Документальная повесть «Мили мужества» — это волнующий рассказ о героических судьбах матросов, старшин, офицеров эскадренного миноносца «Сообразительный», которым в годы Великой Отечественной войны бессменно командовал С. С. Ворков. Какие только задачи не возлагались на эсминцы во время войны: конвоирование транспортов с войсками, боеприпасами, продовольствием и боевой техникой, осуществление таких перевозок и на самих кораблях, поддержка огнем корабельной артиллерии высаженных морских десантов и войск сухопутного фронта, проведение дерзких атак на порты и базы противника, эвакуация раненых и гражданского населения из осажденных городов, постановка мин и дозорная служба.

Боевая деятельность кораблей эскадры, в частности эскадренных миноносцев, нередко оказывала значительное, а в отдельных случаях — решающее влияние на успешный исход действий сухопутных войск, оборонявших базы флота, порты, побережье.

В последние, критические дни обороны Севастополя именно эскадренные миноносцы, обладающие высокой скоростью хода, прорывали воздушную и морскую блокаду противника на подходах к городу.

В периоды наиболее напряженной обстановки на Черном море эсминцам приходилось совершать в месяц по десять-пятнадцать выходов в море. Исключительное упорство и выдержка требовались от экипажей, и прежде всего от машинной команды, чтобы обеспечить кораблю выход на боевое заданна в назначенное время, произвести ремонт за очень короткий срок стоянки в базе, а зачастую и непосредственно в море устранить полученные от налетов авиации противника [4] тяжелые повреждения. Выручала подчас не только стойкость, но и сноровка, которую нужно было проявить для успешного устранения повреждения в открытом море. С водой шутки плохи: поступая через пробоины в машинное отделение, она грозит кораблю гибелью. Ведь, лишенный хода, он становится легкой добычей для вражеской авиации.

В такой сложной обстановке все зависело от командира. Его воля, опыт, знания играли решающую роль, в особенности когда счет шел на секунды: вовремя сделанный отворот от бомб, сброшенных самолетом-пикировщиком, или от выпущенных торпедоносцем торпед — и корабль избегал попаданий...

Не щадили моряков непогода, шторм, туман и минные поля с узким фарватером, которым нужно было во что бы то ни стало пройти, обеспечить проводку конвоя, вернуться в базу, не взорваться на собственном минном поле. Не раз приходили на выручку высокое мастерство кораблевождения, вера в своего командира. И вновь задача выполнена, и корабль готов к новым походам.

На эскадренный миноносец «Сообразительный» (всего лишь за две недели до начала войны на нем был поднят военно-морской флаг) командир корабля старший лейтенант Сергей Степанович Верков пришел с командирского мостика базового тральщика «Щит». Уже на четвертый день войны эсминец вышел в свой первый боевой поход к западным берегам Черного моря. За годы войны экипаж корабля произвел 218 выходов в море на выполнение боевых заданий, избороздил 63 000 миль — почти трехкратное расстояние вокруг Земного шара по экватору. К. тому же эти мили нередко приходилось отсчитывать под огнем вражеских батарей или под ударами авиации противника, как это было под Одессой, у Севастополя, Феодосии, Ялты, Новороссийска.

И еще несколько цифр...

Для поддержки наших войск под Одессой, в Крыму и на Кавказе эсминцем было проведено до 60 артиллерийских стрельб, выпущено по врагу 2700 снарядов главного калибра. Только в Севастополь и порты Крыма без потерь отконвоировано 32 транспорта. Свыше 15000 человек перевезено на борту корабля, включая [5] и эвакуированных женщин и детей. Всего за войну «Сообразительный» отконвоировал 62 транспорта.

Не только на море, но и на суше героически сражались с ненавистным врагом матросы эсминца «Сообразительный». Более сотни моряков экипажа пополнили сухопутный фронт. Один из бойцов, краснофлотец В. В. Ходырев, за мужество и доблесть, проявленные при освобождении города Николаев, посмертно был удостоен высшей награды Родины — Золотой Звезды Героя Советского Союза.

Дорогой ценой давалась победа. На Черном море наши корабли, в особенности эскадренные миноносцы, нередко действовали без воздушного прикрытия. Из каждых трех эсминцев два корабля были потеряны либо в базе, либо в открытом море, при этом «Сообразительный» без единого серьезного повреждения прошел через всю войну. Ни одна бомба, ни одна торпеда врага не достигли цели. На корабле сражались с противником, но не было павших, даже тяжелораненых. Значительная предпосылка успеха заключалась при этом в умении, спаянности и физической выносливости экипажа, в хладнокровии и находчивости командира капитана 3-го ранга С. С. Воркова.

1 марта 1943 года по приказу Народного комиссара Военно-Морского Флота СССР Н. Г. Кузнецова за проявленную отвагу в боях за Отечество с немецко-фашистскими захватчиками, за стойкость и мужество, за высокую воинскую дисциплину и организованность, за беспримерный героизм личного состава эскадренный миноносец «Сообразительный» был удостоен гвардейского{1}.

Через 25 лет, в 1968 году, в Южной бухте у холодильника, откуда в годы войны эсминец «Сообразительный» нередко вел огонь на подавление вражеских батарей, уничтожение живой силы противника, собрались ветераны корабля, прибывшие на празднование знаменательной годовщины — 25-летия со дня подъема гвардейского флага. Военный оркестр играл марш «Легендарный Севастополь». Ровными шеренгами выстроились убеленные сединами ветераны, люди разных судеб, но спаянные крепкой боевой дружбой. Едва ли [6] кто из них в суровое военное время мог думать, что спустя годы они вновь соберутся там, где насмерть стояли вместе с бесстрашными защитниками героического города.

А восставший из руин Севастополь, залитый солнцем, утопающий в зелени, сверкал белизной новых жилых кварталов и был необыкновенно красив. Город как бы приветствовал тех, кто отстоял его у сильного и беспощадного врага, кому был обязан сегодняшним радостным днем.

На встречу прибыл и бывший командир «Сообразительного», в послевоенные годы командовавший соединением надводных кораблей, — Сергей Степанович Ворков. Энергичный, подтянутый. Неуспокоенность, постоянное стремление к поиску нового он пронес через всю жизнь. С. С. Ворков — кандидат военно-морских наук. Но, несмотря на занятость, поддерживает и расширяет связи со своими бывшими сослуживцами, боевыми товарищами.

В течение многих лет Сергей Степанович тщательно подбирал материал для будущей книги о гвардейском эскадренном миноносце «Сообразительный», которым он командовал. Работал в архивах, изучал дневниковые записи, фронтовые письма сослуживцев, вместе с которыми прошел через огненные годы к Победе.

Славное имя эсминца «Сообразительный» носит теперь большой противолодочный корабль. И, как когда-то, над его палубой гордо реет гвардейский флаг — символ бесстрашия и геройства.

Л. А. Владимирский, контр-адмирал, бывший командующий эскадрой

1972 г. [7]

Севастопольские бухты и Константиновский равелин уже растаяли за кормой нашего эсминца. Впереди по курсу в двух кабельтовых{2} едва виднеются очертания крейсера «Ворошилов» и эсминца «Смышленый». Согласно плану операции, мы в составе отряда поддержки следуем за ударной группой кораблей — лидерами «Москва» и «Харьков». [11]

Обстановка сложная, фашисты ведут наступление на широком фронте, бомбят базы нашего флота, минируют подходы к портам, производят перевозки между Констанцей и Босфором. В порту Констанца сосредоточены вражеские транспорты, много грузов и военной техники.

Завтра, 26 июня 1941 года, в 5.00, после предварительного нанесения бомбовых ударов авиации по порту Констанца, ударная группа кораблей артиллерийским огнем должна уничтожить нефтебаки в порту. Кроме того, нужно разведать боем систему обороны базы противника с моря.

Перед поворотом на новый курс у Херсонесского маяка получаем с эсминца «Смышленый», светофор:

«Что-то затралил левым параваном{3}, выхожу вправо. Командир».

Увеличиваем ход, обходим «Смышленый» и склоняемся в сторону крейсера «Ворошилов». Впереди едва различим его силуэт. Еще увеличиваем ход, но за крейсером не успеваем. Машинный тахометр показывает 26 узлов{4} — предельный ход с параванами.

Но вот фарватер позади. Выбираем параваны и снова ложимся на курс сближения с крейсером, уже едва виднеющимся на темном горизонте. Увеличиваем ход до 28 узлов, но дистанция по-прежнему не уменьшается. Мы отстали. Радиосвязь запрещена. На запросы сигнальным фонарем крейсер не отвечает. Становится ясно — крейсер прибавил скорость, не сообщив нам об этом.

В котельном отделении на вахте стоит матрос Николай Осипов. Запрокинув голову, он смотрит на подпрыгивающую стрелку манометра — она опустилась чуть ниже контрольной линии. Увеличил подачу мазута. Вентиляторы на мгновение взвыли, словно недовольны его вмешательством, затем ровно загудели.

На палубах корабля, на боевых постах спокойно. На юте собрались свободные от вахты краснофлотцы, Они курили и вели неторопливый разговор. [12]

— Что вы там, на торпедных аппаратах? Сидите и ждете погоды... То ли дело мы, — говорил матрос Традий Степанов. — Пара нет и хода нет...

Его поддержали машинисты-турбинисты Владимир Моржов и Федор Свистунов.

— Не кичитесь своим паром, — разгорячился торпедист Петр Пучков. — Пар паром, а торпеду в борт пускать будем мы, — чуть заикаясь, отвечал он.

Подошел парторг артиллеристов Федор Турушев, Постоял. Прислушался, о чем спорят.

— Вы все спорите, кто лучше, а кто хуже. Кто первый, кто последний... Решать задачу будем все, каждая часть, каждый боевой пост, а в целом — весь экипаж...

На мостике сыро и неуютно. За бортом пенится море. Я стоял, облокотившись о поручни, и всматривался в темноту, надеясь увидеть крейсер «Ворошилов», хотя отлично понимал, что его поблизости нет.

В ночной тишине раздаются всплески воды, доносится гул котельных вентиляторов. Это убаюкивает...

— Товарищ командир! Время ложиться на новый курс, — докладывает штурман Иванов.

Виктор Иванов — совсем еще молодой мичман, недавно окончивший Черноморское высшее военно-морское училище имени П. С. Нахимова. Иванову повезло: не каждый мичман, еще не став офицером, получает должность штурмана на корабле. Он тоже не на шутку озабочен исчезновением крейсера.

— Вести прокладку курса точно по кальке, полученной из штаба флота! — приказываю вахтенному командиру.

Развиваем ход до 30 узлов. Справимся ли? Нам еще не приходилось идти таким большим ходом: не успели, ведь боевую подготовку нашего экипажа, самого молодого во всей эскадре, прервала война.

— Сергей Степанович! — обращается ко мне политрук И. Г. Квашнин. Он только что из первого машинного отделения. — У Ковалева и Максимова все в порядке. Молодцы машинисты! Не подведут...

Да, Игнатий Галактионович свое дело знает. Одно время он служил на крейсере «Красный Крым», затем работал в политотделе. Энергичный, общительный, он сразу пришелся по душе всему экипажу. С первых же дней к нему зачастили краснофлотцы. [13]

— У вас снова совещание? — не раз спрашивал я у Квашнина, проходя мимо его каюты.

— Партийный актив, товарищ командир, — улыбаясь, отвечал Игнатий Галактионович.

Даю несколько распоряжений вахтенному командиру и иду проверять боевые посты. В памяти невольно всплывает день, когда впервые пришел на корабль. Как изменились, возмужали краснофлотцы! Вжились в ритм суровой морской службы, научились драить палубу, стоять на вахте, вести утомительные авральные работы. Словом, стали настоящими черноморскими моряками.

Смотрю на них и вспоминаю свою молодость. Тогда не думал, что стану военным, тем более моряком. В нашем роду их не было. В юности увлекался техникой. Мне нравились машины, быстро вертящиеся патроны токарных станков, стальная стружка, выползавшая из-под резца тонкой синеватой струйкой. Влекли кальки, чертежи, скрывавшие загадки деталей и механизмов.

В 1931 году в городе Великий Устюг окончил водный политехникум. Плавал на речных судах по Северной Двине. Затем Архангельским обкомом ВКПб) был направлен на Печору. И кто знает, может быть, навсегда остался бы в этом суровом, но необычайно привлекательном краю полноводных рек, дремучих лесов и северного сияния... Но вот в военкомат пришла путевка и позвала к новой жизни.

Окончив в 1935 году курсы ускоренной подготовки командного состава Балтийского флота, я получил звание лейтенанта. Вскоре мне вручили проездной билет в Севастополь. Потом недолгая служба на тральщиках, а в 1940 году — назначение командиром эскадренного миноносца «Сообразительный».

Поначалу не все ладилось в работе, иногда даже сомневался, смогу ли найти себя на новом поприще. Но постепенно, с опытом, приходила уверенность в собственных силах.

В свободное от вахты время весь экипаж корабля собирался на баке. Покуривали, разговаривали, слушали игру баяниста — машиниста-турбиниста Саши Дмитриева. Ему подпевал Николай Осипов. И тихо лилась над морем грустная украинская песня. То были недолгие часы отдыха. И снова — учения, выходы на [14] испытания механизмов и оружия, на отработку учебных задач.

...Проходит час-другой.

— Начинает светать, — говорит Квашнин.

Всю ночь мы с ним провели на мостике.

И вдруг сигнальщик Михаил Куликов докладывает:

— Крейсер справа, сорок пять кабельтовых!

Вскидываю бинокль к глазам и напряженно всматриваюсь в утреннюю дымку.

26 июня в четыре часа утра мы пошли на сближение с крейсером «Ворошилов».

Тем временем командиры ударной группы кораблей — лидеров «Москва» и «Харьков» — приступили к выполнению главной задачи операции: обстрелу порта Констанца.

Приблизившись к берегу, корабли легли на боевой курс. Центральные артиллерийские посты предварительно выработали данные стрельбы. Последний доклад — и лидеры открывают огонь. Вдоль берега плывет черный густой дым.

Но вот у правого борта лидера «Харьков» раздался взрыв. Мины! Этого и следовало ожидать. Минные заграждения враг мог поставить даже за несколько часов до прихода наших кораблей. Корабль — на минном поле. Лидер «Москва» получает предупреждение об опасности. Комдив-3 М. Ф. Романов, находящийся на борту «Харькова», приказывает кораблю быть головным. «Харьков» уменьшает ход, пропуская лидер «Москва» вперед.

От беспрерывной стрельбы наших кораблей в порту грохочут взрывы, вздымаются в воздух красные языки пламени.

Спустя некоторое время противник очнулся от внезапного удара — на берегу заговорили вражеские артиллерийские батареи. Первые снаряды пролетели над ударной группой кораблей и, разорвавшись, подняли огромные столбы воды.

И все-таки лидеры продолжают вести огонь на поражение. Вражеские снаряды ложатся ближе, но на этот раз падают с недолетом.

Прошло еще несколько минут, и на берегу, в районе нефтяных баков, вспыхивает яркое пламя пожара. [15]

Одновременно в двух кабельтовых за лидером «Москва» разрываются два крупных снаряда.

За кормой раздаются всплески — обстреливает крупнокалиберная батарея. В воздухе проносится фашистский самолет. Между лидерами «Москва» и «Харьков» рвутся бомбы. Еще один налет. Резко бьют зенитки кораблей — и снова разрывы вражеских бомб. Снаряды падают с недолетом в пять кабельтовых. Еще один залп. Недолет — один-два кабельтовых. Вот-вот накроют лидер «Москва».

В 5 часов 11 минут М. Ф. Романов принял решение отходить и передал сигнал по отряду кораблей. Командир лидера «Харьков» П. А. Мельников получил приказ вступить в кильватер{5} лидеру «Москва». Оба корабля резко увеличили ход, не прекращая вести огонь по врагу.

Казалось, отряд уже вышел из минного поля. На лидер «Москва» поступает сигнал: «Больше ход! Идти прямым курсом!» Но в этот момент из-за дымовой завесы, поставленной лидером «Москва», взметнулся столб огня, раздался оглушительный взрыв...

М. Ф. Романов приказывает командиру «Харькова» подойти к борту подорвавшегося лидера, но вскоре отменяет приказ: кучный обстрел корабля береговой батареей противника не позволяет сделать это немедленно.

Пострадавший лидер разорван на две части, примерно в районе первого котельного кожуха. Оторванная носовая часть повернута к корме, накренилась. И только с кормового зенитного мостика уцелевшее орудие продолжает вести огонь — теперь уже по приблизившемуся фашистскому самолету. В этот критический момент в котлах «Харькова» сел пар — снизилось давление. Вскоре выяснилось, что в коллекторах котлов лопнули трубки.

Пока главный старшина Г. А. Яновский готовил заглушки, котельный машинист Петр Гребенщиков, надев асбестовый костюм, смазав лицо и руки вазелином и забинтовав их, влез в пылающую жаром топку котла. Как медленно тянется время! Не хватает воздуха, нечем [16] дышать... Но вот звякнул металл, словно в виски ударили молотом. Чтобы поставить заглушку, понадобилось семь минут.

Одновременно у второго котла работает краснофлотец Петр Каиров. У него тоже забинтовано лицо, через узкие щели для глаз ему видны только заглушки. Опустившись в коллектор парового котла, ощупью, в сети многочисленных трубок находит лопнувшие. Ложится на спину и пытается вставить заглушки. Но продолжать работу не может — теряет сознание. Его вытаскивают, обливают водой, и, отдышавшись, он снова лезет в котел. Заглушки поставлены. «Харьков» снова может дать ход.

Забегая вперед, скажу, что по возвращении из похода котельные машинисты краснофлотцы Гребенщиков и Каиров за героический поступок были награждены орденами Красного Знамени. Помню портреты этих первых награжденных, вывешенные на Приморском бульваре в Севастополе.

Впервые авиация противника обнаружила нас около шести часов утра, когда мы наконец присоединились к крейсеру «Ворошилов». Два самолета-разведчика летели в стороне на высоте примерно 2500 метров. Мы отогнали их несколькими залпами. Но, отлетев на большее расстояние, они продолжали вести наблюдение.

Вдруг с крейсера «Ворошилов» замигал сигнальный прожектор:

«...Идите в квадрат Н... для оказания помощи лидеру «Харьков».

Через некоторое время — второй сигнал:

«Следуйте быстрее... Буду ожидать вас здесь».

Ложимся на курс и увеличиваем ход до 35 узлов. Хотя идем с максимальной скоростью, сближение с лидером кажется слишком медленным. Наши взгляды устремлены вперед, мы словно пытаемся проникнуть взором за горизонт, где должен находиться лидер «Харьков».

Не прошло и получаса, как сигнальщик Иван Сингаевский докладывает:

— Справа по курсу дым!

Постепенно на палубах все оживает. Корабль к бою готов. Краснофлотцы хлопочут у пушек, рассматривают [17] в бинокли и дальномеры длинную полосу дыма, виднеющуюся далеко впереди.

Вскоре четко вырисовывается силуэт «Харькова». Подходим ближе к кораблю и к 7 часам утра вступаем в его охранение. Капитан 3-го ранга М. Ф. Романов сообщает, что лидер «Москва», выполнив боевое задание, при отходе подорвался на минах и затонул. Оказать ему помощь не было возможности...

Лидер «Харьков» сильно дымит, идет малым ходом. В воздухе гудит большая группа самолетов противника. И снова разрывы. Не смолкают зенитки, трещат, надрываясь, пулеметы. В ушах боль.

— Справа, по низколетящим самолетам, огонь! — покрывая грохот боя, звучит голос командира орудия Виктора Тарасова.

Снаряд за снарядом летят навстречу стервятникам. Самолеты шарахаются в стороны и, не долетев до кораблей, сбрасывают свой смертоносный груз в море.

Некоторое время идем прямым курсом, чтобы не сбить огонь зенитчиков. Артиллеристы стараются вовсю. Вот один из самолетов задымил и недалеко от кораблей врезался в воду. На большом ходу корабль резко накренился — отражаем новые воздушные атаки, маневрируя. Повороты следуют один за другим...

Около полудня к нам присоединился эсминец «Смышленый». Поздно вечером мы вошли в Северную бухту Севастополя.

Несмотря на яростные атаки вражеской авиации и огонь с берега, ударная группа кораблей и отряд поддержки задание выполнили. Что ж, это, безусловно, была дерзкая операция. Народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов дал высокую оценку действиям лидеров. Оценили боевой поход наших кораблей и враги.

«Следует признать, — писал в своем дневнике 26 июня 1941 года руководитель учебного центра германского флота в Румынии, — что обстрел побережья русскими эскадренными миноносцами был очень смелым. Тот факт, что в результате этого обстрела возник пожар нефтехранилища и был подожжен состав с боеприпасами, является бесспорным доказательством успешности обстрела. Кроме того, в результате повреждения железнодорожного пути было прервано сообщение Бухарест — Констанца; в связи с большими [18] повреждениями вокзала, причиненными обстрелом, возникли затруднения с поставкой горючего...»{6}.

Экипаж экзамен выдержал. Многие краснофлотцы, сменившись, не уходили со своих боевых постов. В машинных отделениях было тяжело дышать, стоял едкий запах горелого масла. От сильных разрывов глубинных бомб и стрельбы пушек осыпалась с трубопроводов изоляция... Но теперь все позади. Ход кораблю машинисты-турбинисты, котельные машинисты, трюмные электрики обеспечили...

Уже после войны командир одного из орудий старшина 1-й статьи Виктор Тарасов писал мне: «Мы в этом бою были молодые, безусые. С дрожью в руках держали оружие, стреляя по вражеским самолетам... Дрожь была не от страха, нет. От необычной обстановки, от огромного напряжения, которое сковывало руки так, что не сразу разогнешь пальцы...»

Собирая материал для книги, встречаясь с теми, кто, бежав из фашистского плена, по окончании войны служил у нас на эскадре, мне удалось восстановить небезынтересные факты из дальнейшей боевой биографии капитан-лейтенанта Александра Борисовича Тухова — командира лидера «Москва».

Потерявшего сознание Тухова подобрал румынский катер. Придя в себя, он понял, что находится в плену. Постепенно в памяти восстанавливались подробности случившегося... Взрыв страшной силы сбросил его за борт, он с трудом держался на воде. Краснофлотец с окровавленным лицом подогнал к нему спасательный круг. Потом... Что было потом, он никак не мог вспомнить.

Немногим позже, когда Тухов окреп, его пытались склонить к измене Родины, обещали богатство и славу, уговаривали воевать, если уж не против своих, то, по крайней мере, против англичан. Но советский командир отказался служить врагу. Тухова бросили в концлагерь. Допросы, побои, пытки...

Так продолжалось несколько месяцев. Затем — другой концлагерь, Тимишоара, куда посылали самых непокорных. [17] Туда он попал в 1942 году после попытки к бегству из концлагеря Майя. Но ни шесть рядов колючей проволоки, ни свора ищеек, ни пулеметы на вышках не могли запугать отважных людей. Вскоре четверо советских офицеров — Тухов, Таран, Запорожченко и Галькевич — бежали...

Через шесть недель Тухова снова поймали. На этот раз перевели в лагерь Слобозия-Веки. Сюда же заточили и троих его товарищей. Но и здесь не покорились советские люди. Двадцать три пленных по ночам рыли подземный ход, пряча извлеченную из него землю под полом барака. Руководили подготовкой к побегу Таран, Тухов, Запорожченко и Галькевич. Один из узников, бежавших тогда из концлагеря, подполковник запаса Таран, во время нашей беседы в Севастополе рассказал:

— Мне выпал жребий бежать из лагеря как раз в четверке Тухова. Ночами мы обходили села, пробираясь на восток. Пищу и кров, хоть это было опасно, давали нам румынские крестьяне. Они, как и мы, ненавидели фашистов. Галькевич погиб, а мы благополучно добрались до реки Прут. Нужно было пересечь ее, а там, за Бессарабией, — родная земля... Неожиданно нарвавшись на засаду, мы разбежались. Два дня ждали Тухова, но, так и не дождавшись, ушли сами. Это было в 1943 году. На Одесщине, как и на всей оккупированной советской территории, шла партизанская борьба. Однажды на рассвете в штабную землянку партизанского отряда «Буревестник» вошел начальник караула и доложил, что на подходах к расположению лагеря задержан неизвестный.

«Веди его сюда», — приказал командир отряда.

Через минуту перед ним стоял заросший, изможденный человек в изорванной одежде. Осветив лицо приведенного лампой, командир отряда М. Т. Запорожченко узнал в нем Тухова. Давние друзья, товарищи по плену бросились друг другу в объятия...

«Мне не удалось скрыться, — рассказывал Александр Борисович. — Во время пыток жандарм карандашом проткнул мне обе щеки... Конечно, я придумал, что бежал из Тираспольского лагеря, — батрачил, дескать, у бояр. Работы много, а кормят плохо. Вот И решил возвратиться. Меня отправили в Тирасполь. Ну а оттуда после Тимишоары и Слобозии-Веки бежать [20] большого труда не составило: кругом родная земля, свои люди...»

Так командир лидера «Москва» стал бойцом партизанского отряда «Буревестник». Тухова назначили начальником разведки. Подчиненная ему рота была одним из самых активных подразделений.

Партизанский отряд вел тяжелые, кровопролитные бои вплоть до 23 марта 1944 года — до соединения с регулярными частями Красной Армии в районе сел Гетмановка и Бакша. Но среди партизан уже не было Александра Борисовича Тухова.

5 марта близ Голованевска разгорелся бой. Партизаны пошли в атаку. Сильный огонь прижал их к земле. Еще немного — и, окруженные со всех сторон, они были уничтожены. В этот решающий момент один из партизан поднялся во весь рост и, увлекая за собой всех, устремился вперед. Это был Александр Борисович Тухов. Отважный командир лидера «Москва» в бою погиб. Его похоронили в братской могиле близ села Синьки.

С тех пор прошло более 40 лет. Нет лидера «Москва», но есть крейсер «Москва», один из могучих кораблей, оснащенных новейшей техникой и вооружением. В бескрайних просторах Атлантического океана и на Средиземном море — всюду, куда посылает его страна, крейсер с достоинством несет на борту имя столицы нашей Советской Родины. [30]

К началу августа 1941 года ожесточенные бои развернулись на южном крыле советско-германского фронта.

К 20 июля части 11-й немецкой армии продвинулись в сторону Первомайска. Положение советских войск на Правобережной Украине ухудшилось. В последних числах июля войска правого крыла Южного фронта с боями отошли.

2 августа 1-я немецкая танковая группа генерала фон Клейста вышла в район Первомайска. В то же время 17-я армия прорвалась южнее Умани, 11-я продвинулась [21] до Балты, охватив советские войска с юга. 6-я и 12-я советские армии оказались в окружении.

Войска Южного фронта и Отдельной Приморской армии отходили, ведя тяжелые бои. К 5 августа Приморская армия отошла на дальние подступы к Одессе. В глубоком тылу противника началась оборона города.

С нарастанием угрозы Одессе народный комиссар Военно-Морского Флота и Военный совет Черноморского флота ориентировали командира Одесской военно-морской базы на необходимость подготовки к упорной обороне с полным напряжением и мобилизацией всех сил и материально-технических ресурсов. Ставка потребовала «Одессу не сдавать и обороняться до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот».

В этот период из личного состава базы был сформирован 1-й полк морской пехоты; уже к исходу 7 августа он занял позицию обороны Одессы. Был также организован отряд кораблей поддержки северо-западного района, включивший крейсер «Коминтерн», эсминцы «Незаможник» и «Шаумян», дивизион канонерских лодок, тральщики и торпедные катера. Командиром отряда поддержки был назначен контр-адмирал Д. Д. Вдовиченко, комиссаром — батальонный комиссар Я. Г. Почупайло.

19 августа был организован Одесский оборонительный район. В него вошли Отдельная Приморская армия, силы Одесской военно-морской базы, приданные корабли Черноморского флота, а также части народного ополчения.

Вот уже третий месяц продолжаются тяжелые, кровопролитные бои на фронтах. Оголтелому натиску врага героически сопротивляется Одесса. Учащенно бьется пульс славного города. С утра до вечера враг не перестает бомбить позиции наших войск, корабли в порту. Но ясно одно — Одессу во что бы то ни стало надо удержать.

На Одесском рейде постоянно находятся боевые корабли. Они ведут огонь по противнику. Одна группа сменяет другую. И так каждый день, каждую неделю обороны. [22]

Накануне нашего прихода в Одессу было доставлено на транспорте до 5000 бойцов. Но это не возместило потерь в личном составе за последние дни боев. Пополнение шло и с боевых кораблей. Для защиты города из состава экипажа «Сообразительный» были отправлены на берег десять человек — наши первые фронтовики. Среди них и будущий герой Малой земли Анатолий Голимбиевский.

Перед отправкой на сушу на корабле состоялся митинг.

— Товарищи! — сказал И. Г. Квашвин, обращаясь к выстроившейся в полном вооружении первой десятке фронтовиков. — Там, на суше, крепко бейте фашистов. Весь экипаж желает вам успехов. Пишите нам. Корабль для вас всегда был и останется родным домом. Помните имя корабля, которое светится на ленточках ваших бескозырок. Ваша победа на фронте — слава кораблю. Наша победа — слава вам, фронтовикам. Бейте фашистов так, чтобы они знали, на что способны советские моряки! — воодушевленно говорил Квашнин.

От имени уходивших на фронт выступил старшина 2-й статьи моторист Анатолий Голимбиевский.

— Друзья мои! — Тяжело расставаться со всеми вами, с кораблем, на котором мы так много потрудились. Мы — ваши посланцы! Там, где будем мы, фашист не пройдет. Впереди — Одесса! Чести флага не опозорим... Желаем вам счастливых боевых миль,

Он помолчал и неожиданно произнес:

— Товарищ командир! Разрешите нам взять с собой гафельный флаг корабля.

Я посмотрел на сигнальщика Михаила Куликова. Он улыбался.

— Ну что ж, дайте флаг, — обращаясь к Куликову, сказал я.

Медленно, отдавая последнее приветствие кораблю, сходили по трапу наши первые фронтовики...

В Одесский порт мы вошли ночью с 30 на 31 августа с транспортом «Днепр», имевшим на борту войска и технику, двумя тральщиками и тремя катерами-охотниками».

Над городом пылало зарево пожаров. С рейда корабли открыли сокрушительный огонь по противнику. [23]

Вскоре враг обстрелял причалы, и нам пришлось перейти на другое место — к холодильнику. Кое-как пришвартовавшись, выгружаем войска и боеприпасы.

В полдень, после очередного налета на порт вражеской авиации, вызываю лейтенанта Эдуарда Толейкиса.

— Как обстоит дело с подготовкой корректировочного поста?

— Все готово, товарищ командир! Со мной идут Куликов, Норенко, Свистунов и Громов.

Вместе с Толейкисом подхожу к карте. К нам присоединяется лейтенант Григорий Кириченко. Уточняем место стоянки в заливе и примерные боевые курсы корабля. В ближайшее время нам предстоит связать боем вражеские батареи, отвлечь их огонь на себя и по заявкам Одесского оборонительного района наносить артиллерийские удары по скоплению войск и техники противника.

Вечером 31 августа мы вышли из порта, прошли боновые ворота. Через какое-то время батарея противника открыла огонь. Заметить ее трудно. Она стоит где-то в лощине у селения Дофиновка. Недалеко от «Сообразительного» идут крейсер «Червона Украйна», миноносцы «Незаможник» и «Беспощадный», канонерские лодки «Красный Аджаристан» и «Красная Грузия».

Маневрируем на рейде. Четко работают машины. На вахте — Никита Харченко. Высокий, смуглый, как цыган, машинист-турбинист внимательно следит за механизмами.

— Товарищ командир! — докладывает лейтенант Иванов. — До открытия огня осталось две минуты.

И вот гремят залпы. Снаряды летят в район селения Вапнярка. На них надписи: «За Родину!», «Вот вам, гады, наши гостинцы] « Огонь на берегу корректирует лейтенант Толейкис.

Батарея противника, расположенная у селения Дофиновка, открыла огонь по эсминцу. Вначале недолет. Затем снаряды ложатся все ближе и ближе к кораблю: перелет полкабельтова, недолет. Теперь следует ожидать накрытия. Резко меняем курс корабля, увеличиваем ход. По корме в пенящейся струе один за другим поднимаются водяные столбы от упавших снарядов. [24]

После ряда проведенных стрельб настороженно и с нетерпением ожидаем донесений от Толейкиса. Но берег почему-то молчит. Так проходит остаток ночи. Связь с корпостом прекратилась.

Едва забрезжил рассвет, Толейкис затребовал огня. Однако стрельба по Тарновой Балке вызывала затруднение. Успешно вести огонь мы можем только в том случае, если точкой наводки будет Воронцовский маяк. Других точек наводки в этом районе нет. Но избрав этот ориентир, мы оказываемся на одинаковом расстоянии как от Воронцовского маяка, так и от береговой батареи противника, обстреливающей нас из Дофиновки.

В полдень я запросил у командира военно-морской базы сторожевые катера и дымзавесчики для прикрытия эсминца. Не дожидаясь ответа, мы открыли огонь под самым носом вражеской батареи. Чтобы перехитрить противника, маневрируем в одном и том же районе на предельной дистанции огня его батареи, производя незначительные перемещения и как бы приучая врага к постоянному месту нашего пребывания. Так продолжается до тех пор, пока корпост не подает сигнал об открытии огня по определенному объекту. Штурман и артиллерист быстро делают расчеты, эсминец увеличивает ход и следует в точку стрельбы. Оттуда ложимся на боевой курс и через одну-две минуты открываем огонь по вражеским позициям. Маневр произведен настолько быстро, что противник не успевает своевременно реагировать.

— Ну как, штурман? — спрашиваю Иванова. — На этот раз пронесет?

— Должно пронести, товарищ командир. Только никак не подберу нового курса. Уж больно пристрелялись....

И все же каждый раз он находит новое решение в выборе боевого курса.

Вскоре корпост сообщил: «Нахожусь за передними окопами на высоте Н. Цель вижу хорошо. Открывайте огонь». Затем следуют координаты...

Производим расчеты, увеличиваем ход. На руле — старшина 2-й статьи Федор Петухов. Мы с ним земляки. Стоит заговорить об Архангельске, как он сразу оживляется: все хорошо, говорит, в Крыму... только леса маловато. Степь да степь... [25]

Иванов дает лейтенанту Кириченко новые данные для первого залпа.

Ложимся на боевой курс. Тишина... Батарея противника молчит. Еще несколько минут — и...

— В точке! — докладывает Иванов.

Гремит залп, за ним второй, третий...

Ждем корректуры. Как медленно тянется время! Корпост молчит. Быстро приближаемся к берегу. Со стороны Дофиновки замечаем вспышки — противник опять открыл огонь. Корпост не отвечает на наш пристрелочный залп.

— Помощник! Передайте Кириченко: повторить пристрелку!

— Падают снаряды... — докладывает сигнальщик. — Перелет три кабельтовых.

Надо отходить, но в это время от Толейкиса получаем корректуру, и снова гремят наши пушки.

Подходит старпом В. Г. Беспалов.

— С берега перешли на поражение, товарищ командир.

— Дым!

Белая дымзавеса медленно закрывает нас от берега. Продолжаем вести огонь. Снаряды противника ложатся все ближе и ближе к кораблю.

— Лево на борт! Полный ход!..

На берегу частые орудийные вспышки.

Рядом с нами ведут огонь крейсер «Червона Украина», эсминцы «Беспощадный» и «Незаможник», канонерские лодки. Они поддерживают огнем восточный сектор наших войск.

Всю ночь наш корпост молчит. Что с ним могло случиться?

— Трудно сказать, — пожимает плечами лейтенант Калмыков. — Радиостанции были в порядке... Разве что батареи сели... И дальность действия ограничена. А может...

— Нет, нет, только не это, — перехватываю мысль Калмыкова.

Рассвет мы с Калмыковым встретили на мостике, серые и уставшие. В море тихо. Даже слышно, как у форштевня{7} звенит вода. Глаза слипаются. Город плывет в каком-то розовом мареве. Наверное, фашисты [26] бьют по улицам снарядами. Они рвутся среди каштанов и акаций, разрушают здания...

Наконец, связь с корпостом восстановлена. Оказывается, по нему пристрелялась минометная батарея противника, и он был вынужден менять место, не успев сообщить нам об этом.

Снова ведем огонь. Стрельбы удачные. На мостике подключен репродуктор. С берега сообщают:

«Поражение... хорошо... очень хорошо... Слава артиллеристам! Минометная батарея разбита. Разбита!.. Слышите? Больше огня! Фашисты взлетают на воздух!»

Радостно звучит голос радиста краснофлотца Николая Норенко. Такие сведения воодушевляют команду, поднимают настроение. А залпы с моря все продолжаются. Смотрю на Калмыкова. Устало прислонившись к переборке, лейтенант дремлет.

— Отдохните часок-другой... Он молча спускается по трапу.

— На норд-осте — группа самолетов, — докладывает сигнальщик.

В море два советских корабля: наш и эсминец «Беспощадный». Группа вражеских самолетов тоже разделяется: два идут на нас, один — на «Беспощадный».

Самолеты заходят с носа, снижаются и сбрасывают бомбы. Поворот на большом ходу. Корабль кренится. Хватаюсь за тумбу телеграфа. Рядом нарастает свист бомб. Выравниваю корабль и резко перекладываю руль в противоположную сторону от пикирующих стервятников. Опять крен. Грохочут орудия. От сильных и резких залпов у краснофлотца Евгения Валышева из ушей пошла кровь. Невыносимый свист бомб, от которого головы вдавливаются в плечи. И вот — разрывы в восьми-девяти метрах от борта корабля.

Удаляемся на некоторое время в море. Небольшой отдых — и вновь подходим к Одессе, ведем огонь по скоплению войск и техники противника почти у самых береговых батарей врага.

К вечеру третьих суток получили приказ зайти в базу.

Вход в Одесский порт закрывался бонами, у которых постоянно дежурил буксир. С капитаном буксира Федором Чижом я был знаком еще до войны, когда [26] командовал тральщиком. Интересный старик. Из-под фуражки торгового моряка виднеются пряди седых волос. Худощавое, добродушное лицо сплошь изрыто морщинами, а из-под нависших бровей смотрят голубые глаза, ласковые и ясные. Любил Федор Чиж морскую службу. Сядет, бывало, у Воронцовского маяка и часами смотрит на прибой. Море накатывает на берег журчащие волны. Ветер срывает с них брызги, швыряет в лицо. Старик поворачивается и говорит:

— Знаете, когда просыпается море, я тоже словно оживаю. Усталость проходит, отступает старость...

В Одессе я часто навещал его. Чиж жил один. Вместо дома — каюта на буксире, уставленная сувенирами, собранными чуть ли не со всего света. Чего только не было у него! И слоновая кость из Африки, и китайские фонарики, и шотландская волынка.

Теперь известный в Одессе дядя Федя нес ответственную службу — дежурил со своим буксиром у боновых ворот порта. Его буксир обстреливали батареи противника, бомбила вражеская авиация. Но пока все обходилось благополучно...

Мы получили разрешение на вход и, слегка дымя, приблизились к порту. Смотрю на Воронцовский маяк — Чиж открывает боковые ворота. «Ну, — думаю, — проскочу». В это время по носу нашего корабля в двух кабельтовых ложится первый залп. Целых шесть снарядов. Вот-вот накроют нас. Ход не сбавляем. На берегу опять вспышки — и снаряды рвутся уже у борта корабля.

До порта еще мили полторы-две. «Влепят, — сверлит мысль, — но надо идти дальше». Теперь снаряды рвутся совсем рядом. Резко поворачиваем, ставим дымовую завесу и отходим в море. Нас сопровождает беглый огонь батареи. Столбы воды веером рассыпаются в кильватерной струе...

Посоветовавшись с помощником Беспаловым, я решил еще раз запросить несколько катеров-дымзавесчиков. К тому же для усиления прикрытия на пути к порту можно бросить в воду и дымовые шашки. Но не прошло и получаса, как получаем приказание: «Быстрее входите в порт». Ответ на запрос о катерах-дымзавесчиках запаздывает.

Развиваем ход и приближаемся к порту. Восточный ветер так сносит дым, что корабль оказывается открытым, [28] а нам входа в порт не видно. Несколько раз повторяем маневр, но проскочить не удается — батарея противника засыпает нас снарядами.

После очередной попытки снова пришлось вернуться. Но теперь вражеская батарея ведет чрезвычайно интенсивный обстрел. Надо немедленно отходить в море. Над боковыми воротами стелется черный дым. Когда он рассеивается, буксира не видно. Он затонул. Федора Чижа удалось спасти. Но прожил старик недолго...

Итак, войти в порт нам пока не удавалось.

Наконец подошли катера. Мы рассредоточили их вдоль берега и дали команду ставить дымовые завесы.

Наши сигнальщики передают на пост по семафору сигнал, что «Сообразительный» входит в порт. Вдоль берега стелется дым. Вот он совсем скрыл сушу. Противник по-прежнему посылает снаряд за снарядом. Но они перелетают через корабль. Продолжаем следовать к порту большим ходом.

С кормы бросаем дымовые шашки. Вдруг одна из них при резком повороте корабля перевернулась и закатилась между глубинными бомбами... Краснофлотец Коротков быстро спустился на стеллаж, выхватил голыми руками из желоба горящую шашку и сбросил за борт. Каждый делает все возможное на своем боевом посту.

Густой дым разъедает глаза. Не видно ни зги. Опасаюсь, как бы не наскочить на мол. Но вот, не уменьшая хода, проскакиваем маяк. В бонах — разрывы снарядов. Командую машинистам аварийный задний ход. На огромной инерции влетаем в гавань. Корабль быстро движется к причалу...

— Отдать оба якоря!

В клюзах{8} гремят якорные цепи. Включив задний ход и бросив якоря, гасим наконец инерцию движения корабля вперед. Не сделай мы этого — эсминец наверняка бы врезался в берег. Швартуемся к причалу.

Благодаря стрельбам «Сообразительного» и других кораблей эскадры по Августовке, Тарновой Балке и Ильинке в эти дни все атаки гитлеровцев нашими [29]

сухопутными частями были отражены. Корабли подавили немало огневых точек врага, уничтожили много живой силы противника.

За хорошую огневую поддержку фронта мы получили благодарность Военного совета Одесского оборонительного района.

В конце августа начался второй этап борьбы за Одессу. Противник ввел в бой до девяти дивизий, стремясь сломить оборону. Части южного сектора отошли к городу, но Приморская армия еще прочно держала фронт в районе поселка Ильичевка.

В этот период мы часто выходили в море. Шли с транспортами, обстреливали берег, занятый противником, перевозили на борту корабля маршевое пополнение.

На многих морских участках на отряды кораблей охотились вражеские самолеты, атаковали подводные лодки. Поэтому зачастую, особенно в темное время суток, приходилось идти, прижимаясь к берегу, или же, застопорив машины, ждать, когда придет тральщик и выведет нас на фарватер.

Однажды, находясь в плавании, мы, согласно приказанию оперативного дежурного штаба охраны водного района, во избежание минной опасности стали на якорь в Казачьей бухте. Там уже находилось несколько кораблей — танкер, три транспорта с войсками, эсминец, катера и подводная лодка. В полдень подошел миноносец «Шаумян», и отряд транспортов взял курс на Одессу. Следовали под буксирами с выключенными механизмами, чтобы не создавать шумов, так как и в районе базы противник сбросил магнитные и акустические мины.

Да, с каждым днем кораблям эскадры приходилось все труднее и труднее.

23 сентября эсминец «Сообразительный» вышел к Одессе. Приняв в районе Меганом конвой — транспорты «Днепр» и «Абхазия», следуем до Ак-Мечети. Несколько позже к нам присоединяется эсминец «Бойкий».

Подойдя к мысу Тарханкут, получаем приказ из штаба флота передать конвой командиру тральщика и следовать в район Тендеровской косы, где необходимо взять на буксир эсминец «Беспощадный». [30]

Оказывается, у селения Лиманы, где шли ожесточенные бои, авиация противника подбила эсминец, поддерживавший огнем десант. Бомба попала в полубак, но корабль дошел до Одессы своим ходом. Теперь нам предстояло отбуксировать его в Севастополь.

Ранним утром вышли на встречу с «Беспощадным» и около девяти часов встретились.

У эсминца оказалась поврежденной носовая часть. Она значительно погружена в воду, поэтому буксируем корабль за корму.

Немного погодя командир «Беспощадного» Г. П. Негода сообщил, что открываются бортовые листы и вода поступает в котельные отделения. Возникла угроза затопления. Подойдя ближе, мы подали четырехдюймовый трос с расчетом, чтобы в случае налета фашистских самолетов быстро отдать буксир и отражать воздушные атаки.

Вскоре усилившийся норд-ост достиг пяти баллов. Мы еле движемся: ход три-четыре узла. По бортам идут два сторожевых катера.

Спустя некоторое время нам пришлось сделать выбор, избрать один из двух маршрутов: то ли напрямик, к мысу Тарханкут, через залив, то ли вдоль Тендеровской косы, как шли однажды с «Беспощадным», а затем спуститься на зюйд и следовать вдоль крымского берега к Ак-Мечети. Первый путь был короче. Идя через Каркинитский залив, мы быстро вышли бы из зоны действия авиации противника. Но в штормовых условиях буксировка эсминца через пролив осложняется, и мы не выиграем во времени.

Второй маршрут, вдоль берега, — более длинный, но менее опасный. Он проходит в стороне от основной коммуникации мыс Тарханкут — Одесса, и авиация противника может нас не заметить. Взвесив все «за» и «против», решаем все же идти прямо на мыс Тарханкут.

Через два-три часа ветер усилился и скорость буксировки уменьшилась. С «Беспощадного» поступает тревожное донесение — носовое котельное отделение наполняется водой. Вдобавок ко всему рвется буксирный трос.

В воздухе появляется вражеская авиация. Самолетов много, но атакуют не все. Видимо, летят на Одессу. [31] По тем, что ближе, открываем огонь. Одновременно заводим на буксир «СП-14» десятидюймовый манильский трос и продолжаем буксировку. Вдруг — радиограмма. Начальник штаба флота сообщает, что один из наших самолетов потерпел аварию. Летчики выбросились на парашюте. Необходимо осмотреть указанный район. Подзываю сторожевой катер, даю задание.

Вскоре от сильно бьющей волны опять лопнул трос. Ветер — шесть, море — четыре балла. Заводим новый трос. Он снова рвется. Принимаю решение завести буксир прямо на эсминец «Беспощадный». «СП-14» следует за нами в кильватере.

На корабле не все выдерживают качку. Особенно тяжело приходится в котельных отделениях.

— Надевай, брат, хоть ведро на шею, — говорит старшина 1-й статьи Петр Стах краснофлотцу Андрею Лещенко, — а к шторму привыкай. С вахты не отпущу...

На верхней палубе лавирует с полным бачком корабельный кок. Но вот крутая волна бьет в борт — и половины борща как не бывало. Еще раз качнуло — и бачок снова полон, теперь соленой морской воды.

Сторожевой катер, посланный на поиски потерпевших летчиков, вернулся ни с чем. Указанный квадрат тщательно осмотрен, но летчиков обнаружить не удалось.

Запрашиваю у командира эсминца «Беспощадный», в каком состоянии корабль. Узнаем, что деформируется носовая переборка. Вода продолжает поступать в котельное отделение.

Предлагаю командиру «Беспощадного» подорвать полубак эсминца. Другого выхода нет — надо спасать корабль. Поразмыслив, он соглашается. Поручаю сторожевому катеру действовать подрывными патронами. Но в самый последний момент командир эсминца решает полубак отрубить, а не подрывать патронами. Дело его — ему виднее... Ставлю ручки телеграфа на «стоп». Ни в коем случае нельзя оставлять полубак на весу: будут рваться бортовые листы, а это приведет к полному затоплению служебных помещений, и, следовательно, плавучесть корабля уменьшится.

Вдали снова проносятся вражеские самолеты. Надо спешить: ударит авиация — и корабль может быть еще раз подбит или потоплен. [32]

Наконец полубак «Беспощадного» оторван. Он держался на одной килевой полосе и бортовых листах.

С наступлением сумерек мы достигли района мыса Тарханкут. В этих местах не исключались ночные атаки торпедоносцев. Выставили усиленное наблюдение. Вступать в бой не было смысла, так как мы были связаны буксировкой эсминца.

На рассвете открылась Евпатория. Прибавив обороты, мы миновали Инкерманский створ маяков и подошли к Севастополю.

Издалека виднелись выкрашенные в зеленый цвет домики Корабельной стороны. Теперь это был сплошной камуфляж...

Войдя в Северную бухту, получаем семафор:

«Экипажу «Сообразительного». Благодарю за буксировку. Командир эсминца «Беспощадный». [33]

Утром 15 октября «Сообразительный» готовился к очередному походу. Краснофлотцы проверяли материальную часть и оружие. На вахту заступила ходовая смена. И вдруг раздались четыре звонка — сигнал, оповещающий о прибытии на корабль старшего по званию. Выбегаю на полубак и чуть не сталкиваюсь с контр-адмиралом Сергеем Георгиевичем Горшковым.

— Я к вам, — говорит он, здороваясь. — Надеюсь, чайком с дороги попотчуете?

— Непременно, товарищ адмирал.

Он прошел по коридору в командирскую каюту и, сняв реглан, устало сел за письменный стол.

— Жена с сыном на Кавказе? — спросил, бросив взгляд на фотографию.

— Нет, на Урале, товарищ адмирал. Сергей Георгиевич задумался.

— Как плавается?

— Пока в базе не стоим. Были под Одессой. Конвоировали транспорты. И сюда прибыли с войсками.

— Да, Севастополь нуждается в войсках, особенно сейчас... Вот вам гостинец с Кавказа, — он протягивает на ладони два лимона. [33] Через несколько минут, тонко нарезанные, они красовались на блюдце.

За чаем узнаю о цели прибытия Сергея Георгиевича в Севастополь. Оказывается, его вызвал командующий Черноморским флотом. Значит, на Азовском море предстоит большая работа, а может быть, даже готовится операция...

На следующий день мы вышли из Севастополя. Забрав в Казачьей бухте транспорты, вместе с ними и двумя сторожевыми катерами направляемся в Новороссийск. В пути получаем приказание:

«Конвой передать одному из катеров, а самим следовать в Туапсе».

Вскоре, груженные винтовками, уходим из Туапсе в Севастополь.

Однажды вечером, когда мы прибыли в порт назначения, корабль посетил командующий эскадрой контр-адмирал Л. А. Владимирский. Как только зашел разговор о стоянке больших кораблей в Севастополе, Лев Анатольевич сообщил, что они будут отведены в безопасное место.

Докладываю о только что окончившемся походе.

Дело в том, что в море нас дважды атаковали самолеты противника. Первым заметил вражеский самолет сигнальщик Куликов. Прозвучал сигнал боевой тревоги, и огонь зенитчиков обрушился на фашистов. Не выдержав огня, самолеты отвернули в сторону. Но прошло несколько минут, и они снова развернулись для атаки. Три бомбардировщика пытались зайти с кормы, но здесь им преградил путь огневой шквал зенитных орудий с кормового мостика. Огнем и маневром мы свели на нет усилия фашистов. Они вынуждены были сбросить бомбы в стороне от корабля.

— Учтите, — заметил контр-адмирал, когда я окончил доклад, — каждый маневр необходимо подробно анализировать. Командиры и боевые экипажи должны учиться на опыте всей эскадры.

Командование флотом не сразу решилось уводить большие корабли из Севастополя. Правда, часть флота уже базировалась на Кавказе. Недавно противник ворвался в Крым и перебросил туда свою авиацию. Поэтому проходить вблизи крымских берегов мы могли только ночью. Днем приходилось держаться в 40, а иногда — в 60–80 милях от берега. Наши корабли [34] стали прокладывать курсы все южнее и южнее. Это удлиняло путь, зато мы избегали ударов вражеской авиации. Учитывая напряженную обстановку под Севастополем, Л. А. Владимирский все чаще докладывал Военному совету флота о необходимости увода из главной базы больших кораблей, и прежде всего линкора.

И вот отряд кораблей в составе линкора, крейсера, лидера «Ташкент», эсминцев «Бдительный» и «Сообразительный» вышел в море. На линкоре поднял свой флаг командующий эскадрой контр-адмирал Л. А. Владимирский.

Спустились вначале к Синопу, затем пошли вдоль Анатолийского побережья к Кавказу. Позже крейсер и наш эсминец «Сообразительный» отделились. 3 ноября мы прибыли в Туапсе.

Через несколько дней после ухода кораблей из Севастополя противник бомбил порт. Враг прежде всего сбросил бомбы на то место, где стоял линкор.

Из Туапсе мы пошли в Севастополь. Приняв на борт командный состав штаба армии и военное имущество, направились в Камыш-Бурун.

Всю ночь провели в плавании. К утру вдалеке показались огни Камыш-Бурунских маяков.

Туман. Створов и других ориентиров на берегу почти не видно. Глубина на фарватере около пяти метров. Фарватер узок. «Сообразительный» имеет осадку около четырех с половиной метров. И все-таки, несмотря на опасность сесть на мель, идем к берегу.

Мне вспомнилась плавучая батарея № 3, мимо которой мы проходили два дня назад, следуя из Туапсе в Севастополь. Ее называют «Не тронь меня». Это — отсек отслужившего линкора. В мирное время корабль стоял на траверзе реки Бельбек. В суровые годы войны капитан 1-го ранга Г. А. Бутаков, внук известного адмирала Г. И. Бутакова, предложил вооружить его пушками. Батарею поставили западнее Херсонесского маяка. Таким образом она стала препятствием на пути движения самолетов противника к главной базе флота с моря.

Но «Сообразительный» значительно уступает плавучей батарее в вооружении. Сев на мель, он сразу, превратился бы в мишень для вражеской авиации. [35]

С большим трудом втискиваемся наконец в бухту. Корабль чуть не упирается носом в берег.

...Уже несколько часов «Сообразительный» находится в бухте. Спускаюсь в каюту. Не продохнуть. Сквозь пелену табачного дыма еле видны лица собравшихся здесь людей. За письменным столом белокурая девушка в красноармейской форме печатает на машинке. Открываю иллюминатор. Все жадно вдыхают влажный морской воздух.

— Командир, — обращается ко мне полковник, — мы у тебя ночь поработали и всю каюту прокурили. Да ты уж не серчай.

Огромная медная гильза доверху наполнена окурками. Девушка встает, берет «пепельницу» и выходит из каюты.

Не снимая реглана, сажусь за стол и смотрю на карту обстановки.

— Ваши радисты ночью приняли ряд донесений, — объясняет полковник. — Мы успеем нанести создавшуюся обстановку на карту. Да, нелегко нам будет на Керченском полуострове...

Часам к десяти армейские командиры высадились на берег. Потом к причалу подкатила танкетка. Из нее вышел моряк. Вытирая рукой потное лицо, подошел к кораблю. У сходней его задержали, проверили документы, и вскоре вахтенный командир передал мне пакет. Тем временем прибывший подошел к камбузу:

— Ну, братва, подкорми свое племя! По всей Керчи разносится запах флотского борща.

Опорожнив миску, курьер похлопал кого-то из краснофлотцев по плечу:

— Ну как, браток, фрицев видел?

— Не довелось.

— Ну то-то. А вот у нас их — хоть отбавляй. Каждый день с ними «любезничаем». Позавчера сотни две положили.

Когда прибывший приступил ко второму блюду, пошел дождь, но с палубы никто не уходил. Краснофлотцев заинтересовал фронтовик...

Покончив с кашей, прибывший достал вышитый кисет с табаком, неторопливо свернул «козью ножку» и, затянувшись, сказал:

— Конечно, на корабле служить — во! Но с корабля живого фашиста не увидишь. [36]

— А ты кем служишь? — спросил его вестовой.

— Не торопи, браток. Не все сразу. Так вот, когда ты фашиста своими руками поймаешь... Да что там говорить — на душе становится легче... Позавчера, — продолжал он неторопливо, — на полуострове мы освободили одну деревеньку. Небольшая, домов с десяток. Жителей совсем не осталось. Обошли ее с командиром батальона и собрались уже было уходить, как вдруг услышали стон. Зашли в одну хату, в другую, заглянули в сараи — никого. И снова стон, будто из-под земли. Заглянули в колодец, а там — наш браток-моряк. Едва живой...

Рассказчик тяжело вздохнул.

— Давай, давай дальше, — торопят краснофлотцы.

— Так вот, при отступлении фашисты избитого до полусмерти моряка бросили в колодец. А он возьми да и не умри. Силен парнишка! Мы его на ту сторону, и Тамань, отправили. Пусть подлечится. Небось через месяц возвратится. Знаю я этих ребят с линкора «Севастополь»...

Моряк-танкист выпрямился, расправил грудь:

— Ну ладно, братва, дело к вашему командиру есть...

В переданной мне бумаге штаб армии просил в тот же вечер обстрелять позиции противника, расположенные километрах в тридцати от нас.

— Что касается «огонька», — сказал я курьеру, — к сожалению, помочь фронтовикам не можем — пушки наши не достанут. Уж больно дистанция велика. Я вашему командиру написал об этом... Да, кстати, ты, брат, на каком корабле служил?

— На линкоре «Севастополь».

— Как же, знаю. Командир линкора — капитан первого ранга Кравченко. Прекрасный человек. А корабль ваш давно ушел на Кавказ...

— Меня, товарищ командир, комиссар полка просил поговорить с вами... Может, подбросите морячков в полк? Краснофлотцы на фронте воюют отменно. А у нас одна молодежь. Нам бы хоть несколько человек «на закваску»...

Но на этот раз отдавать было некого. Мы уже не один десяток отправили на фронт. Сами плавали в некомплекте. Так и пришлось передать полковому комиссару. [37]

Около часа пополудни налетели вражеские самолеты. Деваться нам некуда: корабль стоит без хода — не сманеврируешь. Да и бухта маленькая — нос и корма чуть ли не упираются в берег. И только благодаря решительным, умелым действиям наших артиллеристов воздушный налет противника был отражен.

В сумерках мы вышли в море: оставаться в бухте было рискованно. Да и начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал И. Д. Елисеев напомнил радиограммой, что «Сообразительный» с наступлением темноты должен непременно возвратиться в Туапсе...

Во второй половине ноября мы сделали несколько рейсов. Мне особенно запомнился поход из Новороссийска в Севастополь. Этот поход от начала до конца проходил в тумане. Когда мы и миноносец «Способный» подошли к месту приемки войск, ни берега, ни сигнальных костров не было видно. Даем гудки. Берег, очевидно, где-то близко. По нашим расчетам, он в 7 кабельтовых от корабля. Становимся на якоре. Глубина — 8–9 метров. Ближе не подойти. В час ночи снялись с якоря и попытались пробиться сквозь туман с помощью прожектора. Тщетно.

Вскоре старший лейтенант Михаил Пяткин отправился на поиски войск. Нельзя терять ни минуты. Пока стоит туман, мы можем незаметно для врага следовать в Севастополь. Но ни Пяткин, ни отправившийся ему на смену лейтенант Иванов на берегу войск не обнаружили.

И лишь под утро, 18 ноября, когда немного рассеялся туман, мы отыскали своих. Приняв на борт 540 человек личного состава и 30 тонн боезапаса, тотчас вышли в Севастополь...

Незадолго до выхода в Керченский пролив в канун 24 годовщины Великого Октября на корабле провели митинг. Это было 2 ноября 1941 года в Новороссийске. Люди уже многое познали: бессонные ночи, напряженные дни, штили и буйство штормов.

Открыл митинг политрук Игнатий Галактионович Квашнин. Как всегда, он говорил страстно, убежденно:

— Священное чувство любви к Родине и ненависть к ее врагам подняли нас на смертный бой. Мы поклялись бороться яростно, до последней капли крови. Сегодня [38] судьба нашей страны, нашего народа решается под Москвой, Севастополем. Сегодня каждый метр советской земли нам дороже сотни километров, и мы не должны отступать ни на шаг.

На митинге не спрашивали: «Кто следующий?» Каждый хотел высказаться о наболевшем.

Выступления были короткими. Такой же краткой была и резолюция собрания-митинга.

«...В подарок к 24-й годовщине Октябрьской революции будем бить фашистов, пока не останется на нашей земле ни одного, пока не будет чист воздух от фашистской чумы.

Будем беречь свою флотскую честь, будем беречь

Родину, как святыню».

И опять за кормой корабля ложились новые мили...

Попытка гитлеровцев захватить Севастополь с ходу не увенчалась успехом. Севастопольцы держались стойко. Бои развернулись главным образом под Балаклавой и в районе хутора Мекензия, где населенные пункты не раз переходили из рук в руки. Враг нес огромные потери...

К исходу 24 ноября наступление немецко-фашистских войск захлебнулось. Ноябрьский штурм Севастополя провалился...

С наступлением холодов в море разбушевались штормы. Мы ходим в Севастополь с войсками, проводим конвои, поддерживаем огнем морской артиллерии армейские части и соединения, а также перевозим раненых из Севастополя на Кавказ.

В этот опасный и трудный для Севастополя период Государственный Комитет Обороны принял решение о переводе с Черного моря на Дальний Восток нескольких танкеров и ледокола «Микоян». Необходимо было во что бы то ни стало сохранить ледокол и часть крупнотоннажного танкерного флота. Забегая вперед, скажу, что этот нелегкий и дальний поход через Суэцкий канал, мимо Африки и Южной Америки, прошел удачно.

Так вот, три танкера и ледокол отправились в поход. Их сопровождали лидер «Ташкент» и эсминцы «Способный» и «Сообразительный». Командовал отрядом [39] контр-адмирал Л. А. Владимирский. Он держал свой флаг на лидере «Ташкент».

Когда выходили в море, моросил мелкий дождь. Затем пошел снег. Резко усилился ветер. Вскоре он достиг девяти баллов. Крупная волна, словно тяжелый молот, ударяет о борт корабля, от чего корпус дрожит и кренится. Боцман старшина 2-й статьи Макар Еременко и краснофлотцы Николай Пискунов и Михаил Головкин с трудом пробираются по палубе от поста к посту, рискуя в любую минуту быть смытыми волной.

Подзываю старпома Беспалова:

— Обойдите корабль лично. Еще раз проверьте, все ли надежно закреплено, все ли помещения задраены.

Вводим все котлы. Выждав момент, перебегаю по мостику за штурманскую рубку.

— Как себя чувствуют машинисты? — звоню командиру электромеханической боевой части.

— Почти всех укачивает, но вахту несут исправно. Не подведут, товарищ командир.

Температура в машинных отделениях доходит до 40 градусов. В первом отделении краснофлотец Владимир Юркевич заканчивает ремонт турбодинамо.

Строй конвоя нарушен. Идем малым ходом. Во многих местах люки, двери, иллюминаторы деформированы. Волной сорваны вентиляционные грибки. По борту корабля и на палубе образовались трещины. Вода просачивается в жилые помещения.

К вечеру ветер еще больше усилился. Теперь он достигает одиннадцати баллов. Но промокшие краснофлотцы не покидают верхних боевых постов. Делаем все, чтобы сохранить живучесть корабля. В кубрики и другие служебные помещения эсминца просочилось уже до 300–400 тонн воды.

В 22.00 сорвало шлюпку. Она повисла на одном тросе. К ней пытается подобраться Еременко, но его сбивает волна. Протискиваясь между мачтами и надстройками корабля, он все же ползет к шлюпке. Николай Пискунов страхует его с помощью пенькового троса. И вдруг сильная волна накрывает Еременко.

— Назад! — кричит Беспалов. Прожектор обращен к смельчаку. Вот появляется его голова... [40]

Дружно борются за спасение товарища моряки. Вскоре уставшего, мокрого с головы до ног Еременко вытаскивают и уводят в кубрик.

Во время шторма особенно тяжело трюмным машинистам, несущим вахту у испарителей. Опреснители не успевают готовить воду для котлов. Соленость воды повышается. Это может отрицательно сказаться на работе главных турбин. Если котлы вскипят, их придется вывести. Тогда будут остановлены и турбины. Корабль потеряет ход.

Раздается сигнал носовой аварийной партии — на баке, над помещением кладовой с провизией сорвало люк. Старший краснофлотец Николай Амельченко стремглав бросается к полубаку, но волной отброшен к пушке. После нескольких безуспешных попыток ему все же удалось закрыть люк.

Днем сквозь снежную завесу мы заметили три транспорта. Докладываю об этом командующему эскадрой. Получаю приказ опознать транспорты.

— Лево на борт! На румб сто семьдесят градусов!

Боевая тревога!

Подходим на расстояние торпедного залпа. Однако ни артиллерию, ни торпеды использовать невозможно: слишком большой крен корабля. Он превышает 45 градусов. Вскоре на транспортах заметили наш эсминец. Отчаянно машут фонарями. Ага, это же нейтралы. Турки. Вон и флаги их, нарисованные вдоль бортов. В полдень получаем семафор с ледокола «Микоян»: «Следуйте обратно. Скоро Родина остается позади. Желаем счастливого плавания».

Израсходовав более половины запаса топлива, облегченный корабль раскачивается из стороны в сторону. Эсминец «Способный» уже ушел в Севастополь: у него оставалось еще меньше топлива. Идем в кильватер лидеру «Ташкент». Ветер не стихает. Ход десять узлов. Все время увеличивается крен на правый борт. Оказывается, трюмные машинисты перекачали топливо из нефтяных ям на один борт. Пытаемся выровнять корабль, но крен увеличивается до 50–55 градусов. Когда волна ложит «Сообразительный» на борт, кажется, что корабль больше не поднимется. В такие моменты приходится резко перекладывать руль в сторону обратного крена корабля и прибавлять ход. Но [41] из-за вынужденного маневрирования расходуется слишком много топлива.

Вдруг на юте со стеллажей сорвались глубинные бомбы и покатились по палубе. При таком шторме и среагировать вовремя не успеваешь — очередная волна выбрасывает бомбы в море.

Пройдя ворота порта, направляемся к нефтяному причалу. Машины застопорены. Подходим ближе, даем задний ход, но машины не отрабатывают. Корабль движется прямо на причал.

— Нет больше топлива. В котлах сел пар, — докладывают с энергопоста.

— Отдать оба якоря!

Гремят якорные цепи. Постепенно прислоняемся к причалу.

Окончилась восьмичасовая борьба за жизнь корабля. Люди совершенно выбились из сил. Находясь все время на грани катастрофы, мы прибыли в Туапсе, не потеряв ни одного бойца.

После осмотра корабля было обнаружено немало повреждений: 14 трещин на верхней палубе, служебные и котельные помещения затоплены, в кубриках и трюмах полно воды. К тому же на эсминце остановились все механизмы.

Но не пройдет и суток, как опять взовьется флаг — и снова в море, в очередной боевой поход. [42]

Немецко-фашистское командование спешило со взятием Севастополя, чтобы иметь возможность перебросить свою 11-ю армию на другой участок советско-германского фронта, в помощь группе армий «Юг». Кроме того, взятием Севастополя гитлеровское командование стремилось реабилитировать себя за провал наступления на московском направлении.

Но Севастополь стоял. Бойцы Приморской армии, части морской пехоты героически обороняли столицу Черноморского флота.

Большую помощь защитникам города в эти дни оказывали боевые корабли. Ежедневно гремели [42] над бухтами залпы мощных корабельных орудий. Лишь ненадолго уходили корабли на Кавказ, чтобы заправиться топливом, и опять вели огонь по вражеским позициям. И опять берег багровый от пожаров, опять золотые свели над горящими зданиями и небо, усеянное цветными звездами трассирующих пуль...

Помню, в одну из зимних ночей мы стояли в Южной бухте у причала холодильника и вели огонь по скоплению вражеских войск. Три раза за эту ночь фронт требовал огня, и каждый раз мы открывали его по позициям противника.

Фашистское командование решило усилить свои войска, чтобы к Новому году еще раз попытаться захватить город. Выполняя директиву Гитлера, в которой ставилась задача взять Севастополь в ближайшее время, Манштейн отдал приказ на «последнее большое наступление».

Оно началось 17 декабря. Главный удар наносился из района селения Дуванкой через Бельбекскую долину на Мекензиевы горы. Вспомогательный удар был направлен по долине реки Черная на Инкерман. В результате длительных и неравных боев наши части были оттеснены к югу. Севастополь оказался в критическом положении.

21 декабря Военный совет Черноморского флота обратился с воззванием ко всем защитникам города: «Ни шагу назад в борьбе за Севастополь!»

То затухая, то разгораясь с новой силой, вражеский штурм Севастополя продолжался. Особенно напряженной была обстановка в последние дни года.

25 декабря наши войска начали Керченско-Феодосийскую десантную операцию. Проводилась она по указанию Ставки Верховного Главнокомандования. Сперва предполагалось начать ее 21 декабря силами 44-й и 51-й армий Закавказского фронта при поддержке соединений Черноморского флота и Азовской военной флотилии. Но к тому времени фашистские войска, находившиеся под Севастополем, вплотную подошли к Мекензиевым горам, и городу потребовалась немедленная помощь. Поэтому операция была проведена несколько позже, последовательно в два этапа: на северо-восточном побережье — 26-го, в Феодосии — 29 декабря.

Мы принимали участие во втором ее этапе, в Феодосии, [43] когда высаженные накануне части передового отряда кораблей уже овладели портом. На «Сообразительном» находились командир дивизиона эсминцев капитан 2-го ранга М. Ф. Романов и батальонный комиссар Б. В. Сучков.

Нелегким был наш путь к Феодосии. На вторые сутки плавания погода резко ухудшилась. Сильный норд-вест заставил нас уменьшить и без того малый ход. Вскоре командир отряда высадки запросил у М. Ф. Романова время и место прибытия десанта и приказал форсировать переход с расчетом выгрузиться до рассвета. Надо спешить. Пытаемся выжать максимальную скорость, но транспорты могут увеличить ход не более чем на один узел.

Недалеко от порта нас обнаружил вражеский самолет. Он атаковал один из транспортов конвоя. Но все обошлось благополучно — бомбы упали рядом с транспортом, не причинив ему вреда.

Мы направились к берегу, не имея каких-либо сведений об обстановке в порту. К тому же густой туман и парение ухудшали видимость. Возможно, порт уже совсем рядом. Тяжело бьют пушки. А что, если Феодосия захвачена фашистами? Не хочется верить, что в городе враг...

Маневрируя в заливе, наконец связываемся с нашим корпостом на берегу. Оказывается, бои идут за городом. Противник отступает. Десант с первого отряда кораблей высадился успешно. Об этом свидетельствуют виденные нами транспорты первого эшелона, возвращавшиеся уже из Феодосии. Одни повреждены, другие, израсходовав топливо и боезапас, спешат его пополнить в кавказских портах.

Вскоре мы с транспортами «Курск», «Фабрициус» и «Красногвардеец», с двумя тральщиками и двумя сторожевыми катерами подходим к порту. В полночь с транспортов начинаются высадка войск и выгрузка военной техники.

В период с 28 по 31 декабря кораблями и транспортными судами Черноморского флота было перевезено в Феодосию 23 000 человек 44-й армии, доставлено множество танков, орудий, минометов, автома-1нин, много тонн боеприпасов и большое количество Других военных грузов.

Ощутимый итог! [44]

В час ночи с 30 на 31 декабря получаем семафор с крейсера «Красный Кавказ»: «Перейду к вам. Подойти к крейсеру. Командир высадки капитан 1-го ранга Басистый».

Как только Николай Ефремович Басистый со своим штабом перешел к нам с крейсера «Красный Кавказ», на эсминец «Сообразительный» одно за другим посыпались донесения. Шифровальщик то и дело поднимался на мостик и докладывал командиру высадки радиограммы. Это были доклады из порта Феодосия об окончании разгрузки кораблей, а также донесения армейского командования.

Но вот во второй половине дня на мостик, где находился Николай Ефремович, взбежал запыхавшийся старшина 2-й статьи Тимофеев и передал командиру высадки новую радиограмму. Она была зачитана всему экипажу корабля.

Верховный Главнокомандующий поздравлял командующего Кавказским фронтом генерал-лейтенанта Д. Т. Козлова и командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского с победой над врагом и освобождением городов Керчь и Феодосия от немецко-фашистских захватчиков. В телеграмме — слова приветствия и нашим морякам из группы военных кораблей капитана 1-го ранга Н. Е. Басистого. В этот торжественный момент нас охватило волнующее чувство воодушевления, прилив новых сил. Нет, не хозяйничать фашистам на нашей земле!

Победа над врагом, поздравление из Москвы и, к тому же, солнце, выбивающееся из-за туч, — все это создавало бодрое, приподнятое настроение, придавало уверенность в победе над сильным и опасным врагом.

Но на войне как на войне. Тревожным и далеко не праздничным был день 31 декабря. Только что наш корпост, находящийся на берегу, запросил огня. Отразив воздушные атаки противника, выходим на боевой курс и с дистанции 108 кабельтовых бьем по огневым точкам противника.

Вскоре на корабль возвращаются Жуков, Романов и Дьяконов, отправившиеся на катере для уточнения обстановки в порту. Становимся на якорь. Промокшая одежда краснофлотцев, несущих вахту на открытых боевых постах, заледенела. Чтобы не замерзла смазка [45] на орудиях, беспрерывно проворачиваем механизмы. Ведь корпосты в любую минуту могут потребовать огня.

Вот так мы встречаем Новый год! Полная боевая готовность, беспрерывные стрельбы по вражеским позициям на берегу, по фашистским самолетам в воздухе. Ничего не скажешь, хороший новогодний подарок получили фрицы от наших зенитчиков и артиллеристов!

Вот и полночь. Бьют новогодние склянки...

— Дорогие товарищи! — звучит по трансляции голос военкома Квашнина. — Поздравляю всех с Новым годом и освобождением города Феодосия от немецко-фашистских захватчиков!..

Подхожу к микрофону, также поздравляю экипаж эсминца, желаю побед в предстоящих боях. В ответ раздается громкое «ура!».

Спускаемся с мостика, обходим кубрики, боевые посты... За праздничными столами — краснофлотцы и старшины, весь экипаж корабля...

После полуночи в каюту вбегает старший лейтенант Григорий Кириченко.

— Товарищ командир! Наш корпост требует огня. По дороге около селения Ближние Камыши большое движение танков и пехоты противника.

Боевая тревога! Снимаемся с якоря. Для успешного ведения огня необходимо точно определить местонахождение корабля. Однако ориентиров не видно. Туман. Малейшая неточность — и мы можем ударить по своим. Ведь фронт где-то совсем рядом...

— Постараюсь дать точный пеленг и дистанцию для стрельбы, — говорит штурман Иванов, словно угадывая мои мысли.

И вот в морозном воздухе раздался первый залп — уже в новом, 1942 году...

В течение первого дня 1942 года, отбиваясь от воздушных атак, мы вели беспрерывный огонь по Киету, Сейт-Ачаку и другим позициям врага.

«В селении Кой-Асан — скопление войск, — радирует армейский корпост. — Товарищи моряки, поддайте гадам жару!»

Пушки и палуба обледенели. Обкалываем с корабля лед. Ведем огонь с дистанции 120 кабельтовых. [46]

Ближе подойти не успеваем — торопит корпост. И вдруг — семерка пикирующих самолетов! Фашисты бомбят порт. С яростью бьем по гитлеровским войскам, по колоннам танков, по вражеской авиации.

Вскоре становимся на якорь. Потом меняем место. А еще спустя полчаса открываем огонь по аэродрому Киет. Дистанция стрельбы для артиллерии нашего корабля почти предельная. Корпост требует перенести огонь на селение Сейт-Асан.

— Огонь! — командует старший лейтенант Кириченко.

«Задача выполнена успешно», — докладывают с берега.

Лишних запросов не делаем. Прибудет командир корпоста на корабль, все узнаем подробно.

Уже пятые сутки мы находимся в море. Люди устали. Утомленные лица, воспаленные глаза... В кубриках, не раздеваясь, лежат на рундуках свободные от вахты краснофлотцы.

Беспалов подходит к спящему краснофлотцу, поднимает свесившуюся руку и бережно кладет на рундук. Захожу в ленинскую каюту. Какая досада! Только что окончили передавать сообщение ТАСС...

На корабле тишина. Вдруг все оживает. Внизу, в кубрике, раздается «ура!». Вбегает И. Г. Квашнин.

— Вы слышали? — обращается он ко мне. — Фашистские войска разгромлены под Москвой!

Радостное известие подняло на ноги весь экипаж. Срочно готовятся боевой листок, очередной выпуск радиогазеты...

Вблизи прошел транспорт «Кубань». Запрашиваем капитана, успел ли разгрузиться, кто остался в порту. Оказывается, в порту разгружается транспорт «Красногвардеец». Транспорт «Кубань» людей выгрузил, груз — не успел. С наступлением темноты он должен возвратиться в порт.

Корпост снова требует огня. С эсминца гремят залпы. Снаряды летят в направлении Старого Крыма. Через час открываем огонь по селению Изюмовка.

3 января. Бьем по минометным батареям врага. Ветер — восемь баллов. Температура низкая. Корабль обледенел. На палубе толщина ледяной корки достигает 25 миллиметров. [47]

На 5 января топлива осталось ровно восемьдесят тонн — этого едва хватит, чтобы дойти до Новороссийска. Снежная пурга, обледенение, штормы, бессонные ночи совершенно выбили из сил личный состав «Сообразительного». В связи с этим Н. Е. Басистый решает перейти со своим штабом на эсминец «Бойкии», а нас отправляет в Новороссийск.

Вскоре, связавшись по радио с командиром «Бойкого» Г. Ф. Годлевским, снимаемся с якоря и идем к эсминцу. Густой туман. Видимость плохая. Прошу командира дать несколько сигналов гудками. Движемся по пеленгу на гудки. Сигналы раздаются совсем близко. Уменьшаю ход, и вдруг прямо по курсу — силуэт эсминца. «Бойкий» развернуло левым бортом. В таком положении подойти к нему невозможно. Разворачиваемся и заходим с кормы. Радиолокации нет. Единственный ориентир — гудки.

Несмотря на сильный снос и ветер, мы наконец пришвартовались к «Бойкому».

В тот же день эсминец «Сообразительный» вышел в Новороссийск...

Значение Керченско-Феодосийской десантной операции огромно. Ее надо рассматривать как одну из составных частей стратегического десанта по захвату Керченского полуострова. В результате ее успешного выполнения на Керченском полуострове был создан плацдарм, на котором в дальнейшем были развернуты войска Крымского фронта.

Значительные силы противника были отвлечены от Севастополя. Была предотвращена возможность вторжения немецко-фашистских войск на Кавказ через Таманский полуостров.

Десантная операция по овладению Керченским полуостровом и городом Феодосия по составу участвовавших в ней сил вошла в историю Великой Отечественной войны как самая крупная.

Исключительное значение Керченско-Феодосийской десантной операции вынуждены были признать даже наши противники. Фашистский генерал Э. Манштейн писал впоследствии: «...Произошла высадка советских десантов сначала в Керчи, а затем у Феодосии. Это была смертельная опасность для армии в момент, когда все ее силы, за исключением одной немецкой дивизии [48] и двух румынских бригад, вели бой за Севастополь»{9}.

Успешные бои на Керченском полуострове вместе с другими наступательными операциями советских войск в этот период доказали, что мы можем и должны громить врага и добиваться над ним побед.

С каждым днем обстановка в Крыму осложнялась. На сухопутном фронте противник упорно сопротивлялся. Фашистская авиация продолжала активно действовать на наших морских коммуникациях. Пять вражеских дивизий перешли в наступление... Наши части были вынуждены отойти на Ак-Монайские оборудованные позиции.

Чтобы отвлечь силы 11-й немецкой армии от Севастополя, советское командование запланировало наступление наших войск с Керченского полуострова в глубь Крыма. При благоприятных условиях развитие такого удара могло привести к освобождению всего Крыма. Составной частью плана была высадка десанта в Судаке.

Для осуществления этой операции выделялся отряд кораблей под командованием начальника штаба эскадры капитана 1-го ранга В. А. Андреева. В отряд вошли крейсер «Красный Крым», эсминцы «Сообразительный» и «Шаумян», канонерская лодка «Красный Аджаристан» и шесть сторожевых катеров.

Эсминцу «Шаумян» предстояло высадить десант восточнее Алчак-Кая, а эсминцу «Сообразительный» — в бухте Новый Свет. Основные силы десанта должны были высадиться на судакский пляж между эсминцами. Обеспечение высадки десанта возлагалось на отряд поддержки под командованием контр-адмирала Л. А. Владимирского. В составе отряда — линкор «Севастополь», эсминцы «Безупречный» и «Железняков». Отряду поручено произвести артиллерийскую подготовку района высадки с обстрелом пунктов Судак, Большой и Малый Таракташ, Старый Крым и Салы.

Кроме основного в полночь должен был высадиться в районе Алушты демонстративный десант, задача которого [49] состояла в том, чтобы прервать линии связи, помешать движению вражеских войск по дороге и таким образом отвлечь внимание противника от основного пункта высадки десанта.

15 января, приняв на борт десант в составе стрелкового батальона, мы вместе с отрядом кораблей вышли из Новороссийска. Весь экипаж — на боевых постах. В кубриках разместились бойцы десанта.

При переходе морем фашистская авиация обнаружила наш отряд. Командующий эскадрой контр-адмирал Л. А. Владимирский приказал изменить курс кораблей. Идем к югу от меридиана Севастополя, чтобы запутать вражескую разведку. С наступлением темноты, резко изменив курс, направляемся к месту высадки десанта — в Судак.

В 22 часа 30 минут мы должны были встретить канонерскую лодку и сторожевые катера, но в назначенном месте их не оказалось.

Тем временем обстановка на берегу изменилась. Начальник штаба флота сообщил, что противник наступает на Артмутлук — Баракул. Занят Коктебель. Окружен отряд наших моряков. Им приказано выходить из окружения на Биюк. Это обстоятельство меняет план действий десанта. Обстрел Коктебеля отпадает.

В полночь мы прошли мимо зеленого огня нашей подводной лодки-маяка. В это время на крейсер «Красный Крым» поступило новое распоряжение: главный удар десант должен направить на Отузы — Коктебель, совместно с войсками 44-й армии уничтожить коктебельскую группу противника и выйти в район Насыпное. Эсминцам приказано обстрелять Изюмовку, Отузы и дорогу южнее Баракул, от Артмутлука до Гончарова...

Спустя полчаса, когда была обнаружена вторая подводная лодка, мы вышли из строя отряда кораблей и направились в бухту Новый Свет.

Тревожная, напряженная тишина. Темно. На берегу ни одного огонька. От сильного мороза обледенели тросы на шлюп-балках. Боцманы готовят катер и шлюпки к спуску на воду. И вдруг яркая вспышка. Звучат орудийные залпы — линкор и другие корабли, находящиеся недалеко от района высадки, открыли [50] огонь. Противник некоторое время молчит. Но вот огневые точки врага оживают. Сторожевые катера идут к берегу, обстреливая его минометно-пулеметным огнем. Стреляет и подошедшая канонерка. Только эсминцы «Сообразительный» и «Шаумян» с десантом на борту идут тихо, без единого выстрела. Экипажи кораблей замерли на боевых постах, готовые при первой необходимости открыть огонь.

Уменьшаем ход. Решаю высаживать десант, не становясь на якорь, — так безопаснее: противник неожиданно может открыть огонь с берега.

Входим в бухту. Падает глубина. Эхолот показывает девять, семь, шесть метров. Медленно гасим инерцию корабля.

Звучит команда:

— Всем на тали гребных судов. Суда к спуску!

При спуске катера заедает носовой трос. В базе мы с трудом поместили его на ростры{10}. Вскоре трос оборвался. Порядок выгрузки сразу нарушился. Сократились средства высадки. У другого катера, спущенного с правого борта, не заводится мотор. Ничего не поделаешь, производим посадку бойцов в шлюпки. Наконец заработал мотор, и катер с гребными судами направляется к берегу. В первой группе десанта — 80 человек. С ними старший лейтенант Виктор Иванов. Старший лейтенант Михаил Пяткин и недавно назначенный к нам старший инженер-лейтенант Владимир Миронов уже пошли к берегу на шлюпках. Слышно, как глухо постукивают моторы катеров. Краснофлотцы накрыли их ватными куртками, чтобы они производили как можно меньше шума.

Проходит несколько минут... Возвратившийся из рейса Михаил Пяткин рассказывает:

«Уже у самого берега шепотом командую:

— Весла!

Вдруг сильный толчок — наскочили на камень,

— Весла на укол!

Шлюпка с места не трогается. Тогда в воду прыгает краснофлотец Коваль. Вслед за ним — Жигарев, Валышев, Одинокое, Кононов, Челышев...

— Навались... Еще навались, — командует Коваль. [51]

Несколько усилий — и шлюпка снова в воде.

Когда мы пристали к берегу и начали переносить боеприпасы, шлюпку захлестнула волна. Коваль снова прыгнул в ледяную воду и удерживал шлюпку до тех пор, пока не высадились все бойцы и не выгрузили оружие. Но грести на обратном пути у него не хватило сил — кружилась голова, коченели руки. Шинель стала ломкой ото льда...»

Когда шлюпка подходила к «Сообразительному», я стоял на борту около трапа. Краснофлотец с трудом взобрался на эсминец и спустился по трапу в кубрик. Мы стали искать подмену, но Коваль тем временем переоделся и опять ушел с десантом.

Вернулся старший лейтенант Иванов. Надо спешить. Сажаем в его катер новую группу десантников.

— Товарищ командир! — торопливо докладывает старший лейтенант. — На катере подойти близко к берегу не удалось: помешали камни. Чтобы ускорить высадку, наши краснофлотцы Загуренко, Лузгарь, Корякин, Сингаевский, Пискунов сажали десантников на плечи и, по грудь в воде, переносили их на берег. Ведь моряки, возвратясь на корабль, обсохнут, а на суше воевать мокрыми в такой мороз худо.

Заменив возвратившихся из рейса краснофлотцев. Иванов садится в катер.

— Разрешите остаться, товарищ командир! — узнаю в темноте голос Александра Загуренко, строевого из расчета пушки главного калибра.

— Разрешаю, только переоденьтесь.

Главное, что создавало трудности при высадке, — плохие плавсредства. Но лучших не было — это все, чем располагала база.

В один из рейсов резиновый понтон боцмана Николая Пискунова заполнился водой и стал тонуть. К счастью, это произошло уже у самого берега, и солдаты успели высадиться прежде, чем он окончательно погрузился в воду.

Пискунов вытащил понтон на песок. Катер тем временем ушел за следующей группой десанта. Промокший боцман остался один. Когда, окоченевший, он потерял сознание, подоспел катер старшего лейтенанта Иванова. Почти замерзшего Николая Пискунова доставили в лазарет. [52]

В 3 часа 15 минут на подошедший к нам на помощь катер, баркас и шлюпки сажаем последнюю группу десантников и отправляем их на берег.

Через час все плавсредства возвратились. Не было только шлюпки со старшим инженер-лейтенантом Владимиром Мироновым. Прождав некоторое время, решаем с комдивом капитаном 2-го ранга М. Ф. Романовым затемно уходить в море. Шлюпку, если с ней ничего не случилось, подберут катера. Рисковать кораблем не имеем права.

Находясь милях в шестидесяти от берега, получили приказание снова возвращаться в Судак для оказания помощи канлодке «Красный Аджаристан», которая самостоятельно не могла сойти с мели.

Разворачиваем на обратный курс, но вскоре встречаем канонерку в охранении трех сторожевых катеров. Уменьшаем ход, принимаем на борт старшего инженер-лейтенанта Миронова и гребцов, подобранных канонеркой после нашего ухода.

Итак, высадка десанта прошла успешно благодаря массированному использованию корабельной артиллерии, хорошо продуманным действиям эсминцев на флангах. Широкий фронт высадки дезориентировал противника, да и вся операция была большой неожиданностью для врага. [53]

Шел 1942 год... Тяжелый год Великой Отечественной... Трудно было всем, на всех фронтах, на севере и на юге, на передовой и в тылу. Трудно было и нам, воевавшим на Черном море.

Моряки Черноморского флота вели напряженную борьбу на морских коммуникациях, обеспечивали боевые действия сухопутных войск на приморских направлениях. Бесчисленные бои с вражеской авиацией, стрельбы по скоплениям фашистских войск и технике...

Штормы, туманы...

17 января мы получили приказ — готовиться к походу в Феодосию. Предстояло уточнить обстановку в порту. Мы знали, что наши войска продолжают переходить [53] по льду с Таманского на Керченский полуостров, что в Керчи и Тамани лед сковал все плавсредства, а в районе Феодосии наши части с трудом сдерживают наступление гитлеровцев и, возможно, вот-вот начнут отступать. Лишь о десанте, высаженном в Судаке, сведений не было. Не было никаких донесений и из Феодосии.

— Как только зайдете в порт, немедленно радируйте, — сказал оперативный дежурный штаба базы. — Мы будем ждать.

— Полагаю, задача ясна? — вмешался в разговор только что вошедший контр-адмирал И. Д. Елисеев. — И привезите кого-нибудь из штабных офицеров. Нам необходимо знать подробности боевых операций.

Ночью мы вышли в море. К 8 часам утра подошли к Феодосии. У причалов — несколько затопленных транспортов. Из-под воды торчат только мачты. Швартоваться некуда. Подходим к изогнутому молу, где стоит башня маяка. Даем запрос прожектором, но пост не отвечает. Входим в гавань. Кругом тишина. И вдруг со стороны обгоревших амбаров ринулись к кораблю женщины, дети, бойцы.

Внезапно за кормой корабля вспыхнули языки пламени, затем далеко впереди послышались орудийные залпы. Погасив инерцию, мы подошли к молу и вплотную прижались к стенке. Сомнений не было — порт захвачен противником. Однако мы медлили с уходом в море, намереваясь взять на борт советских людей.

Мы с ужасом смотрели, как на молу разрываются снаряды. Многие из бегущих падают в воду, иные через поручни стремглав перебираются на корабль. Тут же их подхватывают краснофлотцы «Сообразительного».

Спустя некоторое время враг пристрелялся. Все ближе и ближе к эсминцу рвутся мины. Грязная вода долетает на мостик, заливает палубы. Орудия противника усилили огонь. Надо немедленно уходить. Еще минута-другая — и будет поздно...

— Отдать швартовы!

На место, где только что стоял корабль, посыпались мины и снаряды. С болью в сердце осматриваем причал — на берегу остались беззащитные люди...

Недалеко от Феодосии к нам подошли два сторожевых катера. Командирам сторожевиков приказано [54] зайти в порт, выяснить у старшего морского начальника обстановку и снять с мола оставшихся людей. К одиннадцати часам они возвратились и высадили подобранных в порту людей.

Обстановка такова: в ночь на 18 января Феодосия была оставлена нашими войсками. Утром в город вошли фашисты. Вражеские гарнизоны расположились на окраине. Старший морской начальник Феодосии вместе с войсками отошел на восток.

На палубе — измученные женщины и дети, раненые бойцы и командиры. Еще полчаса назад у многих из них, наверное, уже не было надежды на спасение. Помнится, на мостик поднялся мальчуган лет девяти, в надвинутом на уши картузе. Митька — сирота. Его отец погиб в порту во время обстрела вражеской батареей нашего эсминца «Сообразительный». Он говорит об этом спокойно, как взрослый, лишь ненадолго опускает голову и отводит в сторону взгляд, чтобы не заплакать. Как успело закалиться сердце этого маленького человека!..

Один из тех, кого мы приняли на борт, — флотский старшина в заломленной бескозырке. На груди у него два ордена Красного Знамени. Соблюдая флотский этикет, он просит разрешения находиться на мостике.

— Участвовали в захвате порта? — спрашиваю бойца.

— Да. Вот только обидно, что мы его не удержали...

— В войну, старшина, победы чередуются с поражениями. Но чтобы разгромить врага, мы должны верить в победу, в наши силы...

Стоя на мостике, долго смотрим на удаляющийся порт, где полчаса назад чуть не остались навсегда...

— Все равно вернемся сюда, — уверенно говорит старшина, провожая взглядом Феодосию. — Обязательно вернемся... И уж пощады фашисту не будет!

Средь людей, принятых на корабль, находился и гитлеровский офицер. Он смотрел на происходящее какими-то безразличными, словно выцветшими глазами.

— Захвачен в Феодосии с важными документами, — объяснил нам офицер из разведки. [55]

В середине января в Новороссийске задула бора — северо-восточный ветер силой до 8–9 баллов. Бора очень часто превращается в ураган. Доказательство ее силы — голые вершины восточных гор бухты. При 7–8-градусном морозе ветер стремится к морю свирепыми вихрями, уничтожая на своем пути всю растительность, срывая с домов крыши. Вихри рвут воду и гонят ее брызгами, так что все пространство рейда как бы покрыто паром...

В полночь 18 января мы с трудом отошли от причала и на большом ходу, рискуя разбиться, проскочили между двумя молами у входа в порт. Меньшим ходом мы бы не управились. На сей раз следуем в Феодосийский залив для поддержки огнем наших частей.

К 5 часам были у маяка Чауда. Заметив огонь подводной лодки, выставленной для нашей ориентации в море, штурман повеселел:

— Вот мы и на нужной позиции, товарищ командир. Теперь можно открывать огонь.

Желтые снопы света врываются в ночную темноту. Стреляем по селению Отузы и шоссейным дорогам у Ближних Камышей. Дистанция стрельбы 90 кабельтовых.

— В такую ночь немудрено подпустить врага, — говорит краснофлотец Горденко, не отрываясь от стереотрубы. — Подойдет незаметно катер и пустит торпеду в борт...

Вдруг раздается оглушительный залп. Мы обнаружены! У самого борта корабля рвутся снаряды. С берега ведет огонь по «Сообразительному» батарея противника.

Приказываю штурману изменить курс. Но тот, сделав необходимые расчеты, докладывает, что курс менять не стоит, так как скоро закончим стрельбу. Разве что ход следует увеличить. Кажется, он прав, да и снаряды противника стали ложиться в стороне от курса корабля.

Спустя некоторое время мы пошли на резкое сближение с вражеской батареей и открыли по ней огонь. Батарея противника замолчала. [56]

На рассвете подходим к Новороссийску. Здесь по-прежнему дует бора. Командир базы не разрешает заходить в порт, предлагает остаться на внешнем рейде. Но сильная волна заставляет нас идти к берегу.

Проход между западным и восточным молами узок. Увеличиваем ход. Корабль сильно сносит. Тем не менее влетаем в проход между молами и с силой прижимаемся к нефтяному причалу.

Директивой командующего Кавказским фронтом Черноморскому флоту была поставлена задача: в ночь с 20 на 21 января 1942 года высадить десант в составе одного полка в Судак. Однако выполнить задачу помешал шторм. Тогда было решено, что десант в составе 252-го горнострелкового полка 183-й горнострелковой дивизии будет высаживаться в ночь с 24 на 25 января.

Времени на подготовку операции было в обрез. Основная сложность заключалась в том, что высаженный в Судаке 16 января десант не имел связи с флотом и мы не знали границ позиций полка, а также линии позиций противника.

Предусматривалось, что новый десант соединится с предыдущим, установит связь с действующими в лесах партизанами, овладеет районом Судак — Таракташ — Туклук — Новый Свет и возьмет под контроль дороги между Судаком и Алуштой.

В состав десантного отряда, расположенного в Туапсе, вошли крейсер «Красный Крым», на котором находился командир отряда высадки капитан 1-го ранга В. А. Андреев, эсминцы «Сообразительный», «Безупречный» и «Шаумян». В качестве высадочных средств имелись базовый тральщик и шесть сторожевых катеров. Они находились в Новороссийске.

23 января десантный отряд кораблей перешел из Туапсе в Новороссийск, а затем направился в Судак. Во время перехода на эсминце «Сообразительный» в топке 4-го котельного отделения обвалилась кирпичная кладка. Тонкое листовое железо прогорело, и образовалась большая брешь.

Поскольку кораблю нужен был ход, старшина 1-й статьи Петр Стах решил котла не выводить. Но поврежденный котел мог работать только при условии, [57] что не выйдет из строя турбовентилятор: иначе в котельном отделении мгновенно возникнет пожар. На всякий случай краснофлотцы приготовили противопожарные средства, паротушение, застопорили автоматы предельного числа оборотов.

К ночи отряд подошел к берегу. Эсминцы «Сообразительный» и «Безупречный» разошлись каждый в свой район, готовые к подавлению огневых точек противника в ряде намеченных позиций. Тем временем эсминец «Шаумян» высаживал десантную роту. Стал на якорь и крейсер «Красный Крым», но из-за задержки сторожевых катеров на переходе морем высадку десанта начал с опозданием.

Погода ухудшилась. С моря пошел накат. Баркасы, на которых высаживался десант, покрылись льдом. Сторожевые катера не успевали оборачиваться между крейсером и берегом. Таким образом, к 6 часам утра остались невысаженными около трехсот человек десанта.

А накат с моря все время увеличивался. Стало ясно: дальнейшая высадка десанта невозможна... Отряд кораблей принял с берега 60 раненых бойцов и возвратился в Новороссийск...

По окончании планово-предупредительного ремонта, произведенного силами наших краснофлотцев, эсминец «Сообразительный» вместе с крейсером эскадры и эсминцем «Смышленый» вышли в Феодосийский залив для обстрела захваченных врагом Старого Крыма и Коктебеля.

Несколько дней спустя мы снова направились в Феодосийский залив и произвели огонь по Ближним Камышам и Аджигою. Затем отряд кораблей обстрелял селения Дальние Камыши, Коронель, Владиславовка, а также многие районы, захваченные противником.

На протяжении всего обратного пути в базу мы были вынуждены вести авральные работы. В результате беспрерывных боевых действий в штормившем море на эсминце деформировались палуба и иллюминаторы, просел полубак. В кают-компании также повреждения, оборваны ванты грот-мачты. Через образовавшиеся на верхней палубе трещины и сорванные грибки вентиляторов многие кубрики залила вода. И в довершение ко всему треснула пополам и упала [58] поперек эсминца, свесившись в воду, мачта корабля. Оборваны все радиоантенны.

Весь день аврал не прекращался. И только 1 марта, когда мы зашли в Туапсе, окончилась борьба со стихией.

Однажды — это было в начале марта — мы вышли из Туапсе в Севастополь. На борту — рота связи и боезапас. С нами в поход идет член Военного совета флота дивизионный комиссар Илья Ильич Азаров.

На второй день похода начался шторм. Неистовый ветер срывает брызги с гребней и бросает их на мостик. Сильно бьет встречная волна. Время от времени корабль проваливается в бушующей стихии, и тогда волна скрывает полубак, ударяет в надстройки корабля, обрушивает на мостик ледяные потоки. Затем корабль вздымается на гребень и с силой ударяется, дрожит всем корпусом так, что качаются мачты... Сбавляем ход. Но удары волн не уменьшаются. В кубрики стала просачиваться вода.

Ночью на полубаке по 36-му шпангоуту поперек палубы и вниз по борту корабля пошли трещины. Кое-где длина их достигла метра. Это уже совсем плохо. Когда-то подобное произошло с эсминцем «Беспощадный», который мы буксировали из Одессы в Севастополь. Видимо, полубак по 36-му шпангоуту — наиболее слабое место в наборе корпуса корабля.

Шторм неистовствовал. Идти становилось все труднее. Вдруг с крепления сорвало глубинные бомбы. На палубах все больше и больше трещин. В полдень ветер повернул на северо-восток. Началась сильная бортовая качка.

Оценив с И. И. Азаровым обстановку, приходим к выводу, что затемно в Севастополь не успеем, а в светлое время суток вход в порт запрещен — по Инкерманскому створу маяков бьют вражеские батареи, бомбит авиация. Даем телеграмму в штаб флота и продолжаем идти в направлении главной базы.

Вскоре получаем радиограмму от начальника штаба Севастопольского оборонительного района капитана 1-го ранга А. Г. Васильева с приказом отходить к Синопу.

Однако, находясь значительно дальше от Синопа, чем от Севастополя, мы решили все-таки следовать [59] в Севастополь. К тому же и там и здесь с одинаковым успехом нас могла бомбить вражеская авиация. Так лучше уж вступать в бой недалеко от нашей базы.

Перед самой базой нас атаковали три вражеских бомбардировщика. От близких разрывов на «Сообразительном» сорвало прокладку магистрали свежего пара, который спустя некоторое время заполнил первое машинное отделение. Старшина 1-й статьи Никита Харченко обнаружил место аварии и с большим риском для жизни устранил повреждение.

Выходим на Инкерманский створ маяков. Невдалеке Северная бухта. И вдруг открывают огонь береговые батареи врага, расположенные в долине реки Бельбек. Что делать? На фарватере не сманеврируешь, не сойдешь с курса. В данном случае единственное средство защиты от огня противника — увеличение хода.

Набираем скорость, и сразу же за кормой корабля поднимаются от взрывов столбы воды. Открываем в свою очередь огонь по вражеской батарее. Атаки противника становятся еще яростней. Видимо, стреляют несколько батарей. Почти не уменьшая ход, влетаем в Северную бухту...

Пока в полузатопленных кубриках шла приборка, направился на командный пункт. Как только зашел в кабинет к командующему флотом, вице-адмирал Ф. С. Октябрьский резко спросил меня:

— Вы разве не понимаете, что приказ надо выполнять, а не самовольничать?

— Товарищ адмирал, радиограмму я получил у самой подходной точки фарватера, — говорю, оправдываясь. — Куда уж было отходить к Синопу? Все равно бомбить будут... Поэтому и решил прорываться в Севастополь...

Коротко доложил командующему флотом о повреждениях на корабле.

— Эсминцу необходимо стать на ремонт и подкрепить корпус, — сказал адмирал. — До Кавказа сами дойдете или выделить сопровождающий?

— Дойдем... А нельзя ли при подходе к Инкерманскому створу маяков прикрыть корабли дымовыми завесами, хотя бы с торпедных катеров?

— Попробуем... [60]

Покидаю командный пункт. На пустынных улицах раздается чеканный шаг войск — бойцы отправляются на передовую.

Помню, недалеко от меня стоял краснофлотец с забинтованными руками, в обгоревшей тельняшке. Он долго провожал взглядом удаляющийся строй бойцов, а в глазах — слезы. Не оттого ли, что в душе кипит ненависть, а без рук — не бросить ему гранату, не строчить из пулемета по наступающему врагу?

Я долго бродил знакомыми улицами Севастополя, постоял у развалин дома, где в довоенное время жила моя семья. Ведь, как и все наши краснофлотцы, я очень соскучился по родным. Получив письмо, мы с большим волнением много раз перечитывали каждую строчку, написанную близким человеком. А в передышках между сражениями мечтали о мирном будущем. И во имя этого на своем боевом посту делали все возможное для скорейшей победы над врагом.

Родина высоко оценила боевые будни экипажа «Сообразительного». В тот памятный день на эсминец прибыл начальник Политуправления Черноморского флота, дивизионный комиссар Петр Тихонович Бондаренко. Он вручил краснофлотцам награды за Севастополь. Орден Красного Знамени, полученный в морской столице, — моя первая награда.

Апрель и большую половину мая мы провели в рейсах. Плавали между базами Кавказа, перевозили раненых, войска и военные грузы. Несколько раз побывали в Севастополе. С затаенной грустью уходили моряки из Севастополя... На этот раз держим курс в Новороссийск.

Весной 1942 года обстановка вновь осложнилась. Над Севастополем опять нависла опасность. Войска Севастопольского оборонительного района и население города готовились к новым испытаниям.

Немецко-фашистское командование планировало провести ряд наступательных операций. Прежде всего гитлеровцы развернули наступление в Крыму, стремясь сбросить войска Крымского фронта с Керченского полуострова, а затем покончить наконец с Севастополем. [61]

8 мая противник перешел в наступление на Керченском полуострове и 15 мая занял Керчь.

Отражая атаки врага, войска Крымского фронта до 20 мая переправлялись через Керченский пролив на Таманский полуостров. Переправа была чрезвычайно тяжелой...

Противник активизировал боевые действия под Севастополем. Усилились бои, увеличились потери. Главная база флота все больше нуждалась в пополнении личным составом, в оружии, боеприпасах и продовольствии. На помощь Севастополю днем и ночью шли отряды кораблей.

27 мая отряд кораблей в составе крейсера «Ворошилов», эсминцев «Способный» и «Сообразительный» под командованием контр-адмирала Н. Е. Басистого вышел в Севастополь. На борту — 9-я морская бригада, орудия, техника, боеприпасы и продовольствие.

Нам оставалось еще несколько часов хода до пункта следования, когда в воздухе появились вражеские торпедоносцы. Разделившись, они начали атаку с двух направлений, но вскоре были отогнаны сильным огнем корабельных орудий. На смену им пришли бомбардировщики. Сброшенные с большой высоты, бомбы упада вблизи кораблей, не причинив вреда.

В сгустившихся сумерках ни на минуту не прекращался гул фашистских стервятников. Вражеские торпедоносцы преследовали нас до самого фарватера. Затем пустили вдогонку торпеды. Одна из них, выпущенная по крейсеру, выскочила на берег в районе Херсонесского мыса, но не взорвалась...

Высадка личного состава и разгрузка кораблей в Севастополе заняли 30 минут. В ту же ночь, взяв на борт раненых, женщин и детей, мы вышли из Севастополя в Туапсе, ни на минуту не сомневаясь, что противник возобновит атаки и примет все меры к потоплению кораблей нашего отряда. Но иного выхода не было. Оставаться днем в Севастополе еще опасней. Вражеская авиация то и дело бомбит город, причалы и корабли...

В 6 часов утра в небе появился самолет-разведчик, а около полудня — девять торпедоносцев.

Играем боевую тревогу, увеличиваем ход. Расстояние между кораблями — около 35 кабельтовых. Вражеские самолеты разделяются на три группы, по три [62] торпедоносца в каждой. Они заходят в голову отряда, пытаясь окружить корабли.

Гудят котельные вентиляторы. «Сообразительный» развивает ход до 35 узлов. С каждой секундой уменьшается расстояние между эсминцем и торпедоносцами. Вот уже остается 70 кабельтовых... Огненный шквал обрушивается на врага!

Некоторое время идем прямым курсом. Подзываю капитан-лейтенанта Беспалова:

— Передайте Кириченко, пусть в любом случае ведет устойчивый огонь.

Справа от нас — два торпедоносца. Резко меняем курс, идем на врага. Один из самолетов увеличивает курсовой угол. То же самое делает второй. Оглядываюсь на третий. Он после поворота корабля оказался за кормой и теперь идет на сближение. Бьют зенитки, кормовые орудия главного калибра. Впереди самолета — черные клубы разрывов шрапнели. Яростно строчат пулеметы Дмитрия Кабище и Владимира Чехова. Расчет старшины 2-й статьи Виктора Курзакова бьет из 45-миллиметровой пушки. Ни на минуту не прекращает огонь орудие старшины 1-й статьи Валентина Старикова. Слаженно работают наши артиллерийские расчеты! Бдительны и сигнальщики. Внизу, в машинно-котельных отделениях, беспрерывно несут вахту машинисты.

— Самолеты с правого борта! — докладывает сигвальщик Иван Сингаевский.

Стальной хищник идет на высоте 25–30 метров над водой. Виднеются огоньки стреляющих пушек и пулеметов. По всплескам разорвавшихся снарядов определяю — ударил по кораблю с перелетом. Другой сбрасывает торпеды. Вот он проносится над кораблем, поливая палубы и надстройки пулями и снарядами. Но повреждения незначительны.

Один из атакующих торпедоносцев увлекся боем в очень близко подошел к кораблю. Незадачливый летчик, видимо, считал, что участь наша решена. Открыв фонарь в самолете, он провел рукой по горлу — дескать, «капут» вам. Но в это время в самолет угодил снаряд. Он накренился и, дымя, ушел за горизонт...

Торпедоносцы атакуют справа по курсу. Снова уклоняемся от сброшенных торпед. Вот отчетливо вырисовываются две полоски — следы торпед, идущие [63] вдоль борта эсминца. Единственное, чем мы располагаем в таких случаях, это удачным маневром корабля.

— Слева с кормы два торпедоносца! — докладывает сигнальщик.

— Право руля!

Ложимся на параллельный торпедам курс и, затаив дыхание, ждем, когда они пройдут. Бьют кормовые орудия главного калибра. Еще один вражеский самолет задымил и недалеко от корабля врезался в воду.

Во время отражения одной из атак самолетов противника на «Сообразительном» был сбит флаг корабля. В походах мы подымали его не на гафеле, как это предусмотрено уставом, а на флагштоке, так как на гафеле он мог загореться от выходящих из трубы газов.

Все ниже и ниже опускается полотнище — вот-вот упадет в море. В этот миг, невзирая на беспрерывный огонь с воздуха, кто-то из краснофлотцев взбирается на бомбосрыватели и, рискуя жизнью, поднимает над головой кормовой флаг.

Грохочут бомбы, атакуют торпедоносцы, к кораблю снова идет торпеда. Сердце отсчитывает секунды.

— Торпеды идут по корме! По носу! — комментирует происходящее за бортом сигнальщик.

Подбегаю к борту и вздыхаю с облегчением: две прямые линии проходят мимо.

Торпедоносцы, потеряв два самолета, наконец уходят. Бой окончен. Он длился всего лишь четыре с половиной минуты. В схватке с врагом победили мужество, подготовка и стойкость экипажа корабля, а решающую роль сыграл массированный огонь всех калибров артиллерии.

Сблизившись с крейсером, занимаем свое место в строю отряда кораблей. На мостик поднимается старший политрук Квашнин и сообщает, что флаг корабля держал у флагштока краснофлотец Александр Загуренко из расчета четвертой пушки главного калибра.

— На войне, — говорит Квашнин, — не угадаешь, где тебя может встретить смерть...

— Но получается, — продолжаю его мысль, — что людей храбрых, решительных она обходит...

Приглашаю героя дня на мостик. [64]  — Спасибо, товарищ Загуренко, за службу, — крепко пожимаю руку краснофлотцу.

— Служу Советскому Союзу! — скромно, по-уставному отвечает Загуренко.

В конце 1942 года отважный краснофлотец ушел с корабля на фронт. Сражался в морской пехоте. После тяжелого ранения попал в госпиталь, затем снова вернулся на флот. После войны я разыскал Александра Михайловича Загуренко в Николаеве, где он строил дома. Завязалась переписка. В одном из писем он рассказал мне о своем поступке:

«Пулеметным огнем с самолета был перебит фал, к которому крепился флаг корабля. Я увидел, что он вот-вот может упасть в море... В это время я находился у четвертой пушки. Быстро подбежал к флагштоку, прижался к нему грудью и высоко над головой поднял наш маленький корабельный флаг... Так и держал его до тех пор, пока не был поднят на гафеле другой флаг...

...Вы спрашиваете меня, о чем я думал в тот момент? Я думал, что этот флаг, поднятый у нас на корабле 7 июня 1941 года, за две недели до начала войны, никогда не должен быть спущен. И я не дал ему упасть в море. Сделал это не во имя славы, а во имя чести экипажа корабля, во имя нашей победы...»

Несколько часов спустя входим в порт Туапсе. В окулярах бинокля — залитые солнцем холмы. На посту сигнальной вышки — флажный сигнал.

— Выражаю благодарность за отлично проведенную боевую операцию. Командующий эскадрой, — читает старшина вахты сигнальщиков Михаил Куликов.

26 июня 1942 года мы стояли в порту у борта линкора «Севастополь». На палубу эсминца грузили 12-дюймовые полутонные снаряды для Севастополя. Разместить их внизу, в кубриках, нельзя: не помещаются, да и кубрики уже забиты до отказа зенитным боеприпасом. Складываем снаряды поперек палубы на обоих шкафутах. К концу дня принимаем еще до 70 тонн снарядов других калибров. Вечером прибываем в Новороссийск. [65]

27 июня из Новороссийска мы собирались идти в Севастополь на смену кораблям, доставляющим с Кавказа в Севастополь войска, продовольствие и боеприпасы.

Не успели ошвартоваться у причала, как получаем семафор:

«Немедленно приготовиться к походу. О готовности доложите. Оперативный дежурный штаба базы».

Готовились выйти в поход в 8 часов утра. Принимали топливо, когда с базы сообщили, что лидер «Ташкент», возвращаясь из Севастополя, получил повреждения. Мы должны оказать ему немедленную помощь. Было 6 часов 40 минут. Приняв лишь три четверти запаса, прекращаем приемку топлива и в назначенное время выходим в море. Идем по фарватерам с повышенной скоростью.

Экипаж встревожен судьбой лидера «Ташкент». Краснофлотцы то и дело спрашивают, что случилось с кораблем. Но нам известно только то, что лидер идет пока своим ходом...

С каждой пройденной милей на палубах, в кубриках и на боевых постах растет нетерпение. Водоотливные средства готовы к применению. Кубрики, насколько это возможно, пытаемся освободить от боеприпасов для раненых потерпевшего лидера.

27 июня на меридиане Ялты авиацией противника был обстрелян и потоплен эсминец «Безупречный», вышедший из Новороссийска в Севастополь несколько раньше лидера «Ташкент». Спасти экипаж корабля не удалось. Погиб и командир эсминца Петр Максимович Буряк, и его сын Владимир — матрос артиллерийского расчета зенитной пушки. Позже наша подводная лодка подобрала четырех человек из экипажа эсминца.

Напряженно всматриваемся в даль. В 8 часов 30 минут лидер «Ташкент» находился в сорока милях к зюйду от мыса Такиль. Наконец замечаем дым. Следуем курсом прямо на него. Обмениваемся позывными. Вскоре на мостик приносят радиограмму:

«Идите полным ходом. Лидер погружается».

Подходим ближе, запрашиваю командира лидера «Ташкент» капитана 2-го ранга В. Н. Ерошенко, какие на корабле повреждения. [66]

«Имею две большие пробоины. Затоплены румпельное отделение, третий и пятый кубрики, первое и второе котельные отделения. Вода медленно поступает в корабль. Близко не подходите, управляюсь машинами».

Через несколько минут получаем новый семафор: «Пока буду идти своим ходом. Приготовьтесь взять меня на буксир. Сообщите свои координаты».

Приблизившись к лидеру, мы увидели, что нос корабля погрузился в воду на уровень палубы полубака. Сильно поднялась корма. По правому борту, в районе кормы, большая пробоина. На юте теснятся люди, так что даже раненых разместить негде. То же самое на надстройках, рострах и мостиках. Скорость небольшая. Густо валит дым из труб.

Тем временем появляются наши истребители. С базы на помощь лидеру уже вышли торпедные катера и эсминец «Бдительный».

Сообщаем командиру «Ташкента» наше местонахождение. Запрашиваем, нужно ли снимать раненых. Получаем положительный ответ.

Подходим к правому борту лидера. Корабли становятся борт о борт. Начинается перегрузка раненых и эвакуированных. Фельдшер Токаренко, краснофлотцы Кононов, Пучков, Пугачев и санитар Гец-Кец переносят изувеченных, окровавленных бойцов в кубрики, бережно с рук на руки передают на эсминец детей.

Командир лидера В. Н. Ерошенко потерял голос и говорит шепотом. Он с трудом рассказывает, как «Ташкент» на переходе морем выдержал жесточайший бой с фашистской авиацией. И вот результат — сотни искалеченных людей.

На «Сообразительном» в первую очередь кормят раненых, потом — детей, женщин и стариков, изголодавшихся во время осады города.

На палубе — молодой солдат. Гимнастерка разорвана в клочья, ноги забинтованы. Он держит на руках испачканную в мазуте маленькую девочку.

— Да, этого не забыть, — говорит стоящий рядом со мной раненый матрос. Он тоже не отрывает взгляда от солдата.

В эти часы горя и надежды мы во всей полноте ощутили ужас войны и великое чувство дружбы и спаянности советских людей перед лицом смертельной [67] опасности. Нам не забыть ни тяжких испытаний, ни изнурительных боев, когда простреливалась и горела каждая пядь родной земли, когда умирали, отсчитывая последние мили мужества на подходах к севастопольским бухтам, советские моряки. Вечная память нашим отважным боевым товарищам, павшим в боях за Родину!..

— Товарищ командир! — докладывает старпом Беспалов. — Принято уже около тысячи человек. Как быть дальше?

— Принимать...

Проходит некоторое время. На борту эсминца — 1500 человек. Беспалов опять смотрит на меня вопросительно. Понимаю, чем он обеспокоен, — корабль перегружен. И все же оставлять людей на подбитом лидере нельзя.

И вот приемка раненых и эвакуированных закончена — всего с «Ташкента» снято почти 2000 человек.

Медленно отходим от борта лидера. Разворачиваемся и ложимся курсом на Новороссийск.

Огромное количество принятых на борт людей и более 70 тонн двенадцатидюймовых снарядов ограничили маневренность корабля. Даже в случае необходимости мы не смогли бы использовать артиллерию главного калибра — кругом люди. На полубаке — 250 человек, на шкафутах правого и левого бортов — 1400, а остальные — около трехсот — на юте. Тяжелораненые, дети и женщины — в кубриках. Люди везде — на всех палубах и мостиках, у сторожевых постов и орудий...

На подходе к Новороссийску мы с В. Г. Беспаловым обдумывали, как лучше произвести высадку пассажиров. Ведь когда «Сообразительный» подойдет к берегу, люди могут толпой хлынуть на причал. Для поддержания порядка выделяем всех свободных от вахты краснофлотцев.

И все же при подходе корабля к причалу началась давка. Намеченный план высадки сразу же рухнул. Не успел эсминец подойти к стенке, как вся масса людей перешла на один борт и через поручни ринулась на причал. Прекратить высадку было невозможно. Пережив ужасы бомбежки в море, каждый спешил как можно скорее сойти на землю. Корабль накренился до 15 градусов и почти лег левым бортом на причал. [68]

Возникла новая опасность — с палубы того и гляди сорвутся полутонные снаряды...

Но все обошлось благополучно, К вечеру унесли на носилках последнего раненого. Я сошел с мостика и доложил командиру базы капитану 1-го ранга Г. Н. Холостякову о выполнении задания.

Позже, когда мы с инженер-капитан-лейтенантом М. С. Качаном подсчитали нагрузку корабля, получилось, что с грузом, пассажирами и командой предельный допустимый крен эсминца был около 22–23 градусов. Один резкий поворот — и эсминец мог бы перевернуться.

В дальнейшем, на протяжении всей войны, ни «Сообразительному», ни какому-либо другому кораблю, насколько мне известно, не приходилось перевозить такое количество людей.

...В 1963 году на торжественном собрании ветеранов гвардейского эсминца «Сообразительный» в Севастополе бывший командующий Черноморским флотом Герой Советского Союза адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский сказал:

— Если бы «Сообразительный» не подошел и не снял с лидера «Ташкент» около двух тысяч раненых и эвакуированных, лидер бы погиб...

2 июля 1942 года. Мы стоим в порту Новороссийск. Из-за гряды дальних горных вершин поднимается солнце. Лучи его озаряют стоящие у причалов корабли, разрушенные дома, обгоревшие сады.

На «Сообразительном» прозвучал сигнал подъема флага. Затем начался смотр, проворачивание механизмов. В начале двенадцатого старший лейтенант Беспалов сыграл учебную боевую тревогу. Я с мостика наблюдаю, как слаженно работают артиллерийские расчеты, аварийные партии. Но вот закончилось учение... Дали отбой.

Внезапно из-за туч прямо над нашим эсминцем появилась группа фашистских самолетов. Немедленно подаю команду:

— Боевая тревога! Открыть огонь!

Всего несколько секунд потребовалось для перехода от учебных действий к боевым — и грохот артиллерийских [69] залпов сотрясает воздух, заглушая свист бомб и треск пулеметов.

По носу корабля движется вторая группа бомбардировщиков. Самолеты идут в пике, но не выдерживают яростного огня и несколько отклоняются от боевого курса... Этого достаточно, чтобы бомбы упали метрах в десяти от эсминца. Сразу же переносим огонь на следующую группу самолетов.

На мгновение Нестор Сапенюк, краснофлотец из расчета первой пушки, замешкался, отошел от элеватора, где принимал снаряды.

— Сапенюк! Стреляй! — скомандовал Загуренко. Быстро развернув пушку, краснофлотец достал снаряд. Но в это время кто-то крикнул:

— Ложись! Бомбы!

Не успел Сапенюк закрыть крышку артиллерийского элеватора, как бомба врезалась в причал. На полубак со скрежетом упали рельсы, посыпался песок с берега. Взрывной волной из рук Сапенюка вырвало бомбонос и выбросило за борт. Потом из лотка на палубу упал снаряд со свернутой головкой. В любой момент он мог взорваться. Тогда котельный машинист Традий Степанов схватил снаряд и, рискуя жизнью, выбросил его за борт...

...Неожиданно корабль содрогнулся. У самого борта рвутся бомбы. Чувствую тупой удар по голове. Сыплется щебенка, падают комья земли. Кто-то пытается меня поднять, но раздается новый взрыв.

Спустя некоторое время прихожу в себя. Картина ужасная. Над портом стелется густой черный дым. У причала, где только что стоял лидер «Ташкент», из-под воды торчат мостик, надстройки, трубы и мачты. Лидер потоплен. Рядом горит эсминец «Бдительный». Ближе к нам, сильно накренившись, тонет теплоход «Украина».

На «Сообразительном» порваны швартовы; ветер относит эсминец от причала. Экстренно разводим пары. Полутонная бомба угодила в железнодорожное полотно в пяти-семи метрах от борта нашего эсминца. От взрыва рельсы разворотило и завернуло нам на полубак. Со стороны города раздаются глухие взрывы — Новороссийск бомбит фашистская авиация.

— Когда сможем дать ход? — запрашиваю командира электромеханической боевой части. [70]

— Минут через десять-пятнадцать, — сообщает инженер-капитан-лейтенант М. С. Качан.

— Товарищ командир! — обращается штурман Иванов. — На корабле выведены из строя все электронавигационные приборы, а выходить в море без компасов рискованно — кругом минные поля.

— Но не оставаться же нам в базе... Готовьтесь к выходу!

По ухабистой разбитой дороге подкатила «эмка». Из нее выходят командующий эскадрой вице-адмирал Л. А. Владимирский, начальник штаба флота капитан 1-го ранга В. А. Андреев, флагманский штурман эскадры Н. В. Дукальский. Они взбираются по узкой сходне, спущенной с полубака, идут на мостик.

— Надо быстрее уходить в море, — здороваясь, говорит Владимирский. — Ожидаются новые налеты авиации противника.

Докладываю, что через несколько минут машины будут готовы к походу, но все электронавигационные приборы вышли из строя, корабль остался без компасов.

Владимирский на минуту задумался, посмотрел на капитана 1-го ранга Андреева:

— Ну что же, я стану на правый пеленгатор, а вы, Владимир Александрович, становитесь на левый. Дукальский пусть помогает штурману определять место корабля на фарватере...

В городе опять звучит сигнал воздушной тревоги.

— Другого выхода нет, — говорит Владимирский. — Действуйте, командир.

Мы медленно вытягиваемся на середину бухты и выходим из гавани. Когда скроются из виду Кабардинские створы, идти станет совсем трудно. Но с такими людьми, как командующий эскадрой, начальник штаба и флагманский штурман эскадры, не пропадем.

В сумерках вошли в Туапсе. И вот мы наконец у причала. Стих шум турбовентиляторов в котельных отделениях. На мостике смолкли команды. И только внизу, у первой пушки, возятся краснофлотцы — прочищают ствол, забитый землей от взрывов в порту Новороссийск. Устало вытираю потное лицо, снимаю каску. На ней большая трещина от удара. [71]

В этот день Новороссийск бомбили 64 «юнкерса», которых прикрывали 13 «мессершмиттов». На порт было сброшено 170 бомб... Зенитчики нашего эсминца сбили один самолет противника.

Несколько суток «Сообразительный» стоял в ремонте. Экипаж готовился к новому переходу.

20 июля в полночь к нам на корабль прибыли командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский и член Военного совета контр-адмирал И. И. Азаров.

Зайдя ко мне в каюту, Ф. С. Октябрьский сел за стол и попросил карту.

В ту ночь, снявшись с якоря, мы вышли в море. Берег растаял за кормой. Вскоре пошел дождь; тяжелые капли забарабанили по палубе. Командующий флотом поднялся на мостик.

— Обстановка ясна, командир?

— Так точно.

— Вот и хорошо. Какая предвидится погода?

— Неважная. Наверное, краем захватим штормовой ветер с норд-веста.

Развиваем ход до 28 узлов и ложимся на зюйд. Солоноватый воздух вместе с дождем освежает лицо, дышать становится легче.

Перед рассветом нас все-таки прихватил ветерок. К утру он изменил направление и сейчас трепал обвесы мостика. Они хлопали, словно строчил пулемет.

Командующий флотом стоял на правом крыле мостика. Я пригласил его в каюту.

— Нет, нет, — отказался адмирал. — Здесь лучше. Хочется подышать свежим воздухом... Оживившись, он продолжал:

— Представьте, командир, для меня это отдых. Ночью, когда я вместе с членом Военного совета флота вице-адмиралом Кулаковым вылетал с Херсонесского аэродрома на последнем, оставленном для нас самолете, противник начал сильно обстреливать аэродром. Летное поле не освещалось. Диву даюсь, как сумел летчик взлететь...

В это предрассветное утро мы долго говорили о Севастополе. Перед глазами стояли руины города, разрушенные причалы, торчащие из воды мачты кораблей. [72]

Здесь, на обагренной кровью и засыпанной осколками бомб и снарядов земле, с необычайной силой раскрылись мужество и героизм советского народа — солдат, летчиков и моряков на передовой, а также экипажей кораблей в море, идущих в Севастополь с войсками, грузами и боеприпасами и возвращающихся с ранеными и эвакуированными. В этом аду родители скорбели о погибших детях, воины — об убитых родных и близких.

У адмирала Октябрьского не было сына. Его сыновьями были те, кто дни и ночи насмерть стоял в обороне, на передовой.

Впрочем, были ли ночи? В последнее время обороны гигантские фейерверки от разрывов бомб и снарядов превращали ночь в день. 2 июня фашисты начали пятидневную артиллерийскую и авиационную подготовку. На Севастополь было сброшено 46 тысяч фугасных бомб, произведено 9 тысяч самолето-вылетов, выпущено 100 тысяч снарядов. Кроме того, по 30-й батарее била огромная осадная гаубица, снаряды которой имели в длину около 2 метров и в диаметре 615 миллиметров. От них трескался трехметровый бетон укрытия башен.

Мужественно и организованно отражали вражеские атаки защитники Севастополя. Не щадя жизни, сражались воины Приморской армии и черноморцы. О героизме и бесстрашии севастопольцев писала в те дни газета «Правда»:

«Стойкость защитников Севастополя, их доблесть бессмертны. На подобный героизм способны только люди, которым свобода, честь, независимость и процветание своей Родины, своего государства превыше всего, превыше жизни. Плечом к плечу здесь держат оборону моряк, красноармеец и летчик. Взаимная выручка, помощь, поддержка, совместный удар по врагу делают их непобедимыми...»{11}.

Несмотря на самоотверженную борьбу, положение в Севастополе с каждым днем становилось все тяжелее.

Вечером 30 июня, когда были использованы последние возможности отстоять город, когда кончились боеприпасы, продовольствие и питьевая вода, по решению [73] Ставки Верховного Главнокомандования Севастополь был оставлен советскими войсками...

Приблизившись к побережью, мы вошли в порт. Я проводил командующего флотом на берег. Его встречал командир военно-морской базы...

С потерей Крыма обстановка на южном участке советско-германского фронта резко изменилась.

К 25 июля 1942 года немецко-фашистские войска, наступавшие на кавказском направлении, вышли к Шону. Овладение плацдармами в районах Цимлянская, Николаевская, Батайск, а также наличие сильной, намного превосходившей советские войска группировки позволяло немецко-фашистскому верховному командованию начать наступательную операцию по захвату Кавказа под кодовым названием «Эдельвейс». Политические и военные круги фашистской Германии рассчитывали, что успешное ее осуществление принудит Турцию также вступить в войну против Советского Союза.

Битва за Кавказ! Боевые действия между Черным и Каспийским морями продолжались около 15 месяцев и вошли в историю советского военного искусства как сложный комплекс оборонительных и наступательных операций.

В августе — сентябре 1942 года положение наших войск осложнилось и во многом зависело от боевых действий на юге. Имея превосходство в боевой технике, немецко-фашистские войска упорно рвались к Волге. Шла легендарная Сталинградская битва. На Серверном Кавказе фашистские войска продвигались к Новороссийску, намереваясь овладеть им, а затем развить наступление на Туапсе и Сухуми вдоль Черноморского побережья.

В целях объединения усилий войск и фронта, оборонявших Новороссийск и Таманский полуостров, 17 августа Военный совет Северо-Кавказского фронта принял решение создать Новороссийский оборонительный район. Командование Новороссийским оборонительным [74] районом возлагалось на командующего 47-й армией генерал-майора Г. П. Котова. Его заместителем по морской части был назначен командующий Азовской военной флотилией контр-адмирал С. Г. Горшков.

В это время мы почти ежедневно выходили в море для переброски маршевого пополнения войск в Новороссийск. Так, 22 августа мы доставили в Новороссийск 720 солдат, а через несколько дней в Туапсе высадили 652 человека, там же приняли на борт 1023 бойца 16-й морской бригады майора Д. В. Красникова и срочно доставили их в Новороссийск. Затем возвратились в свой порт с ранеными и грузом.

30 августа, когда «Сообразительный» стоял в порту, меня вызвали на крейсер «Ворошилов». В салон крейсера я вошел вместе с недавно назначенным командиром 1-го дивизиона эскадренных миноносцев капитаном 2-го ранга П. А. Мельниковым.

— Штаб флота поставил перед нами новую задачу, — сказал командующий эскадрой вице-адмирал Л. А. Владимирский. — Нашим кораблям предстоит обстрелять район Неберджаевской и Нижнебаканской станиц... Руководить действиями кораблей будет капитан второго ранга Мельников. Я пойду на «Сообразительном». Обстрел объектов проводить самостоятельно.

Утром 1 сентября лидер «Харьков» и эсминец «Сообразительный» вышли в море с вице-адмиралом Л. А. Владимирским и военкомом эскадры бригадным комиссаром В. И. Семиным на борту.

Несмотря на то что курс кораблей проходил в 20– 25 милях от берега, нас обнаружил вражеский самолет-разведчик. Вскоре на смену ему пришел другой — «Гамбург-138». Самолеты этого типа могут вести длительную разведку в море. Поэтому было решено около Туапсе пройти между портом и внутренней кромкой минного заграждения, а не в обход минного поля. Это создавало ложное представление, будто отряд следует в Туапсе. Таким образом, нам удалось оторваться от разведчика.

В ночь с первого на второе сентября, прибыв в указанный район, «Харьков» и «Сообразительный» с ходу открыли огонь по скоплениям войск и боевой техники [75] противника в станицах Нижнебаканская и Неберджаевская.

Через два дня в прежнем составе снова выходим в море. Задача та же — вести огонь по противнику.

Переход до Новороссийска мы совершили в светлое время суток, недалеко от берега. К вечеру приблизились к подходной точке фарватера и направились к Новороссийску. Вскоре достигли порта. Прибрежная часть моря освещалась прожекторами. С северной и северо-восточной стороны виднелись вспышки артиллерийских залпов — город и порт интенсивно обстреливались артиллерией противника.

Около 22 часов становимся на якорь в двух кабельтовых от боковых ворот порта. Ожидаем, пока с базы прибудет офицер и доложит обстановку.

Минут через пятнадцать подошел катер с представителем Новороссийского оборонительного района. Заходим в штурманскую рубку, выбираем позицию для ведения огня. Но приходится изменить место, так как мешаем стрельбам лидера «Харьков».

Ветер усилился до семи баллов с норд-оста. Якорь на новом месте не держит. Чтобы корабль не дрейфовал, вынуждены время от времени подрабатывать машинами.

В полночь эсминец «Сообразительный» обстрелял поселок Верхнебаканский, а лидер «Харьков» — станицу Красномедведовскую.

Стрельбы обоих кораблей прошли успешно. Мы выпустили сотни снарядов по скоплениям вражеских войск и нанесли фашистам существенный урон.

В своей книге воспоминаний «Битва за Кавказ» Маршал Советского Союза А. А. Гречко указывает: «Лидер «Харьков» и эсминец «Сообразительный» произвели огневой налет, выпустив сотни снарядов по скоплениям вражеских войск. Об эффективности этого артиллерийского налета говорит запись журнала боевых действий группы армий «А» от 4-го сентября: '«Противник вел концентрированный огонь тяжелой артиллерией с военных кораблей и причинил нашим частям большие потери...»{12}.

В это время беспрерывные бои шли и на берегу. На ветке железнодорожной линии, протянувшейся у [76] самого шоссе, недалеко от цементных заводов, стоял товарный вагон. В нем находился штаб 305-го батальона морской пехоты. Потом за этим вагоном укрывались от огня советские бойцы. Вагон был так изрешечен пулями, что на нем не осталось ни куска дерева. Ныне на юго-восточной окраине Новороссийска стоит необычный памятник — железнодорожный вагон. На нем надпись: «Здесь 11 сентября 1942 года доблестные воины частей Советской Армии и Черноморского флота преградили путь врагу на Кавказ, а через 360 дней во взаимодействии с морским десантом и частями с Малой земли начали штурм Новороссийска и 16 сентября 1943 года, разгромив фашистские войска, освободили город».

Но вернемся к тяжелым дням обороны Новороссийска.

На рассвете 6 сентября фашистам удалось выйти на дорогу Неберджаевская — Мефедовский и прорваться к северо-западным окраинам Новороссийска. Дым пожарищ взметнулся над портом и городом. Разрывы снарядов, треск пулеметов и автоматов слились в сплошной гул, который катился от улицы к улице. Бои шли за каждый квартал, за каждый дом... К исходу 9 сентября противник занял большую часть западного района Новороссийска.

В этот самый опасный для города момент в командование 47-й армией вступил генерал-лейтенант А. А. Гречко. Командование и штаб обороны перешли на 9-й километр — восточный берег Цемесской бухты.

Бои за Новороссийск ожесточались с каждым днем. Фронт требовал войск, снабжения и поддержки корабельной артиллерии. На Северном Кавказе наступила трудная пора. Вся страна следила за развитием событий в этом районе. Военные корабли Черноморского флота активно участвовали в обороне Новороссийска.

В конце сентября 1942 года нашей воздушной разведкой были обнаружены плавсредства противника в Ялте. Группе кораблей в составе эсминцев «Бойкий» и «Сообразительный» ставилась задача: уничтожить эти плавсредства и обстрелять фашистские казармы.

1 октября мы вышли в море. На борту «Бойкого» — [77] командующий эскадрой вице-адмирал Л. А. Владимирский, на «Сообразительном» — командир 1-го дивизиона эскадренных миноносцев капитан 2-го ранга П. А. Мельников.

Рассвет застал нас в открытом море. Чистое, безоблачное небо предвещало хорошую погоду. Но мы предпочли бы туман или дымку — так легче скрываться от вражеских самолетов-разведчиков.

Первым наши корабли обнаружил фашистский самолет «Дорнье-24» в районе Синопа. Как только враг приблизился, по нему ударили наши артиллерийские расчеты. Не выдержав огня кораблей, самолет резко отвернул и скрылся.

В вечеру нас вновь «навестил» самолет-разведчик. На этот раз мы открыли огонь из орудий главного калибра. Но, отлетев на безопасную дистанцию, он продолжал вести наблюдение.

Время от времени самолет приближается и снова отлетает. Он то заходит в голову группы, то пересекает наш курс по корме. По-видимому, летчик недоумевает: мы следуем к району Новороссийска, занятому фашистскими войсками. Огонь не ведем — артиллерия наша не достанет.

С наступлением темноты резко поворачиваем на зюйд-вест и увеличиваем ход до 30 узлов. Во мраке летчик теряет нас из виду. Не прошло и получаса, как мы берем курс на Ялту.

В кромешной тьме подходим к берегу. Едва различимы очертания гор. Ориентируясь на Никитин мыс, уточняем местонахождение корабля и ложимся на боевой курс. Капитан 2-го ранга П. А. Мельников дает сигнал боевой тревоги. Звенят колокола громкого боя.

За полчаса до полуночи открываем огонь. Ярко вспыхивают красные языки пламени, воздух оглашается орудийными залпами. Семь минут не смолкают наши пушки. Дружно гремят залпы корабельной артиллерии.

На берегу видны вспышки — огонь открыла батарея противника. Но ее снаряды, посланные второпях, не достигают цели. Они падают далеко за кормой «Сообразительного».

Мы должны выпустить по порту 200 снарядов. Надо спешить, пока противник не пристрелялся. В быстроте [78] стрельбы у нас есть опыт, приобретенный в боях под Одессой и в боевых походах.

Тем временем на берегу открывает огонь еще одна вражеская батарея. Снаряды с треском рвутся все ближе и ближе к кораблям...

Леонид Челышев — первый заряжающий у четвертой пушки — оглушен. Он не слышит ревуна, но работает четко, безошибочно.

Обстреляв гавань, переносим огонь на город: бьем по казармам, по районам расквартирования вражеских войск. В темном небе мечутся лучи прожекторов. Очевидно, фашисты считают, что кроме обстрела с моря порт и город бомбит советская авиация.

На пятнадцатой минуте обстрела Ялты на берегу вспыхивает пожар. Не умолкает пушка главного калибра Павла Митрофанова. В боях под Севастополем его прицельный огонь и огонь двух носовых орудий заставил замолчать две вражеские батареи. Вот уже почти полтора года эти орудия не имеют при стрельбе ни одного пропуска, ни одной задержки.

Вскоре в городе вспыхнул второй очаг пожара. Пламя взметнулось высоко вверх и озарило все вокруг. Но и враг пристрелялся, усилил огонь по кораблям. Снаряды падают у борта, у кормы «Сообразительного». Оба эсминца, израсходовав предназначенный для обстрела боезапас, резко разворачиваются и уходят в море.

У кормы «Бойкого» замечаем огненные вспышки. Рядом с ними падают вражеские снаряды. Очевидно, батарея противника обстреливает место, где мерцают огни.

Запрашиваю командира «Бойкого», что случилось. Оказывается, с эсминца сбросили в море связку патронов Гольмса. Патроны эти употребляются при учебных стрельбах для обозначения всплытия торпеды. Противник же, приняв вспышки патронов за огонь корабля, участил по ним залпы.

Пока фашисты стреляют по ложной цели, мы выходим в море и берем курс на Синоп. А с берега нас еще долго провожало зарево двух огромных пожаров.

К утру поднялась волна. Полубак корабля стал принимать много воды. Палуба деформировалась. К работе приступили аварийные партии. [79]

На обратном пути, уже на подходе к базе, нас обнаружил самолет противника. Он развернулся и улетел прочь. Идем в порт мимо крейсера «Красный Крым». На его палубе выстроилась вся команда. На корабле сигнал: «Слава артиллеристам «Бойкого» и ^Сообразительного»!»

Что же, наши отважные артиллеристы достойны похвалы. Но все-таки успешное завершение тысячемильного похода — заслуга всех членов обоих экипажей.

Вскоре из сообщения Совинформбюро мы узнали, что в результате обстрела Ялты в порту были потоплены итальянская подводная лодка и несколько вражеских судов. Кроме нас на этом участке отличились также летчики и экипажи торпедных катеров. Нанесенный врагу ущерб — наша общая заслуга.

Героическое сопротивление советских войск сорвало гитлеровский план прорыва в Закавказье, дало возможность Ставке Верховного Главнокомандования выиграть время и накопить резервы для укрепления Закавказского фронта.

Еще в период боев под Новороссийском от командования Закавказского фронта требовалось не ослаблять обороны на туапсинском направлении. 23 августа 1942 года был создан Туапсинский оборонительный район под командованием контр-адмирала Г. В. Жукова.

Туапсинская оборонительная операция началась 25 сентября. Активное участие в ней принимали и корабли Черноморского флота. Так, в первой половине октября 145-й полк морской пехоты, спешно переброшенный в Туапсе кораблями, выбил врага с высоты безымянная, а позднее овладел станицей Наветинская.

Выполняя указания Ставки Верховного Главнокомандования, боевые корабли и суда Черноморского флота за сентябрь — ноябрь перебросили в Туапсинский оборонительный район три стрелковые бригады, кавалерийскую и горнострелковую дивизии, артиллерийские и другие части.

В этих перевозках принимал участие и наш эсминец... [80]

Приближалось 7 ноября. Вспомнился Кронштадт. Мне, молодому краснофлотцу, впервые попавшему в этот легендарный город, все представлялось необычным, исполненным романтики прошлого: и старинные форты, и памятник Макарову на вымощенной булыжником Якорной площади.

Погода была ненастной и скучной. Без конца лил дождь. Казалось, что он никогда не перестанет. Пахло прелой травой и морем. Как давно это было...

В ноябре в Закавказье также сыро и холодно. Волна бьет о борт корабля. Вокруг торпедных аппаратов, на трапах, на банках{13}, на кормовом мостике — краснофлотцы. Они в рабочей одежде, но лица у всех торжественные. Сегодня праздник — 25-я годовщина Октябрьской революции. На корабле проводится митинг.

Говорит старший политрук Квашнин. Он подводит итоги боев за Крым и Кавказ:

— За долгие военные месяцы изменились наши краснофлотцы — повзрослели, возмужали, закалились в боевых походах. Корабль с первого дня войны в море. Тысячи миль остались у него за кормой. Беспощадно разили врага наши орудия: эсминец подавил или уничтожил семь вражеских батарей, отбил девяносто воздушных атак противника, тридцать одна из которых была направлена непосредственно на эсминец. Провел десятки транспортов, выручил из беды два корабля. Переправил в другие порты около девяти тысяч эвакуированных. Сотни тонн боезапаса и жизненно необходимого груза доставил он Одессе, Севастополю и другим портам Крыма и Кавказа. Высаживал морской десант, прикрывал его огнем, громил базы, временно оккупированные немецко-фашистскими захватчиками.

В заключение Игнатий Галактионович сказал:

— Наступает время полного разгрома фашистов на туапсинском направлении. Советские войска бьют гитлеровцев под Сталинградом. Час расплаты приближается. Будем готовы к новым решающим боям с ненавистным врагом. Будем бить его по-черноморски!..

— Ура! -дружно ответили моряки «Сообразительного». [81]

С болью в сердце говорят члены экипажа «Сообразительного» о зверствах, чинимых фашистами на временно оккупированной территории. Матрос-торпедист Михаил Одинокое читает полученное от сестры письмо:

— «Когда к нам в деревню пришли немцы, сильно они помучили народ, поиздевались над нами. Деда нашего выгнали из дому. А в Добрыне с одного старика стали снимать валенки. Он не давал. Так ему отрубили голову. Погиб Мягков Иосиф, убили Байбакова Петра. Жену деда Григория немцы вывезли больную в поле и бросили. Она умерла. А потом изверги выселили всех, а мужчин угнали с собой... Красная Армия освободила деревню. Мы вернулись в свой дом. Двор весь разломан, все пожгли, все пожрали гады, зато сколько их здесь погибло!»

Мне невольно вспомнилась фашистская листовка, изъятая у убитого на Кавказе гитлеровского лейтенанта Густава Цигеля. Вот что внушалось немецкому солдату: «У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик. Тем самым ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишь себя навеки».

В конце митинга выступил корабельный поэт Петр Короткое. Он прочитал собравшимся свои стихи. Вот как заканчивалось одно из стихотворений:

Раздались дружные аплодисменты. Но призывно звучит дудка, и на мгновение митинг стихает.

— Товарищ командир! Поступило распоряжение готовиться к походу, — докладывает рассыльный.

— Вторая смена четвертого котельного отделения на развод паров! — раздается немедленная команда. — Корабль готовить к походу!

— Надо спешить, — говорит заступающий на вахту старшина 1-й статьи Петр Стах. — Через три часа уходим в море, в очередной боевой поход... [82]

19 ноября войска Юго-Западного, Донского, а через день и Сталинградского фронтов перешли в наступление. В течение двух суток они разгромили пять пехотных дивизий противника и продвинулись вперед на 20–25 километров.

Немецко-фашистекое командование лихорадочно стягивало в район боев авиацию, действовавшую на Черном море. В связи с этим Черноморский флот получил возможность начать боевые действия надводных кораблей на дальних коммуникациях.

Штаб флота поставил перед эскадрой задачу провести первую набеговую операцию на коммуникации у западных берегов Черного моря.

29 ноября отряд кораблей вышел в поход. На подготовку к боевым действиям у нас было очень мало времени, практически — всего сутки. Собрав командиров — кораблей на крейсере «Ворошилов», командующий эскадрой Л. А. Владимирский указал: крейсеру «Ворошилов» провести обстрел порта Сулина и уничтожить находящиеся в нем вражеские суда, портовые сооружения; эсминцу «Сообразительный» — охранять крейсер, разрушить артиллерийским огнем радиостанцию на острове Змеиный и подавить батарею противника; лидеру «Харьков» — подойти к острову Змеиный с оста и норда и при выявлении аэродрома с самолетами уничтожить их.

Второму отряду кораблей — эсминцам «Бойкий» и «Беспощадный» — приказано было обстрелять порт Мангалия, уничтожить находящиеся там вражеские плавсредства, а также портовые сооружения, затем осуществить поиск противника в районе Мангалия — Констанца.

Учитывая, что самолеты противника не раз бомбили наши корабли, в районе Синопа, мы шли в 40 милях от берега, тем самым гарантируя себя и от встречи с вражескими подводными лодками. Они курсировали, как правило, ближе к берегу.

На следующий день, 30 ноября, около 10 часов мы встретились с эсминцами «Бойкий» и «Беспощадный», идущими из Туапсе. Вскоре они повернули на юг и [83] скрылись. А утром 1 декабря, приблизившись к берегу, они провели торпедную атаку по предполагаемым транспортам противника, затем открыли артиллерийский огонь по берегу. Оттуда по эсминцам сразу же ударила артиллерия противника. Отойдя в море, корабли скрылись за полосой тумана. А вскоре возобновили поиск врага.

Тем временем наш отряд подошел к острову Змеиный. Докладываю Л. А. Владимирскому на крейсер «Ворошилов», что эсминец «Сообразительный» к стрельбе готов. Задача ясна — необходимо разладить связь и лишить противника возможности сообщать о действиях наших кораблей своему командованию на материк. Ложимся на боевой курс, идем с параванами.

Спустя минут десять, когда на острове отчетливо вырисовался белый маяк, открываем огонь. Вскоре к нашей группе присоединяется лидер «Харьков». Он также бьет по маяку, но и наши, и его снаряды падают с перелетом.

«Корректируйте огонь», — передаем сигнал лидеру «Харьков» и снова стреляем по цели.

На рассвете остров был виден как на ладони. Черный дым стелился вокруг маяка, воздух наполнялся громом артиллерийских залпов.

Вскоре крейсер закончил обстрел острова. Прекращаем огонь и мы, выходим в голову крейсера. Внезапно правым параваном подсекаем мину. Она вынырнула в пяти-десяти метрах от правого борта эсминца и, покачиваясь на воде, пошла вдоль борта.

Но мину параван подсек не сразу. Некоторое время она буксировалась... Корабельные сигнальщики и наблюдатели с боевых постов не отрывали от нее глаз. Одно неосторожное движение — и она взорвется.

Даю резкие, частые гудки. На рее приказываю поднять сигнал: «Нахожусь на минном поле». Крейсер повторяет наш сигнал — значит, об опасности предупрежден. Вот он начинает выходить из минного поля задним ходом. В это время раздается резкий металлический треск под кормой нашего эсминца — выскочила красноватая коробка минзащитника. Он может вывести из строя параван и тогда от мин не уберечься.

Почти на месте «Сообразительный» разворачивается на обратный курс.

Вдруг сигнальщик докладывает: [84]

— На крейсере сигнал «Имею задний ход» спущен. Корабль малым ходом движется вперед...

Это казалось невероятным. Ведь крейсер принял наш сигнал об опасности и начал было выходить из минного поля. Что же случилось? Очевидно, Владимирский решил, что выходить задним ходом рискованно, так как крейсер может перепутать параваны. Тогда их пришлось бы отрубить.

Неожиданно у борта крейсера раздался взрыв. Огромный столб воды поднялся выше мачт и обрушился на палубу. С момента, когда мы подсекли мину, до подрыва корабля прошло две минуты.

Уменьшаем скорость и, прекратив выход из минного поля, поворачиваем влево с намерением подойти к крейсеру — кораблю может потребоваться помощь.

На крейсере вышли из строя телефоны и телеграф. В котлах сел пар, в связи с чем ход корабля резко уменьшился.

Через минуту взрыв еще большей силы раздается под левым бортом крейсера. Не получив никаких указаний от командующего эскадрой, прекращаем сближение и выходим из минного поля.

На мостике собирается командный состав корабля. Приказываю старпому опечатать вахтенный, навигационный и машинный журналы: подробности анализировать будем в базе.

Крейсер «Ворошилов» после подрывов оказался в очень опасном положении. Адмирал Л. А. Владимирский принял решение возвратить корабли в базу, а на случай буксировки поврежденного крейсера вызвать в район Синопа крейсер «Красный Кавказ». Противник в дневное время может нанести по отрядам кораблей удар авиацией. Но поздно вечером Владимирский передал телеграмму в базу, что крейсер «Красный Кавказ» высылать нет необходимости.

Вскоре мы получили семафор с крейсера:

«Держитесь дистанции на прием сигналов. Поддерживайте связь с базой. Все сообщения будем давать только через вас. Далеко не отходите. Командующий эскадрой».

Держа крейсер в визуальной видимости, постепенно развиваем ход до 20 узлов. Подходим к базе. Спустя некоторое время входим в порт. За кормой — более 1200 миль плавания... [85]

Почти пять суток разбирался, тщательно анализировался этот поход. Высказывались различные мнения. Одни считали, что выходить из минного поля так, как это сделал «Сообразительный», нельзя. Другие оправдывали действия эсминца, поскольку он начал выход лишь тогда, когда крейсер, приняв сигнал об опасности, пошел задним ходом.

Да, мы явно недооценили минную опасность в этом мелководном районе, слишком понадеявшись на точность данных разведки. Подрыв крейсера на минах сорвал операцию. Мы не выполнили основного задания — не уничтожили в порту Сулина и на его коммуникациях вражеских судов. Для достижения цели нам не хватало тральщиков.

Все это время я с тревогой ждал себе «приговора». Чего только за эти дни не передумал и не пережил! Порой казалось даже, что все мои действия от начала до конца были неправильными. Итог разбору подвел сам вице-адмирал Л. А. Владимирский. Он подробно проанализировал поход, стрельбы и маневр, а затем сделал заключение: крейсер и эсминец действовали правильно.

От сердца у меня сразу отлегло. Позже, зайдя ко Льву Анатольевичу, я спросил, почему он принял решение отказаться от заднего хода и идти вперед.

— Да потому, что не был уверен в том, что вы подсекли мину только первого ряда и что мы уже не вошли в минное поле, — ответил Владимирский. — А если влезли, такое было вполне вероятно, то задним ходом пришлось бы вновь проходить уже пройденную линию минного поля. Это раз. А во-вторых, рисковали бы кормой корабля. Так уж лучше рвать нос, чем корму. Ведь, подорвав корму, корабль остался бы без движения, а без носа можно идти задним ходом. Словом, из двух зол я выбрал меньшее... Улыбаясь, он добавил:

— Не хочу сказать, что мое решение было классическим. Но, батенька мой! А ваш разворот на месте после подсечения мины?.. Ведь все обошлось благополучно лишь потому, что существовала одна линия мин, и вы ее удачно проскочили. Будь иная обстановка — все могло окончиться гораздо хуже...

Несмотря на то что во время этой набеговой операции на побережье, захваченное противником, были достигнуты [86] не все поставленные цели, она имела большое морально-политическое значение. Внезапно совершаемые ночные атаки кораблей с нанесением мощных артиллерийских ударов по береговым объектам заставляли фашистов сокращать морские перевозки, укреплять оборону, а это ослабляло силы и средства врага на побережье.

Гитлеровские войска терпели неудачи под Сталинградом. Их попытки захватить Кавказ также провалились. Рушились захватнические планы немецких завоевателей. Теперь фашисты вряд ли могли рассчитывать на победу. А наших моряков наступление советских войск на Сталинградском фронте вдохновляло на новые подвиги.

Черноморский флот активизировал свою деятельность. Его ожидали походы на дальних коммуникациях.

В субботу, 19 декабря, мы готовились к предстоящему смотру. Шла авральная приборка. Мы с капитан-лейтенантом В. Г. Беспаловым весь день провели на палубах. То зайдем в машинно-котельное отделение, то осмотрим кубрики, поднимемся на мостики, ростры, а то и просто стоим на юте или на стенке причала и наблюдаем за работой экипажа.

Вечером на «Сообразительный» прибыли вице-адмиралы Ф. С. Октябрьский и Л. А. Владимирский.

На следующий день состоялся смотр. Обойдя корабль, командующий флотом указал нам на обнаруженные недостатки:

— Война скидок не делает. Снаряд из грязного ствола в цель не долетит. Учтите замечания, командир...

Затем на празднично убранном юте состоялось вручение наград краснофлотцам, старшинам и офицерам эскадры. Первым получил боевой орден командир крейсера «Ворошилов» капитан 1-го ранга Ф. С. Марков. Получил награду и я — второй орден Красного Знамени. [87]

Новый, 1943 год мы встретили в базе. Около часа ночи я сошел на причал. Синели якорные огни эсминца, белые хлопья снега ложились на стойки, палубы и реи. Вокруг — тишина.

Наш эсминец — дежурный по эскадре. Уже давно пробили двухчасовые склянки. На палубах стихли голоса. Наступил Новый год.

Стоять бы так до утра и смотреть на корабль, на звездное небо... Но в то тревожное время у нас редко выпадали свободные часы, да и то не для того, чтобы любоваться природой, а для подготовки к боевым походам.

В начале января 1943 года началось стратегическое наступление советских войск на Кавказе, на краснодарском, ставропольском и других направлениях.

К концу января враг, отрезанный от переправы на реке Дон, под ударами советских войск отходил в западном направлении к Таманскому полуострову, задерживаясь на промежуточных рубежах. Наши войска преследовали и уничтожали фашистских захватчиков в общем направлении на Тихорецк, Красномедведовскую и Славянскую. Но противник усиливал оборону на новороссийском направлении, возводил на переднем крае и в глубине оборонительные сооружения. Гитлер приказал удерживать Новороссийск любой ценой.

С учетом обстановки на фронте Черноморской группе войск была поставлена задача захватить Крымскую, Новороссийск, Таманский полуостров и завершить окружение кавказской группировки войск противника.

24 января 1943 года командующий фронтом приказал Черноморскому флоту готовить высадку десанта. Намечалось основные силы десанта высадить в районе Южная Озерейка, а вспомогательные — на западном берегу Цемесской бухты, в районе Станички.

Для обеспечения выездки основного десанта и его действий на берегу из состава Черноморского флота были сформированы отряд транспортов основного десанта, [88] отряд охранения этих транспортов, отряды высадочных средств и корабельной поддержки. Кроме того, был сформирован отряд огневого содействия. В него вошли крейсеры «Красный Кавказ», «Красный Крым», лидер «Харьков», эскадренные миноносцы «Сообразительный» и «Беспощадный», а также пять самолетов-корректировщиков. Командиром отряда был назначен вице-адмирал Л. А. Владимирский. Отряду огневого содействия ставилась задача произвести артиллерийскую подготовку участков высадки десанта в районе Южной Озерейки.

В связи с предстоящим походом командиры кораблей собрались на линкоре у командующего эскадрой.

— Мы должны выйти из базы засветло. До наступления темноты будем следовать на запад, — сказал нам Л. А. Владимирский. — Таким образом несколько замаскируем свой маршрут. Когда совсем стемнеет, повернем к месту высадки десанта и ночью произведем мощный артиллерийский удар по позициям врага. Вначале артиллерийскую подготовку проведут крейсеры «Красный Кавказ», «Красный Крым», лидер «Харьков». эсминцы «Беспощадный» и «Сообразительный». Затем крейсеры и лидер отойдут в базу, а эсминцы продолжат обстрел селений Глебовка, Васильевка, Федотовка, где находится укрепленный район противника.

В дальнейшем нам предстояло обстрелять целый ряд вражеских объектов, помешать продвижению фашистских войск по дороге Глебовка — Озерейка, ведя методический огонь по ней, и, наконец, уничтожить технику и живую силу противника в Глебовке. В общей сложности по трем целям нам разрешалось расходовать до 300 снарядов.

Под вечер небольшой отряд кораблей в составе крейсера «Ворошилов», эсминцев «Беспощадный», «Сообразительный» и «Бойкий» вышел в море.

Штиль. Форштевень разрезает зеркальную гладь воды. Она пенится у борта, журчит едва слышно и певуче. Стройно идут корабли в четком боевом порядке. На море дымка, вечер надвигается тихий, спокойный...

Несколько часов спустя ложимся на боевой курс. Мичман Виктор Иванов пристально всматривается в карту. Готовимся к стрельбам по горе Колдун. Она [89] высится над самой Новороссийской бухтой. Огонь будем вести совместно с крейсером «Ворошилов». Вторую стрельбу проведем по высоте 545, юго-западнее склона горы, самостоятельно.

Приблизительно в половине пятого мы с крейсером открыли огонь. Спустя несколько минут ударил эсминец «Беспощадный». Через час мы закончили стрельбы по горе Колдун и сразу перешли в другое место.

Снова гремят наши залпы. Яростно бьем по цели. Но вот на берегу появляются огневые вспышки — противник начал обстреливать корабли. К тому же погода испортилась, и мы вынуждены продолжать обстрел в штормовых условиях. Нелегко подавать снаряды на орудия при таком крене корабля, да и угол возвышения у пушек большой...

Вот корабль в очередной раз резко накренился, и краснофлотец Тимофей Покалюхин, не выпуская из рук снаряда, падает плашмя. Снаряд с силой ударяется о палубу. Того и гляди произойдет взрыв. Приказываю немедленно выбросить снаряд за борт. Легко сказать «выбросить» — попробуй сделать это при такой свирепой качке! Затаив дыхание, следим за действиями краснофлотца. Наконец, превозмогая боль в колене — очевидно, он сильно ушибся, — Покалюхин подходит к борту — и смертоносный груз летит в море.

Неожиданно шторм утих. На подходе к базе нас встретили яркие лучи зимнего солнца.

— Товарищ командир! — докладывает сигнальщик, когда мы входим в порт. — На линкоре поднят сигнал. Командующий флотом поздравляет «Сообразительный» с пройденной пятидесятитысячной милей...

Пятьдесят тысяч миль! И каких миль!.. Девяносто две с половиной тысячи километров, значительная часть которых пройдена сквозь минные поля, сквозь штормы и туманы, при яростных бомбежках с воздуха и интенсивном обстреле вражеских береговых батарей!

С капитан-лейтенантом Квашниным склоняемся над картой Черного моря. Она вдоль и поперек изрезана многочисленными разноцветными линиями. Это — путь корабля, пройденный им с самого начала войны. Много трудных, исключительно ответственных боевых походов совершил «Сообразительный».

Во время героической обороны Одессы и Севастополя, когда каждый метр прибрежных вод простреливался [90] вражескими батареями, эсминец сквозь ураганный огонь прорывался в гавань, доставлял защитникам черноморских твердынь войска, боеприпасы, продовольствие, а оттуда увозил раненых бойцов, эвакуированных женщин, детей и стариков.

Эскадренный миноносец «Сообразительный» участвовал во всех важнейших операциях Черноморского флота: совершал многочисленные огневые налеты на вражеские базы, конвоировал транспорты, нес дозор, производил поиск подводных лодок, высаживал десанты, осуществлял перевозки войск, боеприпасов и продовольствия. Корабль провел более 50 боевых стрельб, во время которых было уничтожено до 10 артиллерийских батарей противника, сотни вражеских солдат и офицеров, отражено около 100 воздушных атак, сбито 4 самолета...

3 февраля, когда эсминец «Сообразительный» находился в базе, мы получили сигнал о начале десантной операции.

— Готовьтесь к походу, командир. Через два часа выход, — сообщил только что прибывший на корабль начальник штаба эскадры В. А. Андреев.

С самого утра на море стояла хорошая погода. Видимость отличная. До полудня — ни одного вражеского самолета в небе. Наверное, потому, что корабли прикрывала советская истребительная авиация. Однако после 12 часов появился наш частый спутник — летающая лодка «Гамбург-140». Вскоре самолет скрылся.

К вечеру мы изменили курс, предпринятый нами с целью ввести в заблуждение вражескую авиацию, и направились в район высадки десанта. Время близилось к полуночи, когда мы прибыли в назначенный квадрат. Увеличиваем дистанцию между кораблями. «Сообразительный» уменьшает ход, чтобы пропустить вперед отряды десантных кораблей.

На мостик приносят телеграмму: вылетел самолет-корректировщик, который должен корректировать стрельбу крейсера «Красный Кавказ».

Но вот наступила полночь, а сигнала об открытии огня все еще нет. По отряду кораблей передают, что начало стрельб переносится на полтора часа.

Однако не все корабли своевременно получают сигнал, [91] и небольшой отряд, состоящий из эсминца «Бойкий» и 4 сторожевых катеров, производит обстрел.

В начале второго ночи наши береговые батареи ударили из Кабардинки и Геленджика по оккупированному фашистскими войсками Новороссийску, авиация — по долине Озерейка.

Идем малым ходом к десантным судам. Передаем на крейсер «Красный Кавказ» сигнал: «Слева по носу наши шхуны». Через некоторое время то же самое сообщаем об отряде транспортов.

Наконец отряд получает сигнал о начале стрельб. Эсминец «Беспощадный» открывает огонь. Над берегом рвутся осветительные снаряды. Отчетливо видны трассы пулеметного огня, белые фонтаны от разрывов мин противника. К берегу держат курс пять сторожевых катеров, а за ними тральщики, канонерские лодки.

Но как только катера штурмового отряда подошли к берегу, враг открыл шквальный минометный огонь из дзотов, с флангов долины Озерейка.

На берегу раздаются сильные взрывы — это авиация противника наносит бомбовый удар но высаживаемому десанту. Враг сосредоточил огонь по катерам, пытается во что бы то ни стало задержать высадку десанта. Но первые группы моряков уже ведут бой...

Тем временем стреляем по дорогам между Озерейкой и Глебовкой с дистанции 75 кабельтовых, затем, согласно плану операции, переносим огонь на поселок Глебовка. Теперь дистанция стрельбы увеличилась — корабли нашего отряда бьют по другим целям.

На берегу вспыхивает зарево, вызванное меткими ударами крейсеров. Но горят и два наших корабля.

Вражеский прожектор освещает сторожевые катеpa. Не умолкает артиллерийско-пулеметная перестрелка. Прожектор надо бы уничтожить, но сделать это не просто — мешают складки местности.

Бой продолжался до 6 утра, не ослабевая ни на минуту. В 6 часов 20 минут контр-адмирал Н. Е. Басистый в телеграмме командующему флотом сообщил, что ввиду сильного противодействия противника высадка десанта большинством кораблей не произведена. Мы получили приказ ложиться на обратный куре. [92]

К 10 часам утра ветер достиг семи баллов. Очевидно, мы вошли в полосу шторма.

«Как ведет себя корабль?» — запрашивает командующий эскадрой.

«На полубаке сорван люк малярки, — отвечаю. — Погнуты крышки кранцев, леерные ограждения сломаны. Форпик затоплен, в соседние с ним помещения тоже поступает вода. Она затапливает первый и второй артпогреба...»

Спускаюсь с мостика и вместе с командиром электромеханической боевой части М. С. Качаном обхожу кубрики. Пропаривают прокладки парового отопления. На палубе перекатывается с борта на борт вода. Она попадает на трубы, и пар от них валит вовсю. Обшивка запотела. В кубриках духота, как в парилке.

Шторм не стихал весь день. К вечеру стали еще ощутимее удары о борт корабля. Мы шли к волне лагом.

Вскоре на мостик поступает доклад: число трещин на верхней палубе увеличилось. При крене корабля на один из бортов волна гуляет по шкафуту. Временами весь полубак погружается в воду.

— По палубе не ходить, — звучит голос старпома Беспалова. — Люки на верхней палубе не отдраивать!

Внезапно налетевшая очередная волна с силой ударяет в надстройки перед мостиком, и толстое смотровое стекло в рулевой рубке — вдребезги.

С тревогой смотрю на бушующее море, затем подхожу к телеграфу и уменьшаю ход. На полубаке гремит якорная цепь. Спустя некоторое время часть люков на палубе опять срывает волной...

Командир отряда кораблей пытается избрать более спокойный галс, но не получается. Нам надо идти на юг, а волна от зюйд-оста достигает семи баллов.

Докладываю командующему эскадрой, что в районе 173-го шпангоута корпуса разошлись швы. Эсминец «Беспощадный» сообщает, что при 15-узловом ходе деформируется нос корабля. С крейсера получаем сигнал возвращаться в базу самостоятельно. В случае, если не удастся зайти в свой порт, следовать в соседний.

Ложимся на курс ближе к берегу и ночью подходим к порту. Видимость не более 3–4 кабельтовых. Поэтому зайти в порт нам удается только утром. [93]

По донесениям нашей авиации в районе Озерейка — Глебовка шли бои. В разведку к месту высадки ходили катера. Но как только они приближались к берегу, враг встречал их сильным артиллерийским огнем. В таких условиях о продолжении высадки десанта в Озерейку не могло быть и речи. Командующий флотом принял решение высаживать основные силы десанта на плацдарм в районе предместья Новороссийска — Станички, туда, где был высажен вспомогательный десант в составе штурмового отряда под командованием майора Ц. Л. Куникова.

Пробившись сквозь вражеский огонь, отряд занял небольшой, но очень важный участок берега в районе Станички. Спустя полтора часа здесь высадилась вторая группа десантников, затем еще и еще... За несколько суток кораблями флота было переправлено на плацдарм свыше семнадцати тысяч бойцов с орудиями и минометами, сотни тонн боеприпасов и продовольствия.

Фронт высаженных войск расширился, и образовалась так называемая Малая земля. Противник перебросил сюда новые части, беспрерывно вела бомбежки вражеская авиация, била тяжелая артиллерия, одна за другой шли яростные контратаки. Небольшой участок земли в 28 квадратных километров был весь изрыт воронками.

В отряде десанта на Малой земле сражался бывший моторист эсминца «Сообразительный» краснофлотец Анатолий Голимбиевский. Он ушел на фронт еще под Одессой.

После войны мы встретились с ним в Ленинграде. Тогда я и расспросил его об оборонительных боях на Малой земле, в которых он принимал участие.

Вот о чем он рассказал мне.

— В сорок третьем с отрядом пехотинцев я высаживался в Новороссийске. Командовал нами Цезарь Куников — беспредельной храбрости человек. В жестоком бою с врагом он был для всех нас примером.

...Мысхако. Многострадальная Малая земля. Под Новороссийском Анатолия Голимбиевского приняли в партию. С раскаленным от жаркой стрельбы автоматом, [94] в изодранной тельняшке, он яростно рвался вперед. Только вперед. На врага... Споткнулся о пулеметную очередь. Вскочил и упал снова. С досадой ощупал колено — липкое от крови. Стиснув зубы, пополз вперед, куда побежали другие.

Вскоре Голимбиевский пробрался к вражескому дзоту, занятому тринадцатью ранеными десантниками, и два дня вместе с ними держал оборону. На третий день, раненный и в другую ногу, один пополз на пулеметное гнездо. Метко бросил «лимонку». Вражеская пуля угодила в правую руку. Он вернулся к товарищам. В живых осталось только четверо. Лишь на седьмые сутки нестерпимого грохота, жажды, голода его вместе с другими подобрали на мотобот. В Геленджикском госпитале после осмотра хирург сказал:

— Газовая гангрена. Только ампутация ног... Согласны?

— Жить хочу! — ответил Голимбиевский.

...Сила и выдержка военного моряка победили. Первое время было трудно. Имел всего три класса образования. Пошел учиться, стал работать механиком. Окончил техникум. А затем, что самое удивительное, окончил музыкальное училище и стал руководить духовым оркестром в одном из институтов Ленинграда...

— Я горжусь, — сказал он, — что родом из моряцкого племени. Я верю в неодолимую силу, мощь и прогресс нашего Военно-Морского Флота... Верю в непоколебимость нашего флага — флага морской державы, морской гвардии...

Преданность, любовь к Родине, жгучую ненависть к фашистам, желание биться с врагом до последней возможности краснофлотцы, старшины и командный состав «Сообразительного» выражали в своих клятвах, заявлениях о приеме в партию, в выступлениях на партсобраниях...

Весь февраль мы провели в походах. Ходили на обеспечение фланга наших войск под Новороссийском, перевозили различные грузы.

24 февраля краснофлотцам, старшинам и офицерам впервые выдали погоны. В тот же день мы приняли на борт около тысячи бойцов десанта и вышли в Геленджик. [95]

Вдоль бортов плещутся волны. Погода отличная. Наши краснофлотцы беседуют с армейскими товарищами. Машинист-турбинист Виталий Афанасьев подходит к красноармейцу:

— Как дела, браток?

— Да ничего. Но очень уж боязно у вас тут.

— Чего боязно? — удивляется Афанасьев.

— Мне бы скорее на передовую... Живот болит от качки. Да и ног не чувствую... Отрываются они от палубы...

Афанасьев улыбается. Для него нет ничего лучше, чем находиться в море. Да еще если корабль идет полным ходом, с ветерком.

Заходим в бухту Геленджик, становимся на якорь. Высадку войск производим после полуночи.

Вдруг дозорный катер передает сигнал: «Вижу в море торпедные катера противника». На эсминце звучит сигнал боевой тревоги. Управившись за два часа с высадкой десанта, принимаем раненых...

В начале седьмого мы возвратились в Туапсе. На переходе морем меткой очередью сбили вражеский самолет. Спустя несколько часов снова приняли 825 бойцов и направились в Геленджик. Опять разгружаемся, берем раненых и отправляемся обратно.

В конце февраля 1943 года мы стояли в порту. Весна была в самом разгаре. В бухте пахло рыбой и морскими водорослями. Хотелось прийти на мол, сесть и вдыхать свежий, живительный воздух, слушать говор прибоя...

В служебных хлопотах прошло несколько дней отдыха.

А сегодня, 2 марта, с самого утра у всего экипажа «Сообразительного» до ослепительного блеска надраены пуговицы, начищены ботинки...

Медленно прохожу вдоль строя и думаю о том, что сказать экипажу в этот первый гвардейский день, такой торжественный для каждого из нас...

О присвоении эсминцу гвардейского звания мы узнали еще накануне вечером. Весь вечер на корабле царило веселье. И только в полночь гвардейцы разошлись по кубрикам... А я до самого утра не мог уснуть — так велика была радость! [96]

— Здравствуйте, товарищи гвардейцы! — приветствую экипаж и поздравляю бойцов с присвоением кораблю высокого звания.

В ответ гремит ликующее «ура!».

Через некоторое время к нам на эсминец прибыли вице-адмирал Л. А. Владимирский и контр-адмирал Н. Е. Басистый. На палубе собралась команда корабля. Поздравляя нас, Николай Ефремович отметил отвагу, стойкость и мужество экипажа, призвал быть достойными высокого звания гвардейцев.

Затем слово взял Л. А. Владимирский.

— Помните заветы нашего великого Ленина, — тепло и торжественно говорил он. — Первое дело — не увлекаться победой и не кичиться, второе дело — закреплять за собой победу, третье — добить противника. Высоко несите, боевые мои товарищи, гвардейский флаг. Это наша общая, так сказать, эскадренная победа.

«...За 20 месяцев Великой Отечественной войны, — писала по этому поводу газета «Красный черноморец», — мужественный и отважный экипаж эсминца непрерывно наносил мощные удары по немецко-фашистским войскам, по базам и укреплениям противника, героически защищал солнечную Одессу, родной Севастополь и Кавказское побережье. Артиллеристы взорвали несколько складов и артиллерийских батарей, уничтожили десятки танков и автомашин, истребили сотни фашистских солдат и офицеров. За время войны эсминец без потерь отконвоировал десятки транспортов, успешно отразил многочисленные воздушные атаки противника...

Мы гордимся вами, товарищи командиры и краснофлотцы гвардейского эскадренного миноносца «Сообразительный», и радуемся вашим успехам! Не успокаивайтесь на достигнутом! Высокое звание гвардейцев должно воодушевить вас на новые подвиги...»{14}.

Военный совет флота выразил твердую уверенность в том, что экипаж эсминца «Сообразительный» будет высоко держать честь гвардейского флага корабля в предстоящих боях с немецко-фашистскими захватчиками... [97]

Одновременно с нами на Черном море это высокое звание получили подводная лодка «Щ-205» и тральщик «Защитник».

Во второй половине дня к нам пришли подводники гвардейской лодки «Щ-205» со своим командиром гвардии капитаном 3-го ранга П. Д. Сухомлиновым.

Крейсерский оркестр сыграл встречный марш. В этот день мы провели совместный митинг.

6 июня. Готовимся к подъему гвардейского флага. Торжественность момента ощущается во всем — в блеске меди и надраенной палубе; в суетливой беготне; даже в том, как вахтенный сигнальщик, быстро размахивая флажками, передает семафор на соседние корабли; в сияющем лице часового, с гордостью охраняющего корабль у сходни, переброшенной на стенку причала. Куда ни глянь — везде особая чистота и порядок.

В 10 часов на корабль прибыли новый командующий эскадрой — вице-адмирал Н. Е. Басистый, командиры кораблей, представители обкома партии и правительства Аджарской автономной республики.

Стояла солнечная, теплая погода. В ожидании торжественной минуты притих рейд с кораблями у причалов. Вице-адмирал Н. Е. Басистый оглашает приказ Народного комиссара Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова о преобразовании эсминца «Сообразительный» в гвардейский.

В руках командующего эскадрой — гвардейский флаг. Принимаю его из рук Басистого, передаю мичману Якову Ковалеву, и мы обходим строй команды.

Гвардейский флаг прикреплен к фалам. На фалах стоит лучший сигнальщик гвардии старшина 1-й статьи Михаил Куликов. Торжественно звучит команда:

— На гвардейский флаг, стеньговые флаги и флаги расцвечивания — смирно!

Все вокруг замерло. Тишина. Лишь доносится гудение работающих механизмов да слегка вздрагивает корабль от вибрации мощных турбовентиляцион-ных установок.

— Гвардейский флаг, стеньговые флаги поднять!

Звучит Гимн Советского Союза. Медленно поднимается гвардейский флаг. К нему устремлены взоры [98] всех присутствующих. И несется над рейдом могучее матросское «ура!».

Члены правительства Аджарской республики, вице-адмирал Н. Е. Басистый, командиры кораблей осматривают эсминец, заходят в кубрики. Заглянули и к коку, поинтересовались, что готовится к праздничному обеду. На камбузе вкусно пахло борщом и пирогами. Печь их был великий мастер краснофлотец комендор Василий Верязев...

Во второй половине дня мы показали гостям нашу краснофлотскую самодеятельность.

Шел третий год войны. Красная Армия наступала, освобождала города и села, изгоняя с родной земли ненавистного врага. С фронта все чаще и чаще поступали радостные сводки.

Вот только большим кораблям не везло — дни и ночи простаивали они в базах. И сколько бы нам, командирам кораблей, командующий эскадрой и начальник политотдела ни разъясняли обстановку на море, сколько бы ни говорили о том, что сейчас нет возможности использовать большие корабли, мы все равно рвались на фронт, в бой, желая принять самое активное участие в освобождении Крыма. В то время наша морская столица — город Севастополь — еще находилась в руках фашистов.

Ко мне в каюту часто заходили краснофлотцы.

— Товарищ командир, — обращались они. — Отпустите на сушу. Ведь все равно нас в море не выпустят.

— Как так не выпустят? — возмущался я. — Наступит время, и мы с вами снова будем громить врага.

— Мы, товарищ командир, и замену себе хорошую подготовили, — твердили многие. — Вот посмотрите — парни не подведут..

Да, нелегко находиться в бухте. Всех нас звало море, новые боевые походы. Стою, бывало, на палубе и вспоминаю опасные рейсы нашего эсминца, а иной раз мысленно переношусь туда, где идут жаркие бои за Таманский полуостров, туда, где войска 4-го Украинского [99] фронта, освободив Мелитополь, выходят к Сивашу и берут штурмом сильно укрепленные позиции противника у Турецкого вала на Перекопском перешейке.

Нелегко было нашим войскам овладеть и Керченским полуостровом — фашисты сосредоточили там большое количество войск и боевой техники. В портах Феодосия и Камыш-Бурун — около 30 быстроходных десантных барж противника, 25 сторожевых катеров, 6 тральщиков и множество торпедных катеров.

Около 5 часов утра 1 ноября 1943 года в районе Эльтигена и коммуны «Инициатива» началась высадка десанта частей 18-й армии. Высадка проходила в чрезвычайно сложных гидрометеоусловиях: сильно штормило, водой заливало катера и шлюпки. Зачастую бойцам приходилось добираться до берега вплавь.

Чтобы изолировать десант, немецко-фашистское командование блокировало его с моря, используя при этом быстроходные десантные баржи.

Корабли Черноморского флота постоянно оказывали содействие сухопутным войскам в обороне побережья. Они организовали противодесантную оборону, осуществляли перевозки войск, доставку резервов и всех видов боевого снабжения.

Вскоре войска 4-го Украинского фронта, очистив от противника северную Таврию, вышли в районе Каркинитского залива к побережью Черного моря, а на участке Каховка — Кинбурнская коса — к Днепру.

В ночь на 26 марта 1944 года вблизи Николаевского порта высадился десант старшего лейтенанта К. Ф. Ольшанского в составе 67 человек. Это были бойцы 384-го отдельного батальона морской пехоты и 10 человек из 1-го гвардейского укрепленного района 3-го Украинского фронта.

На семи рыбачьих лодках они вышли из села Богоявленск. Дул сильный встречный ветер. На Южном Буге дыбились острые волны. В лицо бил брызгами мелкий, колючий дождь. Глухо поскрипывали ветхие рыбачьи лодки, идущие одна за другой. На веслах часто менялись гребцы. Путь предстоял длинный, и силы надо было беречь.

Миновали Широкую Балку, потом берег, освещаемый фашистскими ракетами. Вскоре показался порт. [100]

Тихо и незаметно моряки подошли к нему, высадились, бесшумно сняли часовых и устремились вперед..

Завтра десант должен приступить к выполнению основной задачи. Прежде всего: нарушить боевое управление противника, прервать его коммуникации, ударить с тыла по фашистской обороне.

Среди бойцов батальона морской пехоты — старший краснофлотец с эсминца «Сообразительный» Валентин Ходырев...

Мне посчастливилось встретиться с несколькими боевыми товарищами, воевавшими вместе с ним в отряде К. Ф. Ольшанского, и с матерью Валентина. Эти встречи, а также архивные материалы помогли мне восстановить картину героических действий наших десантников.

...Медленно загорался рассвет. На втором этаже элеватора притаилась группа бойцов с ручными пулеметами. Синяя дымка утреннего тумана уже окутала прибрежные дома. Тишина... Все предвещало хороший день.

Однако в 8 часов утра десант неожиданно оказался в окружении. Бой разгорелся внезапно. Гитлеровцев — около сотни. Десантники дружно ударили из пулеметов. Ценой неимоверных усилий атаку удалось отбить.

Второй раз враг атаковал напористей. В элеватор с воем полетели мины. От взрывов посыпалась штукатурка. Фашистов много. Они подходят все ближе и ближе.

Атаку за атакой отражают мужественные десантники. «Вот уже пятая», — считает Ходырев. Перекрывая свист и грохот боя, строчат автоматы и пулеметы краснофлотцев, разя врага наповал.

— Эй, друзья! — подбадривает красноармейцев Валентин. — Бейте каждый «своих» фашистов, те, что слева — «наши». Вот этот — «мой»... И тот, что за ним, — тоже...

Пулемет Ходырева стреляет метко. Там, где минуту назад наступали гитлеровцы, — окровавленные трупы.

— Рус, сдавайся! — звучит где-то слева. В ответ строчит пулемет Ходырева. Враг, озлобленный неудачным боем с горсткой смельчаков, наступал яростно, забрасывал элеватор, в [101] котором наши бойцы держали оборону, снарядами и гранатами.

К. Ф. Ольшанский всегда требовал, чтобы каждый воевал умело, осмысленно, чтобы бойцы берегли себя, зря не расходовали патроны. В критический момент боя офицеры, бойцы и моряки передали по радио свою клятву сражаться до последней капли крови, не щадя жизни.

Где-то совсем рядом грохнул снаряд. Резкой болью обожгло левую руку. В первый миг Ходырев даже не понял, что она... оторвана. Валентина уложили на смонтированные наспех носилки, туго перевязали.

А возле самого здания уже лязгали гусеницы вражеского танка.

Решение у Ходырева созрело мгновенно: «Танк сожжет всех нас... Его надо уничтожить. Сейчас. Немедленно. Иначе будет поздно».

Валентин поднялся.

— Разрешите, товарищ командир, — обратился он к Ольшанскому, — встретить его по-севастопольски. Иначе сгорим заживо.

— С одной-то рукой?.. — вырвалось у Ольшанского. — Вы уже выполнили свой долг.

Но для размышлений времени не оставалось. Враг наседал, и старший лейтенант наконец негромко произнес:

— Давай, Валентин...

Он сам проверил приготовленные для Ходырева связки гранат. Товарищи помогли Валентину снять телогрейку и гимнастерку. Он остался в одной изодранной тельняшке. Нагнувшись к вещевому мешку, достал бескозырку с надписью на ленте: «Сообразительный», кое-как, одной рукой, приладил ее на голову. Огляделся вокруг, будто прощался.

За окнами перестрелка прекратилась. Но ненадолго. Тишину нарушил возобновившийся скрежет гусениц танка.

— Я пошел, братцы! Не поминайте лихом! Бейте проклятых гадов! — взволнованно, чеканя каждое слово, произнес Валентин Ходырев и, слегка пошатываясь, вышел из помещения.

Прижимаясь к земле, он пополз навстречу стальной громадине.

С волнением следили бойцы за Валентином. [102]

Танк все ближе и ближе. Идущие за ним вражеские солдаты заметили моряка, что-то завопили. Поднялась стрельба. Пуля пробила Ходыреву левое плечо. Минуту спустя он был ранен в бок и в ногу, но упорно двигался вперед, к стальной громадине. Вот танк совсем уже близко. Из последних сил, теряя сознание, Ходырев привстал на колена и, вырвав чеку зубами и превозмогая боль, одну за другой метнул две связки гранат. Раздался взрыв, потом еще. Порванная гусеница, словно огромная змея, сползла в грязь...

Когда вражеская атака захлебнулась и бой утих, матросы Кузьма Шпак и Николай Скворцов принесли изрешеченное пулями и осколками тело Валентина Ходырева.

Старший лейтенант Ольшанский долго стоял возле погибшего. Затем он снял с головы Ходырева изрядно помятую бескозырку и положил ему на грудь. Буквы названия эсминца на поблекшей ленте золотились среди щебня и осыпавшейся штукатурки.. И вдруг перед Ольшанским возник образ корабля, и в комнате сразу стало тесно...

Десантники Константина Ольшанского стойко обороняли занятый ими рубеж, отрази» 18 вражеских атак, следовавших одна за другой, и уничтожив более 700 фашистских солдат и офицеров.

В этих боях отважные черноморцы показали образцы доблести и бесстрашия. Все бойцы десанта были удостоены высокогй звания Героя Советского Союза.

...После войны именем 68 десантников в Николаеве была названа одна из улиц. На ней высится величественный памятник десантникам. А в порту еще одна реликвия минувшей войны — памятник Константину Федоровичу Ольшанскому, славному сыну украинского народа, командиру десанта моряков 384-го отдельного батальона морской пехоты Черноморского флота.

В 1963 году мы, бывшие члены экипажа эсминца «Сообразительный», отмечали двадцатилетие со дня подъема гвардейского флага на корабле. Тогда я в познакомился с матерью нашего краснофлотца В. В. Ходырева — Антониной Афанасьевной Емельяновой.

Мы заехали к ней в село Танковое Бахчисарайского [103] района. Проживала она в переулке Ходырева, названном в честь ее сына.

Седая, худенькая старушка пригласила меня и контр-адмирала Смирнова (во второй половине войны он служил у нас замполитом) в комнату, и мы разговорились...

На стене — портрет Валентина Ходырева. Есть у матери и альбомы с фотографиями, аккуратно сложенные письма. Во всем этом, да и в самой чисто, по-корабельному убранной комнате — великая память о сыне.

Смотрим фотографии, читаем письма.

— Вы знаете, — говорит Антонина Афанасьевна, — во время войны, когда «Сообразительный» стоял в Севастополе, у холодильника, я несколько раз приходила к кораблю. Да и Валя забегал иногда домой. Коротки были наши встречи. Бывало, сидит рядом, а я с него глаз не свожу, соскучилась. Переменился, возмужал!

Последнее письмо от Валентина я получила перед тем, как наши войска оставили Севастополь, не то первого, не то второго июля сорок второго. Он ушел на фронт и вскоре попал в район Старой Руссы. Оттуда, тяжело раненного в грудь и руку, его отправили в госпиталь в город Киров. А когда поправился, снова ушел на фронт.

Контр-адмирал Смирнов протягивает мне письмо Валентина к боевым товарищам. Читаю скупые строчки:

«...Я даже думаю, что некоторые уже похоронили меня. Но я не раз предупреждал своих друзей, что я чертовски живуч».

Возвратившись на фронт, он с восторгом писал своему другу:

«Украина! Надеюсь скоро увидеть тебя свободной и цветущей, полной жизни и хлеба...»

И еще много писем. И в каждом из них яркий, впечатляющий отрывок из жизни бойца, комсомольца, героя.

Антонина Афанасьевна встала, подошла к шкафу:

— А вот и Грамота Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Михаил Иванович Калинин прислал мне ее с письмом на вечное хранение. [104]

В начале декабря 1964 года приказом министра обороны СССР Герой Советского Союза старший краснофлотец Валентин Васильевич Ходырев был зачислен навечно в списки гвардейского корабля, носящего в честь нашего старого эсминца имя «Сообразительный».

— Дорогие мои сыны, — говорила мать героя Антонина Афанасьевна на торжественной церемонии. — Я хочу пожелать вам зорко стоять на страже нашей любимой Родины, быть бдительными, свято беречь честь фронтовиков и своего корабля...

В 1944 году экипажу эсминца «Сообразительный» не пришлось освобождать Севастополь, так как в это время на Черном море большие корабли не использовались.

8 апреля началось стремительное наступление советских войск в Крыму. Прорвав оборону противника на Перекопе и Сиваше, 11 апреля войска 4-го Украинского фронта освободили Джанкой и Армянск, овладели городом и крепостью Керчь, 13 апреля были освобождены Феодосия, Евпатория и столица Крыма — Симферополь.

5 мая начался штурм вражеских укреплений в Мекензиевых горах, а 7 мая фашистским войскам был нанесен удар на главном направлении: Сапун-гора — высота Горная.

В результате трехдневных наступательных боев советские войска при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии 9 мая прорвали сильно укрепленную долговременную оборону противника и штурмом овладели важнейшей военно-морской базой на Черном море — городом Севастополь. Был ликвидирован последний очаг сопротивления гитлеровцев в Крыму. Полуостров был полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков.

В этот период мы получили из города Коканда Узбекской ССР письмо от воспитанников детского дома № 7, родители которых погибли на фронтах войны. Вот что писали нам дети:

«Дорогие краснофлотцы и командиры! Примите сердечный и пламенный привет из далекого солнечного Узбекистана и пожелания дальнейших успехов.

Живя в далеком тылу, мы не забываем ни на минуту [105] вас, дорогих защитников. Мы собрались в эту дружную семью со всех концов Союза.

...Здесь для нас создали прекрасные условия. Желаем вам, дорогие товарищи, быстрее уничтожить ненавистного врага...»

До получения этого письма у нас уже было собрано 12500 рублей. Мы собрали еще и послали в детдом 26 500 рублей, взяли шефство над ним. 26 октября сообщили об этом телеграммой правительству. Вскоре на эсминец пришла телеграмма, в которой правительство выражало благодарность экипажу «Сообразительного» за патриотический поступок.

...Спустя тридцать восемь лет я с группой кинооператоров побывал в Коканде. Там мы встретились с бывшими детдомовцами. Это была незабываемая встреча! Перебивая друг друга, уже взрослые люди без устали рассказывали о том далеком времени, когда с эсминца к ним приезжали наши посланцы...

Рано утром 18 августа вместе с крейсерами «Молотов» и «Ворошилов», эсминцами «Бойкий» и «Бодрый» мы вышли в Новороссийск. Фронт перемещался на запад. Не за горами и переход в Севастополь. Пока там идут работы по обезвреживанию бухт от мин.

В тот же день, к вечеру, мы были в Новороссийске...

16 сентября 1944 года в Новороссийске мы праздновали годовщину освобождения города.

Поздно вечером с первым залпом салюта матросы и старшины высыпали на палубу и любовались праздничным городом.

Разноцветными огнями озарилась бухта. Она выглядела великолепно, совсем сказочно. А когда погас фейерверк, на корабль надвинулось огромное звездное небо.

Длинной цепочкой краснофлотцы потянулись на полубак, и вскоре оттуда полилась задушевная песня, полная тоски по близким и родному дому. Неожиданно она смолкла. И тотчас послышался перебор баяна, грянула веселая плясовая. Эта мелодия взбудоражила весь рейд и понеслась далеко-далеко в горы...

Начало ноября 1944 года. Накануне выхода из Новороссийска в Севастополь я долго бродил по причалу. Было уже поздно. Густая темень обняла землю, [106] море. На обвесах ветер трепал парусину. От этих глухих хлопков и от того, что ночь скрыла город, порт и море, от скрипа троса было как-то беспокойно. Хотелось скорее увидеть белую полоску раннего утра, почувствовать дуновение свежего, бодрящего ветерка.

Вдали, на конце брекватера{15}, лукаво подмигивал синеватый огонек. Улыбаясь, все дальше и дальше катилась за горы луна.

Я смотрел на широкие тени, плывшие по причалам. Они казались загадочными, как завтрашний день, которого все так долго ждали.

Зашел в каюту, когда уже светало. С моря потянулись сизые пласты тумана. Ночь уходила нехотя. Через иллюминаторы слышался утренний крик чаек. Пробили склянки. Начинался новый день...

Вспомнились наши боевые походы.

...1942 год. На море неистовствует шторм. С танкерами мы подходим к Босфору. Уже четверо суток в море. У руля постоянно находится старшина 1-й статьи Федор Петухов. Почти бессменно он несет свою тяжелую, изнуряющую вахту. В трудные минуты, когда крен корабля достигает пятидесяти пяти градусов, он никому не доверяет. Если Петухов стоит у руля — я спокоен...

Вспомнил я и холодную новогоднюю ночь 1942 года в Феодосийском заливе. Пушки обледенели. Замерзла смазка на орудиях. Корабль заиндевел. Метель. Ничего не видно. В воздухе — сплошная серая масса... И вдруг запыхавшийся от быстрого бега радист вручает мне полученную с армейского корпоста радиограмму: «Морячки... Цель номер... Просим подбросить огонька».

Звонят колокола громкого боя. Слышится топот десятков ног по промерзшей палубе, затем наступает тишина. Только ветер свистит да снежная пурга остро бьет в лицо... Корабль медленно выходит на боевой курс.

Ночь прорезают глухие залпы, огненные вспышки. На мгновение они молнией секут небо. Все чаще и резче бьют орудия. Несмотря на метель, громим вражескую колонну танков в селении Ближние Камыши... [107]

Не раз падали краснофлотцы на скользкую палубу, удерживая в руках тяжелый снаряд. Поднимались, доносили его до орудия, подавали в ствол и...

— За Родину! Залп!.. — командовал командир первого орудия старшина 1-й статьи Николай Жур.

Вот в чем сила корабля!

Наступил долгожданный день. 4 ноября Черноморская эскадра возвращалась в Севастополь.

Первый отряд кораблей в составе линкора «Севастополь», гвардейского крейсера «Красный Крым», эсминцев «Железняков». «Незаможник», «Ловкий», «Легкий», «Летучий» и шести больших катеров-»охотников» вышел из Поти. Второй отряд, в который вошли крейсеры «Молотов» и «Ворошилов», а также эсминцы «Бодрый», «Бойкий» и «Сообразительный», под командованием командующего эскадрой вице-адмирала Н. Е. Басистого отправился в Севастополь из Новороссийска.

Вся эскадра в море. На кораблях царит подъем. Незабываемую радость переживают все. Около двух с половиной лет нам не приходилось бывать в Севастопольской бухте. Приятно смотреть на воодушевленные лица товарищей. У всех на устах одно слово: Севастополь.

Отгремел салют. Под звуки корабельных оркестров входим в Северную бухту. Нас встречают громкими криками «ура-а-а! «. Все население высыпало на водную станцию «Динамо», на Приморский бульвар. На берегу вдоль Северной бухты выстроились люди, машут фуражками и платками.

Краснофлотцы с волнением всматриваются в бухту, город. Везде почерневшие, обгорелые стены зданий, разрушенные причалы и заросшие сорняком дороги. Уцелевших домов почти не осталось.

В этот день, когда эскадра возвратилась а морскую столицу, многие вспомнят войну от начала до конца, будут переживать радостные встречи и тяжело вздыхать по тем, кто навечно остался в море, кто захоронен здесь, на крымской земле.

Схожу на берег, снимаю фуражку. Здравствуй, Севастополь, здравствуй, родная земля! [108]

На стенах, а зачастую и на заборах — названия прежних улиц. А внизу — избитая осколками, изрешеченная пулями колонна Графской пристани, на флагштоке которой в день освобождения Севастополя матрос вместо флага повесил бескозырку.

Вечером рейд осветился фейерверком. Батареи и корабли салютовали в честь 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Это была необыкновенная ночь, оживленная, восторженная. Ликованию не было предела...

В те дни командир 1-го дивизиона эсминцев капитан 2-го ранга В. А. Пархоменко был назначен командиром крейсера, а я принял от него дивизион и с головой окунулся в новую работу. Правда, некоторое время, до назначения нового командира эсминца, я продолжал исполнять обязанности и командира «Сообразительного». Трудно было расставаться с кораблем, с боевыми товарищами.

Но вот экипаж эсминца построен по большому сбору. Объявлен приказ о сдаче дел новому командиру корабля капитану 2-го ранга Г. Ф. Годлевскому. Благодарю весь личный состав «Сообразительного» за добросовестное служение нашей Родине, желаю дальнейших успехов в службе, а каждому краснофлотцу — сил и здоровья...

...Наступил май 1945-го. По всему чувствовалось — войне вот-вот конец.

Проснувшись утром 9 мая в своей каюте, я не услышал привычного шума работающих механизмов, гула турбовентиляторов котельных установок. Тишина необычная. Быстро собрался и вышел наверх.

На палубе деловито суетились сигнальщики, готовя флаги расцвечивания. Ко мне подошел недавно прибывший к нам на корабль капитан 2-го ранга А. И. Малов — флагманский минер эскадры. Он, как и я, жмурясь от яркого утреннего солнца, с интересом стал следить за действиями краснофлотцев. Потом, не выдержав, подошел к ним и спросил:

— В чем дело? Почему готовите флаги расцвечивания?

— Мир... Победа, — ответили ему бойцы. Итак, отгремела война, умолкли пушки «Сообразительного». Начинался новый период в жизни корабля. [109]

Время неумолимо. Мне уже за семьдесят. Тридцать шесть лет отданы родному Военно-Морскому Флоту. За время службы жизнь подарила мне много незабываемых встреч с интересными людьми. С некоторыми из них меня скрепила неразрывная флотская дружба. И где бы мы ни находились — на ходовом мостике или в штабе, — всех нас объединяла одна цель, одно стремление: сделать нашу Отчизну могучей и непобедимой.

Разными были наши обязанности по службе, но общее дело одно. Памятны нам, ветеранам, штормовые походы через все Черное море, сполохи зарниц артиллерийских залпов под Феодосией и Новороссийском, Одессой и Севастополем, где проявились исключительная стойкость и невиданный героизм моряков.

Стойкость в бою — одно из самых важных качеств, часто определяющих исход сражения. Стойкость — это сохранение воли к победе до последнего вздоха.

Флотская стойкость, ставшая легендарной, имеет свои корни. Ведь морской бой весьма отличается от боя на суше, у него свои особенности: подчас он значительно сложнее из-за быстротечности событий и ограниченности водного рубежа.

...Давно отгремела война. На полях, где когда-то полыхало пламя битв, ветры колышут колосья хлебов, шелестит листва зеленых дубрав. Но события тех грозных лет, легендарные подвиги героев никогда не померкнут в памяти народной.

Прошлое... Война, вошедшая в историю нашей страны как Священная, Великая!.. И поныне в письмах моих боевых товарищей слышатся ее отзвуки.

«Для меня корабль — школа правильной жизни. А люди! Разве можно их забыть? Я часто мысленно [110] хожу по кубрикам, каютам и другим помещениям корабля, почти безошибочно (после стольких лет!) представляю их на своих местах, там, где они когда-то несли вахту. Многие из нас и сейчас продолжают нести службу, начатую в войну, только вот не носим военную форму...»

Моим товарищам, ушедшим с эсминца на фронт (около 100 краснофлотцев), памятны бои за Новороссийск, Севастополь...

«Пусть молодежь не думает, что победа пришла сама. Она нам очень дорого обошлась. Никогда мы не забудем тех, кто отдал свою жизнь за ее счастье...» — пишет мне из Херсона бывший краснофлотец машинист-турбинист В. В. Николаевский. В конце 1942 года он ушел на фронт, в составе 255-й бригады морской пехоты участвовал в высадке десанта в Южную Озерейку.

На Северо-Западном фронте воевали краснофлотцы Иван Гладышев и Александр Загуренко, до сентября 1942 года служившие на «Сообразительном».

12 августа 1943 года ушел на фронт артиллерийский электрик краснофлотец А. А. Строганов. Он сражался в составе 253-й стрелковой дивизии, участвовал в боях под Старой Руссой, Новгородом, на Северо-Западном фронте, затем — на Курской дуге.

В одном из боев храбрый краснофлотец был ранен. Разрывная пуля попала в ногу, и он упал, потеряв сознание... А когда очнулся, пополз к своим. Одиннадцать месяцев пролежал в госпитале. После войны продолжал служить на флоте...

Под Одессой одним из первых ушел на фронт в составе 1-го добровольческого отряда старший котельный машинист Яков Борисенко. Был дважды ранен. После выздоровления вернулся на боевой корабль. А в 1943 году боец снова на фронте, в 143-м батальоне морской пехоты Приморской армии. Опять ранения, госпитали... Затем участвовал в боях на Малой земле, под Новороссийском. Сражался под Туапсе. Снова был ранен. Таков боевой путь Якова Борисенко.

Зенитный комендор старший краснофлотец Виталий Павлов на эсминце «Сообразительный» служил в расчете орудия старшины 2-й статьи В. Старикова. В 194J году он был списан на фронт, в 104-ю морскую [111] бригаду, и воевал на участке линии цементных заводов, защищая дорогу, идущую на Туапсе. Мы с моря не раз поддерживали этот участок огнем.

Далеко не все ушедшие с эсминца на фронт краснофлотцы вернулись с поля брани. Погибли сигнальщик Макар Горденко, машинист-турбинист Илья Малышев. Пал смертью храбрых под Севастополем комендор Григорий Лазебник, утонул в Баренцевом море в результате торпедирования нашего транспорта вражеской подводной лодкой лейтенант Павел Цветков... До последней капли крови поклялись сражаться советские моряки и слово свое сдержали. Они победили!..

Не забыть ветеранам «Сообразительного» день прощания с эсминцем. Отдавая последний долг кораблю, мы ходили по его разрушенным временем палубам, всматривались в темную пустоту трюмов, спускались в люки артиллерийских погребов, в котельные отделения; кто-то прощально гладил детали машин, кто-то вспоминал вслух, где и что было: вон там, на баке, матросы обычно курили после похода в море, здесь находился четвертый кубрик, а тут — капитанская каюта{16}.

В книге «Мили мужества» я рассказал о своей юности и юности моих боевых товарищей-героев Великой Отечественной... Ведь мы не только воевали, мы и духовно крепли вместе с залпами наших орудий.

Мне как командиру посчастливилось, пройти с ними суровые испытания войны. Воспоминания о тех грозных годах вновь и вновь наполняют сердце любовью к Родине и признательностью к нашему замечательному народу, который может неутомимо трудиться и мужественно отстаивать свои социалистические завоевания. Только с годами понимаешь, какой дорогой ценой досталось счастье жить под мирным небом.

Абхазия — 29

Бдительный — 34, 66, 69

Безупречный — 48, 56–57, 65*

Беспощадный — 23, 26, 29–31, 58, 82, 83, 88–89, 91–92

Бодрый — 105, 107

Бойкий — 29, 47, 76–79, 82, 83, 88, 91, 105, 107

Быстрый — 9

Ворошилов — 10–16, 61, 74, 82–86, 88–89, 105, 107

Днепр — 22, 29

Железняков — 48, 107

Защитник — 97

Коминтерн — 21

Красная Грузия — 23

Красногвардеец — 43, 46

Красный Аджаристан — 23, 48, 52

Красный Кавказ — 44, 84, 88, 90

Красный Крым — 12, 48, 49, 56–57, 79, 88, 107

Кубань — 46

Курск — 43

Легкий — 107

Летучий — 107

Ловкий — 107

Микоян — 38, 40

Молотов — 105, 107

Москва — 10, 14–20

Москва — 20

Незаможник — 21, 23, 25, 107

Не тронь меня — 34

Севастополь — 34, 36, 48, 64, 89, 107

Смышленый — 10, 17, 57

Сообразительный — 4–18, 22–98, 105–111

Сообразительный — 6, 104

СП-14–31

Способный — 37, 38, 40, 61

Ташкент — 34, 38–40, 65–69

Украина — 69

Фабрициус — 43

Харьков — 10, 14–17, 74–75, 82, 88

Червона Украйна — 23

Шаумян — 21, 29, 48, 56–57

Щ-205–97

Щит — 4

{1} За боевые заслуги в годы Великой Отечественной войны лишь трем эскадренным миноносцам Советского Военно-Морского Флота было присвоено гвардейское звание. — Ред..

{2} Кабельтов — морская мера длины, служащая для измерения в море сравнительно небольших расстояний.

{3} Параваны — буксируемые подводные аппараты, предназначенные для защиты кораблей от якорных контактных мин.

{4} Узел — единица измерения скорости движения кораблей, соответствующая одной миле в час (1,852 км/час. — Ред.

{5} Кильватер — след на воде, возникающий за кормой движущегося корабля. Идти в кильватер — следовать один за другим в одной линии.

{6} Боевой путь Советского Военно-Морского Флота. м, 1974. С. 328.

{7} Форштевень — носовая деталь корабля, являющаяся продолжением киля вверх.

{8} Клюз — отверстие в борту, в палубе, через которое пропускают якорь-цепь. — Ред.

{9} Манштейн Э. Утраченные победы. М., 1957. С. 216–217.

{10} Ростры — площадки над палубой между рубкой и бортом корабля для установки шлюпок. — Ред.

{11} Правда. 1942. 15 июня.

{12} Гречко А. А. Битва за Кавказ. М., 1973. С. 142.

{13} Банки — сидения для гребцов и пассажиров на шлюпках. — Ред.

{14} Красный черноморец. 1943. 3 марта.

{15} Брекватер — волнорез. — Ред.

{16} Сегодня капитанская каюта гвардейского эсминца «Сообразительный» экспонируется в одном из залов мемориального комплекса «Украинский государственный музей истории Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» в городе Киеве. Музейным работникам удалось воссоздать ее в прежнем виде, и мы, ветераны эсминца, признательны им за исключительную экспозицию.