|
|
|
|
АВИАБИБЛИОТЕКА:
УШАКОВ С.Ф. "ВО ИМЯ ПОБЕДЫ" |
|
|
|
Издание: Аннотация: |
|
OCR и правка:Каргапольцев
С.В. |
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
22 июня
1941 года... Этот день в череде самых черных, трагических дней истории.
Услышав о
вероломном нападении фашистов, личный состав 212-го полка
дальнебомбардировочной авиации поклялся: "Дать сокрушительный отпор
захватчикам". Охваченные порывом, экипажи стремились быстрее в воздух, в
бой, но приказа не поступало - полк еще не имел спланированной задачи на
военное время. Только вечером поступил приказ: утром 23-го пятью звеньями
нанести удары по железнодорожному узлу Прага - предместью Варшавы, аэродрому и
военному заводу. На первый вылет командир полка выделил по одному звену от каждой
эскадрильи. Во главе одного из звеньев летел командир первой эскадрильи капитан
Новиков.
Готовились
к полету в присутствии всего летного состава, спать легли рано и, едва
забрезжил рассвет, уже были в воздухе.
Звену
Александра Новикова предстояло нанести бомбовые удары по военному заводу
гитлеровцев. Справа летел известный в прошлом пилот гражданской авиации, а
теперь летчик военный - Сергей Фоканов, слева - не менее опытный Владимир
Кайревич. Погода прекрасная, на небе ни облачка, В мирное время такой полет -
наслаждение, но теперь - война, и Новиков напрягся в тревожном ожидании:
казалось, вот-вот что-то произойдет.
В
наушниках послышался голос штурмана Ивана Петухова:
-
Проходим государственную границу.
Доклад
прозвучал как сигнал о скорой встрече с воздушным противником... Но появился
тот неожиданно и совсем с другого направления. По самолетам звена открыла огонь
крупнокалиберная зенитная артиллерия. Маневрировать было нецелесообразно:
обстрел несильный, а высота уже более 5000 метров.
Звено благополучно
преодолело препятствие. При обстреле зенитной артиллерией ведомые без команды
ведущего растянулись по фронту и в глубину и так же, не ожидая команды,
сомкнулись. Командира порадовала сметливость летчиков; хоть и неопытны, но
понимали, что плотный боевой порядок, сильный и организованный оборонительный
огонь - основа успеха боя с истребителями.
Впереди
по курсу слева показалась Варшава; значит, скоро цель. Прорабатывая на земле
боевое задание, командир со штурманом решили заходить на цель со стороны
солнца: это выгодно маскировало самолеты от глаз зенитчиков.
Развернулись
на боевой курс. Командир поглядел на ведомых - держатся в строю как на параде.
По легкому вздрагиванию самолета и потоку холодного воздуха определил, что
штурман открыл бомболюки.
Одна за
другой следовали команды штурмана произвести довороты. Стремясь выполнить их,
летчик вкладывал в пилотирование все свое мастерство.
Несколько
десятков секунд длился полет на боевом курсе, но как же ответственны эти
секунды: от того, насколько точно произведены расчеты и выдержан режим полета,
зависит и точность бомбометания, и в целом успех выполнения боевой задачи.
Самолет
начал подрагивать: это посыпались стокилограммовые фугасные бомбы. Их десять.
Полет
продолжался по прямой - надо еще было сфотографировать цель в момент разрыва
бомб.
Наконец
штурман доложил:
- Цель
накрыта, результаты сфотографированы, разворот!
И только
тогда Новиков понял, что их не обстреливают. Делая небольшой крен, он подумал:
"Почему же все так гладко получается?" Хотел поделиться своими
мыслями со штурманом, как в наушниках раздался его голос:
- Впереди
и ниже нас три самолета Ме-109.
- Это уже
штука серьезная,- оценил доклад командир и принял решение немедленно перейти в
набор высоты.
За счет
большой высоты полета капитан рассчитывал снизить маневренные возможности
"мессершмиттов". Но тут же вспомнил, что его ведомые в строю на таких
высотах еще не летали. Что же делать? Придется рискнуть, другого выхода нет.
Освободившись
от груза, бомбардировщики быстро набрали высоту 7500 метров. И тут их догнали
истребители противника.
Новиков
перевел самолет в горизонтальный полет и дал сигнал ведомым сомкнуться еще
плотнее.
Первую
атаку два Ме-109 произвели с задней полусферы, справа сверху, огонь открыли с
большой дистанции. Воздушные стрелки дали упреждающую очередь, после чего
истребители разворотом вправо и с набором высоты вышли из атаки. Третий самолет
прикрывал атакующую пару.
Немного
погодя пара истребителей снова вышла на исходную позицию для атаки - выше и правее
бомбардировщиков, Третий же Ме-109 резким разворотом со снижением ушел от
группы. Командир обязал воздушного стрелка внимательно следить за третьим
истребителем: не задумал бы какую каверзу,
И точно;
пара истребителей дважды сделала ложные атаки сверху справа, отвлекая внимание
воздушных стрелков; а третий выжидал момент, чтобы неожиданно атаковагь звено
снизу слева. Хорошо, что стрелки не теряли его из виду и разгадали замысел
врага. Когда ис-1ребитель подошел к бомбардировщикам на дистанцию 100-120 метров,
стрелок-радист экипажа Новикова открыл по нему огонь. От неожиданности или по
какой-то другой причине гитлеровец "задрал" свой самолет, став
отличной мишенью. Немедленно последовали длинные очереди теперь уже двух
воздушных стрелков. Ме-109 густо задымил и начал беспорядочно падать. Это был
решающий момент, истребители вышли из боя.
Звено
бомбардировщиков под командованием капитана Новикова, пробыв в воздухе около
восьми часов, благополучно возвратилось не свой аэродром.
Первое
боевое задание наши летчики выполнили, первый свой воздушный бой выиграли. А
вывод сделали такой: при полете на большой высоте в плотных боевых порядках на
самолетах ДБ-Зф даже звеном можно успешно вести бой с истребителями противника.
Но первый
вылет для ударов по объектам в глубоком тылу врага оказался для 212-го полка и
последним. Обстановка на фронтах заставила привлечь и летчиков
дальнебомбардировочной авиации для нанесения ударов по наземным войскам
противника - танкам, мотопехоте.
24 июня
командир корпуса полковник Н. С. Скрипко поставил полку боевую задачу - бомбить
танковые колонны в районе Гродно, Первый вылет был выполнен в боевых порядках
эскадрилий на высоте 4000 метров. Потерь полк не понес. Все атаки истребителей
противника были отбиты. Но в таких построениях эффективность бомбового удара по
узким и малоразмерным целям оказалась неудовлетворительной. Второй боевой вылет
в тот день с ударом по мотомехчастям, двигавшимся по шоссе Кобрин - Брест и в
районе Картуз - Береза полк выполнял уже звеньями, с малых высот, причем каждый
экипаж прицеливался самостоятельно. Такой боевой порядок улучшал маневренные
возможности самолета, обеспечивал большую точность бомбометания, но лишал
бомбардировщики основного преимущества при ведении воздушного боя с
истребителями - взаимной огневой поддержки экипажей и сосредоточения
пулеметного огня на наиболее угрожаемом направлении атак истребителей. Действия
с малых высот могли повлечь за собой увеличение потерь не только от огня
истребителей, но и от огня зенитных пулеметов. Эти наши просчеты сказались
сразу же, 24 июня.
Над целью
экипажи были встречены сильным огнем малокалиберной зенитной артиллерии. Однако
и здесь удача сопутствовала нашим летчикам: все экипажи выполнили прицельное
бомбометание. Результат удара оказался высоким, было отмечено много прямых
попаданий. Но при отходе от цели эскадрилью атаковали вражеские истребители. В
завязавшемся неравном воздушном бою два бомбардировщика были сбиты, а пять
самолетов получили серьезные повреждения. Не бесследно прошел этот вылет и для
противника. Только вернувшимися на базу бомбардировщиками было сбито шесть
"мессершмиттов".
Но и наши
потери были тяжелыми...
Немецкие
разведывательные самолеты все чаще и чаще появлялись над аэродромом. Такие визиты
ничего хорошего не предвещали, и командование приняло решение перебазировать
полк на полевой аэродром - площадку в районе Ельни. Летать с полевого аэродрома
трудно, особенно после дождя, зато относительно спокойно: хорошо видимого
ориентира - бетонированной полосы нет, а самолеты можно рассредоточить и
замаскировать.
Уже в
день перебазирования полк получил боевую задачу - в течение следующего дня
эшелонирование наносить удары по войскам противника, двигающимся по шоссе Слуцк
- Бобруйск. Высота бомбометания - 600 метров.
Воспользовавшись
небольшой передышкой, командир полка после обеда вызвал летный состав на
короткий разбор боевых полетов. Собрались в столовой, точнее - под навесом,
только что сколоченным из нетесаных досок, на окраине летного поля, в примыкающем
к его границе хвойном лесу. Столов и скамеек сколотить пока не успели. Под
огромной елью стояло несколько табуреток для командования. Все остальные сидели
на еще не вытоптанной густой траве.
Подъехал,
как всегда, управляя автомобилем лично, командир полка подполковник А. Е.
Голованов, высокий, худощавый, подтянутый. Последовала команда "Встать!
Смирно!" - и доклад о том, что летный состав полка, за исключением экипажа
лейтенанта Ищенко, вылетевшего по заданию штаба корпуса на разведку, собран.
- Вольно!
- глуховатым, негромким голосом закончил уставную процедуру командир полка и,
сев на одну из табуреток, стал ждать, когда рассядутся остальные. Не вставая,
подполковник обратился к собравшимся с такими словами:
-
Товарищи! Хотя у меня, как и у вас, боевого опыта немного - воюем всего
неделю,- я счел необходимым использовать появившуюся возможность для беседы с
вами. Война есть война, и без потерь не обойтись - это знает каждый. Но нем
необходимо быстрее научиться воевать так, чтобы бить врет с большим аффектом и
меньшими для себя потерями, Вот я и прошу вас высказать свое мнение и свои
предложения.
Видимо,
такой постановки вопроса никто не ожидал. Да и на обдумывание требовалось
время. Создалась пауза.
- Вопрос
всем ясен? - выждав еще немного, спросил командир полка. И, не дожидаясь
ответа, продолжал; - Тогда послушаем первым товарища Новикова.
Капитан
поднялся. Крепыш, небольшого роста, он и стоя-то был ненамного выше сидящих
вокруг товарищей. Александр не только видел, но и чувствовал на себе их
выжидающие взгляды. От него ждали ответа на волнующий всех вопрос. Не знал
тогда Новиков да и командир полка тоже, что в первый день войны советские
истребители понесли тяжелые потери и что их теперь недостает даже для прикрытия
войск. Поэтому и начал с того, что сказал о насущной необходимости прикрытия во
время боевых действий дальних бомбардировщиков фронтовыми истребителями.
- Хотя бы
только при пролете линии фронта,- заключил Александр свою мысль и, уже совсем
успокоившись, продолжал: - Второй вопрос, на который я хотел бы обратить ваше
внимание, заключается в следующем. Поскольку мы вынуждены действовать звеньями,
считаю необходимым бомбометание по любым целям выполнять, не перестраивая звено
в колонну самолетов. В маневренности над целью мы несколько проиграем, зато
значительно усилим способность обороняться от истребителей противника и меньше
будем нести потерь, а это важнее.
Подполковник
Голованов слушал внимательно, не перебивая. Он умел слушать подчиненных.
- И
третий вопрос,- немного переждав, сказал Новиков.- Надо командирам групп
предоставлять полную самостоятельность при выборе маршрута и профиля полета не
только при возвращении, как это мы делаем сейчас, но и при полете к цели. Это
затруднит противнику поиск бомбардировщиков и вынудит его рассредоточивать силы
истребителей, а нам позволит лучше использовать метеорологические условия и
появляться над целью с разных направлений и ни разных высотах, а значит,
усложнять условия работы средств ПВО.
В это
время подъехал автомобиль. Из него выскочил офицер штаба и, подбежав к
командиру полка, вручил какой-то листок. Наступила тишина. По выражению лица
подполковника было видно: документ не из приятных.
Минуты
через две командир полка поднялся постоял молча и приказал спокойно, но твердо:
- Сегодня
танковая группировка гитлеровцев прорвалась к Бобруйску и начала форсировать
Березину. Приказано разрушить переправу и, если эта задача будет выполнена,-
бомбардировать сосредоточения войск и техники противника на западном берегу.
Все необходимые указания техническому составу даны. Первой взлетает эскадрилья
Новикова. Взлет - по готовности. Остальные вопросы - решением командиров
эскадрилий. Я в боевом порядке пятой. По самолетам.
Когда
летный состав подходил к стоянкам, техники и механики уже заканчивали подвеску
бомб и опробование моторов. Не прошло и тридцати минут после того, как была
дана команда на вылет, а самолеты эскадрильи Новикова уже выруливали на старт.
Комэск
взлетел первым и, выполняя полет по кругу, следил за взлетом ведомых экипажей;
при этом маневрировал так, чтобы обеспечить построение с минимальными затратами
времени.
Стрелок-радист
доложил о том, что все в сборе, и штурман задал курс на цель.
Небо
закрыли плотные кучевые облака - предвестники грозы. Не зная верхней границы
облаков, Новиков решил выполнять полет под их нижней кромкой. Сильно болтало.
Лететь в плотном строю трудно, да и не было пока необходимости делать это,
поэтому шли на увеличенных интервалах и дистанциях.
Капитан
хорошо знал, что такая погода - союзник бомбардировщиков: сплошная облачность и
близость земли не позволят истребителям вести воздушный бой по выгодной для них
схеме - сзади сверху с нарастающей скоростью полета во время атаки. Сегодня они
будут вынуждены атаковать или с прямой, упрощая стрельбу отрепкам самолетов-бомбардировщиков,
или с нижней полусферы, давая возможность вести огонь и из люковых пулеметов.
При
подходе к Бобруйску увидели: зенитная артиллерия и пулеметчики ведут огонь
восточнее города.
Через
некоторое время эскадрилья Новикова встретила возвращающуюся с боевого задания
группу ближних бомбардировщиков. Видимо, это они бомбили переправу через
Березину, с их уходом зенитный огонь прекратился. Район Бобруйска приобрел
особое значение.
Александр
дал команду на перестроение эскадрильи в колонну звеньев. Через несколько
секунд в наушниках прозвучал доклад стрелка-радиста:
- На
одной высоте с нами справа сзади пара Ме-109. Пока на сближение не идут.
- Хорошо!
Не прозевайте! - спокойно ответил командир.
И тут же
- снова доклад стрелка-радиста:
- Один
истребитель сбит, второй вышел из боя!
А
произошло следующее. До войны в авиачастях считали, что пулемет в кабине
штурмана - лишний груз. Да так оно и было, атак с передней полусферы из-за
малой эффективности истребители противника не производили, поэтому штурманы
расходовали свой боевой комплект для обстрела войск противника, когда снижались
до 100- 150 метров.
Ну а в
этом полете получилось так. Выходя на рубеж атаки звена Новикова, истребители
на фоне облаков не заметили ведомое звено; один из них оказался впереди
бомбардировщиков звена не более чем на 100 метров, став отличной мишенью.
Последовали две короткие очереди, выпущенные из пулемета штурманом звене;
истребитель с креном ударился о землю,
Высота
полета - 500 метров. Видны не только машины, но и люди.
-
Командир, переправа разрушена, лишь у берега еще немного уцелела,- доложил
штурман,- движения по шоссе нет. Будем бомбить войска?
- Нет,
надо завершить дело,- решил командир,- разрушить до конца переправу.
- Тогда
вправо пять!..- передал штурман.- Держи так!.. Еще два вправо!.. Хорошо!..
На земле
заработала малокалиберная артиллерия, застрочили пулеметы. Самолет затрясло, в
кабине запахло порохом. Но маневрировать на боевом курсе нельзя. Все подчинено
бомбометанию.
-
Сбросил! - как сигнал летчику для свободы действий прозвучал доклад штурмана.
Когда
выскочили из зоны зенитного огня, командир спросил:
- Как
бомбы положил?
- Две из
пятнадцати сброшенных звеном разорвались очень близко от понтонов,- доложил
штурман,-.
но
огромный столб воды закрыл цель, и большего увидеть не удалось.
- Хорошо!
- подвел черту сказанному Новиков. Теперь надо сбросить остальные бомбы, под
каждым самолетом их висело еще по пять штук. Новиков сделал плавный разворот и
увидел, что и ведомые звенья на первом заходе потерь не имели.
-
Командир, переправа разрушена и у берега, что еще будем бомбить? - донесся
голос Петухова.
- Выбирай
цель на шоссе! - последовало решение комэска.
Всего
несколько небольших доворотов, и еще пятнадцать стокилограммовых бомб были
сброшены на скопление войск и техники. Обстрел с земли был не сильным, видимо,
противник не успел изготовиться после вынужденной остановки движения; это и
способствовало точному бомбометанию.
Счастливым
было возвращение на свой аэродром. Когда зарулили на стоянку, техники насчитали
в самолете командира эскадрильи около тридцати пробоин.
"Многовато",-
подумал Александр и направился к стоянкам других самолетов - заслушивать
доклады командиров кораблей.
Все
экипажи выполнили боевое задание, все вернулись на свою базу, правда, некоторые
самолеты имели еще больше пробоин.
Подошел
инженер эскадрильи и доложил, что в течение ночи все самолеты будут
отремонтированы.
Завтра -
снова в бой!
В НЕБЕ УКРАИНЫ
22 июля
1941 года эскадрилье 231-го дальнебомбардировочного авиаполка, в которую
недавно прибыл и только что вошел в строй молодой летчик Василий Осипов,
поставили задачу - нанести удар по скоплению немецких танков и автомашин в
районе населенного пункта Острая Могила. Полк заканчивал формирование, и
эскадрилье на самолетах-бомбардировщиках ДБ-Зф предстояло выполнить первый
боевой вылет.
Все
летчики и штурманы эскадрильи - недавние выпускники авиационных училищ.
Исключение составляли лишь ее командир капитан Омельченко - в прошлом
летчик-испытатель авиационного завода и штурман эскадрильи капитан Оленичев,
награжденный орденом Красного Знамени за участие в советско-финляндской войне.
Анализируя
боевую задачу, капитан Омельченко предположил, что при любом сосредоточении, а
следовательно, и в данном случае, войска и техника располагаются, как правило,
группами, используя для маскировки рельеф местности, опушки лесов. Поэтому
таких групп будет несколько и объекты удара придется определять уже на боевом
курсе. Учитывая это, комэск решил; бомбометание выполнять звеньями. Для их
свободного маневрирования перед целью эскадрилью перестроить в боевой порядок
"колонне звеньев"; для большей эффективности удара сделать два
захода.
"Наверное,
командир хочет, чтобы мы почувствовали себя настоящими бойцами после первого же
боевого вылета",- подумал Осипов, когда капитан доводил свое решение до
летного состава. Но этим Василий ни с кем не поделился. Такая мысль возникла у
него не случайно. Капитан Омельченко всегда подчеркивал: в боевом полете, каким
бы сильным ни был огонь противника, ни у кого не должно и мысли возникнуть о
том, чтобы сойти г боевого курса.
С
интервалом в одну минуту девять самолетов взлетели с полевого аэродрома у
совхоза "Розовка" (в районе Мелитополя) и, собравшись на кругу в
боевой порядок "клин звеньев", провожаемые напутственными взглядами
товарищей, взяли курс на исходный пункт маршрута.
Над
линией фронта по бомбардировщикам не было < делано ни одного выстрела. Не
было на маршруте при полете к цели и встреч с истребителями противника, так что
полет протекал спокойно, почти как в мирное время.
Перед
выходом на начало боевого пути эскадрилья перестроилась в "колонну
звеньев" и легла на боевой курс. Высота полета - 600 метров. Василий
Осипов летел к гене капитана Омельченко и, хотя большого опыта полетов строем
еще не имел, все же успевал выполнять эволюции почти одновременно с ведущим.
Этому было подчинено все его внимание; за землей он не следил и не знал, что
там происходит.
Появление
бомбардировщиков для противника оказалось неожиданным - при первом заходе
малокалиберная зенитная артиллерия огонь не открывала, да и пулеметчики
выпустили всего несколько очередей.
Каждый
экипаж сбросил на противника по пять осколочно-фугасных бомб.
При
повторном заходе все переменилось: огонь зенитных пулеметов был очень сильным,
и, что самое неприятное, начали стрелять трассирующими снарядами скорострельные
пушки МЗА. Вокруг самолета беспрерывно появлялись трассы огненных шариков.
Создавалось впечатление, что они уже "прошили" самолет, и Василию
становилось как-то не по себе.
Почти все
самолеты имели пробоины, но ни один из них сбить противнику не удалось. Не было
встреч с истребителями и на обратном маршруте. Эскадрилья вернулась на свою
базу без потерь. Так удачно прошел ее первый боевой вылет.
Шли дни,
накапливался опыт, и боевые вылеты становлись привычным делом.
Наступило
18 августа, традиционный праздник - День Воздушного Флота СССР, который чаще
называли Днем авиации. До обеда летный состав в ожидании приказа на вылет
находился у самолетов. Техники и механики, хотя и были убеждены, что все
проверено и агрегаты самолетов, моторов и вооружения готовы к вылету,
продолжали выискивать недоделки.
Во время
обеда стало известно, что в полк приехала группа артистов. Кое-кто предположил,
что вылета сегодня не будет и вечером можно понаслаждаться пением и музыкой. Но
на войне солдат предполагает, а обстановка повелевает. Не успели еще
расправиться с первым блюдом, как поступила команда на срочный вылет. В районе
Пятихатки воздушная разведка обнаружила мотомеханизированную колонну
противника, по которой и следовало нанести удар.
Капитан
Омельченко был болен, врачи к полету в этот день его не допустили, и шестерку
бомбардировщиков повел его заместитель капитан Терехов.
Только-только
отошли от аэродрома, как на самолете Осипова отказало самолетное переговорное
устройство, и связи между членами экипажа не стало. В соответствии с инструкцией
командир корабля был обязан прекратить выполнение задания и вернуться на свой
аэродром. Но создавшееся положение Василий истолковал так: "Требование
инструкции справедливо в мирных условиях. В военное же время такая
неисправность не дает права прекращать выполнение боевого задания, тем более,
если полет выполняется днем, в строю, где я лечу ведомым. К тому же при
подготовке к вылету этот вопрос еще ни разу не поднимался. Обойдусь и без
внутренней связи".
Пришли в
заданный район, но противника не обнаружили. Капитан Терехов, видимо, считал,
что за время попета колонна противника снялась и вышла на марш, поэтому начал
всей группой ее поиск.
По шоссе
от Пятихатки двигалась не очень большая колонна автомашин, бомбить ее не стали.
Развернулись влево на девяносто градусов, чтобы осмотреть и две проселочные
дороги, идущие почти параллельно от города к линии фронта. Еще на развороте
Осипов заметил, что пыли на ближней дороге нет и она забита какой-то техникой.
На самолете ведущего открылись бомболюки - значит, командир решил бомбить.
Открыл бомболюки штурман Борис Гущин.
К шоссе
подходили под углом пятнадцать - двадцать градусов. Было хорошо видно, как из
машин выскакивали люди и бежали в сторону от дороги. Впереди и между самолетами
замелькали трассы пулеметных очередей. Нот от ведущего самолета отделилась одна
бомба, вторая ... По легкому вздрагиванию своего самолета Василий понял, что и
Борис нажал на кнопку электросбрасывателя.
Отбомбились,
закрыли бомболюки и начали полет со снижением. Как отбомбились, командир
корабля не знал, летчику не видно, куда падают бомбы (они рвутся под
самолетом), а спросить у штурмана нет возможности. "Все-таки очень плохо
без внутренней связи, - подумал Василий.- Видимо, требование инструкции
справедливо и для боевого вылета",- понял он.
Впереди
слева и выше появились две четверки истребителей противника, которые шли со
снижением на пересекающихся курсах.
- Будет
бой! - сказал сам себе Василий и полностью открыл кран баллона с углекислым
газом.
Ему
хорошо было видно, что стрелок-радист ведущего самолета приготовился к схватке
с врагом. Но прежде открыл огонь свой стрелок-радист Синицын. Через несколько
секунд, обгоняя бомбардировщиков, на большой скорости проскочили два Ме-109. Не
сбили стрелки ни одного истребителя из этой пары.
Тут же
снова заработал пулемет Синицына, и почти одновременно с ним открыл огонь
стрелок-радист ведущего самолета. На этот раз бомбардировщиков обогнали лишь
один истребитель - значит, второго сбили. И только тогда Василий заметил, что
нет в строю правого ведомого бомбардировщика. Что и когда с ним произошло, он
не видел. "Остались мы с командиром звена вдвоем", - понял Осипов.
Василии
еще больше сократил интервал и дистанцию и прижался вплотную к плоскости
самолета ведущего. Очередная атака. Серия снарядов "прошила" правую
плоскость, а пуля, свистнув, пролетела около самого уха летчика, просверлив
отверстие на переднем стекле кабины. Василий невольно вздрогнул, осмотрелся.
Обе плоскости в дырках, во многих местах задрана обшивка, текут бензин и масло.
Что с членами экипажа - неизвестно.
"Почему
не горим? - спросил он себя, - и тут же с удовлетворением ответил: Спас баллон
с углекислым газом, который я полностью открыл только при появлении
истребителей".
Пара
бомбардировщиков продолжала полет, летела со снижением. Еще атака истребителей.
Теперь уже пушечно-пулеметные трассы пересеклись под углом; значит, атаковали
одновременно с двух направлений. Один снаряд разорвался в левой плоскости
ведущего самолета. У мотора мгновенно появилось небольшое пламя, и бомбардировщик
тут же пошел на петлю. Стремясь избежать столкновения, Осипов почти
инстинктивно резко отжал штурвал и бросил свою машину в пикирование. Едва вывел
самолет в горизонтальный полет, и сразу возник вопрос: "Что с капитаном,
убит? Или осколком снаряда заклинило управление?" Но для долгих раздумий
не оказалось времени - три короткие пулеметные очереди снова потрясли самолет.
"Значит,
жив стрелок и стрелять еще есть чем!"- с радостью отметил командир экипажа
и тут же начал осматривать самолет. Истребитель с длинным шлейфом дыма, почти
пикируя, на большой скорости обгонял бомбардировщик и неотвратимо несся к
земле.
- Этот
тоже отвоевался. Молодец, Синицын! - похвалил Василий своего боевого товарища,
Атака
истребителя не прошла бесследно. Снарядом оторвало часть лопасти винта правого
мотора, отчего самолет сильно затрясло. Василий убавил мотору обороты - не
помогло. Пришлось выключить его совсем, чтобы не возник пожар. Перевел самолет
в пологое планирование - так легче тянуть на одном моторе.
Впереди
по курсу показалось небольшое кругло." озеро. Кругом степь, ни одного
домика. А посадить самолет хочется поближе к людям. Может быть, штурману и
стрелку нужна медицинская помощь.
Осипов
потянул штурвал на себя, и самолет медленно начал выходить в горизонтальный
полет. "Рули слушаются, это уже хорошо!"-обрадовался Василий. Над
самой водой провел машину. Теперь придется лететь на высоте бреющего полета, на
одном моторе это трудно: малейшая ошибка в пилотировании приведет к
непоправимым последствиям.
Атак
истребителей больше не было. Пожалуй, теперь можно проанализировать итоги боя.
Глядя в нижнее маленькое окно, разделяющее кабины штурмана и летчика, Василий
заметил, что Борис шевелится. "Жив!" А материальной частью плохо:
правый мотор выключен, приборы не работают, компас разбит, электропроводка
перебита, ориентировка потеряна полностью, связи с членами экипажа нет.
По
положению солнца Осипов определил стороны света и полетел в восточном
направлении.
Впереди
показалась ложбина, на ее краю - два небольших деревянных домика с сараями, а
рядом - грузовые автомобили. Людей не видно. Вдруг, как по тревоге, из домов
выбежали несколько человек и сразу открыли стрельбу из автоматов по самолету.
Гитлеровцы!
Маневрировать
поздно, да на одном моторе и невозможно. Вот так и летели по прямой метрах в
двухстах от автоматчиков. Эта дистанция для прицельной стрельбы оказалась
предельной, а может, просто-напросто автоматчики были неопытные. Как бы там ни
было, но oдну их стрельбы удалось преодолеть сравнительно легко.
Как часто
бывает в полетах на бреющем, впереди неoжиданно появилось препятствие-гряда
холмов с вершинами выше высоты полета. "Их надо преодолеть, преодолеть
обязательно, - решил Осипов. -Или... Или, в нем случае, вынужденная посадка на
неровную поверхность.
Василий
перевел самолет в набор высоты, но тут начал давать перебои мотор. Скорость
полета, а с ней и высота стали падать. "Нет горючего!" - понял
Василий. Не имея представления, в каком баке оно еще осталось, Василий на
всякий случай начал включать попеременно все. Наконец повезло: в одном баке
горючее было, и несколько раз чихнув, снова заработал на полную мощность.
Почти
касаясь земли, с очень небольшим углом набора, самолет буквально переполз через
вершину холма и, используя склон, начал постепенно набирать скорость.
"И
все таки надо садится, - подсказывал голос разума - линия фронта, должно быть,
уже позади".
Не успев
еще как следует обдумать решение, Василий увидел впереди густую полосу пыли -
там двигалась колонна машин. Как хотелось Василию увидеть свои войска! Но, увы,
колонна оказалась немецкой, и навстречу израненному самолету опять понеслись
пулеметные очереди. "Надо лететь, лететь, пока не кончится горючее!"-
приказал себе Осипов.
Неожиданно
перед самым его самолетом появилась большая река. "Да это же Днепр!"-
воскликнул Василий, сверившись с картой.
Едва не
касаясь воды, он перетянул через реку. По курсу полета - поле, засеянное
пшеницей. "Надо садиться! - решил Василий и в это время увидел прямо перед
собой взлетающий с большим углом набора истребитель И-16.-Значит, впереди
аэродром! Вот уж удача, так удача!"
Не прошло
и пяти минут, как израненный ДБ-Зф произвел мягкую посадку на густо заросшую
травой площадку.
Случается
же такое везенье! Несмотря на десятки пробоин, самолет был управляем, более
того - все члены экипажа были живы, отделались лишь небольшими царапинами.
* * *
231-й
полк дальнебомбардировочной авиации, понеся большие потери, был расформирован.
Его личный состав - направлен на пополнение других полков этой дивизии. Экипаж Осипова
был передан 81-му полку дальнебомбардировочной авиации. С радостью встретил
Василий сообщение о том, что в этот же полк назначен (причем с повышением в
должности и присвоением очередного воинского звания) его любимый комэск
Александр Михайлович Омельченко.
В мирное
время 81-й полк летал только ночью. И даже в первые месяцы войны, несмотря на
острую необходимость вести боевые действия днем, много раз выполнял боевые
задания ночью. Командиру корабля Осипову предоставили возможность освоить
ночные полеты: в этом ему еще только предстояло сравняться с другими летчиками
полка. Заместитель командира части майор Омельченко дал Василию несколько
вывозных полетов ночью по кругу и в зону и выпустил его в самостоятельный
полет.
28
октября 1941 года наша воздушная разведка установила, что на немецком
прифронтовом аэродроме во второй половине дня произвела посадку большая группа
бомбардировщиков Ю-88 и Хе-111.
Ответить
на вопрос, с какой целью сели бомбардировщики противника на аэродроме,
удаленном от линии фронта всего на 30 километров, было нетрудно. Они
"подскочили" для нанесения удара по объекту в нашем глубоком тылу.
Совершенно ясным было и то, что взлетит они с наступлением темноты.
Все
экипажи 81-го авиаполка были срочно вызваны ни изучение задания и подготовку к
вылету. Предстояло нанести бомбовый удар по аэродрому. Командование части
приняло решение-взлет начать в светлое время, чтобы первые самолеты пролетели
линию фронта с наступлением темноты. Чтобы ввести фашистов в заблуждение,
маршрут полета строили с расчетом выхода на их аэродром с запада, со стороны
вражеского тыла.
В
соответствии с плановой таблицей Василий Осипов вылетел вторым. Когда проходили
километрах в двадцати от цели, совсем стемнело. С высоты полета просматривались
электрические посадочные знаки и оградительные огни аэродрома: видимо,
производили посадку Истребители, прикрывавшие город и аэродром днем. Судя по
всему, у противника спокойно.
Василия
немного удивила такая беспечность: "Неужели гитлеровцы не знают, что
советские бомбардировщики проходят недалеко от аэродрома? Наверное, столь
безмятежны они потому, что ночью мы действуем пока еще очень редко". Как
бы услышав его рассуждения, но аэродроме сразу выключили все посадочные знаки,
остались едва видимые направляющие огни. "Значит, готовятся к вылету,-
сделал Василий вывод,- а до назначенной нам точки разворота лететь еще
несколько минут да обратно столько же. Что делать? Можем опоздать. Надо как-то
задержать взлет, сделать так, чтобы как можно больше бомбардировщиков осталось
на аэродроме".
Медлить
нельзя, на счету каждая минута.
-
Штурман,- передал он по самолетному переговорному устройству,- делаю разворот
на цель, будем идти по прямой со снижением, иначе опоздаем.
На
аэродроме дана сигнальная ракета, и тут по самому его краю замелькали
аэронавигационные огни самолетов. Бомбардировщики начали выруливать на старт.
Поднялся первый самолет, остальные вытянулись в линию. Потом взлетели еще два.
Со снижением подойдя к аэродрому, Василий сделал доворот и стал в круг. Теперь
уже шум моторов его самолета смешался с шумом работающих моторов немецких
бомбардировщиков, находящихся на земле. На аэродроме не возникло никакого
беспокойства.
Впереди
слева и чуть ниже летел немецкий бомбардировщик, в километре от него сзади -
другой. Оба самолета следовали по кругу с включенными аэронавигационными
огнями.
Свои огни
Василий решил не включать; гитлеровцы могут заметить его и с земли, и в
воздухе.
Осипов
снизился до высоты полета второго немецкого самолета. Чтобы не быть
обнаруженным по выхлопному пламени, занял место метрах в двухстах сзади
"юнкерса". Стрелкам дал команду:
- Первыми
не стрелять, но быть начеку.
Можно
было подойти ближе и в упор расстрелять идущий немецкий бомбардировщик. Но не
пошел на это Василий, понимал, что главное сейчас - аэродром. Осипов сделал
небольшой разворот и вывел ДБ-Зф на заданный штурманом боевой курс -
параллельно вытянувшимся в линию самолетам, двигавшимся на старт с включенными
огнями.
Отличная
цель! Высота - 600 метров, бомболюки открыты, несколько доворотов при
прицеливании, еще несколько томительных секунд - и самолет начал слегка
подрагивать - это полетели вниз десять стокилограммовых осколочно-фугасных
бомб.
Штурман
доложил:
-
Бомбометание отличное, серия бомб перекрыла линию движения самолетов под углом
тринадцать - пятнадцать градусов, два "юнкерса" вспыхнули мгновенно.
Все огни
на аэродроме и на самолетах были тут же выключены, только два огромных факела
от горящих бомбардировщиков освещали аэродром, создавая экипажам полка,
летевшим вслед за Осиповым, прекрасные условия для бомбометания.
Налет
бомбардировщиков был недолгим, но результат его на редкость эффективным.
Так
начинался боевой путь молодого летчика Василия Николаевича Осипова,
закончившего войну гвардии майором, дважды Героем Советского Союза. Героями
Советского Союза стали его боевые товарищи - штурман Борис Петрович Гущин и
воздушный стрелок-радист Василий Иванович Синицын.
В БОЯХ ЗА МОСКВУ
Несмотря
на большие потери в живой гиле и технике, гитлеровские войска двигались на
восток, к Москве.
В июле и
августе 1941 года, в ходе Смоленского сражения, войска Советской Армии
беспримерной стойкостью в обороне и смелыми контрударами сорвали первую попытку
врага с ходу прорваться к Москве,
В этот
напряженный период под руководством ЦК Партии и Государственного Комитета
Обороны партийные, советские и военные органы проводили колоссальную работу по
повышению мощи нашей армии и созданию крепкой обороны на подступах к столице.
Нужно было любой ценой остановить дальнейшее продвижение фашистских орд.
Формировались
истребительные батальоны, дивизии народного ополчения и отправлялись на боевые
позиции. Десятки тысяч москвичей вышли на строительство оборонительных рубежей
и создание инженерных заграждений. В районе Москвы сосредоточивалась авиация.
Усиливалась ПВО.
Произведя
перегруппировку войск и подтянув резервы, немецкое командование в первых числах
октября предприняло еще одну попытку по захвату Москвы. Лавины фашистских войск
двинулась на восток.
В числе
других мероприятий в целях усиления ударной мощи авиации Верховное
Главнокомандование приняла решение перебросить из Закавказья на московское
направление две дальнебомбардировочные авиадивизии.
В составе
одной из них 11 октября в район Ярославля прибыл вооруженный самолетами ДБ-Зф и
42-й дальнебомбардировочный авиаполк под командованием Андрея Дементьевича
Бабенко.
Спустя
один день после перелета, когда техники и механики были заняты подготовкой
материальной части и вооружения самолетов, а летный состав изучал район
западнее Москвы и обстановку, сложившуюся там, полку пришлось приступить к
выполнению боевой работы. Главной задачей для бомбардировочной авиации, как и
для всех видов Вооруженных Сил и родов войск в этот период, по-прежнему
являлось уничтожение живой силы и техники врага.
13
октября, днем, в первый боевой вылет эскадрилью повел в бой заместитель
командира полка капитан Василий Улюшкин. Предстояло звеньями нанести удары по
войскам и технике противника, двигающимся по шоссейным и проселочным дорогам к
Калинину.
Летели
под облаками на высоте 500 метров. Пересекли Волгу южнее Калинина, а через
несколько минут - две проселочные дороги, идущие к городу с юга, но противника
не обнаружили. Подойдя к шоссе Старица - Калинин, развернулись на юго-запад, в
сторону деревни Борисково.
Штурман
Ровда доложил:
- Впереди
движения нет. Шоссе в большом лесном массиве забито какой-то техникой. Танков
не видно. Что будем делать?
-
Бомбить,- коротко ответил командир и добавил;
- Ударить
по голове колонны.
Улюшкин
дал установленный сигнал на перестроение эскадрильи в "правый пеленг"
звеньев, чтобы штурман каждого звена мог самостоятельно выполнить бомбометание
по выбранной им цели. Ровда тут же открыл бомболюки, что для ведомых означало;
будем бомбить с ходу. Цель узкая и длинная, поэтому зашли под углом восемь -
десять градусов к шоссе,
Несколько
секунд на наводку и прицеливание - и стокилограммовые фугасные бомбы по пять
штук с каждого самолета, с интервалом примерно в две десятые секунды, полетели
вниз. Замелькали трассирующие пули, противник открыл по бомбардировщикам
пулеметный огонь. Из пятнадцати бомб, сброшенных с самолетов ведущего звена,
четыре разорвались на шоссе в гуще вражеских машин. Остальные бомбы взорвались
в лесу, подступающем к шоссе.
Получив
доклад о том, что все звенья отбомбились, Улюшкин сделал плавный разворот и
зашел колонне в хвост.
-
Появились истребители. Боевой порядок не нарушен,- доложил капитану стрелок-радист.
Но
истребители появились несколько раньше и до выхода на цель успели атаковать
самолет лейтенанта Нехая, летевшего правым ведомым в третьем звене. Произошло
это так.
Во время
перестроения эскадрильи в "правый пеленг" с одновременным левым разворотом
на цель Некой оказался в более сложном для пилотирования положении, чем
остальные летчики, и отстал от звена, лишившись огневой поддержки воздушных
стрелков двух других экипажей. В это время и появились два Ме-109.
Облачность
не позволяла истребителям атаковать бомбардировщик сверху, поэтому они решили
ударить снизу. Стрелку-радисту с основной огневой точки вести Огонь по
истребителям было нельзя - мешало хвостовое оперение своего самолета.
Гитлеровцы хорошо знали это. Однако они не знали еще того, что в самолетах
ДБ-Зф и на нижней пулеметной установке постоянно находится воздушный стрелок. А
если и знали, то пренебрегли этим, летели по прямой, догоняя бомбардировщик, не
открывая огня.
За
пулеметом ШКАС нижней установки находился Сержант Засельский, еще в мирное
время считавшийся отличным стрелком по воздушным мишеням. Последовали две его
пулеметные очереди; ближний истребитель вспыхнул и, отсавляя длинный шлейф
дыма, стал падать на землю. Второй, не открывая огня, вышел из боя.
Так в
первом же воздушном бою полк открыл боевой счет сбитых истребителей.
Вышли на
цель вторично, чтобы сбросить еще по пять стокилограммовых бомб. Теперь
гитлеровцы встретили наши самолеты сильным огнем зенитных пулеметов. Несмотря
на обстрел с земли, штурман Ровда и на этот раз отлично положил свои бомбы.
Точно провели бомбометание и остальные звенья. Удар был эффективным, По
нескольку прямых попаданий имело каждое звено.
Но второй
заход оказался для бомбардировщиков не столь удачным. При отходе от цели снаряд
крупнокалиберного пулемета разорвался в плоскости самолета летчика Нехая,
возник пожар. Для членов экипажа создалась критическая обстановка. У летчика
осталась единственная возможность: маневрированием самолета - скольжением на
крыло, в сочетании с противопожарными средствами, сбить пламя воздушным
потоком. После нескольких попыток Нехаю удалось это сделать, пожар был
ликвидирован. Но, маневрируя, Нехай оторвался от звена и остался один на высоте
150 метров. На его самолет набросилась пара истребителей. Теперь у них была
возможность атаковать сзади сверху. В первой же атаке стрелок-радист Исполнев
был легко ранен, но продолжал вести бой, вынуждая противника открывать огонь с
больших дистанций, выигрывая время, необходимое летчику, чтобы снизиться до
высоты бреющего полета. Цель была достигнута. На малой высоте фашистские
летчики не рискнули атаковать бомбардировщик - побоялись врезаться в землю - и
вышли из боя,
Самолет и
экипаж были спасены.
На ремонт
изрешеченного бомбардировщика, его облетывание в районе аэродрома потребовалось
двое суток. После этого лейтенант Нехай получил новую боевую задачу - разведать
погоду по маршруту полета и аэродром противника, при этом сбросить на него
бомбы.
Метеоусловия
были исключительно сложные. Летели на высоте 100-150 метров в дожде, отчего
горизонтальная видимость не превышала одного километра. Временами и на этой
высоте облака полностью закрывали землю. Спустя немного времени погода стала
улучшаться, а при подходе к цели нижний край облаков поднялся до 1000 метров,
дождь прекратился.
Прижимаясь
к облакам, не замеченные противником, вышли на аэродром. По бомбардировщику не
было произведено ни одного выстрела.
Штурман
самолета Андрей Коновалов насчитал более трех десятков немецких самолетов и на
подготовленный заранее бланк быстро нанес схему их расположения.
Первая
задача - разведка погоды и цели - выполнена, но бомбить аэродром было уже
поздно, он остался позади. Надо производить повторный заход с обратным курсом.
Теперь
противник встретил смельчаков плотной завесой пулеметного огня. Казалось, нет
никакой возможности без тяжелых последствий преодолеть ее. Но, невзирая на
огонь с земли, бомбардировщик летел к цепи. Несколько десятков секунд он шел
строго по прямой - боевым курсом. Серии трассирующих снарядов и пуль беспрерывно
проскакивали у самых плоскостей и фюзеляжа.
Цель -
стоянка самолетов - приблизилась к углу сбрасывания. Последняя команда штурмана
летчику:
- Так
держать!
Нажата
кнопка сбрасывателя, и десять ФАБ-100 полетели вниз. Нехай тут же с большим
углом снижения и креном начал уходить от аэродрома.
Вырвались-таки
из зоны зенитного огня. Не успели еще осмотреться и обменяться мнениями о
результатах бомбометания, как появилась четверка истребителей. Четыре против
одного. Что делать, когда у противника юное большое преимущество?
До земли
800 метров, до облаков - около 100. Нехай мгновенно оценивает эти данные и
принимает решение - ведя воздушный бой, уйти в облака.
Истребители
атакуют парами, почти с прямой. Точный огонь стрелка-радиста Злобина держит
гитлеровцев на почтительном расстоянии, серии посылаемых ими снарядов проходят
в стороне от бомбардировщика. Еще немного, и цель будет достигнута. До нижнего
края обликов осталось метров 25-30.
Последовала
очередная атака противника, и правый мотор, пробитый снарядом, замолк.
Обстановка
осложнилась. О наборе высоты теперь уже не могло быть и речи, и Нехай бросил
свой ДБ в пикирование. Самолет под большим углом, с нарастающей скоростью
приближался к земле.
Такой
маневр для истребителей противника оказался неожиданным. Возможно, они
посчитали, что летчик бомбардировщика убит и самолет неуправляем. Не случайно
же в их беспрерывных атаках образовалась пауза.
Но вот
атаки возобновились, и дыр в плоскостях и фюзеляже бомбардировщика стало
намного больше. Сознавая свое превосходство, фашисты наглели. Один из них хотел
подойти к бомбардировщику сзади, прячась за хвостовое оперение, и расстрелять
его в упор. Однако не учел фашист нижней пулеметной установки и оказался в прицеле
стрелка Лобзова. Зарокотал его пулемет, "мессершмии" резко накренился
и почти вертикально врезался в землю.
Выиграно
еще несколько минут, необходимых для того, чтобы бомбардировщик вошел в район
плохой погоды. Экипаж был так недоволен ею, когда летел к цели, и так радовался
теперь.
Дотянув
на одном моторе до своего аэродрома, Нехай мастерски посадил изрешеченную
пулями машину, а уже через несколько минут был в объятиях своих боевых друзей.
Жестоки,
кровопролитны были бои. Гибли люди - талантливые летчики, замечательные боевые
товарищи, - выходили из строя машины.
Командование
стремилось быстрее вводить в строй молодых летчиков и штурманов, прибывавших из
училищ, в короткие сроки готовить из них стойких и мужественных бойцов. Такая
задача была поставлена заместителю командира полка капитану Улюшкину и штурману
полка старшему лейтенанту Ровде.
Специально
для учебных целей горючее не выделялось, поэтому задачу эту решали так. После
изучения на земле на макетах самолетов различных вариантов тактики ведения
воздушного боя, противозенитного и противоистребительного маневров
отшлифовывали действия не в тренировочных, а сразу в боевых полетах. Мастерство
пилотирования и военную выдержку Василий показывал, действуя под огнем врага,
Днем 16
октября 1941 года Улюшкин повел новичков на бомбометание по мосту через Волгу,
в месте стыка его с берегом. Требовалось закрыть въезд на мост, затормозить
движение, создать затор. Важный для противника объект прикрывался не только
зенитными пулеметами, но и непрерывным патрулированием истребителей.
Была
сплошная низкая облачность, в облаках - сильное обледенение, поэтому летели под
их нижней кромкой. Неожиданно для противника вышли на цель. Огонь с земли
начался уже после того, когда полетели вниз бомбы.
Отбомбились
успешно. Но не успели развернуться на обратный курс, как появились два
истребителя. После первой же их атаки вышел из строя мотор у правого ведомого
самолета, он начал отставать. Получив об этом доклад, Улюшкин сразу снизил
скорость полета, а стрелки двух экипажей прикрыли огнем своего товарища,
который "подполз" под самолет ведущего. Огневое взаимодействие звена
не было нарушено. Один из проигранных перед вылетом вариантов был применен в
боевых условиях.
Понимая,
что бомбардировщики уходят, гитлеровцы начали сокращать дистанцию открытия
огня. Первая попытка для них оказалась неудачной. Стрелок-радист ведущего
самолета упреждающей очередью сразил одного "мессершмитта", который
пытался атаковать ведомый самолет в непростреливаемой им зоне. Так благодаря
личному мастерству и выдержке командира, хорошему ежовому взаимодействию
воздушный бой, ставший для летчиков хорошим уроком, был выигран. Успешно
выполнив боевое задание, звено благополучно произвело посадку на своем
аэродроме.
И
следующем вылете капитан Улюшкин после выполнения бомбометания вновь
развернулся на цель и, снизившись до 100 метров, приказал штурманам и стрелкам
люковых установок, не участвовавшим в воздушном бою, обстреливать огневые точки
противника и вылезающих щелей немецких солдат.
Обучаясь
на таких примерах, под огнем врага, молодые летчики, штурманы и стрелки
становились умелыми винами, готовыми выполнить любое боевое задание.
18
октября звено под командованием старшего лейтенанта Георгия Глыбина с ведомыми
летчиками Лифановым и Родиным помучило приказ нанести бомбовый удар по
скоплениям войск противника у моста через Волгу.
Бомбометание
выполнили с ходу, неожиданно для противника. С земли по бомбардировщикам огонь
открыли только тогда, когда звено было уже на боевом курсе и до сбрасывания бомб
осталось несколько секунд. Ни один наш самолет не пострадал при обстреле
зенитной артиллерией и пулеметами. Но как только бомбардировщики вышли из зоны
огня, они тут же были перехвачены восьмеркой истребителей.
Фашисты
атаковали парами, и пулеметы воздушных стрелков трещали почти беспрерывно. Но
силы были неравными. Вначале загорелся самолет Сергея Лифанова, а после
следующей атаки вспыхнула и машина молодого летчика Родина. Лифанов и Родин в
этой сложной ситуации приняли одинаковое решение - маневрированием самолета
сбить пламя и одновременно, с максимально возможным углом планирования,
снижаться, а после перейти на бреющий полет.
Оба
ведомых покинули самолет ведущего и повели полет самостоятельно. За каждым
гналась пара фашистских истребителей.
Экипаж
командира звена Глыбина продолжал вести воздушный бой с четверкой истребителей.
Беспрерывно отстреливаясь, он с максимальным углом снижения приближался к
земле.
Но вот
пулемет стрелка-радиста старшины Болдина умолк. Прямым попаданием снаряда был
перебит кожух газовой камеры пулемета, сам Болдин - легко ранен. Основная
огневая точка обороны бомбардировщика вышла из строя. Не раздумывая, Болдин
принял, казалось бы, невыполнимое решение - нижний пулемет установить на турель
вместо вышедшего из строя.
Для этого
потребовалось время, в стрельбе образовалась пауза. Истребители увидели, что
экипаж не ведет огня, и, считая, что оба стрелка убиты, решили докончить дело -
в упор расстрелять бомбардировщик.
Пулемет
был готов к бою, когда пара истребителей, сближаясь, подошла к бомбардировщику
на 70-80 метров, Раздалась очередь ШКАСа, и ближний "мессершмитт"
вспыхнул. Второй резко сманеврировал вправо вверх и скрылся из виду.
Мужественный
экипаж Глыбина вышел из боя победителем.
Летчикам
ведомых самолетов Лифанову и Родину, несмотря на исключительно сложную
обстановку, удалось не только локализовать пожар в самолете, но и под огнем
истребителя противника снизиться до высоты бреющего полета. В неравном
воздушном бою геройски погибли стрелки из экипажа Лифанова сержанты Иваненко и
Барсуков. Летчики полка поклялись отомстить врагу за смерть боевых товарищей.
Несмотря
на ожесточенное и все возрастающее сопротивление наших войск, фронт приближался
к Москве. С20 октября в городе и прилегающих к нему районах было введено осадное
положение. Столица стала укрепленным тылом защищавших ее войск. С думой о
Москве отправлялись в бой и дальние бомбардировщики.
22
октября пятерку самолетов ДБ-Зф повел в бой капитан Орлов со штурманом старшим
лейтенантом Подопригора. Перед ними стояла цель - уничтожать живую силу и
технику противника.
И районе
аэродрома вылета было безоблачно, при подходе к линии фронта начали появляться
кучевые облака, или, как их еще называют, облака хорошей погоды. Летели,
касаясь их верхушек. Так под прикрытием облаков пятерка бомбардировщиков и
вышла в район цели. И все же противник успел открыть огонь по ним. При отходе
от цели, когда бомбы были уже сброшены, одновременно два снаряда МЗА
разорвались в фюзеляже самолета ведущего группы. Воздушный стрелок получил
тяжелые ранения. Был разбит патронный ящик, выведен из строя нижний пулемет.
Развернулись
на обратный курс и увидели взлетающих истребителей. Орлов увеличил скорость
полета, но тут же услышал доклад стрелка-радиста Ермилова:
- Отстает
ведомый Маркин, его догоняют два истребителя.
Орлов
убавил скорость, чтобы дать возможность Маркину нагнать группу. Однако
торопились и истребители. После первой же их атаки пулемет на турели самолета
Маркина больше не двигался - остановился вертикальном положении. Это означало,
что стрелок-радист убит или тяжело ранен.
Пока
истребители выходили на рубеж следующей атаки Маркин все же успел подтянуться
и, чтобы не мешать вести огонь с самолетов групп, снизил высоту своего полета.
Хорошо организованная оборона вынуждала истребителей открывать огонь с больших
дистанций. При выходе из атаки они допускали ошибку, оказываясь недалеко от
бомбардировщиков. Этим воспользовался стрелок-радист Ермилов и тремя короткими
очередями сбил "мессершмитт". Вражеский самолет вначале завис, а затем
сорвался в штопор и врезался в землю.
Не прошло
и двух минут, как появилась еще пара 109. В момент их атаки оставшийся
истребитель первой пары, заметив, что с самолета Александра Маркина не ведется
огонь, решил атаковать его снизу сзади. Но воздушный стрелок Антипов, хотя и
был ранен, продолжал вести бой. Он подпустил истребитель метров на восемьдесят
и первой же очередью сбил его.
Воздушный
бой был выигран. Пять дальних бомбардировщиков, выполнив боевую задачу,
вернулись на свой аэродром.
* * *
В
последние дни октября гитлеровские войска были остановлены на рубеже - Волжское
водохранилище, Волоколамск и далее по рекам Нара, Ока до Алексина. Не достигнув
своей цели в октябре, немецко-фашистское командование готовило новое
наступление на Москву. Именно в это время Ставка Верховного Главнокомандования
приказала командующему ВВС провести воздушную операцию по уничтожению авиации
противника на его аэродромах. В соответствии с планом операции все дальние
бомбардировщики, в том числе и самолеты 42,-й дбап, 5, 6 и 7 ноября осуществили
удары по аэродромам врага.
В
праздничный день 8 ноября звену старшего лейтенанта Горбунова была поставлена
задача - бомбить войска и технику противника западнее Волоколамска.
Ведомыми
в звене были молодые летчики Новожилов и Романов.
Летели
под самой кромкой облаков, на высоте 200 метров. Благополучно миновали линию
фронта и почти сразу увидели на пересечении двух дорог скопление вражеских
машин с войсками. К сожалению, с ходу отбомбиться не удалось, пришлось вторично
заходить на цель. По самолетам с земли был открыт сильный пулеметный и
автоматный огонь. Несмотря на это, ни одна из тридцати сброшенных бомб не вышла
за пределы цели.
Выполнив
задачу, бомбардировщики развернулись на обратный курс.
-
Догоняет четверка истребителей противника,- доложил командиру звена
стрелок-радист.
Горбунов
принял решение продолжать полет, не меняя высоты.
Первую
атаку пара Ме-109 выполнила с прямой сзади справа и была встречена упреждающим
огнем сразу трех пулеметов ШКАС. Одна очередь прошла точно по кабине
фашистского летчика. Вначале истребитель продолжал лететь по прямой, затем
свалился на крыло и штопором врезался в землю.
Это не
напугало гитлеровцев. Вторая пара повторила атаку с той лишь разницей, что
открыла огонь с большей дистанции и раньше, чем это сделали стрелки
бомбардировщиков. Вторая атака оказалась успешной для противника. Был ранен
стрелок-радист сержант Селезнев из экипажа Николая Новожилова. На его самолете
был поврежден руль высоты, один мотор стал работать с перебоями, Но летчик все
же сумел удержаться в строю. Звено благополучно произвело посадку на своем
аэродроме.
"
" "
Спустя
две недели немецко-фашистские войска возобновили наступление, стремясь обойти
Москву с севера и юга. Начались тяжелые бои на ближних подступах к столице.
26 ноября
звено старшего лейтенанта Константина Уржунцева получило приказ бомбить войска
противника западнее Клина. Взлетели, построились и долетели до цели спокойно,
не встретив истребителей врага. По сигналу штурмана звена Гордюшина точно
положили бомбы.
При
отходе от цели прямым попаданием снаряда был поврежден левый мотор самолета
ведущего. Бомбардировщик резко потерял скорость, в результате ведомые самолеты
выскочили вперед и продолжали полет самостоятельно парой.
Оставшись
один, Константин начал снижаться, но не успел - был перехвачен двумя Ме-109. На
этот раз гитлеровцы решили атаковать бомбардировщик одиночно, но сразу с двух
направлений сверху с задней полусферы.
Для
стрелка-радиста создалась исключительно сложная обстановка, он не мог отражать
атаки истребителей с двух направлений одновременно. В первой же атаке стрелок
сбил один Ме-109. Не успел он перебросить пулемет на другой борт, как второй
истребитель с очень близкого расстояния выпустил серию снарядов.
В левом
моторе ДБ-Зф появились языки пламени.
Считая
свою задачу выполненной, истребитель вышел из боя.
До линии
фронта оставалось несколько минут лету. Высота полета небольшая, и все же
Констпнтин решил использовать ее, попытаться сбить пламя скольжением на крыло.
У самой
земли бомбардировщик был выведен в горизонтальный полет, пожар - ликвидирован.
В наушниках шлемофона прозвучал радостный голос штурмана Гордюшина;
-
Командир, линия фронта под нами!
- Обедать
будем дома! - ответил командир, хотя лететь на одном моторе предстояло еще
минут сорок.
Завершался
второй месяц боевых действий полка, Ситуация в то время создалась напряженная.
Тяжело было на душе, да и физически нелегко, но летчики и вида не показывали.
Звено под
командованием старшего лейтенанта Русова получило боевую задачу - бомбить
скопление танков на окраине Малоярославца.
От линии
фронта летели в плотном боевом порядке, в постоянной готовности к отражению
атак истребителей, Гитлеровцы не предприняли никаких мер маскировки, зато над
целью встретили бомбардировщиков шквалом огня зенитных пулеметов и
малокалиберной зенитной артиллерии.
Почти
одновременно полетели вниз с трех самолетов тридцать стокилограммовых
осколочно-фугасных бомб. Штурманы и стрелки наблюдали разрывы среди танков
и
обслуживающей их техники. Было несколько прямых попаданий.
При
отходе от цели начал отставать ведомый самолет летчика Маркина, Русов убавил до
возможного предела скорость, и Маркин подтянулся к звену, но повреждение
оказалось значительным, и удержаться в боевом порядке он не смог; опять стал
отставать.
Появилась
четверка истребителей и последовательно, парами начала атаковать бомбардировщик
Маркина. После второй атаки стрелок-радист Милюков открытым текстом передал:
- Убиты
штурман и стрелок, продолжаю вести бой! Еще атака. Замолк и пулемет Милюкова, а
самолет загорелся. Летчик принял последнее решение - направил его в скопление
техники противника.
Так
геройски погиб комсомолец Александр Маркин и его экипаж. Погиб, защищая
столицу.
К ПАРТИЗАНАМ
Николай
Богданов тоже встретил войну летчиком 212-го отдельного дальнебомбардировочного
полка.
Свой
первый боевой вылет Николай совершил 23 июня 1941 года, будучи ведомым в
составе звена командира авиаэскадрильи майора Починок. С большой высоты бомбили
аэродром в районе Варшавы. Противодействие с земли было слабым, и звено успешно
отбомбилось. Встреч с истребителями не произошло, все самолеты вернулись на свою
базу.
Но уже со
следующего дня переключились для ударов по войскам и технике противника, и
картина резко переменилась. Действовали с малых высот, и противник встречал
наши самолеты шквалом огня зенитных пулеметов и малокалиберной артиллерии.
Создавалось впечатление, что над целью поставлена сплошная огненная завеса.
Поначалу было даже как-то не по себе.
Вылетали
24 июня дважды. В первом вылете нанесли удар по скоплению войск противника в
районе города Гродно, Над целью пулеметным огнем был поврежден самолет ведущего
майора Починок, но он все же дотянул до линии фронта и благополучно произвел
посадку на промежуточном аэродроме.
Второй
боевой вылет в тот день Богданов совершил в составе звена Ивана
Белокобыльского. Теперь предстояло бомбардировать мотомеханизированные части
противника в районе Картуз-Березы, восточное Пружан.
При
заходе звена на цель неожиданно прекратился огонь с земли, и Николай услышал
доклад воздушного стрелка-радиста сержанта Журавского:
-Сзади
слева атакуют истребители.
И тут же
нити трассирующих пуль и снарядов проскочили между самолетами, но, к счастью,
не задели ни одного. Правда, не был сбит при отражении первой атаки и ни один
истребитель.
Вражеские
зенитчики не удержались, снова открыли по бомбардировщикам ураганный огонь и
тем самым помешали своим истребителям. Как только полетели бомбы, ведущий звена
с большим снижением начал уходить от цели. А когда вышли из зоны обстрела, уже
оказались на высоте бреющего полета, землей прикрыв нижнюю полусферу от атак
истребителей. Попытку гитлеровцев атаковать с верхней полусферы сорвали
стрелки, открывшие организованный огонь.
Так звено
Белокобыльского без потерь вернулось на свой аэродром. И немалая заслуга в этом
принадлежала скромным трудягам - воздушным стрелкам.
Воздушные
стрелки были введены в составы экипажей в первые дни войны. Вначале для всех
самолетов их недоставало, поэтому в качестве воздушных стрелков летали
преимущественно механики по вооружению. В экипаже Богданова роль воздушного
стрелка исполнял техник самолета Григорьев - исключительно мужественный,
физически выносливый человек. Он успевал готовить самолет к полету, отдыхать и
летать на боевые задания.
28 июня
полк в составе тридцати самолетов звеньями бомбил переправу через Березину в
районе города Бобруйска. Переправа и подступы к ней прикрывались сильным огнем
зенитных пулеметов и малокалиберной зенитной артиллерией. Истребители врага
беспрерывно барражировали в районе цели. Было совершенно очевидно, что
переправа очень важна для противника.
В тот
день бомбардировщикам помогла погода. Низкая облачность не позволяла
истребителям атаковать ни снизу, ни сверху, а зенитчики замечали
бомбардировщиков слишком поздно.
Пострадал
только один самолет, младшего лейтенанта Романа Пичугина. В бомбоотсеке, когда
на замках висело еще пять стокилограммовых бомб, разорвался снаряд МЗА.
Взрыватели бомб не сдетонировали, и бомбы не взорвались. Осколком заклинило
систему сброса бомб, сбрасывание прекратилось. Бомбы продолжали висеть на
замках. Был ранен штурман. И все-таки Пичугин дотянул поврежденный самолет на
свой аэродром, произвел посадку.
30 июня
весь полк снова наносил удар по переправе через Березину и скоплениям войск на
ее правом берегу.
От
прямого попадания снаряда в открытые бомболюки взорвался самолет, управляемый
командиром авиаэскадрильи майором Починок. Экипаж как бы растворился вместе с
бомбардировщиком в огромном огненном шаре. От взрывной волны ведомые самолеты
едва не перевернулись.
В это
время к цели подходило звено Ивана Белокобыльского. На боевом курсе и в его
самолете взорвался снаряд. Всю правую плоскость охватило пламя.
Иван
начал со снижением уходить от цели. И тут же на него набросилась пара
истребителей. Бомбардировщик словно на миг остановился, повис на своих горящих
крыльях - и сорвался в штопор. Идущий справа от Белокобыльского Богданов так и
не увидел в воздухе ни одного раскрытого парашюта. Сердце Николая сжалось от
боли...
Полет
продолжали парой. При отходе от цели снова навалились истребители и сбили
самолет Ковшикова. Оставшись один, маневрируя, Николай ушел от преследования и
вернулся на базу.
Тяжело
было ему сознавать, что рядом уже нет боевых друзей. Но успокаивало то, что
жизни свои они отдали недаром. В тот день боевая задача была успешно выполнена:
переправа через реку Березину снова разрушена, удары по скопившимся фашистским
войскам на западном берегу оказались очень эффективными.
3 июля
1941 года личный состав полка слушал выступление И. В. Сталина по радио.
Обращаясь к советскому народу, Председатель Государственного Комитета Обороны
говорил:
- Враг
жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим
потом, захват нашего хлебе и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей
целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной
культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов,
литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян,
азербайджанцев и других, свободных народов Советского Союза, их онемечение, их
превращение в рабов немецких князей и баронов. Дело идет, таким образом, о
жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том -
быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение.
Сталин
призвал советский народ перестроить всю работу на военный лад, подчинив всё
интересам фронта и задачам организации разгрома врага, отстаивать каждую пядь
советской земли, драться до последней капли крови.
Летчики,
как никто другой, знали, сколь справедливы сказанные Сталиным слова, и
понимали, как велика опасность фашистского нашествия. Они видели, как горели
подожженные гитлеровцами города и села, пылали необозримые колхозные поля с
созревшими хлебами, двигались на восток потоки беженцев - стариков, женщин,
детей... С болью в сердце наблюдали летчики страшные картины преступлений
фашистов на нашей земле.
В один из
июльских дней сорок первого разведка донесла, что мотомеханизированная
вражеская колонна двигается от Бобруйска по шоссе на Рогачев. 212-й полк
получил задачу - всеми имеющимися силами нанести удар по колонне. Но несколько
самолетов уже бомбили другую цель. Другая группа бомбардировщиков только что
произвела посадку. В готовности были только два самолета - Николая Богданова и
Якова Михеева. Им приказали немедленно произвести вылет.
Ведущим
вылетел Богданов. Михеев пристроился справа.
Долетели
до Рогачева. Под небольшим углом к шоссе сбросили по пять бомб, но колонна
двигалась как ни в чем не бывало. Произвели второй заход и сбросили оставшиеся
бомбы. Движение застопорилось, одна машина стала наползать на другую. Что
произошло дальше, рассматривать было некогда. В это время стрелок-радист
Журавский доложил:
- Две
пары истребителей Ме-109.
Михеев
прижался к самолету ведущего.
Отбита
первая атака вражеских истребителей: стрелки умело вели огонь. Второй раз
гитлеровцы решили атаковать с двух направлений, чтобы рассредоточить огонь и
ослабить внимание стрелков. Но те и на этот раз оказались начеку. Пулеметы
Журавского и Григорьева работали не умолкая, Богданов чувствовал, как
содрогался от выстрелов фюзеляж. Однако сбить истребителей пока не удалось.
Но вот
пара Ме-109 снова пошла на сближение с самолетом Михеева - и тут же напоролась
на пулеметный огонь, Первый истребитель вспыхнул, но от огня пулемета второго
"мессера" загорелся самолет Михеева; полого пикируя, он потянулся к
земле.
Бомбардировщик
Богданова теперь остался один против трех истребителей противника. Беспрерывно
маневрируя, летчик пытался затруднить им прицельную стрельбу, но силы были
слишком неравны. Сначала замолчал пулемет Григорьева, а после следующей атаки -
и Журавского.
Ливень
пуль и снарядов обрушился на беззащитный бомбардировщик. Казалось, весь самолет
был иссечен свинцом; разбита приборная доска, фонарь кабины летчика в дырках. И
все-таки воздушный корабль летел. Бензиновые баки, наполненные углекислым
газом, назло врагу не воспламенялись. Командир увидел, как опустилась голова
штурмана Хомчановского, а тело обвисло.
Один
"мессер", видимо, израсходовав все боеприпасы, подошел вплотную к
бомбардировщику; гитлеровец зло погрозил кулаком нашему летчику. Николай резко
развернулся вправо, чтобы столкнуться с врагом, но тот успел отвернуть в
сторону. В это время другой истребитель зашел сзади бомбардировщика и в упор
послал длинную очередь. Затрещала от пробоин обшивка, и самолет вспыхнул. Языки
пламени струйками потянулись в кабину. Самолет стал неуправляем. Богданов
быстро открыл фонарь, расстегнул замок привязных ремней и ногами оттолкнулся от
пола кабины.
Чтобы не
столкнуться с горящим самолетом, Николай затянул прыжок и только спустя
несколько секунд дернул кольцо парашюта. От резкого толчка появилась жгучая
боль в правой ноге, потемнело в глазах. "Я ранен",- подумал Николай.
И, не успев приготовиться к приземлению, сильно ударился туловищем о землю.
Превозмогая боль, подтянул парашют, собрал его в ком, положил под куст и, не
раздумывая, пополз к Днепру, который увидел еще перед тем, как покинуть
самолет.
За
воздушным боем, а после - за падением горящего самолета следили мальчишки,
спрятавшиеся в штабелях леса на дворе лесопильного завода. Они тут же прибежали
к месту приземления летчика и, не найдя его у парашюта, начали громко кричать:
-
Дяденька летчик, где вы? Не бойтесь, мы пионеры, хотим вам помочь.
Николай
отозвался - он был совсем близко. Выяснив, где находится, и оценив обстановку,
он решил перебираться через Днепр, Но одному идти было тяжело - нога болела все
сильнее. Вместе с ним пошел четырнадцатилетний подросток. В плавнях мальчик
отыскал лодку (он сам спрятал ее на всякий случай) и переправил летчика на
противоположный берег. Ну а там уже были свои, советские бойцы.
Через три
дня на попутной машине Николай прибыл в родной полк. Подлечившись немного,
Богданов стал ждать, когда сможет вылететь на завод за новым самолетом. Тем
временем полк перебазировался на полевую площадку в районе Мценска.
В самый
разгар ожесточенных боев за Смоленск прилетел Богданов с завода на новеньком
ДБ-Зф,
О первом
его после вынужденного перерыва боевом вылете в донесении сказано следующее.
Авиаэскадрилья
в составе сводной пятерки 26 июля 1941 года вылетела с аэродрома Мценск на
уничтожение мотомеханизированных войск противника, двигавшихся по дороге от
Демидова на Смоленск. Не долетая до цели, севернее Спас-Деменска, на высоте
4000 метров наши бомбардировщики подверглись атакам восемнадцати истребителей
Ме-109 и Ме-110, в результате чего бомбы сбросили в этом районе, не выполнив
основного задания. В неравном воздушном бою были сбиты три истребителя
противника. Вскоре после полудня четыре наших экипажа произвели посадку на
своем аэродроме.
В том
вылете бомбардировщик Богданова получил около ста пробоин и был отправлен в
ремонт. Не имея возможности участвовать в полетах, Николай (как прежде и многие
другие летчики полка) прошел короткую тренировку в выполнении ночных полетов.
Вскоре
полк получил разрешение начать боевые полеты ночью.
Первый
такой боевой вылет полк совершил в ночь на 7 августа 1941 года для удара по
аэродрому Могилев, на котором базировались бомбардировщики противника,
совершающие налеты на Москву.
Ведущим
назначили Николая Богданова, его штурманом - Валентина Сидоренко. Они первыми и
вышли в район цели. Налета советских бомбардировщиков противник, судя по всему,
не ожидал; на аэродроме происходила посадка немецких самолетов.
На них
полетели бомбы. Прогремело несколько взрывов. Когда отбомбился последний
экипаж, аэродромные огни погасли. Лишь яркое пламя прорезало ночь; горели три
самолета.
Наши
бомбардировщики вернулись на свой аэродром без потерь,
На другой
день советские газеты и радио сообщили, что 7 августа 1941 года был успешно
отражен налет немецких бомбардировщиков на столицу нашей Родины. Богданову и
его товарищам приятно было сознавать, что и они помогли защитникам Москвы, не
дали бомбардировщикам противника произвести вылет в эту ночь.
Обстановка
под Москвой с каждым днем осложнялась. 212-му авиаполку, как и другим полкам,
действующим ночью, пришлось снова переключиться на дневные вылеты для бомбежки
войск и техники противника.
В один из
особо тяжелых для столицы октябрьских дней в 212-й авиаполк приехала член ЦК
ВКП(б), заместитель председателя Совета Народных Комиссаров СССР Р. С.
Землячка. На общем собрании личного состава она подробно рассказала об
обстановке под Москвой, о вынужденной эвакуации учреждений, заводов, населения.
Опровергла ложные слухи о якобы намечающейся сдаче Москвы, призвала
воинов-авиаторов стойко и мужественно оборонять столицу.
Парад
наших войск, проведенный 7 ноября на Красной площади в Москве, вселил глубокую
веру в победу над врагом.
Летчики
212-го полка совершили боевые вылеты днем и ночью. Они наносили удары по живой
силе и технике врага - то прямо по позициям, а то по резервам на марше и в
местах сосредоточения.
Самоотверженно
действовал и экипаж Николая Богданова. Отдыхать приходилось иногда прямо под
самолетом на мерзлой земле.
В декабре
Николай Богданов с тяжелым простудным заболеванием угодил в госпиталь. Там он и
узнал о блестящей победе советских войск под Москвой.
После
выздоровления Богданова назначили командиром авиаэскадрильи во вновь
формируемый 103-й авиаполк авиации дальнего действия, которая была образована
на базе частей и соединений дальнебомбардиро-вочной авиации.
На
вооружении полка находились транспортные самолеты Ли-2, приспособленные для
бомбометания. Кроме бомбардировок 103-й авиаполк, как и 101-й и 102-й полки,
выполнял боевые задачи в интересах Ленинградского, Белорусского, Центрального и
Украинского штабов партизанского движения и Генерального штаба РККА.
Задачи
ставились самые разные, и выполнялись они как методом десантирования, так и с
посадкой на партизанских площадках. Это были очень сложные полеты и по технике
пилотирования, и в навигационном отношении. Трудность заключалась прежде всего
в огромной физической нагрузке: приходилось выполнять многочасовые полеты ночью
на малых высотах. А сколько требовалось наблюдательности, смекалки! Нелегко
отыскать в глубоком тылу врага, в глухих лесах малозаметную партизанскую точку,
обозначенную небольшими кострами в виде конверта, треугольника, буквы
"Н" или "Т".
Полеты с
посадкой на партизанских площадках были особенно сложны. Нужно обладать
поистине виртуозным мастерством пилотирования, чтобы произвести посадку на
площадку самых ограниченных размеров, среди леса, с очень сложными подходами и
без всяких посадочных средств, ориентируясь только по кострам.
Командир
авиаэскадрильи капитан Николай Богданов должен был не только сам лично владеть
этими летными качествами, но и готовить мастеров из подчиненных ему теперь
молодых летчиков и штурманов.
Полеты к
партизанам имели огромное политическое и моральное значение. Прокладывался
своеобразный воздушный мост, связывающий с Москвой советских людей, борющихся с
врагом на временно оккупированной территории. Поддерживая живую связь с
народными мстителями, Центральный штаб партизанского движения оказывал им
помощь вооружением, медикаментами, одеждой и продовольствием. Обеспечивал
газетами и журналами, вывозил тяжело раненных партизан на Большую землю.
Летчики
понимали значение и важность таких полетов, выполняли их с большой
ответственностью.
28 июля
1942 года Богданов получил задание - на самолете Ли-2 ночью выбросить группу
парашютистов и семьсот пятьдесят килограммов боеприпасов в районе Витебска.
Экипаж, в
который помимо Богданова входил штурман майор Иванов, радист лейтенант
Маковский и бортовой механик лейтенант Хмельков, взлетел с подмосковного
аэродрома. Взлетел с той самой полосы, с которой в 1937 году произвел взлет
Валерий Чкалов со своими товарищами на самолете АНТ-25, совершая полет через
Северный полюс в Америку.
Стояла
теплая летняя ночь. Вначале было безоблачно, и только в конце маршрута
встретили мощные грозовые облака. Пришлось обходить их, часто меняя курс,
усложняя штурману и без того тяжелые условия полета. Но майор Иванов был
штурманом опытным и с задачей справился успешно.
К месту
десантирования, недалеко от деревни Казач-кино, вышли точно на высоте 300
метров. С первого захода выбросили людей на парашютах, а затем, когда они
собрались вместе и просигналили, сбросили им боеприпасы. Только после того как
десантники снова просигналили, что все в порядке, легли на обратный курс,
пробыв в районе десантирования около сорока минут. Этого времени оказалось
достаточно, чтобы грозовая облачность, превратившаяся теперь в одно мощное
облако, закрыло весь район. Выполняя полет вдоль кромки облаков, в поисках
темного коридора для выхода и не заметили, как сделали полный вираж.
-
Оказались в мешке! - прокричал штурман.- Надо искать выход.
Николай
снова ввел самолет в левый разворот, и через некоторое время они со штурманом
увидоли темное пятно: грозовых разрядов ив было. Нырнули под его нижнюю кромку.
Болтало сильно, но искрило только по сторонам. Выскочили из-под облаков на
высоте 300 метров и тут же оказались над каким-то охраняемым объектом. Сразу
заработала артиллерия и пулеметы,
- Мы над
окраиной Витебска,- сообщил штурман.- Еще минута - и выскочим из зоны огня.
Но через
несколько секунд разорвался снаряд в центроплане, и почти в это же время прямым
попаданием был разрушен правый мотор. Начался пожар. Кабины - летчиков и
пассажирская - быстро заполнились дымом.
Город уже
остался позади, и командир приказал покинуть самолет,
Оказавшись
один, Богданов вспомнил, что его парашют находится в пассажирской кабине; на
этом самолете сиденья летчиков не приспособлены для пилотирования с надетым
парашютом.
Надо было
что-то делать. Николай кинул взгляд на высотомер и понял: если бы даже и был
под рукой парашют, прыгать уже поздно - высота менее 100 метров. И Богданов
решил посадить горящую машину.
Впереди
по курсу фары выхватили из темноты лес, а за ним небольшую поляну. Появилась
надежда на благополучный исход. Прошла минута, вторая. Самолет стал задевать за
верхушки самых высоких деревьев. Казалось, до поляны дотянуть не удастся. Но
вот фюзеляж пополз по неровному грунту и, во что-то уткнувшись, резко
остановился.
Силой
инерции Николая бросило вперед. Он сильно ударился головой о фонарь кабины. По
лицу потекла кровь. На миг Богданов потерял сознание. Придя в себя, зажал левой
рукой рассеченный в нескольких местах лоб и висок, правой открыл дверь
пассажирской кабины - и его тут же обдало густым черным дымом.
"Почему
же так много дыма в кабине? - подумал он.- Ведь те, кто прыгал с парашютом,
должны были открыть дверь. Значит, она снова захлопнулась при посадке
самолета".
Задыхаясь,
ощупывая борт кабины, Николай направился к выходу, но, почувствовав
головокружение и сильную тошноту, остановился. Чуть передохнув, приказал себе:
- Вперед!
- и сделал еще несколько шагов. У самой двери он заметил, что по кабине ходит
человек (кто это, рассмотреть не удалось, так темно было от смрадного дыма).
Николай схватил его за руку и подтянул к себе. Открыв дверь, они вывалились
наружу. Одновременно обо что-то споткнувшись, упали, опять поднялись и отбежали
от горящего самолета. Один за другим прогремело несколько разрывов, и в ночное
небо взметнулись огненные столбы - взорвались бензобаки. Стало светло как днем.
Только теперь Богданов увидел, что с ним был стрелок-радист Маковский.
Николай
попытался заговорить, но вместо членораздельной речи из гортани вырвалось
какое-то клокотание. Язык был прикушен при толчке самолета на посадке и распух,
челюсть болела так, что нельзя было открыть рот. Николай лишь махнул рукой в
сторону к лесу. Быстрее уходить от самолета - вот ближайшая задача.
Шли, шли
и попали в болото. Проваливаясь по колено в трясине, спотыкаясь и падая,
добрались до густого кустарника; там и легли отдохнуть прямо на мокрой земле.
Так
пролежали они до самого рассвета. Открыв глаза, огляделись по сторонам. Все
вокруг было затянуто серой пеленой. Ничего толком не видно.
С трудом
выбрались из трясины и углубились в лес. Там решили обсохнуть, хоть немного
привести себя в порядок. Маковский, который чувствовал себя относительно
хорошо, соорудил из ельника берлогу, нижнюю рубашку изорвал на полоски и сделал
командиру примитивную перевязку.
Только
теперь Богданов спросил Маковского, почему он не покинул самолет с парашютом.
Оказалось,
что, радируя на КП о выполнении боевого задания, o условиях сильных грозовых
разрядов Маковский не мог принять "квитанцию" (сигнал, подтверждающий
получение адресатом радиограммы). Прослушивая эфир, он отключился от внутренней
сети и не слышал команды. И только тогда, когда кабина стала наполняться дымом,
понял, что стряслась беда. Начал искать парашют, но не нашел - все заволокло
дымом. Ушел в хвостовую часть фюзеляжа, там его и обнаружил командир.
Обсудив
создавшееся положение, решили ночами двигаться на восток, а днем отсиживаться в
глухом, укромном месте.
К вечеру
Николай почувствовал себя совсем плохо: поднялась тнмпература, начался озноб,
усилилась головная боль. И все же, собрав силы, он тронулся в путь.
Шли молча
и очень медленно, ориентируясь по звездам.
На
рассвете третьих суток набрели в лесу на одинокий сарай, в котором скрывалась
от карателей семья колхозника. Мать и дочь без всяких расспросов сделали
Николаю перевязку, промыли раны, а потом напоили обоих чаем из мяты.
Утром
вернулся домой хозяин - болезненного вида мужчина. Он был тих, немногословен.
Маковский рассказал, кто они и как попали в эти края. Хозяйка и дочь только
ахали, хозяин же слушал сосредоточенно, вопросов не задавал, А когда разговор
окончился, принес Богданову и Маковскому домотканые куртки - в них было и
теплей (гимнастерки-то совсем прохудились), и не так опасно, если наткнутся в
лесу на гитлеровцев. Прощаясь, хозяин осторожно, намеками дал понять гостям,
что в лесу не исключена встреча с партизанами.
...Еще
несколько суток проплутали они по лесам и вышли к деревушке, одним концом
примыкавшей к оврагу, другим - к лесу. С наступлением сумерек решили войти в
ближний к лесу дом - небольшой, совсем ветхий. Вряд ли в таком будут жить немцы
или полицаи.
В доме
том застали молодую худенькую женщину с двумя маленькими белокурыми девочками.
Ответив на приветствие, хозяйка пристально оглядела пришельцев. Разговор сразу
пошел в открытую. Маковский рассказал, кто они и зачем вошли в дом, попросили
помочь связаться с партизанами.
Женщина
молча поставила на стол лукошко с лесными ягодами - черникой и земляникой, два
стакана молока и предложила поесть. Хлеба у нее, судя по всему, не было. Еще
раз внимательно посмотрев на гостей, она сказала:
- Как
помочь вам, я не знаю, попробую выяснить у человека, которому доверяю. Может
быть, он что-нибудь посоветует. Но для этого я должна вас оставить здесь одних.
Делать
было нечего, согласились. Хотя подсознательно у Николая возник вопрос; "А
не слишком ли прости хотим мы решить такую важную для себя задачу?"
Хозяйка
вернулась быстро и, улыбаясь, сказала, что готова сама проводить их к
партизанам, благо соседка вызвалась присмотреть за девочками.
Чуть
больше часа шли по лесу, а после сделали остановку. Женщина, немного отойдя в
сторонку, издала звук, похожий на скрип сухого дерева, затем повторила его еще
и еще раз. Спустя пять - шесть минут словно из-под земли перед ними выросли
четверо мужчин. Это были партизаны из отряда "Моряк". Теперь нетрудно
было догадаться, что молодая худенькая женщина - связная партизан.
В отряде,
едва только увидев Богданова, поняли, что ему необходима срочная медицинская
помощь. Здесь врача не оказалось, поэтому решили на телеге переправить Николая
в другой партизанский отряд, более крупный.
Это был
трудный переход. Николай находился в очень тяжелом состоянии, часто терял
сознание, бредил.
Командира
в отряде не оказалось, его замещал комиссар, который тут же, хотя было уже
совсем светло, снарядил подводу за врачом.
Детали
этой поездки остались неизвестными, но спустя полтора часа двое партизан на
повозке доставили в отряд врача - пожилую, усталую женщину. Без каких-либо
обезболивающих средств Анна Николаевна удалила из раздробленной челюсти
больного несколько зубов, очистила появившиеся нагноения на шрамах,
продезинфицировала раны и перевязала их. Боли сразу уменьшились, и Николай тут
же уснул, а проснулся только утром следующего дня.
Дело
быстро пошло на поправку.
А спустя
два дня партизаны привели в отряд штурмана Иванова. Он покинул самолет с
парашютом и удачно приземлился на большом лугу. Спрятав парашют, Иванов
несколько дней прятался в стогу сена. Партизаны обнаружили его, повели
наблюдение, а когда поняли, кто он такой, "пленили" и привели в
отряд.
Прошло
две недели. Окончательно оправившись от болезни, Богданов начал просить, чтобы
командование отряда переправило их поближе к линии фронта. Но всякий раз ему
говорили, что надо немного обождать, не объясняя почему. Видимо, партизаны
стремились выяснить обстоятельства происшествия и судьбу остальных членов
экипажа: бортового механика и инструктора-парашютиста, приданного на этот
полет. К чести командования отряда, все это они проводили исключительно
тактично, не оскорбив никого даже и намеком.
Наконец
просьбу воинов обещали удовлетворить.
Итак,
предстояло отправиться в путь, к линии фронта. В группу Богданова вошли еще
четыре девушки-партизанки, которым надлежало выполнить задание командования
отряда.
Шли днем
и ночью, болотами и лесами, а иногда и прямо по улицам деревень. Чувствовалось,
что маршрут продуман до деталей.
Наиболее
трудным и опасным участком оказался переход через Суражское шоссе, усиленно
охраняемое фашистами. Дело осложнялось тем, что группа выросла на одиннадцать
человек - все это были местные партизаны, которым требовалась медицинская
помощь.
Шоссе
удалось перейти лишь спустя сутки, под покровом густого утреннего тумана.
Теперь -
переправа через Западную Двину. Оказалось, что и это партизаны продумали. На
заранее подготовленных лодках перебрались на другой берег. Затем благополучно
миновали так называемые "Велижские ворота", и линия фронта осталась
позади.
Пришло
время авиаторам прощаться с партизанами. Простились коротко, по-боевому, а так
хотелось поблагодарить отважных девчат, сказать им добрые, сердечные слова. Но
до слов ли было?
Казалось,
все испытания остались позади. Но у Богданова и его товарищей не было никакого
документа, подтверждающего причину их нахождения в тылу врага. Уже оказавшись o
санитарном батальоне, Николай написал письмо в свою часть, и только после этого
все наконец прояснилось.
Прошло
еще немного времени, и Богданов выздоровел. Экипаж комэска снова начал летать
на боевые задания к партизанам - своим спасителям и друзьям.
До самой
Победы сражался Николай Григорьевич в составе этого полка, ставшего 12-м
гвардейским, ордена Суворова III степени, Гатчинским.
МАСТЕР БОМБОВЫХ УДАРОВ
Василий
Гречишкин военным летчиком стал неожиданно. Приказом наркома обороны в феврале
1941 года он в числе других пилотов гражданской авиации, хорошо владеющих
полетами в сложных метеорологических условиях, был призван в армию и назначен
командиром экипажа самолета ДБ-Зф во вновь сформированный 212-й
дальнебомбардировочный авиационный полк.
Всего
несколько дней вел 212,-й дбап боевые действия с основного аэродрома
базирования, а затем вынужден был передислоцироваться на полевую площадку.
Ограниченные размеры, узкая полоска земли для взлета и посадки, окаймленная
лесом и кустарником, неровности - все это сильно осложняло взлет. На разбеге
самолеты нехотя набирали скорость. Достигнув середины площадки, они катились
под уклон и полностью скрывались из виду. Казалось, что самолет так и не
оторвется от земли и, не в силах остановиться, где-то там, за возвышенностью,
врежется в лес. Но спустя несколько секунд он вновь появлялся точкой на
горизонте, плавно набирая высоту. Взлет с такой площадки с максимальным полетным
весом, необходимым прежде всего разведчику, первым в полку выполнил летчик
Василий Гречишкин.
Количество
боевых вылетов экипажа Гречишкина определялось уже десятками, и почти ни один
из них не проходил без тяжелых последствий. Слишком велико было преимущество
противника. Иногда в самолете насчитывались десятки пробоин, но всегда Василий
возвращался на базу.
Очередное
боевое задание Гречишкину звучало кратко; разведать аэродром противника с
фотографированием и бомбардированием летного поля бомбами замедленного
действия.
Взлетели,
До цели все шло спокойно. Полет выполнялся на малой высоте, и это позволило
неожиданно для противника выскочить на аэродром и произвести бомбометание. На
окраине аэродрома батарея МЗА все же успела изготовиться и обстрелять самолет.
Три прямых попадания сразу - редкий и тяжелый случай. Левый мотор разрушен, в
стабилизаторе и плоскости огромные дыры.
"Не
горим,- первое, о чем подумал Василий.- Теперь надо тянуть, обязательно тянуть
на одном моторе, сделать все, чтобы спасти экипаж и самолет".
В это
время стрелок-радист Дуденков доложил:
-
Догоняют две пары истребителей противника.
Обстановка
еще более осложнилась: маневрировать нельзя, мотор с трудом тянет, скорость
минимальная.
Летчик
плавно отдал штурвал от себя, переводя самолет в пологое планирование,
Было еще
метров сто до земли, когда вражеские истребители догнали бомбардировщик и вышли
на дистанцию стрельбы. Одна пара летела по прямой ниже бомбардировщика и ближе
к нему, другая - несколько выше и значительно дальше, сближаясь с ним под
небольшим углом планирования. Огня истребители не открывали, наверное, были
уверены, что смогут расстрелять израненный самолет с близкого расстояния. Не
открывали огня на дальней дистанции и стрелки. Держа истребителей ближней пары
на прицеле, они в такой сложной для себя обстановке рассчитывали бить
наверняка.
- Огонь!
- скомандовал Дудонков. Разом ударили оба пулемета.
- На два
истребителя стало меньше, - радостно доложил воздушный стрелой Баяиловский.
Но от
огня второй пары истребителей пострадал бомбардировщик - прямым попаданием
снаряда была разрушена приборная доска летчика. Пилотировать самолет стало еще
труднее.
Следующую
атаку вторая пара предприняла сверху сзади, справа и слеваа одновременно. Это
очень ослабило оборону бомбардировщика: огонь теперь вел только стрелок-радист,
на двух направлениях атаки сразу.
Почти
сразу открыли огонь и оба истребителя, и Дуденков. Опять от пробоин затрещала
обшивка бомбардировщика, запахло бензином и маслом.
Еще один
истребитель был сбит. Но в этой атаке пострадал Дуденков.
Раненный
в колено, он не мог стоять и сполз на пол самолета. Воспользовавшись этим,
противник, рассчитывая на благоприятный момент, решил сблизиться с
бомбардировщиком, не маневрируя. Базилевский вовремя оказался у верхнего
пулемета. Одна за другой прогремели две короткие очереди. Истребитель вспыхнул
и беспорядочно начал падать.
Высота
полета - 30-50 метров, скорость предельно мала. Линия фронта позади, и можно
садиться в поле. Но какой летчик согласится на это, когда самолет может лететь,
к тому же командование ждет результатов разведки цели, И Василий продолжил
полет,
Вот и
аэродром. Чуть не задевая крышу какого-то дома, Гречишкин произвел посадку.
Самолет не бежал, а как-то странно полз, покрышки были простреляны, из баков
лились бензин и масло.
Все члены
экипажа были ранены, лишь командиру повезло: его даже не царапнуло. Бывает же
такое!
* * *
Через
несколько дней самолет восстановили. Экипаж снова приступил к боевым полетам.
Водя
ожесточенные бои, наши сухопутные войска отходили на восток. Перебазировалась и
авиация,
212-й
полк перелетел в район Тулы.
В один из
дней Гречишкин получил задание на разведку железнодорожного узла с
одновременным его бомбардированием. Условия полета были исключительно сложными;
высота нижней кромки облачности - 200- 300 метров, мокрый снег, видимость
плохая.
При
подходе к цели облачность поднялась до 500 метров, но видимость была
по-прежнему настолько плохой, что цель заметили поздно и отбомбиться с ходу не
смогли. Цепляясь за облака, сделали второй заход с обратным курсом. Заработала
малокалиберной зенитная артиллерия, огненные шарики - снаряды цепочкой
пролетали со всех сторон.
Встали на
боевой курс. В момент отрыва бомб Василий услышал уже знакомый характерный
треск обшивки самолета. Почти произвольно отдал штурвал от себя, и
бомбардировщик, резко набирая скорость, начал быстро приближаться к земле. Из
зоны ПВО выскочили на высоте около 100 метров.
Гречишкин
осмотрелся. В правой плоскости в нескольких местах от осколков снаряда задрана
обшивка самолета. "Опять прямое попадание; значит, что-то над целью я
делаю не так,- решил Василий.- Надо будет сегодня же продумать со штурманом все
детали полета и до минимума сократить время пребывания на боевом курсе".
- Что же
не докладываешь, как бомбы положил? - спросил он штурмана.
-
Отвлекся немного,- ответил Приходченко,- руку слегка царапнуло, пришлось
перевязать. На узле только два эшелона, заходили мы под углом пятнадцать -
двадцать градусов, так что промазать не мог. Три бомбы разорвались очень близко
от платформ, груженных техникой; какой - не видно, все закрыто брезентом.
Пожара не возникло.
-
Неплохо! - подвел итог командир.
Правый
мотор работал с перебоями. Летчик убавил обороты - не помогло. Пришлось
выключить его совсем.
"Опять
надо лететь на одном моторе. Ну что же, дело привычное",- сказал себе
Василий.
В такую
погоду истребители противника не летают, поэтому и встреч с ними не было. До
самого аэродрома полет протекал нормально. Так же нормально, хотя и с одним
работающим мотором, была произведена посадка.
Шли
ожесточенные бои за нашу столицу. Экипажи полка действовали с большим
напряжением; когда позволяла погода, выполняли по два вылета в день. Теперь
Василий водил в бой звено. По-прежнему часто приходилось выполнять и одиночные
полеты на разведку, и фотографирование целей. Много довелось испытать в этих
полетах, но всякий раз экипаж Гречишкина выходил из боя победителем.
Советские
войска под Москвой нанесли сокрушительный удар по врагу. В эту победу внес
вклад и экипаж Василия Гречишкина. За мужество и отвагу командиру звена
старшему лейтенанту Гречишкину, ранее награжденному орденом Красного Знамени,
было присвоено звание Героя Советского Союза.
20
февраля 1942 года газета "Красный воин" писала: "Родина называет
героями самых лучших своих сынов. Василий Гречишкин заслужил это почетное
звание своим бесстрашием, отвагой, сочетающимися с замечательным летным
мастерством".
ШТУРМАН САВЛУКОВ
В 1939
году после окончания Оренбургской школы штурманов лейтенант Федор Савлуков был
направлен для прохождения службы в 21-й дальнебомбардировочный авиационный
полк.
С этим
полком и связана дальнейшая служба Савлукова.
В пять
ноль-ноль 22 июня 1941 года весь личный состав полка подняли по боевой тревоге,
а уже через час все исправные самолеты ДБ-Зф были готовы к взлету.
Но лишь
спустя трое суток, 25 июня, был получен первый боевой приказ - с наступлением
рассвета следующего дня нанести удары по военно-промышленным объектам Румынии.
В четыре
часа утра семнадцать наиболее подготовленных экипажей, подняв двадцать тонн
бомб, взлетели, построились звеньями и через Черное море направились к Румынии,
а достигнув границы, разошлись в трех направлениях. Противник, видимо, не
ожидал этого налета - зенитная артиллерия открыла огонь по бомбардировщикам
только тогда, когда начали рваться бомбы.
Истребители
тоже взлетели поздно и смогли атаковать бомбардировщиков лишь после того, как
те отошли от цели. Численное превосходство было на стороне истребителей.
Бомбардировщики смело вступили в неравный воздушный бой.
Звено
капитана Кругликова организованным огнем сумело отбить все атаки истребителей и
вернулось на аэродром базирования без потерь. На пятерку старшего лейтенанта
Цейгина набросились восемь истребителей Ме-109, Бой длился десять минут.
Стрелок-радист Старостин из экипажа ведущего группы сбил одного истребителя. Но
в той же атаке был подожжен самолет ведомого - лейтенанта Мухартых. С
охваченной пламенем машины стрелок-радист Моторин меткой очередью сбил второй
Ме-109. Летчик Мухартых попытался загасить пламя скольжением на крыло, но
безуспешно. Самолет взорвался, весь экипаж погиб. Это была первая боевая потеря
в 21-м дальнебомбардировочном.
На
следующий день полку было приказано нанести удары по колонне танков и
мотопехоты, двигающейся по шоссе Люблин-Львов. Предстоял восьмичасовой боевой
вылет. При постановке задачи командир полка дал указание командирам групп - при
отсутствии истребителей в районе цели для большей эффективности удара
действовать звеньями и даже одиночными экипажами.
Первую
группу из пяти самолетов вел командир авиаэскадрильи капитан Кошелец. В нее
входило звено лейтенанта Дмитрия Тарасова. Замыкающим звена и группы был
самолет летчика Маркина со штурманом Савлуковым.
Группа
Кошельца взлетела в тринадцать ноль-ноль и, собравшись над аэродромом, легла на
курс. Летели на высоте 1000 метров, при отличной видимости и полном отсутствии
облачности. Через три часа полета впереди показалась река Буг - государственная
граница. В момент пересечения реки самолет Маркина сильно толкнуло и подбросило
вверх с левым креном, одновременно раздался треск - это разорвался снаряд,
угодивший в самолет. Штурман тут же почувствовал, как ожгло правую бровь, потом
пошла кровь. Быстро открыв аптечку, Савлуков достал тампон и зажал им рану.
Осмотрелся - самолет не горит; можно наложить повязку.
В течение
нескольких секунд никто из членов экипажа не произнес ни слова, все ждали
последствий прямого попадания снаряда в самолет.
Наконец в
наушниках прозвучал доклад стрелка-радиста Черного;
- Товарищ
командир, через нижний люк мою кабину заливает бензином.
- Видимо,
пробит центральный бак. На его бензиномере - нуль,-спокойно отвежл
командир.-Штурман, рассчитай, хватит ли оставшегося горючего для выполнения
задания.
Федор
быстро произвел расчеты. О своем ранении ничего не сказал. Горючего хватало, и
решили продолжать выполнение задания.
По шоссе
двигалась техника противника. В воздухе истребителей не было. Командир группы
дал сигнал на перестроение в колонну по одному, командир звена продублировал
сигнал. К цели подходили не колонной, а, скорее, вытянутым пеленгом - уступом
вправо, с тем чтобы удобнее было отбомбиться каждому экипажу по выбранной цели.
Такой порядок исключал взаимную огневую поддержку при ведении боя с
истребителями, экипаж при ведении огня мог рассчитывать только на себя.
Пролетели
еще немного. Теперь уже можно было различить, что по шоссе шли автомашины, а
сбоку от них - танки.
Летчик
Маркин выдержал заданную высоту бомбометания и скорость. Штурман Савлуков
привычно быстро рассчитал угол прицеливания, угол сноса самолета, создаваемого
ветром, и данные установил на прицеле, Впереди слева начали рваться бомбы.
Поднялось огромное облако пыли. Вражеская колонна остановилась. Наползая одна
на другую, автомашины скатывались в кюветы. Остановились и танки. В сторону
уйти они не могли: с одной стороны к шоссе подступал лес, с другой было
скопление машин. Из них выскакивали солдаты и бежали подальше от шоссе.
Федор выбрал
цель - скопление техники - и немного довернул самолет. Цель поползла по
курсовой черте прицела, и, когда пришла на установленный угол прицеливания,
Савлуков нажал на кнопку сбрасывателя. Полетели первые пять стокилограммовых
бомб. По самолетам с земли не стреляли. "Не пришли еще в себя",-
думал Савлуков, следя за тем, как падали бомбы. Высота небольшая, всё хорошо
видно. Две сотки разорвались точно у машин, превратив их в груду металлолома,
остальные - в овраге, не причинив гитлеровцам ущерба. Цепочка самолетов
растянулась. Командир группы развернулся на второй заход, ведомые подтянулись к
нему. Каждый экипаж снова выбрал себе цель и сбросил еще по пять бомб. Цель
была перекрыта, но из-за поднявшейся пыли точно установить результаты
бомбометания оказалось невозможно.
Развернулись
на обратный маршрут. И тут же раздалась короткая очередь с турельного пулемета.
Стрелок-радист Черный доложил;
- Наш
самолет атакуют два Ме-109, пока ведут огонь с большой дистанции. Всего в атаку
на группу заходят двенадцать истребителей.
Маркин
прижал самолет к земле до 50-60 метров, чтобы лишить истребителей возможности
атаковать снизу, и стал выполнять полет короткими изломами. Он стремился
создать стрелкам наилучшие условия для ведения огня и затруднить прицеливание
"мессерам".
С
появлением истребителей ведущий группы сбавил скорость до минимума, задумав
быстрее собрать группу, Первый ведомый уже прижался к нему, и теперь они
отбивались парой. Командир звена Дмитрий Тарасов тоже сбавил скорость, чтобы
быстрее собрать свое звено, но не успел: отражать атаки трех истребителей было
одному не под силу, а ведомые еще не подтянулись. В одной из атак в самолет
Тарасова угодил снаряд. Маркин и Савлуков видели, как самолет командира звена
вспыхнул, а после развернулся и пошел со снижением к шоссе.
Первую и
вторую атаки истребителей стрелки экипажа Маркина отразили успешно. В следующей
атаке участвовало сразу три истребителя. Стрелок-радист Черный сбил одного,
сорвал атаку второго, а вот третьему истребителю удалось выпустить по
бомбардировщику длинную очередь. Самопроизвольно вывалилось шасси, выпустились
закрылки, скорость полета упала до критической. Теперь при малейшей ошибке
летчика самолет немедленно свалился бы на крыло или на нос.
Но, как
ни странно, противник прекратил атаки,
Медленно
тянулось время. Самолет не летел, а полз, едва не задевая макушки деревьев и
крыши домов. Сразу за линией фронта сели в поле, о месте посадки донесли на КП
полка. А на следующий день на транспортном самолете улетели на базу.
На
разборе полета, проведенном командиром полка, были тщательно проанализированы
допущенные ошибки и сделан вывод: o целях усиления огневой мощи, o боях с
истребителями впредь при ударах по узким целям действовать только звеньями.
Была также восстановлена картина боя и гибели командира звена Дмитрия Тарасова.
Увлекшись боем, никто не видел, что из экипажа Тарасова кто-то выбросился с
парашютом. Считалось, что и штурман, и воздушный стрелок, и стрелок-радист
погибли вместе с командиром, врезавшись на горящем самолете в гущу вражеской
техники. И только позже удалось узнать о подвиге, совершенном экипажем.
Оказалось,
что в одной из атак был тяжело ранен в грудь стрелок-радист Борис Капустин. Это
сразу ослабило оборону самолета, вражеский истребитель с короткой дистанции
поджег его. Когда самолет охватило пламенем, командир экипажа передал по СПУ:
- Иду на
таран. Кто может, должен выброситься с парашютом. Прощайте!
На
развороте воздушный стрелок Сергей Ковальский первым покинул самолет и
приземлился в стороне от шоссе, на опушке леса. Лицо и руки его обгорели,
голова была рассечена осколком. С трудом добрался Сергей до ближайшей деревни
Иваничи, которую заметил еще с воздуха. Жители деревни надежно укрыли его от
гитлеровцев.
На другой
день Сергею рассказали, что из горящего самолета, за несколько секунд до того
как он врезался в скопление машин на шоссе, выпрыгнул еще один член экипажа -
лейтенант. Он приземлился недалеко от шоссе, отстреливался до последнего
патрона, убил несколько гитлеровцев. Фашисты схватили лейтенанта, зверски
истязали его. Это был штурман самолета Борис Еремин.
Посмертно
лейтенантам Дмитрию Захаровичу Тарасову и Борису Дмитриевичу Еремину присвоено
звание Героя Советского Союза. Борис Капустин и Сергей Ковальский были награждены
орденами.
Боевые
вылеты o полку продолжались, но штурман Савлуков находился не у дел. Новых
самолетов не поступало. Объясняли это тем, что выпускаемая промышленностью
техника отправляется в первую очередь частям, действующим на главном, западном
направлении. Пришлось смириться и ждать.
Неожиданно
Федора назначили в экипаж летчика Кулешова (его штурман получил ранение и
находился на излечении). Савлуков сразу приступил к выполнению боевых заданий -
ведению воздушной разведки в глубоком тылу противника.
Для
ведения днем воздушной разведки членам экипажа необходимы мужество, летное
мастерство и военная хитрость. В полете надо избегать встреч с истребителями:
над объектами разведки, прикрытыми огнем зенитной артиллерии, следует
появляться неожиданно, с тем чтобы успеть решить задачу до того, как противник
откроет прицельный огонь по бомбардировщику.
Летчик
Кулешов и штурман Савлуков отлично справлялись со своим сложным делом. С первых
же полетов они добывали ценные сведения для командования, В одном из номеров
газеты Южного фронта отмечалось:
"Самые
важные и ответственные задания по разведке глубокого тыла противника
командование поручает экипажу Кулешова. Летчик Кулешов и штурман Савлуков
поистине большие мастера глубоких рейдов, смелые и дерзкие следопыты.
Командование достойно оценило их боевую работу, наградив часами",
Когда
была реорганизована дальнебомбардировочная авиация и образована авиация
дальнего действия (АДД), в состав ее вошел и 21,-й дбап. Номер его остался
прежним, но именоваться он стал несколько иначе - 21-й авиаполк дальнего
действия. Дальние бомбардировщики начали вести боевые действия преимущественно
ночью, нанося удары по аэродромам, железнодорожным узлам и станциям, а если
требовала обстановка, бомбардировали войска и технику противника на поле боя. И
в этих, принципиально отличных от дневных полетах штурман Федор Савлуков
действовал геройски. Когда на его счету было уже около шестидесяти ночных
боевых вылетов, газета соединения в разделе "Следуйте примеру
отважных" писала; "Учись умению и мастерству у штурмана Савлукова -
мастера ночных полетов".
Шли дни.
Росло количество боевых вылетов, а с ними и боевое мастерство штурмана капитана
Савлукова, отмеченного высокой наградой - орденом Ленина. Федор получил орден
из рук всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина.
Вскоре он
стал летать в составе экипажа Героя Советского Союза капитана И. Е. Гаврыша. По
два, а то и по три боевых вылета за ночь выполняли они, сбрасывая бомбы на
войска и технику противника, рвущегося к Кавказу.
В канун
двадцать пятой годовщины Великого Октября прославленный экипаж обратился ко
всем летчикам, штурманам и воздушным стрелкам соединения с призывом;
"Увеличить бомбовые удары по врагу, бомбить цель наверняка, беспощадно
истреблять живую силу и технику противника, добиваться увеличения бомбовой
нагрузки самолетов, проявлять от взлета до посадки творческую инициативу и
изобретательность". Почин этот подхватили во всех частях соединения.
Наступил
1943 год. На счету Федора Савлукова, уже майора, штурмана авиаэскадрильи,
значилось сто шестьдесят успешно выполненных боевых вылетов. Теперь вместе со
своим командиром эскадрильи Героем Советского Союза майором Валентином Ситновым
они несли ответственность не только за свою собственную подготовку, но и за
подготовку и действия подчиненных им штурманов и летчиков.
Работы и
забот прибавилось. Все, чему надо было обучить подчиненных на земле и в
аэродромных полетах. делалось в перерывах между боями. Но лучшими уроками для
молодых воинов были действия Ситнова и Савлукова в схватках с врагом.
В первых
числах апреля 1943 года полк получил задачу - уничтожить переправу и нанести
удар по скоплениям войск и техники противника. При этом особое внимание
обращалось на сильное прикрытие переправы средствами ПВО. Командир полка принял
решение: эскадрилье Ситнова, действуя с малых высот, уничтожить переправу, а
удар по скоплениям войск нанести силами двух других эскадрилий со средних
высот, за пределами огня зенитных пулеметов.
Уничтожить
переправу даже днем - задача сложная. Цель очень узкая, и часто бывает так, что
серия бомб перекрывает ее, а переправа все же остается невредимой. Бомба должна
разорваться в непосредственной близости от цели. Ночью эту задачу выполнить еще
сложнее; переправу даже с малой высоты почти невозможно отличить от реки.
Тщательно
изучив подходы к цели, командир и штурман эскадрильи решили производить
бомбометание с высоты не более 400 метров. Они считали, что при свете луны
удастся различить переправу не только визуально, но и в прицел.
Для
большей надежности решили, что каждый экипаж выполнит по три захода на цель, с
бомбометанием сериями - по три-четыре бомбы в каждой. За точку прицеливания
приняли стыки переправы с берегом: в случае промахов будет уничтожено все, что
сосредоточено на берегу.
Свои
действия Ситнов и Савлуков продумали до деталей. Выполнив первый заход и
произведя бомбометание, предполагали снизить высоту полета до 100 метров и
встать в малый круг. Наблюдая за бомбометанием остальных экипажей, решили
одновременно обстреливать из пулеметов зенитные точки, чтобы, отвлекая огонь на
себя, создать подчиненным более спокойную обстановку при прицеливании.
Полет до
цели протекал на малой высоте, и встреч с истребителями не было. На цель вышли
неожиданно для противника. И только тогда, когда полетели вниз первые три бомбы
с ведущего самолета, на земле засверкали выстрелы и замелькали трассирующие
пули. Огонь вели зенитные пулеметы. Первая бомба разорвалась, не достигнув
переправы и не разрушив ее. Две другие бомбы взорвались на берегу, причем от
одной возник небольшой пожар (как выяснилось при последующем заходе, города
какая-то автомашина, и это было существенной помощью экипажам для более точного
выхода на цель и прицеливания).
Снизились
до 100 метров и встали в круг. Штурман и воздушный стрелок короткими очередями
вели огонь по зенитным точкам, в то же время наблюдая за разрывами бомб других
экипажей. Бомбы рвались довольно близко от переправы, но с первого захода
разрушить ее так и не удалось.
Начали
второй заход. Два бомбардировщика на боевом курсе сблизились, и сброшенные ими
бомбы стали рваться почти одновременно. Первые разорвались с недолетом, а две
последующие разрушили переправу.
В третий
заход, как и было запланировано, экипажи бомбили переправу с другого конца, но
разрушить ее у берега так и не смогли. Об этом Федор и доложил командиру.
Теперь они находились над целью одни, и весь зенитный огонь был сосредоточен
только на их самолете.
В
распоряжении оставалось семь стокилограммовых бомб. Посоветовались и решили
выполнить еще два захода. В первый сбросили три бомбы; они хотя и перекрыли
цель, но переправу не разрушили. Зашли еще раз. Цель - в перекрестии прицела:
нажата кнопка - и четыре бомбы оторвались почти одновременно: так мал был интервал.
Штурман приник к нижнему стеклу кабины в ожидании разрывов. Бомбы разорвались
настолько близко от переправы, что казалось, все они попали в одну точку.
Боевая
задача была выполнена.
К концу
марта 1943 года фронт на юге нашей страны, за исключением Кубани,
стабилизировался. Гитлеровцы, потерпев поражение под Сталинградом, надеялись
поправить свое положение и вынашивали планы нового наступления на
советско-германском фронте.
Особая
роль при этом отводилась группировке войск, оборонявшихся на Таманском
полуострове. Ей предстояло удержать плацдарм для наступления на Кавказ и
отвлечь на себя с западного направления как можно больше советских войск.
С целью
срыва замысла противника Северо-Кавказскому фронту была поставлена задача -
разгромить на Кубани вражескую группировку.
Завязались
ожесточенные бои. Ощущая недостаток в живой силе и технике, противник
рассчитывал с помощью авиации сорвать наступление советских войск и уничтожить
нашу десантную группу на Мысхако. В середине апреля на аэродромах Крыма и
Тамани противник сосредоточил более восьмисот самолетов. Для их уничтожения
были привлечены две дивизии АДД. В составе 50-й авиадивизии в решении этой
задачи активно участвовал и 21-й авиационный полк.
Особенно
успешными были удары дальних бомбардировщиков по аэродромам Сарабуз и Саки.
Только за вторую половину апреля здесь было уничтожено и повреждено более ста
немецких бомбардировщиков.
Эффективные
действия соединений АДД вынудили противника перебазировать свою
бомбардировочную авиацию из Крыма в Донбасс. Это сразу стало известно
командованию АДД. Последовал приказ о нанесении ударов по новым аэродромам
врага. При этом обращалось внимание на то, что бомбардировщики противника
начинают взлет с наступлением темноты.
21-й
авиаполк получил задачу в ночь на 25 июня 1943 года нанести удар по аэродрому
противника в Енакиеве. Чтобы самолеты не успели взлететь, надо было до
нанесения удара блокировать аэродром. Такую задачу командир полка поставил
экипажу Ситнова. Приказал продумать, как лучше ее решить, и действовать
самостоятельно.
Задача
оказалась не из простых. Если пройти линию фронта в темноте, то за время полета
до цели бомбардировщики противника успеют взлететь и аэродром будет пуст. Если
же пройти линию фронта в светлое время, то встреч с вражескими истребителями не
избежать ни на маршруте, ни в районе цели.
Все
взвесив и проанализировав несколько вариантов полета, командир и штурман решили
линию фронта пройти в светлое время, но проход ее и полет по территории
противника выполнить на предельно малой высоте. Взлет произвели с таким
расчетом, чтобы выйти в район цели с наступлением темноты.
Так и
сделали. Темнота догнала самолет уже тогда, Когда он с набором высоты подходил
к аэродрому Ена-киево. И летчик, и штурман видели, как бомбардировщики противника
готовятся к взлету. Из аэронавигационных огней самолетов (АНО) образовалась
длинная, почти прямая световая линия в сторону старта. Вот начал взлет первый
самолет, второй выруливал на взлетную полосу. Не опоздать бы!
Направление
полета к взлетно-посадочной полосе (ВПП) составляет угол около сорока пяти
градусов, наиболее выгодный при бомбометании по узким целям. В воздухе
по-прежнему тихо, с земли не обстреливают. Неожиданно один за другим со всех
сторон аэродрома поднялось более десятка прожекторов, началась световая
карусель.
Пошел на
взлет еще один самолет, вдогонку ему полетели две
двухсотпятидесятикилограммовые и одна пятисоткилограммовая бомбы. Сразу же
замелькали огоньки на земле - заработала малокалиберная зенитная артиллерия. Ее
огненные цепочки проскакивали в разные стороны от самолета. Разрывов снарядов
артиллерии среднего калибра было не видно, мешали прожектора. Если такой снаряд
разрывался впереди самолета и на одной с ним высоте - пахло взрывчаткой. Пока
этого противного запаха никто не чувствовал.
Ситнов
отжал штурвал и начал снижение, не меняя общего направления полета. Чтобы дать
штурману понаблюдать результат бомбометания, летел с переменной нарастающей
скоростью. Такой маневр принес хороший результат; и цепочки снарядов МЗА, и
разрывы СЗА, которые теперь были хорошо видны стрелкам, все время оставались
позади, а прожекторам никак не удавалось вцепиться в самолет.
Как
всегда, штурман припал к нижнему стеклу в ожидании разрывов бомб. Первая
разорвалась, не долетая полосы метров ста, вторая - тоже с недолетом, а третья,
пятисоткилограммовая, разорвалась почти в центре полосы. Задача была выполнена
- бомбардировщики противника до прихода главных сил 21-го полка не взлетят, а
там уж и подавно.
Второй
заход решили выполнить с обратным курсом. Задача стояла такая: серией из десяти
стокилограммовых бомб накрыть выстроившиеся в колонну на рулежной дорожке
самолеты, при возможности поджечь хотя бы один - создать световую точку для
прицеливания своим товарищам. Была полная уверенность в том, что бомбардировщики
противника уже не станут рассредоточиваться, поздно; сделай они это - и будет
легче прицеливаться по выхлопному пламени моторов.
Развернулись,
легли на боевой курс. Все навигационные огни выключены, на земле кромешная
тьма. Только зенитные прожектора снова подняли свои лучи вверх, прощупывая
пространство.
При
подходе к границе аэродрома стали просматриваться две красные световые точки.
"Наверное, второпях забыли выключить освещение какого-то
автомобиля",- подумал штурман. По его расчетам, машина находилась в районе
рулежной дорожки. Савлуков решил прицелиться, ориентируясь по этим точкам. Вниз
полетели десять бомб с интервалом 50 метров, .линия разрывов растянулась на 450
метров. Летчик после доклада "Сбросил" опять отжал штурвал - полет выполнялся
со снижением и с переменной скоростью. Лучи прожекторов то и дело скользили по
самолету. Штурман не обращал на них внимания, лишь бы не помешали ему
просмотреть разрывы своих бомб. Первая бомба разорвалась, осветив поле, вторая
и третья - тоже. "Промазал!"- подумал Федор, продолжая следить за
разрывами остальных бомб. Четвертая и пятая осветили самолеты, но вреда им не
принесли, шестая разорвалась ближе, а седьмая попала точно в цель. Самолет
вспыхнул и за несколько секунд превратился в огневой очаг.
-
Отлично, командир, и вторая задача выполнена,- доложил штурман по СПУ и только
тут ощутил отсутствие постоянного шума в наушниках. Видно, нечаянно
отсоединился от цепи, такое случалось и раньше.
Выработанный
годами рефлекс заставил Федора бросить взгляд на приборы. Их показания удивили;
стрелка высотомера быстро двигалась вокруг оси, свидетельствуя о резком
снижении, а скорость превысила уже 400 километров и продолжала расти.
"Падаем",-
мелькнула догадка. Он решил взять штурвалом триммера полвитка на себя, но тут
же почувствовал, что какая-то сила потянула самолет вверх. Обернулся и увидел
спокойно сидящего летчика - тот выводил самолет в горизонтальный полет.
Савлуков соединил фишку шлемофона, спросил:
-
Командир, что случилось?
- Ничего
особенного. Уходил от истребителя и луча прожектора. Стрелки заметили фашиста
уже на дистанции стрельбы, А ты что, ничего не слышал?
- Не
слышал, у меня отсоединился шлемофон,- ответил Федор и повторил доклад о
результатах бомбометания.
- Слава
штурману Савлукову! - шуткой отреагировал командир.
В это
время начали бомбардировку аэродрома основные силы полка. Штурман Савлуков и
летчик Ситнов сделали все, что смогли,- не только задержали немецких
бомбардировщиков на аэродроме, но и создали для прицеливания световую точку.
Такое бывает нечасто.
ВЫНУЖДЕННАЯ ПОСАДКА
С началом
Великой Отечественной войны немецко-фашистское командование сосредоточило в
северных районах Финляндии и Норвегии значительные силы для захвата Советского
Заполярья и в первую очередь города Мурманска - единственного на Крайнем Севере
незамерзающего порта, крупнейшего центра судостроительной и рыбной
промышленности. Кольский полуостров привлекал внимание гитлеровцев и своими
богатейшими запасами полезных ископаемых.
Нельзя
забывать и о таком историческом факте.
Вскоре
после нападения фашистской Германии на Советский Союз правительства
Великобритании и США заявили о совместной с нами борьбе против фашизма и прежде
всего - о предоставлении СССР помощи продовольствием, некоторыми видами
вооружения и различной техникой. Так как Балтийское и Черное моря были
перекрыты гитлеровцами, оставался морской путь только через Мурманск и
Архангельск,
По
расчетам гитлеровского командования, с потерей своих северных областей
Советский Союз лишится северных морских сообщений,
Однако в
первые же дни боев советские воины упорной обороной остановили наступление
противника на мурманском направлении. Понеся на этом участке фронта огромные
потери в живой силе и технике, гитлеровцы вынуждены были перейти к длительной
позиционной обороне. Попытки блокировать побережье Кольского полуострова
провалились.
В начале
1942 года противник сосредоточил группу крупных надводных кораблей в северных
портах Норвегии, а на расположенных там аэродромах - значительное количество
самолетов-бомбардировщиков.
С наступлением
светлых дней конвои, следовавшие в Мурманск и Архангельск, начали нести
ощутимые потери от ударов авиации противника. Для ее ослабления и вывода из
строя портов врага бомбардировочными ударами во второй половине мая 1942 года в
Заполярье была перебазирована оперативная группа 42-го авиационного полка
дальнего действия, вооруженного самолетами Ил-4.
Ил-4 -
дальнейшая модификация ДБ-Зф. На новом самолете были установлены более мощные
двигатели, что позволило увеличить максимальную бомбовую нагрузку до 2000
килограммов, усилить оборонительное вооружение и бронирование.
Дальним
бомбардировщикам предстояло вести боевые действия в районе прибрежной полосы.
Местность там резко пересеченная, с множеством рек и болот. Климат в Заполярье
суровый, метеорологические условия - резко меняющиеся. Крайне мало аэродромов и
дорог. Летать предстояло только в светлое время, на полный радиус, с
выполнением большей части маршрута над морем. Все это создавало немалые
трудности, требовало от летчиков особого мастерства.
27 мая
1942 года 42-й авиационный полк получил боевую задачу - нанести бомбовый удар
по аэродрому противника Лаксельвен. Располагался этот вражеский аэродром на
выступе мыса в южной части фиорда Порсангер, который узким языком врезается в
сушу на глубину более 120 километров.
Полет к
цели и обратно можно было выполнить, избрав один из двух маршрутов: над сушей,
по прямой от аэродрома взлета, и над морем, огибая северную часть территории
Норвегии.
Первый
маршрут значительно короче, зато при этом неизбежны встречи с истребителями
противника, и не только в районе цели, но и на протяжении всего полета над
вражеской территорией.
Второй
маршрут - над морем - продолжительнее - более чем на час. Но встреча с
вражескими истребителями возможна только у самой цели.
Командир
полка решил лететь морем.
Пока
летчики прокладывали маршрут полета, изучали район цели, производили
предварительные расчеты, слушали информацию начальников разведки и метеослужбы,
техники и механики полностью подготовили материальную часть самолетов и
вооружения. Для каждого члена экипажа приготовили спасательные резиновые пояса,
в самолеты погрузили надувные лодки.
Согласно
порядку, принятому в бомбардировочной авиации, последние указания отдал
командир полка. Подполковник Андрей Дементьевич Бабенко обратил внимание
летчиков на необходимость при полете над территорией противника строго
выдерживать заданные интервалы и дистанции между самолетами.
-
Руководствуйтесь принципом: "Защищай хвост соседа, а сосед защитит
тебя",- подчеркнул командир.- Тогда в обороне боевого порядка группы не
будет непростреливаемых, "мертвых" зон. Ну вот и всё,- сказал Бабенко
в заключение.- Ведущим пойду я. По самолетам!
Взревели
моторы, и согласно плановой таблице бомбардировщики начали выруливать на старт.
Первым взлетел командир полка, к нему по кругу над аэродромом пристроились
ведомые.
Словно на
параде, две девятки самолетов прошли через аэродром. На сбор не было затрачено
ни одной лишней минуты. По реке Тулома вышли в Кольский залив и уже через
четверть часа оказались вне видимости родных берегов. В расчетной точке
разворота взяли курс, пролегающий севернее полуострова Рыбачий.
Высота-800
метров. Вверху-кучевые облака, внизу - бушующие волны сердитого и холодного
Баренцева моря. Для членов экипажей, привыкших видеть под собой землю, картина
непривычная.
Слева по
курсу показались очертания Рыбачьего. Гитлеровцев там нет, продвижение их
остановлено в узком перешейке, связывающем полуострова Средний и Рыбачий с
материком.
Опять
кругом вода. Скорость полета не ощущается, и создается впечатление, что
неподвижно висишь в воздухе. Время тянется медленно. Минут через двадцать после
отхода от Рыбачьего впереди слева что-то начало чернеть и увеличиваться в
размерах. Сверившись с картой, установили, что это - восточная часть
полуострова Варангер с расположенной там военно-морской базой Вардё, Пройдя ее
стороной, ведущий приблизился к берегу и начал обходить северную часть
территории Норвегии в пределах визуальной видимости, с небольшим набором
высоты. На это потребовалось около сорока минут, К самой северной точке - мысу
Нордкин - подошли на высоте 5100 метров. Лететь выше не позволяли облака.
Легким покачиванием с крыла на крыло ведущий предупредил ведомых, что будет
выполнять разворот, после чего экипажам следовало сократить интервалы и
дистанции.
Развернулись
почти на девяносто градусов, сомкнулись и полетели над фиордом Порсангер, с его
причудливо изрезанными крутыми и безжизненными скалистыми берегами.
Открыты
люки: впереди - цель. Штурман ведущего самолета майор Червяков сделал небольшой
доворот вправо, чтобы предоставить возможность точно по цели отбомбиться
девятке, следующей сзади, в левом пеленге.
На
аэродроме несколько десятков бомбардировщиков Ю-88 и Хе-111, рассредоточенных в
беспорядке по всему летному полю, и большое количество автомашин, снующих между
самолетами. То ли они готовились к вылету, то ли здесь был день осмотра
техники. Истребители в отличие от бомбардировщиков группами по восемь -
двенадцать единиц располагались по границе аэродрома. И никакой маскировки. Все
свидетельствовало о том, что советских бомбардировщиков не ждали, истребители
даже не взлетели навстречу им. Запоздали с открытием огня и зенитчики.
Следуя в
общей группе, каждый штурман выбрал себе цель и самостоятельно произвел
бомбометание. Нажаты кнопки бомбосбрасывателей. Осколочно-фугасные авиабомбы
(ОФАБ-100) восемнадцати серий с интервалом 35-40 метров начали рваться по всему
летному полю. В каждой серии - десять бомб.
Сразу
загорелись три Ю-88 и два Хе-111. Одна бомба угодила в самолет, тем не менее он
не вспыхнул.
После
сбрасывания бомб подполковник Бабенко, планируя с большим углом и, плавно
увеличивая скорость, чтобы не расстроить боевой порядок, стал разворачиваться
вправо и уходить от цели.
Стрелок-радист
доложил, что все восемнадцать Ил-4 в строю.
"Значит,
серьезных повреждений на самолетах нет",- с удовлетворением отметил про
себя командир полка.
Теперь -
побыстрее в море, чтобы избежать перехвата истребителями, базирующимися на
ближайшем к Лаксельвену аэродроме.
К мысу
Нордкин подошли на высоте менее 1000 метров. В целях безопасности держались
подальше от скалистых берегов Норвегии и самолетовождение осуществляли,
используя только приборы. Когда снизились до высоты 350-400 метров, вошли в
дождь; резко уменьшилась горизонтальная видимость, усложнились условия
пилотирования.
Наконец
справа показался полуостров Рыбачий. Где-то там, на траверзе, линия фронта.
Дождь,
как по команде, прекратился, и появилось солнце. На душе сразу стало веселее,
хотя лететь еще было более получаса.
Вскоре
ведущий качнул с крыла на крыло и сделал последний разворот в сторону аэродрома
посадки. Экипажи без команды подровнялись и снова прошли над летным полем
парадным строем.
Однако из
восемнадцати боевых машин посадку произвело лишь семнадцать. Не оказалось
самолета с номером "10", в экипаж которого входили летчик Васильев,
штурман Прокофьев, радист Чижиков и стрелок Биенко. Что же произошло с ними?
Позднее
удалось узнать следующее.
Во время
последнего разворота над морем левый мотор самолета с десяткой на борту начал
давать перебои, а вслед за ним и правый. Васильев понял, что кончается горючее
в основных баках и немедленно включил резервные. Моторы заработали нормально
- Идем на
резервных баках,- сообщил Васильев штурману.- Что станем делать?
- На
резервных до аэродрома не дотянем,- доложил Прокофьев,- и вот почему. Лететь
будем со встречным ветром, а он, судя по волнам, очень сильный; путевая
скорость полета окажется на несколько десятков километров меньше воздушной,
- Что
предлагаешь?
- За
кратчайшее время выйти к берегу. Для этого воспользоваться курсом, позволяющим
получить максимальную путевую скорость.
-
Согласен,- спокойно ответил командир,- давай этот курс.
Вскоре
показался берег, являвший собой каменистую гряду шириной 10-15 километров,
протянувшуюся почти по всему северо-восточному побережью Кольского полуострова.
Гряда изобиловала нагромождениями камней, достигавшими высоты в несколько сот
метров.
Берег
пересекли у мыса Териберский, донесли об этом на КП полка и продолжили полет
южнее гряды, тщательно осматривая поверхность. Но и за грядой кругом были
камни; лишь кое-где белели пятна снега. Васильев для пробы включил основные
баки. Несколько минут моторы работали нормально, но потом опять начали давать
перебои.
- Нет
горючего, снова перешел на резервные,- сообщил командир. И спросил: - Где
находимся?
-
Пролетаем Черный Мыс,- ответил штурман.
- Вот что
я решил,- твердо сказал Васильев.- Садиться здесь нельзя, надо лететь еще
южнее, в глубину тундры. Беру курс сто восемьдесят градусов. Время, место и
курс донести на КП.
Полетели
на юг. По-прежнему подходящей площадки не находилось, К тому же солнце,
появлению которого все недавно радовались, над сушей стало помехой:
искристо-белый
снег слепил, затрудняя поиск места для посадки. Сообразив, что далеко от берега
уходить нельзя (потом их могут не найти в тундре), стали делать пологие виражи.
И тут им повезло: обнаружили довольно большое белое поле без камней. Не
определяя, что это - тундра или замерзшее озеро,- решили садиться. Еще
несколько секунд - и самолет с убранным шасси ровно, без ударов заскользил по
снегу. Едва машина остановилась, Васильев выскочил из кабины и кинулся к
краникам. Баки были пусты.
Осмотрели
самолет. Он оказался целехонек, пострадали только винты.
Как было
экипажу не воздать хвалу командиру: спас товарищей, сохранил дорогостоящую
боевую машину.
-
Привезут горючее, поднимут на колеса, заменят винты, и мы снова будем на своей
"десятке" громить врага, - уверенно сказал командир - Побыстрее бы!
Штурман
определил примерное место вынужденной посадки. По расчетам, сели в 30-35
километрах от берега, к югу от пункта Черный Мыс.
Так они
оказались в тундре Подчевер. Вблизи - ни населенных пунктов, ни даже леса.
Только мхи, болота, покрытые снегом, да множество камней вокруг. Неприглядная
картина, печальная...
Когда
волнения улеглись, все собрались у носовой части самолета, чтобы обсудить
создавшееся положение. Командир поставил вопрос;
- Кто что
заметил во время полета от берега до места посадки?
Радист
Чижиков и штурман доложили, что при полете по кругу на холме или груде камней
видели установленный на шесте флаг.
- И я его
видел,- подтвердил Васильев,- но как думаете, каково его назначение?
Прокофьев
предположил, что это один из опознавательных знаков службы ЗОС - земного
обеспечения самолетовождения для истребителей. О них экипажам дальних
бомбардировщиков не было сообщено.
После
обмена мнениями пришли к выводу, что флаг находится на расстоянии восьми -
десяти километров к северу от места их вынужденной посадки.
- Ну вот
что,- как бы подводя черту под всеми разговорами, произнес командир.- Давайте
поедим, а после мы вдвоем с Биенко отправимся к флагу. Посмотрим, может, там
есть люди или землянка, а затем вернемся обратно, сил у нас хватит. Будем идти
по компасу.
Развернули
бортовые пайки, съели по прянику и несколько галет, по шоколадной конфете, а
вместо воды был снег. Взяв с собой ракетницу, к ней десять ракет - красного и
зеленого цвета (чтобы обозначить свое местонахождение в случае появления
самолета или людей) - и немного галет, Биенко и Васильев отправились в путь.
Шли они
медленно, почти по колено утопая в снегу. Так прошли, не отдыхая, километра
полтора, затем остановились и влезли на камень. Минут через десять снова пошли
и вскоре скрылись из поля зрения остальных членов экипажа.
Долго
ждали Прокофьев и Чижиков возвращения Васильева и Биенко, но так и не
дождались. Успокаивали себя как могли; мол, вышли они к флагу, а сил на
обратный переход не осталось, придут завтра. С такой надеждой и заснули.
Спали
крепко - усталость дала себя знать. Проснулись от рева моторов. Выскочили из
самолета и увидели кружащий на малой высоте морской самолет МБР-2. С самолета
сбросили вымпел с запиской. "Все ли члены экипажа живы? Если да,
подтвердите ракетой зеленого цвета, если нет - красной",- прочитали в
записке. Но ответить на поставленные вопросы было нечем, ракетницу унес
командир. Покружив еще немного, но так и не получив ответа, самолет улетел на
север. Не удалось сообщить экипажу МБР-2, что двое ушли от самолета.
Погода
ухудшалась. Высота нижнего края облаков не превышала 100 метров, начал
накрапывать дождь, горизонтальная видимость на земле составляла 400-500 метров.
Никто к месту вынужденной посадки в тот день больше не прилетал. Не вернулись и
Васильев с Биенко это беспокоило больше всего.
Так
прошло трое суток. Галеты надоели, да и они уже кончались. Хотелось горячей
пищи, хотя бы чаю, но вскипятить воду не в чем и не на чем. Вот только с водой
не было проблем: талый снег казался даже вкусным.
Одиночество
их неожиданно скрасили... мыши, которые начали сновать поблизости, да белые
курочки, подходившие к самому самолету. Над головами, совсем низко, иногда
проносилась птица, по форме и крику напоминавшая кулика.
Что ж, и
это разнообразие...
На пятые
сутки погода несколько улучшилась, и МБР-2 прилетел снова. Сбросил вымпел со
схемой, по которой движением рук, ног и туловища в определенной
последовательности необходимо было ответить на поставленные вопросы: все ли
живы? нужна ли медицинская помощь? Прокофьев и Чижиков дали знать, что двое
ушли и до сих пор не вернулись.
Самолет
улетел и, несмотря на сложные погодные условия, через некоторое время вернулся.
В сброшенном вымпеле была записка следующего содержания:
"Ваши
товарищи нашлись. От самолета не уходите. Ждите. К вам идет экспедиция с
оленьими упряжками.
На
следующем заходе экипаж самолете очень точно сбросил продукты: сухари, копченую
колбасу, сахар, соль, печенье и солдатскую флягу со спиртом.
Поприветствовав
находившихся внизу людей покачиванием с крыла на крыло, МБР-2 улетел на свою
базу.
Настроение
у Прокофьева и Чижикова, конечно, сразу поднялось. Еще бы? Товарищи нашлись,
запас продуктов имеется, скоро удастся выбраться из тундры,
Видимо,
рассчитывая на непременный и быстрый успех наземной экспедиции, считая свою
задачу выполненной, МБР-2 больше не прилетел. Однако спасатели почему-то не
появлялись...
День за
днем проходили в томительном ожидании. От нечего делать штурман даже начал
писать стихи, хотя никогда прежде у него желания такого не возникало. После
многократных перечеркиваний, перестановок и замены слов появилось несколько
наивных строк.
Тундра
Подчевер...
Куда ни посмотришь -
Всюду болота, поросшие мхом.
Хмурое небо зловеще нависло,
Долго над тундрой висит колпаком.
Камни
огромные, серые, черные,
Издавна здесь, как посланцы веков.
Кажется, если глядеть из кабины,
Будто пасутся стада быков.
Окончательно
убедившись, что выразить стихами все, что видел и чувствовал, не в силах,
Прокофьев прекратил это пустое занятие.
* * *
Пошел уже
десятый день со времени вынужденной посадки в тундре, а экспедиции все не было.
Чижиков и Прокофьев решили сами что-то предпринять. К тому же и продуктов
осталось совсем мало.
Начался
разлив вод. Солнечная погода ускорила таяние снегов. Оголились скопления
камней. Образовалось много ручейков и речек.
Прокофьев,
в который уже раз взяв карту, принялся изучать район их предполагаемого
местонахождения. "А что, если на резиновой лодке по реке спуститься к
морю? - возникла у него мысль.- Если мои расчеты правильные, река недалеко
отсюда".
Вместе с
Чижиковым решили поискать ее. 6 июня после полудня, захватив с собой по два
сухаря и кусочку сахара, Прокофьев и Чижиков в меховых комбинезонах и унтах с
галошами отправились в путь. Шли медленно, не останавливаясь, лишь время от
времени оглядываясь на самолет. Было солнечно, рыхлый снег под ногами
проваливался.
Спустя
три часа остановились. Самолет уже едва просматривался.
Постояв
немного, пошли дальше и минут через двадцать выбрались на невысокий, но
обрывистый берег реки.
Река была
забита снежной шугой, которая очень медленно двигалась по течению. Не только
плыть в лодке, но даже переправиться на другой берег не было никакой
возможности.
Ничего не
оставалось, как вернуться назад, к самолету. Как это часто бывает в Заполярье,
погода резко изменилась, Тундру накрыла низкая облачность, подул сильный ветер
с моросью, стало холодно. Одежда и унты покрылись наледью. Горизонтальная
видимость сократилась до 200 метров. Долго не могли Прокофьев и Чижиков
разглядеть самолет. Пришлось бы им совсем худо, да выручили их собственные
следы, которые и привели через семь часов путешествия по тундре в исходную
точку - к самолету. Не будь снега или окажись он сухим, в таких погодных
условиях даже с помощью компаса вряд ли удалось бы вернуться.
Вползли в
самолет и, не снимая комбинезонов и унтов, закутались в шелковую ткань
парашютов. Согрелись - и очень быстро заснули.
Спали
долго. Когда проснулись, то увидели, что с одной стороны самолет занесен
снегом. Гудел ветер, пурга разыгралась не на шутку. Внутри фюзеляжа нависли
ледяные сосульки, все щели забило мокрым снегом. Но в кабину ветер не проникал,
там было относительно тепло.
Пурга
бушевала трое суток. Постепенно стало утихать, появились разрывы в облаках, улучшалась
видимость, но поземка еще продолжалась, наметая сугробы у больших камней.
Температура резко падала и стала уже минусовой.
Все эти
дни Прокофьев и Чижиков двигались мало, больше лежали. В сутки съедали по
нескольку сухарей - их оставалось совсем немного, приходилось экономить. Не
удивительно, что оба очень ослабли, да и настроение было подавленное.
Поддерживала их одна мысль: вот-вот кто-то появится.
10 июня
исполнилось две недели со дня вынужденной посадки в тундре. Утром, проснувшись
первым, Прокофьев увидел в 50 метрах от самолета человека, идущего к ним.
Движения путника были неуверенными, шел он медленно, часто падал и с большим
трудом поднимался. Не раздумывая ни секунды, Прокофьев и Чижиков поплелись
навстречу ему.
Подойдя
вплотную, Прокофьев спросил;
- Вы
откуда?
Человек -
он был в морской форме - остановился и невнятно произнес;
- Я...
под лед... Васильев... четыре ... там...- Упал на снег и застонал.
Видимо,
он замерзал и находился в полуобморочном состоянии. Увидев людей, обрадовался,
решив, что спасен. И организм тут же перестал бороться за жизнь.
Моряк
погрузился в сон, как это часто бывает с замерзающими.
Вдвоем
они попытались поднять моряка, но сил не хватило. Тогда взяли его под руки и
потащили к самолету. С большим трудом втянули в фюзеляж, раздели и положили на
парашютное полотно. Сняли свои унтята - меховые носки, вывернули их мехом
наружу и получились мягкие меховые варежки. Ими-то и принялись растирать тело
моряка. Но слишком слабы были они сами, трудно им было переворачивать со спины
на живот даже этого исхудавшего человека. Поэтому работали с
большими
перерывами, часто останавливались. Моряк едва дышал, пульс не прослушивался.
Постепенно
тело его начало розоветь, появился румянец. Дыхание выровнялось, пульс стал
почти нормальным. Моряк приоткрыл глаза, но тут же снова закрыл их - заснул.
По
документам установили личность моряка. Это был авиационный техник Северного
флота Иван Матвеевич Савицкий, 1911 года рождения. Почему он оказался один в
тундре, догадаться не трудно. Ведь не случайно он называл Васильева: судя по
всему, Савицкий входил в состав спасательной экспедиции, которая шла на помощь
экипажу севшего в тундре самолета. Видимо, переходя реку, он провалился в воду.
Но что с остальными членами спасательной экспедиции? Это пока оставалось
загадкой. Пришлось ждать, когда Иван Матвеевич проснется и сам обо всем
расскажет.
Укутали
его, как могли, на ноги надели унты, а сверху положили ворох парашютного шелка,
От
усталости и нервного напряжения Прокофьев и Чижиков заснули и сами. Сколько они
спали, сказать трудно. Штурман проснулся первым от легких толчков. Открыл глаза
- и увидел стоявшего перед ним Васильева, а чуть поодаль - еще нескольких
человек. Чижиков все еще спал и не подозревал, что испытаниям пришел конец...
А еще
через несколько часов, поев как следует, на оленьих упряжках отправились в
обратный путь и без каких-либо происшествий прибыли в один из поселков
Баренцева моря.
На другой
день на транспортном самолете экипаж "десятки" перелетел на аэродром
Ваенга к своим боевым товарищам. Ил-4 с десяткой на борту было решено оставить
в тундре до осенних заморозков.
42-й
полк, в том числе и экипаж Васильева, перебазировался и начал действовать на
других направлениях советско-германского фронта.
...8
сентября 1943 года после успешного выполнения боевого задания бомбардировщик
Васильева возвращался ил свой аэродром. Да не довелось ему долететь:
он был
подбит огнем зенитной артиллерии. Возник пожар. Летчик решил перетянуть линию
фронта и тогда уж покинуть самолет. Дотянул-таки он до линии фронта. Всего
нескольких секунд не хватило ему, чтобы выбраться из объятой пламенем машины...
Чудом
уцелел партийный билет командира. Края его обгорели, но огонь пощадил фамилию
летчика и фотографию.
Указом Президиума
Верховного Совета СССР от 13 марта 1944 года 'командиру авиаэскадрильи капитану
Василию Васильевичу Васильеву посмертно было присвоено звание Героя Советского
Союза.
|
С ЗАДАНИЯ НЕ ВЕРНУЛСЯ В
коротенькой пилотской кожаной куртке с прикрепленным к ней значком
"Отличник Аэрофлота" прибыл в 890-й бомбардировочный авиационный
полк дальнего действия пилот Ташкентского транспортного авиаотряда Андрей
Шамрай. Андрей
любил свою мирную профессию со всеми ее трудностями и прелестями и не думал с
ней расставаться. Но в
июне 41-го интересы Родины потребовали надеть военную форму и встать в строй
воздушных бойцов. Не захотел Андрей расстаться только с курткой, всегда
надевал ее, отправляясь на боевое задание, как делал это прежде, в мирное
время. 890-й
авиаполк был вооружен самыми по тому времени совершенными тяжелыми
бомбардировщиками ТБ-7 (Пе-8) конструкции В. М. Петлякова. Самолет имел
максимальную скорость полета - 440 километров в час, потолок-9300 метров,
дальность полета-до 6000 километров, бомбовую нагрузку - до 4000 килограммов.
На вооружении ТБ-7 были две двадцатимиллиметровые пушки, два крупнокалиберных
пулемета и один скорострельный пулемет ШКАС. Летный экипаж состоял из
одиннадцати человек. Впервые
увидев этот самолет, Андрей покачал головой с сомнением - сложная машина! - и
решил, что сможет быть разве что вторым летчиком. Но иначе рассудил командир
полка, Герой Советского Союза подполковник Эндель Карлович Пусэп. Побеседовав
с Шамраем и ознакомившись с его летной документацией, подполковник приказал
ему немедленно приступить к изучению материальной части. В помощь ему выделил
авиационного техника с самолета, находящегося в длительном ремонте. Полк
вел боевые действия, и Шамраю разрешалось присутствовать при подготовке
летного состава к вылетам, при докладах командиров кораблей о выполнении
заданий, а также на разборах полетов. Все это стало школой боевого мастерства
для молодого летчика. При взлете и посадке самолетов Андрей всегда находился
на аэродроме. Очень скоро Шамрай почувствовал, что в полку стал своим
человеком: с ним охотно, как с равным, разговаривают, отвечают на его
вопросы, объясняют. Зачеты
у Шамрая по материальной части самолета, моторов, вооружения и летным
характеристикам принимали лично командир и инженер полка. "И когда эти
люди успевают все делать?"- думал Андрей. Итоги
зачетов были оформлены приказом. В заключение его отмечалось, что военный
летчик лейтенант Шамрай Андрей Яковлевич допускается к тренировочным полетам
на самолете ТБ-7. Несмотря на то что горючее в ту пору было на вес золота,
его все-таки приходилось тратить на такие вот небоевые полеты. Как и ожидал
подполковник Пусэп, Шамраю потребовался только один ознакомительный полет по
кругу и в зону и три вывозных. После этого он был допущен к самостоятельным
полетам. Все остальное предстояло дорабатывать непосредственно в боевых
полетах: Шамрай включался вторым летчиком в экипаж опытного командира
корабля. Впервые
отправляясь на трудное, ответственное задание, невольно волнуешься. Такова уж
природа человеческая. Волнуется спортсмен перед стартом, студент перед
экзаменами, актер перед выходом на сцену. Но перед боевым вылетом волнение
особое: ведь тебя ожидает схватка с врагом, тебе будет грозить смертельная
опасность. Летчики своими предполетными волнениями друг с другом не делятся,
не принято - зачем бередить товарищам душу? Лучше побыть одному со своими
сомнениями и страхами. Пройдет время - и все волнения останутся позади. Зато
помнятся уверенность, мастерство. Прошло
еще немного времени, и Шамрая назначили командиром корабля. Большая
ответственность легла на него. Полеты
по своей схеме, в общем-то, стандартны; взлет, полет по кругу, набор высоты,
полет по маршруту, выход на цель, чаще всего в лучах прожекторов и в толще
разрывов артиллерийских снарядов, бомбометание, уход от цели с выполнением
противозенитного маневра и, наконец,- долгожданная посадка. И все же у
каждого полета свои особенности. О них обязательно рассказывается на разборах
полетов, они становятся достоянием всего летного состава полка. А уж первый
полет навсегда остается в памяти летчика. Прошло
шесть месяцев с того дня, как Андрей Шамрай, теперь уже старший лейтенант,
произвел свой первый боевой вылет в качестве командира корабля. За эти полгода
пережито немало: приходилось возвращаться на базу на трех моторах, считать
пробоины от осколков снарядов зенитной артиллерии. Не раз испытывал и горечь
утраты боевых друзей. Все это закаляло, звало в бой, придавало сил в борьбе с
врагом. 22 июня
1943 года 890-й полк получил боевую задачу - с высоты 6000 метров нанести
бомбовый удар по железнодорожному узлу Псков, запасная цель - станция Дно,
Бомбовая нагрузка на самолете Шамрая - две ФАБ-1000 и четыре ФАБ-500. Задание
уяснено, подготовка к полету проведена, последние указания командира полка
выслушаны, и, как всегда с шумом погрузившись в автобус, летный состав
отправился на аэродром. Приняв
доклады бортового техника и техника по вооружению о готовности материальной
части и вооружения к полету, Шамрай отдал команду членам экипажа переодеться
и занять свои моста. Хотя и тепло по-летнему, но все равно надо надевать унты
и меховые комбинезоны: на больших высотах и летом температура всегда ниже
нуля, причем в самолете и за бортом одинаково холодно. Члены
экипажа заняли свои места и доложили об этом командиру. Запустили моторы. Их
могучий рев, перекликаясь с моторами других самолетов, разнесся по всему
аэродрому. Шамрай
вырулил на линию старта. Стартер разрешил взлет. Моторам даны полные обороты,
и тяжело нагруженный бомбардировщик стал набирать скорость. В конце разбега
коснулся бетонированной полосы колесами и повис в воздухе. Обошли
Москву с востока и вышли на исходный пункт маршрута - Клин. И
вдруг, когда до цели осталось минут двадцать полета, самолет резко затрясло,
у четвертого мотора образовались выбросы черного дыма. Мотор
тут же выключили. Помощник бортового техника быстро надел маску с кислородом
и пополз в плоскость выяснять характер неисправности. Оказался разрушенным
картер мотора: видимо, произошел обрыв шатуна, такое уже случалось. Андрей
увеличил обороты трем работающим моторам, но самолет все-таки начал терять
высоту - около двух метров в каждую секунду, Надо
было что-то делать. Можно сбросить бомбы и вернуться на базу. Основания для
этого есть. Но в дивизии существовало неписаное правило: в условиях, когда
самолет управляем, бросать бомбы куда попало - позорно. Шамрай решил идти на
запасную цель - Дно. Штурман Кашков произвел необходимые расчеты и ввел
поправку на курс. Продолжая
полет со снижением, пошли на запасную цель. На высоте 3600 метров снижение
прекратили. Три мощных мотора позволяли выполнить полет с таким весом без
снижения. Цель
открыта. Наступает самый ответственный этап, которому было подчинено вес,
начиная от взлета. Теперь штурман, летчик и самолет сливаются в единое целое,
успешное боевая работа немыслима без одного из них. Поскольку
выключен крайний правый мотор и тяга сторон не одинакова, самолет заносит
вправо. Недостаток тяги правой стороны летчик компенсирует отклонением руля
поворота влево. Самолет идет по прямой, но "юзом", с дополнительным
углом сноса, создаваемого разностью тяг левой и правой сторон. Для точного
бомбометания штурману необходимо определить этот угол и, алгебраически сложив
его с углом сноса, создаваемого ветром, установить на прицеле. Все
необходимые расчеты дли бомбометания штурманом произведены, и o наушниках
шлемофона прозвучал его спокойный голос: -
Командир! Боевой 342! - Есть,
342! - так же спокойно ответил командир. На подходе к цели стрельбы и
прожекторов нет. "Такого еще не бывало,- подумал Андрей.- Может быть,
немцы рассчитывают на истребителей? Но тогда работали бы прожектора". - Влево
пять,- скомандовал штурман. Летчик молча довернул. - Еще
два!.. Хорошо!.. Так держать!..- прозвучали команды штурмана, и самолет начал
вздрагивать, вниз полетели бомбы. -
Сбросил! - доложил Катков, когда оторвалась последняя бомба. И тут
небо рассекли до десятка прожекторов. Заработала артиллерия. Впереди, справа
и слева, но выше полета бомбардировщика стали рваться снаряды. "Стреляют
выше, не думали, что придем на такой высоте",- мелькнула у Андрея мысль.
Шамрай
со снижением и левым разворотом стал уходить от цели. -
Отлично! - почти одновременно доложили стрелки о точном бомбометании. - Узел
забит эшелонами, но пожаров при падении бомб не возникло,- дополнил доклад
стрелков штурман. Заработала
МЗА. Цепочки ее огненных шариков все время проскакивали правее и сзади
бомбардировщика, Еще несколько секунд - и самолет выйдет из зоны обстрела. Вдруг в
правой плоскости разорвался снаряд и возник пожар. Самолет как-то обмяк,
словно повис в воздухе. Кабина наполнилась дымом, дышать стало трудно, -
Прыгать всем! - приказал командир по самолетному переговорному устройству. Шамрай
на ощупь отыскал язычок фонаря и с силой дернул его. Воздух со свистом
ворвался в кабину. Андрей с трудом привстал на сиденье, и в это время самолет
тряхнуло так, что летчика выбросило из кабины. Его чем-то ударило по левой
ноге и спине, сильно дернуло за поясной ремень, но тут же освободило, и он
отделился от самолета. Гул
моторов мгновенно исчез, стало непривычно тихо, только свистело в ушах.
Андрей понял, что он - в свободном падении. Случилось
так, что летчик Шамрай ни разу не прыгал с парашютом. В 1933 году, когда он
оканчивал в Балашове летную школу, к прыжкам с парашютом только еще
приступали. Ну а до этого и в боевой авиации летали без парашютов, Из всех
познаний о прыжках с парашютом у Андрея сохранилось в памяти только одно:
покинув самолет, через четыре-пять секунд надо выдернуть кольцо. Об этом он и
вспомнил, оказавшись в свободном падении. Казалось, что ему кто-то все время
напоминал: кольцо, кольцо, кольцо! Хотя глаза Андрея были открыты, он не
видел ни неба, ни земли и о своем положении в пространстве не имел ни
малейшего представления. Ладонью правой руки начал ощупывать грудь. Наконец
попалось кольцо, и он тут же его выдернул. Не успел еще осмыслить, все ли
сделал, как его перевернуло и он повис на стропах парашюта. В спину при этом
точно острой иглой кольнуло, Вверху
хорошо были видны звезды и белый купол парашюта, внизу темнела земля. Первое
ощущение было таким, будто он вовсе и не снижается. Но через некоторое время
земля из ровного, однотонного покрывала превратилась в различные по цвету и
форме геометрические фигуры. Определив, что по горизонту он смещается лицом к
ветру, Андрей вспомнил и другое важное требование: приземляться надо с
подогнутыми ногами и спиной к ветру. Для этого следует развернуться в нужном
направлении, перекрестив стропы. Только после нескольких попыток ему удалось
сделать это. С
большой скоростью на Андрея начал надвигаться густой лес. Как поступать
теперь, он не знал. Поджав ноги, Шамрай упал на спину, ударился обо что-то
головой. В глазах засверкали искры, потом все заволокло туманом, и несколько
минут он ничего не видел. Постепенно
туман исчез, зрение полностью восстановилось, сознание заработало четко. Освободившись
от лямок парашюта, Андрей осмотрелся. Купол парашюта накрыл несколько
деревьев, создав своеобразный шатер. Летчик попытался стащить его, но
безуспешно. Белое полотнище сильно демаскировало место приземления, надо было
немедленно уходить. И
только тут Андрей обнаружил, что нет поясного ремня с прикрепленным к нему
пистолетом и ножом. Видимо, он за что-то зацеплялся, покидая самолет.
Неопределенность и полная беспомощность угнетали. Андрей ощутил сухость во
рту, озноб. Им овладел страх: казалось, все кончено, дальнейшая борьба
бессмысленна. Любой человек и даже зверь теперь сильнее его. Так
длилось несколько секунд, пока в сознании его не наступил резкий перелом.
Какая-то внутренняя сила взывала к действию. Раздвинув кусты, Шамрай
энергично шагнул вперед и прислушался. Тихо. Сделал несколько шагов в сторону
- и тут ни звука не слышно. Он шел наугад, только бы уйти подальше от места
приземления. На
рассвете вышел к грунтовой дороге. Остановившись, пригляделся: ни машин, ни
людей не видно. Перебежал дорогу, и глазам открылось поле, засеянное рожью. С
правой стороны его окаймлял невысокий кустарник. Так и шел Андрей между рожью
и кустарником еще несколько часов. Хотел узнать время, но часы оказались
разбитыми, пришлось выбросить их. Остановился опять и тут только почувствовал
сильную боль в пояснице и колене левой ноги - вначале-то, при падении, не
придал этому значения. Да,
положение его осложнялось. Андрей лег на траву и стал ощупывать карманы. К
большой радости, обнаружил в них около десятка папирос, коробок спичек и
витаминные таблетки, которыми летчиков настойчиво снабжал полковой врач. Как
все это оказалось кстати. Закурил, немного успокоился и невольно задумался: "Что
с остальными членами экипажа? Хорошо было бы собраться всем вместе". Так,
размышляя, пролежал Шамрай несколько часов. Солнце было уже высоко. Андрей
решил подняться, но не смог - колено распухло, нога не сгибалась; на любое
движение спина отзывалась острой болью. К тому же мучила жажда. Надо было
что-то предпринять. Он принялся массировать колено. К вечеру опухоль немного
спала, и нога стала сгибаться. Наступила
ночь, но заснуть он никак не мог: как только закрывал глаза, сразу мерещились
кошмары. Вдобавок ко всему пошел дождь. Подставив ладони, Андрей набрал
пригоршню воды и начал пить. Утолил мучившую его жажду, и стало легче. Выбрав
под деревом место посуше, он лег на землю и наконец-то заснул. Проснулся,
когда было уже совсем светло. Все так же моросил дождик. Противно, слякотно.
Но делать нечего, надо идти дальше. Он вышел к проселочной дороге, которую
проходил вчера, хорошо замаскировался и стал ждать, не появится ли кто. Часа
через два из-за поворота показалась лошадь, запряженная в телегу. Путников
было двое - мужчина и женщина. "Что
за люди так спокойно разъезжают на лошади по лесу?"-удивился Андрей.
Судя по всему, первая встреча ничего хорошего не сулила. И все-таки Шамрай
решил испытать судьбу, вышел на дорогу. От
неожиданного появления человека гнедая резко дернулась в сторону, но мужчина
быстро ее остановил. сильно натянув вожжи. Теперь Андрей смог получше
рассмотреть путников. Это
были старик и старуха. Не испуг, а растерянность выражали их лица. - Кто
я, вам, очевидно, говорить не надо,- как можно спокойнее сказал Андрей.- Мне
нужна ваша помощь. -
Понятно, понятно,- поразительно быстро для своего возраста спрыгнул с телеги
старик.- Только на дороге разговаривать нельзя, небезопасно, отойдем в
сторону, старуха меня подождет и в случае чего кликнет. Слух о
том, что неподалеку сбит советский бомбардировщик и что несколько человек
выбросились на парашютах, быстро разнесся по округе. Знал об этом и старик.
Он сообщил, что тяжело раненные парашютисты попали в плен, но больше ничего
не знал. Зато он оказался сведущим в других вопросах - на редкость хорошо
ориентировался в обстановке, помнил все окрестные дорожки и тропки. - Надо
идти в глубь леса,- посоветовал он Андрею - Говорят, там большие районы
занимают партизаны. Но порядки здешние такие: ходить разрешается только днем
и только по дорогам, пересекать железные дороги нужно в местах, где
установлена охрана. За нарушение грозят расстрелом. А за помощь партизанам
сжигают дома с людьми. -
Значит, нам надо быстрее заканчивать разговор, - сказал Андрей, - вы ведь
очень рискуете. -
Рискуем, конечно,- искренне подтвердил старик,- но что делать, без этого
сейчас нельзя. - А лошадь
чья же? Разве у крестьянина сейчас может быть лошадь, да еще такая упитанная?
- неожиданно перевел Андрей разговор на другую тему. - Верно
ты говоришь, не моя лошадь, а старосты, ну а я за ней ухаживаю, езжу по его
приказу. Сам-то староста боится по лесу ездить, а нам со старухой что? Все
одно помирать. "Не
без пользы для партизан занимаются они этой работой",- подумал Андрей и
решил обратиться с просьбой: - Мне
бы переодеться. Не найдется ли чего у вас? - С
одеждой плохо, но сейчас лето, кое-что попробуем достать. Ты побудь здесь,
жди нашего возвращения. Трудно
было не поверить искренности старика: так просты и прямы были его ответы,
открыт взгляд. И все же на всякий случай Андрей отошел от того места, где
беседовал с ним, расположился на обочине у изгиба дороги; отсюда она хорошо
просматривалась на большое расстояние. Прошло
не менее часа, прежде чем снова показалась Знакомая повозка. "Не
случайно они ездят вдвоем", - решил Андрей, выходя им навстречу. Старик
принес кусок хлеба, картуз, сильно поношенную телогрейку и латаные штаны. - Люди
отдали последнее,- сказал дед,- хотя и не знали, для кого все это. Понимали,
что надо. Старуха
во время их разговора, как и в первый раз, отъехала метров на тридцать и с
телеги не сходила. От
всего сердца поблагодарил Андрей старика. Предложил взять унты, комбинезон и
летную куртку. - Нет,
нет, этого делать нельзя,- наотрез отказался дед.- Сложи, чтобы места
поменьше занимало, и спрячь вон под той корягой,- указал он рукой. Андрей
так и сделал. Хочешь не хочешь, а пришлось расстаться с любимой курткой и с
дорогим ему значком "Отличник Аэрофлота". - В
Старой Руссе гитлеровцы ведут какие-то большие работы, - продолжал дед, -
согнали туда баб да стариков со всей округи. Так ты будь поосторожней. Пуще
всего полицаев берегись. Эти шкуры всех, кто близко живет, знают. Нарвешься
на них - не отвертишься. - Как
тебя звать-то, дедушка? - на прощание спросил Андрей. Дед
ответил не сразу, помедлил, а затем улыбнулся и сказал тихо: - На
деревне кличут меня Стариком. Так и ты можешь звать. Дед
вышел на дорогу. Старуха тут же подъехала к нему. Не сходя с телеги, она
перекрестила Андрея и тронула лошадь. Андрею
показалось, что простился он с близкими и дорогими людьми. Уехали они - и почувствовал
себя таким одиноким, что с трудом сдержал слезы. Однако собрался с силами и -
в путь. Как и
посоветовал старик, пошел Андрей по просеке до самого ее пересечения с лесной
тропинкой, а после, свернув влево, по тропинке вышел на проселочную дорогу,
что вела в Порхов. С
непривычки идти босиком было трудно, ноги саднило. То и дело попадались
сучья, маленькие острые камни. Наконец он выбрался на мокрую от дождя дорогу.
Хоть и скользко, но ступать намного легче. Не
прошел и километра, как увидел идущих навстречу двух мальчишек: одному лет
двенадцать-тринадцать, другому не больше десяти. Мальчишки поздоровались с
незнакомцем и начали внимательно рассматривать его. Старший все глядел на
ноги Андрея. Невольно Шамрай и сам посмотрел вниз и все понял: ноги его были
такими белыми, что никак не соответствовали грубой деревенской одежде. У
сельского жителя, привыкшего ходить босым чуть ли не до снега, никак не могло
быть таких чистых, ненатруженных ног. И едва
только Андрей простился с ребятами, тут же вымазол ноги грязью. Хорошо, что
все так обошлось, никто не встретился больше. Спустя
еще некоторое время впереди справа, недалеко от дороги, увидел он небольшое
стадо коров. Тут же стоял пастух - не молодой, не старый - лет сорока с
лишним. Заметив Андрея, молча поклонился, но шага навстречу не сделал. "Наверное,
недалеко деревня",- подумал Андрей. И не
ошибся. Сразу за поворотом стояло несколько домов. Андрей остановился,
осмотрелся. С правой стороны к домам примыкал кустарник - высокий, в рост
человека, вот Шамрай и решил под прикрытием кустов обойти деревню. Идя
так, оказался он у железной дороги. Вдоль полотна молча шли двое мужчин;
высокий, худощавый с молоточком
на длинной ручке и коренастый, широкоплечий с большим гаечным ключом. - Эй,
парень, что болтаешься здесь? Или жить надоело? - спросил первый. - Не из
местных, сразу видать. Куда путь-то держишь? - уточнил второй. - В
Порхов,- не задумываясь, ответил Андрей. ' - А,
тогда иди на дорогу и шагай в деревню,- посоветовал первый.- На перекрестке,
как выйдешь из деревни, поверни налево и больше никуда не сворачивай. Так по
проселку и дойдешь до Порхова. - Вот
что,- добавил второй,- при выходе из деревни в крайнем доме справа скверные
живут люди. Быстрее уходи от железки, а то и тебе, и нам не поздоровится.
Понял? -
Понял. Андрей
внял совету и поспешил прочь от железнодорожного полотна. Начался
сильный дождь. Это немного обрадовало. "Может быть,- подумал,- под
дождем благополучно миную деревню". Шел он теперь быстро, не
оглядываясь. И когда деревня уже была позади, из крайнего дома окликнули: -
Мужик, постой, не торопись! Андрей
остановился. С крыльца спустился высокий мужчина средних лет. Даже за
несколько шагов от него разило самогоном. Подойдя вплотную, мужик спросил
бесцеремонно: -
Откуда идешь и куда путь держишь? - А
тебе какое дело? Иду из Старой Руссы домой,- в тон ему ответил Андрей. - Раз
спрашиваю, значит, имею свой интерес,- сказал полицай (а что это был он,
Андрей уже не сомневался). - И долго ли ты в Руссе был, что делал? - Имеешь
интерес, а не знаешь, что делают в лагерях. Работал, канавы копал, камни
таскал. Отбыл свой срок, и хватит. Ну ладно, довольно болтать, пошел я. - Не
спеши, успеешь. Тебя что, еще и брили в лагере? Что-то не больно борода
отросла. Давай поворачивай в деревню! Андрей
понимал, что с полицаем не справиться, физически тот сильнее, и не убежать от
него - спина и нога болят сильно. Остался один выход - пригрозить как
следует; предатели, как правило, трусливы, за шкуру свою поганую трясутся. - Вот
что, мужик,- глядя полицаю прямо в глаза, спокойно заговорил Андрей,- живешь
ты при немце неплохо, и дом у тебя справный, и самогонку пьешь. Меня взяв,
еще больше выслужишься перед фашистами. Но знай, за меня мои товарищи
отомстят сполна, шкуру твою при случае продырявят. Если хочешь еще пожить, то
оставь меня в покое. Сказав
это, Андрей резко повернулся и, не оглядываясь, пошел по дороге. Перед
поворотом обернулся и увидел, что полицай стоит на прежнем месте и неотрывно
смотрит ему вслед. "Не
сделал бы подлец какую-нибудь каверзу", - подумал Андрей. И свернул в
лес. Не
прошел он и ста метров, как убедился, что босому по лесу идти невозможно:
ноги жгло, точно огнем. Вернулся на дорогу и медленно, чтобы не растратить
остаток сил, пошел вперед. К вечеру
показалась большая деревня. Без всякого Плана пошел Андрей по ее центральной
улице, рассчитывая на случайность: авось повезет. Из-за дождя или по какой
другой причине, но на улице никого не было. Когда он дошел до середины
деревни, из одного дома выбежала женщина и стала перебегать дорогу, не
обращая на путника никакого внимания. Андрей
окликнул ее, и лишь тогда женщина остановилась. -
Скажите, что это за деревня и нельзя ли здесь переночевать? - спросил он
довольно громко. -
Деревня наша Борки называется,- ответила женщина, посмотрев на незнакомца
ничего не выражающим взглядом.- Если документы есть, обратитесь к старосте,
его дом воон тот, под железной крышей. - Да
нет уж, к старосте мне идти несподручно,- покачал головой Андрей.- Пожалуй,
пойду дальше. А дождь
продолжался. Ночью, насквозь мокрый, по колено в грязи, подошел Шамрай к
небольшой, с десяток домов, деревеньке и, не раздумывая, наугад постучался в
крайний дом. -
Можно? - спросил он, открывяя дверь, и, не дожидаясь ответа, вошел. - Заходите,-
услышал робкий детский голос. Это
ответила девочка лет десяти. Рядом на полу ползали еще двое малышей,
двух-трех лет, не старше. Андрей
подошел к печи, невольно прижался к ней спиной, наслаждаясь столь деланным
теплом. И только обогревшись немного, спросил: - А где
же взрослые? -
Дедушка скоро придет,- ответила маленькая хозяйка; не скрывая своего
любопытства, она молча рассматривала странного, нежданного гостя, Молчал
и Андрей. Он никак не мог собраться с мыслями, не знал, как и о чем
заговорить с девочкой, чтобы не напугать ее, как-то расположить к себе. А
девочка тоже, видимо, решала, что делать дальше. Потом быстро поднялась и, не
сказав ни слова, выбежала из дома. Не успел Андрей ничего предпринять, как
она вернулась, а почти следом за ней пришел дед. Чувствовалось, что рассказ
внучки сильно растревожил его. Андрей
поздоровался с ним. Не отвечая на приветствие, тот прошел к столу, сел на
скамейку. Немного погодя достал из одного кармана кисет с табаком и несколько
аккуратно сложенных листков бумаги, а из другого - самодельную зажигалку -
кусочек высушенной ваты, кремний и напильник,- свернул цигарку и начал
высекать искру. Вата затлела, хозяин подул на нее, и образовалось небольшое
пламя. Предложил
дед закурить и гостю. Выждав, когда Андрей, свернув цигарку, затянулся,
спросил; -
Откуда путь-то держишь и куда, зачем пожаловал? - Иду в
Порхов, возвращаюсь из-под Старой Руссы,- ответил Андрей, прямо глядя ему в
глаза.- Очень уж хотелось в тепле переночевать.- И, упреждая следующий
вопрос, сообщил: - На беду, документов у меня с собой нет никаких. -
Теперь у многих нет нужных документов,- согласился хозяин.- Но, как бы там не
было, у меня ночевать негде: сарай без крыши, а дома, сам видишь, вона нас
сколько, да еще невестка с дочкой придут. Наступила
тягостная тишина. Говорить больше не о чем, самое главное выяснено. Докуривая
самокрутку, Андрей раздумывал; "Что же делать дальше?" Понимал, что
надо уходить, но куда? На улице совсем стемнело, дождь льет как из ведра. А
здесь так хорошо - тепло и сухо. Только
хотел попросить у хозяина совета, к кому бы попроситься переночевать, как
тот, словно прочитав его мысль, обратился к внучке со словами; -
Нюрка, отведи дядю к бабке Насте, может, она пустит его ночевать, Идти
было совсем недалеко. Дойдя до конца улицы, Нюра остановилась и без стука
открыла дверь покосившейся избенки. -
Бабушка, мой дедушка велел к тебе привести дядю,- сказала девочка и
пропустила Андрея вперед, а сама сразу выскочила за порожек. Андрей
вошел, поздоровался, В полумраке (горела лишь лучина) разглядел сидевшего за
столом на скамейке седого, как лунь, старика. Хозяйка стояла у печи. "Люди
старые, скажу им всю правду",- решил он и, не дожидаясь вопросов,
заговорил: - Я,
бабушка, летчик. Мой самолет был сбит над станцией Дно. Теперь вот пробираюсь
к партизанам. Не разрешите ли переночевать. - Так
что ж ты стоишь? Проходи, мил человек, садись к столу, - ласково проговорила
хозяйка. - Сейчас будем ужинать да и переночевать найдем где. Почувствовав
искренность этих слов, Андрей совсем успокоился, от сердца отлегло. После
скромного ужина - картошки и лука - хозяйка проводила гостя в баню. Там тепло
(топили только накануне) да и не так опасно; а в дом мало ли кто может
припожаловать. Такому предложению Шамрай даже обрадовался: Спать в
хорошо натопленной русской бане - истинное удовольствие. Он быстро снял с
себя еще не просохшую одежду, лег на приготовленную заботливой хозяйкой
постель и мгновенно заснул. На
рассвете, как условились накануне, бабушка Настя разбудила гостя, накормила
его. Сердечно
поблагодарив добрую женщину, Шамрай снова отправился в путь. Отдохнул - и
почувствовал, что идти стало намного легче, веселей. Впереди
показался небольшой домик. "Лесник, наверное, живет здесь",-
предположил Андрей. Остановился, понаблюдал издалека минуты две-три и, ничего
подозрительного не приметив, решил подойти к окошку. Из
глубины комнаты не спеша к окну подошел широкоплечий мужчина с большой
окладистой бородой и мохнатыми бровями, в сильно заношенном картузе с зеленым
околышем. Долго
глядел хозяин сквозь стекло на незнакомого человека, но впускать его в дом не
спешил. "Если
спросит, что нужно, попрошу воды напиться",- решил Андрей. В это время
дверь открылась, с улицы вошла в дом молодая женщина с ребенком на руках.
Посмотрев в окно, она кивком головы дала понять Андрею, чтобы шел за нею, и
тут же вышла из дома во двор. Не сказав ни слова, направилась в поле,
засеянное густой, высокой рожью. Когда
рожь полностью их скрыла, женщина остановилась и без всякого стеснения начала
внимательно рассматривать попутчика. Босой, в потрепанной одежде, почти в
лохмотьях, обросший, с узелком вареной картошки (ею снабдила на дорогу
бабушка Настя), стоял Андрей перед ней. - Вы,
наверное, военнопленный? - наконец спросила женщина, - Нет,
не пленный. - А кто
же вы тогда и почему оказались в наших краях? -Я
летчик, командир самолета, сбитого над Дно в ночь на двадцать третье июня.
Хотел бы выйти к партизанам. Женщина
смотрела прямо в глаза Андрею, как будто искала подтверждения сказанных им
слов. "Неужели
не верит мне? - думал Андрей.- И почему так долго молчит?" - Если
бы вы обратились к нам недели две тому назад,- наконец сказала женщина
мягким, внушающим доверие голосом,- наверное, помогли бы. Мой дедушка - вы
его видели в окно,- немало наших товарищей, бежавших из плена, проводил к
партизанам. Да и я тоже. Но сейчас такой возможности нет. Последняя
фраза ошеломила Андрея, словно что-то тяжелое упало ему на голову. - Наш
маленький отряд,- продолжала женщина,- вынужден был отойти к Порхову - это
первая и главная причина. Ну а вторая... Как бы вам сказать... Мы с дедушкой
на подозрении у фашистов. Два дня назад я вернулась из комендатуры, меня
держали там почти неделю. За неимением улик все же выпустили. Но мне и
дедушке строго приказано никуда из дома не отлучаться. Если хотя бы одного из
нас не окажется на месте, дом сожгут. - Что
же вы мне посоветуете? - тихо спросил Андрей. -
Слушайте меня внимательно и запоминайте. Если цепочка за дни моего отсутствия
не оборвалась, то вот мой совет: вам надо пройти две деревни - Шевницы и
Грузновку. В следующей деревне, Молдашково, войдете в первый дом с правой
стороны, видный такой дом, с красивым крыльцом. Живет там Иван Иванович
Иванов. Мужчина он высокий, средних лет, худощавый, волос прямой, светлый.
Живут вдвоем с женой, бездетные они. Нот и все, что я о нем знаю. Если
доберетесь до него, но знайте, что он будет вас о многом расспрашивать. Не
лукавьте, говорите ему всю правду. Неискренность ответов он сразу
почувствует, -
Спасибо вам за все,- поблагодарил Андрей.- Постараюсь все сделать так, как вы
велели. Но среди вопросов, которые задаст мне Иванов, может быть и такой:
"А кто послал вас ко мне, как вы оказались в моем доме?" Что я
должен ответить на это? Женщина
задумалась, видимо, чем-то очень обеспокоенная. Наконец ответила: - Есть
такое, о чем говорить нельзя. Я и так без проверки поверила вам. Открыв свое
имя, я буду рисковать не только собой, но и всей своей семьей-дедушкой и
сынишкой. Ведь с вами всякое еще может случиться, вас могут схватить и
пытать. -
Именем Родины клянусь вам,- искренне сказал Андрей,- что бы со мной ни
случилось, никогда не назову врагу ваше имя. - Что
ж, я вам верю...- простодушно проговорила женщина.- Если бы сомневалась в
чем, не сказала бы и того, что вы теперь уже знаете. Передайте Ивану
Ивановичу, но только если он сам спросит, что направила вас к нему Катя из
Погорелова. И вот еще о чем должна вас предупредить...- В Грузновке поселился
фашистский агент, в одном доме с нашим человеком. Внешне живут они дружно, иногда
вместе ловят рыбу, играют в карты. Андрей
удивленно посмотрел на Катю. - Вы не
удивляйтесь, здесь сейчас все возможно, лишь бы достигнуть цели,- объяснила
она.- Ну да ладно. Верю, что все у вас будет хорошо. А сейчас не теряйте
времени, ступайте дальше. Андрею
так хотелось обнять Катю, но он лишь крепко пожал ее руку, сказав
взволнованно: -
Спасибо, огромное вам спасибо! До
Молдашково добрался он спокойно, без происшествий. С волнением переступил
порог нужного ему дома. Вошел - и у порога остановился. Слева от входа
женщина с ухватом передвигала горшки в русской печи. В правом углу на кровати
полулежал мужчина. Судя по всему, это и был Иванов - Андрей хорошо запомнил
все, что говорила Катя. -
Здравствуйте,- поздоровался Шамрай.- Извините, что вошел без разрешения. -
Проходи,- не отвечая на приветствие и поднимаясь с постели, сухо предложил
хозяин,- садись,- Он жестом указал на скамейку, стоявшую возле печки.- Откуда
пришел и зачем? Резкий
тон хозяина дома озадачил Андрея, он не знал, как себя вести дальше, поэтому
ответил неопределенно: - Иду
издалека. Женщина
продолжала возиться у печи, в беседе не участвовала. Хозяин
пристально посмотрел на Андрея и, помолчав еще с минуту, сказал: - Ты
вошел в мой дом, и я обязан знать, кто ты и как оказался в этих местах. Андрей
последовал совету Кати и рассказал Иванову правду о себе. Сообщил, что он
советский летчик и что его самолет был сбит при бомбардировании
железнодорожной станции Дно. Хозяин дома задал несколько вопросов, и на все
Андрей отвечал правдиво, точно. Задал
Иванов и такой вопрос: -
Скажи, почему зашел в мой дом, а не в какой-нибудь другой? Тебе меня
кто-нибудь рекомендовал? Не
хотелось Андрею после такого малого знакомства говорить о Кате, не случайно,
видно, она колебалась, прежде чем назвала себя. Но делать нечего, надо
отвечать. - Меня
направила к вам Катя из Погорелова, она-то и рассказала, что живет здесь Иван
Иванович Иванов и что он поможет мне найти дорогу к партизанам. -
Запомни,- по-прежнему грубовато проговорил хозяин,- что я никого никогда к
партизанам не водил, не вожу и связи с ними не имею. А Катю, о которой ты
упомянул, знать не знаю. Я действительно Иван Иванович Иванов, здешний
староста. Подвергать свою жизнь хоть малейшей опасности не намерен. Кровь
прилила к лицу Андрея, по телу пробежала дрожь. Так, в состоянии оцепенения,
просидел он несколько минут, не зная что предпринять и как понимать все это. -
Скажите,- неожиданно обратился к нему староста уже вежливее, на
"вы",- как понимаете такие слова: "Лучше умереть стоя, чем
жить на коленях"? - Очень
просто. И я предпочитаю умереть стоя, - без колебаний ответил Андрей. - Ну,
значит вам терять нечего, продолжим разговор. - Я уже
слишком много рассказал вам, считая вас честным советским человеком,-
вспыхнул Андрей,- Но, выходит, ошибся. Продолжать разговор не вижу никакого
смысла. - Тем
не менее,- настаивал староста,- прошу ответить еще на несколько вопросов.
Дело в том, что у меня есть сомнения в точности ответов одного пленного
сержанта, и вы можете облегчить его дальнейшую судьбу. "У
старосты есть пленные, и он их допрашивает. Странно,- удивился Шамрай.- И
зачем он мне об этом говорит? Может быть, кто-нибудь из моего экипажа? Так
кто же этот Иванов в действительности и чего от меня добивается?" В это
время с улицы донеслись крики. Кто-то горланил на ломаном русском языке; -
Косяин, тавай вина, музик, кулять путим. - Иди
встречай,- обернулся Иванов к жене, а сам схватил Андрея за рукав, отдернул
половик, открыл люк и приказал: - Сюда, быстрее! Не
раздумывая, Андрей прыгнул вниз. Хотя погреб оказался неглубоким, но от
неожиданного толчка спина заныла так, что пришлось сразу лечь. Оказавшись
один, Шамрай попытался разобраться во всем, что произошло. Мысли его
путались. В сознании никак не укладывалось, что Катя его предала, настолько
искренне, неподдельно вела она с ним разговор. Но почему же тогда не
предупредила, что Иванов - староста? И почему он ведет себя так
непоследовательно? Услышав пьяные крики гитлеровца, спрятал в погреб, а не
выдал сразу? Ответить
на эти вопросы он не мог - слишком мало знал Катю, а тем более Иванова. - Ну
что же, к самому худшему я готов, - произнес вслух Андрей.- Надо осмотреть
погреб. В
погребе было сумрачно. Сквозь маленькое стекло, залепленное с улицы грязью,
полоской прорывался свет. Стены обшиты крепкими досками, убежать невозможно. Часа
через полтора крышка погреба наконец открылась, и староста крикнул хрипло: - Ну,
пленник, вылезай! В шутку
ли всерьез произнес староста это слово - "пленник",- Андрей не
понял. Когда поднялся наверх и осмотрелся, то никаких признаков застолья не
обнаружил. Не пахло спиртным и от хозяев. Больше того, скоро женщина
накрывала на стол и, когда все было готово, в первый раз обратившись к
Андрею, сказала вежливо: -
Садитесь за стол, будем обедать. Ели молча, сосредоточенно. Поев и встав
из-за стола, староста как бы между прочим сказал: - Мы с
хозяйкой сейчас уйдем. Вы останетесь здесь. Устраивайтесь на печке. Вернемся
поздно, а может быть, и завтра утром. Это уж как удастся. Дверь
закрылась, щелкнул замок, и наступила тишина. Андрея
начали одолевать сомнения; "Куда и с какой целью они отправились? Почему
ушли вдвоем, оставив меня одного? Для чего предупредили, что вернутся поздно?
Дверь закрыли на замок, но окно-то открыто, может, хотят, чтобы я убежал или,
наоборот, застигнуть при попытке к бегству? Если староста враг, почему не
сдает меня в комендатуру? Если друг, почему не говорит об этом прямо и даже
намека не делает? Проверяет? Боится разоблачения? Но как и где я могу его
разоблачить? Столько вопросов - и ни одного ответа. Буду ждать",- решил
Андрей, забрался на печь и прижался спиной к теплым кирпичам. Заснул с
трудом. Спал неспокойно, часто просыпался и подолгу лежал, размышляя, с
открытыми глазами. Хозяева
вернулись, когда едва забрезжил рассвет. Огня не зажигали. Оба чему-то шумно
радовались, особенно - хозяйка: она смеялась, без конца хвалила за что-то
мужа. "Чему
они так радуются?"- недоумевал Андрей. Молча, с трепетом в душе следил
он за тем, как раздеваются хозяева, разуваются - обувь у них была в грязи -
верно, шли издалека. - Ну
вот что,- сказал Иван Иванович, подойдя к Андрею и обняв его,- все в порядке.
Мучения ваши кончились. Уж простите за долгую проверку. Всякие ведь нынче
люди попадаются. Из-за одной ошибки можно навлечь большую беду. Да и связных
подвести. Я имею в виду Катю из Погорелова. Не знаю уж, почему, но поверила
она вам сразу. А по инструкции-то должна была подержать вас в лесу, недалеко
от дома, связаться с нами и уж тогда посылать ко мне. Ну да ладно. Давайте
познакомимся поближе. Мое имя, фамилию вы знаете. Да и нетрудно их запомнить,
проще-то на Руси не сыщешь. А как вас звать-величать? - Я -
старший лейтенант Андрей Шамрай,- ответил "пленник", с трудом
сдерживая радость. И
началась задушевная беседа, длившаяся несколько часов,- так много хотелось им
сказать друг другу. - Да, о
главном вам не сообщил,- спохватился Иван Иванович.- Сегодня, как только
стемнеет, придет связная, и вы снова отправитесь в путь. Так что отдыхайте
пока, набирайтесь сил. Через
два дня Андрей Шамрай прибыл в небольшой партизанский отряд, а еще спустя
несколько суток - в центр партизанского края, охватывавший несколько районов.
На значительной территории, в окружении вражеских гарнизонов, была
восстановлена Советская власть, действовали наши, советские законы.
Колхозники обрабатывали землю, пасли скот, убирали урожай - являлись
полноправными хозяевами земли. Партизаны
поддерживали постоянную связь с Большой землей - время от времени сюда
прибывали самолеты: доставляли почту, медикаменты. На одном из таких
самолетов Шамрай вылетел в родной полк. Он вернулся в боевой строй и снова
стал громить врага до самого окончания войны. В 1946
году, демобилизовавшись, Андрей Яковлевич Шамрай вспомнил о своей мирной
профессии - стал водить самолеты по трассам Аэрофлота. |
|
Командир
корабля старший лейтенант Валерий Толстухин со своим штурманом старшим
лейтенантом Николаем Альшевским еще в конце 1943 года начали отсчет второй
сотни боевых вылетов. На дальнем бомбардировщике Ил-4 они действовали на всех
направлениях советско-германского фронта - от Ленинграда до Севастополя,
приобрели большой опыт ночных полетов и бомбардировок различных объектов. Случалось
всякое. Приходилось преодолевать грозу на маршруте полета и вести воздушные
бои с истребителями, пробиваться сквозь огневые заслоны над целью и
вынужденно садиться на незнакомых аэродромах и полевых площадках. Не было ни
одного боевого вылета, чтобы по бомбардировщику не стреляли, чтобы
артиллеристы-зенитчики или истребители противника не пытались уничтожить
самолет. Иногда противнику удавалось серьезно повредить материальную часть,
но всякий раз, с пробоинами и даже на одном моторе, экипаж возвращался на
свою территорию. За
относительно большой срок-два с лишним года - Толстухин сменил всего один
самолет. А произошло это так. На одном моторе дотянули от цели до аэродрома,
но при посадке приземлились на границе летного поля и столкнулись с
препятствием. Пришлось отправить стального друга в капитальный ремонт. Шли
дни... Увеличивалось число боевых вылетов, а вместе с тем росло и боевое
мастерство членов экипажа; все они были отмечены несколькими государственными
наградами. В полку
этот экипаж давно считался одним из лучших, недаром ему поручались наиболее
сложные задачи. Среди
этих задач - и ночное фотографирование. Казалось
бы, чего уж проще: сфотографировать результаты бомбометания. На самом же деле
выполнить это очень и очень сложно, и вот почему. Ночной фотоаппарат
срабатывает автоматически, когда под самолетом, на мгновение осветив участок
земли, разрывается ФОТАБ (фотобомба, излучающая в момент разрыва-вспышки свет
в полмиллиарда свечей). ФОТАБ должна разорваться строго над целью и на
определенной высоте, а самолет в это время должен быть точно над ФОТАБ и
обязательно в горизонтальном полете, так как оси фотоаппарата и самолета
жестко связаны. Экипажу-фотографу
необходимо обладать особой выдержкой. Бомбардировщики после сбрасывания бомб
выполняют свободный маневр по курсу и высоте полета, чем резко снижают
эффективность зенитного огня противника. Экипаж-фотограф такой возможности не
имеет, он и после сбрасывания фотобомбы обязан лететь строго но прямой. Или
такая немаловажная деталь. Ночное фотографирование может сорвать зенитный
прожектор. Поймав в свой луч самолет, он не позволит открыть объектив фотоаппарата
- иначе пленка будет мгновенно засвечена. Экипаж обязан избежать этого, не
попасть в луч прожектора до того, пока цель не будет сфотографирована. Что бы
справиться со всеми этими задачами, необходимо особое мастерство. Штурман
Николай Альшевский и летчик Валерий Толстухин овладели ночным
фотографированием лучше других в полку. Потому-то
им чаще, чем остальным, поручали эту сложную боевую задачу. В
середине апреля 1944 года, в разгар операции по освобождению Крыма, в полк из
штаба дивизии пришло распоряжение: выделить лучший экипаж для
фотографирования бухты Стрелецкой в районе Севастополя. Результаты
фотографирования надлежало самолетом доставить в Москву - это
свидетельствовало об особой важности задачи. Выполнить ее командир полка
приказал экипажу Толстухина. Метеорологическая
обстановка была сложной. Почти от самого аэродрома начинались фронтальные
грозы, особо опасные для полетов. Грозовой фронт тянулся с запада на восток,
обойти его нельзя, нужно пересекать. После нескольких переносов времени
вылета полку дали отбой. Вылет разрешили только экипажу Толстухина:
предстояло выполнить особый маневр по маршруту полета и в районе цели. Взлетели.
Вначале шли под облаками, но впереди были горы, и приходилось набирать высоту.
Вошли в
облака, в самолете стало темно. Ориентировались по вспышкам молний;
отворачиваясь от них, пытались лететь между грозовыми центрами. Правда,
вероятность того, что это удастся, была небольшой, но другого выхода не
предвиделось. Самолет сильно трясло. Вспышки молний слепили, трудно было
определить, где грозовой центр и в какую сторону надо отвернуть. Стрелки всех
приборов пришли в движение, в результате крайне осложнилось пилотирование
самолета. На носовом пулемете периодически появлялся светящийся ореол, а
между концами острых металлических деталей проскакивали искры. Иногда,
не слушаясь рулей, самолет проваливался, теряя высоту, затем, будто
столкнувшись с чем-то твердым, возвращался в нормальное положение. Молнии
сверкали во всех направлениях. "Неужели не прорваться?"- думал
летчик. Вдруг
впереди по курсу произошел сильнейший разряд, самолет тряхнуло так, что
треснула часть обшивки. -
Напоролись! - прокричал Валерий. Он тут
же ввел самолет в разворот. Через несколько секунд впереди показалось темное
пятно, туда и взяли курс. Разряды остались справа и слева. Альшевский с
трудом успевал записывать время разворотов и, очень неточно, средний курс -
настолько беспорядочным был полет. Тут главное - не заблудиться. Но вот
болтанка заметно уменьшилась, потом и совсем прекратилась. А еще через
десять-двенадцать Минут полета облачность резко оборвалась. В самолете стало
тихо. Стрелки приборов прекратили беготню, моторы заработали ритмично. Все
расчеты Альшевским произведены. Встали на боевой курс; сделав три небольших
доворота, прицелились. Осталось несколько секунд до сбрасывания ФОТАБ, как по
самолету скользнул луч прожектора. Потом самолет был схвачен лучом второго
прожектора, третьего, четвертого... Фотографировать стало невозможно. Запахло
взрывчаткой. Значит, гитлеровцы открыли огонь. Летчик сделал глубокий левый
крен с большим снижением, энергично перевел самолет в правый крен, пытаясь
вырваться из неприятных световых объятий. И так - несколько раз. Как ему это
удавалось, он и сам но мог бы объяснить. Ведь показаний приборов было почти
не видно - настолько слепящий свет прожекторов. Казалось, что они не на
земле, а где-то совсем рядом и острие их лучей направлено прямо в глаза
летчику. Потеряв около 2000 метров высоты, Валерий сделал горну, перевел самолет
в горизонтальное положение и неожиданно для себя ушел от прожекторов. Первая
попытка выполнить фотографирование сорвалась. "Да и вряд ли удастся
теперь что-либо сфотографировать,- подумал командир экипажа.- Над целью всего
один самолет". Отошли
от цели подальше, задумав обхитрить противника: пусть считает, что ушли
совсем. Обсудили создавшееся положение и решили зайти еще раз со стороны
моря, с приглушенными моторами, на пологом планировании, чтобы звук на земле
услышали как можно позже, а лучше всего - когда ФОТАБы будут уже сброшены. Набрали
высоту и развернулись на цель. Прожектора были выключены. На этот раз замысел
удался. Система ПВО цели снова была приведена в действие только когда, когда
с замков держателя сошла последняя бомба. Первая вспышка, вторая... Всё -
цель сфотографирована, задание выполнено. Наконец-то
вернулись на свой аэродром. Офицер связи из штаба АДД ждал их с нетерпением:
поскорее бы узнать результаты полета. И как только пленка была проявлена, ее
без дешифрования (настолько все было ясно) направили в Москву. В тот же день
с наступлением темноты более ста дальних бомбардировщиков нанесли эффективный
удар по бухте Стрелецкой. 27 июля
1944 года, готовясь к гаданию, Толстухин и Альшевский вспомнили этот эпиюд.
Теперь им предстояло сфотографировать мосты через Вислу в период нанесения
группой бомбардировщиков удара по железнодорожному узлу Прага (предместье
Варшавы). Начавшаяся
месяц назад Белорусская операция развивалась успешно. Противник, неся
огромные потери в живой силе и технике, отчаянно пытаясь сдержать наступление
советских войск, подтягивал резервы из глубины, Советскому командованию
требовалось узнать, как загружены ночью мосты, как они прикрыты средствами
ПВО, в каких направлениях осуществляются перевозки. Вначале
все шло строго по плану, рассчитанному на земле: взлетели, вышли на исходный
пункт маршрута, набрали высоту и пересекли линию фронта. Минут за десять до
выхода в район цели впереди по курсу полета почти одновременно в небо
взвились лучи нескольких десятков прожекторов. Вслед за тем заговорила
зенитная артиллерия. Множество снарядов рвалось в одном секторе и почти на
одной и той же высоте, создавая огневое заграждение. ПВО противника вступила
в схватку с экипажами бомбардировщиков. Летчик
и штурман в полете разговаривали мало, обменивались лишь короткими фразами.
Они видели, что ПВО мостов пока молчала - ведь наши бомбардировщики шли в
стороне, Толстухин и Альшевский решили лететь под их боевым порядком, а
затем, резко развернувшись, внезапно появиться над мостами. Мосты
просматривались хорошо. Наводку и прицеливание произвели спокойно, никто не
мешал. Первый мост - на угле прицеливания. Нажата кнопка сбрасывателя, и вниз
полетели четыре фотобомбы. Заработали прожектора, но артиллерия молчала. Первая
разорвавшаяся бомба явилась ориентиром для прожектористов. После разрыва
четвертой ФОТАБ три прожектора одновременно схватили лучами самолет: -
Истребитель сзади снизу! - доложил стрелок-радист. "Вот
почему не стреляла артиллерия!" - подумал Валерий. Он сразу перевел
самолет в пикирование, а через несколько секунд сделал горку и вырвался из
лучей прожекторов. На всякий случай ввел самолет в разворот, чтобы все члены
экипажа осмотрели пространство. Истребителя никто не увидел. Лишь
тогда успокоились и взяли обратный курс. Мосты сфотографированы, боевое
задание выполнено. В НЕБЕ БЕЛОРУССИИ С 1943
года я являлся офицером штаба авиации дальнего действия, одним из
заместителей главного штурмана АДД. Офицер штаба - в данном случае понятие не
совсем обычное. В АДД по всей цели - от командира экипажа и до командующего
включительно - штурманская служба и возглавляющие ее офицеры в состав штабов
не входили, подчинялись непосредственно соответствующим командирам. И как
правило, штурман или его заместитель находились там, где и командир. Напряженной
была работа штаба на всех этапах войны. Расскажу здесь об одном из них -
связанном с подготовкой и проведением Белорусской наступательной операции,
участием в ней авиации дальнего действия. 23 июня
1944 года войска 1-го Прибалтийского, 3-го и 2-го Белорусского фронтов с
рассвета перешли в наступление. Несмотря на очень сложные метеорологические
условия, в ночь перед наступлением двести сорок самолетов АДД бомбардировали
опорные пункты, узлы сопротивления, артиллерийские позиции и траншеи
переднего края обороны противника на направлении главной удара 3-го
Белорусского фронта, сбросив двести пятьдесят восемь тонн бомб. Одновременно
с этим двести тридцать дальних бомбардировщиков наносили удары по переднему
краю обороны противника на направлении главного удара 2-го Белорусского
фронта. В ночь
на 24 июня АДД предстояло решить не менее сложную задачу - нанести
массированный бомбовый удар по объектам обороны противника на направлении
главного удара 1-го Белорусского фронта, войска которого с рассветом
готовились перейти в наступление. Поскольку
в одном районе должны быть сосредоточены несколько соединений АДД, решение на
эти действия принимал командующий - маршал авиации А. Е. Голованов. Обычно в
таких случаях он находился на КП командующего войсками фронта и там, прямо на
месте, принимал решения, но неожиданно заболел. Вместо него в район боевых
действий вылетел его заместитель генерал Н. С. Скрипко и с ним - главный
штурман полковник И. И. Петухов. Мне было приказано находиться при
командующем. Штаб и
КП командующего АДД размещались на окраине Москвы, в здании Петровского
дворца. Перед
тем как подняться на второй этаж в кабинет командующего, я зашел к
метеорологам еще раз ознакомиться с погодой. В первой комнате было очень
оживленно. Одновременно сразу несколько человек громко разговаривали по
телефонам - принимали данные о погоде на аэродромах базирования частей АДД.
Время от времени в комнату вбегали посыльные с узла связи, приносили
телеграммы со сведениями о метеоусловиях на аэродромах фронтовой авиации. Всё
это тут же наносилось на метеокарту, которая готовилась для доклада. Стараясь
никого не отвлекать, я из-за спины синоптика стал рассматривать карту. Вся
она была закрашена зеленым цветом, что означало сплошную облачность,
Специальными значками и цифрами обозначались высоты ее нижнего края,
горизонтальная видимость, скорость и направление ветра у земли и районы с
дождями. Ничто не радовало глаз. И все же я не удержался, с надеждой спросил
у синоптика: - Ну
как? - Хуже,
чем вчера,- ответил тот. "Наверное,
сегодня отменят вылет",- подумал я, входя в кабинет командующего. Он
сидел за большим столом, склонив голову над метеокартой. Выглядел маршал
очень плохо, чувствовалось, что нездоров. -
Садись! Погоду смотрел? - спросил командующий. -
Смотрел! - ответил я. - Не радует нас погода. Метеорологи считают, что
улучшения не будет. - Это
ясно и не специалистам. Сейчас важно другое. Что важно, он так и не сказал. В
это время в кабинет чуть ли не вбежал с картой в руках взволнованный
начальник метеослужбы подполковник А. С, Потапов. Он был
расстроен из-за того, что пришел на доклад, не имея данных, которые так нужны
командующему. Потапов понимал, что для принятия решения на удар по переднему
краю обороны противника необходимо точно знать, сколько времени продержится
фактическая погода, в какую сторону она будет изменяться, насколько резко и
до каких крайних пределов. Для того чтобы ответить на все эти вопросы, надо
иметь хотя бы одного метеонаблюдателя за линией фронта, откуда двигалась
воздушная масса. - Ну,
что нового? - спросил Потапова маршал, убирая со стола теперь уже никому не
нужную карту с фактической погодой за предыдущий час. -
Характер облачности не изменился,- начал свой доклад начальник метеослужбы,-
но ее нижний край снизился до двухсот пятидесяти метров с горизонтальной
видимостью полтора - два километра. По-прежнему местами идут дожди, там
облачность доходит до двухсот метров. Считаю, что в ближайшее время резких
изменений быть не должно. Командующий
бегло посмотрел на разложенную перед ним карту, которая, по существу, не
отличалась от предыдущей, изученной им досконально, затем- на стоявшие в углу
большие часы и, повернувшись ко мне, спросил неожиданно: - Вот
если бы тебе самому предоставили право принять решение для своего экипажа,
как бы ты поступил? -
Полетел бы! - почти не раздумывая, ответил я.- Потому что своего летчика и
его летные качества знаю Хорошо и он мои тоже, да и летели бы мы одни. Маршал
задумался и через несколько секунд спросил: - А как
с маршрутами? - На
сегодняшние вылеты, так же как и на вчерашние, маршруты я разрабатывал
совместно со штурманами авиакорпусов. Они нигде не пересекаются и построены
так, что ни один разворот не превышает тридцати градусов. Во избежание
опасных сближений самолетов В КОНЦЕ ВОИНЫ Как и
большинство советских людей, Антон Шевелев о начале войны узнал по радио. Жил
он в то время в городе Тулун Иркутской области, был командиром звена учебной
авиаэскадрильи Гражданского воздушного флота. Из первого же
правительственного сообщения стало ясно, что война с фашистской Германией
будет жестокой и долгой. Шевелеву хотелось сразу определить свое место в этой
великой и священной борьбе нашего народа, но пока это было невозможно. Ясно
представлялось только одно: он - летчик, место его - в строю воздушных
бойцов. Шли
дни. В авиаэскадрилье продолжалось обучение молодых пилотов, но уже по
другой, сокращенной программе. Изучали только теорию полета и материальную
часть самолета; ну и конечно же совершали учебные полеты. Документы,
регламентирующие летную службу, курсанты осваивали самостоятельно в свободное
от полетов время. Нагрузка, особенно у инструкторов, была предельной, но
никто не жаловался -каждый стремился работать с максимальной отдачей сил. В обеденный
перерыв и перед тем, как ложиться спать, забегали в штаб послушать радио -
как там, на фронтах? Известия были нерадостные. Наши войска, ведя тяжелые
бои, отходили на восток, оставляя врагу города и села. Осенью страшная
опасность нависла над Москвой. Антону казалось, что только вследствие
какого-то недоразумения он, его друг Евгений Поктуно и другие опытные пилоты
в такой грозный час находятся в тысячах километрах от фронта. Угадывая
эти мысли подчиненных, командование эскадрильи использовало любую
возможность, чтобы еще и еще раз подчеркнуть, сколь важна их работа здесь, в
тылу: ведь они, инструкторы, готовят пополнение для действующей армии,
воспитывают молодых воздушных бойцов. В конце
1941 года пришло распоряжение - выделить двух наиболее опытных инструкторов и
направить в Новосибирск на курсы высшей подготовки. Выбор пал на Шевелева и
его друга Поктуно. -
Новосибирск это, конечно, не фронт,- сказал Антон другу,- но все же движение
началось, закончим Курсы, а там уж поглядим... На
курсах осваивали более сложный самолет, но опять же гражданского типа. Имея
большой опыт полетов, Антон и Евгений с этой задачей справились быстро.
"А что дальше, в перспективе? - задавались вопросами друзья.- Неужели в
такое время придется летать на транспортных самолетах?" В один
из мартовских дней 1942 года друзей вызвали в штаб и объявили, что оба они
направляются в распоряжение штаба только что сформированной авиации дальнего
действия (АДД). "Ну
что же, придется служить в этой неизвестной нам АДД,- сокрушались друзья.-
Наверное, будем возить людей и грузы". Они и представить не могли, что
оба. имея такую летную подготовку, являются едва ли не лучшими кандидатами
для быстрого освоения полетов на самолетах-бомбардировщиках. На
следующий день Поктуно и Шевелев вместе с другими пилотами
Восточно-Сибирского управления ГВФ вылетели в Москву на приспособленном под
пассажирские перевозки самолете ТБ-3. Этот тяжелый бомбардировщик давно уже
устарел по своей конструкции, но все еще состоял на вооружении некоторых
частей бомбардировочной авиации. Разговаривать
в самолете из-за гула четырех ревущих моторов было очень трудно, поэтому
каждый пассажир невольно оставался наедине со своими мыслями. Задумался о
своем и Антон. Вот и родной Урал давно остался позади, а под самолетом
по-прежнему сплошной лес. Антон любил русский лес. Как и когда появилась эта
любовь, он не помнил. С малых лет в его сердце жила глубокая и нежная любовь
к пьянящему аромату соснового бора, всегда нарядным и праздничным березовым
рощам, темным таинственным ельникам. Больше всего ласкали глаз и тревожили
душу сотнями нежных красок и оттенков неповторимые русские перелески осенью,
с непрерывно меняющимися картинами, нарисованными великим художником -
природой... Самолет
сделал крен, и пассажиры пришли в движение. Впереди - Москва. Посадку
произвели на Центральном аэродроме. До штаба АДД, располагавшегося в
старинном Петровском дворце, пять-восемь минут хода. Но и этого было
достаточно, чтобы увидеть, как много пережила столица. Москва напоминала
бойца, с победой вышедшего из тяжелых боев и еще более уверовавшего в свои
силы. Так суров, величествен и строг был ее облик. В
приемной начальника штаба АДД генерала Марка Ивановича Шевелева было много
народу, большинство - в гражданской одежде. Оказалось, что все они - пилоты
ГВФ, призванные в армию; теперь ждали вызова для короткой беседы и получения
назначения. То и дело входили в кабинет и выходили из него не знакомые Антону
люди, их лица выражали разное: радость или растерянность, озабоченность или
тревогу. Когда кадровик назвал фамилию "Шевелев" и Антон направился
к двери, сзади кто-то сказал негромко: "Родственник, наверное". Это
неприятно отозвалось в сердце, но тут же прошло. Впереди - главное, впереди -
судьба. Антон
вошел в кабинет, генерал предложил ему сесть, спросил, откуда он родом, где
учился, где и на каких самолетах летал, каков налет. Непринужденный разговор
быстро снял нервное напряжение, которое долго сковывало Антона. Беседа
была короткой. Генерал посмотрел какой-то документ, вышел из-эп стола,
протянул Антону руку и сказал: -
Счастливого пути, товарищ Шевелев. Вы назначаетесь в четыреста пятьдесят
пятый авиационный полк, будете летать и громить врага на дальнем
бомбардировщике Ил-4. "Вот,
оказывается, как обернулось дело. И я стану боевым летчиком",- почти
вслух произнес Антон и, поблагодарив за оказанное ему доверие, вышел. 108 А через
некоторое время выяснилось, что в этот полк получили назначение еще
четырнадцать пилотов ГВФ, в том числе и Евгений Поктуно. Давняя мечта -
попасть на фронт - становилась реальностью. Командовал
455-м полком подполковник Чеботаев, опытный летчик, получивший боевое
крещение еще в советско-финляндской войне, награжденный орденом Красного
Знамени. Сразу
расположил к себе новичков начальник штаба полка майор Захарченко, строгий,
справедливый и на редкость душевный человек. В прошлом штурман, он с особой
теплотой и отеческой заботой относился ко всему летному составу. Полк
начал вести боевые действия в октябре сорок первого, в период битвы под
Москвой. Выполнил уже много боевых вылетов, но понес и существенные потери в
личном составе и технике. Самолетов в полку осталось меньше, чем летчиков,
даже не считая пополнения, которое предстояло срочно вводить в строй, А
сложилось такое положение вот почему. Многие летчики на подбитых самолетах
дотягивали до линии фронта и вынужденно садились в поле на фюзеляж. Некоторые
экипажи, покинув свои бомбардировщики на парашютах, много дней пробродив по
территории, занятой противником, пробирались-таки через линию фронта и возвращались
в полк. Вместе
с пополнением прибыл в полк считавшийся не вернувшимся с боевого задания
Владимир Иконников. Сбитый в воздушном бою под Вильнюсом, он после долгих
странствий в тылу врага все же сумел перейти линию фронта. Небольшого роста,
с лицом, сильно обросшим щетиной, он выглядел странно. Кто-то даже сказал в
шутку: "Ты, Володя, похож на святого". На что Иконников, смеясь,
ответил: -
Правильно, у меня и фамилия святая, от иконы происходит. Так за
ним и сохранилось прозвище-Святой. Произносилось оно ласково, и Владимир не
сердился но товарищей. Кроме
Иконникова в полку были и другие летчики и штурманы, побывавшие в печальном
списке не вернувшихся с боевого задания; по которым из них пришлось даже
поплавать в спасательных поясах в водах Балтики. Было у
кого учиться новичкам, но Володя Иконников как-то сразу завоевал у них особый
авторитет. Антона он привлекал не только обаянием и скромностью, отвагой и
летным мастерством, но и тем, что оказался земляком-уральцем, Да внешне они
были похожи: оба невысокого роста, худощавые. Очень скоро Антон и Владимир
сдружились. В полку
по-прежнему недоставало самолетов, и это выводило из равновесия
"безлошадных" летчиков. Командование, конечно, не сидело сложа
руки, делало все для того, чтобы ввести летчиков в строй, в первую очередь
опытных, имеющих больший налет. Новички понимали это, знали: придет время -
получат и они боевую машину, И
точно. Вскоре, первым из новичков, начал боевые полеты Евгений Поктуно. Да
недолго летал уралец, погиб при налете на Кенигсберг. Тяжело
переживал Антон Шевелев потерю друга, никак не мог поверить, что нет Жени... В
свободное время, чтобы хоть немного заглушить грусть, отдохнуть душой, уходил
Антон в лес. Здесь вспоминались леса окрестностей Свердловска, где он провел
детские и школьные годы. Шесть лет не был Шевелев в отчем краю, но ничто не
истерлось в памяти, ничто не забылось, а главное - не исчезла любовь к
родному русскому лесу. В июле
1942 года Шевелев наконец-то получил Ил-4. Перед
первым боевым вылетом волновался отчаянно - как бы не допустить оплошность. Вот и
долгожданный вечер. Экипажи заняли свои места, в небо взвилась зеленая ракета
- сигнал к запуску. Взревели моторы - и бомбардировщики полка пришли в
движение. Подошла
очередь взлетать и Шевелеву. Не торопясь, Антон дал полный газ. Самолет
побежал по летному полю, оторвался и, подчиняясь воле летчика, стал плавно
набирать высоту. Вопреки
ожиданиям полет прошел спокойно, лишь над целью Ил-4 Шевелева обстреляла
зенитная артиллерия. Антон даже не мог сказать, интенсивным ли был огонь, все
его внимание сосредоточилось на одном - точнее выполнить команды штурмана при
прицеливании. Когда в наушниках прозвучало донесение: "Сбросил",-
он понял, что отбомбился успешно; теперь надо маневрировать и быстрее уходить
от цели. В
начале августа 1942 года 455-й полк наносил удары по артиллерийским позициям
противника на правом берегу Волги в районе Ржева. Участвовал
в выполнении задания и экипаж Шевелева, При подходе к цели стрелок-радист
доложил: -
Товарищ командир, истребитель заходит в хвост. Голос его звучал растерянно,
почти испуганно. Летчик обернулся и увидел сзади световую точку. Он дал
сектор газа вперед до упора, сделал крен и перевел самолет в спираль. Через
некоторое время посмотрел вверх, опять увидел световую точку, пригляделся и
понял, что это небольшая светящая авиабомба; беспокойство
оказалось напрасным. По
возвращении домой Антон рассказал об этом случае товарищам. Думал, что будут
смеяться, подтрунивать; мол, не смог различить САБ. Не произошло ничего
подобного. Более того, Володя Иконников сказал дружески: -
Ничего, Антон, все надо увидеть своими глазами и пережить. Отложи в копилку.
Это и есть опыт. Так,
день за днем постигали молодые военные летчики свое нелегкое дело, учились
летать и воевать. Трудно
сказать, когда пришла к Антону Шевелеву полная уверенность в себе и в членах
экипажа - штурмане Иване Кутумове, стрелке-радисте Иване Бондарец и воздушном
стрелке Николае Селезневе; как и когда экипаж стал по-настоящему боевым,
способным уверенно выполнять задания в различных условиях. Незаметно все это
произошло. Накопив
силы и сконцентрировав их южнее Воронежа, гитлеровцы начали наступление нл
сталинградском направлении. Части АДД, в том числе и 455-й полк, были
перенацелены для нанесения ударов по войскам и технике противника в этом
районе. Но сложившаяся обстановка на севере вынудила Верховное
Главнокомандование перебросить два полка АДД на Кольский полуостров. Надо
было подавить авиацию противника, наносящую удары по морским конвоям наших
союзников на Севере, Туда 9 сентября перебазировался 455-й авиаполк. Целых
двое суток после перелета полка на новое место погода не позволяла вести
боевые действия. И лишь на третьи бомбардировщики нанесли удары по аэродромам
Алакурти и Кемп. В эту и последующие ночи делали по два боевых вылета, если
только позволяла погода. В одном
из вылетов произошел интересный случай с экипажем Святого - Володи
Иконникова. При заходе на цель в его самолет попала бомба, сброшенная с
бомбардировщика, идущего выше. Бомба пробила плоскость и, образовав сквозную
дыру, взорвалась под самолетом. Ил-4 сильно тряхнуло. Мотор и крыло держались
на двух лонжеронах. Володя и здесь проявил удивительное хладнокровие и
мужество. Сбросив бомбы по цели, он на исковерканном самолете все же долетел
до своего аэродрома. -
Дотянул,- шутил после посадки Володя,- потому что негде было садиться, ведь
это же полуостров Кольский. Вылеты
следовали один за другим. Приходилось летать и над морем. В один
из дней полк получил задание нанести удар по Алата-фиорду, где, по данным
разведки, стоял на ремонте немецкий линкор. Шевелев в этом налете не
участвовал - его самолет ремонтировался. Штурмана Ивана Кутумова назначили в
другой экипаж. Погода на маршруте была исключительно сложной. При возвращении
на базу экипаж попал в зону сильного обледенения, и самолет стал терять
высоту. Иван выпрыгнул с парашютом, но поздно: высоты для раскрытия парашюта
не хватило, и он погиб. Еще одного боевого товарища, ставшего близким,
родным, потерял Антон Шевелев... В
середине 1943 года полк покинул Кольский полуостров и стал действовать на
западном и северо-западном направлении, преимущественно нанося бомбовые удары
по аэродромам, железнодорожным узлам и станциям. В одном
из вылетов в состав экипажа Шевелева был включен старший штурман дивизии
подполковник Ноздрачев, который одновременно с выполнением бомбометания
должен был проконтролировать действия полка, наносившего удар по
железнодорожной станции Жуковка между Брянском и Рославлем и прилегавшему к
ней аэродрому. Взлетели
около двадцати двух часов, обошли Москву с севера и вышли к линии фронта на
высоте 2000 метров. И тут внезапно были атакованы истребителем. В первой же
атаке были ранены стрелок-радист Иван Бондарец и воздушный стрелок Николай
Селезнев. Серьезное повреждение получил самолет, его стало трудно удерживать
в горизонтальном положении. Он сильно кабрировал, левый мотор начал сдавать
обороты, что еще более осложнило пилотирование. Хорошо, что истребитель
больше не атаковал. Стрелок-радист
и воздушный стрелок доложили, что ранены легко, сделали друг другу перевязку
и задание выполнять могут. Шевелев, посоветовавшись с подполковником, решил
идти на цель. Чтобы не перегружать левый мотор, полет выполняли с небольшим
снижением, на предельно минимальной скорости. При подходе к цели на высоте
600 метров увидели, как легли бомбы последнего экипажа. Серия из трех
двухсотпятидесятикилограммовых бомб, сброшенных с внешней подвески, легла на
границе аэродрома, в местах предполагаемых стоянок самолетов. Но очагов
пожаров не возникло. С
правым разворотом снова зашли на цель, но уже на высоте 400 метров. Серию из
десяти стокилограммовых бомб сбросили тоже на окраину аэродрома. С такой
высоты были хорошо видны разрывы каждой бомбы. Три из них разорвались в
нескольких метрах от самолетов, в результате образовались огромные факелы. "Молодец
штурман,- подумал Антон, увидев их.- Все-таки накрыл бомбами самолеты". Обратно
линию фронта прошли на высоте 150 метров. Левый мотор хотя и работал
по-прежнему, с перебоями, но все же тянул. С большим трудом добрались до
ближайшего аэродрома и произвели посадку на одно колесо - второе было
повреждено прямым попаданием снаряда. В
боевом донесении подполковник Ноздрачев высоко оценил действия летчика.
Шевелеву очень хотелось отметить мужество и мастерство, проявленные в полете
старшим штурманом дивизии, но сделать это не позволяло служебное положение. Дни и
ночи складывались в недели, недели - в месяцы. Экипаж Антона Шевелева
участвовал почти во всех вылетах полка. Исключением являлись дни, когда
требовалось сменить моторы или устранить повреждения самолета. У
каждого вылета были свои особенности, и каждый оставлял в памяти свой след,
порой неизгладимый. Таким оказался и боевой вылет в ночь на 4 октября 1943
года. Бомбили
аэродром Бобруйск. Видимость была хорошая, и взлетно-посадочная полоса,
выложенная гитлеровцами из обрезков деревьев, хотя и потемнела от времени,
просматривалась с высоты полета. Сбросив бомбы и обстреляв огневые точки из
нижнего пулемета, вышли из зоны зенитного огня. Курс взяли на свою новую
базу. Когда
до аэродрома посадки осталось около часа полета, погода резко ухудшилась, как
это нередко бывает осенью. Высота нижнего края облачности снизилась до
200-250 метров. Моросил дождь, и горизонтальная видимость уменьшилась
настолько, что пришлось вести самолет по приборам, вслепую. Редко
встречавшиеся на земле огоньки почти не облегчали пилотирования. Моторы
работали нормально, индикаторы приборов уверенно подтверждали их хорошее
состояние, и вдруг раздался взрыв в правом моторе. Не раздумывая, Антон
выключил его. И все-таки пожар возник. Огненный сноп лизал плоскость сверху и
снизу. От попытки сбить пламя скольжением на левую плоскость Шевелев
отказался: это и
бесполезно, и небезопасно - рядом земля, самолет шел со снижением, высота
была уже около 200 метров. Стало
душно, и летчик открыл фонарь кабины. Он
знал, что впереди по курсу должен быть аэродром, но не видел ничего, кроме
леса. А пламя
разрасталось, обстановка становилась критической. Все в экипаже молчали,
командир понимал он команду - ждут его решения. -
Немедленно прыгать,- передал самолетному переговорному устройству. Через
несколько секунд сквозь рев левого мотора, работавшего на максимальных
оборотах, командир услышал сухой треск пулеметной очереди. Что это, понять
трудно, да и некогда разбираться - надо принимать дальнейшие решения. На
всякий случай спросил по СПУ: - Что там произошло? Никто
не ответил, видимо, все уже покинули самолет, "Надо
прыгать, вот-вот взорвутся баки",- сам себе приказал Антон. Он сбросил
газ левому мотору, машинально посмотрел на высотомер-стрелка находилась между
отметками "100" и "120". "Опоздал",-
мелькнула в сознании мысль. С парашютом можно прыгать с высоты не менее 150
метром. Он дал
максимальные обороты мотору, и в это время увидел слева от себя лучи
посадочных прожекторов. О том, чтобы дотянуть до аэродрома, нечего было и
думать. Шевелев
включил самолетные фары. Они высветили впереди полосу леса, протянувшуюся
зеленым ковром. ""Неужели
конец?"- подумал с болью. Сесть на лес горящем самолете - и остаться в
живых?! Нет, в побные чудеса он не верил. И вдруг
увидел что-то темное. "Пашня",-
понял Антон и, не выпускай шасси, пошел на посадку. Самолет прополз по
вспаханной сырой земле метров 150. Только-только Шевелев успел выскочить из
кабины, как взорвались баки. Долго
стоял Антон, наблюдая, как угасало пламя. Тяжело было видеть, как погибала
боевая машина, Увидев
поблизости валун, сел и задумался о превратностях летной судьбы. Да, многое
уже пришлось пережить его экипажу. Были подбиты над станцией Мга, с трудом,
но дотянули до аэродрома Тихвин. Горели под Ржевом, но перелетели линию
фронта и сели в поле в близи станции Погорелое Городище. В тот раз тоже было
не легко, но нашли выход - сами спаслись и самолет сохранили. А вот здесь не
удалось... Ночь
кончилась. С рассветом появился самолет По-2 с инженером на борту, а через
два часа подъехала грузовая машина с аварийной командой. Причина пожара была
установлена тут же - у правого мотора в воздухе вырвало цилиндр. Первым
в полк прибыл штурман, приземлившийся недалеко от железнодорожной станции.
Поиски стрелка-радиста и воздушного стрелка ни в первый, ни в последующие дни
успехом не увенчались. Что случилось с ними - оставалось загадкой. Лишь
спустя две недели в районе станции Завидово, близ деревни Козлове, было
найдено тело Ивана Бондарец, а позднее - Николая Селезнева. А
произошло с ними вот что. После обстрела цели из нижнего пулемета стрелок не
перезарядил его и оставил в исходном положении. Ну а покидая самолет,
Бондарец и Селезнев чем-то зацепились за спусковой крючок. Дорого пришлось
заплатить за проявленную халатность. Почти
сто боевых вылетов совершил Шевелев с этим экипажем, много раз они выходили
победителями из боя... И вот погибли Селезнев и Бондарец. Эта нелепая гибель
явилась для Шевелева не только тяжелым испытанием, но и уроком на всю жизнь. Шло
время. Полет следовал за полетом, тревога сменялась надеждой, печаль -
радостью... Такова
уж жизнь. Случилось
тач, что летчик Шевелев, позднее других придя в полк, первым выполнил сто
боевых вылетов, Командование и друзья отметили это событие. После возвращения
Антона из юбилейного вылета все собрались в столовой летного состава. На
столе красовался большой пирог с числом "100" из глазури. Воистину
Антон в тот день был именинником. Уже
несколько боевых наград украшали к тому времени его грудь. Но признание,
награды не изменили Антона. Он оставался таким же скромным, спокойным, скупым
на слово. Кумиром его по-прежнему был Володя Иконников, отличавшийся
неиссякаемым юмором, умевший и после самых тяжелых потрясений разрядить
обстановку. Просто и весело рассказывал он о том, что совсем недавно
представлялось сложным и чрезвычайно опасным. Сближали
Антона и Владимира общие заботы по службе. Сначала оба они возглавили звенья,
а потом стали заместителями командиров эскадрилий. Теперь на них лежала ответственность
за обучение и подготовку молодых летчиков, за действия подчиненных. Да и сами
они по-прежнему много и успешно летали. В канун празднования двадцать седьмой
годовщины Великого Октября два уральских парня, два капитана - Владимир
Иконников и Антон Шевелев - за мужество и отвагу, проявленные в боях с
врагом, были удостоены звания Героя Советского Союза. Спустя несколько дней в
Москве, в Кремле, Николай Михайлович Шверник вручил им Звезды Героев. А затем
- снова фронт, снова боевые полеты и в каждом - схватки с врагом. Над
Данцигом самолет Шевелева был подбит зенитным снарядом, но торжествовать
врагу и на этот раз не пришлось: на поврежденной машине капитан дотянул до
линии фронта и произвел посадку на ближайшем аэродроме. Немецко-фашистские
войска, отчаянно сопротивляясь, откатывались на запад. Война шла к своему
логическому завершению. 27
апреля 1945 года сразу несколько частей АДД наносили удары по предместью
Берлина. В их числе был и 455-й полк. Замкомэска Шевелев в тот день поднялся
в воздух в двести сорок седьмой раз. Впереди шла соседняя эскадрилья. На
подступах к столице фашистской Германии десятки прожекторов взаимодействовали
с ночными истребителями, а за 10-15 километров до цели - с зенитной
артиллерией. Было хорошо видно, как в один из бомбардировщиков вцепились лучи
сразу нескольких прожекторов и тут же две встречные пулеметно-пушечные
очереди прочертили небо. Одновременно вспыхнули истребитель и бомбардировщик.
Бомбардировщик,
оставляя за собой шлейф огня, начал со снижением разворачиваться, истребитель
камнем пошел к земле. Стрелок-радист
экипажа Шевелева доложил! - Подбит самолет капитана Болдырева. Сердце Антона
сжалось от боли; "Подбит Мелентич … Неужели не дотянет?" Но
впереди цель, и главное - хорошо отбомбиться по заданному объекту. Штурман
Иван Бакаев дает команды, летчик точно их выполняет. Рвутся кругом снаряды,
пахнет взрывчаткой... Наконец - знакомое подрагивание самолета от падающих
бомб и доклад штурмана: -
Сбросил. Теперь
можно бы и домой, но сегодня майору Шевелеву надо еще проконтролировать
бомбометание подчиненных. Встав в левый круг, Антон видел, как одна за другой
серии бомб ложились на цель. Получен доклад о выполнении задания последним
экипажем, а значит, и всей эскадрильей. Через несколько минут прожектора и зенитный
огонь остаются позади. - Скоро
линия фронта,- доложил штурман. Экипаж, выполнив задание, ослабил
бдительность, И в это время очередь трассирующих снарядов прошила самолет,
что-то затрещало, но ответного огня не было. -
Стрелки, что случилось, почему не стреляете? - запросил по СПУ командир. Ответа
не последовало. "Неужели убиты?"- встревожился майор. Не
меняя общего направления полета, отворотами вправо и влево со снижением
Шевелев попытался уйти от истребителя или хотя бы сорвать его прицельный огонь.
Но не удалось - последовала вторая атака. Несколько снарядов разорвалось в
центроплане, возник пожар. Минуты три продолжался полет на горящем самолете. Пламя
стало лизать лицо, руки. -
Прыгать! - скомандовал Шевелев. - Есть,
прыгать,- ответил штурман Бакаев. Стрелки
молчали. Антон
подтянул ноги для прыжка и тут только почувствовал боль в левой ноге, а во
всем теле - слабость. "Ранен,-
понял он.- Как бы не потерять сознание". Упершись
правой ногой в штурвал и одновременно оттолкнувшись руками, он вывалился из
кабины. Неуправляемая
машина была в штопоре, столкновения избежать не удалось, правая нога
ударилась о стабилизатор. Потом - сильный рывок парашюта, несколько секунд
висения в воздухе и - удар о воду. Антон почувствовал дно и сразу успокоился.
Окажись он на глубине, было бы совсем худо: плыть-то уже не мог. Отстегнул
лямки парашюта, огляделся. Увидев темную полоску земли, пополз по мелководью
в том направлении, не зная, кто на берегу - свои или чужие. Ползти
было трудно: нога болела, основной упор Антон делал на руки, Наконец
добрался до берега. Вдоль него протянулся густой кустарник. Шевелев сделал
еще один рывок и оказался под большим кустом, рядом с которым зияла
развороченная снарядом или бомбой яма. Спустился в нее, сел, снял куртку и
рубашку. Но разорвать рубашку и перевязать раны у него не хватило сил. Решил
немного отдохнуть, оценить положение. И вдруг
услышал чей-то крик: -
Ше-ве-лев! Нет, он
не ослышался, звали его. Но отозваться громко не мог. Достал пистолет и
выстрелил три раза в воздух - это был условный сигнал в экипаже для сбора в
случае вынужденного покидания самолета, Не
прошло и двух минут, как подоспел Иван Бакаев. Он приземлился на парашюте
прямо на. артиллерийские позиции и тут же отправился разыскивать своего
командира. Да не один, а с подмогой. На
сооруженных из жердей и парашютного полотнища носилках Антона отнесли в
медсанбат. Штурман сумел связаться со штабом АДД и сообщить о случившемся.
Через день прилетел специальный самолет, который доставил Шевелева в Москву,
в госпиталь. Больше
года боролись врачи за жизнь и здоровье Антона Антоновича Шевелева:
восстанавливали зрение, лечили ноги, уничтожали следы ожогов на лице и руках.
Но полностью вылечить раненого не удалось. О возвращении в авиацию нечего
было и думать. Бывшему
летчику надо было решать, как жить дальше, чем заниматься. - Ни о
чем не тревожься, поправляйся,- говорили ему родные и друзья, навещавшие его
в госпитале. Антон
молча соглашался, но всякий раз гул пролетающего самолета тисками сжимал
сердце. С горечью приходилось признаться самому себе, что авиация для него -
дело прошлое. Закончив
лечение, Антон Антонович вернулся на Урал. Хотя и на костылях, но мог
двигаться, мог видеть, слышать, читать, а значит - жить. Решение
пришло само собой - дальнейшую свою жизнь посвятить лесу, любовь к которому,
запавшая в душу с детских лет, разгорелась теперь с еще большей страстью. Шевелев
поступает в Уральский лесотехнический институт, с отличием оканчивает его. В
1965 году он успешно защищает диссертацию, становится кандидатом
сельскохозяйственных наук. Читая
лекции на кафедре лесоводства в Ленинградской лесотехнической академии имени
С. М. Кирова, Шевелев часто приводит слова замечательного писателя К. Г.
Паустовского, подчеркивавшего, что мало одной жизни, чтобы испытать до конца
все очарование и всю исцеляющую силу нашей русской природы, и заканчивает эту
мысль призывом: - Лес -
величайший дар природы. Любите и оберегайте наш прекрасный русский лес. ДО ПОСЛЕДНЕГО ДНЯ
Сергей
Захаров, окончив в 1934 году школу-семилетку в Коломне, поступил в
фабрично-заводское училище при Коломенском машиностроительном заводе. Будущая
специальность токаря-инструментальщика нравилась, но очень хотелось парню
стать летчиком, хотелось летать. - Мечта
привела его в аэроклуб, а оттуда - в Борисоглебское военное авиационное
училище летчиков имени В. П. Чкалова. Так учлет стал курсантом. В начале 1939
года, по окончании училища, младший лейтенант Захаров назначается в 45-й
скоростной бомбардировочный авиационный полк. В составе этой авиационной
части на самолете СБ в 1939-1940 годах участвовал он в советско-финляндской
войне. Непродолжительной
была та войне, но молодой летчик познал, что такое бой, атаки противника. На
основе опыта боевых действий в этой войне было, признано необходимым, чтобы
летный состав бомбардировочной авиации ВВС срочно овладел полетами в сложных
метеорологических условиях, в облаках и Зв облаками с применением
радиосредств. Это позволил бы до минимума свести зависимость бомбардировочной
авиации от условий погоды. В 1940
году были образованы две высшие школы штурманов: 1-я-в Рязани и 2-я-в
Иванове. В Ивановскую школу в числе других летчиков получил направление
Захаров. Пройдя специальную программу летной подготовки на дальнем
бомбардировщике ДБ-3, он был оставлен в школе летчиком-инструктором. Здесь,
в Иванове, и услышал Сергей 22 июня 1941 года страшное слово; война. Школа
перешла на военное положение и вскоре была перебазирована в город Мары
Туркменской ССР. Программы обучения пересматривались: сокращалось время на
изучение второстепенных вопросов, увеличивались часы на летную подготовку.
Инструкторам работы прибавилось заметно. В
полетах Захаров думал об одном: полнее выполнить стоявшую перед ним задачу,
лучше обучить курсантов, Но как только оставался один, мысленно переносился
на фронт, в действующую часть. И всякий раз возникал один и тот же вопрос -
как этого добиться? Сергей
знал, что попасть на фронт стремятся многие его товарищи. Конечно, он хорошо
понимал, что подготовка кадров для фронта - задача важная. Об этом много
говорилось на митингах и собраниях, писалось в газетах. Спорить с этим было
нельзя. Но он твердо был убежден в том, что справедливее эту безусловно
сложную задачу решать более старшему поколению летчиков. Поделился
своими мыслями с непосредственным командиром. Тот сказал без обиняков, прямо;
- Будь
там, куда поставили. Война большая, и времени сразиться с врагом хватит всем,
кто этого пожелает.- И после небольшой паузы внушительно добавил: - Не подумал
ты, Захаров, о том, что получилось бы, если бы завтра отправили на фронт всех
инструкторов, которые туда рвутся. Сложностей и здесь хватает, сам знаешь,
Всего ничего, как перебрались сюда из Иванова. Изменится
в школе обстановка - отпустят тебя на фронт. -
Ждать, в моем характере,- признался Сергей, - Ну
это-то я хорошо знаю, - усмехнулся командир. После
разгрома немецко-фашистских войск в битве под Москвой, в которой в октябре -
ноябре сорок первого участвовала группа дальних бомбардировщиков, сформированная
из постоянного состава школы, Сергей Захаров решил, что больше ждать не
может, и подал по команде рапорт на имя начальника школы. Как и
положено в армии, рапорт двигался по инстанции вверх, и каждый командир
записывал свое заключение, которое сводилось к одному: в настоящее время
удовлетворить просьбу младшего лейтенанта Захарова не представляется
возможным. Начальник
школы Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации И. Т. Спирин, прежде
чем принять решение, с каждым подавшим рапорт беседовал лично. Так он
поступил и на этот раз, пригласил Захарова на беседу. "Достанется
мне сейчас на орехи", - думал Сергей, поднимаясь по лестнице в кабинет
начальника. Вошел,
представился. Генерал поднялся, поздоровался за руку и предложил сесть. Началась
удивительно теплая и откровенная беседа. О разном говорили генерал и младший
лейтенант. Не забыл, конечно, генерал упомянуть и о том, сколь велика роль
инструктора в подготовке летчиков, отметил, что опытные инструкторы в школе
на вес золота. Слушал его Сергей и никак не мог угадать, к какому решению
склонен начальник школы. Когда
об всем, казалось, было переговорено, генерал медленно вышел из-за стола и, к
немалому удивлению и огромной радости Сергея, сказал: - Вот
что, товарищ Захаров, в ближайшее время задача школы несколько изменится, и
мы сможем отбирать инструкторов из переменного состава. Да и согласен я, в
общем-то, с вами; в боевом строю нам надо иметь не только своих
воспитанников, но и тех, кто готовил их к боям. Поэтому просьбу вашу удовлетворяю.
Искренне желаю вам успехов в предстоящих боевых делах, - продолжал генерал. -
Не теряйте с нами связи, пишите откровенно обо всем, чего мы недорабатываем.
Нам это очень важно знать, мы ведь тоже работаем для фронта. Успехов вам,
товарищ Захаров. Так с
очередной группой выпускников младший лейтенант Захаров в начале апрели 1947
года прибыл в 752-й авиационный полк дальнего действия. С
первого дня войны вел полк боевые действия, Командовал им подполковник Иван
Карпович Бровко, человек редкого мужества, славной судьбы. Много
интересного узнал Сергей о своем командире. В
авиации Бровко - с начала тридцатых. Когда летом 1936 года в Испании вспыхнул
фашистский мятеж против республики и народ вступил в борьбу с фашизмом, из
волонтеров более пятидесяти стран были сформированы интернациональные
бригады. В числе первых в их ряды встали советские добровольцы и среди них -
молодой штурман звена Иван Бровко. В сентябре тридцать шестого Бровко с
группой товарищей прибыл в Испанию и сразу приступил к полетам на самолете
СБ. Там он совершил десятки боевых вылетов. Вернувшись
на Родину, штурман Бровко переучился на летчика, командира корабля. Великую
Отечественную майор Бровко встретил в должности заместителя командира
авиаполка. Так уж
сложились обстоятельства, но дальние бомбардировщики вынуждены были вести
боевые действия, нанося удары по живой силе и технике противника днем, без
прикрытия истребителями, небольшими группами, с малых высот. Во главе этих
групп летали, как правило, командиры звеньев и эскадрилий. Но в тяжелых боях
гибли командиры подразделений, и заместитель командира авиаполка Бровко много
раз водил в бой звенья и эскадрильи, проявляя при этом мужество и высокое
летное мастерство. 26 июня
1941 года, возглавляя девятку Ил-4, он успешно выполнил задание, нанеся удар
по выгружавшимся войскам и технике противника на железнодорожной станции за
пределами нашей территории и возвратился без потерь. 29 июня звено под
командованием Бровко при возвращении было атаковано превосходящими силами
истребителей. Во время одной из атак самолет ведущего был подбит; Бровко
вышел из строя и отстал от ведомых. Не растерялся майор в критической
обстановке. Сымитировав беспорядочное падение бомбардировщика, летевшего на
одном моторе, Бровко обманул истребителей, а у самой земли вывел самолет.
Едва не цепляясь за макушки деревьев, перетянул линию фронта и произвел
вынужденную посадку в поле. А уже 12 июля сорок первого он провел эксперимент
- вылетел во главе звена на боевое задание ночью и успешно выполнил его. В
начале октября подполковник Бровко назначается командиром авиаполка и тем не
менее продолжает время от времени лично выполнять боевые задания. 24
января 1942 года полк получил задачу - днем, группой из девяти самолетов,
нанести бомбовый удар по железнодорожному узлу в оперативной глубине обороны
противника. При постановке задачи подполковник отметил особенности ее
выполнения и неизбежность встреч с истребителями 'противника по маршруту
полета и в районе цели. Невольно Бровко почувствовал, что летный состав, слушая
его, приуныл. Как бы не замечая этого, командир полка поднялся из-за стола и
сказал спокойно: -
Ведущим девятки пойду я. Применив
не встречавшийся еще в практике маневр - весь полет по территории, занятой
противником, выполнять с постоянным снижением от максимальной высоты над
линией фронта при полете к цели до минимально возможной, - Бровко и в этот
раз добился успеха: задание было выполнено отлично и без потерь. Забегая
вперед, отметим, что за время командования полком Иван Карпович Бровко
произвел около девяноста боевых вылетов и все - в сложной и опасной
обстановке. - Вот
такой у нас командир! - с гордостью говорили Сергею Захарову летчики,
припоминая все новые и новые детали из героической биографии Бровко.- За эту
преданность авиации мы его глубоко уважаем, ну а за прекрасные человеческие
качества - любим, Немного
времени потребовалось Захарову для того, чтобы убедиться в справедливости
такой оценки однополчан, данной командиру, в его непререкаемом авторитете. Быстро
почувствовал Сергей и удивительно сердечную, товарищескую обстановку в полку.
И все-таки был поражен тем, что с первого же дня опытные, много повидавшие
летчики относились к нему как к равному, охотно делились своим боевым опытом.
Из
пополнения был сформирован новый боевой экипаж: командир - Сергей Захаров,
штурман - Александр Петров, стрелок-радист - Леонид Трегубенко, воздушный
стрелок - Илья Хозяшев, Со
всеми прибывающими летчиками командир полка знакомился лично, не явился
исключением и младший лейтенант Захаров. Заканчивая беседу с ним,
подполковник Бровко сказал: - Вот
что, товарищ Захаров. Вы и ваш экипаж полностью готовы к тому, чтобы
приступить к боевым действиям. Но в полку у нас утвердился такой порядок. В
первый боевой полет летчик летит не со своим, а с другим, опытным штурманом,
соответственно и штурман-новичок летит в составе другого экипажа. Это не
проявление недоверия, поймите, нет, это товарищеская поддержка. Так что
готовьтесь сегодня в полет со штурманом капитаном Глущенко. Желаю успеха. Среди
летного состава такой полет называется провозным. Слово это, возможно,
несколько грубоватое, зато оно точно определяет предназначение полета.
Поэтому никто не обижался, даже наоборот - увереннее чувствовал себя в первом
боевом вылете. В
назначенное время летный состав собрался для получения боевой задачи и
подготовки к полету. Предстояло нанести бомбовый удар по железнодорожному
узлу Орел. Из
информации офицера разведки Сергей узнал (для большинства экипажей это уже не
являлось новостью), что Орел - одна из основных баз снабжения противника на
центральном направлении: в городе и его окрестностях сосредоточены крупные
склады и перевалочные пункты. Кроме того, к самому Орлу примыкал аэродром.
ПВО объекта очень сильная: несколько десятков орудий зенитной артиллерии и
прожекторов. На подходе к цели постоянно патрулируют истребители. - Да,
трудно нам придется,- сказал Захарову Леонтий Глущенко. - Далеко не каждая
цель так прикрывается. Но, знаешь, я тоже, как и командир наш, считаю: если
уж проверять себя, так на настоящем деле. Что я тебе могу сказать? Постарайся
на боевом пути поточнее выдержать заданные мною высоту, скорость и курс, а
главное, не разболтать самолет при наводке и прицеливании. В остальном
действуй самостоятельно, ты - командир. Но, не обижайся, если я что-нибудь
тебе посоветую, подскажу. Недаром же говорят: один ум хорошо, а два лучше. А
в общем, будем действовать по обстановке, всего не предусмотришь. -
Согласен! - улыбнулся Сергей. Линия
фронта от аэродрома, где базировался полк, проходила относительно недалеко,
поэтому взлет начали уже после захода солнца. Согласно плановой таблице
Захаров взлетал десятым. Вышли на исходный пункт маршрута - пересечение шоссе
с рекой - и взяли курс на цель. До Орла
оставалось еще минут десять полета, когда вверх взметнулись лучи прожекторов
и повела стрельбу зенитная артиллерия. На пути подхода бомбардировщиков
артиллеристы вели заградительный огонь. Разорвалась первая серия бомб,
вторая, третья, а прожекторы не осветили ни одного самолета. Прошло
еще некоторое время. Вдруг машина, идущая впереди бомбардировщика Захарова,
оказалась в лучах сразу четырех прожекторов. Несколько орудий тут же повели
прицельный огонь по световой точке, и было видно, как рвались артснаряды
вокруг самолета. -
Навожу на цель! - скомандовал Глущенко. В это время в самолет Захарова
вцепилось до десятка прожекторов. Но тут же штурман доложил: -Бомбы
сброшены все, можно маневрировать! - Сзади
и выше нас стена разрывов,- доложил стрелок-радист. -
Увеличь крен и угол снижения! - порекомендовал командиру Глущенко.- Пусть
догоняют, сейчас вырвемся. Потеряв
более 1000 метров высоты и продолжая выполнять полет с разворотом и
нарастающей скоростью, выскочили из световых объятий. - Вот и
ушли от погони! Как чувствуешь себя? - спросил Глущенко. -
Сейчас нормально. А когда схватили прожекторы и началась прицельная стрельба,
признаюсь, чувствовал себя не очень спокойно. И не потому, что испугался,
нет, просто считал: не делаю всего того, что обязан в подобной ситуации. -
Действовал ты правильно,- успокоил Леонтий.- Маневрировал так, что все
величины, необходимые артиллеристам для прицельной стрельбы - скорость,
высота и курс полета,- были переменными. Ну а это в противозенитном маневре
главное. Большего на нашем самолете выполнить нельзя. Так что, считай, первое
свое боевое задание ты выполнил отлично. - Как
думаешь,- спросил Захаров,- пробоины в самолете есть? -
Трудно сказать. Ударов осколками по обшивке самолета не слышал,- ответил
штурман. До
самого аэродрома больше не разговаривали. Посадку Сергей выполнил мастерски. После
этого полета экипаж младшего лейтенанта Захарова стал полноценной боевой
единицей полка. Но
сам-то Сергей понимал, что это только начало, научиться предстоит еще
многому. "Сегодня,- рассуждал Захаров после первого полета,- мы действовали
в простых метеорологических условиях: для дальних бомбардировщиков явление, в
общем-то, редкое. К тому же полет проходил не на полный радиус. Не было
встреч и с истребителями противника. Так что самое трудное - впереди", Очень
скоро его экипаж стал одним из сильнейших в полку. Захарову было присвоено
очередное звание - лейтенант. Среди
наиболее сложных задач, которые приходилось решать летчикам-бомбардировщикам,
было нанесение ударов по мостам на территории, захваченной противником.
Прямое попадание бомбы в мост (только в этом случае он будет разрушен)
маловероятно, а разрывы под мостом даже крупных фугасных бомб не эффективны. Откликаясь
на нужды фронта, советские конструкторы изобрели специальную авиабомбу
МАБ-250 для поражения мостов. В коробчатом стабилизаторе размещался тормозной
парашют и четыре крюка с тросами, с помощью которых бомба цеплялась за
элементы конструкции моста и зависала; ее взрыв обеспечивался инерционным
взрывателем. МАБ-250
снижалась на парашюте со скоростью 18- 20 метров в секунду, что в сочетании с
крюками повышало вероятность захвата цели. Но при этом для экипажа ставилось
обязательное условие -выполнить бомбометание с высоты не более 100 метров. Пилотировать
самолет на такой высоте ночью очень? трудно и небезопасно, а угловые
перемещения земных ориентиров настолько велики, что точно определить момент
сбрасывания бомбы не представлялось возможным, Партия
мостовых авиабомб поступила и в 752-й авиаполк. Был получен приказ - в ночь
на 9 июня 1942 года сбросить эти бомбы на железнодорожный мост через Днепр на
линии Днепропетровск - Харьков. В числе тех, кому предстояло выполнить эту
задачу, был и экипаж лейтенанта Захарова. Стремясь
отвлечь внимание противника и рассредоточить огонь средств ПВО объекта,
вначале с высоты 2000 метров бомбардировщики наносили удары обычными
фугасными бомбами. Как
всегда, их встретили прожекторы и заградительный огонь артиллерии среднего и
малого калибров. Поскольку одновременное бомбометание по одной цели с разных
высот невозможно (самолет нижнего эшелона может попасть под бомбы, сброшенные
сверху), группа бомбардировщиков с МАБ-250 подходила к цели с небольшим
интервалом. Этого гитлеровцам оказалось вполне достаточно, чтобы организовать
мощный огневой заслон из зенитных пулеметов против бомбардировщиков нижнего
эшелона. Экипаж
Захарова замыкал боевой порядок группы и при подходе к цели хорошо видел, что
разрывы на высоте 2000 метров прекратились, а впереди по линии боевого пути
засверкали ленты трассирующих пуль и снарядов. Снизились
до заданной высоты бомбометания. Теперь все внимание летчика было
сосредоточено на приборах, а штурмана - на мелькающих под самолетом земных
ориентирах. Необходимо сбросить бомбы точно над намеченной заранее на карте
точкой. Прицел в этих условиях использовать невозможно. Несколько
небольших доворотов - и команда штурмана, венчающая процесс наведения: - Так
держи! Хорошо! А через
несколько секунд доклад: -
Сбросил! Разворот! Казалось,
все прошло удачно, но при разворот* с самолетом что-то случилось. Сквозь ровный
гул моторов послышался скрежет металла. Лопасти винта правого мотора намертво
заклинились. Произошло это настолько быстро, что летчик не успел перевести
винт ив большой шаг, с тем чтобы он оказывал меньшее сопротивление. Хорошо,
что все это было при разворот влево (работал только левый мотор); иначе
пришлось бы совсем худо. Вышли
на обратный курс маршрута. О наборе высоты полета нечего было и думать,
пришлось лететь на высоте ниже 100 метров, лететь на самолете, грозившем при
малейшей ошибке летчика сорваться в штопор. О
случившемся доложили на КП полка и запросили ближайший аэродром, где можно
произвести посадку. Ответ последовал не сразу. Только минут через пять
стрелок-радист доложил: -
Товарищ командир, получено указание идти на аэродром Старый Оскол! -
Понятно! - ответил Захаров. Петров
рассчитал новый курс. Теперь пришлось разворачиваться вправо, а как раз с
этой стороны мотор не работал. Развернуться удалось с трудом, с малым креном.
Пилотировать
самолет уже не хватало сил. Ноги немели, но ни на секунду нельзя было
оставить штурвал и педали. Угроза срыва в штопор не уменьшалась. - Устал
я очень, - признался Сергей штурману, - помоги пилотировать. После
небольшого отдыха стало немного легче, и Захаров опять взялся за руль. -
Прошли линию фронта! - доложил Петров, "Первая
задача выполнена,- удовлетворенно подумал Сергей,- если что теперь и
произойдет, так среди своих, - И сразу словно бы прибавилось сил.- Покидать
самолет на парашютах нельзя, мала высота. Надо продолжать полет",-
окончательно решил он. В
самолете было тихо, разговаривать никому не хотелось. Молчание
нарушил Петров; -
Подходим к Осколу. Только вот что-то огней на аэродроме не видно. Впереди
по курсу полета начали рваться серии бомб. -
Штурман, что это такое? - спросил командир. - Эх,
не везет нам сегодня,- вздохнув, ответил Петров,- гитлеровцы бомбят аэродром.
-
Товарищ командир, Старый Оскол посадку не разрешает,- доложил стрелок-радист.
"Час
от часу не легче! Что делать? Куда лететь?" - немного даже растерялся
Захаров и приказал; -
Запросите КП полка, доложите, что идем на аэродром Воронеж. При
подходе к городу бомбардировщик попал в мощные лучи прожекторов ПВО, впереди
по курсу полета начали рваться снаряды. Петров
тут же дал сигнал ракетой зеленого цвета, что означало: "Я свой".
Стрельба сразу прекратилась, но прожектора продолжали искать самолет. Никак
не могли прожектористы обнаружить бомбардировщик: слишком маленькой была
высота его полета. -
Командир, зеленые ракеты кончились,- доложил штурман,- На аэродроме темно. "Включают
аэронавигационные огни, другого выхода у нас нет",- решил командир. И сразу
внизу включили световое посадочное "Т"- самолет ждали. -
Видишь аэродром? - спросил Петров Захарова. - Нет,
не вижу пока,- ответил Сергей,- не могу оторваться от приборов. После
нескольких неглубоких разворотов "блинчиком" вышли на посадочную
прямую. - На
прямой,- сообщил штурман.- Вышли хорошо! Видишь? Сергей
бросил взгляд вперед и увидел посадочные знаки. "Еще немного - и начну
планировать",- подумал он. В этот
ответственный момент луч прожектора схватил бомбардировщик и ослепил летчика.
Окончательно убедившись, что самолет свой, прожекторист убрал луч. Но
планировать на посадку было уже поздно. Пришлось уходить от аэродрома.
Уходить на одном моторе, который давно уже отработал на форсированном режиме
положенное ему время; o любой момент он мог разрушиться, - Саша,
- стараясь быть спокойным, обратился Захаров к штурману,- больше над городом
кружиться нельзя. Иначе сорвемся и погибнем, Надо искать площадку для
посадки. Командир
понимал, что отыскать мочью нужную площадку чрезвычайно трудно, но другого
выхода он не видел. Ночь
выдалась темная, земля просматривалась плохо. С высоты полета казалось, что
местность ровная, на самом же деле кругом холмы да овраги. Ошибиться тут
ничего не стоило. Летели
по прямой; так пилотировать самолет легче, чем на разворотах. Петров
приник к стеклу кабины и всмотрелся до боли в глазах в темь. - Почти
ничего не видно! - доложил он, - Смотри
внимательнее,- сказал командир,- сбрасываю аварийную осветительную ракету.
Ракета не взорвалась. -
Сбрасываю вторую! Эта
вспыхнула, ярко осветив местность. -
Сережа, перед нами поле, садись! - почти прокричал штурман. Захаров
включил посадочные фары, увидел землю и, не раздумывая, стал садиться, не
выпуская шасси. Коснулись земли и по инерции поползли по полю. Самолет
несколько раз обо что-то ударился одной, потом другой плоскостью, отчего
хвост бросило из стороны в сторону. На фюзеляж и плоскости полетели комья
земли и камни, что-то сильно ударило по фонарю кабины летчика. Проползли
150 метров - и остановились. "Экипаж
спасен, а это главное. Большего я сделать не мог",- сказал Сергей сам
себе и, обернувшись влево, увидел языки пламени - загорелся мотор. Члены
экипажа быстро выскочили из своих кабин. Но где
же командир? А Захаров в это время пытался открыть фонарь кабины. Однако, как
ни давил на рычаг, ничего сделать не мог. "В
западне! - совсем уже отчаялся Сергей.- Неужели так глупо придется
погибнуть?" Видя,
что командира нет, Петров взобрался на плоскость. - Что
случилось? - спросил он громко. - Не
открывается фонарь,- задыхаясь, прокричал Сергей. В кабине стало не только
душно, но и жарко.- Уходи, Саша, сейчас взорвутся баки, погибнем оба, - Давай
вдвоем попытаемся открыть этот злосчастный замок. Заклинило, наверное. Петров
изо всей силы нажал на фонарь, но-безуспешно. Тогда он вскочил на фюзеляж,
отошел на два шага и с криком: "Нажимай!"- ударил ногой по конструкции.
Фонарь открылся. Жизнь командира была спасена. - Я
тебя все равно вытащил бы из кабины,- помогая выбраться командиру, говорил
Петров. Не
успели они отойти от самолета и 10 метров, как начали рваться патроны, а
через несколько секунд взорвались баки. Молча стояли члены экипажа, с грустью
смотрели на догорающий самолет. Каждый думал о своем. Тишину
оборвал командир. - Когда
я готовился к первому боевому вылету,- неторопливо начал он,- подошел ко мне
штурман Леонтий Глущенко. Разное может произойти в боевом полете, сказал он,
всего не предусмотришь, так что действуй по обстановке. Много раз я убеждался
в справедливости этих слов, и сегодняшний полет - яркое тому подтверждение.
Спасибо тебе, Саша, дорогой мой товарищ! Тебе я жизнью обязан. - Да
чего уж там, Сергей. И потом, если бы не твое мастерство, кто знает, что было
со всем нашим экипажем. Ну, в общем, хватит об этом. Все хорошо, что хорошо
кончается, Сказав
это, Александр по-братски обнял Сергея. Всю
ночь провел Бровко на командном пункте в ожидании сообщений об экипаже
Захарова. Получив извещение о том, что произвести посадку на аэродроме
Воронеж экипажу не удалось, Бровко понял, что надо быть готовым к самому
худшему. Еще не
рассвело, а Иван Карпович вылетел на самолете По-2 на поиски Захарова и очень
скоро обнаружил остатки сгоревшего бомбардировщика. Сердце его сжалось от
боли. Первым
увидел самолет, заходящий на посадку, 3ахаров. - Батя
летит,- сказал он товарищам,- я в этом уверен. Доставили мы ему хлопот.
Наверное, всю ночь не спал. Сколько
счастья было в глазах Ивана Карповиче, когда он увидел выходивших ему
навстречу из-зa стога сена членов экипажа во главе с командиром. - Живы,
дьяволята, все живы! - радовался он, вылезая из кабины и каждого крепко
обнимая,- Значит, теперь будете воевать долго. До самой Победы! В конце
июня 1942 года наша воздушная разведка обнаружила крупное сосредоточение
войск и техники противника в районе Щигр, восточнее Курска и Обояни. Перед
авиацией дальнего действия была поставлена задача - нанести по врагу мощные
бомбовые удары. В те
июньские дни сорок второго выдались очень сложные метеорологические условия;
облака низко нависли над землей, чуть ли не совсем закрыли ее от летчиков -
видимости никакой. Вот почему к ночным полетам с 23 по 28 июня были привлечены
наиболее опытные экипажи. Этой чести удостоился и экипаж лейтенанта Захарова.
Советским
войскам удалось остановить под Воронежем начатое противником 28 июня
наступление из района Курска, Перегруппировав свои силы и подтянув резервы,
гитлеровцы перенесли удар на юго-восток и 15 июля вышли в большую излучину
Дона. 17 июля началась Сталинградская битва, Перед
дальними бомбардировщиками была поставлена задача - воспрепятствовать
форсированию противником рек Дон и Чир. С 17 июля по 5 августа основные силы
АДД каждую ночь выполняли эту задачу, бомбили понтоны, по которым двигались
войска и техника противника. Прямое
попадание в переправу - понтон или мост - одной бомбой маловероятно. Поэтому
приходилось с каждого бомбардировщика сбрасывать сразу серию из десяти бомб с
малыми интервалами между ними. Расчет был такой: уж одна-то из бомб
непременно упадет недалеко от переправы и разрушит ее. Противник,
хорошо понимая это, стремился вынудить бомбардировщиков увеличить высоту
бомбометания. Тем самым затруднялись условия прицеливания: не только с
больших, но и со средних высот ночью переправа o прицел видна плохо, а мощные
светящие авиабомбы - САБы - пока поступали в войска в ограниченном
количестве. Гитлеровцы прикрывали переправы сильным огнем и в первую очередь
- огнем зенитных пулеметов. Тем не менее дальние бомбардировщики продолжали
действовать, громить врага с высоты 500-600 метров. Вместе
с другими частями АДД в бомбардировке переправ участвовал и 752-й полк.
Нередко самолеты возвращались на базу с огромным количеством пулеметных
пробоин (не являлась исключением и машина Захарова). Но ловкие руки техников
и механиков успевали залатать дыры к следующему вылету. Выйдя
на ближние подступы к Сталинграду, гитлеровцы принялись трезвонить, будто ^бы
советские войска уничтожены. Возникла острая необходимость убедительно
опровергнуть эти фальшивые слухи. Ставка
Верховного Главнокомандования поставила перед АДД такую задачу: не прекращая
действий в интересах сухопутных войск под Сталинградом, бомбардировать во
второй половине августа и первой половине сентября
административно-политические центры Германии и ее сателлитов, 752-й
авиаполк вместе с другими частями и соединениями АДД 19 августа наносил удар
по Кенигсбергу, 27-го - по Данцигу, 30-го - по Берлину. Взлетали с полевого
аэродрома "подскока", расположенного непосредственно у самой линии
фронта в районе города Андреаполя. Во всех
этих полетах участвовал и экипаж Захарова. Наиболее
памятным был конечно же полет на Берлин. Полет тот - из числа самых сложных.
Мощная ПВО преграждала путь к Берлину, Зарево от лучей прожекторов было видно
за много километров от столицы фашистского рейха, и для того чтобы выйти в
заданный район бомбометания, приходилось несколько минут лететь в световом
поле, созданном десятками прожекторов, в слое заградительного огня зенитной
артиллерии. Физически
полет был чрезвычайно труден. Длился он более десяти часов. Уже одно это
вымщывпли до радужных кругов в глазах. Но главная трудность заключалась в
ином. Лететь приходилось без автопилота, так что руки все время были на
штурвале, а ноги - на педалях. Тут, как говорится, не попляшешь. Устав
отчаянно, Захаров и его экипаж произвели посадку лишь утром на промежуточном
прифронтовом аэродроме. Когда подрулили к стоянке, остановились моторы - в
баках не осталось горючего, После заправки надо было быстрее уходить на
основной аэродром. Только там и смогли отдохнуть... Нет,
недаром так строго, придирчиво отбирало командование экипажи для участия в
тех полетах. Не одно мастерство бралось при этом в расчет. Не менее важным
было и другое - выдержка, сила духа, выносливость. И наши летчики проявили
эти качества сполна. Многие
в мире следили за теми полетами советских летчиков. 21
августа 1942 года радио Сан-Франциско оповестило своих слушателей о налете
советской авиации на военные объекты городов Германии: "Многие
корреспонденты сообщают о том, что в результате интенсивной бомбардировки
советскими самолетами Данцига и Кенигсберга разрушен ряд военных объектов.
Советские летчики бомбардировали немецкие города". Английские
газеты писали 29 августа: "В
ночь на 27 августа советские бомбардировщики совершили налет на Данциг... Их
налеты являются блестящим доказательством их силы, дающей им возможность
заставить население Германии почувствовать войну в то время, когда русские
армии и авиация участвуют в одном из величайших в истории сражений,
происходящих в глубине их собственной страны". Вынуждены
были откликнуться и сами гитлеровцы. 30 августа германское информационное
агентство передало из Берлина: "Минувшей
ночью советские бомбардировщики совершили налеты на восточные и
северо-восточные районы Германии..."; "несколько самолетов
противника проникли к "Большому Берлину". Как бы
ни хотели фашисты, но такое и они замолчать не могли. Слишком очевидны были
последствия налетов. Эхо этих мощных, сокрушительных ударов быстро отозвалось
на переднем крае. В
письмах, обнаруженных в ту пору у пленных или убитых гитлеровских солдат и
офицеров, полученных ими из Германии, непременно сообщалось о налетах советской
АДД. "Начинаешь
сильно беспокоиться, когда дело идет к ночи,- писала старая немка из
Кенигсберга своему отпрыску, некогда с восторгом надевшему шинель.- В субботу
ночью более двух часов была сильная стрельба по соседству с нами. В здание
вокзала на Крейбурге-штрассе попала одна крупная бомба, в мастерские - две,
несколько - в казармы Иммельмана и так далее. Мы были удивлены тем, что это
русские, которые совершенно спокойно прилетели со стороны наблюдательного
поста. Они побывали над всей Пруссией …" А вот
что сообщила некоему лейтенанту возлюбленная из Бретау; "Вчера
у меня была Эльза. У них в Шахау творилось что-то ужасное. Русские бросали
тяжелые бомбы. Верфи горели. Много домов уничтожено, но даже и в уцелевших
домах не осталось ни одного целого стекла. Люди думают, что нужно куда-нибудь
уезжать. Но куда? Эльза зовет меня в Штраубинг, но ведь и туда могут
прилететь русские". Даже
эти письма, с неприкрытыми словами страха и растерянности, свидетельствовали
о значимости налетов совершенных авиацией дальнего действия Ложь, посеянная
Геббельсом и его компанией, была разоблачена. Удары
по военно-промышленным объектам Германии наносились до середины сентября 1942
года. Вскоре
большая группа летного состава АДД, участвовавшая в налетах на Берлин, была
награждена государственными наградами. Командир звена С. И. Захаров и штурман
его экипажа А. Ф. Петров были удостоены ордена Ленина. После
выполнения задач по бомбардированию объектов в глубоком тылу противника
усилия дальних бомбардировщиков вновь были сосредоточены на оказании
поддержки сухопутным войскам, сражавшимся под Сталинградом. Экипаж
Захарова и в ближних полетах был в числе лучших в полку. И
недаром, представляя после завершения Сталинградской битвы наиболее
отличившихся воинов к наградам, подполковник И. К. Бровко писал: "Экипаж
С. И. Захарова все задания выполняет, как правило, отлично. В полете
неутомим, при продолжительности полета менее четырех часов совершает по
два-три вылете в ночь". Пять
человек из 752-го авиаполка дальнего действия были удостоены звания Героя
Советского Союза, Среди них - старшие лейтенанты Сергей Иванович Захаров и
Александр Федорович Петров. Боевые товарищи, члены одного экипажа. 26
марта 1943 года авиаполк преобразовывается в 10-й гвардейский, 18 сентября
того же года награждается орденом Красного Знамени, а несколько позже
получает почетное наименование - Сталинградский. Командир полка Иван Карпович
Бровко назначается командиром авиадивизии. Заря
победы только лишь занималась. Впереди было еще очень много трудных дней и
ночей в жизни нашего народа и его армии. Великая Отечественная война
продолжалась... Очистив
от ненавистных захватчиков родную землю, Советская Армия погнала фашистов
дальше, за ее пределы. Дальние
бомбардировщики, обрушиваясь на войска и технику противника в тактической
глубине его обороны, на железнодорожные узлы и станции в оперативной глубине,
своими мощными бомбовыми ударами помогали сухопутным войскам решать стоявшие
перед ними задачи по уничтожению врага, освобождению народов Европы от
фашистского ига. Успешно
вел боевые действия и 10-й гвардейский Сталинградский, ордена Красного
Знамени авиационный полк. Количество боевых вылетов его экипажей росло день
ото дня. Число вылетов командира звена Захарова давно уже перевалило за
вторую сотню. Фамилия его по-прежнему встречалась в приказах командования и в
армейской печати среди наиболее отличившихся при выполнении боевых заданий, Наступила
весна сорок пятого. Чувствовалось: совсем уже близка Победа, До
фашистского логова-Берлина оставалось всего несколько десятков километров, но
какими же трудными были эти последние километры войны. Перед дальними
бомбардировщиками была поставлена задача: до рассвета 16 апреля нанести
массированный бомбовый удар по опорным пунктам и узлам сопротивления второй
полосы обороны противника на направлении главного удара войск 1-го
Белорусского фронта. Сложность
выполнения этой задачи обусловливалась малой удаленностью объектов
бомбометания от переднего края наших войск, сосредоточившихся для
наступления. Более того (и это было главное), массированный удар
бомбардировщиков должен начаться в то самое время, когда наступавшие войска
придут в движение. Требовалась снайперская точность при выходе на цель и
бомбометании. Все
понимали, что начинается штурм Берлина и с огромным воодушевлением готовились
к выполнению задания командования. И вот
уже закончена подготовка. Самолеты заправлены топливом, опробованы моторы,
проверено бортовое оружие, подвешены бомбы - не только на внутренние, но и на
внешние держатели. Сделаны все расчеты, определено место каждого экипажа в
незримом боевом строю. Медленно
тянется время в ожидании команды на вылет. Около
трех часов по московскому времени в воздух взвилась зеленая ракета - сигнал к
запуску и взлету. И в тот же миг ожил аэродром. Напряженную тишину темной
ночи разорвал рев моторов. Один за другим Ил-4 выруливали на старт,
постепенно вытягиваясь в одну линию. Точно в назначенное время начался взлет.
Полет
выполнялся в режиме полного радиомолчания. Экипажи не видели летевших рядом
самолетов, но знали, что боевой порядок очень плотный. Справа и слева летели
бомбардировщики, взлетевшие с других аэродромов. Только точное соблюдение
заданного маршрута, высоты и скорости полета позволяло избежать столкновения.
Тревожно, но радостно было сознавать, что огромное количество наших
бомбардировщиков устремилось на запад, чтобы нанести мощнейший за всю войну
бомбовый удар по сильно укрепленной полосе обороны противника. И в тот
момент, когда на нашей территории одновременно включили сто сорок
прожекторов, начали рваться первые серии бомб. Сорок дне минуты не
прекращался огненный шквал на полосе длиной 18 километров. Ежеминутно с
семнадцати - двадцати самолетов сбрасывались бомбы. А всего более девятисот
тонн бомб было сброшено за это время на врага. Как и
все воины 18-й воздушной армии [1], участвовавшие в этом налете, с гордостью,
сознанием исполненного долга возвращался на свой аэродром экипаж гвардии
капитана Захарова. В ту памятную ночь, ночь на 16 апреля 1945 года, явившуюся
началом Берлинской операции, Сергей Иванович выполнил свой двухсотпятидесятый
боевой вылет, Закончилась
война, отгремели победные салюты. Непривычно было поначалу видеть стоявшие в
линейку без маскировочных сеток самолеты. Странным теперь казалось, что вчера
еще рвались в небе и на земле артиллерийские снаряды, слепили прожектора...
Все это осталось позади. В полку
проводили тщательное медицинское освидетельствование всего летного состава,
несколько лет подряд несшего огромную физическую и нервную нагрузку. Сергей
давно догадывался, что не совсем здоров, но особого значения этому не
придавал, считая, что после войны подлечится и без труда восстановит
здоровье. И вдруг
как гром среди ясного неба прозвучало заключение медицинской комиссии - по
состоянию здоровья к летной службе не годен. "Да
как же можно вот так, сразу, - рассуждал он, - отлучить человека от неба, к
которому стремился с малых лет, которому посвятил свои лучшие годы?! Навсегда
лишить радости полета!.. Как же я могу расстаться со всем этим?" -
Тяжело мне! - с нескрываемой грустью говорил Сергей своим боевым товарищам.-
Короткой оказалась моя небесная дорога, неожиданно и вовсе не в бою
оборвалась она. Что же мне теперь делать? После
долгих размышлений решил Захаров вернуться в родную Коломну. Тепло и
радушно встретили паровозостроители земляка-героя. И началась для Сергея
новая жизнь. Что и говорить, нелегкой была она, С раннего утра на завод - к
станку, а после работы - в техникум. До поздней ночи засиживался он за
учебниками и чертежами. А тут еще и другие заботы - депутатом городского
Совета избрали его, членом горкома комсомола. Но преодолел все трудности
гвардеец, с отличием окончил техникум. В том же году Сергей поступает в
институт, на заочное отделение. Минуло
время. Жажда знаний вела его по жизни, не давала успокоиться, остановиться на
достигнутом. Захаров не только успешно окончил институт, но и защитил
кандидатскую диссертацию. Так
активный участник войны, Герой Советского Союза Сергей Иванович Захаров стал
ученым, кандидатом технических наук. Что ж, наука, как и авиация, любит
упорных, смелых людей. Таким по силам любой рубеж. [1] Авиация дальнего действия переформирована в 18-ю
воздушную армию в декабре 1944 г. – Прим. ред. |