сближаясь с ним. «Эксетер» и «Энкаунтер» открыли огонь с предельной дистанции, тогда как вражеский корабль благоразумно поджал хвост и удрал за горизонт. Однако через несколько минут он вернулся в сопровождении еще трех эсминцев и двух крейсеров{102} , и все они неслись в бой, вспенивая воду.

Когда дистанция сократилась, «Поуп» и «Энкаунтер» открыли огонь по эсминцам, в то время как «Эксетер» схватился с крейсерами. Снаряды «Поупа» попали в корму одного из эсминцев, и тот ретировался, охваченный пламенем и оставляя за собой шлейф темно-коричневого дыма.

К этому времени у «Эксетера» уже возникали серьезные проблемы. Залпы тяжелых снарядов обрушивались в опасной близости от него, и корабль в любой момент мог получить смертельное попадание. Лейтенант-коммандер Блинн тут же приказал «Поупу» поставить дымовую завесу и погнал свой эсминец прикрыть английский крейсер от вражеских глаз. Одновременно принялись ставить дымовую завесу и «Эксетер [316] « с «Энкаунтером». Этот маневр настолько затруднил работу японским корректировщикам, что их атакующим кораблям пришлось временно прекратить стрельбу, пока они подходили на дистанцию досягаемости торпед союзников.

Под прикрытием дымовой завесы «Эксетер» сменил курс на зюйд, а затем на ост — в отчаянной, но бесплодной попытке скрыться. Хотя три корабля союзников подвергались сильному обстрелу, им все же удавалось не давать себя в обиду до тех пор, пока в 11:00 их участь была решена. В бой вступили еще два крейсера типа «Асигара», сопровождаемые тремя эсминцами{103} . Двое из вражеских эсминцев, паля из всех орудий, приблизились к «Поупу», орудия которого вели ответный огонь по лидеру. «Энкаунтер» в этот момент схватился со вторым лидером. В то же время «Эксетер» обстреливали почти со всех сторон, море вокруг него пенилось от всплесков 8-дюймовых снарядов. Но доблестный английский крейсер, скованный отсутствием скорости, продолжал выписывать зигзаги и отбиваться. Вдобавок ко всем прочим неприятностям его система управления огнем то и дело отказывала, серьезно снижая эффективность главного калибра.

В 11:05 «Эксетер» выпустил торпеды по крейсерам слева от него. Через несколько минут «Поуп» выпустил четыре торпеды по тем же целям, которые подошли на дистанцию в 6000 ярдов. Пытаясь отвлечь противника от «Эксетера», Блинн вывел «Поуп» вперед, и начал ставить дымовую завесу, одновременно выпустив оставшиеся пять торпед по крейсерам справа. Во время этого маневра мощный взрыв сотряс один из японских эсминцев слева по борту. Охваченный огнем, тот вышел из боя. Сразу же после этого по носу у одного из вражеских крейсеров (и тоже слева по борту) произошел еще один сильный взрыв. «Жестяная рыба» пустила кровь врагу. [317]

Кто там в него угодил, «Эксетер» или «Поуп», оставалось неизвестным, но это никого не волновало.

Твердо решив покончить с кораблями союзников, японцы безжалостно наседали со всех сторон. Безнадежно уступая им в артиллерии, «Эксетер», «Энкаунтер» и «Поуп» доживали свои последние минуты. Их время истекало. Примерно в 11:30 «Эксетер» получил серьезное попадание. Охваченный пламенем, прославленный боевой корабль потерял ход; он лежал мертвым на воде, извергая облака густого дыма и пара. Орудия крейсера, нацеленные во все стороны, уже умолкли, в то время как все больше и больше снарядов рвали его от носа до кормы{104} .

Командир «Энкаунтера», лейтенант-коммандер Э. В. Ст. Дж. Морган понимал, что он оказался в ловушке, так как его корабль не обладал достаточной скоростью, чтобы оторваться от неприятеля. Морган видел, как «Поуп» пытается покинуть район боя, и желая помочь ему скрыться, вывел «Энкаунтер» в пространство между американским эсминцем и японскими кораблями, стремясь отвлечь их огонь на себя и задержать преследование.

«Энкаунтер» стойко выдержал свыше двух часов адского обстрела. Пронзительно визжащие над головой и падающие совсем близко снаряды стали обычным явлением, но вплоть до последнего момента в эсминец еще ни разу не попали. «Энкаунтер» стремительно маневрировал, стремясь перехитрить японских артиллеристов, когда внезапно оба топливопровода оказались перебиты и его перегруженные машины со стоном остановились. Теперь эсминец оказался в отчаянном положении. Под градом сыплющихся вражеских снарядах у Моргана [318] не осталось никакой иной альтернативы, кроме как приказать затопить корабль и покинуть его.

Бессильный помочь экипажам тонущих английских кораблей, Блинн твердо решил спасти собственный корабль и его команду. С максимальной скоростью, какую только могли позволить его древние машины, он направил «Поуп» к небольшому ливневому шквалу, видневшемуся в нескольких милях от места боя. Своевременное появление этого шквала давало небольшой проблеск надежды на то, что укрывшись в ливне, он сможет уйти от врага.

Снаряды крейсеров взметали фонтаны воды вплотную за свесом его кормы, когда «Поуп» наконец-то исчез в сердце шквала. И как раз вовремя, поскольку именно в этот момент кирпичная обкладка третьего котла раскрошилась и обвалилась внутрь. Котел сразу же заглушили, но в результате «Поуп» существенно потерял в скорости.

Обретя временную безопасность в проливном дожде, Блинн воспользовался передышкой и проанализировал положение. Эсминец выпустил 345 снарядов главного калибра, и носовые погреба боеприпасов почти опустели. Из кормового погреба боеприпасов начали доставлять новые снаряды. Единственным боевым повреждением корабля стала снесенная выстрелом главная радиоантенна. Блинн понимал, что шансы «Поупа» уйти в Австралию крайне невелики, но у него был план. Он попытается избежать встречи с японцами, обогнув южное побережье Борнео, и под покровом ночи сделает рывок через пролив Ломбок в Индийский океан. Даже там он не будет в безопасности от неприятельской авиации и флота, но у него будет больше места для маневра.

Дождь длился примерно десять минут, а затем «Поуп» омыло ослепительное солнце. К счастью, полоса шквала заслоняла его до тех пор, пока эсминец не смог ускользнуть в еще один небольшой душ. Однако через какие-то несколько минут эта полоса дождя закончилась, оставив «Поуп» беззащитным посреди враждебного моря без единого облачка в поле зрения.

Через пять минут, в 12:15, с эсминца заметили вражеский одномоторный гидросамолет, который принялся следовать за [319] ним, как тень. Вскоре к нему присоединился еще один гидроплан. Взгляды моряков с опаской сфокусировались на этих нежеланных металлических птицах, так как на корабле понимали, что теперь обо всех передвижениях «Поупа» сообщают старшим братьям, которые обязательно последуют за младшими. А до темноты, бывшей единственной надеждой американских моряков, оставалось еще долгих семь часов.

Через пятнадцать минут появилось еще шесть палубных самолетов, все восемь принялись по одному заходить на бомбардировку «Поупа». Отбиваться от них эсминец мог только из двух крупнокалиберных пулеметов и двух пулеметов винтовочного калибра. Тем не менее, стрелки встречали каждую атаку со всей яростью, какую только могли выдать их пулеметы.

Самолеты пикировали один за другим, сбрасывая в каждом заходе по две бомбы. На третьей атаке одна бомба взорвалась по носу у эсминца близ левого борта. Осколки проделали четырехдюймовую дыру в дальномере и ранили двоих из расчета носового орудия. На одиннадцатой атаке бомба едва не угодила в корабль и взорвалась напротив торпедного аппарата № 4, оставив зияющую пробоину в корме ниже ватерлинии и сильно покоробив обшивку корпуса. Силой взрыва погнуло вал левого винта, вызвав такую сильную вибрацию, что пришлось остановить переднюю машину.

Как раз когда палубные самолеты сбросили свои последние бомбы и перестали быть угрозой, появилось шесть двухмоторных бомбардировщиков «Мицубиси».{105} Пулеметы, которые достаточно действенно расстраивали атаки предыдущих нападающих, теперь не могли бы принести урон противнику. Эти самолеты были более массивными и быстрыми, вооружены многочисленными пулеметами, пушкой и более тяжелыми бомбами. Но твердо решив сопротивляться до конца, моряки «Поупа» наблюдали за тем, как бомбардировщики кружат поодаль, готовясь к своей первой атаке. [320]

Лейтенант-коммандер Блинн понимал, что «Поуп» страшно поврежден. Когда он приготовился встретить новую угрозу, вода уже подтапливала кормовое машинное отделение и начала быстро распространяться в жилые отсеки. Ремонтные бригады лихорадочно работали, пытаясь заткнуть пробоину в корпусе, но с заливающей его нутро водой, «Поуп» все хуже слушался руля. А при всего одном работающем винте будет довольно трудно, если вообще возможно, успешно маневрировать, уворачиваясь от бомб.

Экипаж «Поупа» смотрел на приближающиеся бомбар-дировщики и молился, чтобы удача не покинула их. Блинн не отводил глаз от врага, определяя схему их захода. В точке сброса бомб он приказал делать поворот, уводя «Поуп» с основного курса. Этого едва-едва хватило, но бомбы все-таки прошли мимо и взорвались близ борта, не причинив никаких повреждений.

«Поуп» теперь опасно затопило водой, и, по докладам ремонтных бригад, остановить поступление воды было уже невозможно. Блинн бросил быстрый взгляд назад. Корабль оседал на корму. Это был конец. «Поуп» погибал.

После спешного совещания с начальником службы борьбы за живучесть лейтенантом Р. Антримом, по заверениям которого, для сохранения корабля на плаву ничего больше нельзя было сделать, Блинн решил, что если он хочет спасти как можно больше членов своего экипажа, то должен действовать быстро. Он приказал команде приготовиться покинуть корабль. «Поуп» спешно подготовили к затоплению, в то время как матросы, стремясь сбить с толку бомбардировщики, продолжал стоять у орудий и стрелять.

Моряки уничтожили все секретные материалы, выбросили за борт глубинные бомбы,{106} открыли водонепроницаемые двери и установили подрывной заряд в носовом машинном отделении. Раненых погрузили на единственный корабельный [321] вельбот, а все спасательные плоты приготовили к сбрасыванию за борт. При этом не было заметно проявлений страха или паники, как и подобает среди закаленного в боях экипажа; члены команды работали быстро и умело. Ничего странного — в бою люди редко страшатся смерти, когда сталкиваются с нею лицом к лицу. Ужас в сердца вселяют долгие часы попыток избежать такой встречи.

Все уже приготовились покинуть корабль, но тут снова налетели бомбардировщики. «Поуп» с большим трудом смог лишь медленно повернуть, но хватило и этого. Провидению было угодно, чтобы и эти бомбы не попали в корабль. Сразу же вслед за их взрывами Блинн приказал остановить все машины. Открытую палубу на корме уже заливало водой, когда он отдал приказ: «Покинуть корабль!»

Последними покинули эсминец те, кто должен был гарантировать, что «Поуп» никогда не попадет в руки врага. Средь них был и лейтенант-коммандер Блинн, который произвел спешный инспекционный обход нижних палуб с целью убедиться, что кингстоны открыты, погреба боеприпасов затоплены и на борту не осталось никого из раненых. Главный артиллерист порекомендовал командиру покинуть корабль до того, как приведут в действие подрывной заряд, и Блинн отправился за борт, где его подобрал моторный вельбот.

Через несколько минут громыхнул подрывной заряд. 10 фунтов тринитротолуола разнесли к дьяволу носовое машинное отделение. После этого подрывники, ожидавшие на верхней палубе подальше от места взрыва, нырнули в море и поплыли, словно одержимые, прочь от водоворотов, могущих затянуть их вслед за кораблем.

Моряки еще взбирались на спасательные плоты или плыли к ним, когда море вокруг «Поупа» внезапно взбаламутили сильные взрывы. Уцелевшие в страхе подняли головы и увидели, что к эсминцу незамеченными подошли два крейсера, открывшие огонь по тонущему кораблю. «Поуп» был покинут очень вовремя, так как шестой залп буквально разорвал его на части. Через несколько секунд маленький серый четырехтрубный силуэт исчез, оставив после себя облако густого дыма и пара. [322]

Два крейсера надвигались на спасшихся моряков, которые мрачно глядели на них, ожидая, что скоро их либо убьют, либо возьмут в плен. Но когда крейсера приблизились на расстояние в 4000 ярдов, случилось нечто странное. Внезапно вокруг кораблей вздыбились огромные фонтаны воды. Никто не видел никаких самолетов, но японские корабли явно подверглись воздушной атаке. Этот дикий поворот событий избавил моряков «Поупа» от скверной судьбы, которая им грозила — крейсера круто развернулись и на всех парах удрали прочь, быстро скрывшись из виду.

Нет никаких свидетельств, позволяющих предположить, что на Яве оставались какие-то самолеты союзников, способные совершить такую атаку. Вероятней всего, это японские армейские бомбардировщики по ошибке приняли свои крейсера за вражеские. Тем не менее, к уцелевшим с «Поупа» вернулась надежда на спасение. Эта бомбардировка, совершенная, как они считали, самолетами союзников, вкупе с отправленными перед гибелью эсминца многочисленными сигналами бедствия, давала всем спасшимся с «Поупа» основания думать, что в любой момент может всплыть пришедшая им на выручку американская подводная лодка.

Блинн покружил на переполненном моторном вельботе по району гибели эсминца, собирая спасшихся и размещая их на спасательных плотах. Плотов было всего три — два маленьких и один большой. Еще один большой плот был уничтожен взрывом близ левого борта. Моряки нашли маленькую корабельную лодку, сильно поврежденную, но все же сохранившую плавучесть, привязали ее к вельботу и битком набили спасшимися. Пока все это делалось, японские палубные самолеты, прежде чем улететь, несколько раз прошли над злосчастными моряками, поливая их огнем из пулеметов. К счастью, меткость их оставляла желать лучшего. Пуля попала только в одного, да и тот получил лишь легкую поверхностную рану.

После этого команда устроила перекличку с тремя плотами, болтавшимися на буксире у вельбота. За исключением одного погибшего на борту корабля здесь присутствовали все члены команды — 151 человек. Трудно поверить, что за все [323] время боя с противником, имеющим огромное превосходство в силах, погиб лишь один моряк и еще несколько человек были ранены.

Поскольку запас воды и продовольствия у спасшихся имелся весьма скромный, было решено оставаться близ места, где пошел на дно «Поуп», — в надежде, что им придет на выручку подводная лодка. Время шло, и моряки, цепляющиеся за края переполненных плотов, постепенно уставали. Чтобы дать каждому побыть вне воды, все невредимые матросы и офицеры были разделены на шесть вахт, одна из которых должна была сидеть на плоту каждые тридцать минут.

В 22:00 Блинн приказал дать красную ракету. Та ярко вспыхнула в темноте, освещая пустынное море вокруг. Если бы какая-то подводная лодка искала тут спасшихся, то в такой час находилась бы в надводном положении. Моряки завороженно смотрели, как догорает и гаснет ракета, снова оставляя их в темноте. И молча молились, чтобы их сигнал бедствия увидели глаза своих, а не врагов.

Долгие часы тянулись один за другим без каких-либо происшествий вплоть до утра до следующего дня, 2 марта 1942 года. С рассветом прилетел вражеский гидросамолет, недолго покружил над спасшимися и улетел восвояси. По мере того, как шло время, экипажем начало овладевать беспокойство. Чтобы поддержать боевой дух, Блинн приказал включить мотор вельбота, и тот начал мучительно медленно буксировать плоты к побережью Явы, от которого их отделяло целых 100 миль.

К этому времени лодочку удалось починить, и ее использовали для того, чтобы подобрать тех моряков, которые либо заснули, либо отстали от плотов, унесенные течением, либо слишком ослабли и не могли больше цепляться за его края.

Приблизительно в 01:00, когда поверхность мрачного Яванского моря исполосовали лучи лунного света, пораженные моряки увидели, как в нескольких милях по курсу их путь пересекают зловещие силуэты двух вражеских эсминцев.

Блинн быстро приказал заглушить мотор, и все моряки молчали, как рыбы, пока корабли не ушли дальше в ночь, так и не заметив их. [324]

Бензин иссяк примерно в 12:00 на третий день, но спасшиеся, палимые тропическим солнцем и отчаянно нуждавшиеся в воде, отказывались сдаваться. Они соорудили из одеял парус и установили его на носу, чтобы вельбот по-прежнему двигался в южном направлении. Самые сильные среди них посменно гребли, пользуясь веслами или кусками досок.

Вечером над спасшимися покружил низколетящий гидросамолет. Многие боялись, что их расстреляют из пулеметов, но японский пилот, похоже, больше интересовался рассматриванием их, чем истреблением. Самолет оставался над спасшимися несколько минут, а затем улетел на запад. Несколько утешала лишь мысль, что японец понял, в каком бедственном положении находятся моряки «Поупа», так как при скорости, не превышавшей, по их прикидкам, 2-х миль в час, да еще без еды и воды, им никогда не добраться до побережья Явы. По крайней мере, теперь они не умрут в море, а могут попасть в плен к врагу. Эта возможность, до сих пор немыслимая, стала вдруг восприниматься меньшим из зол.

Наступившая ночь застала большинство спасшихся полностью измотанными. Грести перестали еще много часов назад. Те, у кого больше не оставалось сил цепляться за края плотов, набились на них или разместились в сильно переполненном вельботе. По счастью, море оставалось спокойным, так как планшир вельбота опустился настолько близко к воде, что тот угрожал того и гляди перевернуться. Некоторые моряки, отчаявшись, отцеплялись от плотов, но товарищи отказывались дать им умереть. Те, у кого доставало сил, плыли за ними и тащили обратно, совершив много таких невоспетых спасений.

Около полуночи моряки «Поупа» увидели, что на них надвигается зловещий черный силуэт. Когда тот приблизился, становясь все больше на фоне звездного неба, моряки поняли, что это японский эсминец. Спасшиеся молча ждали, охваченные странной смесью страха и надежды. В пятидесяти ярдах от них корабль остановился и навел на жалкий маленький караван мощный прожектор.

Все моряки, онемев, ждали — не будет ли им наградой смерть, поскольку видели очертания угрожающе нацеленных [325] на них больших орудий. Через несколько минут к ним подплыла небольшая шлюпка с вооруженными матросами. Резкий, гортанный голос что-то крикнул им по-японски. Лейтенант Уильям Р. «Билл» Уилсон, который до войны служил в американском посольстве в Токио и бегло говорил по-японски, ответил на оклик и сообщил своим, что японцы собираются их спасти. Но, предостерег он, если кто-либо попытается оказать сопротивление, то все будут убиты.

151 мокрый матрос и офицер были выужены из Яванского моря и подняты на борт. Обращались с ними на эсминце вполне прилично — акт сочувствия, за который они всегда будут благодарны японскому военно-морскому флоту. Но в качестве военнопленных им пришлось вынести много адских мучений. Три с половиной года спустя, после падения Японии, спасенные были освобождены, но двадцать семь их товарищей умерло от недоедания и болезней. Сто двадцать четыре матроса и офицера, включая их уважаемого командира, лейтенанта-коммандера Уэлфорда Блинна, наконец-то отправились на родину, раскрыв тайну, дотоле окружавшую судьбу маленького четырехтрубного эсминца «Поуп».

Вскоре после того как были потоплены «Эксетер» и «Энкаунтер», вражеские боевые корабли подошли к уцелевшим, и немного понаблюдав, как те барахтаются, ушли, предоставив экипажи погибших кораблей своей участи. Однако на следующий день, изменив свои намерения, японцы вернулись и спасли их.

21. Покинуть корабль!

Есть некая ирония судьбы в том, что первый авианосец Соединенных Штатов был потоплен в море уже после того, как перестал числиться авианосцем. На летной палубе этого устаревшего корабля находились истребители, но они принадлежали не флоту, а армейской авиации США.

«Лэнгли» первоначально был угольщиком «Юпитер», и впервые вышел в море в 1912 году. Через восемь лет его переоборудовали [326] в авианосец, переименованный в честь профессора Сэмюэля Пирпонта Лэнгли.{107} К 1937 году пополнившие флот более крупные и быстроходные корабли, специально сконструированные под боевые самолеты нового поколения, сделали «Лэнгли» устаревшим.

Но конец старику еще не настал. С отрезанной передней третью летной палубы, лишившийся возможности отправлять в полет или принимать самолеты, «Лэнгли», некогда бывший гордостью флота, остался на службе в неромантической роли плавбазы гидросамолетов. Именно в этом качестве он и служил в 10-м патрульном крыле Азиатского флота, когда началась Вторая мировая война.

Начало конца наступило для «Лэнгли» в тот день, когда он и грузовое судно «Си Уич» вышли 22 февраля 1942 года из гавани Фримантла (Австралия), направляясь в Чилачап на Яве. Первоначально корабли двигались вместе с тремя торговыми судами, везущими военнослужащих армии США (в том числе летчиков и наземные команды), десять самолетов Р-40 и многочисленные автомашины. Этот конвой, сопровождаемый крейсером «Феникс», шел курсом на норд-вест и направлялся к Бирме. Он должен был пройти изрядно южнее Явы, весьма далеко от вод Голландской Ост-Индии и северной Австралии, где японские бомбардировщики и корабли безжалостно охотились за кораблями союзников. Вот почему вместо того, чтобы следовать через опасный район по прямому маршруту, «Лэнгли» и «Си Уич» должны были идти вместе с конвоем и [327] оставаться под защитой орудий «Феникса» до точки к юго-западу от Чилачапа. Только от этого места им предписывалось двигаться дальше самостоятельно. Предполагалось, что это позволит им без риска пройти в Голландскую Ост-Индию через «заднюю дверь».

Оба корабля везли драгоценный груз в виде истребителей, которые отчаянно требовались на всех фронтах. На борту «Лэнгли» находилось тридцать три пилота армии США и двенадцать техников наземной команды. Тридцать два истребителя стояли крылом к крылу, прикрепленные к бывшей полетной палубе на всем пространстве, какое могло вместить их. «Си Уич» не везла ни пилотов, ни наземных команд, а ее двадцать семь самолетов Р-40 лежали разобранными в ящиках.

Вечером первого дня, находясь в море, командир «Лэнгли» коммандер Роберт П. Мак-Коннелл получил от вице-адмирала Конрада Э. Л. Хельфериха, командующего военно-морскими силами союзников в Голландской Ост-Индии приказ — немедленно отделиться от конвоя и самостоятельно следовать в Чилачап. «Лэнгли» должен был прибыть туда в 09:30 27 февраля. «Си Уич» получила схожий приказ, но ей полагалось оставить конвой лишь через несколько часов.

Странность в ситуации с отдачей адмиралом Хельферихом приказов кораблям отделиться от конвоя раньше запланированного заключалась в том, что голландский адмирал не имел над кораблями никакой твердой юрисдикции{108} . Но конкуренции со стороны американского командующего в юго-западной части Тихого океана вице-адмирала Уильяма Глассфорда-младшего первоначально не предполагалось. Когда Хельферих известил Глассфорда о своих действиях, последний не возражал. [328]

Позже Глассфорд заявил в своем рапорте: «Я фактически полностью разделял его (Хельфериха) взгляды о необходимости пойти на риск и целиком поддерживал его решение».

Приказы Хельфериха, отданные «Лэнгли» и «Си Уич», были порождены отчаянием. К Яве приближались обладающие подавляющим численным превосходством японские силы вторжения, а вражеские бомбардировщики опустошали страну. На всей Яве насчитывалось не более пятнадцати истребителей, и если остров желали спасти, то командование ABDA должно было получить истребители как можно скорее.

Хельферих пребывал в такой лихорадке, что не понимал бесплодности своих действий. Отмахнувшись от того факта, что в Чилачапе не было никакого аэродрома, он распорядился использовать открытое поле на окраине города. Сомнительно, чтобы новехонькие Р-40 могли взлететь с такого неровного поля, но даже если бы они и сумели это сделать, им пришлось бы садиться и далее действовать с аэродромов в Батавии и Сурабае, которые уже подвергались сокрушительным воздушным ударам врага. Выгрузка собранных самолетов с «Лэнгли» на причалы — это одно дело, но вот транспортировка их по улицам Чилачапа повлекла бы за собой необходимость сноса зданий, деревьев и других препятствий. Трудности еще больше осложнялись бегством в горы большинства туземных рабочих, страшившихся бомбардировок.

А направление в Чилачап «Си Уич» было проявлением полнейшего безрассудства. Если бы ящики с разобранными самолетами выгрузили в Чилачапе, там не нашлось бы ни механиков, ни оборудования для их сборки.{109} Но время истекало, и Хельферих не утруждал себя деталями. Ему требовались истребители, а в ящиках лежали истребители. Аминь. [329]

Когда Мак-Коннелл повернул, выводя «Лэнгли» из конвоя, и направился к Чилачапу, то хорошо предвидел все подстерегающие впереди опасности. По донесениям разведки, в тех районах Индийского океана, через которые должен будет проходить его корабль, действовали японские крейсера и авианосцы — а когда он приблизится к Яве, придется считаться и с бомбардировщиками наземного базирования. Мак-Коннелл был справедливо озабочен тем, что максимальная скорость его корабля ненамного превышала 13 узлов. Вооруженный несколькими неэффективными трехдюймовыми зенитками и четырьмя древними палубными орудиями, «Лэнгли» мог только попасть в беду, а не выпутаться из нее.

В15:00 26 февраля 1942 года, впередсмотрящие доложили о приближении двух неопознанных самолетов. Они оказались голландскими гидросамолетами PBY, которые просигналили, что в 20 милях к западу «Лэнгли» ждал эскорт. Получив эту желанную новость, Мак-Коннелл изменил курс для встречи с тем судном. К несчастью, этот так называемый «эскорт» оказался не более чем маленьким голландским минным заградителем, «Виллем ван дер Заан»{110} . Даже та сомнительная защита, какую он мог предоставить, теряла смысл от того, что у минзага были неполадки с котлами и он мог развивать скорость не более 10 узлов. При такой малой скорости «Лэнгли» не смог бы добраться до Чилачапа к 09:30, как ему приказано. Потому Мак-Коннеллу пришлось оставить голландца и двигаться дальше самому.

Тем вечером «Лэнгли» получил указание от Глассфорда следовать в Чилачап в сопровождении «Виллема ван дер Заана» и двух самолетов PBY. Подчиняясь этому странному приказу, Мак-Коннелл лег на обратный курс, собираясь вновь соединиться с «Ван дер Зааном». Через несколько часов, когда вдали уже показался минный заградитель, новый приказ Глассфорда направил «Лэнгли» встретиться на следующее утро с [330] эсминцами «Эдсолл» и «Уиппл», примерно в 200 милях к югу от Чилачапа. И Мак-Коннелл вновь изменил курс, направив «Лэнгли» к месту встречи на север. Благодаря этим путаным приказам время прибытия корабля в Чилачап откладывалось на 17:00 следующего дня.

Примерно в полночь находящиеся на борту с озабоченностью заметили на некотором расстоянии слева по носу две серии ярких белых вспышек. Сочтя, что по ним стреляют, Мак-Коннелл сразу приказал занять места по боевому расписанию, дать полный ход и повернул на 90 градусов вправо. Напряжение несколько уменьшилось, когда корабль заслонило серией идущих один за другим сильных шквалов. Мак-Коннелл шел прежним курсом до тех пор, пока у него не появилась разумная уверенность, что они потеряли контакт с неизвестным кораблем, а затем снова направился к месту встречи.

В 07:20 утра 27 февраля 1942 года на горизонте были замечены эсминцы «Уиппл» и «Эдсолл» с кружащими над ними двумя голландскими PBY. «Уиппл» просигналил, что «Эдсолл» обнаружил вражескую подводную лодку и что «Лэнгли» следует держаться в стороне от данного района. Мак-Коннелл приказал изменить курс, огибая по 12-мильной окружности точку контакта, а «Уиппл» перемещался, ставя себя между плавбазой самолетов и подводной лодкой. Когда «Эдсолл» потерял контакт с подводной лодкой, то присоединился к «Уипплу», ставя противолодочный заслон с обеих сторон по носу от «Лэнгли». А затем корабли вместе со своим воздушным эскортом направились к Чилачапу.

Первое указание на подстерегающую беду поступило в 09:00, когда был замечен летящий в вышине неопознанный самолет. Поскольку два голландских PBY не могли обеспечить адекватной защиты от воздушной атаки, Мак-Коннелл отправил Глассфорду срочное сообщение, доложив о противнике и требуя сопровождения истребителями. Он заявлял, что его местонахождение, курс и пункт назначения явно известны врагу и что примерно через два часа можно ожидать атак бомбардировщиков наземного базирования. Или даже раньше, если в данном районе находится вражеский авианосец. [331]

Мольба Мак-Коннелла была лишь криком в темноте. Предоставить истребители ему не могли, потому что на всей Яве оставалось меньше дюжины боеготовых самолетов, да и те были разбросаны по всему острову и действовали самостоятельно, в меру своих сил. Истребители никак нельзя было собрать в одну эскадрилью и отправить на 130 миль в море, прикрывать корабль.

Как и ожидалось, скоро заявились японские бомбардировщики. В 11:40 «Эдсолл» просигналил: «Вижу самолеты!» На «Лэнгли» сразу объявили боевую тревогу, когда на высоте 15 000 футов к нему приблизились девять двухмоторных бомбардировщиков. Плавбаза пошла зигзагами, пытаясь сохранять основной курс 357° и одновременно пытаясь сбить с толку вражеских бомбометателей — но при скорости чуть выше 13 узлов она едва ли могла называться увертливой целью.

Когда самолеты твердо легли на свой курс захода, зенитки «Лэнгли» принялись стрелять. Зенитчики с их старыми трехдюймовыми пушками делали все что было в их силах, но не могли достать до атакующих, которые продолжали лететь как летели, уверенные в своей недосягаемости для зенитного огня.{111}

Мак-Коннелл, управляющий кораблем с сигнального мостика через переговорную трубу, связывающую его с ходовым мостиком, находившимся прямо внизу. Он не сводил глаз с атакующих. Командир знал, что точка сброса бомб должна быть на углу примерно в 80 градусов над его кораблем. Когда, по его прикидке, самолеты достигли этой точки, он тут же приказал круто взять право руля. «Лэнгли», всегда неспешно слушающийся штурвала, начал медленно поворачивать направо — как раз когда сбросили бомбы. Смертельная серия легла мимо цели слева по носу. Подводные взрывы заставили старый корабль задрожать, а осколки бомб просекли стальную обшивку [332] по левому борту, выбивая стекла на мостике, но не нанеся никаких потерь.

Бой с самого начала шел не на равных, но экипаж «Лэнгли» превосходно сражался за свой корабль. Расчеты зениток яростно стреляли по атакующим, хотя чересчур хорошо знали, что нет ни малейшего шанса сбить хоть один самолет. Они могли лишь надеяться вынудить самолеты держаться повыше и таким образом снизить их меткость.

Отчаянно пытаясь увернуться от второй атаки японцев, Мак-Коннелл вел тихоходный, маломаневренный «Лэнгли» зигзагами, постоянно поворачивая и надеясь, что если он еще немного продержится, то появятся истребители и спасут его корабль от верной гибели. Эти маневры уклонения вновь оказались успешными, и вражеские самолеты вынуждены были свернуть, не сбрасывая бомб.

Бомбардировщики описали широкий круг и вернулись на третий заход. Вражеские пилоты умело просчитали возможный курс «Лэнгли» и сбросили бомбы в соответствии с ним. Через какие-то секунды корабль сотрясли сильные взрывы от пяти прямых попаданий и трех бомб, взорвавшихся рядом с бортом. На главной и полетной палубах загорелись катера и самолеты. Матросы бросились гасить пожары, но им затрудняли работу оборванные водопроводные магистрали.

Бомбы, взорвавшиеся рядом с кораблем, оставили зияющие пробоины ниже ватерлинии по бортам в носовой части. Плавбаза стремительно набирала воду. Машинное отделение серьезно заливало водой, но взрывы вывели из строя трюмные помпы, и тут уже ничего нельзя было поделать. Привод руля был уничтожен, и это расстраивало управление с мостика до тех пор, пока не смогли привести в действие запасной механизм управления рулем; у Мак-Коннелла возникли трудности со связью с различными частями корабля, так как телефонные провода и многие переговорные трубы были повреждены.

В разгар боя появились шесть японских истребителей, попытавшихся атаковать корабль, заходя на низкой высоте и поливая плавбазу огнем из пушек и пулеметов. Зенитки «Лэнгли», расчеты которых стояли среди горящих обломков самолетов и [333] жестоко отбивались, вынудили свернуть всех атакующих, кроме одного. И его снаряды причинили стоящим на летной палубе Р-40 куда больше вреда, чем бомбы. А затем, к большому облегчению всех, вражеские самолеты улетели на восток.

Чтобы помочь своим подчиненным в борьбе с пожарами, Мак-Коннелл сманеврировал так, чтобы идти строго по ветру. Корабль имел крен 10° на левый борт, и крен этот не прекратился даже после того, как экипаж выбросил с летной палубы за борт пять вдребезги разбитых Р-40 и прибег к контрзатоплению отсеков правого борта. Инженер-механик доложил, что условия на нижних палубах не улучшаются. Кочегарки затоплены, а в двигательных отсеках вода стояла в 4 фута глубиной.

Мак-Коннелл понял, что никак не сможет привести «Лэнгли» в порт, так как корабль набирал слишком много воды, чтобы пройти по фарватеру в Чилачап, а ближайшие глубоководные порты находились в сотнях миль отсюда, в Австралии.

Но Мак-Коннелл решил хотя бы попытаться подвести корабль поближе к яванскому побережью, лежащему в 130 милях к северу, где у его экипажа будет больше шансов спастись. Никакого иного выбора у него не оставалось.

Пока «Лэнгли» с трудом тащился на север, Мак-Коннелл приказал приготовить шлюпки и спасательные плоты к спуску — на случай, если станет необходимо покинуть корабль. Некоторые матросы поняли этот приказ неверно и попрыгали за борт. Шедший следом за «Лэнгли» эсминец «Эдсолл» выловил их из моря, как спас он и других, которые бросились за борт, спасаясь от пожаров, либо же были сметены в море силой взрывов бомб.

Пока на верхней палубе царил ад кромешный, старший радист Лиланд Э. Леонард сменил на посту радиста первого класса Клода Дж. Хиндса-младшего, который работал на передатчике первые двадцать пять минут атаки{112} . Леонард продолжал посылать сообщения до тех пор, пока не поступил приказ [334] покинуть корабль. Ниже следуют выдержки из журнала радиограмм, записанные по времени Гринвича:

03:58 — Отправил предупреждение об атаке Нерку.

04:00 — Воздушный налет, воздушный налет!

04:05 — Воздушный налет, воздушный налет! Мы о'кей.

04.12 — «Лэнгли» атакован шестнадцатью самолетами.

04.14 — Попадание в бак, выбившее нас из графика на несколько минут... Потеряно местное управление... Передатчик выключился, но я подсоединил резервную батарею, и теперь он опять в строю.

04:22 — М-р Сней пошел на мостик, так как они нам не отвечают... Передал командование CRM Леонарду.

04:25 — Попробовал вернуться на питание от корабельной сети... Ток есть. Переключился на корабельную энергию, чтобы поберечь батарею.

04:31 — Джапы работают на частоте, близкой к нашей.

04:32 — Мы пока все о'кей.

04:35 — Мама мне говорила, что будут такие вот дни. Должно быть, она знала. Пришел Уорнес, сказал — попадание в летную палубу по самолетам и одно в ангарную палубу, а одно в бак...

04:37 — Сейчас кто-то настраивается.

04:40 — Самолеты примерно на 30 000 футах, слишком высоко для наших зениток.

04:42 — По-прежнему настройка откуда-то. Явный крен.

05:15 — Корабельная сеть обесточена... Вернулся к батареям.

05:20 — Джапы глушат нас изо всех сил.

05:29 — Мы закрепляемся по мере того, как корабль кренится... Остановились к чертям.

05:30 — Связь кончаю. CRM LEL.

Мак-Коннелла, стоявшего на мостике пораженного бомбами корабля уведомили, что все машины прекратили работать из-за воды в отсеках электромоторов{113} и что кочегарка [335] вскоре будет полностью затоплена, так как система откачки воды тоже не работает. «Лэнгли» прошел еще немного по инерции и остановился, крен его теперь увеличился до пугающих 17°. При перевозимых высоко на летной палубе 104 тоннах самолетов, корабль мог перевернуться в любой момент. Мрачно смирившись с тем, что «Лэнгли» настал конец, Мак-Коннелл приказал покинуть корабль.

За борт спустили спасательные плоты, а шлюпки с эсминцев «Уиппл» и «Эдсолл» уже качались на воде, готовые подбирать пловцов. К несчастью, когда в один моторный вельбот погрузили раненых и спускали его на воду, металлический обломок с зазубренными краями перерезал кормовой фал, уронив корму и вывалив всех людей в море. Товарищи быстро подплыли к ним на выручку, и всех раненых спасли.

Приказ покинуть корабль был отдан приблизительно в 13:45 по тихоокеанскому времени. Примерно через пятнадцать минут старший помощник коммандер Лоуренс Э. Диволл поднялся на мостик — сообщить командиру, что все уцелевшие покинули корабль. Затем старшие офицеры корабля провели последнюю проверку с целью убедиться, что секретные документы и совершенно секретная шифровальная машина надлежащим образом уничтожены.

Удрученный предстоящей потерей своего корабля, Мак-Коннелл твердо решил пойти ко дну вместе с ним и приказал Диволлу оставить плавбазу, пока не поздно. Когда подчиненным стали ясны его намерения, те начали уговаривать командира покинуть корабль. Мак-Коннелла глубоко тронула такая забота экипажа о его жизни. Понимая, что его поступок задерживает спасательные операции и без нужды сковывает два эсминца в районе, где те оставались под угрозой воздушных или надводных атак, он уступил и согласился покинуть корабль — но обязательно последним.

После того, как всех уцелевших разобрали по плотам и шлюпкам, эсминцам требовалось как можно быстрее покинуть данный район — пока снова не появился неприятель. Но «Лэнгли» все еще оставался на плаву, и хотя корабль явно тонул, делал он это чертовски неторопливо. Дабы ускорить [336] этот процесс, Мак-Коннелл попросил «Уиппл» прикончить плавбазу торпедами. Первая торпеда ударила под кормовой стрелой правого борта в районе погреба боеприпасов, но погреб почему-то не взорвался. Вместо этого, ко всеобщему изумлению, «Лэнгли» медленно качнулся назад, встав почти на ровный киль. Вторая торпеда, выпущенная по середине левого борта, вызвала буйный пожар на срезе палубы полуюта. Потом по кораблю выпустили девять 5-дюймовых снарядов под ватерлинию. А он по-прежнему оставался на плаву.

Так как торпед сильно не хватало, то моряки сочли неоправданным тратить новые «рыбки» для ускорения его затопления. Они решили покинуть этот район и вернуться, когда стемнеет. Если «Лэнгли» все еще будет на плаву, то его прикончат-таки добавочными торпедами. Когда эсминцы двинулись прочь курсом на вест, «Лэнгли» яростно пылал, сильно осев и становясь на ровный киль. Было очевидным, что исторический корабль скоро навеки сгинет под волнами Индийского океана.

На борту «Лэнгли» в момент атаки находилось 484 матроса и офицера, в том числе 33 пилота и 12 человек наземной команды армейской авиации США, и все же потери были удивительно невелики. Всего погибло 2 офицера и б матросов, 5 матросов числились пропавшими без вести и 11 было ранено. Ранило также и двух пилотов армейской авиации — вторых лейтенантов Джеральда Дикса и Уильяма Аккермана. Главным фактором в спасении стольких жизней было превосходное мастерство командиров «Эдсолла» и «Уиппла».

Мак-Коннелл послал с борта «Уиппла» сообщение командующему Юго-Западными тихоокеанскими силами Глассфорду, сообщая, что «Лэнгли» тонет, а уцелевшие находятся на борту двух эсминцев, идущих на запад. Он запросил воздушную разведку для проверки, как там тонет плавбаза — чтобы оценить, насколько необходимо возвращаться в данный район.

Глассфорд сразу же приказал канонерке «Талса» и минному заградителю «Уиппурвилл» проверить район в поисках возможных спасшихся с «Лэнгли». Позже, тем же вечером, после того как голландский PBY доложил, что видел, как «Лэнгли» затонул, он приказал «Уипплу» и «Эдсоллу» встретиться в 10:30 [337] следующего дня на подветренной стороне острова Рождества с танкером «Пекос». Экипаж «Лзнгли» и двух раненых пилотов должны пересадить на «Пекос» для транспортировки в Австралию. А остальных летчиков армейской авиации «Эдсоллу» надлежало отвезти в Чилачап, где, по словам Глассфорда, они требовались для пилотирования самолетов, которые еще требовалось выгрузить с «Си Уич» и собрать.

В 09:30 утра 28 февраля 1942 года, на следующий день после поражения союзников в битве в Яванском море, три корабля встретились у острова Рождества. Однако приготовления к пересадке спасенных внезапно прервала сирена воздушной тревоги. В небе над ними появились три двухмоторных бомбардировщика, и корабли кинулись под защиту ближайшего дождевого шквала. Самолеты пролетели прямо над головой, но проигнорировали корабли и сбросили бомбы на береговые сооружения. Хотя самолеты вроде бы сделали несколько заходов для бомбардировки «Уиппла», который на высокой скорости совершил маневр уклонения, никаких бомб они не сбросили и вскоре улетели на север.

Во время этой ложной атаки в районе встречи появилась новая угроза — белопенный кильватерный след от перископа. Когда эту информацию довели до сведения вице-адмирала Глассфорда, тот готовился уходить с обреченной Явы в Австралию. Хотя Глассфорд отлично знал, что японские десанты проходят на Яву, почти не встречая сопротивления, он ничего не совершил для предотвращения попытки высадить в Чилачапе летчиков армейской авиации. Вместо этого он приказал кораблям, прежде чем пересаживать спасшихся, следовать на запад — в район, где угроза воздушных и подводных атак казалась не столь сильной.

Корабли шли на запад до рассвета следующего дня, 1 марта 1942 года, когда они произвели безопасную пересадку спасшихся. А затем три судна разошлись в разные стороны, выполняя каждое свой приказ.

Танкер «Пекос» со спасшимися с «Лэнгли» на борту направился к южной Австралии курсом, рассчитанным на то, чтобы оставить 600 миль между танкером и аэродромом Денпасар [338] на Бали — ближайшей базой японских бомбардировщиков. Но в Индийском океане находились и японские авианосцы, о местонахождении которых союзники ничего не знали{114} , и в 10:00 самолет-разведчик одного из них заметил «Пекос». Одномоторный самолет сделал два круга над «Пекосом», а затем улетел на северо-восток.

Это было скверной новостью для одинокого корабля, вооруженного лишь двумя трехдюймовыми зенитками, двумя крупнокалиберными пулеметами да тремя пулеметами винтовочного калибра. Никто ни в малейшей мере не сомневался, что скоро к ним наведаются самые незваные и нежеланные гости, какие только есть на свете. И хотя «Пекос» не мог ожидать никакой помощи, он сразу отправил донесение о контакте.

В 11:45 тишину внезапно разорвал пугающий до холодной дрожи вой пикирующих бомбардировщиков. Прежде чем впередсмотрящие смогли их заметить, три самолета зашли в атаку со стороны солнца, каждый сбросил по фугасной бомбе. Все трое промахнулись, но чуть не по пятам за ними зашли в атаку еще три. На этот раз одна бомба взорвалась близ бака, убив и ранив нескольких моряков из расчета зенитки № 1.

В последующие четыре часа пикирующие бомбардировщики атаковали практически беззащитный корабль. В целом было сброшено пятьдесят бомб, пять из них легли прямыми попаданиями и шесть взорвались рядом, причинив корпусу повреждения. Хотя такой невысокий процент попаданий делал мало чести японским пилотам, толпившихся на борту «Пекоса» матросов и офицеров эта статистика как-то мало утешала.

К 15:30, когда командир танкера лейтенант-коммандер Э. П. Эбернети приказал покинуть корабль, «Пекос» представлял собой разбитый бомбами остов с лежащими на его залитых кровью палубах убитыми и ранеными. Вскоре после этого [339] болтавшиеся в воде уцелевшие зачарованно наблюдали за тем, как нос «Пекоса» постепенно исчезает под водой, оставляя его корму на какой-то миг висеть в воздухе, прежде чем ее тоже поглотило море.

Густая нефть, растекшаяся по поверхности моря, покрыла плывущих моряков толстым слоем черной пены. Она жгла им глаза, и когда ее случайно проглатывали, вызывала резкие спазмы рвоты. Барахтающиеся в одиночестве на огромных просторах недружелюбного океана, уцелевшие были обречены на верную смерть. Даже те, кому повезло оказаться на перегруженных спасательных плотах или цепляться за них, не могли долго прожить без еды и воды. Вдобавок к их и без того тяжелому положению японские самолеты, прежде чем убраться, несколько раз прошлись над ними, поливая огнем из пулеметов.

Уцелевшие пробыли в воде почти четыре часа. Некоторые поддались отчаянию и утонули, а большинство других уже почти расстались с надеждой на спасение, так как солнце уже скрывалось на западе. И вдруг совершенно неожиданно из-за горизонта примчался, вспенивая воду, самый прекрасный корабль, какой когда-либо доводилось видеть любому из них. Маленький четырехтрубный эсминец «Уиппл» перехватил переданный «Пекосом» по радио призыв о помощи и пришел на выручку.

К тому времени, когда на сцене появился «Уиппл», было 19:30 и почти стемнело. В сгущающемся мраке становилось все трудней отыскивать плавающих в воде моряков и грузить их в маленький катер с эсминца Когда командира «Уиппла» лейтенант-коммандера Юджина Карпа уведомили о том, что многие уцелевшие застряли посреди большого нефтяного пятна справа по носу, тот осторожно маневрировал, пока не оказался среди них. Несколько матросов на «Уиппле» обвязались линями и прыгнули в покрытую нефтяной пленкой воду — вытащить тех, кто не мог выбраться сам.

Свыше двух часов без перерыва продолжались отчаянные попытки разыскать и спасти промокших уцелевших. А затем, в 21:41, дежурные гидроакустики доложили о зловещем шуме [340] винтов подводной лодки. Спасательные работы пришлось временно приостановить, и «Уиппл» направился полным ходом к точке контакта. Он сбросил глубинные бомбы с неопределенными результатами, после чего акустики потеряли контакт.

Через пятнадцать минут, когда подводная лодка временно умолкла, экипаж «Уиппла» возобновил поиски уцелевших. Но теперь уже совсем стемнело и настало время принять трудное и болезненное решение. Следует ли «Уипплу» продолжать поиски, рискуя быть торпедированным — то есть потерять корабль, экипаж и спасенных, или же надо бежать прочь от опасности? Находившийся на борту «Уиппла» коммандер Э. М. Крауч, командующий 57-го дивизиона эсминцев, пришел к выводу, что идти на такой риск было бы опрометчиво. Это решение поддержали командиры «Лэнгли», «Пекоса» и «Уиппла». И в 22:07 корабль ушел из опасного района.

Из 666 матросов и офицеров, находившихся на борту «Пекоса», «Уиппл» смог спасти только 220 человек — в том числе и двух раненых пилотов армейской авиации. Многие погибли при бомбардировке и обстреле из пулеметов; другие погибли в воде. Только 146 из первоначального экипажа «Лэнгли», включавшего 439 матросов и офицеров, в том числе и коммандера Мак-Коннелла, смогли пережить эти два потопления.

Многие гадали, почему не пришел на выручку и эсминец «Эдсолл». Но у этого маленького корабля хватало и собственных неприятностей. Пересадив подобранных, «Эдсолл» направился в Чилачап и бесследно исчез. Вплоть до окончания войны никто не знал, что с ним случилось. Но трофейные японские фильмы зафиксировали, как злополучный «четырехтрубник» был расстрелян вражескими крейсерами. Никою из экипажа «Эдсолла» или кого-либо из его армейских пассажиров никогда больше не видели.

Эсминец «Уиппл» с палубами, забитыми несчастными уцелевшими, 4 марта 1942 года благополучно добрался до Фримантла в Австралии. Коммандер Мак-Коннелл сразу же написал рапорт о гибели «Лэнгли» и представил его на рассмотрение командующему Юго-Западными тихоокеанскими военно-морскими силами США — вице-адмиралу Глассфорду, [341] который ушел от японцев, вылетев из Чилачапа 1 марта 1942 года.

Глассфорд переслал рапорт Мак-Коннелла главнокомандующему флота Соединенных Штатов, адмиралу Эрнесту Дж. Кингу, заявляя:

«1. Переслано. Изучение данного рапорта вызывает сомнения в том, что были приложены все усилия для спасения USS «Лэнгли» и что покидание корабля и последующие попытки гарантировать его потопление не выдержаны в лучших традициях военно-морского флота.

2. Данное мнение было доведено, с курьером, до сведения главнокомандующего флотом Соединенных Штатов, с рекомендацией, чтобы данные вопросы стали предметом дальнейшего расследования».

Мак-Коннелл был ошеломлен. Такое обвинение, если оно будет поддержано, могло погубить его доброе имя и его будущее на службе во флоте. По его личному мнению, он все сделал правильно. Он боролся за спасение «Лэнгли» как только мог, покинув его, лишь когда стало очевидным, что такое действие было единственным решением в отчаянном и безнадежном положении. Почти три месяца Мак-Коннелл провел в тревоге и ожидании. Наконец пришел ответ адмирала Кинга, в виде копии его письма министру ВМФ. Оно, в частности, гласило:

«Главнокомандующий не согласен с прежним командующим военно-морскими силами США в Юго-Западном районе Тихого океана. Он не считает, что есть какие-то сомнения в том, были ли соблюдены лучшие традиции военно-морского флота. Он рекомендует считать этот вопрос закрытым, без всякого ущерба репутации, отражающегося в какой бы то ни было форме на послужном списке коммандера Мак-Коннелла».

Дело первого авианосца Америки было закрыто. Коммандер Роберт П. Мак-Коннелл продолжил свою карьеру во флоте, получив перед выходом в отставку звание контр-адмирала. [342]

22. Потеря подводной лодки «Перч»

Подводная лодка флотского типа «Перч» (SS-176) была первой, которую японцы обнаружили, когда та производила 25 февраля 1942 года надводную ночную атаку на большой неохраняемый торговый корабль у юго-восточных оконечностей острова Целебес. Для гарантии поражения подводная лодка подошла на дистанцию «пистолетного» выстрела. Но именно в ту минуту, когда командир субмарины лейтенант-коммандер Дэвид Херт отдал приказ: «Торпеды к пуску товьсь!», «купец» открыл огонь из хорошо замаскированного палубного орудия. Первый снаряд упал с недолетом, но второй дал прямое попадание, пропорол боевую рубку. Он перебил ствол главной антенны, повредил несколько кабелей и уничтожил гирокомпас. Херт тут же наполнил цистерны и нырнул на спасительную глубину, так и не выпустив торпеды.

Команда «Перч» кипела злостью из-за потери такой жирной цели, но радовалась, что снаряд не пробил прочный корпус. А рыбку они могли загарпунить и другую — благо здесь их хватало. По сообщениям разведки, японский флот вторжения изготовился для скорого нападения на Яву. Где именно произойдет высадка войск, определить пока не удалось. Лодке «Перч» приказали занять позицию в Яванском море к югу от острова Бавеан и ждать дальнейшего развития событий.

Хотя никакие возможные цели так и не сунулись в район засады «Перч», в нескольких милях от субмарины небольшой флот американских, английских, голландских и австралийских боевых кораблей, отправившись для спасения Явы на самоубийственную авантюру, 27 февраля 1942 года схватился с превосходящими силами японцев и потерпел сокрушительное поражение.

Известие о разгроме союзников в битве в Яванском море дошло до лейтенант-коммандера Херта лишь когда «Перч» ночью 28 февраля поднялся на поверхность моря. Вкупе с уничтожением военно-воздушных сил в Голландской Ост-Индии, [343] гибель всех крупных боевых кораблей в азиатских водах позволила японцам беспрепятственно высаживаться там, где им вздумается. Остров Ява был теперь обречен, и члены союзного верховного командования (ABDA) лихорадочно пытались убраться с него.

Это смятение на берегу совпало с выходом из строя связи. Последний радиоконтакт лодки «Перч» с союзным штабом состоялся ночью 28 февраля, когда подводной лодке приказали атаковать транспорты в точке высадки десанта в нескольких милях к востоку от Сурабаи. Эта иррациональная директива была, вероятно, брошена каким-то потерявшим рассудок офицером, собиравшимся бежать, спасая свою шкуру — поскольку указанная часть Яванского моря была слишком мелководной для действенных операций подводных лодок. Хотя Херт остро сознавал подстерегающие впереди опасности, он держал свои страхи при себе и угрюмо направил «Перч» на врага.

В двадцати милях к северу от Сурабаи в сумерках 1 марта 1942 года субмарина поднялась на поверхность перезарядить аккумуляторы и двинулась на исходную позицию для атаки. Девяносто минут спустя в поле зрения появились два японских эсминца. Хотя неяркая луна занимала положение, благоприятствующее атаке, вражеские «жестянки» все-таки каким-то образом почуяли присутствие лодки и сменили курс на атакующий. Ошеломленный тем, что его заметили, Херт быстро погрузил лодку на перископную глубину.

Он внимательно наблюдал за тем, как эсминцы прошли далеко за кормой. Они продолжали идти дальше, а затем, как раз когда казалось, будто опасность прошла стороной, один из них внезапно лег на обратный курс. Если эсминец будет держаться этого курса, то пройдет примерно в 600 ярдах за кормой лодки. Херт решил драться. Он потопит эту «жестянку» кормовыми торпедными аппаратами!

Расстояние стремительно сокращалось. На борту подводной лодки все приготовились. До приказа о пуске оставались считанные мгновения, когда эсминец внезапно повернул, и вместо того чтобы подставить под удар борт, ринулся прямо к лодке «Перч». [344]

Поскольку морские карты данного района показывали глубину в 200 футов, Херт сразу же отдал приказ погрузиться на 180 футов. На глубине в 100 футов над ними зловеще загрохотал шум винтов. Через несколько секунд подводники ощутили шесть страшных взрывов. К счастью, они находились далеко от места сброса и не получили повреждений. Но стремясь уйти на безопасную глубину, «Перч» врезалась на отметке в 140 футов в илистое дно Яванского моря и остановилась. Отчаянно стремясь высвободиться, Херт дал полный назад, но ил не разжимал свою хватку.

Сразу же следом за первой атакой началась вторая. На сей раз застрявшей лодке повезло гораздо меньше. Взорвавшиеся чуть ли не на ее палубе глубинные бомбы направили по всей длине корпуса гигантские ударные волны. Свет странно померк, по всем отсекам послышалось, как бьется стекло. Когда ярость взрывов поутихла, подводники проанализировали полученные повреждения. В машинном отделении девяносто процентов измерительных приборов либо были повреждены, либо вообще уже не подлежали ремонту. Вентиляционные заслонки в корпусе замерли в закрытом положении. Компрессоры высокого давления в кормовом отсеке были повреждены. Корпус в аккумуляторном отделении по правому борту продавило больше чем на 2 дюйма на участке в б футов длиной и 1 фут шириной. Унитаз в гальюне экипажа разбило вдребезги.

Не в состоянии производить маневры уклонения, Херт остановил все двигатели в надежде одурачить японцев, заставив их поверить, что лодке пришел конец. Но настойчивый враг сбросил еще одну серию глубинных бомб. На этот раз большинство ударов пришлось на среднюю часть лодки. В центральном посту затопило секцию выхлопной трубы, залив водой пульт управления огнем. Все указатели глубины, за исключением прибора у носового рулевого-сигнальщика и того, который находился в каюте командира, были разбиты. Боевая рубка опасно продавила прочный корпус над центральным постом на глубину в 2 дюйма на участке площадью 3 фута на 1 фут, вся аппаратура там была разнесена вдребезги. Перископ № 2 заело. № 1 можно было поднять, но для его проворачивания [345] требовались усилия четырех человек. Уплотнение на люке боевой рубки покоробилось и дало течь. В лодку просачивалось все больше воды, а без кондиционирования воздуха внутри стало жарче, чем в пекле. Вонь от потеющих тел сделала каждый вдох весьма тягостным испытанием.

Не слыша более никаких звуков из океанских глубин, японцы явно сделали вывод, что потопили подводную лодку — и убрались восвояси. Когда у Херта появилась полная уверенность в безопасности, он вновь включил двигатели. После нескольких энергичных попыток лодка «Перч» в 03:00 2 марта вырвалась из ила и поднялась на поверхность.

Экипаж вышел на палубу вдохнуть свежий предрассветный воздух — и обнаружил, что легкий корпус смят и изорван ударами глубинных бомб. Осмотрев повреждения, моряки разразились ругательствами. Антенну снесло, а сигнальный фонарь расплющило. Однако эти неприятности относились к числу наименьших. Первый главный двигатель, когда его запустили, сразу же пошел вразнос, и его пришлось остановить. Запустили второй дизель и сразу же начали зарядку аккумуляторных батарей. Поскольку для хода теперь оставался только двигатель № 3, Херт медленно повел свою покалеченную подводную лодку на север, пытаясь найти спокойные неглубокие воды, где субмарина могла в безопасности отдохнуть на дне, пока ремонтируют внутренние повреждения.

«Перч» пробыл на поверхности всего несколько минут, когда впередсмотрящие сообщили тревожную новость — в их сторону движутся два японских эсминца. Херт сразу увел «Перч» на дно, прикинув, что единственный шанс уклониться от контакта с врагом — это лежать не шелохнувшись, остановив все механизмы. Увы, японцы заметили «Перч» как раз перед тем, как тот скрылся под водой.

Словно загнавшие лисицу гончие, эсминцы кинулись к тому месту, где подводная лодка ушла под воду. Первая серия из шести глубинных бомб взорвалась далеко от цели и не причинила повреждений субмарине, залегшей на дно на 200 футовой глубине. А вот вторая атака пятью «мусорными бачками» оказалась просто убийственной. Один за другим по лодке [346] «Перч» молотили сильные взрывы. 1-я и 3-я главные балластные цистерны треснули и дали течь. Отремонтированный подводниками воздушный компрессор начал травить вновь, а течь в шахте радиоантенны вывела из строя передатчик. Трубы воды и сжатого воздуха травили по всей лодке. Субмарина получила страшные повреждения — но, подобно избитому боксеру, отказывалась сдаваться. Все гадали, сколько же еще она может выдержать.

После второй серии глубинных бомб дальнейшие атаки прекратились, хотя эсминцы все еще кружили наверху. Убежденный, что они дожидаются восхода солнца для последнего удара, Херт решил потихоньку, крадучись, покинуть этот опасный район. К его смятению, лодка не сдвинулась с места. Илистое морское дно вновь крепко держало субмарину, словно судорожно сжатый кулак. Не смея сделать попытки рвануться изо всех сил и тем самым насторожить врага, Херт приказал вновь выключить двигатели.

Вскоре после восхода солнца подводники услышали, как эсминцы снова начинают атаку. Лодка беспомощно лежала в иле, а вся команда ждала и молилась, чтобы их потрепанный корабль выстоял под всеми ударами, какие мог обрушить на него враг. Первая серия глубинных бомб легла вдоль борта лодки, взорвавшись рядом с такой убийственной силой, что торпеды в 1-м и 2-м аппаратах начали «горячий ход». Страшась, что от жара могут сдетонировать боеголовки, оказавшиеся в западне моряки обливались холодным потом до тех пор, пока торпеды не выработали весь свой запас хода. На этот раз носовые горизонтальные рули, повернутые под углом в 30?, покорежило ударными волнами настолько сильно, что вышел из строя указатель угла их поворота. Акустические приборы и датчик эхолокатора вышли из строя, а во всех отсеках открылись новые течи.

Сразу же следом за первой серией враг сбросил новую серию из четырех глубинных бомб, легших параллельно корпусу лодки. От сотрясения вышел из строя сервопривод носовых горизонтальных рулей, и с этой минуты управлять ими можно было только вручную. Казалось, лишь стальная оболочка [347] прочного корпуса осталась не поврежденной до степени «не подлежит ремонту».

В 08:30 произошла самая худшая атака. Эсминцы сбросили всего три глубинных бомбы, но каждая из них нанесла подводному кораблю страшные раны. Закаленные подводники на борту субмарины выдержали, не сойдя с ума, долгие мучительные часы страданий, но эти ужасающие взрывы, прогремевшие на самой палубе лодки, будто бы предвещали конец света. Ударные волны чудовищной силы заставили «Перч» дергаться и сильно вибрировать. Моряков швыряло на механизмы и переборки. Стальные листы прочного корпуса по всей длине лодки прогибались и стонали, угрожая лопнуть по швам. Свет ненадолго погас, и голубые огоньки от вспыхивающих тут и там коротких замыканий призрачно озаряли темноту, словно дьявольские очи.

Один гигантский взрыв заставил стрелку глубиномера внезапно прыгнуть с 200 футов на 230 футов, породив у моряков страх, что корабль погребен на илистом дне Яванского моря. Вода теперь уже не сочилась, а мощными струями била из щелей покореженных люков. Прорвало топливные цистерны и баки со смазкой. На большинстве датчиков температуры, давления, топлива и воды стрелки зашкалило за ограничители. Электрические сигнальные системы и вся телефонная сеть давно не работали, их кабели перебило сорванными с переборок деталями оборудования.

В машинном отделении опорные пиллерсы между подволоком и палубой треснули по сварному шву. Видневшиеся повсюду вмятины показывали, насколько велика опасность раздавливания корпуса. Одна такая вмятина, возникшая на потолке отдельной офицерской каюты, вдавилась внутрь на участке размером 2 на 5 футов. Из отсека генератора № 2 хлынула поднявшаяся трюмная вода, многие секции аккумуляторной батареи оказались расколоты. Гордая субмарина, как и ее доблестный экипаж, была близка к гибели. Еще одна такая атака — и все на борту погибнут.

По счастью, атаки внезапно прекратились. То ли у эсминцев иссякли глубинные бомбы, то ли появившиеся на поверхности [348] пузыри воздуха и пятна топлива убедили врага в том, что субмарина янки умолкла навек. Когда стало очевидным, что вражеские корабли убрались, напряжение несколько спало, но прежде чем пытаться поднять «Перч» на поверхность, требовалось отремонтировать массу повреждений.

Из-за обильно просачивающейся в лодку воды ее требовалось постоянно откачивать, чтобы она не затопила двигательный отсек. На уме у команды постоянно вертелся один неотвязный вопрос — сможет ли субмарина высвободиться из ила? Однако до наступления темноты на этот вопрос нельзя было ответить, так как лодка не могла всплывать днем.

Последующие тринадцать адски долгих часов экипаж работал, как проклятый, готовя лодку к всплытию. Это был тяжелый труд, бесконечно усложненный душной и влажной атмосферой, становившейся с каждым вздохом все более зловонной. Тот небольшой запас сжатого воздуха, какой еще оставался, приходилось расходовать крайне скупо.

Наконец в 20:00 поврежденные электродвигатели были запущены, придав вращение обоим гребным винтам. Подводную лодку окутывала могильная тишина, когда лейтенант-коммандер Херт отдал приказ дать максимальную мощность на оба винта. Полный вперед! Лодка «Перч» задрожала, напрягаясь в отчаянной попытке вырваться из лап моря, по всей лодке разнеслось гулкое эхо от стонущих гребных винтов. Но подводная лодка не шелохнулась. Полный назад привел к такому же результату.

Угрюмые, измотанные подводники безмолвно замерли, напряженно вслушиваясь в надрывный гул винтов. После того, как минул почти час мучительных попыток без всяких заметных результатов, а между тем энергия аккумуляторной батареи иссякала, надежда дожить до следующего дня тоже постепенно уменьшалась. И тут неожиданно все почувствовали легкое движение. Медленно и мучительно субмарина потихоньку поползла вперед дюйм за дюймом, а затем набрала ход. На изможденных лицах всей команды расплылись улыбки надежды.

Каким-то образом «Перч» сумела-таки в 21:00 2 марта 1942 года подняться из глубин на поверхность. Когда открылись [349] люки и в лодку хлынул прохладный освежающий воздух, закаленные подводники, отлично понимавшие, сколь невелики были их шансы выжить, могли только благодарить судьбу за сотворенное чудо.

Но впереди их ожидали серьезные трудности. Субмарина «Перч» получила столько повреждений, что уже не могла не только атаковать противника, но даже защитить себя. Удалось запустить лишь один из главных дизелей, а с ним подводная лодка могла развивать в надводном положении скорость не больше 5 узлов. Рулевые механизмы оказались настолько повреждены, что управление с помощью руля оказалось практически невозможным. Корпус протекал так сильно, что для предотвращения подъема воды в трюме постоянно приходилось держать запущенными на полную мощность уравнительные и дренажные помпы. Торпеды не могли быть выпущены, поскольку все наружные крышки аппаратов заклинило в закрытом положении. Вкупе с заклинившим механизмом наводки палубного орудия это делало «Перч» совершенно беззащитной перед лицом врага.

Херт мог теперь сделать лишь одно — направить подводную лодку к ближайшему выходу из Яванского моря в Индийский океан и молиться, чтобы им удалось дойти до Австралии, от которой их отделяло 1700 миль. Но для этого требовалось еще одно чудо, поскольку субмарина не могла бы пережить любую атаку и ей в дневное время требовалось оставаться на глубине.

Однако лодка уже была не в состоянии погружаться — при выдавленных и покореженных крышках переднего и рубочного люков, а также сильно смятых и протекающих уплотнениях на всех люках, погружение могло привести к катастрофе. За оставшиеся до рассвета четыре часа измотанный экипаж усердно трудился, затыкая течи и ремонтируя повреждения. При кишащих по всему Яванскому морю вражеских силах это было минимально необходимым для выживания.

За час до рассвета 3 марта 1942 года Херт решил произвести пробное погружение для проверки водонепроницаемости [350] лодки. Из уравнительных цистерн откачали достаточно воды, чтобы сделать субмарину достаточно легко поднимаемой, и на трети скорости Херт медленно повел лодку под воду, заполняя цистерны главного балласта. Когда «Перч» погрузился, морская вода тотчас же хлынула через машинное отделение и люк боевой рубки, которые так и не удалось плотно пригнать.

Тем не менее, Херт продолжал медленно погружаться — веря, что возрастающее давление само прижмет люки и прекратит поступление воды. Этого не произошло. Затопленная водой субмарина сделалась неповоротливой и внезапно приняла опасный дифферент на нос. Командующий погружением офицер сразу же приказал продуть балластные цистерны. Но прежде чем удалось прекратить погружение, лодка оказалась на перископной глубине с водой, водопадом льющейся в машинное отделение. К тому времени когда «Перч» снова выкарабкалась на поверхность, вода в машинном отделении поднялась до самых генераторов. Еще несколько минут, и все бы погибли.

Из-за сильного затопления кормовых отсеков только носовая часть палубы не захлестывалась волнами, и для предотвращения потопа все уцелевшие помпы продолжали работать с максимальной нагрузкой. Но даже не думая сдаваться, решительные моряки снова заработали, стараясь плотно задраить люк боевой рубки и заткнуть другие течи, так чтобы к рассвету им все-таки удалось погрузиться.

С наступлением рассвета «Перч» все еще находился на поверхности моря, не способный к погружению. Когда солнце появилось над горизонтом, вдали появились и три японских эскадренных миноносца, за которыми следовали два крейсера. Ближайший эсминец открыл огонь, и залп упал с недолетом в 300 ярдов. Второй и третий залпы тоже упали с недолетом, но постепенно ложились все ближе и ближе. Не в состоянии дать сдачи и видя, как с каждой секундой возрастают их шансы быть пущенными ко дну, Херт приказал затопить «Перт» и покинуть подводный корабль.

Девять офицеров и пятьдесят три матроса быстро выполнили приказ. Секретные материалы похоронили в море, привязав [351] к ним тяжелый балласт; затем были открыты клапаны затопления и команда отправилась за борт. Отплыв на безопасное расстояние, моряки печально смотрели, как в нутро лодки хлынула вода и их любимый корабль исчез под волнами Яванского моря.

Через час японцы подобрали весь экипаж лодки и следующие три с половиной года моряки оставались в плену у японцев. Девять человек из экипажа субмарины «Перч» умерло в японских лагерях для военнопленных от недоедания и болезней. Но пятьдесят три других выжили, в том числе и лейтенант-коммандер Дэвид Херт, переживший за время заключения невероятные мучения{115} .

23. Корабль на заклание — яхта «Изабель»

По всей вероятности, яхту «Изабель» вспомнят лишь немногие старослужащие американской базы в Китае. И все же, в тот ужасный «день позора», она тоже была боевой единицей действующего из Манильской бухты Азиатского флота. Хотя боевая роль этого судна в бесплодной попытке остановить покорение японцами Юго-Восточной Азии никогда не попадала в газетные «шапки», закаленные ребята из ее экипажа совершили с помощью тех немногих средств, какие имелись в их распоряжении, выдающиеся дела. Но, и как и в случае с многими другими героями Азиатского флота, их усилия остались невоспетыми.

Как боевой корабль, «Изабель» была в какой-то мере незаконной дочерью военно-морского флота. Длиной в двести сорок пять футов с 28-футовым бушпритом, этот быстроходный корабль строился в качестве частной яхты, когда Америка вступила в Первую мировую войну. Военно-морской флот, которому остро требовались патрульные корабли для борьбы с [352] немецкими подводными лодками, мобилизовал ее в 1918 году. Яхта была зачислена в состав военно-морского флота как USS «Изабель». Оснащенный четырьмя трехдюймовыми палубными орудиями, торпедами и глубинными бомбами, этот щеголеватый маленький кораблик отправился воевать в Атлантику.

Через четыре года после «войны за окончание всех войн», «Изабель», с которой сняли торпедные аппараты и стеллажи для глубинных бомб, была перекрашена в белый цвет и отправлена в Азиатский флот служить флагманом командующему Патрулем Янцзы. В 1928 году сюда прибыли новые речные канонерки — «Лусон» и «Минданао», для исполнения обязанностей флагманов Патруля Янцзы и Южно-Китайского патруля соответственно. С того времени лишившаяся почти всего своего вооружения «Изабель» была низведена до бесславной роли «запасного» флагмана главнокомандующего Азиатским флотом, флаг которого попеременно развевался на крейсерах «Питтсбург», «Рочестер», «Хьюстон», «Огаста» и напоследок снова взвился на «Хьюстоне».

Иногда «Изабель» принимала у себя на борту важных персон, совершавших круиз по Филиппинскому архипелагу, или же кораблю приказывали (без всякой особой надобности, просто чтобы не дать заржаветь двигателям) патрулировать подходы к Коррехидору со стороны моря. Таким образом, «Изабель» стала судном, не имеющим никакой определенной задачи, и почти все время болталась по Манильской бухте, словно сидящая на крючке рыба.

Утром 3 декабря 1941 года командира «Изабели», лейтенанта Джона Уокера Пейна неожиданно вызвали в офис адмирала Томаса Харта, командующего Азиатским флотом США. Когда лейтенант остался наедине с адмиралом, ему сообщили поразительную новость. По Азиатской базе циркулировало немало диких слухов о скорой войне с Японией, и слухи эти получили мрачное подтверждение — адмирал уведомил командира яхты, что положение стало критическим. А затем Пейну был отдан вызвавший его недоумение устный приказ, который по настоянию адмирала он должен был запомнить и повторить, пока не вызубрил его наизусть. [353]

В бухте Камрань, во Французском Индокитае, было замечено большое скопление японских транспортов и боевых кораблей. «Изабель» должна проследовать туда и докладывать об их передвижениях. Адмирал Харт предупредил, что требуется соблюдать полнейшую секретность. Никто, он подчеркнул — никто, помимо них двоих не должен знать о настоящем задании «Изабели». По выходе в море Пейн он может доверить эту тайну только своему старшему помощнику, младшему лейтенанту Мариону Буассу. А в качестве официального прикрытия «Изабели» будет передано по радио липовое распоряжение, предписывающее яхте искать между Манилой и побережьем Индокитая пропавший гидросамолет PBY из 10-го патрульного крыла. В штабе надеялись, что эта радиограмма будет перехвачена японцами и объяснит, чем занят корабль.

«Изабель» должна была оставаться выкрашенной в белый цвет. По ночам ходовые огни следовало гасить, придавая яхте вид рыбачьей шхуны, а к побережью Индокитая можно было приближаться только под покровом ночной темноты. С целью ослабить подозрения относительно истинных целей плавания, радиодонесения о передвижениях японских кораблей следовало посылать через два часа после того, как они будут замечены. Для составления этих донесений Пейну дали небольшой блокнот, содержащий секретный шифр. Единственная копия этого блокнота, сообщили ему, будет храниться у адмирала.

Далее Пейну велели немедленно следовать на военную судоверфь Кавите, запастись провизией и полностью заправиться топливом и водой. Все палубные грузы, включая катер и сходни, требовалось снять, а все секретные документы передать на сохранение офицеру связи округа. По выполнении этого, «Изабель» должна была без задержки отправляться в путь. Кораблю предписывалось идти самым экономичным ходом и, в зависимости от того, как сложится положение, либо вернуться для заправки топливом в Манилу, либо зайти в какой-нибудь дружественный порт на Борнео.

В голове у Пейна роились тревожные мысли. Не может ли быть так, что «Изабель» подставляют с целью спровоцировать войну, которую все считали практически неизбежной? Подозрения [354] лейтенанта стали еще сильнее, когда адмирал предупредил командира яхты, что лучше будет уничтожить корабль, чем позволить ему попасть в руки врага. Лейтенант внутренне вздрогнул, услышав употребленное адмиралом слово враг, так как внезапно представил себе, как маленькая «Изабель», с четырьмя древними трехдюймовыми орудиями и четырьмя пулеметами винтовочного калибра, вступает в бой со всем японским флотом.

Прежде чем уйти, Пейн вслух повторил полученный приказ. Адмирал удовлетворенно кивнул и в завершение встречи крепко пожал лейтенанту руку, пожелав всяческой удачи. Когда Пейн направился к двери, адмирал Харт внезапно сказал, что желал бы сам отправиться с ним в плавание, так как оно обещало быть куда более забавным, нежели те дела, которыми адмиралу придется заниматься в Маниле.

Лейтенант вышел от начальства, совершенно убежденный в том, что относительно своего желания отправиться с ним бесстрашный «Старик» говорил вполне серьезно — но с сильными сомнениями по поводу того, насколько интересным и забавным будет это плавание.

Чего Пейн не знал, так это того, что адмирал Харт действовал отнюдь не по собственной инициативе. Он получил срочную депешу от начальника штаба ВМФ адмирала Гарольда Р. Старка, которая, как он позже писал, была «...определенным и четким приказом, составленным в выражениях, носящих характер наивысшей срочности. Мы получили его с ужасом».

Это совершенно секретное послание, датированное 1 декабря 1941 года, гласило:

«Президент приказывает, чтобы нижеследующее было сделано как можно скорее — если это возможно, в пределах двух дней по получении данной депеши. Подыщите три небольших судна и сформируйте «оборонительно-разведывательный дозор». Минимальные требования, позволяющие считать судно военным кораблем Соединенных Штатов — это назначение его командиром офицера ВМФ. Будет достаточно установить одно небольшое орудие и один пулемет. Экипажи [355] можно набрать из филиппинцев с минимальным числом старшин ВМФ для достижения цели, которая состоит в том, чтобы, наблюдать и докладывать по радио о передвижениях японцев в Западно-Китайском море{116} и Сиамском заливе. Одно судно должно быть выдвинуто между (островом) Хайнань и (городом) Хюэ, одно судно — к побережью Индокитая между бухтой Камрань и мысом Сен-Жак, и одно судно — к мысу Камау. Президентом санкционировано использование в качестве одного из этих трех судов яхты «Изабель», но никаких других кораблей ВМФ. Доложите о мерах, принятых для выполнения указаний президента. В то же время сообщите мне, какие разведывательные мероприятия регулярно выполняются на море как армией, так и флотом с помощью воздушных и надводных судов или подводных лодок, а также свое мнение касательно эффективности этих последних мероприятий».

Адмирал Харт и так уже держал указанные районы под наблюдением с воздуха. И он считал это более эффективным и менее провокационным методом, чем выдвижение к вражеским берегам дозорных кораблей, которое шло вразрез с другими полученными им директивами — указывающими, что наши силы не должны предпринимать никаких угрожающих шагов. Однако больше всего адмирала поразило то, что президент лично руководил делом, которое внешне выглядело очень мелкой тактической операцией. «Мы на месте, — записал он, — не могли этого понять».

Единственным кораблем, непосредственно пригодным для выполнения задания, имевшего все отличительные признаки билета в один конец, была «Изабель». Недавно приобретенная флотом яхта «Ланикай» еще переоснащалась и должна была выйти в море 8 декабря. Другим вовлеченным в операцию судном стала шхуна «Молли Мур». Ее флот приобрел недавно, [356] но отведенный президентом срок заканчивался раньше, чем шхуну смогли бы подготовить к плаванию. В конечном счете хороший корабль «Молли Мур» пришлось сжечь на реке Пасиг во избежание захвата его японцами. Таким образом, выполнять странное и опасное задание отправилась только яхта «Изабель».

Тем же вечером яхта миновала минные заграждения, охраняющие вход в Манильскую бухту, и в судорогах северовосточного муссона легла курсом на побережье Индокитая. На следующее утро, с накрытыми брезентом палубными орудиями (это должно было придать судну вид торгового корабля), «Изабель» качалась на волнах в бурном море под низко несущимися тучами, периодически проливавшимися дождем. Тучи несколько разошлись, когда в 13:15 далеко впереди сигнальщики заметили большой серый корабль со скошенным «клиперским» форштевнем, движущийся поперек курса «Изабели» с правой стороны от яхты. Никакого флага этот корабль не поднял и, похоже, увеличил скорость. Судя по его курсу, он направлялся к проливу Палаван в Филиппинском архипелаге. Так как судоходных линий в этой части Китайского моря не существовало, неожиданное появление судна вызвало у Пейна беспокойное предчувствие. Он решил, что это японская плавбаза — возможно, направляющаяся к Давао.

Опасаясь выдать свое настоящее задание, командир яхты не пытался сократить дистанцию и, в соответствии с инструкциями, через два часа доложил по радио о контакте адмиралу Харту.

Постепенно экипаж «Изабели» охватывали все нарастающие подозрения относительно объявленного им приказа искать упавший PBY. Команда состояла в большинстве своем из моряков опытных, давно служивших в Китае и слишком ушлых, чтобы их удалось так просто обмануть. Они интуитивно чувствовали, что задача перед ними стоит несколько иная, чем им сообщили. Многие матросы пытались выпытать у своих офицеров, знавших не больше, чем они сами, в чем же состоит их настоящее задание. Отсутствие удовлетворительного объяснения породило множество слухов. Некоторые утверждали, [357] что «Изабель» шла в Шанхай, чтобы эвакуировать высоких должностных лиц — но не могли объяснить курс, которым двигался корабль. Самым зловещим было предположение некоторых моряков, что яхта отправились спровоцировать японцев на еще один инцидент, подобный случаю с «Панаем», чтобы развязать полномасштабную войну. Наверное, эти моряки были гораздо ближе к истине, чем представляли сами — но никто на борту не проявил ни малейшего страха из-за такой возможности.

В 08:30 утра 5 декабря 1941 года был замечен приближающийся с запада незнакомый самолет. Когда сыграли боевую тревогу, на яхте возникло сильное волнение. Всем матросам приказали оставаться под палубами или вне поля зрения, но быть готовыми, если понадобится, быстро встать к пушкам. «Изабель» находилась теперь не более чем в 170 милях от побережья Индокитая — в районе, где, как прекрасно знал Пейн, могло случиться все что угодно. Командир яхты с опаской наблюдал за приближающимся самолетом, который оказался одномоторным монопланом с нижним расположением крыльев, двумя поплавками и двойным килем. Под крыльями и по обеим сторонам фюзеляжа были нарисованы четкие красные круги. Эти «фрикадельки» помогали безошибочно отождествить самолет как японский.

Гидросамолет покружил над «Изабелью», и моряки видели, как летчик-японец на заднем сиденье делал снимки и разглядывал «Изабель» в бинокль. Не желая оставаться в долгу, Пейн сделал то же самое. Надоедливая птица кружила примерно с полчаса, прежде чем улететь, но в тот вечер она еще дважды возвращалась, паря над кораблем, словно металлический стервятник.

В течение дня, когда рядом не кружил самолет, Пейн приказал экипажу упражняться в занятии мест по боевому расписанию и подготовке корабля к взрыву.

Все это, вкупе с новостью о подготовке аварийной рации для катера, породило у членов команды уверенность в том, что заявленное задание «Изабели» не имеет никакого отношения к реальному. [358]

Вечером на горизонте был замечен большой корабль, мчащийся на всех парах на северо-запад. Он исчез из поля зрения прежде, чем его удалось опознать.

Солнце уже низко опустилась к западному горизонту, превратившись в кроваво-красный шар, когда с корабля разглядели находящееся всего в 22 милях побережье Индокитая — темное и вызывающее дурные предчувствия. Японцы отлично знали о присутствии «Изабели» в данном районе, и когда Пейн приказал изменить курс круче к зюйду, направившись поближе к бухте Камрань, то ему оставалось лишь мрачно гадать, а что же они предпримут в связи с этим.

С этим изменением курса совпало срочное шифрованное сообщение, полученное от главнокомандующего Азиатским флотом (CinCAF), приказывающее яхте немедленно возвращаться в Манилу. Для Пейна и его старшего помощника Буасса это неожиданное, но желанное изменение приказа, прозвучало довольно зловеще — словно погребальный звон тяжелого колокола. Война была не за горами, и чем раньше они доберутся до Манилы, тем будет лучше.

Всю ночь, когда «Изабель» держала курс домой, ее донимала плохая погода. Швыряемая яростными шквалами пополам с дождем, она вынуждена была сбросить скорость до 11 узлов. Моряки ничего не видели вплоть до 11:57 6 декабря, когда из облаков слева по борту вывалился низколетящий японский бомбардировщик. Он сделал над «Изабелью» несколько кругов, а затем улетел. Вечером он снова ненадолго появился. Вне всяких сомнений, японцы продолжали пристально следить за яхтой, и к этому времени уже весь экипаж корабля пребывал в убеждении, что их судно стало всего лишь жертвенной пешкой в смертельной игре войны.

Охраняющая вход в Манильскую бухту остров-крепость Коррехидор уже появилась на горизонте, когда в 03:26 8 декабря 1941 года{117} на корабле они получили от CinCAF шифровку [359] потрясающего содержания. Она гласила: «Япония начала военные действия, поступайте соответственно военному плану № 46 против Японии».

Пейн немедленно собрал экипаж и зачитал им шифровку. Новость эта, похоже, не вызвала у членов экипажа чрезмерного волнения, так как они ожидали чего-то в этом роде. Но все моряки чертовски желали бы иметь для ведения войны что-нибудь более грозное, чем яхта «Изабель». Их также радовало, что они уже находятся далеко от побережья Индокитая.

Пейн и Буасс ломали головы над распоряжением выполнять план № 46, о котором ни тот, ни другой никогда раньше не слышали, когда прибыла еще одна депеша, предписывающая им на рассвете быть готовыми к воздушному налету. Сразу же возник вопрос: а что именно готовить? Чем отбиваться? Против самолетов их четыре древних трехдюймовых орудия и четыре пулемета винтовочного калибра были абсолютно бесполезны.

«Изабель» бросила якорь в Манильской бухте в 08:22 утра, лейтенант Пейн сошел на берег и отправился за приказами к адмиралу Харту. Войдя в кабинет «Старика», он был потрясен, когда адмирал посмотрел ему прямо в глаза и серьезно заметил: «Ну, я уж никогда не думал, что снова вас увижу».

Это откровенное замечание долго не давало покоя Пейну, который не мог понять, боялся ли Харт, что «Изабель» потопят у побережья Индокитая, или же на обратном пути после начала военных действий. Однако он склонялся в пользу первой возможности. Полученный Пейном от адмирала приказ был краток. Ему надлежало дозаправить «Изабель» горючим и оставаться до темноты в готовности проводить подводные лодки через минные заграждения у Коррехидора

Было 12:30. Дозаправка корабля уже завершилась, когда скорбный вой сирен возвестил о появлении японских самолетов. Никаких бомбардировщиков моряки не увидели, но громовые раскаты взрывающихся бомб, сопровождаемые огромными клубами маслянисто-черного дыма к северу от Манилы, указывали, что Кларк-Филд, главная военно-воздушная база армии США на Филиппинах, подвергалась страшным ударам. [360]

Внезапно находившиеся на борту «Изабели» моряки сообразили, что война уже идет по-настоящему, и не так уж далеко от них люди действительно гибнут. Налет продолжался меньше часа, но когда он закончился, более половины Дальневосточных ВВС генерала Макартура уже лежали в обломках.

По наступлении темноты «Изабель» направилась ко входу в Манильскую бухту, а по пятам за ней следовали две подводные лодки. Эта деятельность насторожила командующего береговой охраной, который сразу же потребовал объяснить, что происходит.

Так как береговую охрану не поставили в известность ни о каких передвижениях кораблей, он приказал «Изабели» поворачивать и ждать, пока его надлежащим образом не уведомят. Когда Пейн отказался выполнить этот приказ, начальник береговой охраны пригрозил открыть огонь. Пейн послал его к черту и продолжал следовать своим курсом. На этом данный инцидент и закончился, но он окажется наименьшим из беспокойств, выпавших в ту ночь на долю Пейна.

Проход ночью через минные заграждения был и при нормальных условиях сложной операцией, так как даже небольшое отклонение корабля от курса могло принести много страданий ближайшим родственникам экипажа. Теперь же он стал еще более рискованным. Из-за возможного присутствия вражеских бомбардировщиков все навигационные знаки на минных заграждениях были погашены. Еще больше ухудшала дело неустойчивая работа магнитного компаса «Изабели». Выставив впередсмотрящими практически всех, кроме корабельного кота, Пейн осторожно нащупывал путь, ведя свой корабль через проход в минных заграждениях. К этому времени вся команда была убеждена в том, что начальство считает «Изабель» кораблем, который можно не особенно беречь. Лучше уж дать ей подорваться на мине, чем потерять там же подводную лодку.

Ориентируясь лишь по черным и практически неразличимым силуэтам гор на полуострове Батаан по правому борту, и на острове Коррехидор — по левому, Пейн успешно провел «Изабель» и подопечные субмарины через опасный участок. [361]

Как только подводные лодки вышли невредимыми в море, «Изабель» вернулась через минные заграждения в Манилу.

9 декабря произошли новые воздушные налеты, и с яхты видели, как самолеты бомбили и поливали огнем из пушек и пулеметов отдаленные цели, но стоящие в порту корабли атакам не подверглись. С наступлением ночи «Изабель» вновь получила задание проводить через затемненные минные заграждения подводные лодки.

В 22:00 «Изабель» стояла мористее Коррехидора, когда из ночного мрака на яхту надвинулся большой корабль, идущий на высокой скорости ко входу в Манильскую бухту, прямо в центр минного заграждения. Пейн велел промигать сигнальным прожектором приказ остановиться. Когда корабль не отозвался, Пейн полным ходом повел «Изабель» перехватить судно, пока оно не напоролось на мину. И всего в пятистах ярдах от первого ряда смертельных шаров корабль, английское грузовое судно, все же удалось остановить. А затем «Изабель» завершила ночную работу в роли «доброго самаритянина», проводив судно целым и невредимым в Манильскую бухту.

10 декабря 1941 года стало черным днем для моряков Азиатского флота — днем, который останется навеки отпечатавшимся в памяти тех, кто видел и пережил его. Он будет до скончания дней преследовать их в кошмарных снах. В тот день Пейн поставил «Изабель» на якорь у военной судоверфи Кавите и сошел на берег, надеясь раздобыть крупнокалиберные пулеметы для укрепления жалкой противовоздушной обороны своего корабля, а также договориться об установке на «Изабели» бомбосбрасывателя для глубинных бомб, что дало бы кораблю возможность атаковать японские подводные лодки. К несчастью, тяжелых пулеметов в наличии не имелось, но бомбосбрасыватели и глубинные бомбы были.

Через несколько минут после полудня к борту «И забели» встал большой плавучий кран, на котором находились бомбосбрасыватели. Отбуксировавший его сюда маленький портовый буксир «Санта Рита» отвалил и встал в ожидании на якорь в 30 ярдах за кормой яхты. Уже собирались приступить к [362] работе, когда в 12:55 было получено срочное сообщение CinCAF: «С севера приближается много вражеских самолетов. ЕТА 12:55»{118} Так как плавучий кран причалил к кораблю, Пейн отправил свой экипаж на боевые посты, но машины запускать не стал. Его корабль, беззащитный против подводных лодок, настоятельно нуждался в этих бомбосбрасывателе и стеллажах глубинных бомб, которые все еще находились на борту крана. Если только японцы оставят их в покое, это оборудование можно будет установить всего за несколько часов. Он подождет и посмотрит, куда суждено упасть бомбам.

В порту или на якоре близ него находилось много кораблей, и поэтому работу на борту можно будет поторопить с завершением. У Центральной верфи стояли четырехтрубные эсминцы «Пири» и «Пилсбери». Находящаяся поблизости Механическая верфь была перегружена, на ней стояли бок о бок подводные лодки флотского типа «Сидрэгон» и «Силайон», тральщик «Биттерн», а у самого конца пирса причалила плавбаза подводных лодок «Отус». Неподалеку стояли на якоре несколько других судов, включая тральщик «Виппурвилл» и спасательное судно подводных лодок «Пиджин».

На самой верфи усердно работали несколько тысяч военных и гражданских служащих. А для защиты от воздушного нападения морские пехотинцы располагали только девятью старыми трехдюймовыми зенитными пушками да горсткой крупнокалиберных пулеметов. Сцена была подготовлена для катастрофы.

В 12:55 воздух наполнился неприятным гулом двигателей вражеских самолетов, и моряки увидели летящие к верфи пятьдесят четыре двухмоторных бомбардировщика. Те немногие истребители армейской авиации, которым удалось каким-то образом пережить воздушный налет в самый первый день войны, доблестно поднялись в небо перехватить врага, но безнадежно уступая в численности сопровождающим бомбардировщики японским истребителям, они не имели ни малейших [363] шансов. В последующей сумятице заполошные флотские зенитчики сбили по меньшей мере один свой Р-40.

Летя клиньями из девяти самолетов, бомбардировщики методично заходили на цели. Зенитки верфи и всех находившихся поблизости кораблей открыли бесполезный огонь. Но летящие на высоте свыше 18 000 футов, самолеты находились далеко за пределами досягаемости орудий. Первая серия бомб с девяти самолетов упала, не достав до судоверфи, в воду рядом с Механической верфью. Взрывы бомб полностью окружили «Изабель» со всех сторон, швыряя на ее палубы массы воды, но не причинив никакого вреда. Однако стоявший на якоре за кормой у яхты буксир «Санта Рита» получил прямое попадание в самую середину. В воздух швырнуло тела и неопознаваемые обломки, а мгновение спустя маленькое суденышко исчезло в воде.

После этого отрезвляющего пребывания на волосок от гибели лейтенант Пейн приказал крану отдать концы, а затем скомандовал машинным телеграфом полный вперед, направляя свой корабль в Манильскую бухту — где он, по крайней мере, мог иметь в случае атаки место для маневра. Как бы сильно ни жаждал Пейн заполучить бомбосбрасыватель и стеллажи для глубинных бомб, которые все еще оставались на борту плавучего крана, они ничего не будут стоить, если «Изабель» в процессе работ отправится на дно.

С той минуты японские самолеты не обращали внимания на яхту, но ее экипаж оказался невольным свидетелем того страшного разрушения, которое они учинили на беззащитной судоверфи. Клин за клином беспрепятственно пролетал над гаванью, оставляя после себя сильные взрывы и бушующие пожары, которые изрыгали в небо клубы маслянисто-черного дыма. Сердце разрывалось при мысли о судьбе несчастных, оказавшихся в самой гуще этой страшной гекатомбы.

Большинство кораблей на верфи сумели дать ход и выйти искать спасения в Манильскую бухту, но подводную лодку «Силайон» бомбы потопили у Механической верфи, а эсминец «Пири», лежащий холодным железом у Центральной верфи, понес большие потери в личном составе, когда в него попала [364] бомба и на борту вспыхнул пожар. От полного уничтожения «Пири» спасли лишь героические усилия лейтенанта Чарльза Ферритера, командира тральщика «Виппурвилл», и его экипажа, которые, не страшась бомб и бушующего пламени, отбуксировали корабль прочь от опасного соседства с пылающими складами. Подобные же смелые действия спасательного судна подводных лодок «Пиджин» под командованием лейтенанта Ричарда Хоза спасли подводную лодку «Сидрэгон», оказавшуюся заклиненной между потопленным «Силайоном» и пылающей Механической верфью.

Почти два адских часа бомбардировщики терроризировали весь район судоверфи, и за это время зенитчики «Изабели» выпустили 128 трехдюймовых зенитных снарядов — ни разу не попав ни по одному самолету. Когда прозвучал отбой воздушной тревоги, Пейн вернулся и снова встал на якорь настолько близко к судоверфи, насколько смел подойти, поскольку склады боеприпасов, в которые не попали бомбы, находились в гуще бушующих пожаров и многие опасались, что они могут взорваться в любую минуту. Связь со штаб-квартирой Азиатского флота в Маниле отсутствовала. «Изабель», имевшая визуальную связь с Манилой и семафорную — с судоверфью, стала ретрансляционной станцией, передавая CinCAF отчет о происходящем и помогая руководить спасательными операциями.

Чтобы лучше проанализировать ситуацию и помочь раненым, Пейн отправился на берег на гребном вельботе вместе с группой по оказанию первой помощи. На катере он отправиться туда не мог, поскольку тот оторвало от корабля первыми же взрывами бомб. Моряки застали верфь полностью разрушенной, дорогу им то и дело преграждали стены пламени и тлеющие обломки зданий. Повсюду валялись убитые и раненые. Те немногие врачи и санитары, кому удалось уцелеть в этом аду, были загружены работой, и моряки с «Изабели» спешили на помощь, где только могли.

Но вскоре Пейна и его людей отозвали на корабль приказом CinCAF и велели следовать в Манилу. Здесь команда должна была перекрасить «Изабель» в боевой цвет и приготовиться [365] выйти в море к 18:00. Морякам раздали кисти и бросили всю команду перекрашивать борта и надстройки корабля в слякотно-серый и синий цвета.

Незадолго до заката «Изабель» вышла в море в качестве боевой единицы 59-го дивизиона эсминцев, состоявшего в этот момент из эсминцев «Джон Д. Форд», «Поуп» и «Пол Джонс». Эти корабли должны были прикрывать плавбазу эсминцев «Холланд» и плавбазу подводных лодок «Отус», которым приказали уходить в более безопасные порты Голландской Ост-Индии. Как обычно, «Изабели» предоставили сомнительную честь провести корабли через затемненные минные заграждения.

Когда маленький отряд повернул на юг к морю Сулу, кромешно-черное небо вдалеке по левому борту озарялось желтым отсветом все еще опустошавших судоверфь Кавите пожаров. Это напоминало каждому моряку о неутешительной ситуации — единственной оперативной базы военно-морского флота США на Дальнем Востоке больше не существовало.

Всю ночь команда корабля продолжала перекрашивать «Изабель» в серо-синие цвета. Когда забрезжил рассвет, яхта приобрела настолько иной вид, что другие корабли отряда окликали ее, требуя назвать себя. Хотя вблизи «Изабель» выглядела ужасно, некоторые корабли не замедли просигналить ей свои поздравления по поводу отличной работы по части маскировки.

Пейна не уведомили о конечной цели плавания, но он знал, что при нормальной крейсерской скорости горючего у «Изабели» хватит не более чем на 900 миль. Однако весь день нервничающие впередсмотрящие разных кораблей то и дело докладывали о перископах подводных лодок, и «Изабель» всегда оказывалась тем мальчиком на побегушках, которого посылали проверить эти донесения. Никаких подводных лодок не обнаружилось, но эти пробеги с высокой скоростью с тревожной быстротой пожирали топливо. А так как горючее также расходовалось и на работу опреснителей, то пресную воду экономили, включая ее только на полчаса три раза в день. Пейн доложил об этих трудностях офицеру тактического [366] командования, который просто подтвердил получение сообщения.

12 декабря «Изабель», не имевшая ни приборов для обнаружения подводных лодок, ни глубинных бомб, получила приказ занять позицию № 1 впереди походного ордера. В 19:00 на горизонте вырос большой боевой корабль. «Изабель» окликнула незнакомца сигнальным прожектором. Ситуация сложилась напряженная. Однако вспышки с мостика большого корабля оказались не орудийным огнем, а сигналами прожектора, правильно ответившего на запрос. Это был тяжелый крейсер «Хьюстон», следом за которым шел грозный легкий крейсер «Бойс». Знание, что «старшие братья» пришли на помощь, действовало весьма успокаивающе.

На следующий день в 09:30 у «Изабели» заклинило руль, что вынудило яхту остановить все машины и поднять аварийный флаг. Потребовалось двадцать минут для проверки рулевого механизма, прежде чем обнаружилось, что в передний клапанный винт каким-то образом попала малярная кисть. К тому времени, когда проблему устранили, «Изабель» отстала от общей группы. Ей приказали занять позицию в 8 милях позади колонны и искать следы подводных лодок.

В ту ночь оперативная группа совершала непредсказуемые изменения курса и скорости, которые «Изабель», как «хвостовой Чарли», была не в состоянии заметить из-за туманной погоды. В итоге яхта потеряла визуальный контакт с остальными кораблями, и рассвет следующего утра застал ее одиноко плетущейся по Целебесскому морю неподалеку от побережья Борнео. Через два часа яхта вновь нагнала остальных.

Планы дозаправиться в Таракане пришлось оставить, когда поступили донесения о находящихся неподалеку японских силах. Корабли проследовали дальше, к нефтеналивному порту Баликпапан на Борнео, в 300 милях южнее. «Изабель», израсходовавшая горючее практически до последней капли, сумела-таки доползти до порта. Однако ее состояние, казалось, мало волновало остальных, так как кораблям приказали заправляться по старшинству. [367]

В 21:00 адмирал Глассфорд собрал на совещание всех командиров и объявил, что ввиду донесений о движении к Баликпапану японских сил все заправившиеся в порту корабли должны через два часа отправляться к Макасару на юго-восточной оконечности острова Целебес. А те, кто не успел заправиться, останутся в порту, пока не будут готовы.

Пейн оказался в сложном положении. «Изабель» стояла на якоре в Баликпапанской бухте, но между ней и заправочными причалами находились коварные рифы, которые и днем-то было нелегко пройти, но гораздо труднее преодолеть ночью, при затемнении всех навигационных знаков. Не желая быть оставленным в хвосте и столкнуться с неприятелем, Пейн решил рискнуть пройти рифы.

Следуя по пятам за корабельным гребным вельботом, экипаж которого отыскивал проход с помощью лота и шлюпочного якоря, «Изабель» медленно ползла вперед. До заправочного причала она добралась примерно в полночь, но тот пустовал. Пейн отправился на берег и некоторое время рыскал по затемненному городку, разыскивая какое-нибудь официальное лицо, но населенный пункт казался покинутым. Наконец нашелся один туземец, который говорил лишь на ломаном английском. К счастью, он был знаком с процедурами заправки и его убедили помочь команде корабля привести в действие насосы.

«Изабель» заправилась и вышла в море примерно в 02:00 ночи 15 декабря 1942 года. Вновь следуя по пятам за вельботом, яхта благополучно пересекла линию рифов и вышла в бухту. Пейн был уверен, что оперативная группа уже далеко, но приятно удивился, застав «Холланда» по-прежнему на якоре. Выход в море задержали до рассвета, поскольку у контрадмирала Глассфорда появились запоздалые сомнения насчет попыток пройти ночью через минные заграждения.

К 08:00 все корабли покинули Баликпапан и двинулись на юг со скоростью 15 узлов. Теперь, когда его корабль доверху заправился топливом и водой, Пейн испытывал куда меньшую озабоченность, хотя «Изабель» снова шла в 8 милях позади колонны. [368]

Утром шестнадцатого числа «Хьюстон» покинул оперативную группу и направился на юго-запад в Сурабаю, на Яву. Одновременно «Изабель» получила приказ самостоятельно следовать в Макасар и привезти оттуда лоцманов для «Бойса», «Холланда» и «Отуса». Такое задание могло показаться рутинным, но Пейн не питал подобных иллюзий. Корабли Азиатского флота располагали лишь старыми морскими картами Голландской Ост-Индии, надежность которых была в высшей степени сомнительной. Подходы к Макасару преграждало кружево коварных рифов, и было неизвестно, не дополнены ли они еще и минными заграждениями. В любом случае первой проверять точность карт будет «Изабель».

Продвигаясь очень и очень осторожно, Пейн благополучно провел «Изабель» в Макасар, где прибытие столь странно раскрашенного корабля вызвало чуть ли не панику среди туземцев, которые боялись, что на их город напали японцы. Заверив население, что они «славные парни», явившиеся спасти Ост-Индию, Пейну удалось подобрать трех лоцманов и вернуться к оперативной группе.

Шестнадцатого числа комфортно устроившейся у причала рядом с «Холландом» «Изабели» приказали встать на якорь при входе в порт для несения противолодочного дозора. Если яхту и потопят, то ее гибель, во всяком случае, предупредит остальных, что какая-то японская подводная лодка ищет неприятностей.

На следующее утро к Макасару прибыли новые беженцы с Филиппин. Сопровождаемые 58-м дивизионом эсминцев, сюда явились легкий крейсер «Марблхэд», плавбаза гидросамолетов «Лэнгли», транспорт «Голд Стар» и танкер «Тринити». Лоцманов для гарантии их благополучного прохода по сложному фарватеру, конечно же, доставила «Изабель». Теперь в гавани Макасара собралось все боевое ядро Азиатского флота. Поскольку никто не знал, что же с ними делать, корабли беспокойно ожидали приказов разместиться в более безопасных портах.

С отбытием на «Хьюстоне» контр-адмирала Глассфорда, обязанности командующего оперативной группой принял [369] на себя командир «Бойса» кэптен С. Э. Робинсон. Он был несколько встревожен когда 20 декабря передаваемый Токийским радио веселый голос «Токийской Розы»{119} объявил, что боевые орлы Японии скоро разбомбят Макасар и потопят стоящие там на приколе американские корабли. Вспомнив Перл-Харбор и Манилу, Робинсон был не склонен легкомысленно относиться к такому предупреждению и сразу же приказал всем кораблям перейти на якорные стоянки на внешнем рейде, где они смогут при первом же намеке на неприятности быстро выйти в море. Но «Изабель» стала исключением — ей приказали оставаться во внутренней гавани и осуществлять связь между оперативной группой и голландским постом наблюдения и связи на берегу.

22 декабря Пейну велели приготовиться включить затемненный навигационный знак к югу от Макасара, если кораблям прикажут выйти ночью в море. Мысль эта представлялась чертовски удачной всем, кроме находящихся на борту «Изабели», поскольку этот маяк располагался на захлестываемом волнами рифе и доступ к нему представлял опасную проблему даже днем. Однако в 00:20 распоряжение активировать маяк отменили, а Пейну приказали отправиться на берег и уведомить голландские власти о том, что оперативная группа уходит.

По затемненным улицам Макасара не разгуливало никого, кроме солдат-туземцев, которые на каждом повороте останавливали Пейна резким окликом. Поиск оказался непростым, но лейтенант в конце концов нашел единственного оставшегося в городе офицера-голландца, которому и передал это сообщение. Голландцу, похоже, было решительно наплевать на действия кораблей этих янки, и Пейн в 03:40 вернулся на «Изабель», где и узнал, что остальные корабли отряда уже ушли и ему требовалось без задержки следовать за ними.

Безлунная ночь была темна, хоть выколи глаза. Из-за угрозы налета японских бомбардировщиков все навигационные [370] огни были погашены, а ориентиры на берегу не могли разглядеть даже самые зоркие глаза. Поиски фарватера и благополучное проведение яхты через рифы представляло собой весьма сложную проблему, но Пейну приказали присоединиться к оперативной группе — и точка. Пришлось действовать так же, как в Баликпапане — младший лейтенант Буасс, вооруженный лотом, шлюпочным якорем и фонариком, шел впереди корабля на гребном вельботе. Отталкиваясь от рифов, он отыскал фарватер и направлял движения «Изабели», сигналя фонариком, пока та благополучно не вышла на глубокую воду.

Когда «Изабель» через два часа догнала оперативную группу, ей приказали мчаться обратно к Макасару, разыскивая таинственно исчезнувший эсминец «Пол Джонс». На рассвете «Пола Джонса» увидели медленно следующим общим курсом. Он просигналил, что наткнулся при выходе из гавани на риф и настолько серьезно повредил винт, что мог идти дальше только на одной машине. Опасность утонуть кораблю не угрожала, и он проследует на ремонт в Сурабаю.

Оперативная группа прибыла в Сурабаю вечером 24 декабря. «Изабели» велели причалить у конца Голландского пирса. Не успели с яхты спустить трап, как на борт заявилась рабочая бригада моряков с приказом забрать единственный радиопередатчик корабля. Лейтенант Пейн энергично возражал, но ничего не добился. Передатчик срочно требовался на берегу для организуемой там штаб-квартиры адмирала Харта, а у голландцев ни одного лишнего не нашлось. Добавляя к ущербу оскорбление, явившиеся заодно унесли с собой большую часть навигационных карт «Изабели», включая все те, которые относились к Австралии.

То ли про «Изабель» просто забыли, то ли не знали, что с ней делать, но яхта пребывала в бездействии в Сурабае вплоть до 15 января 1942 года. За это время на корабле установили-таки бомбосбрасыватель и стеллажи с глубинными бомбами, но отсутствие приборов обнаружения подводных лодок делало судно не очень страшной угрозой для вражеских субмарин. Тем не менее, «Изабели» поручили конвоировать торговые корабли между портами Сурабаи и Джунгприока на Яве, а [371] иной раз и по опасной «бомбовой аллее» до Палембанга на острове Суматра. Конвоировала корабли «Изабель» большей частью в одиночку, и те беспечно шли, полагая, будто яхта действительно обеспечивает им какую-то защиту.

23 января «Изабель» находилась в Палембанге, когда этот город пережил свою первую бомбардировку, а 28-го — в Таджунгприоке, когда японские бомбардировщики первый раз обработали здешний порт. Ни в том, ни в другом случае корабль повреждений не получил, но всем морякам из команды «Изабели» стало ясно, что японцы подбираются все ближе и ближе — и те жалкие военно-воздушные силы, какими располагали местные войска, никак не в состоянии сорвать массированные воздушные нападения и защитить флот.

Сурабая пережила свой первый крупный воздушный налет в 10:07 3 февраля 1942 года. Среди тех, кто присутствовал при этом, была «Изабель». Более пятидесяти двухмоторных бомбардировщиков, летящих на высоте в 20 000 футов, сбросили свой смертоносный груз на аэродром, в нескольких тысячах ярдов от яхты. Вступили в действие зенитки, но самолеты летели далеко за пределами досягаемости. Ангар и несколько припаркованных самолетов были уничтожены, а пламя из других зданий комплекса взметнулось высоко в воздух. Одновременно несущиеся на высоте мачт истребители обстреляли из пулеметов стоящие на якорях на близлежащем гидроаэродроме самолеты PBY, потопив несколько из них.

Стрелки «Изабели» палили по истребителям из своих пулеметов винтовочного калибра всякий раз, когда те пролетали поблизости, но пули ушли зазря. Раздосадованные моряки кляли свою неспособность дать сдачи. Будь у них хоть один крупнокалиберный пулемет, его можно было бы очень действенно применить, но яхте выпало противостоять агрессивному и хорошо вооруженному врагу, фактически имея лишь сжатые кулаки своего экипажа.

Когда самолеты завершили свою страшную работу и прозвучал отбой воздушной тревоги, лейтенант Пейн получил распоряжение готовиться принять на борт контр-адмирала Глассфорда и сопровождающих его лиц и отправляться выполнять [372] особое задание. В 12:40 на борт яхты поднялась часть этих самых сопровождающих лиц — говорящие по-английски офицеры голландского флота с какими-то документами. Пейн попытался узнать, куда же они отправятся и какой характер будет носить это самое задание, но голландцы держали язык за зубами, утверждая, что эти сведения совершенно секретны.

К 16:00 адмирал все еще не прибыл, и Пейн отправился на берег — позвонить в штаб и узнать в чем дело. Это оказалось удачной мыслью, поскольку где-то произошла путаница. Ошарашенный старший штабной офицер сказал, что адмирал и не собирался появляться на «Изабели», а самой яхте вот уж несколько часов как следовало выйти в море и двигаться на встречу с оперативной группой в Баундер-Роудс, примерно в 90 милях к востоку от Сурабаи.

Эта оперативная группа из американских и голландских кораблей была спешно сколочена для акции против японцев. При отсутствии общих кодов и наличии языкового барьера связь между кораблями была невозможна. Пейну объяснили, что вся операция зависела от доставки им двуязычных офицеров и их оборудования на американские корабли к 23:30. Никакие оправдания в случае невыполнения приказа приняты не будут.

Пейн вывел «Изабель» в море к 17:00, но был глубоко озабочен, поскольку для прибытия к назначенному сроку ему требовалось почти всю дорогу идти самым полным ходом. И даже тогда он мог не успеть, если яхта столкнется с противными ветрами или течениями. Самым коротким маршрутом к месту рандеву был восточный фарватер, ведущий из Сурабаи в пролив Мадура. Хотя здесь было мелководно и стояли минные заграждения, которых он никогда раньше не пересекал, Пейн знал, что в его распоряжении есть только шесть с половиной часов. Поэтому он направил «Изабель» по восточному фарватеру со скоростью в 21 узел.

Через час по выходе из Сурабаи, когда корабль находился посреди минных заграждений, на «Изабель» стеной проливного дождя обрушился внезапный шквал. Видимость упала до 100 ярдов, вынудив командира яхты сбавить скорость и двигаться [373] дальше исключительно по счислению пути. Неотвязный страх напороться на мину или риф усиливался тем, что была обнаружена существенная ошибка в показаниях магнитного компаса. Правильную ли они делали поправку, компенсируя эту ошибку, никто не знал...

Через два с половиной тревожных часа «Изабель» вырвалась на простор и быстро сориентировалась по береговым ориентирам. Благодаря прекрасному чутью командира, его талантам судоводителя, а также его ирландскому везению, корабль благополучно миновал опасный район и теперь находился в проливе Мадура. Однако штурман определил по карте, что «Изабель» попала сюда, срезав угол минного поля.

На место рандеву яхта прибыла в 23:40. Она опоздала на десять минут, но совершила почти невозможный подвиг, за который не получила по радио ни насмешки, ни поздравления. В указанной точке собрались корабли под командованием контр-адмирала Карела Доормана — голландские легкие крейсера «Де Рейтер» и «Тромп», тяжелый крейсер «Хьюстон», легкий крейсер «Марблхэд» и семь эсминцев — три голландских и четыре американских. Пересадив офицеров связи на корабли, «Изабель» направилась обратно к Сурабае. Ни одна душа на ее борту так и не узнала, что эти силы ABDA скоро двинутся атаковать болтавшиеся близ Макасарского пролива японские крейсера и транспорты.

К 08:30 следующего дня «Изабель» уже вернулась в Сурабаю, причалив у Голландского пирса, но никакого отдыха уставшим морякам не выпало. В 09:20 вражеские бомбардировщики снова атаковали военную судоверфь, и Пейн, стремясь оказаться как можно дальше от падающих бомб, вывел свой корабль на фарватер. Он пытался сманеврировать, выведя «Изабель» на такую позицию, с которой яхта могла стрелять по атакующим самолетам — но ее пушки и пулеметы, как обычно, оказались бесполезными. С налетом совпало поступление тревожных радиограмм от оперативной группы с просьбой прислать истребители прикрытия, но у тех немногих истребителей, какие имелись на Яве, хватало собственных хлопот. Поэтому атакуемым с воздуха кораблям предоставили защищаться самим. [374]

Вечером, когда вражеские самолеты убрались, а с пожарами более-менее справились, стало известно, что по пути к цели оперативная группа подверглась атаке вражеских бомбардировщиков. Тяжелый крейсер «Хьюстон» и легкий крейсер «Марблхэд» получили небольшие повреждения, а задание было сорвано. Эта мрачная новость укрепила убежденность Пейна и его экипажа, что Ост-Индия обречена. В то же время без ответа оставался вопрос а что же судьба уготовила яхте «Изабель»?

5 февраля 1942 года в 09:33 раздался хорошо знакомый сигнал воздушной тревоги. «Изабель» снова отвалила от причала, когда японские самолеты произвели свой обычный утренний налет на военную судоверфь и аэродром. Гидросамолеты на водном аэродроме вновь подверглись атаке истребителей «Зеро», один из которых был сбит самолетами союзников. Еще один «Зеро», выходя из пике, прошел в 200 ярдах от «Изабели» — и ее старенькие пулеметы «Льюис» наконец-то изрыгнули град пуль. Были замечены попадания, поскольку моряки видели, как трассирующие пули рвали вражеский самолет, и вся команда с нетерпением ждала, когда же он сорвется в штопор. Но тот не сорвался. «Зеро» вышел из атаки, оставляя за собой шлейф черного дыма, и скрылся с глаз долой. Тем не менее, все моряки на борту «Изабели» были в восторге от того, что их пулеметы наконец-то попали в цель, и если им немного повезет, то они смогут записать на свой счет одну победу.

Вечером «Изабели» поручили сопровождать на запад вдоль северного побережья Явы «Лилиан Лукенбах», крупный американский сухогруз. На этом маршруте яхта должна была пройти новым маршрутом через сложные минные заграждения Сурабаи, различные участки которых отмечались замаскированными цветными огнями на берегу. Так как никаких местных лоцманов в наличии не имелось, экипаж «Изабели» столкнулся с еще одним опасным ночным испытанием.

Выло темно. «Изабель» шла со скоростью в 10 узлов, следом за ней всего в 1000 ярдов двигался сухогруз «Лилиан Лукенбах». Корабли уже прошли половину первого участка пути [375] через минные заграждения. Ориентироваться по маркерным маякам не составляло труда, и согласно нанесенному на карту курсу корабли благополучно шли по середине прохода Внезапно с корабля увидели мчащийся к «Изабели» голландский торпедный катер, отчаянно мигавший световыми сигналами, приказывая немедленно остановиться. Судам грозила опасность! Пейн просигналил «Лилиан Лукенбах» остановиться, затем приказал остановить «Изабель» и ждать приближающийся катер.

Дул свежий ветер, и, ложась в дрейф, Пейн беспокоился, как бы «Изабель» не снесло за пределы того, что он считал проходом в минном заграждении. Но «Изабели» угрожала совсем другая опасность. Впередсмотрящие заорали предупреждение, и Пейн, метнув взгляд за корму, увидел, как на яхту надвигается огромный черный нос «Лилиан». Лейтенант сразу же скомандовал полный вперед, едва увернувшись от столкновения.

Вновь двинувшись по маршруту, согласно его картам являвшемуся самой серединой прохода в минных полях, и считая, что ему наконец-то удалось остановить «Лилиан», Пейн снова приказал сбавить обороты машины и ждать приближающегося катера. Тот уже подошел совсем близко, и с него закричали, что корабли находятся посреди минного заграждения и если сейчас же не уберутся отсюда, то взлетят на воздух к чертям собачьим. И тут Пейн, чуя надвигающуюся гибель, быстро оглянулся через плечо. Господи, опять она здесь! Казавшийся во мраке просто чудовищным, нос «Лилиан Лукенбах» уже готов был врезаться в корму «Изабель». Бригада машинного отделения откликнулась на лихорадочные сигналы с мостика просто великолепно, и яхта, всего на несколько секунд опередив удар, опять ушла от верной гибели.

К этому времени Пейн был уже вне себя. Ему требовалось быстро принять решение. То, что пока он шел без всяких происшествий, наводило на мысль о правильности имеющихся карт. Возможно, на торпедном катере просто ничего не знали о новом проходе. Кроме того, яхте явно следовало куда больше опасаться «Лилиан Лукенбах», чем минных заграждений. [376]

Поэтому Пейн предпочел следовать прежним курсом. Когда корабли в конце концов благополучно миновали минные заграждения, Пейн и большинство других на борту яхты «Изабель» чувствовали, что постарели как минимум лет на пять.

Ко входу в гавань Сурабаи «Изабель» вернулась в полдень 7 февраля. Город опять бомбили японские самолеты, и Пейн решил подождать отбоя воздушной тревоги, прежде чем сунуться в узкий фарватер. Он все еще ждал конца налета, когда в 13:14 пришло срочное оперативное сообщение от командующего военно-морскими силами юго-западной части Тихого океана. Командование предписывало яхте немедленно следовать в точку примерно в 75 милях к западу и подобрать там спасшихся с маленького голландского парохода «Ван Клоон». Пароход горел и тонул после того, как его торпедировала и обстреляла подводная лодка. «И забели» также было приказано сообщить расчетное времени прибытия в район спасения.

Поскольку снятый с корабля несколько недель назад радиопередатчик так и не заменили, отвечающее на депешу отпечатанное послание вручили голландскому дозорному катеру при входе в порт — для передачи по радио в штаб-квартиру американского флота в Сурабае. Сделав это, «Изабель» помчалась выручать тонущих.

Через три часа над кораблем пролетел гидросамолет PBY Королевского флота Нидерландов и просигналил точные координаты уцелевших. Курс изменили, и еще примерно через пятнадцать минут были замечены шесть маленьких спасательных шлюпок, идущих под парусами в южном направлении. Теперь яхта находилась в водах, где охотились вражеские подводные лодки, и так как у судна отсутствовало оборудование, позволяющее обнаруживать субмарины, по всему кораблю выставили дополнительных впередсмотрящих. Пейн отлично знал, что японские подводные лодки часто оставались неподалеку от своих жертв, притаившись, чтобы атаковать те корабли, что будут пытаться спасти уцелевших. Но командир «Изабели» не собирался попадаться в подобную ловушку.

Прежде чем подобрать уцелевших, Пейн тщательно прочесал весь район, выискивая признаки вражеской подводной [377] лодки. Когда ничего не обнаружилось, он подвел «Изабель» к первой спасательной шлюпке и уже собирался принять на борт уцелевших, когда один бдительный впередсмотрящий заметил в 1000 ярдов след торпеды, движущейся наперерез яхте. Брошенные спасательной шлюпке концы немедленно были свернуты, а сидевших в лодке предостерегли, чтобы те оставались на месте. Пейн скомандовал в машину полный вперед, и когда шлюпка осталась позади, приказал дать круто лево руля. Одновременно слева по борту был замечен перископ подводной лодки.

Когда «Изабель» накренилась, совершая крутой поворот влево, из моря начала подыматься боевая рубка подводной лодки — словно чудовище морских глубин, всплывающее поближе посмотреть на свою добычу. Переднее трехдюймовое орудие левого борта тут же открыло огонь. Снаряд упал чуть левее цели и с небольшим перелетом. Следующий взорвался в воде рядом с боевой рубкой. Прежде чем орудие успело выстрелить в третий раз, командир подводной лодки нырнул, ища спасения на глубине. В тоже время предназначенная «Изабели» торпеда безвредно прошла мимо по правому борту.

Привлеченный выстрелами, в небе появился уже знакомый морякам дозорный самолет. Он пролетел над водой и сбросил глубинные бомбы в месте последнего появления субмарины. Через три минуты туда же подошла и «Изабель», принявшись кружить на небольшом участке, сбрасывая бомбы, установленные на глубину в 200 футов. Когда взорвалась последняя бомба, взрыв выбросил высоко в воздух фонтан маслянистой воды, оставивший после себя стойкую радужную пленку. Было невозможно определить, какие именно повреждения нанесены вражеской подводной лодке, но всплывшее на поверхность топливо указывало, что они были существенными.{120} [378]

Убежденный, что яхта если и не потопила подводную лодку, то преподала ей урок, который та не скоро забудет, Пейн вернулся обратно, чтобы подобрать спасшихся с потопленного парохода. Когда в 18:15 операция была завершена, проверка судовой роли показала, что на борту яхты «Изабелъ» находятся все 187 членов экипажа и пассажиров, в том числе женщины и дети, и никто из них серьезно не пострадал.

Судя по словам командира «Ван Клоона», подводная лодка всплыла примерно в 6000 ярдах от судна, приказала ему остановиться, а экипажу — покинуть пароход. В ответ капитан радировал призыв о помощи и повернул прочь в тщетной надежде оторваться от подводной лодки полным ходом, который у него немногим превышал 10 узлов. Тут вступила в действие палубная пушка подводной лодки. Меткость стрельбы оставляла желать лучшего, но пользуясь превосходством в скорости, лодка вскоре сократила дистанцию. Когда снаряд пробил борт безоружного парохода, продырявив котел, командир приказал покинуть судно.

Подводная лодка прекратила стрельбу на достаточно долгий срок, чтобы команда «Ван Клоона» успела спустить половину спасательных шлюпок. Но когда пушка снова принялась всаживать в тонущий пароход снаряд за снарядом, все оставшиеся на борту не замедлили покинуть кораблик. Немногочисленные спасательные шлюпки оказались опасно переполнены, но, к счастью, море оставалось спокойным, что сводило к минимуму шансы перевернуться. Подняв паруса, спасшиеся поспешили отплыть подальше от обреченного судна, которое японцы быстро добили торпедой. Когда на борт подняли последнего спасенного, Пейн полным ходом направился в Сурабаю. Для уклонения от подводных лодок он шел зигзагами, но все повороты приходилось делать очень пологими, так как при почти опустевших топливных цистернах и потяжелевшей от пассажиров палубе, неустойчивая «Изабель» опасно кренилась на циркуляции. Ночью корабль миновал минные заграждения и в 04:36 высадил спасенных на Роттердамский причал.

Проведя без сна свыше тридцати шести часов, каждый моряк из экипажа «Изабели» устал как собака, но отдохнуть [379] и расслабиться им опять не довелось. В 09:55 судоверфь атаковали вражеские бомбардировщики, вынудив «Изабель» спешно покинуть район причалов. Когда через полтора часа прозвучал отбой воздушной тревоги, Пейн снова пристал к Роттердамскому причалу заправиться топливом.

Частота воздушных нападений на Сурабаю возросла, и 9 февраля бомбардировщики терроризировали город с 08:24 до 20:00. Впервые наряду с портом и аэродромом был атакован и центр города. Озарившие ночь многочисленные пожары едва-едва удалось потушить, когда в 07:48 бомбардировщики вернулись. Они прилетели опять в 10:00, и нанесли новый удар в 12:40 — в то время, как «Изабель» конвоировала английское судно «Джианг Сенг» и голландское судно «Ван Утхоорн» через минные заграждения на пути к Таджунгприоку. Но удача не изменила яхте, корабль был как заговоренный. Хотя яхта не могли совершать никаких маневров уклонения, японцы не обратили на нее внимания.

Вскоре после прохода минных заграждений «Джианг Сенг» повернул назад; из-за некачественного угля он не мог поднять нужное давление пара. «Изабель» и ее оставшийся подопечный прибыли в Таджунгприок 12 февраля. Ввиду необходимости произвести мелкий ремонт в машинном отделении, требующий остановки машин, яхте разрешили причалить у пирса KLM. Хотя электричество и вода получали прямо с пирса, воды для надлежащей работы холодильных камер не хватало, и тропическая жара вскоре проникла в рефрижераторы с холодной едой. За два дня испортились 1000 фунтов говядины, 200 фунтов свинины, 100 фунтов курятины и много других продуктов, которые в этом портовом городе заменить было нельзя. В итоге экипаж вынужден был перейти на диету из риса и консервированной солонины.

15 февраля 1942 года повергло экипаж «Изабели» в уныние. Новость о падении Сингапура и так достаточно потрясла всех, но кроме того в этот день адмирал Томас Харт, главнокомандующий Азиатским флотом и командующий военно-морскими силами ABDA был снят с должности с приказом возвращаться домой. Весь Азиатский флот считал адмирала [380] Харта блестящим флотским офицером, он пользовался у моряков большим уважением. Но это отношение к адмиралу резко контрастировало с мнением англичан и голландцев, которые язвительно называли его «отсталым» и намекали на отсутствие у него военного опыта. Фактически именно англичане с голландцами и сговорились за спиной у Харта добиться его отзыва. Через три дня, когда крейсер «Дурбан», увозящий адмирала Харта из Голландской Ост-Индии, прошел рядом с «Изабелью», адмирал помахал морякам рукой и отправил послание всей команде: «Да благословит вас бог и да хранит он вас в грядущие трудные дни».

К 17 февраля гавань Таджунгприока была забита торговыми кораблями, ожидающими приказа об отплытии. Район порта и близлежащий город Батавию наводнили жалкие, сбитые с толку беженцы из Сингапура и других районов Юго-Восточной Азии, надеющиеся (по большей части напрасно) убежать от наступающих армий Японии.

Тем утром лейтенант Пейн посетил штаб-квартиру голландского флота в Батавии и потрясенно узнал, что японцы высадились на острове Бали — менее чем в 200 милях к востоку от Сурабаи. Да вдобавок три больших вражеских соединения вторжения изготовились к удару по Яве: одно шло из Сингапура через пролив Банка, другое двигалось из Банджармасина на Южном Борнео, а третье приближалось от Макасара. Эти тревожные разведданные, по мнению Пейна, совершенно недвусмысленно говорили, что его оперативной группе из одного корабля и скопившимся в порту торговым судам самое время спешно уходить отсюда через Зондский пролив в более безопасные порты — пока эту дверь не захлопнули.

Несмотря на тяжесть положения, Пейн получил довольно туманную директиву от командующего американскими силами Юго-Западной части Тихого океана (ComSoWesPac), которая велела следовать инструкциям голландского штаба в Батавии. А там приказали сопровождать английский сухогруз «Девкалион» обратно в Сурабаю.

Была уже почти полночь 18 февраля, когда под проливным дождем два корабля осторожно пробрались по проходу через [382] минные заграждения Сурабаи во внутреннюю гавань. На рассвете Пейн подвел свой корабль к Голландскому пирсу, который несмотря на все бомбардировки по-прежнему оставался пригодным к эксплуатации. Сойдя на берег, лейтенант сразу же отправился за инструкциями в штаб-квартиру американского флота.

Он очень поразился, застав штаб покинутым и узнав, что командование американскими силами Юго-Западной части Тихого океана вот уже несколько дней как покинуло город. Большая часть штаба перебралась в порт Чилачап на южном побережье Явы, а адмирал обосновался в штаб-квартире военно-морских сил ABDA — мощном подземном бункере у Бандунга в горах Центральной Явы.

Тогда Пейн решил заглянуть в штаб голландского флота и выяснить, какие приказы оставлены для его корабля — если яхте вообще что-либо приказывали. По дороге он повстречал коммандера Британского Королевского флота, бывшего советника по судоходству в Сингапуре, который из надежного источника узнал, что японцы блокировали пролив Бали. Единственный оставшийся свободным путь отхода в Индийский океан пролегал через Зондский пролив, но уже было замечено движущееся в ту сторону крупное оперативное соединение неприятеля. Это означало, что «Изабель» и все находящиеся в Яванском море корабли союзников скоро окажутся в западне. Англичанин, которого ожидала эвакуация самолетом в более безопасные края, завершил свое мрачное сообщение словами: «Выше нос, старина, — удачи тебе!» Однако его прощальное замечание как-то мало способствовало появлению у Пейна чувства удовлетворения происходящим.

В штаб-квартире голландского флота Пейн встретил коммандера Томаса Бинфорда, командующего 58-м дивизионом эсминцев, который только что прибыл сюда с «четырехтрубниками» «Стюарт», «Джон Д. Эдвардс», «Парротт» и «Пиллсбери». Ближайшей ночью эти эсминцы вместе с другими кораблями союзников собирались атаковать японские корабли, находящиеся, по донесениям разведки, в Бандунгском проливе и разгружавшие подкрепления, доставленные японским [383] войскам на Бали. Бинфорд сказал Пейну, что если тот желает пойти на риск, то «Изабели» охотно предоставят возможность идти вместе со всеми — в надежде проскочить через пролив во время общей свалки. Однако это приглашение, быстро принятое Пейном, окончилось ничем, когда представители голландского флота отказались разрешить ему присоединиться к эскадре и настояли, чтобы «Изабель» препроводила небольшой конвой на Борнео.{121}

Пейн был вне себя, так как поручая ему подобную операцию, голландцы демонстрировали полнейшее пренебрежение элементарными жизненными реалиями. Японцы уже контролировали практически весь остров Борнео, а главное — воздушное пространство и окружающие воды, так что это задание было совершенно бессмысленным. Желая получить подтверждение столь странному приказу, Пейн попытался связаться со штабом американского флота в Чиличапе. Не добившись этого, он сумел связаться по телефону со штабом союзников в Бандунге, где узнал, что в штабе опять все напутали. Судя по всему, «Изабели» еще несколько дней назад полагалось быть в Чилачапе, но кто-то в суматохе потерял депешу.

В итоге Пейну велели забыть про авантюру с плаваньем к Борнео и сопровождать американское грузовое судно «Коллингсуорт» на запад вдоль северного побережья Явы. Он должен был попытаться пройти через Зондский пролив в Индийский океан. Если все пойдет хорошо, корабли продолжат путь на юго-запад к острову Кокос. Дальнейшие приказания будут переданы по радио. В таком длительном плавании «Изабели» придется дозаправляться с «Коллингсуорта», и для этого Пейну велели где-нибудь раздобыть топливный шланг — хотя бы конфисковать в порту.

Пока Пейн отсутствовал, корабль пережил два воздушных налета. Несмотря на них, старший помощник командира [384] лейтенант Буасс сумел полностью заправиться топливом и запастись мясом и свежими овощами. Это последнее особенно порадовало команду, которая больше четырех дней питалась исключительно солониной и рисом.

Перед тем как отправиться в путь, Пейн и командир «Коллингсуорта» встретились с целью обсудить различные аспекты этого рискованного путешествия. Самой серьезной проблемой была связь. Радиопередатчик «Изабели» так и не был заменен, и с самого момента прибытия на Яву корабль был «немым». Поэтому командиры договорились, что сообщения с «Изабели» в штаб-квартиру флота будут передаваться для отправки на «Коллингсуорт». Но здесь имелись некоторые сложности. Хотя торговый корабль и мог настроить свой передатчик на специальную волну военного флота, у него отсутствовала шкала для определения нужной частоты. В конце концов решили, что «Изабель» будет слушать передачу по своему приемнику и инструктировать «Коллингсуорта» относительно нужной частоты сигнальными флагами: «HYPO» — повысить частоту, a «LOVE» — понизить ее.

Два корабля миновали минные заграждения в 21:15, а затем легли курсом на Зондский пролив. «Коллингсуорт» шел в 500 ярдах позади «Изабели», держась ей в кильватер. Глядя с мостика на бак, Пейн видел там очертания похожего на змею длинного черного шланга, за который они не заплатили ни гроша. Командир не стал выяснять, как и где его раздобыли — в конце концов, это являлось частным делом весьма предприимчивого экипажа.

Ближе к вечеру 20 февраля примерно в 10 милях к северу наблюдатели заметили горящий корабль, но Пейн не стал покидать «Коллингсуорт», чтобы выяснить, что же там происходит, поскольку отвечал в первую очередь за безопасность своего конвоя.

Ранее они уже наткнулись на плавающие обломки потопленного корабля, подтвердившего малоприятную истину — в Яванском море было полно вражеских подводных лодок. К тому же такая вот субмарина вполне могла таиться близ охваченного пламенем остова, желая заполучить новую жертву. [385]

Принять решение не оказывать помощи было нелегко, но Пейн продолжил следовать своим курсом.

В 13:30 дня 21 февраля корабли вошли в бухту Бентам на северо-западном побережье Явы, стремясь спрятаться здесь до темноты перед попыткой прорыва через Зондский пролив, расположенный всего в 30 милях от бухты. «Изабель» встала рядом с «Коллингсуортом» для дозаправки. Эта процедура была довольно сложной, поскольку конфискованный шланг оказался тяжелым и не очень гибким. В защищенной от волн бухте им манипулировали довольно легко, но существовали серьезные сомнения насчет возможности использовать его в открытом море. Это могло стать серьезной проблемой, если «Изабели» придется сопровождать «Коллингсуорт» дальше на запад — конечно, при условии что корабли сумеют благополучно проскочить в Индийский океан.

С заходом солнца корабли направились к Зондскому проливу. По слухам, японские войска уже высадились на берегах Суматры, и представлялось вполне вероятным, что их подводные лодки притаились в проливе с целью топить корабли, пытающиеся вырваться из гигантской ловушки Яванского моря. На борту «Изабели» все заняли свои посты по боевому расписанию. На корабле царило страшное напряжение — все, кто только мог, внимательно обшаривали взглядами море в поисках неприятностей. Командир планировал идти как можно ближе к яванскому берегу, где на фоне темных гор силуэты кораблей будут менее заметны.

Стараясь не удаляться от берега более чем на 500 ярдов, а временами проходя мимо голых скал и пляжей, корабли двигались с мучительной скоростью в 10 узлов — самой большой, какую мог выдать «Коллингсуорт». Затянувшие небо тяжелые тучи, казалось, были посланы провидением. Увы, в 23:05, когда корабли прошли лишь треть пути через пролив, облака исчезли, и яркая луна лишила их покрова темноты. Маленький конвой продолжал идти на всех парах, иной раз замечая в минуемых по пути бухточках безмолвно ожидавшие голландские дозорные катера. Их вид несколько успокаивал моряков, ощущавших, что они здесь все-таки не одни. [386]

К 11:15 следующего дня «Изабель» и ее подопечный благополучно миновали Зондский пролив и двинулись дальше курсом на юго-запад. Командование Юго-Западной части Тихого океана несколько дней вообще не появлялось в эфире, и Пейн гадал, а находится ли штаб флота по-прежнему в Чилачапе. «Коллингсуорт» получил приказ следовать на Цейлон, но «Изабели» никакого распоряжения на этот счет не передавали. Перед Пейном встал сложный вопрос: следует ли ему и дальше идти вместе с «Коллингсуортом», или же нарушить радиомолчание и связаться со штабом?

Командир яхты решил выбрать второе. Воспользовавшись метающей линь пушкой с принайтованной к коренному концу линя консервной банкой, он передал на «Коллингсуорт» для отправки командованию по радио шифрованную депешу с требованием дальнейших инструкций.

Настройка радиопередатчика торгового судна на нужную частоту оказалась весьма тягостной операцией, которая при иных обстоятельствах могла бы показаться смешной. «Изабель» слушала передачу и семафорила флажками «Коллингсуорту», предлагая ему повысить или понизить частоту. А на борту «Коллингсуорта» единственным, кто понимал сигналы семафора, был капитан — потому он получал указания, а затем шел сообщить их своему радисту. Перенастроившись, радист пробовал отослать телеграмму снова. Эта дурацкая процедура продолжалась почти четыре часа, пока передатчик наконец-то удалось правильно настроить.

Однако вызов шел за вызовом, а ответа все не было. К счастью, сообщение в конце концов принял стоявший в гавани Чилачапа танкер «Пекос» и с курьером передал его в штаб ComSoWesPac — где, как оказалось, просто не работало радио. Тем же вечером «Изабель» получила приказ оставить «Коллингсуорта» и следовать в Чилачап. Вслед за этим пришла еще одна депеша от американского командования, более отрезвляющая:

«Положение критическое, ABDAFLOAT желает уведомить моряков вашей команды и донести до них необходимость приложить все усилия для предотвращения высадки неприятеля на Яву. Для достижения этого должны быть [387] предприняты все возможные атаки и принесены все мыслимые жертвы».

«Изабель» вошла в порт Чилачапа и пришвартовалась рядом с танкером «Пекос» после полудня 23 февраля. В гавань, добираться до которой приходилось по длинному, узкому фарватеру, набилось более пятидесяти торговых кораблей, явно дожидающихся приказа об отплытии. Пейн был озабочен тем, что вражеские бомбардировщики могут потопить на фарватере какой-нибудь корабль и надолго запереть в гавани оставшиеся суда. Он никак не мог найти разумное объяснение, почему суда оставались на такой уязвимой стоянке.

В последующие дни в и так уже переполненный порт Чилачапа продолжали прибывать все новые корабли — в том числе эсминцы «Уиппл», «Балмер», «Пиллсбери» и «Парротт», тральщики «Виппурвилл» и «Ларк», а также канонерка «Эшвилл». Раздававшиеся по несколько раз в день сигналы воздушной тревоги заставляли всех бросаться на боевые посты, но вражеские бомбардировщики, по счастью, так и не появились.

27 января посты наблюдения донесли о двух японских подводных лодках, замеченных на поверхности сразу за минными заграждениями. Стало ясно, что петля вокруг кораблей в Чилачапе затягивается все туже. Тем же утром сразу после сигнала воздушной тревоги танкер «Пекос» в сопровождении эсминцев «Уиппл» и «Эдсолл» отчалил и благополучно вышел в море. Вслед ними, со всей быстротой, с какой они только могли двигаться, один за другим по узкому фарватеру устремились более сорока никем не сопровождаемых торговых кораблей, жаждущих добраться до более безопасных портов — подальше от Голландской Ост-Индии. Многие из них так и не дойдут до цели...

Хотя Пейну велели приготовиться следовать на юг, на рассвете 28-го числа он получил приказ подняться на «Изабели» вверх по впадающей в гавань реке Кали-Доннан, причалить к восточному берегу и укрыть корабль пальмовыми листьями. Замаскированная под невинное продолжение джунглей, яхта могла бы спастись от любой бомбардировки. Этот приказ заставил Пейна счесть, что они могут задержаться в Чилачапе [388] дольше, чем ожидалось. Пока его экипаж усердно рубил пальмы, он отправился на берег за инструктажем относительно данной ситуации.

В штабе флота Пейна уведомили, что планы опять изменились. Эсминец «Пиллсбери», которому по первоначальному плану полагалось до конца оставаться в порту для эвакуации военнослужащих американского флота, отбыл этим вечером в Австралию. И теперь сомнительная честь быть последним покинувшим Чилачап американским кораблем выпадет на долю «Изабели». Очевидно, принявшие это решение сочли, что «Изабель» не представляет никакой особой военной ценности, и ее потеря мало скажется на ходе войны с Японией.

По возвращении на корабль Пейн застал свою команду сражающейся с тучами злобных москитов. Моряки пожирали обильные порции хинина для спасения от малярии. В довершение всего лейтенант Буасс сообщил командиру, что когда они укрывали корабль пальмовыми ветвями, один из несколько сбитых с толку происходящим стюардов-китайцев спросил — не собираются ли они устроить на корабле вечеринку. Нет, каково? Вечеринку!

На следующее утро, 1 марта 1942 года, Пейн наведался в штаб, застав его погруженным в самое мрачное настроение. Новости были исключительно гнетущими. Союзный флот потерпел катастрофическое поражение в битве в Яванском море, и судьба большинства кораблей была еще неизвестна. Однако их длительное и таинственное молчание предвещало самое худшее. Флотский танкер «Пекос», набитый спасенными с разбомбленной и потопленной 27 февраля плавбазы гидросамолетов «Лэнгли», этим утром радировал, что его атакуют пикирующие бомбардировщики. С тех пор от него не поступало никаких сообщений — было похоже, что он тоже пал жертвой японцев.

И в завершение пришло самое неприятное известие: японские войска высадились на северном побережье Явы, а в Индийском океане шныряли как минимум два вражеских авианосца, несколько крейсеров и неизвестное число подводных лодок — с целью перехватить корабли, пытающиеся сбежать [389] в Австралию. Об их присутствии свидетельствовали раздающиеся по радио многочисленные неистовые призывы о помощи с торговых кораблей, которые покинули Чилачап в последние несколько дней. Пейну представлялось очевидным, что шансы «Изабели» избежать подготовленной японцами встречи с Нептуном становились с каждым часом все более мизерными.

Была, однако же, и одна хорошая новость. «Изабель» выйдет в море этой же ночью. Сегодня ближе к вечеру из Бандунга должны прибыть и погрузиться на «Изабель» вице-адмирал Глассфорд и его штаб. Пейну велели в 16:00 начать заправку и быть готовым к отплытию, как только стемнеет.

«Изабель» стояла у заправочного причала, когда на борт яхты поднялись эвакуируемые матросы и офицеры — всего двадцать один человек. Адмирал Глассфорд и нескольких его старших офицеров должны были отбыть из Чилачапа на флотском гидросамолете PBY, а эти моряки станут последними из представителей американского флота на Яве.

Пейна уведомили, что адмирал Глассфорд, временно разместивший свою штаб-квартиру в единственном в городе отеле, желает срочно его видеть. Командир «Изабели» был бы очень рад как можно скорее показать Яве корму своей яхты, и он отнюдь не преисполнился энтузиазма по случаю адмиральского приказа — похоже, кораблю опять грозило опасное задание.

Так оно и оказалось. На «Изабель» должен был подняться назначенный командир подводной лодки «Спирфиш» лейтенант-коммандер Джеймс Демпси. Мористее минных заграждений «Изабель» встретится с подводной лодкой «Спирфиш» и пересадит его на борт субмарины. После чего Пейн был волен следовать в залив Эксмут в Австралии, где имелось в наличии горючее.

Пейну сообщили, что близ входа в порт, по имеющимся сведениям, болтаются три подводные лодки — две японских и одна американская. Таким образом, не имея никакого оборудования для обнаружения подводных объектов, его кораблю в ночном мраке предлагалось каким-то образом разыскать [390] свою субмарину и пересадить на нее офицера. Лейтенант подозревал, что такое задание может привести к гибели как «И забели», так и лодки «Спирфиш». Но адмирал поручил ему еще одно дело. В порту находилось новое американское торговое судно типа «С-3» — «Си Уич», и Пейна сделали лично ответственным за то, чтобы невзирая ни на какие препоны транспорт в сопровождении «Изабели» ушел в безопасные воды.

Покинув здание штаба, Пейн наведался к начальнику порта — потребовать лоцмана для «Си Уич». Здесь он столкнулся с неожиданной трудностью. Начальник порта категорически отказывался разрешить отплытие этого транспорта, пока с него не будут полностью выгружены все самолеты Р-40 и грузовики — задача, которая будет выполняться еще и на следующий день. Пейн был ошеломлен. Было ясно, что Яву вот-вот захватят японцы, и все кто мог уже бежали в более безопасные края. Лейтенант попытался убедить этого чинушу, что через каких-то несколько дней весь груз с транспорта попадет в руки японцев{122} . Однако голландец упорствовал, настаивая, что никакого лоцмана не будет, пока он лично не даст добро.

Не желая уступать, Пейн заручился содействием одного туземца-таксиста, который помог ему найти одного из портовых лоцманов. После того, как лоцману пообещали втрое больше обычной оплаты, тот согласился вывести корабль этой же ночью. Затем Пейн отвел лоцмана на «Си Уич», где застал командира более чем жаждущим убраться с Явы. Портовый лоцман согласился встретить «Изабель» в полночь у прохода через минные заграждения, безотносительно к любым попыткам начальника порта помешать отплытию корабля. [391]

«Изабель» отчалила в 21:10, омываемая нежеланно ярким светом полной луны. Уже через час она миновала минные заграждения и приступила к опасным поискам «Спирфиша». В 23:25 море рядом с яхтой разверзлось, и из воды стал подниматься большой черный корпус подводной лодки. «Изабель» быстро навела на подводную лодку все свои пушки, ее команда пребывала в напряжении, пока лодку не окликнули, и та не назвала себя. Это и был «Спирфиш». Не теряя времени, лейтенант-коммандер Демпси переправился на подводную лодку, и она бесшумно скользнула обратно в глубины Индийского океана, оставив «Изабель» дожидаться в одиночестве своего конвоя.

Полночь миновала без всяких признаков «Си Уич», и Пейн боялся, что какое-то происшествие все-таки помешало отплытию транспорта. В тревожном ожидании командир непрерывно водил яхту зигзагами, чтобы не дать прицелиться по кораблю возможно присутствовавшим здесь вражеским подводным лодкам. Яркий свет луны нервировал его, так как спрятаться кораблю было негде.

В 03:00 материализовались наихудшие страхи Пейна. Неистовые крики впередсмотрящих сообщили командиру о идущей с левого борта торпеде. Предпринимать маневр уклонения было уже поздно. Вся команда в ужасе следила за тем, как смертоносная жестяная рыба мчится наперерез «Изабели». Корабль был обречен. Но случилось чудо — торпеда прошла прямо под мостиком, так и не взорвавшись, и унеслась дальше в ночь. Не имея средств для обнаружения напавшего, Пейн быстро изменил курс и двинулся полным ходом прочь из опасного района.

Это пребывание на волосок от гибели было достаточным поводом бросить «Си Уич», но Пейн решил подождать еще. Часом раньше, в 01:30 2 марта 1942 года, «Си Уич» вышла из гавани и направилась на рандеву с «Изабелью». Когда транспорт подошел к яхте, погода заметно ухудшилась, подул шквалистой ветер, а луну заслонили густые тучи. Затем хлынул дождь, и в его потоках два корабля направились на юг, причем транспорт держался в 500 ярдах позади «Изабели». [392]

Пейну приказали направляться в австралийский залив Эксмут, но ранее адмирал советовал ему препроводить «Си Уич» в более безопасные воды. Правда, в то время казалось, что никаких подобных вод не существует в природе. На востоке японские силы, по имеющимся сведениям, топили корабли, пытавшиеся идти прямо в Австралию. Пейн твердо решил, что лучше всего перед походом к Австралии некоторое время идти строго на юг. Он рассчитал, что предельно экономично расходуя топливо, «Изабель» сможет добраться до Фримантла в южной Австралии.

К полудню 2 марта грозовые облака разошлись, и в 12:35 с кораблей заметили японский двухмоторный бомбардировщик. Моряки на борту невооруженного транспорта и слабо вооруженной «Изабели» в страхе наблюдали за тем, как самолет снизился и стал кружить, оставаясь вне досягаемости для их орудий. Прежде чем улететь, он двадцать минут держался поблизости от кораблей. Самолет явно производил разведку без бомб, иначе бы он наверняка атаковал «Си Уич» — отличную 10 000-тонную цель.

С отбытием самолета страхи отнюдь не уменьшились, так как теперь местонахождение маленького конвоя перестало быть тайной и в любое время сюда могли нагрянуть японские самолеты либо корабли — или же и те, и другие. Но фортуна снова улыбнулась морякам. Корабли без происшествий шли весь долгий день и вечер, пока их союзниками снова не стали дождь и темнота.

3 марта погода ухудшилась. Сильные юго-западные ветры подняли на море высокие волны, которые безжалостно молотили «Изабель». Взметаемые высоко над кораблем соленые брызги конденсировались на дымовых трубах, оставляя на них потеки соли. В 09:00 впередсмотрящие заметили верхушки мачт незнакомого корабля, приближающегося с высокой скоростью и державшего курс точно на 22,7°. Ранее радисты поймали отчаянный сигнал бедствия с канонерки «Эшвилл», состоящий всего из двух слов: «Рейдер, рейдер!» Ее дальнейшее молчание означало катастрофу, поэтому принадлежность появившегося корабля вызывала сильную озабоченность. Слишком [393] сильное волнение на море не позволяло удрать от него. Кроме того, максимальная скорость «Си Уич» составляла лишь 14 узлов. Не оставалось ничего другого, кроме как ждать и молиться.

Долгие минуты ожидания, пока надвигающийся корабль становился все больше и больше, были полны лихорадочного напряжения — особенно после того, как стало ясно, что это крейсер. Внезапно сигнальный прожектор незнакомца замигал, настойчиво требуя назвать себя. «Изабель» ответила. Все моряки мрачно молчали, пока корабли обменивались световыми сигналами. А затем по палубе прокатилось радостное известие — свои! Это был американский тяжелый крейсер «Финикс». Экипаж «Изабели» тут же разразился безумными криками радости. Сознание, что они не одиноки в океане, где свободно шнырял враг, возвратило морякам надежду. И хотя «Финикс» вскоре исчез на востоке, жестокое давление, вызванное ощущением собственной уязвимости и много дней отравлявшее экипаж «Изабели», как-то вдруг сразу сгинуло, сменившись согревающей душу аурой оптимизма.

В первые часы 4 марта ветры и волны спали, и скорость, ранее сниженную до 12 узлов, увеличили до 14. Этот день прошел не отмеченным никакими событиями, кроме получения депеши, направленной всем союзным кораблям. Радиограмма предупреждала о двух вражеских авианосцах, запускающих самолеты. Указанный район находился в 400 милях к северо-востоку — слишком далеко, чтобы ждать оттуда неприятностей.

Пятого числа два корабля уже снова пребывали во власти штормовых ветров и бурных волн. Раз за разом зеленая вода вздымалась над мостиком «Изабели». Маленький корабль, с постоянно залитыми палубами, содрогался в спазмах килевой и бортовой качки. Огромные волны перекатывались через нос, и временами казалось, будто корабль разломился пополам. В 10:45 внезапно упало давление пара, и «Изабель» потеряла ход. Морская вода, захлестнувшая вентиляционные отверстия топливных цистерн, попала в топливо. Молясь о том, чтобы вода испортила горючее не во всех танках, старший механик [394] переключил машины на другую цистерну. Это помогло, и через пятнадцать минут давление пара и скорость корабля восстановились.

В тот день вся команда радостно закричала, увидев слева по борту землю. Она была далеко, но это дикое и ненаселенное побережье Австралии казалось им землей обетованной. Они теперь находились менее чем в 400 милях от Фримантла, и если топливо не закончится, а сама «Изабель» не расползется по швам, то яхта-таки сможет добраться до цели.

Однако и с тем, и с другим намечались серьезные проблемы. Имеющееся топливо, даже не подпорченное, подходило к концу — а море после захода солнца становилось все более бурным. Нормальную еду уже давно удавалось приготовить не чаще, чем раз в два дня, в другое же время приходилось питаться сэндвичами и консервами. В офицерской кают-компании вода стояла высотой в целый фут, а пассажирам и экипажу было негде спать, кроме немногих сырых мест в надстройке. Опасаясь, что «Изабель» может наполниться водой и затонуть, никто даже не пытался спать на нижних палубах. Словом, быт на борту «Изабели» никто бы не назвал счастливым.

К следующему утру погода несколько утихомирилась, и хотя корабль продолжал испытывать трудности с подпорченным топливом, скорость весь день удалось сохранять на 13 узлах. Две пустых топливных цистерны наполнили водой для балласта — вкупе с двумя цистернами, в которых топливо было подпорчено морской водой, это придало яхте достаточную остойчивость.

Маяк на острове Роттнест, отмечающий вход в гавань Фримантла, с корабля увидели в час ночи 7 марта 1942 года. Нельзя выразить словами веселье, захлестнувшее сердца всех, кто находился на борту «Изабели». Затянувшийся кошмар вот-вот завершится счастливым концом. Топлива в цистернах оставалось еще на три часа хода, когда «Изабель» бросила якорь в гавани Фримантла. Бесстрашный маленький корабль и его доблестный экипаж наконец-то оказались в безопасности.

В завершение саги об «Изабели» можно добавить, что эсминец «Пиллсбери», покинувший гавань Чилачапа вместо [395] яхты, бесследно исчез. Та же судьба постигла и канонерскую лодку «Эшвилл», а также многочисленные торговые корабли, пытавшиеся добраться до Австралии. Таким образом, решение лейтенанта Пейна двигаться сначала на юг, а уже потом к берегам Австралии можно считать весьма удачным. Это подтверждается и донесениями воздушной разведки — через день после того, как «Изабель» покинула Чилачап, один пилот PBY доложил, что видел всего в 40 милях к востоку от нее японский крейсер и два эсминца.

Словом, яхта «Изабель», которую еще перед войной считали бросовым кораблем, превосходно выполнила все опасные задания, которые ей поручали. Каким-то образом она ухитрилась пройти все испытания, не получив ни единой царапины. Лишенная радиопередатчика и неспособная связаться со штабом или с другими кораблями американского флота, она постоянно находилась в опасном положении.

Из-за устаревшего вооружения и отсутствия противолодочной аппаратуры, корабль находилась в очень невыгодном положении. Не считавшаяся полноценной боевой единицей, а иной раз и вовсе напрочь забываемая командованием, «Изабель» со своим лихим экипажем благополучно проводила соединения флота через опасные минные заграждения и усеянные коварными рифами воды, сопровождала многочисленные торговые суда через районы, где господствовал враг. Вероятно, на ее счет можно занести один сбитый самолет противника и одну потопленную японскую подводную лодку. Кроме того, она спасла 187 человек с потопленного корабля.

«Изабель» находилась на военной судоверфи Кавите и едва спаслась от гибели при бомбардировке. По воле случая она оказывалась в портах Таджунгприок и Сурабая на Яве, а также в Палембанге на Суматре — и каждый раз в тот момент, когда эти города подвергались первой бомбардировке. Так как корабль не считали слишком ценным, «Изабели» предоставили сомнительную честь быть последним судном союзников, покинувшим порт на Яве. После ее чудесного прибытия в Австралию, почта «Изабели» в штабе американского флота была найдена в папке «утонувшие корабли». [396]

По иронии судьбы, героические достижения экипажа «Изабели» прошли незамеченными. Ни один матрос или офицер корабля не получил никакой благодарности в приказе. Однако благодарный флот наградил яхту «Изабель» одной боевой звездой на медали Азиатско-Тихоокеанской службы. Этой медалью были награждены и все остальные корабли Азиатского флота, участвовавшие в операциях на Филиппинских островах с 8 декабря 1941 года по 2 марта 1942 года, что бы там они ни совершили.

24. Отказ капитулировать

Пятое мая 1942 года стало судным днем для Коррехидора — мощной островной крепости, охраняющей вход в Манильскую бухту. Четыре мучительных месяца ее доблестные защитники подвергались безжалостным ударам не встречавших противодействия японских бомбардировщиков, а с падением 9 апреля полуострова Батаан прибавился и новый поражающий фактор — артиллерийский огонь.

Стоящие колесо к колесу на холмах Батаана японские тяжелые орудия постоянно громили батареи и оборонительные позиции «Скалы» — последнего бастиона Америки во всей Юго-Восточной Азии. Три небольших островных форта, Хьюз, Драм и Фрэнк, поддерживавшие Коррехидор с южной стороны, разделили ту же судьбу. Большая часть их больших пушек тоже безмолвно лежала среди развалин взорванных защитниками казематов.

Для защитников Коррехидора и его фортов не оставалось тайной, что конец близок. На острове находилось примерно 9145 американцев (в основном моряков или морских пехотинцев), а также их товарищи по оружию — 3516 филиппинских солдат, в основном из рейнджерских частей. Окруженные врагом, без всякой надежды на помощь извне, эти полуголодные, измотанные в сражениях бойцы упрямо продолжали драться, заведомо зная, что финал битвы мог принести лишь смерть или плен. [398]

В южной гавани Коррехидора стоял на якоре тральщик «Квейл» (АМ-15) — последний из шести таких кораблей, приданных Азиатскому флоту. Два ушли в начале декабря в Нидерландскую Ост-Индию; еще трое были потоплены в Манильской бухте японскими бомбами. У «Квейла» тоже были свои трудности. Большую часть мостика разнесли в клочья 6-дюймовые снаряды, которые также разбили верхнюю часть его полубака. В трюм корабля просачивалась вода из мелких подводных пробоин, а двум третям экипажа пришлось сойти на берег — помочь своими силами береговой обороне Коррехидора.

Несмотря на все эти неприятности, накануне «Квейл» под огнем врага дерзко протраливал 600-футовый проход в минных заграждениях Коррехидора, который позволит перевезти эвакуируемых солдат и моряков на катерах к притаившейся неподалеку от берега подводной лодке «Спирфиш».

Четверо офицеров, в том числе и командир тральщика лейтенант-коммандер Джон Моррилл, находились на борту «Квейла», когда в 20:30 японская артиллерия открыла огонь. Непрерывная масса взрывающихся снарядов превратила весь остров в один огромный слой пламени. С трудом верилось, что кто-либо из смертных мог выжить в этом аду. Экипаж «Квейла» в ужасе смотрел, как громадные участки скалы откалывались, вызывая обвалы, стиравшие в пыль многие участки береговой обороны. Вскоре Коррехидор окутало густое облако дыма и пыли. Прожектора были бесполезны, их мощные лучи выглядели в этом густом тумане словно мутные желтые пятна. Такое ужасное зрелище означало лишь одно — атака на Коррехидор, которой давно опасались, теперь близка, как никогда.

Разрушительный обстрел продолжался три часа. А затем, после вспыхнувшей на вражеском берегу зеленой сигнальной ракеты, канонада внезапно прекратилась. Тем, кто был на борту «Квейла», наступившая тишина казалась зловещей. Она могла означать, что японские войска уже штурмуют скалу. Это мнение подтверждал и сильный пулеметный огонь на восточном конце острова. Через два с половиной часа, в 02:00 ночи 6 мая, враг выпустил белую ракету, и снова принялся долбить [399] Коррехидор тяжелой артиллерией. Примерно через полчаса вспыхнули две зеленых ракеты и обстрел прекратился. С восточного края острова снова донесся треск пулеметного и винтовочного огня.

Лейтенант-коммандер Моррилл и его подчиненные не имели никакой возможности узнать, что же происходит на скале. Надеясь на лучшее, они опасались самого худшего. Наконец, в 04:30 было получено сообщение из штаб-квартиры флота на Коррехидоре, приказывающее тем, кто находился на борту «Квейла», оказать помощь в обороне форта Хьюз на острове Кабалло в 3 милях от Коррехидора. Вся команда отправилась к форту на катере, оставив «Квейл» на якоре на полпути между фортом Хьюз и Коррехидором.

По прибытии в форт Хьюз потрясенные моряки застали его превращенным в груду развалин. Стенки орудийных двориков были раздолбаны снарядами, разрушенные туннели и укрытия растрескались и осыпались. Гарнизон форта понес тяжелые потери. Вражеские снаряды, взрываясь в орудийных двориках, убивали и ранили укрывшихся там артиллеристов. Осколки снарядов поразили даже госпитальный сектор, взяв тяжелую дань ранеными и больничным персоналом. Вражеский огонь уничтожил все большие пушки форта кроме одной, и лишь эта 12-дюймовая мортира продолжала стрелять по вражеским позициям.

Днем форт Хьюз атаковали бомбардировщики, но они не смогли многого добавить к уже учиненной бойне, равно как и добить оставшуюся мортиру. Только поступивший с Коррехидора в 09:00 утра 6 мая приказ прекратить огонь заставил это орудие умолкнуть навек.

Получить какую-либо информацию о происходящем на Коррехидоре было невозможно. Ходили слухи о капитуляции. Защитники форта Хьюз, ошалелые от многих недель жестокой бомбардировки, пребывали в замешательстве и с опасением ждали неизбежного известия о капитуляции.

В 11:00 Моррилл получил от начальника 16-го флотского округа (со штабом на Коррехидоре) приказ затопить «Квейл». Сразу после этого была потеряна всякая связь с Коррехидором. [400] Пока Моррилл собирал группу затопления, состоящую из него самого, его главного артиллериста и четырех матросов машинной команды, были замечены белые флаги, поднятые над Коррехидором, фортом Драм и фортом Фрэнк. Командующий фортом Хьюз полковник, не получивший никакого приказа капитулировать и испытывавший сильное отвращение к этой идее, не сразу последовал их примеру. Эта задержка позволила Морриллу выполнить полученный им приказ.

Прибыв на причал, моряки с разочарованием обнаружили, что их продырявленный снарядами катер покоился на дне. Однако в 200 ярдах от причала стоял на якоре другой катер. Все шестеро, решившие не допустить, чтобы над их кораблем развевался японский флаг, без колебаний дружно нырнули в воду и поплыли к нему.

Катер находился в хорошем состоянии, его двигатель завелся без всякого труда. По пути к «Квейлу» моряков обстрелял японский самолет и побеспокоил пулеметный огонь с вражеских позиций на Коррехидоре. Но хотя пули вспенивали воду рядом с бортами, в катер ни одна не попала.

Очутившись на борту «Квейла», Моррилл и его люди быстро открыли кингстоны, и через считанные минуты последний флотский тральщик в Манильской бухте отправился на дно. Когда моряки плыли обратно, над фортом Хьюз тоже поднялся белый флаг. Не желая отправляться туда и угодить в плен, Моррилл и его люди предпочли укрыться на «Рейнджере» — брошенном армейском буксире, стоявшем на якоре близ южного берега форта Хьюз. Здесь они составили дерзкий план бегства на остров Минданао, где надеялись присоединиться к сражающимся там американским войскам.

Весь день японцы продолжали бомбить и обстреливать злополучные форты. Белые флаги вновь и вновь сбивали выстрелами, но, согласно приказу генерала Уэйнрайта, их постоянно заменяли новыми. Эта бомбардировка приводила в страшное замешательство защитников фортов, которым приказали уничтожить все оставшиеся большие пушки и выбросить в море свое личное оружие. Они ведь не знали, что хотя генерал Уэйнрайт, желая сохранить жизни своих солдат, приказал [401] капитулировать Коррехидору и фортам, этого оказалось недостаточно чтобы удовлетворить командующего японскими войсками генерал-лейтенанта Масахару Хомму. Тот отказался принять капитуляцию, если не прекратятся бои повсюду на Филиппинах.

Уэйнрайт возражал, объясняя, что у него нет власти, позволяющей отдавать подобные приказы. Однако Хомма хладнокровно ответил, что если американец не согласится на его требование приказать сдаться всем американским войскам на Филиппинах, то все военнопленные, попавшие в руки японцев, будут преданы смерти. Тогда генералу Уэйнрайту не осталось ничего иного, кроме как передать по радио приказ прекратить всякое сопротивление повсюду на Филиппинах.

К счастью, на буксире «Рейнджер» нашлись неплохие запасы стрелкового оружия, боеприпасы, еда, одежда, инструменты, несколько морских карт и другие предметы, полезные для долгого плавания по недружественным морям до острова Минданао. Все это заботливо погрузили на 36-футовый моторный катер. Железное правило моряков требовало держать во всех корабельных шлюпках канистры с резервным дизельным топливом, поэтому из стоящих поблизости на якоре нескольких таких шлюпок удалось добыть 450 галлонов солярки, которую перегрузили на катер. Все было готово к бегству. Моряки боялись только одного — как бы японские снаряды случайно не поразили «Рейнджер», или же враг не высадился бы в форте Хьюз, прежде чем они смогут вернуться туда под покровом ночной темноты и забрать своих товарищей. А связаться с остальными членами экипажа, находившимися на Коррехидоре, не было никакой возможности.

С наступлением ночи Моррилл и его люди высадились в форте Хьюз, где спешно собрали членов команды «Квейла». Вкратце обрисовав им составленный план, Моррилл подчеркнул все опасности данного предприятия — в том числе и то обстоятельство, что Манильская бухта была полностью окружена японскими дозорными катерами и боевыми кораблями. Шансы проскользнуть сквозь их ряды были мизерными. Если же их поймают, то, скорее всего, убьют. Предприятие это, [402] заверил он команду, дело сугубо добровольное. Из членов команды, выразивших готовность отправиться в плавание, двое офицеров и шестеро матросов выглядели настолько душевно расстроенными и физически измотанными, что Моррилл счел неразумным брать их с собой. Зато все остальные с энтузиазмом вызвались попытаться бежать.

6 мая 1942 года лейтенант-коммандер Моррилл, артиллерийский кондуктор Дональд Тейлор и шестнадцать матросов с «Квейла» в 22:15 погрузились на борт своего 36-футового катера и отправились в неизвестность. Плавание это началось как раз вовремя — через пятнадцать минут японская артиллерия внезапно открыла огонь по форту Хьюз, обрушив на него град снарядов, подобный тому, который предыдущей ночью испытал на себе Коррехидор. В 23:30 взвилась зеленая ракета, и обстрел прекратился. Вслед за тем послышался шум множества моторов, указывающий, что японцы собираются высадить в форте десант.

Моррилл направился к побережью Лусона, стремясь держаться как можно более незаметно, скрывая катер в тени гор. Держась вплотную к берегу, он двигался к южному выходу из Манильской бухты. Через два с половиной часа по выходу из форта взошла яркая луна — и к ужасу беглецов осветила два японских эсминца. Они находились примерно в миле от катера и патрулировали фарватер между островами Форчун и Олонгапо. Хуже того, еще один эсминец и сторожевой катер преграждали путь к бегству на юг. Из-за перегруженности моторный катер мог выдать не больше 3–4 узлов, и Моррилл решил искать убежища в бухте Хамило, в каких-то 10 милях от точки выхода в плавание.

Моряки вытащили катер на песчаный пляж и спешно замаскировали его срезанными с пальм и других деревьев зелеными ветками. Завершив эту работу, физически измотанные долгой осадой Коррехидора, они повалились прямо на неровные камни в небольшой лощине — и крепко уснули.

На рассвете, пока моряки пытались получше замаскировать катер, вся команда вздрогнула, услышав гул быстро приближающегося низколетящего самолета. Все мгновенно нырнули [403] в укрытие, когда над ними пролетели, чуть не задевая верхушки деревьев, два одномоторных гидросамолета. Опасаясь, что их могут заметить, моряки прижались к земле, не смея шелохнуться. Но когда самолеты не вернулись, жизнь снова предстала в лучшем свете. Их маскировка выдержала первое испытание.

Весь долгий день маленький отряд скрывался в густых зарослях кустарника, ведя наблюдение за японскими эсминцами и сторожевыми катерами, движущимися взад-вперед всего в полумиле от их укрытия. Один раз за утро послышался громовой раскат артиллерийского огня — по какой-то неизвестной причине японцы, похоже, опять долбили Коррехидор. Если дело действительно обстояло так, то в этом жестоком обстреле не было совершенно никакой необходимости, так как защитники фортов уже согласились на капитуляцию. Моряки были рады, что оказались далеко от этого ада.

Планы отчалить той ночью разбились вдребезги, когда в сумерках японский эсминец медленно вошел в бухту Хамило и бросил якорь в нескольких сотнях ярдов от их укрытия. Моряки прекрасно понимали, что с такого расстояния очертания их катера вполне различимы, но сейчас уже было поздно что-либо предпринимать. Страшась, как бы японцы не высадились на берег, чтобы проверить подозрительную кучу зелени, они лежали с винтовками и автоматами наготове.

Наступившая темнота скрыла катер от пытливых глаз, но позже, когда взошла луна, их страхи возродились. К счастью, японские наблюдатели катера не заметили, и на рассвете эсминец ушел, оставляя у себя за кормой восемнадцать очень усталых, но облегченно переводящих дух моряков.

Весь день 8 мая 1942 года вражеские боевые корабли продолжали патрулировать у самого входа в бухту. Воды близ Лусона так и кишели японскими кораблями. Пройти незамеченными сквозь их заслоны наверняка будет непросто. Несмотря на грозящие опасности, Моррилл и его команда горели желанием поскорей отчалить. Последнее, что могло задержать отход — это если еще один эсминец бросит на ночь якорь поблизости от них. И действительно — ближе к закату какой-то [404] японский эсминец медленно направился к бухте. Когда это произошло, атмосфера буквально накалилась от ругательств, подобные которым могут выдать только разъяренные моряки с бывшей Китайской базы. Но в последний момент японский корабль свернул к бухте Лоок, милей южнее.

Когда стемнело и моряки сочли район свободным от вражеских кораблей, они сняли с катера маскировку и отчалили. Они планировали осторожно идти на юг, держась близ побережья Лусона, а перед восходом бросить якорь в другой бухте, к востоку от судоходных линий. Хотя выискивали врага глаза всех беглецов, были назначены специальные впередсмотрящие для гарантии охвата всего горизонта.

Катер осторожно прокрался мимо бухты Лоок. Разглядеть в темноте стоящий на якоре вражеский эсминец не удалось, но мористее впередсмотрящие увидели четыре идущих кильватерной колонной на юг вражеских эсминца. Эти корабли прошли мимо без происшествий. Через полчаса увидели еще один эсминец, входящий в бухту прямо по курсу. Чтобы не быть обнаруженными, им пришлось сильно отклониться на запад и удалиться от побережья Лусона.

Не успели моряки избавиться от этой опасности, как впереди появились многочисленные сторожевые катера. Три из них патрулировали воды прямо поперек их курса между островом Форчун и городом Насугб на Лусоне. У американцев не оставалось иной альтернативы, кроме как изменить курс, пройдя мористее острова Форчун и рассчитывая обогнуть вражескую линию. Остров они обошли стороной без происшествий, а затем легли курсом на зюйд — но лишь для того, чтобы обнаружить три скоростных сторожевых катера, бродящих взад-вперед между западным берегом Форчуна и группой островов Лубанг далее на запад. Положение теперь сделалось отчаянным, так как требовалось проскочить мимо этих сторожевиков и вернуться к побережью Лусона, иначе все пропало.

Моррилл увел катер настолько близко к острову в его темные тени, насколько мог подойти к берегу. Здесь американцы некоторое время ждали, внимательно изучая интервалы между сторожевыми катерами. При удаче они могут просто проскользнуть [405] между ними, но если бы их обнаружили, требовалось рассчитать время с точностью до долей секунды.

Наконец Моррилл приготовился сделать свой ход. Когда самый крайний сторожевой катер завершил поворот и направился прочь от острова, Моррилл тут же приказал дать самый полный ход, который равнялся всего 3 узлам. Расчет времени оказался идеальным, и они проскользнули через пикет никем не замеченными.

На рассвете катер находился милях в двадцати на юг у западного побережья Лусона. Коварный риф помешал подыскать скрытую якорную стоянку близ берега и вынудил бросить якорь в открытом море. Теперь требовалось надежно замаскировать катер. Чтобы сделать его более похожим на туземное суденышко неопределенного вида, с катера сняли гакаборт, а благодаря прихваченной с «Рейнджера» краске голубовато-серый казенный цвет суденышка уступил место черному. Хотя беглецы находились на существенном расстоянии от судоходных путей, открытость всем взглядам вызывала сильную озабоченность. Но удача не покинула моряков, и единственными признаками вражеских кораблей были мачты над горизонтом — да несколько пролетевших в вышине бомбардировщиков.

С наступлением ночи беглецы запустили двигатель и направились на юг, а затем свернули на восток через пролив Верде. Пересекая пролив, Моррилл планировал срезать путь, пройдя севернее острова Малакабан — но далекие силуэты кораблей вынудили его изменить курс на более южный, чтобы пройти посередине между Малакабаном и островами Миндоро. Благодаря заслонившим луну густым тучам и самодовольству японцев, считавших, что полностью контролируют все воды в Юго-Восточной Азии, беглецы осторожно проскользнули через линию сторожевых катеров.

Радость по поводу этого успешного маневра длилась недолго, так как несколькими милями далее путь беглецам преградила вторая линия дозорных катеров. Двигаясь вперед, они почти пересекли опасное место, когда катер угодил в сильное течение, которое остановило всякое продвижение вперед. Три [406] ужасных часа суденышко торчало на месте, в то время как механики лихорадочно работали, пытаясь выжать из двигателя побольше оборотов. Как раз когда их усилия готовы были увенчаться успехом и катер очень-очень медленно начал продвигаться вперед, изношенный двигатель заглох совсем, и течение унесло суденышко обратно за дозорную линию.

После продолжительной лихорадочной возни под брезентом при свете фонарика морякам удалось заставить мотор заработать вновь, и катер все-таки пересек линию дозоров, незамеченным.

Все это время маленькое суденышко и его отважный экипаж окружали враги, которые по какой-то причине так и не почуяли беглецов. У северо-западной оконечности острова Малакабан моряки четко опознали танкер и крупное вспомогательное судно, стоящие на якорях. Чуть восточнее притаились два эсминца, а у восточной оконечности острова помрачневшие путники заметили черные силуэты двух очень больших подводных лодок. Продолжая путь, беглецы миновали остров Верде, у юго-западной оконечности которого стоял на якоре эсминец. Глядя за корму на север от острова, они разглядели и множество других судов. Мысль о том, что они каким-то образом благополучно прошли через этот смертельный лабиринт, вызывала нервный озноб и в тоже время согревала сердце.

Когда беглецы шли между островом Верде и побережьем Лусона, то не видели впереди никаких кораблей. Имея все основания полагать, что самое худшее уже осталось позади, весь экипаж вздохнул свободней. Но моряков ждало потрясение. Скрывающий их покров темноты внезапно разорвали два мощных прожектора — один на острове Верде, а другой на Лусоне. Лучи скрестились на маленьком судне. Пытаясь принять как можно более невинный вид, все кроме рулевого улеглись на дно лодки, укрывшись за бортом. Пойманные в перекрестье слепящих лучей и бессильные что-либо с этим поделать, восемнадцать моряков ожидали страшного конца своих мечтаний о бегстве. С трудом выжимая из двигателя четыре узла, катер продолжал ползти своим курсом, сопровождаемый [407] лучами проклятых прожекторов, не выпускавших его из круга света. Казалось, прошла целая вечность, пока беглецы не обогнули мыс и не вышли за пределы досягаемости цепких световых пальцев, снова окутанные благословенной темнотой.

Днем 10 мая они зашли в маленький баррио{123} Дигас на острове Лусон, и с восторгом обнаружили, что туземцы там настроены дружелюбно. В Дигасе никаких японцев не появлялось, но в близлежащих городках, по слухам, располагались гарнизоны численностью от шести до десяти солдат в каждом. Беглецы купили рис и свежие фрукты и смогли насладиться отдыхом, в котором сильно нуждались после этой мучительной ночи.

Катер отбыл из Дигаса в темноте, и на следующее утро прибыл в окрестности городка Бондок на одноименном полуострове. Здешние туземцы тоже показали себя дружелюбными — наверное, даже более дружественными, поскольку местные патриотичные филиппинцы ликвидировали здесь про-японски настроенных личностей. Японцы пока не наведались в Бондок, но их небольшие гарнизоны располагались в городках севернее.

Поскольку двигатель катера работал неровно, а моряки чувствовали себя в этом районе в относительной безопасности, то было решено перебрать двигатель, прежде чем перейти к новому этапу этого опасного путешествия. Кроме того, располагая четырьмя автоматами, шестью винтовками, одиннадцатью пистолетами и уймой боеприпасов, моряки твердо решили сделать несчастной жизнь всякого, кто попытается остановить их.

За те два дня, которые потребовались для переборки двигателя, в городок прибыла торговая лодка с экземплярами выпускавшейся японцами манильской газеты. Из нее беглецы узнали, на каких условиях был вынужден капитулировать генерал Уэйнрайт. Он не только сдал Коррехидор, но и приказал прекратить сопротивление всем филиппинским и американским [408] войскам на архипелаге. Для Моррилла и его команды это было жестоким ударом. Их планам присоединиться к американским войскам, сражающимся на Минданао, внезапно был нанесен сокрушительный удар. Оставался только один способ скрыться от японцев — это плыть в Австралию.

Таким образом, им предстоял путь длинной почти в 2000 миль — по контролируемым японцами водам, без приличных карт и прочего навигационного оборудования. Это было безумно опасным предприятием, но никто из моряков не возразил. Вся команда горела желанием попытать счастья. Поскольку по дороге к Австралии достать дизельное топливо будет затруднительно, туземцы смастерили им бамбуковую мачту и бушприт, а также снабдили лодку такелажем для оснастки паруса.

Ночью 13 мая Моррилл и его команда попрощались с друзьями в Бондоке и на идеально работающем перебранном двигателе направились на юг через море Сибуян. Они обогнули юго-западную оконечность острова Масбате и утром 15-го оказались у северного побережья острова Себу. Хотя моряки были настороже, с тех пор, как они миновали пролив Верде, им не попадалось на глаза ни одного вражеского корабля или самолета. Но, направившись на восток от Себу, они внезапно увидели надвигающийся на них большой японский танкер. Тот шел на юг между Себу и Лейте. Сжимая в руках оружие, закаленные в боях парни уже собрались дорого продать свою жизнь. Когда танкер проходил мимо них всего в тысяче ярдов, японские моряки выстроились у бортов поглазеть на суденышко. Но видя только рулевого в туземной соломенной шляпе и старой штатской одежде, с темными от загара лицом и босыми ногами, японцы явно сочли катер безвредным торговцем, шастающим между островами, — и прошли мимо.

После полудня мореплаватели зашли в городок Табанго на северо-западном побережье Лейте. Здесь они снова обрадовались, повстречав дружелюбных туземцев. Один торговец-китаец продал им консервы, а у филиппинцев удалось приобрести канистру дизельного топлива и 10 галлонов позарез необходимого смазочного масла. Там же они узнали, что несколько [409] подразделений японских солдат расквартированы на северном побережье Себу, а довольно большая часть находится в Таклобане, городе на северо-западном побережье Лейте. Говорили также, что враг стоит в Катабалогане на близлежащем острове Самар. И в Таклобане, и в Катабалогане американские войска капитулировали, подчиняясь приказу генерала Уэйнрайта. Однако губернатор Себу отказался капитулировать и возглавлял партизанские отряды, базирующиеся в отдаленных провинциях.

Моррилл и его команда явно находились в крайне опасном районе Филиппин. Верные филиппинцы предупредили их, что предатели, вероятно, уже распространили известие об их прибытии. В любой момент можно было ожидать появления японских солдат. Но даже при этом отправляться в путь днем было бы чистым самоубийством. Для маскировки своих истинных намерений от возможных осведомителей, американцы вели себя так, словно готовились переночевать в Табанго. Однако когда стемнело, они спешно отправились в путь. И сделали это как раз вовремя, поскольку когда катер медленно, держась в тени берега, выходил из бухты Табанго, в нее вошла быстроходная моторная шлюпка. А в ней, по всей вероятности, плыли искавшие их японские солдаты.

Всю ночь и следующий день катер шел на юг через море Камотес, направляясь к проливу Суригао. Под покровом ночной темноты беглецы вошли в пролив, пользуясь фарватером южнее острова Бинегат. Держась близ восточного побережья Минданао, они надеялись остаться в стороне от японских дозорных катеров и тех участков в проливе, где могли быть мины. Если же они по воле случая наткнутся на минное заграждение, то моряки надеялись, что моторный катер с мелкой осадкой и деревянным корпусом пройдет над ними невредимым. К рассвету 17-го числа они пересекли пролив Суригао, не увидев ничего, даже отдаленно похожего на японцев.

В тот день рано утром, изрядно продвинувшись на юг вдоль восточного побережья Минданао, беглецы зашли маленькую бухточку без названия поблизости от Танага. Местные жители этого ничем не примечательного баррио снабдили их пресной [410] водой и небольшим количеством провизии, в основном — свежими фруктами. Когда американские моряки узнали, что ни о каких японских войсках близ этого района никто не слышал, то, измотанные всенощным бдением, устроили себе отдых до темноты.

Покинув ночью свое убежище, моряки вскоре столкнулись с серьезной проблемой естественного происхождения — штормовой погодой. Двигаясь на юг вдоль восточного побережья Минданао по огромному Филиппинскому морю, катер внезапно оказался накрыт свирепым шквалом пополам с дождем. Гневные волны раскачивали маленький катер, временами обрушиваясь на моторку и угрожая опрокинуть ее. Когда забрезжил рассвет 18 мая, беглецы поторопились найти прибежище в Порт-Ламоне на Минданао. Причалы и лагерь лесорубов этого маленького городка всего месяц назад разрушил свирепый тайфун. Хотя Порт-Ламон мог похвалиться наличием у него небольшой радиостанции, ее антенну тоже повалило той бурей. Местные жители, у которых было не так много еды, охотно поделились с Морриллом и его командой чем только могли. Они также предоставили морякам доски для настилки палубы в носовой части катера — это было нужно для придания суденышку большей мореходности. Филиппинцы заверили Моррилла, что никакие японские солдаты никогда не появлялись в Порт-Ламоне, но люди поговаривали о множестве войск в городе Суригао — местечке, которое Моррилл на свое счастье две ночи назад решил обойти стороной.

Моряки планировали отдохнуть в Порт-Ламоне еще денек, но примерно в 22:00 к катеру примчался какой-то филиппинец, крича, что японцы приближаются к порту на моторных катерах, и все горожане бегут в горы. Не успел он доставить это сообщение, как с залива отчетливо донесся зловещий рев двигателей. Моряки быстро расхватали оружие и заняли боевые позиции вдоль берега. Они мрачно ждали дальнейших событий, когда в порт вошли шесть больших дозорных катеров. Это могло перечеркнуть все их мечты о спасении, так как если беглецов обнаружит столь крупный отряд, им останется лишь один выход — бежать в горы. [411]

Японские дозорные катера медленно, нащупывая путь, подходили все ближе, шум их двигателей раскалывал ночную тишину. Дойдя до середины бухты, катера внезапно развернулись и двинулись обратно, удалившись вдоль побережья на юг. Смерть прошла слишком близко для того, чтобы беглецы сохранили остатки душевного спокойствия. Было решено уходить отсюда без промедления.

Катер успел отойти лишь на небольшое расстояние, когда внимание моряков привлекли раздавшиеся сзади крики барахтающихся в воде людей. Предчувствуя очередные тревожные новости, Моррилл двинулся обратно. Но американцев ждал приятный сюрприз — они увидели, как несколько филиппинцев плывут к ним, толкая перед собой канистру с дизельным топливом, которое ранее обещали достать. Эти храбрые безвестные селяне совершили чудо, несмотря на свой страх перед японцами и на то, что у них у самих было туго с горючим.

Приняв канистру на борт и от души поблагодарив филиппинцев за помощь, Моррилл и его экипаж снова направились в море. Стремясь избежать встреч с морскими и воздушными патрулями неприятеля, они плыли строго на восток, чтобы оставить как минимум сотню миль между собой и кишащим неприятельскими войсками побережьем Минданао.

Вечером 19 мая беглецы повернули на юг, к острову Моротаи в группе островов Хальмахера. Позаботившись о том, чтобы преодолеть открытый путь между Минданао и Пелелиу ночью, они двинулись дальше по пустынному морю, и утром 22 мая прибыли к северо-восточной оконечности Моротаи. Здесь они планировали высадиться на берег в деревне Беребере, но когда беглецы подошли к берегу, то заметили стоящий на якоре большой моторный катер с развевающимся на ветру японским флагом. Они сразу же изменили курс и продолжили идти на юг до следующего утра, когда зашли на крошечный остров Саджафи в Голландской Ост-Индии.

На Саджафи туземцы не говорили по-английски, но умело пользуясь языком жестов, моряки смогли обменять предметы одежды и другие мелочи на необходимые им пресную воду и [412] провизию. Жители Саджафи не проявляли ни чрезмерного дружелюбия, ни открытой враждебности. К войне они относились с безразличием и явно не склонялись ни на ту, ни на другую сторону. Однако они недвусмысленно дали понять, что присутствие американцев беспокоит их и им хотелось бы, чтобы те поскорее убрались с острова.

Следующей ночью беглецы покинули Саджафи и направились на юго-восток. Моррилл собирался пройти к северу от острова Гаг, а затем направиться на юг через острова группы Джефф. На следующее утро, сразу после восхода солнца, впередсмотрящие подняли тревогу — на некотором расстоянии к востоку обнаружились два моторных катера без каких-либо флагов. Все, кроме рулевого, быстро легли на дно лодки и приготовили оружие к бою. К счастью, обнаруженные катера продолжали идти тем же курсом и вскоре скрылись из виду. Эта прошедшая мимо смертельная опасность побудила Моррилла пристать к маленькому необитаемому острову в группе Джефф, где они могли оставаться незамеченными до конца дня.

В ту ночь беглецы двинулись курсом на юго-восток с целью пройти мимо острова Писанг, а затем направиться строго на юг. На следующий день, 25 мая 1942 года, они после полудня зашли отдохнуть несколько часов на необитаемом островке непосредственно к северу от острова Тиоор. Когда же беглецы решили отплыть, то столкнулись с серьезными неприятностями. Аккумулятор настолько сел, что не мог запустить двигатель. Когда многочисленные изнурительные попытки завести мотор вручную ни к чему не привели, стало очевидно, что дальше придется плыть под парусом.

Такая перспектива до крайности обескураживала, так как лишенный шверта тяжелый моторный катер был исключительно скверным парусным судном. Кроме того, дело осложнялось преобладанием в этом районе ветров, дующих с зюйда — зюйд-оста, которые в лучшем случае позволят добраться до Португальского Тимора, далеко к западу от намеченного курса. После того, как беглецы прошли столько опасностей, мысль о том, что последние мили, отделяющие их от свободы, преодолеть все-таки не удастся, вызывала сильную досаду. [413]

Американским морякам пришлось пробыть на этой довольно открытой якорной стоянке всю ночь. Пока катер качался на волнах, они готовились поднять паруса. Однако к восходу солнца несколько смекалистых моряков изобрели систему из блоков и рычагов, позволившую провернуть двигатель и запустить его, используя для этого вал гребного винта. При звуке заработавшего двигателя настроение у всей команды резко поднялось, и катер лег курсом на остров Тиоор.

До Тиоора они добрались к середине утра 27 мая. Через туземца, умевшего говорить только на пиджин-инглиш{124} , моряки сумели выменять здесь воду и провиант. Меновая торговля была единственным способом вести дела с туземцами Голландской Ост-Индии, которым японцы успели так основательно промыть мозги, что те не принимали ни американской, ни филиппинской валюты. Через этого же местного лингвиста моряки узнали, что примерно шесть недель в данном районе не видели никаких японских кораблей или самолетов. Приободренные этой информацией, Моррилл и его экипаж вышли в море сразу после захода солнца.

В течение ночи море становилось все более бурным, вынудив беглецов под утро 28 мая укрыться на подветренной стороне острова Кур. Подходя к туземной деревне, сбитые с толку американские моряки заметили спешно поднятый на шесте белый флаг. Когда катер углубился в бухту, они увидели у самодельного причала 30-футовый туземный люггер; тот тоже поднял белый флаг. Затем флаг капитуляции внезапно спустили и на его место подняли японский флаг. Моряки, с заряженным оружием наготове, осторожно подошли к причалу. Когда катер приблизился к люггеру на расстояние 10 ярдов, его экипаж, заметив, что на катере белые, опять быстро спустил японский флаг.

Говоривший по-английски школьный учитель рассказал американцам, что всего две недели назад он слышал по радио, [414] что японские войска оккупировали весь остров Новая Гвинея, а также Новую Зеландию и Тасманию. Конечно, это были несбыточные мечты японцев, но Моррилл и его команда, не имевшие собственного радиоприемника для проверки этой информации, были серьезно обескуражены и прикидывали, можно ли вообще спастись от этих непобедимых японцев.

Покинув этим вечером Кур, беглецы продолжали следовать курсом на зюйд, но разыгравшаяся буря вынудила их искать убежища в деревне на острове Фадо. Здесь туземцы оказались чуть более дружелюбными, чем на других островах Голландской Ост-Индии. Они охотно снабдили путешественников водой и кокосами, а также сообщили, что за последние шесть недель здесь не видели никаких японских кораблей или самолетов.

На этом этапе пути возникла необходимость заменить сильно изношенную прокладку дейдвудной трубы катера, пока еще не было серьезной течи. На Фадо не имелось никакого места, где катер можно было бы вытащить на берег, и поэтому утром 29 мая катер переместился на небольшое расстояние к острову Таам, где его и извлекли из воды. Прокладка дейдвудной трубы для 36-футового моторного катера ВМФ США — не такая вещь, которую легко достать, особенно на отдаленных островках Голландской Ост-Индии, но если ее не заменить, то нельзя будет больше пользоваться мотором. И как часто бывает при совсем уж чрезвычайных обстоятельствах, на выручку пришла смекалка американских моряков. Взяв кусок твердого плавника, механик тщательно выстрогал новую прокладку, которую и вставили взамен дефектной, сделанной из бакаута{125} .

На Тааме туземцы держались весьма враждебно и оскорбительно, что проявлялось во множестве всяких мелочей. Они довольно откровенно выразили желание увидеть, как американцы убираются вон. Моррилл считал, что это вызвано не столько войной, сколько тем, что Таам был заселен мусульманами, [415] поэтому христиан здесь не слишком любили. Восемнадцать моряков терпели только лишь потому, что они были вооружены до зубов.

С идеально выполняющей свои функции самодельной прокладкой американцы, не испытывая ни малейшего желания задерживаться среди угрюмых туземцев сколь-нибудь дольше необходимого, на рассвете 30 мая вышли в море. Вскоре буря снова вынудила Моррилла и его команду искать убежища — на этот раз на маленьком островке с подветренной стороны острова Молу. Здесь, похоже, проживали туземцы иной расы, чем те, с которыми моряки сталкивались на других островах Голландской Ост-Индии. Это были более светлокожие островитяне, они куда больше походили на филиппинцев и вели себя очень дружелюбно. Японцы на их остров никогда не наведывались, хотя некоторые одно время стояли лагерем на близлежащем острове Молу, но теперь их нет и там.

Беглецы не упоминали о том, что они являются американцами, и все же туземцы, похоже, догадались об этом — они заявили, что благожелательно относятся к борьбе союзников. Один из туземцев по секрету сообщил, что намерен вскоре отправиться на торговом судне в Дарвин, в Австралию — но американцы опасались, что он пытается вытянуть из них какие-то сведения, поэтому никто не сделал ни малейшего намека на то, куда держит путь катер.

Ко 2 июня шторм несколько утих, и беглецы, подгоняемые сознанием того, что от вожделенной цели их отделяет всего несколько сотен миль открытого Арафурского моря, горели желанием отправиться в путь. Этот отрезок путешествия, если они смогут завершить его, приведет катер к острову Мелвилл, находящемуся менее чем в 100 милях к северу от Дарвина. Увы, этой части пути не суждено было оказаться легкой. Погода совсем испортилась, маленькому суденышку досаждали постоянно налетающие шквалы пополам с дождем, большие волны швыряли суденышко, как скорлупку. Тем не менее, моряки стоически переносили качку, так как знали, что каждый оборот винта и каждый утомительный час подводят их все ближе и ближе к дружественной территории. [416]

Примерно в полдень 4 июня, когда кораблик вошел в более спокойные воды, моряки команды напряженно вглядывались вдаль, пытаясь увидеть первые признаки легендарной «страны антиподов», находившейся почти в пределах досягаемости. Долгие минуты растягивались в мучительные часы. А затем он вдруг появился — берег, к которому они так стремились. Там, почти не возвышаясь над горизонтом, едва различимое среди вздымающихся волн, лежало северное побережье острова Мелвилл.

С трудом верилось, что они наконец-то достигли прибежища, что долгие испытания почти закончились и с этой минуты все пойдет само собой. Только те, кто пережил такие же страшные приключения, могут понять ту чистую, ничем не сдерживаемую бурную радость, охватившую в этот момент всех моряков на катере.

Войдя в пролив Апали, беглецы высадились на берег и отправились к католической миссии на острове Мелвилл, где их приняли с распростертыми объятиями. Измотанные борьбой с бурным морем, Моррилл и его экипаж наслаждались обрушившимся на них в миссии щедрым гостеприимством, и для восстановления сил отсыпались весь день 5 июня. Однако горя желанием поскорей добраться до Дарвина, той же ночью они двинулись в путь, чтобы преодолеть последний отрезок своего путешествия.

Маленький моторный катер с его торжествующим экипажем прибыл к гавани порта Дарвина в девять часов утра 6 июня 1942 года. Вход в гавань был перегорожен боновым заграждением. Беглецы обеспокоено ожидали требования назвать себя и инструкций с дозорного судна, но оно все не прибывало. Не утратив присутствия духа, моряки начали искать проход в заграждении. В конце концов, они нашли его на мелководье, после чего катер смог пройти здесь и, усердно стуча мотором, медленно вошел в гавань.

Не было ни духовых оркестров, ни восторженных толп, которые приветствовали бы этих смелых героев. Фактически, никто даже не окликнул их и вообще не заметил появления этого потрепанного морем моторного катера — пока тот не [417] встал к причалу возле диспетчерской службы внутренней гавани, и Моррилл не окликнул людей на берегу.

Наконец-то оказавшись в безопасности среди друзей, бронзовые от загара, заросшие до бровей моряки, которых в их рваной и не поддающейся описанию одежде запросто можно было принять за пиратов моря Сулу, пребывали вне себя от радости, но их ждал неприятный сюрприз. Уничтожив на случай столкновения с японцами все свои документы, они долго не могли убедить австралийские власти, что и в самом деле являются бежавшими с Коррехидора американцами. Все защитники Коррехидора считались либо погибшими, либо попавшими в плен, а расстояние, которое одолел такой маленький катер, казалось слишком огромным. Поэтому Моррилл и его товарищи были заподозрены в том, что они немецкие шпионы. Их бросили в тюрьму — дожидаться опознания.

Скоро в тюрьму явился подполковник армейской авиации США Уэртсмит — чтобы допросить незнакомцев и попытаться определить, в самом ли деле они являются американцами. Хотя пестрая группа беглецов правильно ответила на его вопросы о жизни в Соединенных Штатах, он не был абсолютно уверен, пока внезапно не посмотрел Морриллу прямо в глаза и не спросил, кто выиграл в прошлом 1941 году матч между армией и флотом. Моррилл, выпускник Академии военно-морского флота, быстро ответил, что флот разделал армию под орех, и даже сообщил, с каким счетом. Это решило вопрос. Подполковник сразу же подтвердил, что это американцы — и австралийцы выпустили их на свободу, где моряков ждал восторженный прием.

Таким образом, восемнадцать американских моряков счастливо завершили свою невероятную одиссею. Они сумели благополучно пересечь кишащие врагами незнакомые моря на своем маленьком 36-футовом моторном катере, идущем со средней скоростью в 5 узлов, пользуясь лишь примитивными картами и сооруженным на скорую руку секстаном. Это дерзновенное, кажущееся невозможным бегство с Коррехидора до Дарвина, совершенное лейтенант-коммандером Джоном Морриллом и его товарищами, должно по праву занять выдающееся [418] место среди великих подвигов, которыми гордится военно-морской флот Соединенных Штатов Америки.

Офицеры

Лейтенант-коммандер Джон Моррилл

Артиллерист-кондуктор Дональд Тейлор

Рядовые

Лайл Джозеф Берсьер

Филипп Мартин Бинкли

Ральф Уильям Кларк

Николас Джордж Кучинелло Гарольд Хейли Джордж Уильям Хед

Джек Форест Меккер-мл.

Ральф Уолдо Ньюквист

Рэйд Ортумас Рэнкин

Брюс Роланд Ричардсон

Джеймс Говард Стил

Джон Сэмюэл Стрингер

Глен Артур Свишер

Эрл Белвин Уоткинс

Чарльз Эрнест Вайнманн

Эдвард Стенли Вослегель [419]

Эпилог

Те первые дни Второй мировой войны остались в истории нашей нации мрачным и горьким периодом. Не подготовленные в военном отношении, Соединенные Штаты внезапно столкнулись с войной сразу на нескольких фронтах. Тихоокеанский флот был ослаблен внезапным нападением, европейские союзники катились к катастрофе и не имели резервов для переброски их в Юго-Восточную Азию, вынужденные вести здесь войну только наличными силами.

В то время как от Филиппин до Сингапура бушевали крупные сухопутные сражения, никто не уделял большого внимания обложенному врагами Азиатскому флоту, боевые донесения которого могли лишь добавить темных красок в ситуацию на театре боевых действий. Поэтому за каких-то три месяца этот маленький флот, испытывавший недостаток во всем, кроме храбрости, флот, одержавший мало побед, но обретший в своих рядах много невоспетых героев, ушел в туманные дали времени не отмеченным ни славой, ни наградами.

Я искренне надеюсь, что эта книга будет способствовать лучшему пониманию роли Азиатского флота Соединенных Штатов во Второй мировой войне. Это был маленький, но гордый флот, который грудью встретил удар врага, обладавшего огромным численным превосходством, и храбро сражался вплоть до самого конца. [420]

Примечания

Данная работа об операциях Азиатского флота США в ходе Второй мировой войны написана, главным образом, по официальным донесениям, содержащимся в архивах ВМФ США. Кроме них в ней использованы щедро предоставленные Британским королевским флотом и Австралийским королевским флотом боевые донесения, относящиеся к битв;1м в Яванском море и Зондском проливе. Для двойной проверки точности различных частей данного труда были крайне важны три книги, изданные Институтом военно-морского флота в Аннаполисе — «Американские эскадренные миноносцы во Второй мировой войне» (United States Destroyer Operations in World War II) и «Американские подводные лодки во Второй мировой войне» (United States Submarine Operations in World War II), написанные Теодором Роско, а также «Путешествие «Ланикай»: повод к войне» (Cruise of the «Lanikai»: Incitement to War) контр-адмирала Кемпа Толли.

Материалы, собранные для моей книги «Призрак Яванского побережья — сага о тяжелом крейсере «Хьюстон» и включающие в себя заметки, сделанные в ходе бесед с офицерами [421] американского, английского, австралийского и голландского флотов за три с половиной года, проведенные мной в плену у японцев, тоже снабдили перо историка крупицами опыта из первых рук.

Стоит отметить, что перечисленные в авторском предуведомлении отставные офицеры, служившие во время войны в Азиатском флоте, щедро помогли созданию данною труда своими конструктивными замечаниями по ряду вопросов. Вдобавок к этому, находясь в качестве морского офицера на борту флагмана Азиатского флота вплоть до самой его гибели, я имел возможность очень хорошо оценить те многообразные проблемы, которые так досаждали этому окруженному врагами флоту.

Большинство из содержащихся в данной книге общих обзоров и подробных отчетов вполне доступны для исследователя в Архиве операций Исторического центра ВМФ США (Operational Archives Branch of the U.S. Naval Historical Center, Washington Navy Yard, Washington, D. С.) Так как в различных местах данной книги использованы многие из этих источников, обосновывающий ссылочный материал представлен более дискурсивно, перескакивая с предмета на предмет, нежели в традиционных монографиях. Ради удобства читателя полные ссылки как на главные, так и на вспомогательные источники помещены только в прилагающейся библиографии.

Часть первая. Операции

1. Общий обзор флота

Большая часть материала, на котором основывается эта глава, извлечена из двух официальных донесений: «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War, and for 8 December 1941 to 15 February 1942» адмирала Харта (Admiral Hart), и его же «Supplement of Narrative of Events for the United States Asiatic Fleet, 8 December 1941 to 15 February 1942». Другие [422] официальные донесения, связанные с данной главой, это «Narrative of Events for 1 December 1941 through March 1942» и «Supplement of Narrative for 1 December 1941 through March 1942» контр-адмирала Френсиса Рокуэлла (Rear Admiral Francis W. Rockwell) и «Patrol Wing Ten War Diary from 8 December 1941 to 19 March 1942» капитана Фрэнка Вагнера (Captain Frank В. Wagner) и «Log and Status of Aircraft, Asiatic Fleet, from 8 December 1941 to 19 March 1942». Официальное издание «U.S. Army in World War II: The War in the Pacific — The Fall of the Philippines», написанное Луисом Мортоном (Louis Morton) для главного заведующего военной историей, дополнило донесения Харта информацией относительно положения американских вооруженных сил на Филиппинах в начале войны и уничтожения армейской авиации США на Филиппинах. Дополнительный материал был найден в следующих источниках: Lewis H. Brereton, «The Brereton Diaries»; Thomas С. Hart, «History of the Second World War»; Theodore Roscoe, «United States Destroyer Operations in World War II» и «United States Submarine Operations in World War II» и Kemp Tolley, «Cruise of the Lanikai» и «Yangtze Patrol».

Сделать точный подсчет поврежденных или потопленных японских кораблей невозможно. Офицеры всех частей Азиатского флота были твердо убеждены, что за первые месяцы войны было серьезно повреждено и потоплено намного больше японских кораблей, чем впоследствии признал враг. В ходе своих поисков автор обнаружил в официальной публикации «Japanese Major Warship Losses», выпущенной в 1946 г. Технической миссией США в Японии, ключ к тому, почему эти мнения моряков никогда нельзя будет проверить. В предисловии к этому докладу говорится: «Японское министерство Военно-морского флота вело, вероятно, самый скверный и неточный учет, какой только производился любым крупным департаментом ВМФ в мире. Большинство архивных записей, составленных во время войны, сгорели либо во время пожара в министерстве ВМФ весной 1945 года, либо в период 15–17 августа 1945 года, когда японское правительство приходило к решению капитулировать». [423]

2. Крейсера

И вновь изрядная доля помещенных здесь сведений была почерпнута из «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War» адмирала Харта, а также из его отчета «Supplement of Narrative of Events».

Другими важными для данной главы официальными рапортами были такие: Eccles, «Java Sea Batde, 27 February 1942, and Transcript of Ship's Log for Period of the Batde»; Glassford, «Narrative of Events in Southwest Pacific, 14 February 1942 to 5 April 1942»; Maher (старший оставшийся в живых артиллерийский офицер USS «Хьюстон»), «Postwar Reports», numbers 1 through 5; Parker, «Action between ABDA and Japanese Forces on 27 February 1942»; Robinson, «Engagement of 4 February 1942 with Japanese Aircraft»; Talbot, «Action 23–24 January 1942 against Japanese Forces in Makasar Strait by U.S. Destroyers». Особую ценность для описания сражений в Яванском море и Зондском проливе представляли собой следующие рапорты, любезно предоставленные автору Британским королевским флотом и Австралийским королевским флотом: Gordon, «The Battle of the Java Sea», датированный 1 октября 1945 года; Harper, «Final Action and Loss of HMAS Perth», датированный 1 октября 1945 года; Lowe, «Last Action of His Majesty's Australian Ship Perth», датированный 5 сентября 1945 года, и черновой рапорт Уоллера (Waller) относительно битвы в Яванском море, 28 февраля 1942 года представленный командующему (Индо)Китайскими войсками в Батавии (Ява).

3. Подводные лодки

Для описания командной структуры соединения подводных лодок Азиатского флота и подробного изложения многих трудностей, с которыми они столкнулись в ходе своих операций во время войны, наиболее важны были «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War» адмирала Харта и его «Supplement». Оценка адмиралом Хартом нанесенного японским [424] кораблям ущерба сделана на основании донесений командиров подводных лодок, имевших все основания верить в свою правоту. В свете послевоенных находок, подтверждающих далеко не все успешные потопления, эти донесения выглядят не вполне точными. С целью дать по возможности самую точную оценку претензий подводников я пользовался двумя наиболее важными книгами на данную тему из тех, какие когда-либо издавались — «Американские подводные лодки во Второй мировой войне» Т. Роско и «Тихая победа» К. Блэйра. Официальные донесения, относящиеся к содержащимся во второй части книги отчетам, но полезные здесь для изображения тех трудных условий, в которых приходилось действовать лодкам Азиатского флота, можно найти в следующих сочинениях: Chappie, «War Patrol Report for Period 8 December 1941 to 27 December 1941»; Hurt, «Statement Concerning the Loss of the USS «Perch» on 3 March 1942», и Schacht, «Loss of the USS «Perch» on 3 March 1942».

4. Эсминцы

Вдобавок к донесению адмирала Харта «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War» и его «Supplement of Narrative of Events» для написания данной главы оказались полезны следующие книги: Roscoe, «United States Destroyer Operations in World War II», и Tolley, «Cruise of the «Lanikai». Официальные донесения, широко использованные в различных местах части II, но важные для подтверждения и дополнения сведений в данной главе, извлечены из других источников, таких как: Glassford, «Narrative of Events in Southwest Pacific, 14 February 1942 to 5 April 1942»; Bermingham, «Engagements with the Enemy» for 28 December 1941; Cadett, «Sinking of the USS «Peary»; Talbot, «Action 23–24 January 1942 against Japanese Forces in Makasar Strait by U-S. Destroyers»; Coley, «Batde of the Java Sea on 27 February 1942»; Cooper, «Action of AlliedNaval Forces with Japanese Forces off Surabaja, Java, on 27 February 1942»; Parker, «Action between ABDA and Japanese Forces on 27 February 1942» и «Engagement between U.S. Destroyers and Japanese Forces in Bali Strait on 1 March [425] 1942»; Eccles, «Java Sea Battle, 27 February 1942, and Transcript of the Ship's Log for Period of the Battle»; Maher, «USS «Houston» in the Battle of the Java Sea, 27 February 1942»; Crouch, «Report Concerning the Sinking of the USS «Langley» and USS «Pecos», и Blinn, «Sinking of the USS «Pope» (записанный рассказ).

К той же категории, что и вышеупомянутые рапорты, относится доклад капитана Королевского флота О. Л. Гордона (Captain О. L. Gordon), командира тяжелого крейсера «Эксетер», «The Battle of the Java Sea», датированный 1 октября 1945 года, а также беседы с ним и лейтенант-коммандером Э. В. Ст. Дж. Морганом, командиром эсминца «Энкаунтер», проведенные когда мы сидели в лагере для военнопленных в Дзенцудзи, в Японии, и записанные в моем дневнике.

5. Самолеты

Поскольку я сам служил в 10-м патрульном авиакрыле до того, как в середине августа 1941 года меня перевели в авиагруппу на борту «Хьюстона», то я знал всех в этом крыле. За время войны мне несколько раз представлялась возможность навестить своих бывших товарищей и узнать из первых рук о пережитом ими на войне. Все рассказанное ими я записал в своем дневнике, в который также заносил свои собственные повседневные впечатления о войне. 18 февраля 1942 года я отдал этот дневник офицеру австралийского флота в Дарвине. Согласно моей просьбе, он отослал его моему отцу в Нью-Йорк. Дневник этот очень помог мне в написании ряда мест данной книги, особенно касающихся 10-го патрульного крыла, поскольку никакой официальной подробной хроники его действий не существует.

Некоторую фоновую информацию предоставили официальные донесения адмирала Харта, но наиболее полезными оказались следующие документы: Wagner, «Patrol Wing Ten War Diary from 8 December 1941 to 19 March 1942» и «Log and Status of Aircraft, Asiatic Fleet, from 8 December 1941 to 19 March 1942»; Pollock, «Partial List of Combat Patrol Reports for Period December 1941, and February 1942»; Renard (Вспомогательная [426] эскадра Азиатского флота), «Summary of War Activities»; McConnell, «Operations, Action and Sinking of the USS «Langley», Period from 22 February to 5 March 1942»; Glassford, «Narrative of Events in Southwest Pacific, 14 February 1942 to 5 April 1942» и «Operations, Action and Sinking of USS «Langley» (AV-3), Period 22 February to 5 March 1942».

6. Канонерские лодки

Наиболее полные сведения о речных и прибрежных канонерках Азиатского флота США были найдены в книге Tolley, «Yangtze Patrol and the U.S. Navy in China». Добавочные сведения относительно применения и конечной судьбы этих канонерок отражены в Tolley, «Cruise of the «Lanikai»: Incitement to War» и в следующих официальных докладах: Hart, «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War»; Rockwell, «Narrative of Events for 1 December 1941 through March 1942»; и, в меньшей степени, Glassford, «Narrative of Events in die Southwest Pacific, 14 February 1942 to 5 April 1942».

7. Тральщики

Поскольку в Архиве операций Исторического центра ВМФ США в Вашингтоне нельзя найти никаких официальных донесений об действиях и судьбе тральщиков Азиатского флота, то эта общая сводка сделана на основании отрывочных сведений, содержащихся в следующих источниках: Roscoe, «United States Destroyer Operations in World War II»; Karig and Kelly, «Battle Report — Pearl Harbor to Coral Sea»; Morison, «The Rising Sun in the Pacific», и Tolley, «Cruise of the «Lanikai». Кроме того, оказались полезными следующие донесения: Bulkeley, «Summary of Operations from 7 December 1941 to 11 April 1942»; Glassford, «Narrative of Events in Southwest Pacific, 14 February 1942 to 5 April 1942»; Hart, «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War, and for 8 December 1941 to 15 February 1942», и Morrill, «Escape from Corregidor». Последним по порядку, но не по значению был личный дневник младшего лейтенанта Мариона Буасса, за период с 29 ноября 1941-го по 7 марта 1942 года. [427]

8. Торпедные катера

Данный отчет о 3-й эскадре торпедных катеров близко (почти полностью) соответствует двум докладам лейтенанта Балкли (Bulkeley): «Summary of Operations from 7 December 1941 to 11 April 1942» и «Report to the Commander in Chief, U.S. Fleet». Немало подробных сведений извлечено и из Bulkeley, «At Close Quarters». Некоторые сведения извлечены из двух дополнительных докладов: Hart, «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War, and for 8 December 1941 to 15 February 1942», и Rockwell, «Narrative of Events for 1 December 1941 through March 1942». Бывший командующий 3-й эскадрой торпедных катеров, контр-адмирал Джон Д. Балкли лично отрецензировал весь данный отчет и сделал ряд уместных предложений, которые были вставлены в текст.

Часть вторая. Боевые донесения

9. Обреченный эсминец — USS «Пири»

Данный отчет написан на основании сведений, содержащихся в следующих официальных донесениях: Bermingham, «Engagements with the Enemy», и приложений с А до F, охватывающих временные рамки с 10 по 21 декабря 1941 года, и Catlett, «Sinking of the USS Peary». Дополнительный материал о бомбардировке корабля на военной судоверфи Кавите был найден в Roscoe, «United States Destroyer Operations in World War II», и в Rockwell, «Narrative of Events for 1 December 1941 through March 1942».

10. Старая леди — плавбаза «Канопус»

Наиболее важным источником стала изданная и распространенная частным образом монография коммандера ВМФ США Эрла Л. Сэккетта, последнего командира «Канопуса». Особенно помогла послевоенная беседа с контр-адмиралом [428] Генри Гудоллом, ВМФ США (в отставке), который в чине лейтенант-коммандера был на корабле старпомом и командовал «Микки-Маусовским флотом».

Дополнительные сведения о «Канопусе» и флотском батальоне на Батаане извлечены из следующих донесений: Bridget, «Action at Longoskawayan Point», и Rockwell, «Narrative of Events for 1 December 1941 through March 1942».

Полезной также была и беседа с собратом-военнопленным младшим лейтенантом резерва ВМФ США Джорджем Труделлом, раненным в бою на мысе Лонгоскаваян. Двумя дополнительными источниками послужили: Roscoe, «United States Submarine Operations in World War II» и Morton, «U.S. Army in World War II: The War in the Pacific — Fall of the Philippines».

11. Субмарина S-38 в заливе Лингаен

Написано по сведениям, содержащимся в следующих источниках: Chappie, «War Patrol Report for Period 8 December 1941 to 27 December 1941», и Roscoe, «United States Submarine Operations in World War II». Контр-адмирал ВМФ США (в отставке) Рефорд Г. Чаппи, командовавший в чине лейтенанта S-38 в этом походе, отрецензировал данный отчет и сделал ряд конструктивных замечаний.

12. Катастрофа в Холо

Данная глава основана на следующих официальных донесениях: Christman, «Dawn Bombing Attack on Jolo, P.I., on 27 December 1941»; Dawley, «Bombing Attack on Jolo, Sulu, on 27 December 1941»; Wagner, «Patrol Wing Ten War Diary from 8 December 1941 to 19 March 1942».

Источником дополнительного материала послужил мой личный дневник. В нем содержатся заметки, сделанные мной, когда я наведался 28 января 1942 г. в Сурабаю (Ява) к офицерам 10-го патрульного крыла. Среди тех летчиков ВМФ, с которыми я разговаривал, были и четверо, которым посчастливилось пережить налет на Холо: Джек Б. Доли, Э. Л. Кристмен, У. В. Гоу и Айра Браун. [429]

13. Маленький победитель великанов — авиатранспорт «Херон»

Глава основана на официальном донесении Каблера (Kabler) «Attack by Japanese Aircraft on 31 December 1941».

14. Первые во флоте

Глава основана на официальном донесении Ралстона (Ralston) «Aerial Combat, and Resulting Experiences».

15. Битва у Баликпапана

Глава основана главным образом на официальном донесении Тэлбота (Talbot) «Action 23–24 January 1942 against Japanese Forces in Makasar Strait by U.S. Destroyers». Полезным также было сочинение Роско (Roscoe) «United States Destroyer Operations in World War 11». Доклад адмирала Карта (Admiral Hart) «Narrative of Events for the Asiatic Fleet Leading to War and tor 8 December 1941 to 15 February 1942» не добави ничего существенного.

16. Чудесное спасение коммандера Гоггинса

Главным источником информации для этой главы стал доклад коммандера Гоггинса (Goggms) «Narrative of Events from 25 November 1941 to 13 March 1942». Важными вспомогательными источниками послужили: Robinson, «Engagement of 4 February 1942 with Japanese Aircraft», и монография Смеллоу (Smellow) о боевых действиях «Марблхеда».

17. Задержавшееся донесение о «рутинном патрулировании»

Глава основана на официальном донесении Харгрейва (Hargrave) «Aerial Combat and Resultant Experiences»

18. Пройдя огонь и воду

Глава основана на официальном донесении Мурера (Moorer) «Aerial Combat on 19 February 1942 and Resultant Experences» [430]

19. Тяжелый крейсер «Хьюстон»

При написании данной главы я черпал сведения из многих источников, которые все связаны со сбором материала для моей книги «Ghost of the Java Coast — Saga of the Heavy Cruiser USS «Houston». Наиболее значительные сведения были приобретены из следующих донесений: Coley, «Battle of the Java Sea on 27 February 1942»; Eccles, «Java Sea Battle, 27 February 1942, and Transcript of Ship's Log for Period of the Battle»; Goggins, «Narrative of Events from 25 November 1941 to 13March 1942»; Maher, «Postwar Reports», numbers 1 through 5; Parker, «Action between ABDA and Japanese Forces on 27 February 1942»; Robinson, «Engagement of 4 February 1942 with Japanese Aircraft»; Sholar, «RNNS «De Ruyter's» Final Action»; Gordon, «The 3attle of the Java Sea»; Harper, «Final Action and Loss of the HMAS «Perth»; Lowe, «Last Action of His Majesty's Australian Ship «Perth»; Waller, черновой доклад о «Битве в Яванском море». Вдобавок к вышеназванным источникам немало сведений принесли мои беседы о сражениях в Яванском море и в Зондском проливе с пленными австралийскими, английскими, американскими и голландскими флотскими офицерами. Важные аспекты этих сражений я занес в свой дневник, который все время прятал от японцев и забрал с собой домой после войны. Другой мой дневник, охватывающий события в Юго-Восточной Азии с довоенного времени до 12 февраля 1942 года, тоже снабдил относящейся к делу информацией. Мой отчет о «Хьюстоне» появился в 1949 году в «Трудах Института ВМФ США», а на следующий год — в журнале «Ридерс Дайджест».

20. Жестокая судьба эсминца «Поуп»

Глава основана на официальном донесении Блинна в виде записанного на магнитофон рассказа: Blinn, «Sinking of the USS «Pope». Дополнительные сведения получены во время пребывания в плену от лейтенант-коммандера Королевского флота Моргана, командира английского эсминца «Энкаунтер». Контр-адмирал ВМФ США (в отставке) Уэлфорд Блинн [431] отрецензировал данный отчет и внес ряд интересных предложений, которые были включены в текст.

21. Покинуть корабль!

Главный доклад, использованный при написании данной главы, это донесение Мак-Коннелла (McConnell) «Operations, Action, and Sinking of the USS «Langley». Другие значительные доклады: Crouch, «Report Concerning the Sinking of the USS «Langley» and USS «Pecos»; Glassford, «Narrative of Events in Southwest Pacific, 14 February 1942 to 5 April 1942» и «Operations, Action, and Sinking of USS «Langley» (AV-3), Period 12 February to 5 March 1942»; Karp, «The Sinking of the USS «Langley» (AV-3), and USS «Pecos» (AO-6)»; King, «Letter to Secretary of the Navy Concerning Operations, Action, and Sinking of USS «Langley», Period 2 2 February to 5 March 1942».

22. Потеря субмарины «Перч»

Глава написана по донесениям: Hurt, «Statement Concerning the Loss of the USS «Perch» of 3 March 1942»; Schacht, «Loss of the USS Perch on 3 March 1942»; and Crist, «Statement Concerning the Sinking of the USS «Perch». Помогли и сведения, содержащиеся в Roscoe, «United States Submarine Operations in World War II».

23. Корабль на заклание — яхта «Изабель»

Сведениями для этой главы снабдили два очень интересных донесения. Это Buass, «Personal Diary, Period 29 November 1941 to 7 March 1942», и Payne, «Activities of the USS Isabel from 3 December 1941 to 7 March 1942». Книга Tolley «Cruise of the «Lanikai» особенно заинтересовало своими предположениями насчет того, какими причинами был вызван отданный «Изабели» странный приказ — выйти в дозор у побережья Индокитая за несколько дней до начала войны с Японией.

24. Отказ капитулировать

Глава написана преимущественно по докладу Моррилла (Morrill) «Escape from Corregidor». Контр-адмирал Джон Моррилл рецензировал главу и сделал несколько полезных поправок. [432]

Библиография{126}

Книги

Bergamini, David. Japan's Imperial Conspiracy. New York: William Morrow, 1972.

Blair, Jr., Clay. Silent Victory. Philadelphia:). B. Lippincott, 1975.

Brereton, Major General Lewis H. The Brereton Diaries. New York: William Morrow, 1946.

Hara, Tameichi. Japanese Destroyer Captain. New York: Ballantine Books, 1961*

Hart, Liddel. History of the Second World War. New York: G. P. Putnam's Sons, 1971* [433]

Karig, Commander Walter, USNR, and Kelly, Lieutenant Welbourn, USNR. Battle Report — Pearl Harbor to Coral Sea. New York: Rinehart, 1947.

Lockwood, Douglas. Australia's Pearl Harbour — Darwin 1942. Adelaide, Australia; Rigby, 1973.

McKie, Ronald. The Survivors (HMAS «Perth»). Indianapolis: Bobbs-Merrill.

Morison, Samuel Eliot. The Rising Sun in the Pacific. Boston: Little, Brown, 1950*

Payne, Alan. HMAS Penh — The Story of the 6 Inch Cruiser. Garden Island, NSW, Australia: Naval Historical Society of Australia, 1978.

Perry, George Sessions, and Leighton, Isabel. Where Away: A Modem Odyssey. New York: Whittlesey House, McGraw Hill, 1944.

Roscoe, Theodore. United States Destroyer Operations in World War II Annapolis: Naval Institute Press, 1953*

Roscoe, Theodore. United States Submarine Operations in World War 11. Annapolis: Naval Institute Press, 1949*

Toland, John. The Rising Sun. New York: Random House, 1970.

Tolley, Rear Admiral Kemp. Cruise of the «Lanikai»: Incitement to War. Annapolis: Naval Institute Press, 1973.

Tolley, Rear Admiral Kemp. Yangtze Patrol and the U.S. Navy in China. Annapolis: Naval Institute Press, 1971.

Wigmore, Lionel. The Japanese Tlirust. Adelaide, Australia: Griffin Press, 1957.

Winslow, Walter G. Ghost of the Java Coast — Saga of the Heavy Cruiser USS «Houston». Winter Haven, Florida: Coral Reef Publications, 1973.

Монографии

Sackett, Commander Earl L, USN, Commanding Officer, USS «Canopus». Narrative Concerning the Wartime Activities of the Submarine Tender USS «Canopus» (AS-9). Privately duplicated [434] and distributed, 1942 (Sackett retired with the rank of Rear Admiral).

Smellow, Rear Admiral Morris, Supply Corps, USN (Ret), Supply Officer, USS Marblehead. Wartime Activities of the USS «Marblehead» (CL-12) from 3 February 1942 to 4 May 1942. Privately duplicated and distributed following retirement in 1954.

Официальные публикации и рапорты

Administrative Division, Second Demobilization Bureau. Japanese Naval Vessels at the End of the War. Unpublished report, April 1947.

Bulkeley, jr., Captain Robert J. At Close Quarters: PT Boats in the United States Navy. Washington, D.C.: Naval History Division, Department of the Navy, 1962.

Joint Army-Navy Assessment Committee. Japanese Naval and Merchant Shipping Losses during World War II bv All Causes. Washington, D.C: Government Printing Office, February 1947.

Military History Section, General Headquarters, Far East Command. The Imperial Japanese Navy in World War II: A Graphic Presentation of the Japanese Naval Organization and List of Combatant and Non-Combatant Vessels Lost or Damaged in the War. Unpublished report, February 1952.

Morton, Louis. U.S. Army in World War H: The War in the Pacific — The Fall of the Philippines. Washington, D.C: Office of the Chief of Military History, Department of the Army, 1953.

Naval History Division. Dictionary of American Naval Fighting Ships, vols. 1,2,3. Washington, D.C: Naval History Division, Department of the Navy, 1959, 1963, 1968.

Statistical Section, Division of Naval Intelligence. Japanese Merchant Vessels Lost. Washington, D/C.: Division of Naval Intelligence, Department of the Navy, January 1946.

U.S. Technical Mission to Japan. Japanese Major Warship Losses. Unpublished report, 1946.

Приложения. Боевой состав и дислокация ВМС сторон

Приложение I. Боевой состав Азиатского флота США{127} (на 1 декабря 1941 года)

Командующий флотом — адмирал Томас К. Харт.

Командующий 5-м оперативным соединением — контрадмирал Уильям А. Глассфорд-младший.

КРЕЙСЕРА

Тяжелый крейсер

*»Хьюстон» (Houston, СА-30) — флагман соединения. Командир — кэптен А. X. Рукс.

Вступил в строй в 1930 году. Стандартное водоизмещение 9050 тонн, длина 183 м, скорость 32,5 узла. Вооружение — девять 203-мм орудий, четыре 127-мм универсальных пушки, два трехтрубных торпедных аппарата 533 мм, две катапульты, четыре гидросамолета. Бронирование — пояс 76 мм, палуба 25 мм, башни и барбеты до 65 мм. Экипаж 621 человек. [582]

Легкие крейсера

«Бойс» (Boise, CL-47).

Командир — кэптен С. Э. Робинсон.

Вступил в строй в 1939 году. Стандартное водоизмещение 10 000 тонн, длина 185,4 м, скорость 32,5 узла. Вооружение — пятнадцать 152-мм орудий, восемь 127-мм универсальных пушек, две катапульты, четыре гидросамолета. Бронирование — пояс 127 мм, палуба 52 мм, башни и барбеты до 165 мм. Экипаж 868 человек.

«Марблхэд» (Marblehead, CL-12).

Командир — кэптен А. Г. Робинсон.

Вступил в строй в 1924 году. Стандартное водоизмещение 7050 тонн, длина 169,3 м, скорость 34 узла. Вооружение — десять 152-мм орудий, восемь 76-мм зенитных пушек, две трехфунтовые зенитные пушки, восемь 12,7-мм пулеметов, две катапульты, два самолета. Бронирование — пояс 76 мм, палуба 37 мм. Экипаж 868 человек.

ПОДВОДНЫЕ ЛОДКИ

20-я эскадра подводных лодок{128}

Командующий — кэптен Уолтер Дойл (9 декабря заменен коммандером Джоном Уилксом).

Океанские подводные лодки типа «Р» — 7 единиц

Вступили в строй в 1935–1937 годах. Водоизмещение 1310/1935–1330/2000 тонн, длина 91–92м, скорость 20/ 9 узлов. Вооружение — одно 76-мм орудие (на некоторых лодках — по два 20-мм автомата), 4 носовых и 2 кормовых 533-мм торпедных аппарата. Экипаж — 73 человека. [586]

«Порпойс» (SS-172). Командир — лейтенант-коммандер Кэллэхэн.

«Пайк» (SS-173). Командир — Нью.

«Шарк» (SS-174). Командир — Шейн.

«Тарпон» (SS-175). Командир — Уоллэйс.

«Перч» (SS-176). Командир — Харт.

«Пикерел» (SS-177). Командир — Бэкон.

«Пермит» (SS-178). Командир — Херст.

Океанские подводные лодки типа «Салмон»/»Сарго» — 16 единиц.

Вступили в строй в 1938–1939 годах. Водоизмещение 1450/2200 тонн, длина 91 м, скорость 21/9 узлов. Вооружение — одно 102 либо 76-мм орудие (на некоторых лодках — по два 20-мм автомата), 4 носовых и 4 кормовых 533-мм торпедных аппарата, 24 торпеды. Экипаж — 75 человек.

«Салмон» (SS-182). Командир — лейтенант Маккинни.

«Сил» (SS-183). Командир — лейтенант-коммандер Хард.

«Скипджек» (SS-184). Командир — лейтенант Фримен

«Снаппер» (SS-185). Командир — лейтенант-коммандер Стоун.

«Стингрей» (SS-186). Командир — Лэмб.

«Старджон» (SS-187). Командир — Райт.

«Сарго» (SS-188). Командир — Джэкобс.

«Саури» (SS-189). Командир — Бернсайд.

«Спирфиш» (SS-190). Командир — лейтенант Прайс.

«Скалпин» (SS-191). Командир — Чэппел.

«Сэйлфиш» (SS-192). Командир — лейтенант-коммандер Мумма.

«Суордфиш» (SS-193). Командир — Смит.

«Сидрэгон» (SS-194). Командир — Феролл.

«Силайон» (SS-195). Командир — Боге.

«Сирэйвен» (SS-196). Командир — Эйл Уорд.

«Сивульф» (SS-197). Командир — Уордер. [588]

Средние подводные лодки типа «S-1» — 6 единиц

Построены в 1923–1924 годах. Водоизмещение 800/ 1062 тонны, длина 66,9 м, скорость 14,5/11 узлов. Вооружение — одно 102-мм орудие, четыре носовых 533-мм торпедных аппарата, 12–14 торпед. Экипаж 50 человек.

S-36 (SS-141). Командир — лейтенант Макнайт.

S-37 (SS-142). Командир — лейтенант Демпси.

S-38 (SS-142). Командир — лейтенант Чейл.

S-39 (SS-144). Командир — лейтенант Коэ.

S-40 (SS-145). Командир — лейтенант Лакер.

S-41 (SS-146). Командир — лейтенант Холлей.

ЭСКАДРЕННЫЕ МИНОНОСЦЫ

Построены в 1919–1920 годах. Водоизмещение стандартное 1190 тонн, длина 96,2 м, скорость до 35 узлов. Вооружение — четыре 102-мм орудия, одна 76-мм зенитная пушка, четыре трехтрубных торпедных аппарата 533 мм. Экипаж 114 человек.

57-я флотилия эсминцев

Командующий — коммандер Э. М. Краух.

«Джон Д. Эдвардс» (John D. Edwards, DD-216) — флагман. Командир — лейтенант-коммандер X. Э. Экклс.

«Олден» (Alden, DD-211). Командир — лейтенант-коммандер Л. Э. Коли.

«Уиппл» (Whipple, DD-217). Командир — лейтенант-коммандер Э. С. Кэрп.

*»Эдсолл» (Edsoll, DD-219). Командир — лейтенант-коммандер Дж. Дж. Никс. [590]

58-я флотилия эсминцев

Командующий — коммандер Т. X. Бинфорд.

*»Стюарт» (Stewart, DD-224) — флагман. Командир — лейтенант-коммандер X. Р. Смит.

«Бейкер» (Barker, DD-213).

Командир — лейтенант-коммандер Л. Г. Мак-Глоун.

«Пэррот» (Parrot, DD-218).

Командир — лейтенант-коммандер Э. Н. Паркер.

«Балмер» (Bulmer, DD-222).

Командир — лейтенант-коммандер Л. Дж. Мэйнис.

59-я флотилия эсминцев

Командир — коммандер П. X. Тэлбот.

«Джон Д. Форд» (John D. Ford, DD-228) — флагман.

Командир — лейтенант-коммандер Дж. Э. Купер.

*»Поуп» (Pope, DD-225).

Командир — лейтенант-коммандер У. К Блинн.

*»Пири» (Peary, DD-226).

Командир — лейтенант-коммандер X. X. Кейт.

*»Пиллсбери» (Pillsbury, DD-227).

Командир — лейтенант-коммандер X. К Паунд.

Плавбаза эскадренных миноносцев «Блэк Хаук» (AD-9). [591]

МОРСКАЯ АВИАЦИЯ

Авиатранспорт

*»Лэнгли» (Langley, AV-3).

Командир — коммандер Р. П. Мак-Коннелл.

Перестроен из угольщика «Юпитер» в 1922 году, водоизмещение 11 050 тонн, скорость 15 узлов, вооружение — четыре 127-мм орудия.

Авиационные тендеры

«Чайльдс» (Childs, AVD-1).

Командир — лейтенант-коммандер Дж. Л. Пратт.

«Уильям Б. Престон» (William В. Preston, AVD-7).

Командир — лейтенант-коммандер Э. Грант.

Имела на борту четыре летающих лодки PBY «Каталина».

«Херон» (Heron, AVP-2).

Командир — лейтенант У. Л. Каблер.

Около 1000 тонн, переоборудован из тральщика типа «Бэрд». Имел на борту четыре гидросамолета OS2U.

10-е патрульное авакрыло

Командующий — кэптен Ф. Д. Вагнер.

101-я патрульная эскадрилья. Командир — лейтенант-коммандер Дж.В. Петерсон (18 летающих лодок PBY «Каталина»).

102-я патрульная эскадрилья — лейтенант-коммандер Э. Т. Нил (18 летающих лодок PBY «Каталина»).

Вспомогательные силы — лейтенант Дж. К. Ренард (4 поплавковых амфибии J2F, 5 поплавковых самолетов OS2U, 1 поплавковый самолет SOC). [592]

ТОРПЕДНЫЕ КАТЕРА

3-я эскадра торпедных катеров

Командир — лейтенант Дж. Д. Балкли.

Торпедные катера типа «Элко 77-фунтовый» - 6 единиц

РТ-31, РТ-32, РТ-33, РТ-34, РТ-35, РТ-41

Построены в 1941 году. Водоизмещение 35 тонн, скорость 40 узлов. Вооружение — четыре 457-мм торпедных аппарата, четыре пулемета.

КАНОНЕРСКИЕ ЛОДКИ

Мореходные канонерские лодки - 2 единицы

*»Эшвилл» (Asheville, PG-21). Командир — лейтенант Дж. У. Бритт.

«Талса» (Tulsa, PG-22). Командир — лейтенант-коммандер Т. С. Дэниэл.

Построены в 1918–1922 годах. Водоизмещение стандартное 1575 тонн, длина 68,8 м, скорость 12 узлов. Вооружение — три 102-мм орудия. Экипаж — 159 человек.

«Голд Стар». Командир — коммандер Лейдман. [593]

Яхты

«Ланикаи» (Lanikai) — входила в Береговой патруль. Командир — лейтенант К. Толли.

«Изабель» (Isabel, PY-10) — резервный флагман Азиатского флота. Командир — лейтенант Дж. У. Пейн.

Береговой патруль

Командир — кэптен К. М. Хоэффел.

Речные канонерские лодки - 6 единиц

*»Оаху» (Oahu, PR-6). Командир — лейтенант-коммандер Д. Э. Смит.

Построена в 1928 году. Водоизмещение 450 тонн, скорость 15 узлов, вооружение — две 76-мм пушки.

*»Лусон» (Luzon, PR-7). Командир — лейтенант-коммандер Г. М. Брук.

*»Минданао» (Mindanao, PR-8). Командир — лейтенант-коммандер Э. Р Мак-Кракен.

Построены в 1928 году. Водоизмещение 560 тонн, скорость 16 узлов. Вооружение — две 76-мм пушки. Экипаж 82 человека.

*»Уэйк» (Wake). Командир — лейтенант-коммандер Эндрю Харрис

«Тутуила» (Toutouila){129}

Построены в 1927 году. Водоизмещение 350 тонн, длина 48,7 м, скорость 14,5 узлов. Вооружение — два 76-мм орудия и шесть 25-мм орудий. Экипаж 70 человек. [594]

ТРАЛЬНЫЕ СИЛЫ

8-Й МИННЫЙ ДИВИЗИОН

Командир — лейтенант Т. У. Дэвисон.

*»Финч» (Finch, AM-9).

Командир — лейтенант Т. У. Дэвисон.

*»Битерн» (Bittern, AM-36).

Командир — лейтенант Т. Г. Уэйрфильд.

9-й минный дивизион

Командир — лейтенант-коммандер Дж. X. Моррилл.

*»Квейл» (Quail, AM-15).

Командир — лейтенант-коммандер Дж. X. Моррилл.

*»Тэнеджер» (Tanager, AM-5)

Командир — лейтенант Э. А. Рот.

«Ларк» (Lark, AM-21).

Командир — лейтенант-коммандер X. П. Томсон.

«Виппурвилл» (Whippoorwill, AM-35).

Командир — лейтенант-коммандер К. А. Ферритер.

Тральщики типа «Бэрд» 1918–1919 годов постройки. Водоизмещение стандартное 950 тонн, длина 57,6 м, скорость 13,5 узлов. Вооружение — две 76-мм пушки, два пулемета. Экипаж — 85 человек. [595]

ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ СУДА

Плавбазы подводных лодок

«Холланд» (Holland, AS-3).

Командир — кэптен Дж. У. Джорджи.

*»Канопус» (Canopus, AS-9).

Командир — коммандер Э. А. Сакетт.

Построена в 1920 году. Водоизмещение 6600 тонн, длина 114 метров, скорость 13 узлов. Вооружение — пять 127-мм орудий, четыре 76-мм зенитных орудия. Экипаж 317 человек.

«Отус» (Otus, AS-20).

Командир — коммандер Дж. Невисон.

Бывший лайнер, летом 1941 года в Кавите начал переоборудоваться в плавбазу, переделка не была завершена.

Спасательные суда

*»Пиджин» (Pigeon, ASR-6).

Командир — лейтенант Р. Э. Хейес.

*»Напа» (Napa, AT-32).

Командир — лейтенант Н. М Диэл.

Танкеры

*»Пекос» (Pecos, AO-6).

Командир — лейтенант-коммандер Э. П. Эбернети.

«Тринити» (Trinity, AO-13).

Командир — коммандер У. Хиббс [596]

Приложение II. Боевой состав флота голландской Ост-Индии

Легкие крейсера

«Де Рейтер» (De Reyter, 1935).

Водоизмещение стандартное 6000, длина 170,8 м, скорость 32 узла. Вооружение — семь 150-мм орудий, десять 40-мм автоматов, восемь 12,7-мм пулеметов. Бронирование — пояс 30–50 мм, башни и барбеты 30 мм, палуба 30 мм. Экипаж 435 человек.

Потоплен 28 февраля 1942 года.

«Ява» (Java. 1921).

Водоизмещение стандартное 6670 тонн, длина 155,3 м, скорость 31 узел. Вооружение — десять 150-мм орудий, четыре 75-мм зенитных пушки. Бронирование — пояс 50–75 мм, палуба 37–50 мм. Экипаж 525 человек.

Потоплен 27 февраля 1942 года.

«Тромп» (Tromp, 1937).

Водоизмещение стандартное 3787 тонн, длина 132 м, скорость 33,5 узла. Вооружение — шесть 150-мм орудий, [600] восемь 40-мм автоматов, четыре 12,7-мм пулемета, два трехтрубных торпедных аппарата 533 мм. Бронирование — пояс 15 мм, щиты 15 мм, палуба 15–25 мм. Экипаж 309 человек.

Сдан на слом в 1958 году.

Броненосец береговой обороны

«Сурабая» (Soerabaia, бывший De Zeven Provincial, 1909).

Водоизмещение 6530 тонн, длина 103 м, скорость 16 узлов. Вооружение — два 280-мм орудия, четыре 150-мм орудия, десять 75-мм орудий. Бронирование — пояс 100–150 мм, башни 248 мм, палуба 50 мм. Экипаж 452 человека.

Тяжело поврежден японскими самолетами в Сурабае 18 февраля 1942 года, затоплен при оставлении города.

Эскадренные миноносцы типа «Ван Гент» — 7 единиц

«Ван Гент» (Van Ghent, бывш. De Reyter, 1926).

«Эвертсен (Evertsen, 1926).

«Кортенар» (Kortenaer, 1927).

«Пит Хейн» (Piet Hem, 1927).

«Банкерт» (Bankert, 1929).

«Ван Нес» (Van Nes, 1930).

«Витте де Витт» (Witte de Witt, 1928).

Водоизмещение стандартное 1316 тонн, длина 98,1 м, скорость 36 узлов. Вооружение — четыре 120-мм орудия, два 75-мм зенитных орудия, четыре 12,7-мм пулемета, два трехтрубных торпедных аппарата 533 мм, 24 мины. Экипаж 120–130 человек.

«Ван Гент» вылетел на берег в проливе Банка и был уничтожен своим экипажем 15 февраля 1942 года.

«Пит Хейн» потоплен артиллерией японских эсминцев «Асасио» и «Осио» в проливе Бадунг 19 февраля 1942 года. [603]

«Кортенар» потоплен торпедами японских эсминцев в Яванском море 27 февраля 1942 года.

«Эвертсен» тяжело поврежден огнем японских крейсеров в бою 27–28 февраля, на следующий день выбросился на берег и уничтожен командой.

«Банкерт» поврежден японской авиацией, оставлен в Сурабае, поднят японцами и введен в строй как «Патрульное судно № 106». После войны возвращен голландцам, использовался в качестве корабля-цели, потоплен в сентябре 1949 года в проливе Мадура.

«Ван Нес» потоплен японскими бомбардировщиками в проливе Банка 17 февраля 1942 года.

«Витте де Витт» поврежден авиацией, затоплен в Сурабае 2 марта 1942 года.

Канонерская лодка

«Соэмба» (Soemba, 1925).

Водоизмещение стандартное 1457 тонн, длина 75,5 м, скорость 15 узлов. Вооружение — три 150-мм орудия, одно 75-мм зенитное орудие, четыре 12,7-мм пулемета, гидросамолет. Бронирование — палуба 25 мм. Экипаж 132 человека.

Сдана на слом в 1956 году. [604]

Минные заградители — 3 единицы

«Виллем ван дер Заан» (Willem van der Zaah, 1938).

Водоизмещение стандартное 1267 тонн, длина 75,2 м, скорость 15,5 умов. Вооружение — два 120-мм орудия, четыре 40-мм автомата, четыре 20-мм автомата, один гидросамолет, 120 мин. Экипаж 92 человека. Сдан на слом в 1963 году.

«Принс ван Оранж» (Prince van Oranje, 1931).

«Гульден Леу» (Goulden Leeuw, 1931).

Водоизмещение стандартное 1290 тонн, длина 70 м, скорость 15 узлов, вооружение — два 75-мм зенитных орудия, два 40-мм автомата, два 12,7-мм пулемета. Экипаж. 120 человек. [605]

«Принс ван Оранж» потоплен японскими кораблями возле острова Таракан 12 января 1942 года.

«Гульден Леу» затоплен в Сурабае перед оставлением города 7 марта 1942 года.

«Ригель» (Rigel, 1931).

Водоизмещение 1630 тонн, скорость 13 узлов, 150 мин.

Бывшая яхта губернатора Голландской Ост-Индии Затоплен экипажем в Таджунгприоке 1 марта 1942 года, поднят японцами в 1944 году, возвращен Голландии, с 1951 года — в составе флота Индонезии как «Девакамбар».

«Серданг» (Serdang, 1897).

Водоизмещение 680 тонн, скорость 12 узлов. Вооружение — одно 75-мм орудие, два 37-мм автомата, 60 мин.

Затоплен экипажем возле Явы 6 марта 1942 года.

«Про Патриа» (Pro Patria, 1923).

Водоизмещение 535 тонн, скорость 10 узлов. Вооружение — одно 75-мм орудие, 80 мин.

Затоплен экипажем 15 февраля 1942 года возле Палембанга (устье реки Муси) на Суматре.

«Кракатау» (Krakatau, 1924).

Водоизмещение 982 тонны, скорость 16 узлов. Вооружение — два 75-мм орудия, четыре 13,1-мм пулемета, один гидросамолет, 150 мин.

Затоплен экипажем у побережья острова Мадура 8 марта 1942 года.

«Рам» (Ram, 1942).

«Регулус» (Regulus, 1942).

Водоизмещение 2400 тонн, скорость 18 узлов. Вооружение — три 75-мм орудия, четыре 20-мм автомата, мины. Экипаж 120 человек. [606]

«Рам» в недостроенном виде затоплен экипажем в Чилачапе 2 марта 1942 года. Поднят японцами, назван «Нансин», но в строй так и не введен. Разобран после войны.

«Регулус» в недостроенном виде захвачен японцами, вступил в строй в июне 1944 года как «Нанкай» Потоплен 16 июля 1945 года возле Сурабаи американской подводной лодкой.

Подводные лодки - 15 единиц

K-VII (1921)

Водоизмещение 560/640 тонн, длина 54 м, скорость 15/ 8 узлов. Вооружение — одно 75-мм орудие, шесть 450-мм торпедных аппаратов. Экипаж 31 человек.

Потоплена японскими самолетами в Сурабае 18 февраля 1942 года.

K-VIII (1922)

K-IX (1922)

К-Х(1923)

Водоизмещение 573/712 тонн, длина 64,1 м, скорость 15/8 узлов. Вооружение — одно 88-мм орудие, один 12,7-мм пулемет, четыре 450-мм торпедных аппарата. Экипаж 31 человек. [607]

К-Х повреждена японскими кораблями, затоплена 2 марта 1942 года в Сурабае (по другим данным — в Рембанге).

K-VIII и К-IХ ушли в Австралию, где списаны в августе 1942 года.

K-XI (1924)

К-ХII (1924)

K-XIII (1924)

Водоизмещение 670/815 тонн, длина 66,9 м, скорость 15/8узлов. Вооружение — одно 88-мм орудие, один 12,7-мм пулемет, два 533-мм носовых торпедных аппарата и четыре 450-мм торпедных аппарата (по два на носу и корме). Экипаж 31 человек.

К-XII потоплена японскими самолетами в Сурабае 18 февраля 1942 года.

К-XI и K-XIII списаны в 1945 году в Австралии.

K-XIV (1932)

K-XV(1932)

K-XVI (1933) [608]

K-XVII (1932)

K-XVIII (1932)

Водоизмещение 771/1008 тонн, длина 74 м, скорость 17/9 узлов. Вооружение — одно 88-мм орудие, два 40-мм автомата, восемь 533-мм торпедных аппаратов (4 в носу, 2 в корме и 2 поворотных в средней части). Экипаж 38 человек.

K-XVI потоплена японской подводной лодкой 1–166 возле Кучинга 25 декабря 1941 года.

К-XVII потоплена японскими эсминцами 24 декабря 1941 года у берегов Малайи.

К-XVIII затоплена в Сурабае 2 марта 1942 года, поднята японцами, потоплена английской подводной лодкой «Трайдент» в проливе Мадура в июле 1944 года.

K-X1V и K-XV списаны в июне 1946 года.

О-16 (1936)

О-19 (1938)

О-20 (1941)

Водоизмещение 988/1536 тонн (у О-16–882/1170 тонн), длина 81 м, скорость 19/9 узлов. Вооружение — одно 88-мм [609] орудие, два 40-мм автомата, 12,7-мм пулемет, восемь 533-мм торпедных аппаратов (4 в носу, 2 в корме и 2 поворотных в средней части). Экипаж 55 человек.

О-16 погибла на мине у побережья Малайи 15 декабря 1942 года.

О-19 погибла на прибрежных рифах севернее Борнео 8 июля 1945 года.

О-20 потоплена японским эсминцем «Уранами» 20 декабря 1941 года.

Тральщики типа «Ян ван Амстель» — 3 единицы

«Ян ван Амстель» (Jan van Amstel, 1936).

«Петер де Биттер» (Pieter de Bitter, 1936).

«Элан Дюбуа» (Eland Dubois, 1936).

Водоизмещение стандартное 450 тонн, длина 56,7 м, скорость 15 узлов. Вооружение — одно 75-мм орудие, четыре 12,7-мм пулемета. Экипаж 46 человек.

«Ян ван Амстель» потоплен артиллерией японских эсминцев в проливе Мадура 8 марта 1942 года.

«Петер де Биттер» был затоплен в Сурабае 6 марта 1942 года.

«Элан Дюбуа» затоплен 8 марта 1942 года в Гили Гентенг Роудз. [610]

Тральщики типа «А» - 4 единицы

«А» (1929)

«В» (1929)

«С» (1929)

«D» (1929)

Водоизмещение 179 тонн, скорость 14,5 узлов. Вооружение — два 13-мм пулемета. Экипаж 30 человек.

Затоплены экипажами в Сурабас. «А», «В» и «D» впоследствии подняты японцами, ведены в строй как Cha.113, Cha.112 и Cha. 116 соответственно. Потоплены американской авиацией в 1944–1945 годах.

Сторожевые корабли — 15 единиц

«Альбатрос» (Albatros, 1912).

Водоизмещение 892 тонн, скорость 12 узлов.

Затоплен экипажем 2 марта 1942 года в Сурабае, поднят японцами, введен в строй как «Абатоэ-мару», возвращен Голландии в 1945 году.

«Альдебаран» (Aldebaran, 1912). Водоизмещение 725 тонн, скорость 12 узлов.

Затоплен экипажем 2 марта 1942 года в Сурабае. [611]

«Беллатрикс» (Bellatrix, 1914).

«Канопус» (Canopus, 1914).

«Денеб» (Deneb, 1915).

Водоизмещение 773 тонны, скорость 12 узлов.

«Беллатрикс» затоплен экипажем 1 марта 1942 года в Таджунгприоке, поднят японцами. Возвращен в 1945 году.

«Канопус» потоплен авиацией 5 марта 1942 года в Чилачапе, поднят японцами, введен в строй как «Ариаке-мару». Возвращен в 1945 году.

«Денеб» потоплен японской авиацией 4 февраля 1942 года у острова Райоув.

«Гемма» (Gemma, 1918).

Водоизмещение 840 тонн, скорость 13 узлов.

Затоплена экипажем 2 марта 1942 года в Сурабае, поднята японцами, введена в строй как «Кита-мару». Возвращена в 1945 году.

«Эридан» (Eridanus, 1918).

Водоизмещение 926 тонн, скорость 12 узлов.

Затоплен экипажем 2 марта 1942 года в Сурабае, поднят японцами, введен в строй как «Эносиме-мару». Возвращен в 1945 году.

«Фомальгаут» (Fomalhaut, 1922).

«Сириус» (Sinus, 1922).

«Вега» (Wega, 1923).

Водоизмещение 1010 тонн, скорость 12,5 узлов.

«Фомальгаут» затоплен экипажем 2 марта 1942 года в Сурабае.

«Сириус» потоплен японской авиацией 28 февраля 1942 года северо-западнее Явы.

«Вега» потоплена японской авиацией 26 января 1941 года у Олеле. [612]

«Мерель» (Merel, 1927).

«Рейгер» (Reiger, 1927).

«Фазант» (Fazant, 1931).

Водоизмещение 600 тонн, скорость 12 узлов.

«Мерель» затоплен экипажем 1 марта 1942 года в Таджунгприоке.

«Ригель» погиб 28.02.42 северо-западнее Явы погиб в результате навигационной аварии.

«Фазант» затоплен экипажем 1 марта 1942 года в Таджунгприоке, поднят японцами, введен в строй как Р-103. Возвращен в 1945 году.

«Аренд» (Arend, 1929).

«Валк» (Valk, 1929).

Водоизмещение 1010 тонн, скорость 18 узлов. Вооружение — два 75-мм орудия, два самолета.

«Аренд» затоплен экипажем 1 марта 1942 года в Таджунгприоке, позднее поднят японцами и введен в состав японского флота как Р-108.

«Валк» затоплен экипажем в Чилачапе 8 марта 1942 года, поднят японцами, введен в строй как Р-104.

Патрульные и полицейские катера

«Бантам» (Bantam).

Водоизмещение 131 тонна, скорость 12 узлов.

Захвачен японцами, переименован в Cha. 117.

«Дьембер» (Djember, 1940).

«Дьомбанг» (Djombarg, 1941).

«Энгано» (Enggano, 1942).

Водоизмещение 170 тонн, скорость 10,5 узлов, экипаж 16 человек, тральное оборудование.

Захвачены японцами в Сурабае вместе с пятью недостроенными катерами того же типа, переименованы в Wa.104, Wa.106, Wa.107. [613]

«Черимаb» (Tjerimai)

Водоизмещение 67 тонн, скорость 10 узлов.

Захвачен японцами, переименован в Cha. 101

«Арджоэно» (Arjioeno).

«Геден» (Geden)

«Кави» (Kawi)

«Лавоэ» (Lawoe).

«Садак» (Salak).

Водоизмещение 11 тонна, скорость 15 узлов.

Захвачены японцами, переименованы соответственно в Cha. 102, Cha 104, Cha 109, Cha 110 и Cha. 118.

Типа В-1–6 единиц

Водоизмещение 130 тонн, скорость 19 узлов.

Захвачены и достроены японцами, носили номера Cha.103, 105, 106, 107, 108, 114, 115

Р-13

Водоизмещение 26 тонн, 14,5 узлов.

Захвачен японцами, переименован в Cha.111. [614]

Приложение III. Британские морские силы на Дальнем Востоке

К началу Второй мировой войны Британия обладала самым мощным и многочисленным флотом в мире. Этот флот должен был контролировать огромную империю, «над которой никогда не заходит солнце». В начале войны ему приходилось обеспечивать безопасность морских путей во многих районах Мирового океана, противодействовать операциям германских крейсеров и подводных лодок, вести боевые действия у берегов Европы и в Средиземном море. Не удивительно, что на Тихоокеанский регион, как на самый спокойный, в 1941 году обращалось меньше всего внимания. Правда, к концу года, когда назрел кризис в японо-американских отношениях, было принято решение усилить Восточный флот. В конце октября сюда были направлены линейный корабль «Принс оф Уэлс», герой охоты за «Бисмарком», и линейный крейсер «Рипалс», составившие «Соединение Z» под командованием контр-адмирала сэра Томаса Филлипса (кроме двух линкоров сюда вошли еще четыре эсминца — «Электра», «Экспресс», «Вэмпайр» и «Тенедос»). Предполагалось усилить отряд Филлипса хотя бы одним авианосцем, но предназначенный для этого «Индомитебл» 3 ноября 1941 года неудачно сел на мель в Кингстоне на Ямайке, и в результате на Дальний Восток так и не попал. [615]

В итоге на Тихом и Индийском океанах оказалось довольно много английских, австралийских и новозеландских кораблей — крейсеров, эсминцев, сторожевых и патрульных судов. Однако они были разбросаны на довольно большом пространстве, и частью занимались «текущими делами» — эскортированием конвоев и охраной баз.

Еще до японского нападения на Перл-Харбор была достигнута договоренность о сотрудничестве британских, американских и голландских сил в этом регионе, однако лишь в конце декабря 1941 года на конференции союзников Вашингтоне было решено создать два объединенных союзных командования — ABDA (американо-британо-голландско-австралийское) и ANZAC (американо-новозеландско-австралийско-канадское). Разграничительная линия между ними проходила примерно по 140-му меридиану, поэтому вся территория Голландской Ост-Индии оказалась в зоне ABDA. Всего же в зоне ANZAC находились 6 крейсеров («Австралия», «Канберра», «Аделаида», «Ахиллес», «Линдер» и «Чикаго») под командованием американского адмирала Лири.

После гибели Тома Филлипса командующим Восточным флотом Британии был назначен адмирал Лэйтон. Английскими морскими силами в составе ABDA командовал адмирал Коллинз.

Однако не все британские корабли вошли в состав сил ABDA, да и численность кораблей западнее 140-го меридиана постоянно менялась, поэтому приведенный ниже список можно считать очень приблизительным. В перечень не включены сторожевые и патрульные корабли, тральщики и канонерские лодки.

Линейные корабли

«Принс оф Уэлс» — потоплен японскими базовыми торпедоносцами у берегов Малайи 10 декабря 1941 года.

«Рипалс» (линейный крейсер) — потоплен японскими базовыми торпедоносцами у берегов Малайи 10 декабря 1941 года. [617]

Тяжелый крейсер

«Эксетер» (7 декабря 1941 года находился в Бенгальском заливе) — потоплен японскими кораблями в проливе Ломбок 1 марта 1942 года.

Легкие крейсера — 7 единиц (из них к 7 декабря 1941 года часть находилась в Индийском океане).

«Хобарт» (австралийский)

«Перт» (австралийский) — потоплен японскими крейсерами в бухте Бантен 1 марта 1942 года.

«Эмеральд»

«Мауритиус»

«Данае»

«Дурбан»

«Дрэгон»

Эскадренные миноносцы — 8 единиц.

«Юпитер» — подорвался на голландских минах в Яванском море 27 февраля 1942 года.

«Электра» — потоплен японскими эсминцами в Яванском море 27 февраля 1942 года.

«Экспресс»

«Вэмпайр» (австралийский) — потоплен японской палубной авиацией возле Цейлона 9 апреля 1942 года.

«Тенедос» — потоплен японской палубной авиацией в Коломбо 5 апреля 1942 года.

«Энкаунтер» — потоплен японскими крейсерами в Яванском море 1 марта 1942 года.

«Танет» — потоплен японскими эсминцами возле Эндау (Малайя) 27 декабря 1941 года.

«Скаут»

«Стронгхолд» — потоплен японскими кораблями у южного побережья Явы в ночь на 3 марта 1942 года.

«Трэсиен» — Захвачен японцами в Гонконге, переоборудован в патрульный корабль, затем — в учебное судно «Току 1». [618]

Приложение IV. Боевой состав японских военно-морских сил в юго-восточной части Тихого океана

Для операций против Филиппинских островов, Малайи, Борнео и Голландской Ост-Индии японское военно-морское командование выделило 2-й и 3-й флоты, сведенные в Объединенный (он же Южный) экспедиционный флот. При необходимости оперативную поддержку этим силам могло оказывать 1-й флот (линейные силы), а также Ударное авианосное соединение адмирала Нагумо, после рейда к Перл-Харбору возвращавшееся в воды Метрополии.

Силы Объединенного экспедиционного флота в свою очередь подразделялись на четыре соединения: Главные экспедиционные силы. Северные силы (Северо-Филиппинский отряд), Южные силы (Южно-Филиппинский отряд) и Малайское оперативное соединение.

Первым этапом операции должна была стать одновременная высадка в Малайе, на севере и на юге Филиппинских островов. Далее операции планировалось развивать по двум направлениям: с Малайи — на Суматру и Западное Борнео, с Филиппин — на Восточное Борнео, Целебес и острова к северу от Австралии. В итоге клещи сходились на Яве — сердце Голландской Индии, где располагались основные аэродромы, военные и ремонтные базы союзников. [619]

Нетрудно заметить, что самыми слабыми были Северные экспедиционные силы, которым полагалось действовать с Формозы против северного Лусона под прикрытием базовой авиации и отчасти — двух линкоров Главных экспедиционных сил, маневрировавших в Южно-Китайском море. Тем не менее, именно на Северные силы была возложена задача высадки войск (14-я армия генерала Хоммы) на самом острове Лусон, где располагались основные силы генерала Макартура.

Высадка в Апарри и Вигане состоялась 10–11 декабря 1942 года, после захвата острова Батан и еще нескольких маленьких островков к северу от Лусона. 17 декабря Северные силы были разделены на 4 отряда для обеспечения высадки в заливе Лингаен (1-й и 2-й отряды, 48-я пехотная дивизия) и в заливе Ламан на восточном побережье Лусона (3-й и 4-й отряды, 16-я пехотная дивизия). Всего отряды имели около сотни транспортов.

Напротив, Малайские силы высаживали войска в три приема — 7 декабря, 19 декабря и 6 января, поскольку каждый переход транспортов с Формозы или Хайнаня занимал от 5 до 11 дней. Первая высадка осуществлялась в нескольких точках на территории Сиама и Британской Малайи, вторая и третья — в малайском порту Кота-Бару. Третий конвой был самым крупным — 54 транспорта. Всего за месяц в Малайю были перевезены основные силы 25-й армии генерала Ямаситы — три дивизии (5-я, 18-я и 56-я), около 30–40 тысяч человек. Кроме того, это же соединение кораблей обеспечивало высадку 16 декабря в Мире на Британском Борнео.

Южные силы, несмотря на свою многочисленность, имели сравнительно ограниченную задачу — обеспечение высадки 56-й специальной бригады (отряд Сакагути) и батальона 33-го пехотного полка в Давао на острове Минданао, а также захват Холо и самой южной группы Филиппинских островов. Но эта задача была крайне важна, поскольку указанные пункты прикрывали Малайю и Лусон с юга и востока, фактически их захват (вкупе с оккупацией Гуама и Уэйка) обеспечивал изоляцию Филиппин. Кроме того, занятие удобной гавани Давао позволяло использовать этот пункт как маневренную [620] базу для последующих операций против Борнео и Голландской Индии.

Ниже приведено боевое расписание японских сил в юго-восточной части Тихого океана на 7 декабря 1941 года. Позднее оно менялось, создавались новые оперативные соединения, корабли передавались из одного отряда в другой, однако вплоть до марта 1942 года общий состав Южного экспедиционного флота оставался неизменным. Главные силы Объединенного флота для действий в этом районе не привлекались. Ударное авианосное соединение появлялось здесь лишь эпизодически — в частности, для ударов по Дарвину в феврале 1942 года.

Главные экспедиционные силы

(Мако, Пескадорские острова, с 11 декабря — бухта Камрань, Французский Индокитай)

Линейные корабли — «Конго» и «Хиеи» (1-я полудивизия 2-й бригады линкоров).

Тяжелые крейсера — «Атаго», «Такао», «Майя», (4-я дивизия крейсеров).

Эскадренные миноносцы — «Асагумо», «Минегумо», «Нацугумо», «Ямагумо» (3-й дивизион эсминцев{130} ).

Северные силы

(Такао на острове Формоза и Мако, Пескадорские острова)

Авиатранспорт «Мидзухо» в сопровождении двух транспортов (из состава 11-го дивизиона авиатранспортов).

Тяжелые крейсера — «Асигара» (5-я дивизия крейсеров).

Легкие крейсера — «Кума, «Нагара» (16-я дивизия крейсеров), «Натори» (флагман 5-й флотилии эсминцев). [621]

Эскадренные миноносцы1{131} :

«Асакадзе», «Харукадзе», «Хатакадзе», «Мацукадзе» (5-й дивизион 5-й флотилии эсминцев);

«Фумицуки», «Сацуки», «Нагацуки», «Минацуки» (22-й дивизион 5-й флотилии эсминцев).

1-е и 2-е базовые соединения (7 миноносцев, 4 патрульных корабля).

9 эскортных кораблей, 11 тральщикоа

14 транспортов, около 7000 солдат 14-й армии в первой волне десанта.

Южные силы

(острова Палау, с 25 декабря — Давао)

Легкие авианосцы «Рюдзё» и «Сёхо» (4-я дивизия авианосцев).

Авиатранспорт «Читосе» (из состава 11 -го дивизиона авиатранспортов).

Тяжелые крейсера — «Нати», «Хагуро» и «Миоко» (5-я дивизия крейсеров).

Легкие крейсера — «Дзинцу» и «Нака» (флагманы 2-й и 4-й флотилий эсминцев).

Эскадренные миноносцы:{132}

«Хаясио», «Куросио», «Нацусио», «Оясио» (15-й дивизион 2-й флотилии эсминцев);

«Амацукадзе», «Хацукадзе», «Токицукадзе», «Юкикадзе» (16-й дивизион 2-й флотилии эсминцев);

«Мурасаме», «Юдати», «Харусаме», «Самидаре» (2-й дивизион 4-й флотилии эсминцев).

«Умикадзе», «Ямакадзе», «Кавакадзе», «Судзукадэе» (24-й дивизион 4-й флотилии эсминцев).

Минный заградитель «Сиратаке».

14 транспортов с 56-й специальной бригадой (5000 солдат) для высадки в Давао, 9 транспортов для высадки в Холо. [622]

Малайское оперативное соединение

(остров Хайнань и бухта Камрань)

Тяжелые крейсера — «Микума», «Могами», «Кумано», «Судзуя» и «Тёкай»{133} (7-я дивизия крейсеров).

Легкие крейсера — «Сендай», «Кину» и «Юра» (флагманы 3-й флотилии эсминцев, 4-й и 5-й эскадр подводных лодок соответственно).

Эскадренные миноносцы:{134}

«Фубуки», «Сираюки», «Хацуюки», «Сагири»{135} (11-й дивизион 3-й флотилии эсминцев);

«Сиракумо», «Усугумо», «Миракумо», «Синономе»{136} (12-й дивизион 3-й флотилии эсминцев);

«Исонами», «Уранами», «Аянами», «Сикинами» (19-й дивизион эсминцев).

Подводные лодки:

4-я эскадра — 18-й, 19-й и 20-й дивизионы ПЛ;

5-я эскадра — 21-й и 22-й дивизионы ПЛ;

6-я эскадра.

Минные заградители — «Ицукусима» и «Яеяма» (17-й дивизион минных заградителей{137} ).

9-е и 10-е базовые соединения — (миноносцы, патрульные корабли, транспорты).

К перечисленным выше кораблям следует добавить отряд Китайского экспедиционного флота, выделенный для операции против Гонконга — легкий крейсер «Исудзу» и два эсминца, «Инадзума» и «Икадзути».

Подстрочные примечания

{1} «Мною шума из ничего», действие I, картина 1-я. Перевод Т. Щепкиной-Куперник (Прим. перев.)

{2} HMS (His Majesty Ship) — «Корабль Его Величества», официальный титул боевых кораблей Британского королевского флота. HMAS — «Австралийский Корабль Его Величества», то есть боевой корабль Австралийского королевского флота. (Прим. перев.)

{3} Поскольку описываемые в книге события происходили по другую сторону международной линии перемены дат, то для приведения в соответствие с гавайским временем нужно из всех приводимых дат вычитать единицу. (Прим. авт.)

{4} Hart, «Narrative of Events», p. 8.

{5} Ныне Калимантан. (Прим. перев.)

{6} Бортовые номера даются при первом упоминании корабля, катера или подлодки. Полный их список см. в конце книги.

{7} Из-за плохой погоды японские налеты на авиабазы вокруг Манилы (Кларк-фим, Иба и Николе), где была сосредоточена основная часть американской авиации на Филиппинах, начались только в 11:35 — через 8,5 часа после того, как в штабе Макартура получили известия об атаке Перл-Харбора. Таким образом, причиной столь быстрого уничтожения американских воздушных сил на Дальнем Востоке стала не внезапность нападения противника, а разгильдяйство собственного командования. (Прим. ред.)

{8} Вряд ли корректно сравнивать морские силы в одном конкретном регионе с суммарными силами противника на всем театре военных действий. Для операции против Филиппин японцы выделили всего лишь один авианосец — легкий «Рюдзё» и ни одного линкора («Конго» и «Харуна» базировались в Камрани и прикрывали высадку в Малайзии). (Прим. ред.)

{9} Имеется в виду легкий крейсер «Тромп» с полным водоизмещением в 4800 тонн и шестью 150-мм орудиями. (Прим. ред.)

{10} ABDA — Америка, Британия, Голландия и Австралия. (Прим. перев.)

{11} На подавляющем большинстве японских кораблей радары (как зенитные, так и артиллерийские) в то время тоже отсутствовали. (Прим. ред.)

{12} Точнее — на острове Таракан у восточного побережья Борнео (Прим. ред.)

{13} Чилачап — глубоководный порт на южном побережье Явы.

{14} На самом деле — по семь эсминцев в каждой. Однако четыре эсминца были выделены для сопровождения тяжелых крейсеров, поэтому в отряде «Дзинцу» было четыре эсминца, а в отряде «Нака» — шесть. (Прим. ред.)

{15} В военно-морском флоте США коммандер равен по рангу армейскому подполковнику или нашему капитану 2-го ранга. (Прим. перев.)

{16} Вопреки распространенному мнению, в сражении в Яванском море японская эскадра не имела решающего превосходства над силами союзников. Общее суммарное водоизмещение (приведенное к стандартному) кораблей ABDA составляло около 54 000 тонн, японской эскадры — 65 000 тонн, при этом японские крейсера были заметно более старой постройки, чем корабли союзников. На 20 японских 200-мм орудий и 14 140-мм орудий главного калибра приходилось 12 стволов 203-мм калибра и 25 орудий калибра 150—152 мм на кораблях союзников. Однако японцы имели решающее превосходство в миноносных силах, более новые эсминцы и более мощные торпеды, применение которых и решило исход сражения. (Прим. ред.)

{17} Eccles, «Java Sea Battle», p. 5.

{18} RAN — Королевский австралийский флот. (Прим. перев.)

{19} Нижеприведенный список требует некоторых комментариев. Во-первых, другие работы о войне на Тихом океане не упоминают потопление транспортов «Такусима-мару» и «Хораи-мару». Во-вторых, сами японцы говорят о повреждении в бою 28 февраля лишь двух эсминцев — «Сиракумо» и «Сикинами», причем через месяц эти корабли уже были отремонтированы и приняли участие в рейде в Индийский океан. Эсминец «Асагумо» был поврежден 27 февраля снарядом с эсминца «Электра» (погибло 4 человека). «Харукадзе» повреждений не получил, либо же они оказались незначительны, эсминца под названием «Кину» в составе японского флота не имелось. Тральщик W-2 постройки 1920 года имел водоизмещение 650 тонн и вооружался двумя 120-мм орудиями. Можно также добавить, что танкер «Цуруми» имел вместимость 6500 брт и был окончательно потоплен американской субмариной «Серо» 5 августа 1944 года. (Прим. ред.)

{20} Это была армейская плавбаза десантных средств «Рюдзё-мару» (она же «Синсю-мару») водоизмещением 9000 тонн, оснащенная десантными катерами и гидросамолетами. Японцы утверждают, что она была потоплена торпедой с эсминца «Фубуки». Судно затонуло на мелководье, позднее было поднято и вновь вступило в строй. Окончательно потоплено американской авиацией 5 января 1945 года в 40 милях от Токио. (Прим. ред.)

{21} 250 футов примерно равно 75 метрам. (Прим. перев.)

{22} Pig-boat, по аналогии с pig-board — клинообразной доской для серфинга (Прим. перев.)

{23} Корабль затонул утром 9 февраля, погибло 8 человек. (Прим. ред.)

{24} Hart, «Narrative of Events», p. 45.

{25} Ibid

{26} Ibid, p. 31.

{27} Ibid, р. 38.

{28} Австралийцы, как и англичане, называли свои береговые базы так же, как корабли.

{29} Софтбол — разновидность бейсбола. (Прим. перев.).

{30} Hart, «Narrative of Events», p. 65.

{31} Ibid, p. 65.

{32} Ibid, р. 68.

{33} Цифры для указания числа выпущенных торпед и числа целей экстраполированы из списка боевых походов подлодок, содержащегося в книге Клэя Блэйра «Бесшумная победа». Возможно, эти цифры занижены — но они достаточно близки к истине для иллюстрации потрясающих масштабов этой трагедии.

{34} Presidential Unit Citation — одна из официальных американских наград, присуждаемых боевому кораблю либо соединению. (Прим. ред.)

{35} В те времена право голоса в США предоставлялось с 21 года. (Прим. перев.)

{36} Так в оригинале. На самом деле передача Британии 50 эскадренных миноносцев в обмен на военные базы осуществлялась до вступления в действие закона о ленд-лизе и не имела никакого отношения к этой программе. (Прим. ред.)

{37} Согласно японским данным, было потоплено только три транспорта — «Сумануора-мару», «Куретаке-мару» и «Тацугами-мару». (Прим. ред.)

{38} Адмирал Томас Харт 14 февраля 1942 года был освобожден от обязанностей командующего Азиатским флотом и командующего военно-морскими силами ABDA и на следующий день отбыл в США. Ответственность за планирование этого фиаско лежит на его преемнике на посту в ABDA вице-адмирале Хельферихе.

{39} В этом доке он и был захвачен японцами в марте 1942 года, после чего отремонтирован и введен в строй как «Патрульный корабль № 102». После войны возвращен США, использовался как корабль-цель. (Прим. ред.)

{40} Крозе (см. далее) пишет, что торпедная стрельба американских эсминцев производилась с расстояния в 11000 метров. Карта сражения показывает, что эта атака была весьма нерешительной — американцы не сближались с японскими кораблями больше, чем голландские крейсера (до 8000 метров). Конечно же, попасть 533-мм торпедой в противника с такого расстояния можно было только чудом (для сравнения — погибший английский эсминец «Электра» приблизился к противнику на 4000 метров). Впрочем, Пол С. Далл утверждает, что задачей американских эсминцев в этой атаке был поиск транспортов, С Э. Морисон о ее целях говорит крайне неопределенно, а С. Роскилл вообще о ней не упоминает. В любом случае после израсходования торпед (сначала американцы стреляли правым бортом, а затем, уже после поворота на обратный курс, — левым) эсминцы были отправлены Доорманом в Сурабаю и в последней, самой трагической, фазе боя участия не приняли. (Прим. ред.)

{41} «Эдсолл» был переоборудованным эсминцем «четырехтрубного» типа. (Прим. ред.)

{42} 23 мая 1946 года корабль был исключен из состава ВМС США и впоследствии использован как мишень. (Прим. ред.)

{43} Фактически они начали операцию даже на два часа раньше удара по Перл-Харбору. См.: Можейко И. В. Западный ветер — ясная погода. M.: Наука, 1984. С. 68. (Прим. перед.)

{44} 227 килограммов. (Прим. ред.)

{45} Город в Китае, часть «трехградья» Ухань. (Прим. персв.).

{46} Официально лодка была подарена чунцинскому правительству Китая только в марте 1942 года. Была переименована в «Мей-Юань», находилась в строю до 1966 года. (Прим. ред.)

{47} В марте 1942 года лодка «заочно» была подарена американским правительством Китаю, после войны (в 1946 году) переименована в «Тай-Юань», находилась в строю до 1966 года. (Прим. ред.).

{48}Glassford, «Narrative of Events», p. 30—33.

{49} На самом деле лодка, в японском флоте называвшаяся «Карацу», 3 марта 1942 года была торпедирована американской субмариной «Нарвал» возле Минданао, отбуксирована в Манилу и там сдана на слом. По крайней мере, в приложении к книге Т. Роско «Американские подводные лодки во Второй мировой войне», которую автор использовал в качестве одного из основных источников информации, эта канонерка числится на счету «Нарвала». (Прим. ред.)

{50} Позднее был поднят японцами и в апреле 1943 года введен в строй как «патрульный корабль № 103». (Прим. ред.)

{51} 3-я эскадра торпедных катеров была единственным подразделением Азиатского флота, постоянно действующим как единая боевая часть. По этой причине в первую часть данной книги включена вся история 3-й эскадры торпедных катеров во Второй мировой войне.

{52} Напоминаем: младший лейтенант в американском флоте соответствует старшему лейтенанту отечественного флота. (Прим. ред.)

{53} Судя по всему, это был вспомогательный тральщик «Бансю-мару № 52» вместимостью 234 брт, числящийся погибшим на мине в бухте Субик-бей 20 января 1942 года. (Прим. ред.)

{54} С. Э. Морисон в книге «Восходящее солнце над Тихим океаном» (1950 г.) об этой операции пишет следующее: «В ночь на 1 февраля противник пытался высадиться в юго-восточной части полуострова Батаан. Эта высадка была обнаружена и отражена истребителями Р-40 и торпедными катерами лейтенанта А. Балкли. Самолеты армии потопили пять барж, груженных войсками, а торпедные катера — еще три баржи и, кроме того, повредили эскадренный миноносец прикрытия, атакованный торпедами». Далее Морисон дает следующий нелицеприятный комментарий к действиям катеров: «Торпедные катера ничего существенного не сделали в эту кампанию, в каждом бою они скорее выходили из строя, чем пополняли его. Два крейсера и два больших торговых корабля, которые они числили своими жертвами, фактически были не только не потоплены, но даже не повреждены». (Прим. ред.)

{55} Крейсер «Кума», шедший в сопровождении авиатранспорта и двух эсминцев с войсками в Панау, получил повреждение носовой части от близкого разрыва одной торпеды. (Прим. ред.)

{56} Около 6 километров. (Прим. перев.)

{57} Следует заметить, что бомбометанием с указанной высоты невозможно достичь «убийственной меткости» — чем выше находится самолет, тем больше рассеивание бомб. (Прим. ред.)

{58} Около 1500 метров. (Прим. перев.)

{59} Sackett, «The History of the USS Canopus», p. 8.

{60} Никакие международные конвенции не ограничивают применение дроби, поскольку ее убойная мощность чрезвычайно мала. Возможно, здесь имелся в виду охотничий жакан — пули с крестообразными насечками, известные также как «дум-дум». (Прим. ред.)

{61} Прозвище американских морских пехотинцев. (Прим. перев.)

{62} Для «осады» Батаана на это время были оставлены весьма незначительные силы — отряд Кимура (часть 16-й пехотной дивизии — 20-й полк и два батальона), 65-я пехотная бригада, отряд Такахаси (9-й пехотный полк и 8-й полк тяжелой полевой артиллерии) и 7-й танковый полк общей численностью около 25 тысяч человек, в то время как на Батаане находился 80-тысячный гарнизон. Элитная 48-я пехотная дивизия была переброшена японцами для захвата Явы. Лишь с конца февраля сюда начали прибывать части 4-й пехотной дивизии и 240-мм осадная артиллерия. (Прим. ред.)

{63} Sackett, «The History of the USS Canopus», p. 17—18.

{64} Если высадка в этом районе ожидалась с самого начала войны, то совершенно непонятно, почему у входа в залив Лингаен не было организовано постоянное патрулирование соединения субмарин, а единственная дозорная лодка не получила вовремя замены. (Прим. ред.)

{65} Около 27 метров. (Прим. перев.)

{66} Это были легкий авианосец «Рюдзё», легкий крейсер «Дзинцу», 4 эсминца и несколько транспортов, 25 декабря высадившие на Холо так называемый отряд Сакагути — 56-ю смешанную пехотную группу 16-й армии численностью около батальона. (Прим ред.)

{67} В числе высадившихся на Холо войск не было зенитно-артиллерийских подразделений, да и вряд ли можно было расставить зенитки по холмам за несколько часов. Возможно, японцы стреляли из захваченных ими американских орудий. (Прим. ред.)

{68} Это были девять палубных «Зеро» из авиагруппы «Рюдзё». (Прим. ред.)

{69} В ходе операции против Давао и Холо авиагруппа «Рюдзё» потерь не имела. (Прим. ред.)

{70} Утверждение о японском «контроле» над водами вокруг Холо иллюстрирует степень паники в американских штабах. Ближайшие к Холо японские морские и воздушные силы на этот момент находились более чем в 200 милях к востоку — в Давао на острове Минданао (высадка 20 декабря) — и не имели возможности контролировать огромную окружающую акваторию. (Прим. ред.)

{71} Моро — исповедующие ислам жители юга Филиппин. (Прим. перев.)

{72} Описанное поведение американцев невозможно назвать иначе, чем трусостью, ибо защищать местное население было обязанностью военнослужащих США, именно с этой целью американские войска присутствовали на Филиппинах. Но, пренебрегая как воинским долгом, так и элементарным чувством благодарности, летчики предпочли спасать собственную шкуру. Странно, что автор не видит в этом ничего постыдного. (Прим. ред.)

{73} На самом деле четырехмоторные летающие лодки S-42 использовались на дальних пассажирских авиалиниях — в частности, они совершали рейсы из Калифорнии на Филиппины. (Прим. ред.)

{74} 1 галлон равен примерно 4,5 литрам.

{75} Это были 16 (по П. Даллу — 15) транспортов в сопровождении легкого крейсера «Нака» и 10 эсминцев. (Прим. ред.)

{76} 23 января при дневном налете трех «летающих крепостей» были повреждены транспорты «Тацугами-мару» и «Нана-мару». Около полуночи голландская подводная лодка K-XVI11 потопила транспорт «Цуруга-мару», но затем сама была настигнута и потоплена эсминцем «Уранами» при помощи бортового гидросамолета с крейсера. Других потерь к моменту боевого столкновения японское соединение не имело. (Прим. ред.)

{77} Как упоминалось выше, «Цуруга-мару» погиб четырьмя часами ранее от торпеды с голландской субмарины. (Прим. ред.)

{78} Поведение японскою адмирала Нисимуры скорее свидетельствует о том, что он полностью сохранил хладнокровие и помнил о своей главной задаче: обеспечении высадки и защите транспортов — в частности, от подводных лодок, которых у союзников в этом районе теоретически имелся не один десяток. (Прим. ред.)

{79} Тем не менее «Нака» — единственный японский крейсер в этом районе — атаку субмарины даже не заметил. (Прим. ред.)

{80} Всего японские потери возле Баликпапана составили четыре транспорта — все они были перечислены ранее. (Прим. ред.)

{81} Поскольку японцы не использовали здесь своих подводных лодок, можно предположить, что эти транспорты подорвались на минах своего же оборонительного заграждения. (Прим. ред.)

{82} Первоначальные двадцать восемь PBY были усилены ещё одиннадцатью машинами из VP-22 и пятью голландскими.

{83} Японские войска высадились в Амбоне утром 31 января 1942 года, но гарнизон ABDA, состоявший из 2600 человек, капитулировал только 3 февраля. (Прим. ред.)

{84} 17 000 футов — примерно 5200 метров.

{85} В операции против Амбоины участвовало два авиатранспорта («Читозе» и «Мидзухо»), легкий крейсер «Дзинцу», 10 эсминцев, 5 тральщиков и два эскортных корабля, а также 11 транспортов. Однако к 5 февраля оба авиатранспорта уже покинули гавань Амбона. (Прим. ред.)

{86} Сумпитан — духовое ружье туземцев Индонезии. (Прим. псрев.)

{87} На самом деле в составе Ударного авианосного соединения вице-адмирала Кондо Нобутакэ имелось 4 авианосца («Акаги», «Кага», «Хирю» и «Сорю») 2 тяжелых крейсера («Тоне» и «Тикума»), легкий крейсер «Абукума» и 7 эсминцев. Линейных кораблей в соединении Кондо не было, ближайшие к месту событий японские линкоры находились в Кендари на острове Целебес. (Прим. ред.)

{88} Последующее описание, скорее, демонстрирует непрофессионализм экипажа самолета, умудрившегося не заметить появления вражеских истребителей. (Прим. ред.)

{89} 2000 футов — около 600 метров, а 600 футов составляет порядка 180 метров. (Прим. перев.)

{90} Поскольку пароход «Флоренс Д» нес американский флаг и выполнял задание ВМС США, а лейтенант Томас Мурер принял командование над шлюпками со спасенными, то оставшиеся на берегу филиппинцы являлись его подчиненными, за которых он нес полную ответственность. Капитан последним покидает корабль — но будущий адмирал и председатель ОКНШ трусливо сбежал с острова, бросив своих раненых умирать. И опять автор книги не видит в этом ничего предосудительного. (Прим. ред.)

{91} Японцы признали потерю одной машины, по их утверждению, сбитой зенитками «Марблхэда». (Прим. ред.)

{92} Скрудж — персонаж «Рождественских рассказов» Чарльза Диккенса, скряга. (Прим. перев.).

{93} Хельферих сменил адмирала Томаса С. Харта на посту командующего ABDA 14 февраля 1942 года.

{94} Японцы не признают ни одного попадания в свои корабли на этой фазе боя. Все японские крейсера в последующие дни активно участвовали в поддержке своих десантных сил и в добивании остатков вражеского соединения. (Прим. ред.)

{95} Очевидно, союзники принимали за попадания своих снарядов постановку японцами дымовых завес — реально до поворота «Эксетера» ни один японский корабль не покинул строя. (Прим. ред.)

{96} Один 120-мм снаряд с «Электры» попал в легкий крейсер «Дзинцу», убив одного и ранив четырех человек. (Прим. ред.)

{97} Это был эсминец «Асагумо», вместе с «Минегумо» приблизившийся к американским кораблям на расстояние в три мили. Но во время этой атаки он получил лишь одно попадание — 120-мм снаряд с эсминца «Электра». (Прим. ред.)

{98} То есть на 9000 метров, в то время как предельная дальность американских 533-мм торпед Mark-14 составляла лишь 8200 метров на 32 узлах. (Прим. ред.)

{99} Сам того не ведая, Доорман вел союзные корабли на недавно поставленное минное заграждение. «Юпитер» подорвался на одной из этих мин.

{100} Перед тем как скрыться во тьме, японские крейсера дали в направлении противника залп из 12 торпед. Спустя 15 минут, показавшихся американским морякам едва ли не целым часом, эти торпеды нашли свою цель. (Прим. ред.)

{101} Всего в Яванской десантной операции был задействован 51 транспорт, высадка проводилась в трех местах — в заливе Бентам, возле Мерака и около Эретенветана. Высадку в бухте Бентам прикрывали тяжелые крейсера «Микума» и «Могами», легкий крейсер «Натори» и десять эсминцев, разбросанных на достаточно большом пространстве. Им противодействовали крейсера «Хьюстон» и «Перт», эсминец «Эдсол», а также 150-мм голландские береговые батареи и остатки авиации ABDA. (Прим. ред.)

{102} Это были тяжелые крейсера «Нати» и «Хагуро» под командованием адмирала Хагуро, сопровождавшиеся двумя эсминцами. (Прим. ред.)

{103} Это были однотипные с предыдущими «Миоко» и «Асигара» под командованием адмирала Такахаси, сопровождаемые еще двумя эсминцами. В ходе последующего боя японские корабли никаких повреждений не получили. (Прим. ред.)

{104} Факт исторически маловажный, но добавляющий к этой катастрофе прихотливый штрих: в последний момент с крейсера выпустили на волю нескольких уток, которых держали на главной палубе «Эксетера» близ кормы для снабжения капитанской столовой свежими яйцами. Спасающиеся вплавь моряки испытывали странную радость, видя как птицы шлепаются за борт и, весело крякая, быстро уплывают на север — явно направляясь к побережью Борнео.

{105} Японцы утверждают, что это были шесть одномоторных палубных самолетов с «Рюдзё». (Прим. ред.)

{106} Это делается для того, чтобы бомбы не взрывались на уже тонущем корабле при достижении установленной глубины, калеча оставшихся в воде моряков. (Прим. ред.)

{107} С. П. Лэнгли — американский исследователь. В 1890-х годах на средства Смитсонского института построил несколько удачных летающих моделей с паровым двигателем. В октябре 1903 года в присутствии военных испытывал самолет собственной конструкции «Аэродром», построенный на деньги Управления артиллерии и фортификации американской армии. Самолет должен был взлетать с катапультной установки, смонтированной на речной барже. Эксперимент закончился неудачей, однако в 1914 году известный авиаконструктор Г.Кертисс дооборудовал «Аэродром» Лэнгли, усилив его конструкцию, после чего тот совершил несколько успешных полетов. (Прим. ред.)

{108} Вице-адмирал Хельферих (Королевский флот Нидерландов) 14 февраля 1942 года сменил американского адмирала Томаса Харта на посту командующего военно-морскими силами ABDA. В то время американский вице-адмирал Уильям Глассфорд-младший (лишь недавно получивший это звание), оставался в штабе ABDA. Как командующий в Юго-Западной части Тихого океана он отвечал за передвижение всех военных судов США в данном районе боевых действий.

{109} «Си Уич» добралась до Чилачапа на Яве и выгрузила из своих трюмов грузовики и ящики с разобранными самолетами Р-40, которые вскоре попали в руки японцев. Сама же она скрылась из порта ночью 1 марта 1942 года и, сопровождаемая яхтой «Изабель», благополучно прибыла во Фримантл, Австралия.

{110} В оригинале книги дано ошибочное написание «William Van der Zaan». (Прим. ред.)

{111} Постоянные ссылки автора на недальнобойность корабельных зениток вызывают удивление. Как морской летчик, он должен был бы знать, что с высоты, недосягаемой для пушек калибром более 40 мм, бомбардировщик может попасть в корабль разве что по чистой случайности. (Прим. ред.)

{112} Старший радист Лиланд Э. Леонард при потоплении «Лэнгли» спасся, но погиб, когда потопили и «Пекос».

{113} «Лэнгли» был первым кораблем в ВМФ США с турбоэлектрической силовой установкой.

{114} В Индийском океане в этот момент не было ни одного японского авианосца. Рейд Ударного авианосного соединения адмирала Нагумо в Бенгальский залив начался лишь полтора месяца спустя. (Прим. ред.)

{115} Финал трагедии состоялся, когда доблестный капитан Херт через два с половиной месяца по возвращении домой случайно погиб на охоте.

{116} Адмирал Старк имеет в виду Южно-Китайское море, именуемое в оригинале книги просто «Китайским». (Прим. перев.).

{117} В Гонолулу, по другую сторону линии перемены дат, было еще 7 декабря.

{118} ЕТА — американская аббревиатура, означающая предполагаемое время прибытия. (Прим. перев.).

{119} Прозвище вещавшей на английском дикторши японского радио во время войны. (Прим. перев.).

{120} Согласно содержащейся в архивах ВМФ США официальной истории USS «Изабель», голландский флот признал за ней потопление подводной лодки. Гидросамолет PBY, покружив над районом атаки после ухода «Изабели», подтвердил уничтожение субмарины.

{121} Проще говоря, лейтенант Пейн пытался отбыть в тыл, но ему не дали это сделать. (Прим. ред.)

{122} К этому моменту на Яве силы ABDA имели около 40 тысяч солдат регулярных войск, из них 25 000 составляли части голландской армии. Им противостояли высадившиеся в бухте Краган и в районе Батавии две японские пехотные дивизии — 2-я и 48-я, а также части 5б-й пехотной бригады (отряд Сакагути). Общая численность японских войск на острове никак не превышала имевшиеся здесь силы союзников. (Прим. ред.)

{123} Баррио (исп.) — село, мелкий городишко, пригород. (Прим. перев.)

{124} Смесь китайского и английского языков, широко используемая моряками и прибрежными жителями в юго-западной части Тихого океана. (Прим. ред.)

{125} Бакаут — гуаяковое (или железное) дерево, произрастающее в Южной Америке. (Прим. перев.)

{126} В настоящую библиографию включены лишь вторичные источники. Опущены ссылки на официальные рапорты американского, британского и австралийского флотов, а также другие документы и интервью. Звездочками отмечены книги, выходившие на русском языке — почти все они (за исключением мемуаров Тамеити Хара) в последние годы переизданы в серии «Военно-историческая библиотека». Можно также обратить на ошибку американского редактора книги: Лиддел Гарт — это фамилия, а не имя и фамилия. (Прим. ред.)

{127} Звездочкой обозначены погибшие корабли.

{128} До 1 декабря — 2-я и 5-я эскадры ПЛ.

{129} «Уэйк» и «Тутуила» были оставлены в Китае и не вошли в состав Берегового патруля.

{130} 3-й дивизион имел эсминцы нового типа («Асасио») постройки 1937—1938 годов.

{131} 5-й дивизион имел эсминцы старых типов («Камикадзе» и «Муцуки») постройки 1922—1927 годов постройки.

{132} 2-я и 4-я флотилии имели эсминцы новых типов — «Сирацую» (1937 года) и «Кагеро» (1939 -1940 годов).

{133} В конце ноября передан из состава Северного соединения.

{134} 11-й, 12-й и 19-й дивизионы имели эсминцы нового типа («Фубуки») 1928—1929 годов постройки.

{135} Потоплен голландской подводной лодкой K-XVI возле Кучинга (Восточное Борнео) 24 декабря 1941 года.

{136} Потоплен голландским гидросамолетом (по другой версии — подорвался на мине) возле Мири (Восточное Борнео) 17 декабря 1941 года.

{137} 4 декабря передан из состава Южного соединения.

Список иллюстраций