ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -- Мемуары -- Никулина А. В. Пламя в ночи

Никулина Анна Владимировна
Пламя в ночи

«Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Никулина А. В. Пламя в ночи. — М.: Воениздат, 1982.
Книга на сайте: militera.lib.ru/memo/russian/nikulina_av/index.html
Иллюстрации: militera.lib.ru/memo/russian/nikulina_av/ill.html
OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Никулина А. В. Пламя в ночи. — М.: Воениздат, 1982. — 144 с. — (Рассказывают фронтовики). / Литературная обработка Н. А. Брылякова. / Тираж 65000 экз.

Аннотация издательства: В годы Великой Отечественной войны А. В. Никулина была инструктором политотдела 9-го стрелкового корпуса и участвовала в боях на Северном Кавказе, на Украине, в Польше, в Берлинской операции. Обо всех этих событиях, о роли политработников в повышении боевого духа воинов, об их мужестве, героизме, подвигах рассказывает она в своей книге. Особый интерес представляют свидетельства автора о боях за Берлин.

Содержание

К читателю [3]
По партийной мобилизации [6]
Эвакогоспиталь [8]
Нелегкая военная наука [12]
На фронт [19]
Боевое крещение [28]
За Ставрополье [34]
Здравствуй, родная Кубань! [36]
Тамань рядом [45]
Даешь Донбасс! [50]
Позиция «Вотан» [58]
Никопольский плацдарм [62]
Бои в Молдавии [72]
В коммунизм войдет он комиссаром [77]
На польской земле [87]
Впереди Берлин! [109]
Пламя в ночи [119]
Примечания
Список иллюстраций

Все тексты, находящиеся на сайте, предназначены для бесплатного прочтения всеми, кто того пожелает. Используйте в учёбе и в работе, цитируйте, заучивайте... в общем, наслаждайтесь. Захотите, размещайте эти тексты на своих страницах, только выполните в этом случае одну просьбу: сопроводите текст служебной информацией - откуда взят, кто обрабатывал. Не преумножайте хаоса в многострадальном интернете. Информацию по архивам см. в разделе Militera: архивы и другия полезныя диски (militera.lib.ru/cd).

К читателю

В Берлине мне довелось побывать трижды. Первый раз как солдату в памятном мае победного сорок пятого. Логово издыхавшего гитлеровского рейха нас встретило дымом и гарью, смертоносным огнем из каждого подвала, из каждого окна, с каждого чердака, когда агонирующий фашизм огрызался, как смертельно раненный зверь. Сколько было пережито горя и лишений, сколько потеряли мы боевых товарищей, сколько людского несчастья довелось увидеть на этом длинном пути к Берлину! Тем радостнее и величавее была наша Победа.

Она, наша Победа, представляется еще значительнее теперь, через многие годы, и это я ощутила, когда в 1962 году приезжала в столицу Германской Демократической Республики в качестве туриста, и особенно — во время пребывания в Берлине на праздновании 25-летия образования ГДР. В те памятные дни октября 1974 года берлинцы встречали нас, ветеранов войны, цветами и улыбками, дружескими объятиями и рукопожатиями, окружили вниманием и заботой. Незабываемые встречи с немецкими трудящимися, с пионерами и молодежью доставили нам много радости, вызывали гордость за новое поколение новой, социалистической Германии, рожденной после нашей победы над фашизмом.

...В скорбном молчании стояли мы в Трептов-парке у величественного памятника Воину-освободителю. Находясь [4] в шеренге тех, кто в сорок пятом сражался на улицах Берлина, я смотрела на постаревших своих однополчан и мысленно возвращалась к тем далеким и трудным дням. Наверное, то же переживали и бывший член Военного совета 5-й ударной армии, ныне почетный гражданин Берлина генерал-лейтенант Ф. Е. Боков, командир 9-го стрелкового корпуса Герой Советского Союза генерал-лейтенант И. П. Рослый, командиры дивизий Герой Советского Союза полковник Д. К. Шишков, генерал-майор Н. З. Галай, Герой Советского Союза генерал-майор В. С. Антонов, командир стрелкового полка подполковник И. И. Гумеров, командир батальона майор Ф. К. Шаповалов, комсорги батальонов капитан Салиджан Алимов и старший лейтенант И. Ф. Сеничкин, ныне ответственный работник ЦК КПСС, комсорг армейского полка связи 5-й ударной армии, ныне директор Центрального музея В. И. Ленина О. С. Кривошеина и другие наши боевые товарищи.

Возлагая венки и цветы к могилам советских солдат, павших при штурме Берлина, мы вспоминали своих однополчан, тех, кто ковал победу над фашизмом, радовались успехам трудового народа ГДР и убеждались, что ради этой великой цели стоило прошагать по дорогам войны тысячи километров, пережить все беды и невзгоды.

Наши мысли и чувства тогда хорошо выразил Леонид Ильич Брежнев в своем выступлении на торжественном заседании в честь 25-летия образования ГДР.

«Разгромив фашизм, — сказал он, — Советская Армия освободила вместе с другими европейскими народами и немецкий народ. Партия Ленина, Страна Советов протянули руку мира и дружбы немецким трудящимся. А партия Тельмана взялась за решение трудной и благородной задачи преобразования жизни своего народа на новых, справедливых и гуманных началах»{1}. [5]

...Тридцать пять лет минуло с тех пор, как отгремели последние залпы Великой Отечественной, как взвились красные знамена над поверженным Берлином. Многое изменилось с тех пор, небывало расцвела наша жизнь, стали взрослыми наши дети, подрастают внуки...

Мне часто приходится выступать с воспоминаниями о военных событиях перед солдатами, перед молодежью на предприятиях, в колхозах и совхозах, перед пионерами и школьниками. Молодые слушатели нередко спрашивают: а можно ли об этом где-либо прочитать? Ссылаюсь на отдельные свои публикации в газетах и журналах: цельных воспоминаний о всем увиденном и пережитом как-то не удавалось раньше написать. И вот только теперь я выношу на суд читателей свои записки. Буду счастлива, если читатель благосклонно их примет, и вдвойне — если подвиг моего поколения станет для кого-то из нынешних молодых людей примером в жизни. [6]

По партийной мобилизации

Война застала меня в Ленинграде, на третьем курсе Академии водного транспорта. Признаться, я уже видела себя в далеких путешествиях, грезила романтической морской профессией. Но все эти планы и мечты вдруг рухнули: академия в первые месяцы войны неожиданно была закрыта, а всех слушателей распределили на работу в разные концы страны. Меня направили в наркомат морского флота СССР на должность начальника сектора молодых специалистов. Но с квартирой вопрос долго не решался, и я, истомленная длительной разлукой с детьми и матерью, обратилась в ЦК ВКП(б) с просьбой вернуть меня в распоряжение Краснодарского крайкома партии, откуда была послана на учебу. Просьбу удовлетворили.

В Краснодаре мне предложили вдруг возглавить трест «Росглавмолоко». Согласилась без колебаний, хотя работа была новая, незнакомая. Напутствуя меня, секретарь крайкома рассказал о той большой ответственности, которая возлагалась на трест. По решению правительства все здравницы Краснодарского края превращались в военные госпитали. Задача треста — бесперебойно обеспечивать их свежим молоком и молочными продуктами. В нашем ведомстве было 48 молочных заводов и много приемных пунктов. С энтузиазмом взялась я за дело, целыми неделями пропадала в командировках, принимая все меры к отгрузке молочных продуктов для раненых. [7]

...Шел второй месяц кровопролитной битвы с вероломно напавшим на нашу Родину врагом. Озверелые полчища фашистов разрушали и жгли наши города и села, убивали ни в чем не повинных людей, все дальше продвигались в глубь советской территории, принося в каждую семью смерть, горе и страдания. На фронт ушли мои старший и младший братья и младшая сестра, многие товарищи по работе. Коммунисты и комсомольцы приходили в военкоматы, не дожидаясь мобилизации, и просились в действующую армию.

Признаться, такая мысль не покидала и меня. Но семейные обстоятельства были сложные. Дома — больная престарелая мать и двое моих детей, за которыми больше и присмотреть было некому. Часто отлучаясь в командировки, я хорошо знала, как нелегко им бывало без меня.

Но 15 августа, вернувшись из очередной поездки по обследованию молочных заводов, я застала своих домашних в невеселом настроении. На столе лежала повестка, обязывающая меня срочно прибыть в военкомат.

— Как же это, Аня? — прослезилась мать, привыкшая в жизни ко многим потерям родных и близких.

— Не расстраивайся, мама, — успокаивала я ее, — ведь еще ничего не известно...

Но сомнения сразу рассеялись, как только я явилась к военкому. Комиссар был по-военному суров и краток. Без лишних слов он объявил решение Военного совета Северо-Кавказского военного округа о мобилизации на политработу в армию большой группы партийных и хозяйственных работников. В их числе значилась и моя фамилия. Мне предписывалось в течение двух суток прибыть в распоряжение начальника эвакогоспиталя № 2169 и вступить в должность комиссара. Военком поздравил меня с назначением, пожелал счастливого пути и, заметив мою растерянность, спросил: [8]

— Вам, товарищ Никулина, что-нибудь непонятно? Что же вы молчите?

— Видите ли... я готова выполнить приказ. Но у меня на руках двое детей и больная мать. Как быть?

— Сочувствую, но лично помочь вам ничем не могу, — развел военком руками. — Но я говорил с товарищем Маховиковой из крайкома партии. Она обещала все уладить... А я даю вам сутки на устройство семейных и на сдачу служебных дел. Время, понимаете, какое...

Дома меня уже ожидала инструктор отдела пропаганды крайкома партии моя подруга Татьяна Маховикова. Благодаря ее заботам мои семейные дела устроились неплохо. Маховикова тут же переселилась в нашу квартиру и обещала всячески помогать семье, а в случае нужды отправить детей и мать в глубокий тыл.

На третий день я выехала к месту назначения, в Сочи.

Однако все сложилось гораздо сложнее, чем мы ожидали. Вскоре после моего отъезда Татьяна тоже была мобилизована и стала комиссаром эвакогоспиталя в Армавире. А тут еще удар — после тяжелой болезни умерла моя мать. Из Пятигорска приехали сестры Варвара и Мария. Поплакали, погоревали все вместе. Ребятишек сестры взяли к себе. Много забот и хлопот свалилось на их плечи. Варя на все долгие годы войны стала для моих детей второй матерью. И пережить им пришлось лиха через край. Ведь вскоре фашисты оккупировали Северный Кавказ, и моя связь с сестрой и детьми надолго прервалась. Об их судьбе я ничего не знала два года.

Эвакогоспиталь

Итак, Сочи, город знаменитых советских здравниц, замечательного климата и экзотической южной природы. Летом в довоенные годы сочинские пляжи были всегда перенаселены отдыхающими. За годы Советской власти [9] здесь выросло много новых корпусов лечебных учреждений, где отдыхали многие тысячи трудящихся.

Но в августе сорок первого было не до экзотики и любования красотами Черного моря и знаменитым дендрарием. Железнодорожная станция была забита поездами, а сочинские морские причалы — судами, на которых прибывали все новые и новые партии раненых красноармейцев и матросов, мирных жителей, эвакуированных женщин, детей и стариков.

Как ни велико было мое личное горе — смерть матери и расставание с детьми, — но при виде этой массы искалеченных, изувеченных и обездоленных людей сердце сжималось от боли, и личные переживания казались мелочью по сравнению с тем всенародным горем, которое принесла на нашу землю война. Кровь, слезы и стоны, которые пришлось мне здесь увидеть и услышать, заслоняли все и заставляли работать с удвоенной энергией.

Эвакогоспиталь № 2169, куда я была назначена комиссаром, размещался в корпусах санатория Совнаркома СССР. В нем находилось на лечении одновременно 700–750 раненых. Наша главная задача состояла в том, чтобы как можно быстрее возвращать в строй солдат с легкими ранениями и осуществлять первоначальное лечение тех, кому предстояло еще длительно поправлять здоровье в глубоких тыловых госпиталях. Подобные эвакогоспитали были развернуты в военное время во всех санаториях и курортах Черноморского побережья Кавказа.

На мой взгляд, работа военных медиков — это одна из ярких страниц истории Великой Отечественной войны, и об этом можно было бы написать много книг. Я ограничусь лишь рассказом о тех заботах, которые навалились на меня как на комиссара госпиталя.

Из сводок Совинформбюро мы знали, что наши войска ведут тяжелые бои за город Ленина, на западе и юге страны. На всю страну прогремела слава о героической [10] обороне Одессы. Затем началась легендарная севастопольская эпопея, ставшая символом мужества и героизма.

Раненые поступали в сочинские госпитали по суше и по морю, днем и ночью. И в медучреждениях шла мужественная и сложная борьба за жизни тысяч советских людей, побывавших в жестоких боях. Конечно, не в меньшей степени, чем лекарства, раненым были необходимы душевное, теплое слово участия, забота об их моральном состоянии. Напряженная круглосуточная работа требовала от медицинского и обслуживающего персонала госпиталя отдачи всех сил. Сердечная, искренняя помощь раненым, которые порой не могли самостоятельно ни есть, ни пить, ни написать письмо родным, доброе, мягкое, сочувствующее отношение к людям, ласковые руки медсестер — в этой обстановке это эликсир бодрости и здоровья.

И политработники должны были все это видеть и понимать лучше, чем кто-либо другой. Моя работа начиналась с приема вновь прибывшей партии раненых. Только комиссару разрешалось принимать и хранить партийные и комсомольские документы раненых, их награды и удостоверения на них. Он являлся членом медицинской комиссии, без участия политработника не могло состояться ни одно заседание, на котором выносились решения о пригодности или непригодности выздоравливающих для дальнейшего несения воинской службы. Без подписи комиссара не был действительным ни один акт врачебной комиссии.

На плечах комиссара, конечно, лежала полная ответственность за проведение всей партийно-политической и воспитательной работы как среди раненых, так и среди персонала госпиталя. Словом, забот и хлопот хватало на круглые сутки. Даже невкусный борщ мог быть предметом серьезного разговора с работниками пищеблока.

...Незаметно летели дни и ночи. Сутки казались короткими, чтобы успеть справиться со своими обязанностями. Но постепенно приходил опыт, дела шли успешнее. [11] Во многом мне помогало то, что уже была пройдена большая школа партийной работы в Северо-Кавказском и Краснодарском крайкомах ВКП(б).

В сентябре состоялось первое совещание начальников и комиссаров госпиталей в эвакопункте, который возглавлял бригадный комиссар Анисимов. Были подведены первые итоги работы здравниц в военных условиях, состоялся обмен опытом, определены очередные задачи.

На этом совещании я встретила женщину, с которой меня связывала многолетняя совместная работа и дружба, комиссара Ольгу Федоровну Ковтун, хорошо известную в то время краснодарцам. Для нее встреча тоже была неожиданной. Ольга поспешила ко мне:

— Аня?! Откуда? Вот так сюрприз! Ну, здравствуй!

— Как дела, комиссар? — спросила я. — Чувствуете себя, вижу, неплохо, и форма вам очень к лицу.

— Все хорошо... Да беспокоит меня одна мыслишка. Знаю, что делаем здесь полезное дело. Работы невпроворот. Сама знаешь, сколько раненых поступает. Забываешь, где день, а где ночь. Порой и поспать некогда. Но удовлетворения полного нет. Кажется, на передовой я смогла бы сделать больше для победы. А ты не думала об этом?

— Конечно думала, — призналась я. — Но говорят ведь, что сейчас наше место здесь.

— Пыталась я заговорить об этом с начальником, но он меня так отчитал...

Ольга Федоровна Ковтун, небольшого роста, крепко сбитая женщина, заражала всех окружающих своим неисчерпаемым оптимизмом, неуемной энергией, отличалась прямотой суждений. Ей непременно хотелось быть на переднем крае.

Я познакомилась с ней в Краснодарском крайкоме партии на партийной конференции. Мы направлялись уже в зал заседаний, когда мое внимание привлекла эта женщина, о чем-то энергично беседовавшая с идущим [12] рядом мужчиной. Увидев работников промышленного отдела крайкома, она весело поздоровалась с нами и шутя пригрозила:

— После конференции обязательно зайду к вам в отдел. Ох и достанется вам от меня...

Ольга Федоровна работала в то время первым секретарем Тульского райкома партии и была членом ревизионной комиссии крайкома.

После конференции она действительно зашла к нам в отдел. Мы горячо поздравили ее с избранием делегатом XVIII съезда партии.

— Спасибо! Спасибо! — счастливо улыбалась Ольга. — А от критики все-таки не уйдете, — лукаво сощурилась она и выдала работникам отдела изрядную порцию перца за то, что мы мало уделяли внимания развитию промышленности в их районе. Замечание было вполне справедливым, и мы согласились с критикой.

С тех пор и зародилось у меня чувство симпатии к этой боевой женщине.

И вот теперь мы обе были комиссарами госпиталей. Забегая вперед, скажу, что судьба еще не раз сводила наши дороги и в годы войны, и много лет спустя. Сейчас Ольги Федоровны уже нет в живых. Но образ этой удивительной женщины, глубоко партийного, замечательного человека, навсегда сохранился в моей памяти.

Нелегкая военная наука

В повседневных заботах и хлопотах мы не замечали, как быстро летят дни. Госпиталь работал с огромной нагрузкой: фронт был теперь рядом. Пережито немало тяжелых дней и ночей. Но всех нас вдохновляла великая победа Красной Армии под Москвой. Гитлеровцы были отброшены далеко от столицы. Это придавало новые силы, укрепляло в каждом веру в окончательную победу [13] над врагом. Однако до нее надо было еще пройти долгих три года.

Весна сорок второго принесла большие изменения и в мою жизнь. Неожиданно я получила приказ срочно направиться для прохождения боевой подготовки в Ростовское военно-политическое училище, которое эвакуировалось в небольшое селение Докшукино, что в Кабардино-Балкарии.

Директива о боевой подготовке политработников, пришедших в Красную Армию в период войны, была издана Главным политическим управлением РККА еще в июле 1941 года. В ней указывалось на необходимость того, чтобы каждый политработник умел владеть личным оружием, хорошо разбирался в боевой обстановке, наряду с командиром отвечал за подготовку подчиненных, а при необходимости мог бы взять командование на себя. В правильности такой постановки вопроса мне довелось потом не раз убедиться на личном опыте, когда в решающие минуты боя нужно было действовать с оружием в руках и вести красноармейцев в атаку.

В числе прибывших на учебу комиссаров и политруков оказалось двадцать две женщины. Большинство из нас имело опыт партийно-политической работы в аппаратах краевых, областных и районных комитетов партии. Но военную подготовку многие проходили лишь в кружках Осоавиахима.

Командиром отдельного женского взвода был назначен лейтенант Загоруйко, который уже побывал в боях, был ранен и после излечения в госпитале направлен в училище.

Судьба опять свела меня здесь с Ольгой Ковтун. Видимо учитывая наш опыт работы, командование назначило нас командирами отделений.

Учебная программа в условиях войны была настолько насыщена по объему и сокращена по времени, что заниматься нужно было едва ли не круглые сутки. Изучение [14] тактики и стрелкового оружия, боевые стрельбы, длительные марш-броски, ночные подъемы по тревоге — все это изматывало до предела. Уставали все невероятно. Но подчас и уснуть после отбоя не успеешь, как снова загремит команда: «Подъем!» Командиры не делали никакой скидки на то, что мы женщины.

Самыми трудными были марш-броски, когда в полной выкладке и с оружием приходилось бегом мчаться два-три километра, а затем с ходу отрывать окопы полного профиля. И все это в сорокаградусную жару!

Порой казалось, что командир взвода специально придумывает для нас самые тяжкие испытания, что мы чем-то провинились перед ним. Но лейтенант Загоруйко только повторял:

— Все должно быть так, как на войне. Не на бал, барышни, готовитесь. Скидок не ждите! За неумение на фронте можно жизнью поплатиться. Так что — не хныкать!

А мы и не хныкали. Больше того, мне вскоре пришлось этому ратному делу обучать мужчин. Меня неожиданно вызвал начальник училища полковник Власов и объявил приказ о моем назначении старшиной мужской учебной роты, которая состояла из средних командиров, только что вернувшихся из госпиталей. В большинстве совсем еще юноши, но уже побывавшие в боях и хлебнувшие фронтовой жизни, они готовились снова идти на передовую, теперь уже в качестве политруков стрелковых рот.

Назначение старшиной, да еще в роту бывших фронтовиков, скажу прямо, не вызвало у меня радости. Хотя я добывала в жизни уже в разных переплетах, но командовать мужчинами — участниками боев — было для меня делом новым и нелегким. Фактически ответственность за четкое выполнение учебных планов, организация быта и отдыха командиров лежали на плечах старшины. [15]

Да и что касается борьбы с нарушениями дисциплины. Внушать что-либо людям, побывавшим под огнем и готовящимся снова идти в бой, для меня, еще не нюхавшей пороху, было сложно. Тут одними уставными требованиями не обойдешься. Приходилось, как говорится, бить больше на совесть, на сознание людей, а иногда и строго, по-матерински, отчитывать их.

А потом... Когда меня командир перед строем представлял курсантам как старшину роты, я заметила, как на лицах некоторых мужчин промелькнула усмешка, кто-то многозначительно подтолкнул соседа локтем в бок. Я ждала со стороны своих подчиненных каких-нибудь подвохов. И они были. То полушуточная жалоба на вещевиков, мол, не выдают предметы обмундирования, которые вообще, оказывается, не существуют, то каверзный вопрос по уставным положениям, то прозрачная ирония в докладе... Словом, ухо нужно было держать постоянно востро.

На каждой утренней поверке я тщательно проверяла внешний вид слушателей и не оставляла без внимания случаи, когда кто-то был плохо побрит, не сменил подворотничок или не почистил обувь. Конечно, и самой приходилось показывать в этом пример. Думаю, что моим подчиненным получать замечания от командира, да еще женщины, было не очень-то приятно, и они заметно подтягивались.

Запомнились и хорошо организованные вечерние поверки и прогулки. Прогулки были непременно с бодрыми песнями, которые поднимали настроение и боевой дух будущих политработников. Особенно популярной была в то время песня А. В. Александрова и В. И. Лебедева-Кумача «Священная война». Ее музыка и слова: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...» — и сейчас волнуют до глубины души, а в то тяжелое время они звучали набатом, зовущим в бой. [16]

...Еще не зарубцевалась рана от потери матери, приходилось жить в постоянной тревоге за судьбу детей, о которых я ничего не знала. И вот новый удар...

Однажды, когда я вернулась с занятии, дневальный вручил мне телеграмму. Скрывая волнение, отошла в укромное место. Неужели что-либо случилось с детьми! Читаю, а строчки прыгают и расплываются: «Наш брат Александр пал смертью храбрых. Варя». Еле сдержала нахлынувшие слезы. Дала волю своим переживаниям только после отбоя, выплакалась. Уснуть, конечно, не могла. Спасибо Ольге, она не оставляла меня наедине с моим горем.

— Мужайся, Аня! Сейчас такое в каждой семье. Вот скоро закончим курсы и пойдем мстить фашистам за все наши потери и беды.

Мы долго молчали. Когда я немного успокоилась, Ольга подсела ко мне, спросила участливо:

— А где твой муж? Где родные? Ты почему-то никогда не говоришь об этом. Ну, что молчишь?

Молчала я потому, что не сразу нашла, что сказать. В памяти всплыли далекие годы детства и юности, все, что привелось пережить пусть еще не за долгую жизнь.

...С фронта первой мировой войны в станицу Баталпашинскую вернулся раненым наш старший брат Иван. Там, в окопах, узнал он силу и правду большевистского слова, после Великого Октября вступил в ленинскую партию. По вечерам в нашей хате собирались станичники. Они слушали рассказы Ивана о войне, о революции, о ленинских декретах...

Когда белогвардейские генералы и иностранные интервенты развязали в Советской России гражданскую войну, Иван стал командиром партизанского отряда на Северном Кавказе. К нему в отряд ушел и наш младший брат Александр. Затем их отряд действовал в горах нынешней Карачаево-Черкесии. Позже Ивану была поручена другая ответственная работа, а Саша сражался с [17] белыми бандами до полного изгнания их с Кавказа. И вот теперь он сложил свою голову в борьбе с фашистами.

Сколько пережила наша семья в годы гражданской! Наш отец Владимир Степанович Никулин был уже немолодым, станичники уважали его и с установлением в Баталпашинской Советской власти избрали председателем комбеда. Время было очень неспокойное. Кругом шныряли белоказачьи банды. Осенью 1918 года банда генерала Шкуро нагрянула и в нашу станицу. Начались повальные аресты и расправы с теми, кто хоть как-то был связан с большевиками. Целой оравой ворвались белоказаки в нашу хату. Узнав от кого-то, что братья находятся в партизанском отряде, бандиты выместили всю злобу на престарелом деде Степане. Они схватили его, вывели во двор и пороли нагайками так, что тот вскоре тяжело заболел и умер.

А отца бросили в тюрьму, всех нас выгнали из родного дома. Мы укрывались в соседских погребах, ничего не зная о судьбе отца.

Террор еще более усилился, когда в Баталпашинскую вошли войска генерала Покровского. Однажды утром станица наполнилась женскими причитаниями горя и отчаяния. Люди узнали, что все арестованные ночью были повешены на ярмарочной площади, что на окраина станицы. Среди трупов мы отыскали и тело своего отца. Однако хоронить казненных белоказаки не разрешили и наскоро закопали их в общей яме близ кладбища.

Горю нашей матери не было предела. Мне, самой старшей из детей, еще не было и пятнадцати... Ради куска хлеба мать вынуждена была отдать меня в прислуги. Терпеливо мы ждали избавления от всех наших бед. И оно пришло весной двадцатого года. Вместе с апрельским теплом, как радостный ветер, в Баталпашинскую ворвалась красная конница.

Две недели простояла красная кавалерийская бригада в нашей станице. Комиссар бригады Рупасов, определенный [18] к нам на постой, днем уходил по своим делам, а вечером подолгу сидел с нами, выслушивая горькую исповедь нашей матери. Сам он увлекательно рассказывал о своей богатой событиями жизни, о встрече с Лениным на первом съезде коммунистов-учащихся, где Никита Рупасов был делегатом от Симбирской губернии.

Встречи с комиссаром Рупасовым сыграли в моей жизни важную роль. Его беседы помогли разобраться в политической обстановке, в сложных жизненных проблемах того времени. Под руководством коммунистов в станице скоро сколотилась довольно крепкая ячейка молодежи. Вступила в комсомол и я. С той поры и началась моя работа в общественных организациях.

Добрая память о комиссаре сохранилась на всю жизнь. Забегая вперед, скажу, что та встреча с ним была не последней. Была и другая — почти через пятьдесят лет. Однажды, готовясь к политзанятиям, я прочитала в журнале «Политическое самообразование» статью старого коммуниста о его участии в воспитании молодежи. Подпись: «Н. Рупасов, член КПСС с апреля 1918 года». Захотелось узнать, не тот ли это комиссар. Написала письмо в Боровский райком партии Калужской области. И вот в один прекрасный день в нашей московской квартире зазвонил звонок. Я открыла дверь и остановилась в изумлении. Передо мной стоял смущенно улыбающийся человек. Да, это был он! Все те же живые голубые глаза, все та же подтянутость. Только вместо пышных кудрей из-под шляпы выбивались белопенные жидкие пряди. В руках гостя была непривычная трость. Время сделало свое дело.

— Здравствуйте, товарищ комиссар!

Да, долгие и тяжелые годы мы прожили, было о чем рассказать друг другу. Я с волнением слушала Никиту Алексеевича. На груди Рупасова сиял орден Ленина, которым он был награжден к 50-летию Великого Октября. За участие в освобождении от белогвардейцев Кубани [19] и Кавказа, за выполнение личных заданий Д. Л. Фурманова, за многолетнюю руководящую работу в текстильной промышленности... Но это было, повторяю, почти через пятьдесят лет. А тогда...

Начало двадцатых годов... Мы, комсомольцы, с отрядом ЧОН гоняемся за бандами. Потом — работа секретарем райкома комсомола, организация продотрядов. Боремся за хлеб для рабоче-крестьянской власти, теряем друзей, которые гибнут от кулацких пуль и топоров... Потом работа в ЧК, новая, трудная и опасная... Сложная обстановка в Абхазии, и я снова на комсомольской работе, но уже в Сухуми... Москва, комвуз... 1925 год, принесший мне личное счастье: в Кабардино-Балкарии, куда меня направили преподавать в совпартшколе, я уже работала вместе с мужем Николаем Виноградовым, назначенным тоже после окончания комвуза в обком партии... 1930-й, Ростовский политехникум путей сообщения, трагическая весть: мой Николай, тогда уже секретарь Балкарского окружкома партии, погиб от рук бандитов... Водить поезда мне не довелось — послали на партийную работу в Северо-Кавказский крайком партии...

...Обо всем этом я и рассказала перед отъездом на фронт, который ожидался со дня на день, своей давней подруге Ольге Ковтун.

На фронт

И вот закончилась наша учеба, состоялся торжественный выпуск политработников. После официальной части был концерт художественной самодеятельности, а затем танцы. Играл баян, кружились в вальсе пары, а мы с Ольгой сидели в сторонке и тихо разговаривали перед разлукой.

Я была направлена в политуправление Закавказского фронта, которое находилось в Тбилиси. Ольга уезжала [20] позже и пришла меня проводить на вокзал. Мы попрощались, как сестры. Крепко сдружили нас и служба, и схожие биографии, и общие интересы. Пришло время расстаться. И кто знает, увидимся ли снова, куда забросит нас военное лихолетье?

В политуправлении фронта мне дали предписание убыть в Северную группу войск, которая дислоцировалась в районе города Грозный. Командовал этой группой войск генерал-лейтенант И. И. Масленников, членом Военного совета был корпусной комиссар А. Я. Фоминых.

Приехала в Грозный я поздно ночью, вышла из вагона и остановилась в оцепенении. Над городом стояло багровое зарево — это полыхали нефтяные промыслы, подожженные фашистской авиацией. Воздух был насыщен гарью. Отраженные языки пламени плясали в каждом окне. Город казался тревожным и настороженным. Во всем чувствовалось, что фронт совсем недалеко.

С трудом добралась я среди ночи до ближайшей гостиницы. Мест не оказалось, и мне пришлось дожидаться рассвета в холле, так что я необычно рано появилась в приемной у начальника отдела кадров политического управления группы. Здесь я впервые услышала о 9-м стрелковом корпусе, который начал формироваться два месяца назад.

Начальник управления кадров предложил мне должность старшего инструктора политотдела по агитации и пропаганде. Я согласилась. Кадровики рассказали мне краткую историю соединения. В него вошли 256, 157 и 43-я отдельные стрелковые бригады. Командует корпусом полковник Иван Терентьевич Замерцев, комиссаром назначен полковой комиссар Александр Дмитриевич Дроздов, а начальником политотдела — старший батальонный комиссар Владимир Наумович Дукельский. Корпус входит в состав 44-й армии и вот-вот должен начать активные боевые действия. [21]

С волнением получила я пакет с предписанинем. Причин для этого было немало. Во-первых, новое назначение, новый, неизвестный коллектив. Но главное — я ехала в боевую часть в нелегкое и сложное время. Враг рвался на Северный Кавказ. Частям корпуса предстояло встать на пути фашистских войск в период, когда разворачивалась великая битва на Волге. Я знала, что после ряда наших неудач в летней кампании 1942 года Нарком обороны издал приказ № 227. Вызван он был чрезвычайным положением на фронте, когда временные поражения породили кое у кого некоторую неуверенность, а подчас и панические настроения. Приказ требовал: «Ни шагу назад!», стоять насмерть, а фронтовики хорошо знают, что это такое.

Мне предстояло отыскать в станице Ищерская штаб 44-й армии и уточнить местонахождение политотдела корпуса. До войны я бывала в станице. Мне нравились ее длинные, утопающие в зелени улицы. Но сейчас все показалось незнакомым: было безлюдно, тихо, всюду видны следы недавней бомбежки, дым выедал глаза. Долго шла я по пустынной улице и не встретила ни души. Прошла еще с полкилометра и только тогда заметила у изгороди группу командиров. Спросила, как найти штаб армии, и с удивлением узнала своих недавних курсантов учебной роты. Оказалось, что они после окончания учебы получили назначения политруками рот тоже в 44-ю армию. При их помощи я быстро разыскала штаб армии.

Как выяснилось, части формирующегося корпуса были сосредоточены в районе станицы Графская, а политотдел разместился где-то неподалеку в районе. Добралась туда только глубокой ночью. В кромешной тьме еле плелась по песчаным холмам. Кругом ни звука, ни огонька. И вдруг почти рядом окрик:

— Стой! Кто идет?

Объяснила часовому, в чем дело, расспросила, как найти политотдел корпуса. Красноармеец указал на темневшую [22] неподалеку автомашину с кузовом-будкой. Подошла, дернула дверь. В глаза ударил свет: в кузове спала группа командиров, которые, проснувшись, с любопытством смотрели на меня. Поздоровавшись, спросила, где найти начальника политотдела. Кто-то указал мне на вторую половину будки. При свете коптилки я разглядела в этом отсеке капитана, склонившегося над пишущей машинкой. Он внимательно слушал стоящего рядом старшего батальонного комиссара и яростно стучал пальцами по клавишам. Комиссар был целиком поглощен своими мыслями и, не замечая меня, диктовал текст какого-то документа. Чтобы обратить внимание на себя, я нарочито громко обратилась к начальнику политотдела:

— Товарищ старший батальонный комиссар! Старший политрук Никулина прибыла для прохождения дальнейшей службы.

В. Н. Дукельский удивленно взглянул на меня и, будто не веря своим ушам, спросил:

— Повторите, что вы сказали?

Я отрапортовала вторично и услышала в ответ:

— Ну и дела...

Прием меня не очень-то обрадовал. Видимо, начальник политотдела никак не ожидал такого пополнения и не скрывал своего недоумения. Ознакомившись с предписанием, он тяжело вздохнул и сухо сказал:

— Ну ладно, товарищ старший политрук. Пока отдохните. Я скоро освобожусь.

Да, судя по встрече, мне придется нелегко с начальником, который даже не стремился скрыть своего недовольства тем, что в его подчинение прислали женщину. Мороки, думает, с ней не оберешься.

Закончив диктовать донесение, Дукельский пригласил меня к столу, расспросил, где я работала до войны, давно ли в армии, где служила. Видимо, он начинал уже привыкать к мысли, что так или иначе, а нам придется работать вместе. Начальник политотдела развернул на столе [23] карту и стал объяснять обстановку, показал расположение частей, ознакомил с предстоящими задачами.

Части корпуса заняли исходный рубеж и готовятся к прорыву обороны противника на моздокском направлении. На правом фланге корпуса должна действовать 256-я отдельная стрелковая бригада, в центре — 43-я, а слева — 157-я.

Владимир Наумович нарисовал не очень-то веселую картину. Положение в бригадах тяжелое. Из боев они вышли с большими потерями, а пополнение еще не поступило. До намеченного наступления оставались считанные дни. Необходимо было за короткое время сделать, казалось, невозможное: подготовить части к выполнению важной боевой задачи — прорыву сильно укрепленной вражеской обороны.

— Будете в подразделениях, — вроде бы даже сердито напутствовал меня Дукельский, — проверьте, как идет снабжение, достаточно ли патронов, гранат, какая обувь, одежда, обеспечены ли красноармейцы табаком, спичками. Выясните настроение людей, не упуская из внимания ни одной мелочи... — Он помолчал немного и уже вполне доброжелательно и мягко добавил: — Дел, как видите, полно, а времени мало. Сами понимаете, не санаторий здесь. Сейчас отправляйтесь в 256-ю бригаду, найдите начальника политотдела Дробышева. О ходе подготовки к наступлению регулярно докладывайте в политотдел корпуса.

Задуматься мне было над чем. Трудности не пугали. За двадцать лет комсомольской и партийной работы приходилось бывать в различных ситуациях, подчас не была дома круглые сутки. О выходных и думать не приходилось. Но здесь я сразу ощутила, что все будет посложнее.

С тяжестью на душе приступала я к исполнению обязанностей старшего инструктора политотдела корпуса. Сказывались, видимо, усталость, не очень теплый прием начальника, [24] да и сложность предстоящих задач. Следовало бы хоть немного отдохнуть, но не хотелось проявлять свою слабость и сразу навлекать на себя недовольство нового начальника. И я решила тотчас же идти в бригаду.

Рассвет уже чуть-чуть забрезжил, но местность еще просматривалась плохо. Я долго не могла сориентироваться. Ложное самолюбие не позволило мне вернуться назад и расспросить командиров, каким путем проще добраться до бригады, и я немало поплатилась за это, так как идти пришлось почти наугад. На карте казалось все ясным и понятным, а здесь я то и дело спотыкалась в полутьме, падала, поднималась, чертыхалась и шагала снова, не замечая ям и колдобин.

Уже засветло перебиралась я через какой-то овраг. Вдруг над головой раздался все усиливающийся гул. Взглянула вверх и четко увидела в воздухе «раму» — немецкий самолет-корректировщик, который кружил над лощиной. Что ему здесь нужно? Оглядевшись вокруг, я заметила, что в овраге стоят какие-то странные машины. Поспешила к ним. Но мне издали какой-то командир жестом показал, чтобы я не приближалась.

— Ложись! — крикнул красноармеец с другой стороны и погрозил мне кулаком. Видя мое недоумение, он еще громче повторил команду и добавил такое крутое ругательство, что я тут же упала на землю. Вдруг послышались частые взвизгивающие звуки, и овраг озарился отблесками огненных вспышек. Только теперь я сообразила, что это заговорили наши «катюши». Слышала о них много, а вот видеть их в деле до сих пор не приводилось.

Дав залп, машины сию же минуту круто развернулись и внезапно исчезли. «Рама» также улетела в сторону передовой. Поднявшись, я двинулась было дальше. Но словно из-под земли передо мной выросла мощная фигура старшего батальонного комиссара:

— Что вы здесь разгуливаете, демаскируете наши позиции? [25] Здесь не бульвар... Кто вы и откуда? — Выслушав метш, политработник улыбнулся: — Ну вот. Оказывается, прибыло корпусное начальство, а я так встречаю гостей, — и отрекомендовался: — Начальник политотдела бригады Дробышев.

— Вот вы-то мне и нужны.

— Пожалуйста, готов ответить на любые ваши вопросы и помочь, чем в силах. Только вы уж не обижайтесь, что так получилось.

До обид ли было, когда наконец кончились мои мытарства и начподив даже предложил позавтракать.

Дробышев ознакомил меня с положением в частях бригады, с составом политотдела. После завтрака мы с инструктором политотдела по агитации и пропаганде старшим политруком Василием Коваленко отправились во второй батальон. Побывали во всех ротах, проверили их подготовку к выполнению боевой задачи, побеседовали с коммунистами и комсомольцами, узнали, какую работу провели партийные и комсомольские организации и что еще намечено сделать.

В беседах мы подчеркивали, что главная задача политической работы сейчас — настроить молодых бойцов из пополнения на то, чтобы они как можно быстрее овладели оружием и техникой, а бывалых воинов воодушевить на то, чтобы они помогли новичкам обрести боеспособность. Задача коммунистов и комсомольцев — показать в этом личный пример, как и в бою, помнить, что приказ Наркома обороны № 227 остается в центре внимания всех.

Свои беседы мы увязывали с общим положением на фронтах, и особенно с развивающимися военными событиями в районе Сталинграда, с подготовкой к прорыву обороны противника на моздокском направлении.

В общем, постепенно я стала входить в курс событий на участке бригады, познакомилась с командованием и политработниками соединений, входящих в корпус. Командиром [26] 43-й отдельной стрелковой бригады был полковник Зуев — кадровый военный, окончивший Академию Генерального штаба. 157-й бригадой командовал полковник Таратурченко, но вскоре его сменил полковник Горбачев. Во главе 256-й отдельной стрелковой стоял гвардии полковник Андросов, храбрый и хорошо подготовленный кадровый командир.

Хотя 9-й корпус был сформирован недавно, он имел уже хорошие боевые традиции. Части, входящие в него, не раз побывали в жарких схватках с врагом. Мы, политработники, знали немало примеров героизма и мужества воинов, которые могли использовать в воспитательной работе среди бойцов.

Например, во всех частях и подразделениях был широко известен массовый подвиг воинов батальона Окунева из 43-й бригады. На позиции этого подразделения противник бросил более двадцати танков и крупные силы пехоты. Но бойцы не дрогнули даже тогда, когда вражеские танки и автоматчики вклинились в их боевые порядки. И личный пример отваги показывал сам комбат. Он то и дело появлялся на самых трудных участках боя, призывая красноармейцев стоять насмерть. В одной из очередных атак Окунев был сражен фашистской пулей. Его заменил находящийся в рядах бойцов начальник политотдела 43-й бригады батальонный комиссар Ерохов. Он взял командование на себя и повел батальон в контратаку. Пуля сразила и отважного политработника. Но подразделение выполнило свою задачу.

В одном из жарких боев старший сержант М. М. Пафнутов опроверг пословицу о том, что один в поле не воин. Оказавшись один против нескольких наступающих танков, младший командир сработал за целый взвод. Огнем из противотанкового ружья он подбил пять вражеских танков и уничтожил крупнокалиберный пулемет. За этот подвиг старший сержант М. М. Пафнутов был одним из первых в корпусе награжден орденом Ленина. [27]

...Когда противник в третий раз атаковал позицию роты, командир, поднявший воинов в контратаку, был сражен вражеской пулей. Наступило короткое замешательство. И тогда вперед вышел командир взвода младший лейтенант Идрис Сулейманов. Он повел роту вперед. Идрис был ранен, но не выходил из боя, показывал личный пример героизма и стойкости. И только вторичное ранение в голову вывело Сулейманова из строя. Боец Гусейнов под ураганным огнем врага вынес командира в безопасное место.

За этот подвиг младшему лейтенанту И. Сулейманову было присвоено звание Героя Советского Союза. Он был первым командиром в корпусе, удостоенным этой высшей награды.

Только в этом бою противник потерял 17 танков, один бронетранспортер, около 150 солдат и офицеров{2}.

На таких примерах политработники воспитывали у солдат чувство гордости за свою часть, за дела однополчан, вызывали у них ненависть к врагу, стремление быть достойными преемниками боевых традиций своей роты, батальона, бригады. Часто беседы затягивались, так как бойцы живо интересовались положением на других фронтах, сводками Совинформбюро, трудовыми успехами народа в тылу.

Каждая такая беседа выливалась в своеобразный урок мужества и героизма. Не раз приходилось видеть, как загорались глаза красноармейцев, когда они слышали о подвигах однополчан, слышать их твердое слово мстить врагу за смерть товарищей, за все те беды, что фашисты принесли на нашу священную землю.

Готовя бойцов к предстоящим боям, мы и сами становились как будто крепче, выносливее, словно получали [28] заряд мужества, моральную подготовку к грядущим испытаниям.

Начавшееся 19 ноября 1942 года мощной артиллерийской подготовкой наступление советских войск под Сталинградом окрылило наших бойцов, командиров и политработников. Великая эпопея на Волге завершилась полным разгромом крупной группировки противника, пленением многих тысяч фашистских солдат, офицеров и генералов во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом. Пример сталинградцев всегда был для нас вдохновляющим и мобилизующим.

Боевое крещение

Промелькнул декабрь, заполненный подготовкой к прорыву обороны противника, который был назначен на 8.01» 1 января 1943 года. Я по-прежнему находилась в 256-й бригаде. Побывав во всех ее подразделениях, накануне наступления вновь попала во второй батальон, а оттуда в пулеметную роту лейтенанта А. Поволокина. Беседовала с коммунистами и комсомольцами, со всеми бойцами.

Лейтенант Поволокин проверял, все ли подготовлено к наступлению, достаточно ли боеприпасов.

До наступления оставались считанные часы. Вечером командир роты вызвал к себе санинструктора, высокую молодую девушку.

— Дуся, пожалуйста, накорми капитана Никулину и вообще возьми над ней шефство, — сказал он{3}.

— Есть! — отчеканила Дуся.

Она оказалась словоохотливой, доброй, и я с нею сразу почувствовала себя как со старой знакомой. На душе у меня стало легче: Дуся уже участвовала во многих [29] боях, была, как говорится, обстрелянным бойцом, и ее спокойствие и уверенность передавались мне.

— Товарищ капитан, давайте что-нибудь придумаем, чтобы не замерзнуть, — сказала она. — Шинель у меня солдатская, если я расстегну хлястик, она укроет нас двоих, а вашу мы постелим вниз...

Но не успели мы как следует устроиться, как тишину разорвали выстрелы. Фашисты начали бить по нашим позициям из всех видов стрелкового оружия. Небо расчертили тысячи трассирующих пуль. Я видела такое впервые, и поэтому казалось, что весь этот огневой град летит прямо на нас.

— Что это такое? — спросила я шепотом Дусю.

— Давайте побыстрее одеваться, — спокойно проговорила она, — зашевелились немцы...

Выбравшись из окопа, мы поспешили к командиру роты. Но и тот толком не знал, в чем дело.

Стрельба так же внезапно прекратилась, как и началась. Как потом выяснилось, это гитлеровцы устроили. что-то вроде новогоднего салюта. Мы немного выждали, вернулись в окоп и снова улеглись. Но сон уже не шел. Удивительное это состояние: вроде бы дремлешь, а мозг работает, работает. Вспоминаются предвоенные годы, вся прожитая жизнь. Но мысли в первую очередь возвращались к детям. Где они, что с ними?

К утру стало совсем холодно. Мы с Дусей надели шипели, тесно прижались друг к другу. Спасение от стужи пришло с походной кухней. Мы торопясь поели горячего супа, выпили чаю: вот-вот должен был прозвучать сигнал к атаке.

И ровно в 8.00, едва забрезжил рассвет, началась артиллерийская подготовка.

Дым, как туман, застлал небо и землю. Мы прижимались к земле, с замиранием сердца ждали сигнала. И вот в небо взвилась ракета. Лейтенант Поволокин вскочил, вскинул вверх руку с зажатым в ней пистолетом и, как [30] мне показалось, немного срывающимся голосом закричал:

— Рота, вперед! За Родину!

И красноармейцы бросились в атаку. Они бежали вперед, не замечая, казалось, ни губительного вражеского огня, ни разрывов мин и снарядов, ни воронок под ногами, и скоро ворвались в первую траншею противника. Гитлеровцы не выдержали внезапного удара, и часть немецких солдат в панике побежала в свой тыл. А еще через несколько минут я увидела несколько групп фашистов, которые с поднятыми руками шли в нашу сторону.

На других участках подразделения тоже уверенно продвигались вперед. Так начался прорыв обороны противника на моздокском направлении.

Наше наступление было связано с большими трудностями. Отступая, враг оставлял довольно мощные заслоны, бил из многоствольных минометов, которые причиняли нам немало неприятностей. В роте лейтенанта Поволокина было выведено из строя несколько пулеметов.

Из-за отставания тылов уже сутки бойцы не получали горячей пищи, и никто толком не знал, где находятся злополучные кухни.

На второй день наступления несколько фашистских подразделений при поддержке танков начали отчаянную контратаку. Воины 250-й бригады уверенно отразили ее, подбили 5 танков и почти полностью уничтожили живую силу противника.

...Погода менялась, как в калейдоскопе. Пошел теплый дождь, продолжавшийся два дня кряду. Местность превращалась в сплошную топь. Это серьезно осложняло продвижение вперед.

С трудом наши подразделения вышли в район поселка Лепилино, где было одно из отделений совхоза «Балтрабочий». Противник сопротивлялся вяло, изредка постреливал из минометов и пулеметов, а потом и вовсе замолчал. [31]

Я оставалась в роте лейтенанта Поволокина. Воины окопались и ждали очередной команды. К вечеру мелкий моросящий дождь прекратился, и стало подмораживать.

Ночь прошла спокойно, даже без перестрелок, а утром вновь разгорелся бой.

Когда главные силы 256-й отдельной стрелковой бригады вышли на проселочную дорогу Лепилино — Губисаков, из-за высотки со стороны Лепилина внезапно выскочила группа танков и бронетранспортеров противника с пехотой на броне. Автоматчики спешились, быстро развернулись в цепь и под прикрытием танков атаковали наши батальоны.

Приняв боевой порядок, подразделения пошли в контратаку. Разгорелся ожесточенный встречный бой. Подбив 7 танков, воины начали преследовать отходящую вражескую пехоту, продвигаясь к Лепилину.

На поле боя кроме подбитых танков остались 3 полевых орудия, 6 станковых пулеметов и более 150 убитых солдат и офицеров противника.

Рота, с которой я продвигалась, вскоре вступила в Лепилино. В поселке не видно ни души. Неожиданно нас настигла колонна наших танков. Командир, какой-то капитан, высунувшись из люка, спросил у лейтенанта Поволокина, какое подразделение он возглавляет. Получив ответ, танкист крикнул:

— Сажай своих орлов на броню! Так приказал комбриг! Нужно прорваться в центральную усадьбу совхоза и отрезать отход группе противника правее Лепилина! Командуй живее!

Бойцы стремглав вскочили на танки, машины рванулись вперед с такой скоростью, что из-под гусениц во все стороны летела черно-зеленая грязь да ветер свистел в ушах.

Вскоре десант был уже в центральной усадьбе совхоза. Завязался бой, но он длился совсем недолго — главные силы противника отступали в спешном порядке, оставляя [32] лишь небольшие заслоны. Мы захватили несколько пленных.

Нам было приказано остаться в совхозном поселке и ожидать указаний. На улицах стали появляться женщины. Со слезами они бросились к нам, посыпались вопросы, а мы в первую очередь поинтересовались, нельзя ли чем-либо накормить бойцов. Однако выяснилось, что печеного хлеба нет: фашисты вывезли все, что только можно было взять. Осталось немного зерна. Мы развели костры и начали варить кашу.

Но прошло немного времени, и в поселок втянулась колонна нашего батальона, а с ней и долгожданная кухня, впереди которой важно шествовал старшина роты. Завидев командира, он отрапортовал:

— Товарищ лейтенант, обед готов!

Ротный, погрозив пальцем, улыбнулся, отошел сердцем. Бойцы обступили кухню, а повар начал орудовать черпаком. Пообедав, все сразу повеселели. И куда только девалась усталость!

Мне командир батальона передал приказание прибыть в политотдел корпуса.

Воспользовавшись временным затишьем, подполковник В. Н. Дукельский провел с политотдельцами совещание: подвел итоги проведенной при прорыве обороны партполитработы, нацелил на дальнейшую деятельность в частях.

Обращаясь к нам, Дукельский сказал:

— Сейчас в подразделения должно влиться пополнение — около трех тысяч воинов. Часть из них — бойцы и командиры, которые вышли из госпиталей после излечения. Они уже обстрелянные в боях люди. Но большинство только что призвано и не участвовало в боях. В основном это воины закавказских национальностей. С ними надо будет организовать особую работу. Главное, чтобы они знали июльский приказ Наркома обороны, в самые сжатые сроки изучили оружие и уставные требования. [33]

Надо разъяснить бойцам значение каждой операции, в которой участвует корпус, обращать внимание и на трудности, с которыми люди могут столкнуться во фронтовой жизни и особенно в бою.

Начальник политотдела подчеркнул, что в этой большой и напряженной работе мы должны опираться на партийные и комсомольские организации, на боевой актив, бывалых авторитетных красноармейцев, что одним из сильнейших средств в поднятии морального духа бойцов является личный пример политработника, коммуниста, комсомольца.

На совещании говорилось и о том, что жестокость и зверства фашистов, о которых становится известно воинам, вызывают в них гнев и жгучую ненависть к врагу, а мы, политработники, должны использовать это, призывать бойцов к возмездию оккупантам.

Беседуя с начальником политотдела корпуса, я попросила его отпустить меня, когда будем идти на Пятигорск, хотя бы на день, чтобы узнать о судьбе семьи. Владимир Наумович обещал сделать это, если не помешают обстоятельства. Но в Минеральных Водах, когда мы туда вступили, я узнала, что поезда до Пятигорска не ходят: дорога разбита. Если пешком — наверняка отстанешь от части. И хорошо, что не отпустили. Впоследствии выяснилось, что семьи моей в то время не было в городе, и я могла бы подумать, что все погибли.

А случилось вот что. Фашисты высадили десант и обстреляли дорогу, ведущую на Нальчик. Никто не мог эвакуироваться. В это время мой сын вернулся с уборки урожая, попал на станции под бомбежку, повредил руку и, оборванный, чумазый, наконец вернулся домой. Он нашел в подвале мою сестру с детьми. Увидев Володю, та испуганно закричала:

— Володя, скорей уходи в Нальчик! Ребят твоего возраста хватают фашисты. [34]

С трудом сын добрался до Нальчика, а оттуда санитарным поездом в Баку. Там ему повезло — случайно встретил бывшего моего сокурсника по Академии водного транспорта, который узнал Володю, посоветовал поступить в военное училище.

А у сестер, оказавшихся в оккупированном городе, дела сложились неважно. Немцы их как жен командиров Красной Армии стали преследовать. Сперва они со своими детьми и моей дочерью скрывались в подвале, а потом убежали в Черкесск. Там жила наша тетя, которая укрыла всех во дворе, в маленькой кухне, где они и ютились до самого освобождения.

За Ставрополье

Затишье на нашем участке фронта было недолгим. В районе Минеральных Вод наш корпус был выведен из состава 44-й армии и передан 9-й армии генерал-майора К. А. Коротеева.

В середине января ударили сильные морозы, началась гололедица, замела поземка. Видимость сократилась до пятидесяти метров. Вконец измотались люди и лошади. Части корпуса подходили к станице Темнолесская на Ставрополье.

Командир корпуса полковник И. Т. Замерцев поставил задачу в ночь на 20 января силами 157-й и 256-й бригад окружить станицу, уничтожить засевшего в ней противника и освободить населенный пункт.

Нас, политработников корпуса, направили в эти бригады для оказания помощи партийно-политическому аппарату подразделений в выполнении боевого приказа.

Один батальон 157-й бригады, пройдя через хутор Цимлянский, должен был занять высотку на его окраине и оседлать дорогу, ведущую на Ворошиловск (Ставрополь). Другому стрелковому батальону предстояло выйти [35] на шоссе Цимлянский — Темнолесская и ждать сигнала к атаке. А два батальона 256-й бригады, пройдя хутор Липовчанский, должны были форсировать реку Егорлык и обложить станицу с северо-востока.

Когда в небо взвилась красная ракета, батальоны, ведя огонь изо всех видов оружия, бросились к станице Темнолесская и, несмотря на сопротивление гитлеровцев, быстро проникли на ее улицы. Немцы отбивались поначалу из-за каждой хаты, но, видя, что, в сущности, они окружены, стали метаться в панике по улицам, садам и огородам, хотя фашистское командование, судя по всему, стремилось организованно отвести свои главные силы на Татарский. Но это ему не удалось.

Когда мы вступили на улицы Темнолесской, повсюду было много трупов гитлеровских солдат и офицеров, встречались подбитые пушки и автомашины противника. Пленные показали, что в гарнизоне возникла паника от неожиданно нанесенного удара и что в такие сильные морозы они, мол, не в состоянии сражаться.

По приказу командования наши части и ночью, в исключительно трудных условиях, идя навстречу сильной метели, преследовали отходящего противника и выбили его из Татарского. В ходе боя за хутор было уничтожено более 300 фашистов. И здесь были захвачены пленные, которые сообщили, что их частям приказано отходить в северо-западном направлении, где у них якобы заранее подготовлены позиции.

Вскоре в связи с изменением полосы наступления 9-й армии корпус получил задачу действовать в направлении на Ново-Александровскую, Червоный, Фельдмаршальскую. На этом участке противник успел закрепиться на хорошо оборудованных позициях и вел интенсивный артиллерийский и минометный огонь по нашим войскам, а когда подразделения приближались вплотную к населенным пунктам, гитлеровцы часто переходили в контратаки при поддержке танков. [36]

После трехдневных боев части корпуса 26 января овладели станицами Ново-Александровская и Фельдмаршальская, захватив в плен 173 солдата и офицера, 4 танка, обозы и склады противника. Тут же они начали бой за хутор Буденновский, где противник вынужден был оставить 8 подбитых танков и более 400 трупов солдат и офицеров.

В схватке за Буденновский был тяжело ранен мужественный командир 256-й отдельной стрелковой бригады полковник Андросов. Когда воины бригады узнали об этом, они, чтобы отомстить за своего любимого комбрига, стали громить гитлеровцев с особой настойчивостью и мужеством и с ходу отбили у противника еще два важных населенных пункта — станицы Архангельская и Хоперская.

Гитлеровцы, понеся большие потери, поспешно отступали. Наши войска уже не имели соприкосновения с врагом и двигались по северному Ставрополью в походных колоннах.

Здравствуй, родная Кубань!

Части 9-го стрелкового вступили на кубанскую землю. Здравствуй, родная Кубань! Как истерзали тебя фашисты!..

Когда мы вошли в 3-е отделение совхоза «Газыри», жители радостно нас встретили, но предупредили, что западнее они видели танки противника, спрятанные в лесопосадках, и что в стогах соломы укрывается вражеская пехота.

Передовой отряд под командованием майора Меркулова двинулся вперед. Вдруг в воздухе появились «юнкерсы». Они стали бомбить колонну, правда, не причинив ей никакого вреда. Тут же из-за посадки выдвинулось больше десятка танков, показались автоматчики. Расчеты [37] орудий сразу же открыли огонь по танкам. 5 машин было подбито, остальные повернули вспять.

Командир минометного взвода 43-й бригады Малышев и политработник лейтенант Никонов увидели, что фашисты бросили один исправный танк. Они подползли к нему и, развернув башню, стали бить из пушки по отходящему противнику. Тесня фашистов, наши батальоны продвигались к 1-му и 2-му отделениям совхоза «Газыри» и к исходу дня овладели ими, а затем вышли к станине Кочубеевская.

В бою за станицу батарея семидесятишестимиллиметровых пушек под командованием старшего лейтенанта Шульги героически дралась с наседающими на нее танками. Батарейцы подбили 6 машин, а затем им пришлось перейти в рукопашную схватку с наседающей вражеской пехотой. Бился до последнего дыхания и старший лейтенант Шульга, но фашистская пуля сразила мужественного командира.

...Ведя непрерывные бои, войска корпуса вышли на бескрайние степные просторы Кубани. Встала задача овладеть станицами Переяславская, Брюховецкая, Ново-Джерелиевская, а далее, наступая в направлении Азовского побережья, очистить от противника плавни от Каневской до Бейсугского лимана.

В это время командиром корпуса вместо Замерцева был назначен полковник Михаил Константинович Зубков.

В тяжелых условиях боя в плавнях части 10 февраля освободили станицы Переяславская и Брюховецкая, а через четыре дня вышли к Ангелиновской. Этот рубеж обороняли румынские части, усиленные танками, многочисленной артиллерией и шестиствольными минометами.

Бой за станицу Ангелиновская был ожесточенным. Все подступы к ней были заминированы. Противник вел сильный заградительный огонь из всех видов оружия, особенно из шестиствольных минометов. Мины, которыми [38] они стреляли, мы называли психическими, потому что они при полете издавали жуткий воющий звук.

Перед боем политотдельцев собрал начальник политотдела корпуса подполковник В. Н. Дукельский. Ознакомив с боевым приказом, он направил их в подразделения, чтобы разъяснить задачу партийно-политическому аппарату, коммунистам и комсомольцам и во время наступления быть в батальонах и вместе с ними идти в бой.

Я попала во 2-й батальон 43-й отдельной стрелковой бригады вместе с секретарем парткомиссии бригады майором Михайловым.

Перед наступлением мы провели с бойцами беседы, рассказали о противостоящем противнике, о трудностях, которые придется преодолеть в ходе боя, и стали ждать сигнала атаки.

— Ну, капитан, держись! Этот бой будет не из легких, — сказал майор Михайлов.

Положение действительно было тяжелым. Из-за отставания тылов у нас было мало снарядов. А тут еще погода... После холодов внезапно потеплело, начались дожди. Земля раскисла, глина прилипала к ногам. А ведь по ней нужно было не только ходить, нужно было в ней укрыться, лежать в этом месиве.

Противник, видимо предугадав нашу подготовку к наступлению, первым атаковал нас силами до полка пехоты при поддержке 25 танков.

Натиск был настолько сильным, что наши подразделения уступили свои позиции, но, отойдя, все-таки закрепились и в течение всего дня стойко отражали вражеские атаки. Только с наступлением темноты немцы прекратили попытки взломать нашу оборону.

На рассвете 16 февраля мы атаковали гитлеровцев, упредив их. Завязался жестокий бой. Фашисты были выбиты из Ангелиновской, но вскоре снова пошли в контратаку и, бросив против наших подразделений уже 40 танков и полк пехоты, снова захватили станицу. В течение [39] следующего дня наши воины отразили 14 атак противника. С переменным успехом бой длился трое суток, и только 20 февраля станицы Ново-Николаевская и Ангелиновская были окончательно очищены от оккупантов. Под Ангелиновской отличился помощник начальника политотдела корпуса по комсомолу капитан Джиоев. Когда при отражении вражеской контратаки был выведен из строя пулеметчик, офицер заменил его и метким огнем уничтожил десятки гитлеровцев. Контратака врага захлебнулась. За проявленное мужество Джиоев был награжден медалью «За отвагу». Он был первым работником политотдела корпуса, удостоенным боевой награды.

* * *

...Март на исходе. Днем курится земля, припекает солнце, но ночи по-прежнему холодные, земля и вода покрываются тонким льдом. В одну из таких ночей, уставшие и по пояс промокшие, мы с инструктором политотдела 256-й бригады капитаном Василием Коваленко вернулись с переднего края, чтобы немного обсушиться и, если удастся, поспать. Но обстановка сложилась так, что просушить одежду было негде. Подняв воротник шинели и подложив под голову планшет, я легла на лежанку и задремала.

Вдруг послышался громкий стук, и в комнату стремительно вошли начальник политотдела корпуса подполковник Дукельский и начальник политотдела бригады подполковник Дробышев. Мы вскочили со своих мест.

— Только что закончилось заседание Военного совета армии, — сказал Дукельский. — Нашему корпусу поставлена задача отвлечь на себя часть вражеских войск, ведущих бой с нашим соседом — 10-м корпусом, — и сбить противника с занимаемых рубежей. Вы должны отправиться в батальоны, ознакомить бойцов и командиров с предстоящей задачей, самим следует остаться в подразделениях и идти с ними в бой... [40]

Мы с Коваленко направлялись в 256-ю бригаду. Вышли в полночь. Темно — хоть глаз выколи. К рассвету прибыли на наблюдательный пункт бригады. Там нас предупредили, что по пути в батальоны надо быть осторожными: фашистские снайперы простреливают пространство и уже ранили несколько человек.

Пригнувшись и прижимаясь поближе к камышам, я как можно быстрее старалась преодолеть злополучную полосу. Вдруг рядом сухо стукнула о стебель камыша пуля, будто ножом срезав его метелку. Пришлось затаиться и, выждав минуту, снова двинуться вперед. Снова щелчок, еще один... Пронесло, как говорится. Батальон, куда я добралась, залегал перед небольшой высоткой, на которой закрепился противник. Ничейной зоной была неглубокая балка. Подразделению было приказано сбить гитлеровцев с позиций и отбросить их на реку, которая протекала за станицей Казачий Ерик.

Мы с заместителем командира роты по политчасти лейтенантом Н. Назаровым отправились к бойцам.

— Перед нами небольшое озеро. Его придется с ходу проскочить, — объяснял замполит, — а затем сосредоточиться в густых камышах. Как только будет дан сигнал, перейдем в атаку. Жаль, мало у нас людей...

Лица красноармейцев казались измученными, осунувшимися и суровыми.

— Долго мы еще будем стоять на этом проклятом месте? — ворчливо спросил кто-то. — Ведь здесь ни окопаться как следует нельзя, ни лечь. Всюду вода...

— Ждать, товарищи, осталось недолго, — сказал Назаров. — Скоро двинемся вперед, и наше положение изменится, выберемся из камышей. Но нас в роте мало, придется сражаться каждому за двоих, а коммунистам и комсомольцам, как всегда, быть только впереди...

Потянулись томительные минуты ожидания. Было туманно, сыро, моросил мелкий нудный дождь. Падая на землю, капли тотчас замерзали, образуя наледь. [41]

Моя плащ-палатка, накинутая на шинель, вконец обледенела, топорщилась и хрустела от малейшего движения. Лежишь и не шевелишься, а в голове методично постукивает — сейчас вперед...

И вот ударили, разорвав оцепенение, наши пушки. Резко, хлестко. В небо взлетела ракета. На мгновение наступила напряженная тишина, и вдруг донеслось:

— Вперед!

Вскочив, мы все устремились к озеру. Покрытое тонкой пленкой льда, оно оказалось совсем неглубоким — можно было бежать по нему, как по луже. Противник, заметив наше движение, открыл огонь из минометов и крупнокалиберных пулеметов. Вижу, как упал один, другой, третий боец... Но наступательный порыв людей не снижается, гулко шлепаются в воду мины, выплескивая вокруг грязную воду. Бежавший рядом со мной лейтенант Назаров вдруг вроде бы споткнулся и неловко повалился на бок. Я бросилась к нему, подбежали бойцы, стали тащить его, чтобы сделать перевязку, но замполит был уже мертв: разрывная пуля попала ему в живот.

Мы снова побежали вперед. Вот уже скоро и берег озера. Что-то чиркнуло по моей плащ-палатке.

— Товарищ капитан! У вас от плеча к плечу пулен разрезана плащ-палатка! — крикнул кто-то рядом.

Но смотреть некогда — шквал пулеметного огня заставляет нас залечь.

Два часа не давал нам противник поднять головы, поливая озеро свинцом. Вода тем временем начала вокруг нас замерзать. И тут по цепи передали, что выбыл из строя командир роты: тяжело ранен.

Начало темнеть. Противник, решив, видимо, что наша атака не возобновится, ослабил огонь. А потом вообще наступила гнетущая тишина.

Тревожит беспокойная мысль: задача не выполнена. А я осталась старшей по званию в роте. Надо действовать. [42] Я встала и, подняв над головой автомат, крикнула, не узнав своего голоса:

— Товарищи бойцы! Командир тяжело ранен, замполит погиб!.. Отомстим за них! Вперед, за Родину!

Красноармейцы, мокрые, голодные, пошли в атаку. Фашисты не ожидали такого стремительного натиска. Огонь их стал беспорядочным. А мы уже пробирались по балке, стремясь зайти гитлеровцам в тыл. Рядом двигались соседние роты, ведя по противнику огонь.

Наша рота уже дралась за высоту, кое-где бойцы вступили с немцами в рукопашную схватку. Те дрогнули и стали отходить. Вскоре высота была полностью в наших руках.

Я зашла в разбитый сарай. Напряжение боя спало, и тут же стал ощутимее холод, тем более что через все пробоины и щели в сарае дул сырой ночной ветер.

Вдруг слышу: меня кто-то зовет. Я откликнулась. Подошедший вплотную боец назвался связным батальона и передал, что меня вызывают в политотдел корпуса.

К шести утра я добралась в политотдел. Собралась было доложить начальству о выполнении задания, но сказали, чтобы я шла отдыхать.

Приветливая хозяйка дома уже растопила печь. Вскоре я с удовольствием умылась, переодевшись, забралась на печь и сразу погрузилась в глубокий сон. Разбудил меня громкий голос секретаря политотдела капитана Семена Зингаренко:

— Никулина, вставай, тебя вызывает к телефону начальник политотдела армии полковник Поморцев!

Я открыла глаза, но не поняла спросонья, где я и что говорит мне капитан. Перевернувшись на другой бок, я снова стала засыпать, но Зингаренко стал меня тормошить.

Подняла голову и увидела на столе снятую с аппарата телефонную трубку. Слезла с печки, подошла к телефону:

— Капитан Никулина слушает... [43]

— Товарищ Никулина, — загремел в трубке голос Владимира Евграфовича Поморцева, — сейчас закончилось заседание Военного совета армии. Мы поддержали представление командования бригады и корпуса к награждению вас за отличие в бою орденом Отечественной войны I степени. От души поздравляю вас...

Все смотрят на меня. Я от неожиданности до того растерялась, что слова не могла произнести. Полковник Поморцев спросил, слышу ли я и поняла ли, что он сказал.

— Да... Спасибо, товарищ полковник...

Политотдельцы стали меня поздравлять, а майор М. А. Кульнев, заместитель начальника политотдела, улыбнувшись, заметил:

— Женщина всегда остается женщиной. Кто же говорит за орден спасибо? Надо говорить «Служу Советскому Союзу!».

— И по телефону? — недоуменно спросила я.

— А то как же! — дружно засмеялись боевые товарищи.

Веселый, славный народ — политотдельцы. Самый молодой среди нас капитан Джиоев, осетин по национальности, первым среди нас, как я уже говорила, награжден медалью. Заместителю начальника политотдела майору М. А. Кульневу в ту весну тоже было немногим больше двадцати. Войну он встретил в бригаде морской пехоты, а к нам прибыл из госпиталя, где залечивал раны, полученные в Сальских степях. Мы многому научились у этого сухопутного моряка, смелого политработника. Прежде всего — ни при каких обстоятельствах не терять бодрости духа, самообладания. А вот секретарь политотдела корпуса капитан Семен Зингаренко — прямая противоположность Кульневу. Худощавый, немногословный, даже, можно сказать, замкнутый. Наш Семен всегда занят: то спешит послать информацию в политотдел армии, то получает довольствие на всех политотдельцев, то добывает [44] фураж для лошадей. Обычно скупой на похвалу, сегодня Зингаренко негромко сказал:

— По-хорошему завидую вам. Теперь вы второй наш политотделец, удостоенный боевой награды.

...На следующий день вечером в политотделе армии вручались награды большой группе бойцов, командиров и политработников армии. Пришли недавно назначенный командармом генерал-майор В. В. Глаголев и член Военного совета армии полковник В. Н. Емельянов. Василий Васильевич Глаголев, вручая мне орден, весело сказал:

— От всего сердца поздравляю вас, землячка, с наградой! — Заметив мое удивление таким обращением, он спросил: — А вы меня разве не помните? До войны я командовал дивизией, что была в Новороссийске, и мы часто встречались на бюро крайкома партии.

И сразу вспомнился этот стройный, подтянутый генерал...

Возвращалась к себе в политотдел не только с орденом, но и с горсточкой обыкновенной соли, которую дал мне начальник штаба корпуса полковник Стремяков. То-то обрадуются наши политотдельцы! Хоть понемногу, да достанется и им, не видевшим соли более месяца.

Было около полуночи, когда я зашла к подполковнику В. Н. Дукельскому. Поздравив меня и поблагодарив за гостинец — несколько крупинок соли, — начальник политотдела сказал:

— А я приберег еще одну для вас радость, — и протянул мне конверт. — Вот письмо от вашей семьи.

Да, это была необыкновенная радость. Первое письмо после освобождения моих родных из оккупации.

Вернувшись к себе, принялась читать письмо. Сестры писали, что все они в полном благополучии, а вот сына моего с ними нет и они о нем ничего не знают с тех пор, как фашистский десант высадился с воздуха в Пятигорске и Володя убежал в сторону Нальчика... [45]

Я достала из планшета фотографии дочери и сына, долго смотрела на них, но слезы все застилали, и до самого рассвета мне так и не удалось сомкнуть глаз.

Тамань рядом

Наступил апрель 1943 года, а с ним — теплынь. В голубом кубанском небе, омытом дождями, — барашки облаков. Куда ни глянь — млеет, парит под солнцем земля. Бойцы вздыхают: самый бы раз пахать и сеять, но... пока эту землю вспахивают снаряды и бомбы.

Части нашего корпуса вышли в район станиц Анастасиевская и Курчанская. В Анастасиевской — штаб корпуса и политотдел.

Станица Курчанская, занятая фашистами, расположилась на возвышенности. Внизу протекала небольшая речушка Курка, которая едва ли была отмечена даже на топографических картах. Зато слева станицу омывала полноводная Кубань, а справа лежали бескрайние плавни.

Ничего не скажешь, неплохой опорный пункт выбрал противник. С высоты гитлеровцы могли хорошо просматривать наши позиции и наблюдать передвижение войск. Днем невозможно было добраться до передовой по открытой местности. Пришлось рыть многокилометровые траншеи и ходы сообщения в полный рост. А всю эту тяжелую работу выполняли бойцы, как правило, ночью.

Мы знали, что в те дни шли ожесточенные бои в районе станицы Крымская. Через наши позиции с Таманского полуострова туда ежедневно пролетали одновременно сотни вражеских самолетов. Часто они, не дойдя до Крымской, разворачивались и бомбили наши позиции и штабы.

Командование корпуса получило приказ: создать боевые группы из лучших бойцов и командиров, преимущественно из коммунистов и комсомольцев, и направить их [46] на выполнение ответственной задачи — парализовать тыл противника. Для отбора людей в эти группы был брошен весь партийно-политический аппарат корпуса, бригад, полков.

Обращаясь к коммунистам, комсомольцам, мы говорили о том, что перед нами поставлена боевая задача, выполнение которой связано с большой опасностью и огромными трудностями, созданными природными условиями (плавни, болота). Боевые группы должны проникнуть во вражеский тыл со стороны плавней, внезапными ударами по противнику нанести ему возможно больший урон, посеять среди гитлеровцев панику и дать возможность войскам корпуса сбить их с укрепленных позиций.

Политработники объясняли, что выполнить задание смогут самые мужественные, самые умелые воины, люди с крепкими нервами и горячими сердцами.

Но уговаривать красноармейцев и командиров, как выяснилось, особой нужды и не было: почти каждый воин сам просил зачислить его в группу.

К сожалению, природные условия помешали добровольцам полностью добиться той цели, к которой стремилось командование. В жесточайших схватках с врагом, которые наши воины вели в крайне невыгодных для себя условиях, погибло немало бойцов и командиров. К тому же, когда противник заметил, что мы пытаемся зайти через плавни в тыл его войскам, он резко усилил авиационные удары по нашим частям, готовящимся взять Курчанскую с фронта.

Снова трудные дни обороны. Бойцам приходилось все время быть в воде. Особенно тяжело было раненым. Вода в плавнях горько-соленая, и, попадая на раны, она делала их еще болезненнее. А тут еще плавни заполнили полчища комаров, которые не давали покоя ни днем ни ночью. Немало было там и змей. Днем эти твари выползали на солнцепек и нередко сваливались в ходы сообщения. [47]

Идешь, а навстречу ползет полдюжины гадюк — даже сейчас об этом неприятно вспоминать.

Гитлеровцы почти ежедневно пытались, хотя и довольно вяло, атаковать наши позиции. Словом, газеты писали, что на нашем участке фронта идут бои местного значения.

...Давно не было почты, а тут сразу привезли газеты за целых полмесяца. А как они были нужны политработникам — это же хлеб наш насущный! Передовые статьи были главным материалом для бесед и докладов. Боевые эпизоды на других фронтах использовали как материал для воспитания мужества и героизма у наших бойцов, поднятия морального духа и развития ненависти к врагу. Ожидая распоряжения начальника политотдела корпуса отправиться в бригаду, я читала газеты. Не успела просмотреть их, как вызвал подполковник Дукельский. Он встретил меня с газетой «Правда» в руке, спросил:

— Читали?

— Нет, еще не успела.

— Ну так взгляните, — показал он на заметку.

Я посмотрела на заголовок: «Отважная душа». Стала читать и своим глазам не поверила. Обо мне же это! И обрадовалась вроде бы, но и как-то неловко стало на душе: казалось, что корреспондент преувеличил мои заслуги.

* * *

28 апреля 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР наш корпус был награжден орденом Красного Знамени. И снова во всех подразделениях закипела работа. Проводились митинги, собрания, беседы. Воины, выказывая радостные чувства в связи с награждением родного соединения, клялись еще крепче бить врага.

А вскоре мне пришлось отправиться в тыл. Однажды меня срочно вызвали в политотдел. Подполковник В. Н. Дукельский объявил, что Военный совет армии срочно [48] организовывает курсы по подготовке замполитов рот. Курсы краткосрочные, месячные, должны работать в станице Славянская. Начальником курсов назначили меня.

Не буду подробно рассказывать об этом периоде. Скажу только, что, хотя учеба проходила в тыловых условиях, забот и трудностей в Славянской было не меньше, чем на передовой. Целыми днями нужно было заниматься с курсантами, а на подготовку к лекциям уходило порой полночи. Но как бы то ни было, а курс обучения был завершен, и выпускники разъехались по частям.

Я вернулась в политотдел как раз тогда, когда мои товарищи прощались с Михаилом Александровичем Кульневым — его переводили в другое соединение.

А через пару недель мы расстались и с Владимиром Наумовичем Дукельским. В связи с объединением по постановлению ГКО должностей заместителя командира корпуса по политчасти и начальника политотдела Дукельский был направлен в распоряжение Военного совета армии, а политотдел возглавил заместитель командира корпуса по политчасти полковник Александр Дмитриевич Дроздов. Ему не нужно было знакомиться с нами, и он для нас не был новым человеком: работу делали одну. Только так уж повелось еще с «комиссарских» времен, что политотдельцы больше контактировали со своим непосредственным начальником.

Но этим не ограничились изменения в руководстве корпусом. 9 июня 1943 года начальником штаба корпуса стал подполковник Емельян Иванович Шикин. 18 июня 1943 года М. К. Зубкова, ставшего в конце апреля генерал-майором, в должности командира корпуса сменил Герой Советского Союза генерал-майор Иван Павлович Рослый.

Ознакомившись с его биографией, мы узнали, что он родом с Брянщины. С 1922 года Рослый в комсомоле, с 1925 — коммунист. Во время советско-финляндского военного [49] конфликта в 1939–40 годах Иван Павлович командовал 245-м стрелковым полком и за прорыв линии Маннергейма был удостоен звания Героя Советского Союза.

Будучи ранее в армии на политической работе, генерал Рослый хорошо знал ее специфику в боевых условиях, ценил и поддерживал инициативу политотдела и его работников. А офицеры управления, политотдела и частей корпуса были довольны тем, что в бой их вели такие люди, которым можно безраздельно доверять.

16 августа 1943 года был получен приказ о переформировании бригад в дивизии. На базе четырех бригад было создано две дивизии: 301-я и 304-я. 304-я дивизия должна была остаться на месте, а управлению с 301-й дивизией корпуса было приказано погрузиться в эшелон и поступить в резерв Южного фронта.

Командиром 301-й стрелковой дивизии был назначен полковник В. С. Антонов, который до этого командовал 34-й отдельной стрелковой бригадой, сформированной из курсантов морских училищ.

Антонов весь свой жизненный путь связал с армией. Комсомольцем ушел в пограничные войска, а окончив Военную академию имени М. В. Фрунзе, стал командиром 1-го мотострелкового полка пограничных войск на западе, где в первые дни войны вступил в бой с фашистами.

Начальником политотдела 301-й стрелковой стал полковник А. С. Кошкин. Его я знала еще с 1932 года, мы вместе работали в Северо-Кавказском крайкоме партии. У Александра Семеновича была богатая биография. Родился он в семье старого московского большевика-подпольщика Семена Павловича Кошкина, наборщика типографии, который в 1905 году нелегально по заданию большевиков набирал воззвание к рабочим, за что был арестован и выслан из Москвы. И только после Февральской революции он возвратился с сыном Александром в Москву [50] и участвовал в подготовке Великой Октябрьской социалистической революции.

Александр в 15 лет стал комсомольцем, в 17 лет вступил в партию и скоро стал секретарем Московского уездного комитета комсомола. Кошкин был делегатом исторического III съезда РКСМ, на котором выступал В. И. Ленин.

После — годы учебы в промакадемии, работа в совхозе «Гигант» парторгом ЦК ВКП(б), а потом — руководство сельхозотделом Северо-Кавказского крайкома партии.

В первые дни войны А. С. Кошкин был назначен комиссаром 34-й отдельной бригады морской пехоты.

...Итак, мы едем на Южный фронт. Эшелон, дробный стук колес, мелькающие станции и разъезды, покореженные войной... Прощай, Кубань! Прощай, Северный Кавказ! Удастся ли еще нам свидеться?

Даешь Донбасс!

На станцию назначения наши части прибыли ранним августовским утром, сосредоточились в районе города Ворошиловск. Когда совсем рассвело, мы увидели вокруг огромные, похожие на степные курганы терриконы. И куда ни бросишь взгляд — земля изранена воронками от бомб и снарядов, на немногих уцелевших стенах домов зияют пустые провалы окон. Воздух насыщен гарью. Всем нам стало понятным, что впереди нас ожидают тяжелые бои за Донбасс.

«Всесоюзная кочегарка» сейчас находилась в руках фашистов, которые стремились во что бы то ни стало удержать Донецкий бассейн. Гитлеровцы понимали, что оставить его и Центральную Украину — значило утратить уголь, металл, потерять снабжение своих войск продуктами питания, важнейшие аэродромы. [51]

Придавая такое важное значение Донбассу, гитлеровское командование приняло меры по укреплению своей обороны. Немцы устроили перед своим передним краем несколько рядов проволочных заграждений, густо заминировали подступы к нему, укрепили берега Северского Донца и Миуса железобетонными огневыми точками.

Еще не закончилась разгрузка частей, а штаб уже получил приказ о том, что наш 9-й корпус входит в состав 5-й ударной армии генерала В. Д. Цветаева, которой ставилась задача нанести главный удар по противнику, прорвать его оборону на участке Дмитриево, Куйбышево и, развивая наступление, овладеть центром Донбасса городом Сталино.

Кроме 301-й стрелковой в корпус влились 230-я (гвардии полковника А. А. Украинского) и 320-я (генерал-майора И. И. Шмыгина) дивизии. Корпусу было приказано действовать в центре боевого построения армии. На время прорыва обороны противника ему временно была придана 99-я стрелковая дивизия.

Совершив 120-километровый марш вдоль линии фронта, соединения корпуса сосредоточились в районе Прохорово, Чистяково.

Учитывая, что корпус пополнился двумя новыми дивизиями, начальник политотдела полковник А. Д. Дроздов приказал двум старшим инструкторам по пропаганде, двум инспекторам по оргработе и своему помощнику по комсомолу направиться в политотделы соединений, ознакомиться с их деятельностью, после чего вместе с дивизионными политработниками проанализировать работу партийно-политического состава всех полков, батальонов и рот.

Мы тотчас же отправились в дивизии, провели там семинары заместителей командиров полков и батальонов по политчасти, парторгов, присутствовали в подразделениях на партийных и комсомольских собраниях. Работа проводилась дифференцированно, в соответствии с характером [52] задач, стоявших перед батальоном, ротой, взводом.

Основным вопросом, который мы обсуждали и разъясняли воинам, было военно-политическое и экономическое значение операции по освобождению Донбасса.

Как всегда перед наступлением, партийные организации расставляли коммунистов, комсомольцев на самые ответственные участки, делали все для усиления влияния на личный состав подразделений.

18 августа 1943 года началось наше общее наступление в Донбассе. Более двух часов шла артиллерийская подготовка. Взламывая оборону противника на реке Миус, наша авиация наносила мощные удары по укреплениям гитлеровцев. А как только огонь артиллерии был перенесен в глубь обороны, наши войска двинулись вперед.

20 августа части корпуса прорвали оборону противника на реке Миус. Фашистов не спасли ни минные поля, ни сильная система заграждений. Не выдержав огня артиллерии и минометов, враг дрогнул и стал отходить, а наши части, преследуя его, продвигались в район Саур-Могила, Степановка, Артем.

По приказу генерала И. П. Рослого правофланговая 320-я стрелковая дивизия должна была, прорвав оборону гитлеровцев, овладеть городом Енакиево. 230-й дивизии ставилась задача, действуя на Нижнюю Крынку, освободить ее и дальше продвигаться на город Сталине. 301-я стрелковая, ведя бой на левом фланге, обязана была выйти из района Прохорова, очистить от врага Макеевку и также действовать на город Сталино.

1 сентября с первыми лучами солнца прозвучали мощные залпы наших орудий и минометов. Вскоре во весь рост поднялась пехота. Воины проявляли чудеса мужества и храбрости, и уже к полудню под их ударами фашисты оставили населенные пункты Мануйлово, Хуторок, Петровское. [53]

Потом гитлеровцы, словно опомнившись от наших ошеломляющих ударов, стали яростно контратаковать наши части. Пехоту противника поддерживали «фердинанды» и авиация. «Юнкерсы» часто бомбили боевые порядки 320-й дивизии. Но ни на один шаг не сдвинулись с места наши войска. Упорно отбивая контратаки, они продвигались вперед и за два дня боев прошли 32 километра. 3 сентября части 320-й стрелковой штурмом овладели городом Енакиево, уничтожив гарнизон противника численностью более 500 гитлеровцев. Воины 301-й дивизии 5 сентября освободили от врага Макеевку.

Бои за Сталино начались 7 сентября. Полки 301-й дивизии полковника В. С. Антонова (1050-й — майора Ф. И. Мицулы, 1054-й — подполковника Н. П. Мурзина) стали просачиваться на восточную окраину города, а воины передового отряда 1052-го полка подполковника А. И. Епанечникова, ворвавшегося на северную окраину города Сталино, начали выбивать из домов засевших в них автоматчиков.

В это же время полки 230-й дивизии (986, 988 и 990-й) прорвались к центру города. Вместе с пехотой в боевых порядках шла артиллерия. Воины очищали квартал за кварталом. Под грохот взрывов и дробь автоматов и пулеметов из одного подвала вышла группа рабочих Сталино с красным знаменем. Они вручили стяг командиру 990-го полка подполковнику Майданюку. С этим знаменем, полученным из рук трудящихся, бойцы очищали дома и кварталы от гитлеровцев.

Горели дома, рушились стены, над городом нависла завеса дыма, от гари трудно было дышать.

При подготовке к боям за Сталино я побывала в полках 230-й дивизии, а в дни штурма города мне было приказано перебраться в 1052-й полк 301-й дивизии. Вместе с заместителем командира полка по политчасти капитаном Иваном Яковлевичем Гужовым мы все время находились в батальонах. Полк с ходу взял студенческий городок, [54] потом вышел на территорию коксохимического завода. Противник бешено сопротивлялся. Вокруг сущий ад, грохот, перепонки в ушах, кажется, вот-вот лопнут от уханья бомб и снарядов. За каждым углом, завалом — смерть. Чуть высунулся из укрытия, и оттуда длинная очередь. Мы с капитаном Гужовым в ходе боя вели работу по передаче сводок Совинформбюро через агитаторов по цепи, организовали широкую популяризацию отличившихся воинов. Рассказывая о бойцах, павших смертью храбрых, мы призывали мстить врагу за товарищей.

Большая работа была организована по рассмотрению заявлений о приеме в партию. Заявления, как правило, были лаконичны: «Прошу принять меня в ряды партии. Хочу сражаться коммунистом. Если погибну, считайте меня коммунистом».

...Потери были немалые. Из строя выбывали часто политруки рот, парторги и комсорги батальонов, возглавлявшие атаки и находившиеся на самых ответственных участках боя. Нам необходимо было принимать меры, чтобы сохранить боевитость партийных организаций подразделений. По специальному решению ЦК ВКП(б) мы принимали в члены партии воинов, отличившихся в боях за Родину с сокращенным до трех месяцев кандидатским стажем.

А бойцы и командиры проявляли массовую отвагу и героизм, готовность сражаться с врагом до последней капли крови. Вот только один пример.

Вражеские атаки следовали одна за другой. После тринадцатой попытки смять нашу оборону противник бросил на позиции стрелкового подразделения батальон пехоты, поддержанный 7 «фердинандами». И как только на какую-то секунду смолк огонь, встал коммунист Великий:

— Товарищи! Там, где мы обороняемся, врагу не пройти! Истребим поганую нечисть!

— Не пропустим фашистов! — поддержал коммуниста Великого парторг роты Опалев и, поднявшись во весь [55] рост, со связкой гранат стремительно бросился навстречу самоходке.

Вслед за ним поднялась вся рота. Потеряв 2 «фердинанда», немцы откатились. Не пришлось коммунисту Опалеву увидеть результат атаки его роты. Он пал смертью храбрых, героически погибло еще несколько бойцов его роты.

В 8-й роте 1050-го стрелкового полка осталось в живых только 17 человек. Горстка бойцов попала в окружение, но люди решили стоять насмерть. Командир роты коммунист Нудагельдинов приказал занять круговую оборону, и храбрецы продержались всю ночь. Утром подоспела помощь. Когда рассвело, на поле боя было обнаружено 150 вражеских трупов. Только один пулеметчик Михайлов уничтожил более 60 фашистов.

О мужестве и героизме воинов роты мы с заместителем командира полка по политчасти И. Я. Гужовым тотчас же передали сообщения во все батальоны. Агитаторы подхватили их и донесли до каждого бойца и офицера.

...8 сентября 1943 года войска 9-го стрелкового корпуса освободили сердце Донбасса город Сталино. Затихла перестрелка. Над городом — сплошная завеса дыма, через которую не могут пробиться лучи солнца. Радость победы омрачается душевной болью: куда ни взглянешь — руины, руины... Сколько же потребуется сил, чтобы поднять, возродить этот шахтерский город.

Отгремели в Москве залпы салюта, возвестившие об освобождении Донбасса. Нашим войскам за освобождение городов Сталино, Енакиево, Макеевка была объявлена благодарность Верховного Главнокомандующего. Соединения получили почетные наименования: 301-я и 230-я дивизии — «Сталинские», 320-я стрелковая дивизия — «Енакиевская».

В докладе Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина на торжественном собрании, посвященном [56] 26-й годовщине Великого Октября, подчеркивалось, что в результате успешного наступления Красной Армией освобождены Донбасс и богатые хлебом области Украины. Эта победа ухудшила хозяйственное и военно-политическое положение фашистской армии.

Оценка, которую получили действия войск корпуса, вдохновляла всех бойцов и офицеров на новые успехи в борьбе с гитлеровскими захватчиками, а политработникам давала огромную возможность для улучшения работы в подразделениях.

Мы поспешили в батальоны и роты. В беседах старались рассказать солдатам и офицерам о последних новостях с фронтов. Успешные действия по освобождению Донбасса укрепляли веру личного состава в свои силы, поднимали боевой дух войск. На собраниях и митингах, которые проводились политработниками в освобожденных городах и селах, мы рассказывали о боевых действиях наших войск, о растущей мощи Красной Армии, а жители освобожденных районов — о зверствах фашистов, о том, как они расстреливали ни в чем не повинных советских людей, бросали их в шахты, увозили на каторгу в Германию, разлучали матерей с детьми.

Митинги, как правило, заканчивались клятвой бойцов беспощадно бить врага, мстить ему за горе отцов, матерей и детей, а жители, особенно молодежь, тут же просили командование принять их в ряды Красной Армии. Те, кто не мог идти в армию, обещали отдать все силы на восстановление разрушенного войной хозяйства.

Приказ командования требовал преследовать противника, отходящего к Запорожью. В ходе ожесточенных боев наши части освободили несколько населенных пунктов и, продвигаясь вперед, завязали борьбу за Гуляйпольский район, где противник занял оборону на заранее подготовленных рубежах.

Когда воины 301-й и 320-й дивизий прорвали вражескую оборону, в прорыв вошла 12-я гвардейская Донская [57] кавалерийская дивизия полковника В. И. Григоровича. Однако ураганный огонь гитлеровцев приостановил наступление. Часть конников спешилась и укрыла лошадей в лесопосадке.

Но неожиданно налетела вражеская авиация и нанесла сильные бомбовые удары как раз по тому месту, где укрылись кавалеристы. Раненые лошади ржали и метались из стороны в сторону. Я шла в батальоны 301-й дивизии и, переждав налет в одной из воронок, поднялась, чтобы продолжать путь. Неподалеку из землянки выскочила девушка-связистка и, увидев, что самолеты вновь заходят для бомбежки, замахала мне:

— Товарищ капитан! Идите скорее сюда!

Но я не успела добежать до укрытия. Сброшенные бомбы уже свистели над головой. Едва снова спряталась в воронку, как вокруг загромыхали взрывы, рядом застучали падающие комья земли и камни. Когда самолеты улетели, я осмотрелась вокруг, и сразу сжалось от боли сердце: одна бомба угодила прямо в землянку, у входа в которую только что стояла девушка...

Возобновив атаки и преследуя дрогнувшего противника, воины корпуса освободили несколько сел Гуляйпольского района и Пологи — важный узел шоссейных и железных дорог.

Враг жестоко сопротивлялся, но к вечеру не выдержал нашего напора и стал отходить. Наши части уже в сумерках вошли в небольшой разрушенный город Гуляйполе.

При освобождении города особо отличился огневой взвод 76-миллиметровых дивизионных пушек лейтенанта Ивана Георгиевича Скоморохова из 184-го гвардейского артиллерийского полка. Батарейцы продвигались вместе с пехотой и подавляли огневые точки противника, сеяли панику в рядах гитлеровцев и не давали им возможности контратаковать. Но вдруг с северной стороны [58] города появились вражеские танки, ведущие огонь. За ними продвигались автоматчики.

По команде лейтенанта Скоморохова артиллеристы открыли огонь и сразу же подбили две машины. Остальные танки повернули вспять. Пехота противника в панике отступила. Отважные артиллеристы стали бить ей вдогонку и серьезно потрепали живую силу немцев.

Забегая вперед, хочу сказать, что И. Г. Скоморохову за совершенный подвиг в дни празднования 25-летия освобождения Гуляйполя от фашистов было присвоено звание почетного гражданина города.

...За двадцать дней наступления войска корпуса прошли 300 километров, освободив вместе с другими соединениями сотни населенных пунктов и полностью очистив от фашистов Донбасс и часть Запорожской области.

Позиция «Вотан»

Оставляя Донбасс, фашисты надеялись удержаться на так называемом Восточном валу — мощнейшей оборонительной линии, часть которой (в полосе обороны группы армий «Юг», в частности, на правом берегу реки Молочная) получила название позиции «Вотан».

Линия вражеской обороны была и в самом деле очень крепким орешком. На скатах гряды высот противник оборудовал траншеи. В несколько линий протянулись противотанковые рвы, сплошь — минные поля, проволочные заграждения в восемь — десять колов, надолбы, огневые точки — настоящие крепости с перекрытиями в шесть-семь накатов. Правда, в полосе наступления армии позиция «Вотан» проходила не по реке, так что по крайней мере не нужно было форсировать водную преграду.

Перед войсками корпуса была поставлена задача сбить противника с позиции «Вотан», взять в клещи его группировку, окружить и уничтожить ее в районе Днепровки. [59] 230-я дивизия сосредоточилась в районе Барабаштадта. Правее действовала 301-я, а слева — 320-я стрелковые дивизии.

По заданию начпокора я прибыла в политотдел 301-й дивизии, расположившийся в селе Юренталь, разыскала в небольшой приземистой хате начальника политотдела полковника А. С. Кошкина. Переговорив о предстоящей работе, мы собрались отправиться с ним в подразделения, но тут случилось неожиданное.

Село Юренталь раскинулось на высотке. По склонам на добрый километр тянулись улицы. Внизу — сады и огороды. Там и облюбовали себе место наши артиллеристы, бившие по противнику. Видимо, враг засек позиции батарейцев и решил их разбомбить. В небе неожиданно показались самолеты. Едва долетев до Юренталя, вражеские пилоты стали поспешно сбрасывать свой смертоносный груз. Падая на склон бугра, бомбы не причиняли особого вреда ни артиллерии, ни штабу. Через несколько минут последовал новый налет.

— Давай удирать из хаты, — сказал начальник политотдела, и мы кинулись во двор. Там стоял сарайчик. Около него был отрыт крошечный окопчик, который не мог укрыть нас обоих. Самолеты летели низко, и мы видели, как от них начали отделяться бомбы.

Я кинулась к большой куче щебня, упала рядом с ней. В этот миг недалеко от хаты громыхнула бомба. Воздушной волной сорвало крышу, и сверху посыпался град черепичных осколков. Меня что-то сильно ударило в поясницу, и я даже вскрикнула от боли. Когда самолеты отбомбились и рассеялась пыль, я осмотрелась, ощупала ушибленное место: крови нет — стало быть, не ранена. Поднявшись, увидела лежащего в огороде ничком полковника Кошкина. Левую руку он прижал к голове, и сквозь его пальцы проступала кровь.

— Товарищ полковник! Вы ранены?! — вскрикнула я.

— Да, меня, наверное, задел осколок... [60]

Я помогла А. С. Кошкину подняться. Мы зашли в политотдел, и там полковнику сделали перевязку. Ранение оказалось нетяжелым. Небольшой осколок пробил начподиву мочку уха и застрял в мягких тканях шеи. Пришлось ему пойти в медсанбат для удаления осколка.

Только рано утром следующего дня мы ушли в подразделения, чтобы провести работу по подготовке к прорыву обороны на позиции «Вотан».

А готовиться пришлось очень напряженно. Задача корпуса состояла в том, чтобы прорвать глубоко эшелонированную и особо мощную оборону противника в районе Владимировка, Украинка, а затем, развивая успех, разгромить группировку противника в районе Днепровки. Как всегда перед наступлением, проводилась разведка боем, выявлялись огневые средства противника. Разведчики делали вылазки для взятия «языка». Орудийные расчеты изучали свои цели. Для ввода в прорыв нам была придана 140-я танковая бригада полковника Н. Т. Петренко. Штабы отрабатывали взаимодействие танков и пехоты, определяли исходные рубежи, выделяли танковые подразделения на усиление стрелковых полков. Наступление должны были поддерживать авиаторы из 8-й воздушной армии генерала Т. Т. Хрюкина.

Громадную работу предстояло провести саперам. Они должны были проделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях, обеспечить пехоте преодоление глубоких рвов.

Мы, политработники, проводя в подразделениях собрания коммунистов и комсомольцев, расставив их на главных участках, помогали офицерам штабов отрабатывать четкие взаимодействия стрелковых подразделений с танками и артиллерией. Нужно было довести до каждого красноармейца его задачу. Мы должны были остаться в рядах атакующих.

Лето было на исходе. Пожелтела неубранная кукуруза. На краю поля замаскировалась наша полковая и дивизионная [61] артиллерия, поставленная на прямую наводку. Здесь же укрылась и пехота.

Я была в боевых порядках 2-го батальона 1050-го полка. Все напряженно ждали сигнала к началу атаки. С рассветом мощно заговорила наша артиллерия. Потом батарейцы перенесли огонь в глубину вражеской обороны, и вслед за огневым валом, используя дымовую завесу, бросилась вперед пехота. Бойцы ворвались в первую траншею противника, навязали гитлеровцам жестокую рукопашную схватку. Враг зло огрызался, стал подтягивать резервы из глубины, переходить в контратаки, ввел в бой танки. Но наши подразделения уже твердо закрепились в первой немецкой траншее и держались стойко, отражая одну вражескую контратаку за другой. Артиллерия метко била по танкам, но и сами батарейцы несли большие потери. Из строя выходили наводчики орудий, подносчики снарядов. Их заменяли другими номерами. Продолжая подавлять огневые точки врага, артиллерия и танки дали возможность пехоте вновь подняться и устремиться ко второй линии фашистской обороны. И тут хорошо помогли летчики. Пожалуй, впервые мы так заметно ощутили превосходство нашей авиации над немецкой.

И не выдержали фашисты, стали отходить.

К концу дня выдалась небольшая передышка, поднесли обед. А тем временем мы с политработниками полков рассказали воинам об отличившихся в бою, сообщили о содержании последней сводки Совинформбюро.

И вот снова взвилась ракета — в атаку! Сперва шли шагом и молча, но, когда рядом грянуло мощное «ура!», будто сильная пружина толкнула каждого из нас вперед. Мы бежали, не обращая внимания на свист пуль, разрывы мин и снарядов. Вот и первые хаты Владимировки. Полыхают подожженные фашистами дома и дворовые постройки. Отступая, гитлеровцы оставляли за собой развалины и пепелища. [62]

Вскоре вся противостоявшая корпусу группировка противника, как и намечалось, была взята в клещи и разгромлена в районе Днепровки. Так 26 октября 1943 года вражеская оборона была прорвана на всю ее глубину. Треснула хваленая позиция «Вотан», на сооружение которой фашисты потратили 9 месяцев.

Не останавливаясь, части корпуса устремились к Днепру.

Наши воины в боях встретили первую годовщину своего корпуса. Многие бойцы и командиры были удостоены высоких наград. Это дало возможность применить один из действенных методов партийно-политической работы в войсках. Чтобы поднять боевой дух бойцов и офицеров, Военный совет армии дал указания политотделам отправлять письма семьям воинов, отличившихся в боях. Посылали письма и по случаю награждения фронтовика орденом или медалью. На специальном бланке вверху была изображена награда, а ниже — текст письма, в котором рассказывалось о подвиге воина.

Семьи награжденных и отличившихся быстро отвечали командованию, благодарили за проявленную о них заботу, обещали сделать в тылу все от них зависящее для победы над врагом.

«Добейте ненавистного врага и скорее возвращайтесь домой с победой», — писали они.

Никопольский плацдарм

Части корпуса вышли в район Большой Лепетихи, вплотную к большому участку территории на левобережье, удерживаемому противником и получившему название никопольский плацдарм. Гитлеровцы, прижатые к Днепру, все же, создав мощную оборону, пытались удержать в своих руках никопольский марганец и криворожскую руду. Для этого они сосредоточили здесь 10 пехотных дивизий и крупные силы артиллерии. Фашисты не [63] только отчаянно оборонялись, но и предпринимали контрудары против наших войск, продвигавшихся к Перекопскому перешейку и нацеленных на освобождение Крыма.

Командование поставило перед нашими войсками задачу ликвидировать вражеский плацдарм, продвигаться на Николаев, Одессу и очистить от захватчиков Черноморское побережье. Для выполнения этой задачи была произведена перегруппировка соединений. Наш корпус в конце октября 1943 года был передан 28-й армии. Из его состава вывели 320-ю дивизию. Мы получили новые соединения: 118-ю и 130-ю стрелковые дивизии.

Пока шла перегруппировка частей, штаб корпуса по указанию Военного совета армии развернул работу по проверке военных знаний политсостава. Подготовка к этим «экзаменам» началась еще на Кубани, но передислокация и боевые действия прервали ее. Проверка показала, что в целом политработники имели достаточно высокий уровень военно-тактических знаний и хороший боевой опыт. Большинство из них получило в ходе проверки хорошие и отличные оценки.

Вскоре старшему инструктору политотдела корпуса Б. Н. Дзусову и мне были присвоены очередные воинские звания.

...Пришли октябрьские праздники. Третий раз годовщину Великого Октября страна отмечала в военной обстановке. Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин назвал в своем докладе, посвященном 26-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, истекающий год переломным годом войны и от имени партии и правительства поставил перед Красной Армией задачу огромной важности — освободить народы Европы от фашистских захватчиков и оказать им содействие в воссоздании своих национальных государств, установить порядок в Европе, который полностью исключил бы возможность новой агрессии со стороны Германии. [64]

Как только нами был получен этот доклад, Военный совет и политотдел армии провели семинар работников политотделов корпусов и дивизий, на котором ознакомили нас с предстоящими боевыми задачами, снабдили материалами для лекций и докладов на темы: «Год коренного перелома в ходе войны», «Источники силы нашего государства», «Укрепление антигитлеровской коалиции и развал фашистского блока».

Тщательно подготовившись, политотдельцы отправились в дивизии и провели семинары с заместителями командиров полков и батальонов по политчасти, парторгами и — отдельно — с комсоргами полков и батальонов. Потом мы подобрали докладчиков и агитаторов в подразделениях, дали им подробные инструкции, читали лекции для офицеров штабов дивизий, полков и батальонов.

В каждом полку были комиссии по организации празднования 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В полках состоялись торжественные митинги и парады. Особое внимание уделялось повышению бдительности воинов. Отличившиеся в боях красноармейцы, сержанты и офицеры были представлены к награждению орденами и медалями.

...Штаб и политотдел нашего корпуса расположились в Рубановке, селе, сильно разбитом авиацией и артиллерией противника. Разместились мы в чудом уцелевших домиках. Секретарь, политотдела капитан Семен Зингаренко обосновался с частью работников и своим хозяйством в отдельной небольшой халупе, а мне с машинисткой Машей Балбековой отвели комнату в хате одного старика. Хозяин со снохой занимал кухню и небольшую комнату, а в просторной горнице жили заведующий школой и его жена-учительница. Они приютились здесь после того, как фашисты сожгли школу, где у них была квартира.

Хозяева старались создать нам самые хорошие бытовые условия. Вскоре выпал снег, усилились морозы, и старик, не жалея, подкладывал в печь дрова, чтобы нам [65] было теплее. Я часто уходила на передний край и возвращалась домой промерзшая, уставшая. Но в любое время суток для меня в печи был приготовлен чугун горячей воды, а на плите какая-нибудь еда. Учительница Мария Петровна Шишлакова заботилась обо мне, как родная: пока я отдыхала, она сушила мою шинель, а однажды даже вырезала из овчины стельки для сапог. Женщина была практичнее меня — так было и теплее и удобнее: ведь хозяйственники выдали мне сапоги 43 размера, а нужен был 37-й... А когда я уходила из дома, Мария Петровна непременно успевала сунуть мне в карман сверток с куском хлеба и салом. Эта забота несказанно трогала меня, и было досадно, что я не имела возможности как-то отблагодарить за нее.

Шла усиленная подготовка к прорыву обороны противника, изгнанию его с левого берега Днепра и форсированию реки. Я знала, что в частях корпуса почти на полсотни увеличилось количество танков, что нам обеспечивалась мощная авиационная поддержка, такая, какой мы не имели раньше.

Перед наступлением начальник политотдела корпуса полковник А. Д. Дроздов собрал нас и, ознакомив с обстановкой и предстоящими задачами соединения, указал, что место всех политотдельцев в подразделениях, в первых рядах наступающих.

Одновременно инспектору политотдела, исполняющему обязанности секретаря парткомиссии, майору Мочалову и мне было приказано отправиться в полки 301-й дивизии.

Я зашла к капитану Зингаренко, спросила:

— Где майор Мочалов? Нам ведь с ним по пути...

— Переодевается, сейчас будет готов, — ответил Семен.

— Ни пуха вам ни пера! — напутствовала нас Маша Балбекова. [66]

Мы долго шли вместе с майором, а потом, перед передним краем, разошлись в разные стороны.

Когда я добралась на передовую, там шел тяжелый бой. Как только наши танки двинулись вперед, появилась вражеская авиация, на атакующих пехотинцев посыпались бомбы. Появились и наши истребители. Завязался бой в воздухе. Один краснозвездный самолет, прошитый пулеметной очередью «мессера», загорелся и стал падать. Мы, затаив дыхание, следили за ним. Летчик почему-то не покидал машину, видимо, решил сбить пламя. Это ему, к счастью, удалось, и самолет кое-как приземлился на нейтральной полосе. К счастью потому, что, как выяснилось вечером, когда бой утих и нашим бойцам удалось вынести летчика, он был тяжело ранен и не мог ни выпрыгнуть с парашютом, ни выбраться из самолета после посадки.

...Наши пехотинцы и танкисты еще раз попытались прорваться к первому рубежу обороны гитлеровцев, но безрезультатно: слишком губительным был их огонь. Фашисты пытались контратаковать, но заговорила наша артиллерия. Несколько вражеских танков было подожжено, а подразделения немецких автоматчиков рассеяны. Однако и наша попытка прорвать оборону противника не принесла успеха.

...Через три дня я вернулась в политотдел. Маша Балбекова, увидев меня, бросилась мне на шею и горько разрыдалась.

— Что случилось?

— Нет майора Мочалова... — обливаясь слезами, прошептала Маша.

— Как нет?

— Погиб он. Вчера похоронили... В тот день, как вы ушли вместе, погиб...

Капитан Зингаренко рассказал, что Мочалов тогда благополучно добрался до командного пункта одного из полков 301-й дивизии. Неосмотрительно выйдя из укрытия, [67] он с группой офицеров наблюдал за боем. Рядом разорвался снаряд. Майор Мочалов замертво упал на землю, остальные были легко ранены...

Весь январь 1944 года части корпуса усиленно готовились к прорыву обороны противника. Они пополнялись людьми, получали оружие и боеприпасы, командиры проводили тактические учения, велась разведка боем для выявления огневых средств врага. Однако любая наша попытка хоть на шаг продвинуться вперед останавливалась ураганным огнем противника. Особенно он укрепился в районе Екатериновки, где занял господствующую над местностью высоту 81,9 и многочисленные курганы, лежавшие рядом. В целом это был очень мощный укрепрайон.

Мы, политработники, вели в это время работу с пополнением, знакомили молодых бойцов с боевыми традициями частей и подразделений, проводили партийные и комсомольские собрания, расставляли коммунистов и комсомольцев на ответственные участки предстоящих боев.

Однажды меня вызвал начальник политотдела корпуса. Полковник А. Д. Дроздов объявил приказ о назначении меня по совместительству секретарем партийной комиссии. Взволнованная доверием, я растерялась и не знала, что ответить. Знала, что это почетная для коммуниста работа, но ведь и ответственности намного больше: уже то, что надо было проводить заседания комиссии, на которых решались вопросы приема в члены ВКП(б) и — в очень редких случаях — исключения из рядов партии, говорило о многом. А потом — борьба за укрепление дисциплины, проблемы морального облика коммуниста и множество иных дел. Но приказ есть приказ...

В начале февраля 1944 года наш 9-й стрелковый корпус вновь был введен в состав 5-й ударной армии.

Ранним утром 11 февраля 1944 года наступил долгожданный час. Ударила наша артиллерия. На высоте 81,9, [68] занятой фашистами, в воздух взлетели камни и бревна, забушевало пламя. После артподготовки полки перешли в наступление. Наши воины, ворвавшись с ходу в траншеи противника, завязали рукопашную схватку с гитлеровцами. И те не выдержали, стали в панике откатываться к Днепру. Над высотой зареяло красное знамя, водруженное бойцами 1052-го стрелкового полка 301-й дивизии.

Преследуя противника и продвигаясь вдоль левого берега Днепра, части корпуса освободили от захватчиков Верхний Рогачик.

Впереди распростерся широкий и глубокий Днепр. Стремление форсировать его с ходу не оправдалось. Резиновые лодки, на которых передовые подразделения пытались преодолеть реку, как тисками, сжимали глыбы раскрошенного льда. Наводить понтонные мосты метали фашистская авиация и яростный огонь вражеской артиллерии.

Выручила солдатская смекалка. Бойцы собирали у крестьян лодки, связывали их по нескольку штук бревнами, и получались довольно мощные паромы. Переправившись на левый берег, воины смело вступали в бой, стремясь любой ценой захватить плацдарм. Однако тяжело досталась нам эта переправа! Лодки, попав под огонь, тонули, гибли бойцы и офицеры.

При форсировании мы потеряли радистку Наташу Щербинину, которая переправлялась с передовым подразделением. Когда группа уже достигла противоположного берега, налетела фашистская авиация. Одна бомба взорвалась неподалеку, и осколком сразило Наташу. Она упала в воду, но бойцы тут же подхватили бездыханное тело девушки и, как только стих огонь противника, похоронили Наташу на днепровском берегу.

Над могилой агитатор Волошин сказал:

— Ты осталась навечно здесь, как часовой переправы. Мы отомстим врагу за твою смерть!

Вместе со старшим инструктором политотдела корпуса [69] майором Б. Н. Дзусовым мы попали в штурмовую роту, которая одной из первых переправилась через Днепр, захватила небольшой плацдарм на левом берегу и удерживала его до подхода основных сил дивизии.

Двинулись мы через Днепр ночью. Река вся будто в сполохах майских зарниц: рвутся бомбы, снаряды, мины, строчат пулеметы. Лавируя меж льдин и припадая к студеной воде, мы благополучно добрались до берега. А тем временем батальоны наводили переправы и, форсировав Днепр, с ходу вступали в бой за расширение плацдарма.

Фашисты неистовствовали, предпринимали одну контратаку за другой, пытаясь сбросить наших воинов в воду, но они держались стойко и, зарывшись в землю, не отступали ни на шаг. От непрерывного огня перекаливались стволы автоматов и минометов. Немцы тоже вели по защитникам плацдарма яростный огонь. Сколько же металла было обрушено тогда на каждую пядь днепровского берега!

* * *

13 марта 1944 года наши части были сменены на плацдарме другими и корпус перешел в резерв 3-го Украинского фронта. На целую неделю у нас выдалась передышка, и войска стали приводить себя в порядок. А мы, политработники, были вызваны в политотдел на семинар, где детально обсуждали задачи в предстоящих боях, а также прослушали лекцию о международном положении. Мы, в свою очередь, провели семинары в политотделах дивизий с заместителями командиров полков и батальонов по политчасти и политработниками подразделений.

20 марта корпус вошел в состав 57-й армии генерала Н. А. Гагена. И снова в бой. Успешно развивая наступление, соединения корпуса форсировали реку Южный Буг. Противник поспешно отступал.

Предполагалось, что после удачного исхода боевых [70] действий по разгрому ясско-кишиневской группировки противника мы должны будем, форсировав реку Прут, идти в Румынию, Болгарию. Начальник политотдела 57-й армии полковник Г. К. Цинев вызвал всех старших инструкторов и инспекторов политотделов корпуса и дивизий на семинар. Ставя перед нами задачи, связанные с предстоящими боями, он дал указание срочно подготовить лекции о политико-экономическом положении в Болгарии и Румынии и прочитать их во всех подразделениях. Вместе с этим предлагалось ознакомить весь личный состав с нормами поведения советских военнослужащих за границей.

На душе неописуемая радость: вот-вот враг будет выброшен из пределов Родины! А тут еще весна. Куда ни глянь — белая кипень цветущих садов. Благоухает воздух. Особенно красив восточный берег Днестра. Ни гул самолетов, ни вой снарядов не могли помешать природа жить по своим законам. Цвели яблони, абрикосы, вишни и над каждым цветочком колдуют пчелы.

Но действительность всё же заявляла о себе грохотом пушек, сотрясающих небо и землю. Мы готовились к форсированию Днестра, а для успешного выполнения этой задачи в частях корпуса велась напряженная партийно-политическая работа. Основными ее формами и методами, проверенными практикой, были семинары работников политотделов, заместителей командиров полков, батальонов по политчасти, парторгов и комсоргов полков, батальонов и рот, сборы агитаторов по обмену опытом, партийные и комсомольские собрания, собрания партийного актива частей. Проводились индивидуальные и групповые беседы с бойцами и офицерами, регулярно зачитывались сводки Совинформбюро, организовывались беседы, выпускались листовки о героизме бойцов и офицеров в прошедших боях.

Для заместителей командиров полков и батальонов по политчасти и командного состава, а также для парторгов [71] и комсоргов батальонов и рот на семинарах читались лекции, ставились на обсуждение вопросы практического характера. Вот примерный план семинара. В первый день — лекция о международном положении, а также на темы: «Румыния — вассал гитлеровской Германии», «О методах работы фашистской агентуры».

Второй день — доклад о постановке агитационно-пропагандистской работы в частях корпуса. Кстати, этому докладу предшествовала большая подготовительная работа, проведенная политотделом корпуса. Была создана бригада, в которую вошли кроме меня старший инструктор политотдела корпуса майор Я. М. Майофис, помощник начальника политотдела по комсомолу капитан В. Тюрев, старшие инструкторы политотделов дивизий майоры И. И. Удалов, М. В. Кузьмин. Мы проверили во всех подразделениях состояние агитационно-пропагандистской работы и о результатах проверки доложили на семинаре. Начальник политотдела корпуса полковник А. Д. Дроздов дал практические указания по устранению обнаруженных недостатков.

Итоги семинара подвел начальник политотдела армии полковник Г. К. Цинев. Он сделал практические указания о задачах политработников в предстоящих операциях.

На семинарах, проведенных в дивизиях, помимо лекций рассматривались и практические вопросы планирования работы, подготовки и проведения партийного или комсомольского собрания, приема в ряды партии, руководства комсомолом партийными бюро, обмена опытом индивидуальной работы с молодыми коммунистами и с новым пополнением, укрепления воинской дисциплины, контроля за выполнением партийных поручений.

После семинаров в частях были проведены партийные и комсомольские собрания, сборы агитаторов. Все эти мероприятия оживили партийно-политическую работу перед наступлением. [72]

Бои в Молдавии

Когда подошел день и час, чтобы выполнить боевую задачу по форсированию Днестра и захвату плацдарма на западном берегу, политработники, агитаторы снова были в первых рядах. При форсировании Днестра меня начальник политотдела направил в 301-ю стрелковую дивизию полковника В. С. Антонова. Там я попала в передовой отряд соединения, который должен был захватить плацдарм севернее города Тирасполь.

В ночь на 13 апреля 1944 года мы погрузились в лодки и начали форсировать Днестр. В этом месте правый берег был высоким и каменистым. В мирное время там добывали известняк для строительства, и берег был изыт карьерами. В них фашисты установили свои огневые средства и вели ураганный огонь по нашим позициям, расположенным на левом берегу.

Как мы ни старались подойти к берегу скрытно, все же гитлеровцы заметили нас и начали беспорядочную стрельбу по всему руслу реки.

Перед началом форсирования агитатор из 1-го батальона 1050-го стрелкового полка комсомолец И. Щербак провел с бойцами своего взвода беседу о том, как лучше действовать и незаметно подойти к противнику. Сам И. Щербак и его боевые друзья первыми переправились и показали образцы мужества. Заметив пулемет противника, агитатор решил захватить его. Скрытно подобравшись к вражескому пулеметчику, Щербак оглушил его прикладом, затаился между камней и, оценив обстановку, решил пока себя не выдавать.

А когда наш отряд стал приближаться к берегу, Щербак повернул пулемет и ударил по фашистам. Среди немцев началась паника — они бросали оружие и покидали позиции. Плацдарм был захвачен. Но фашисты довольно быстро опомнились и начали контратаковать. Однако все [73] их попытки были отбиты, а за это время весь 1-й батальон переправился через Днестр.

Необыкновенное мужество проявил и сапер Максим Аксенов. Он за ночь совершил на лодке одиннадцать рейсов через Днестр, перевозя солдат и офицеров на западный берег.

На одном из участков завязалась жестокая схватка с контратакующими гитлеровцами, которых поддерживали 3 самоходки и танк.

Бронебойщик сержант Поляничкин быстро выдвинулся вперед, замаскировался и приготовился встретить врага. «Фердинанды», стреляя на ходу, приближались к месту, где лежал бронебойщик. Подпустив машины как можно ближе, он открыл огонь, но тут же почувствовал жгучую боль в ноге: задело осколком снаряда. Однако не дрогнул комсомолец, пересиливая себя, продолжал вести неравную борьбу. После нескольких его выстрелов один «фердинанд» загорелся, две другие самоходки и танк круто повернули назад. Тогда сержант Поляничкин отполз в укрытие, чтобы перевязать ногу, но с поля боя не ушел до тех пор, пока не была полностью отражена контратака противника.

Вслед за бойцами 1050-го стрелкового полка с ходу форсировали Днестр подразделения 1054-го полка 301-й дивизии, которым командовал подполковник П. П. Радаев. Они высадились правее. Затем на правобережье закрепился и передовой отряд 230-й стрелковой дивизии. Начальник политотдела этого соединения полковник И. Ф. Веремеев приказал старшему инструктору майору Н. В. Кузьмину переправиться через Днестр с отрядом и обеспечить возможность форсирования реки другими подразделениями.

Воины переправились, понеся небольшие потери, и застали гитлеровцев врасплох. Тесня их, они начали расширять плацдарм. Несмотря на предпринятые фашистами контратаки, отряд удерживал свои позиции до подхода [74] основных сил. При отражении контратак вместе со всеми мужественно сражался и майор Н. В. Кузьмин.

Форсирование Днестра продолжалось. Подразделения 118-й стрелковой дивизии захватили плацдарм правев Бендер. Правда, вскоре это соединение было выведено из состава корпуса.

В это время был получен приказ направить одного из старших инструкторов политотдела корпуса на двухгодичные курсы по подготовке преподавателей военных училищ. Курсы находились в глубоком тылу. Начальник политотдела полковник А. Д. Дроздов предложил поехать на эти курсы мне, но я отказалась. Тогда он приказал отправиться на курсы майору Б. Н. Дзусову. Пришлось расстаться с боевым товарищем, с которым был пройден путь от Моздока до Днестра.

Не прошло и месяца после этого, как получили приказ об откомандировании на другой фронт полковника А. Д. Дроздова. До приезда нового начальника политотдела корпуса обязанности его возложили на меня как секретаря парткомиссии.

После отъезда Александра Дмитриевича Дроздова меня вызвал командир корпуса генерал-майор И. П. Рослый.

— Нам предстоит очень срочная и важная работа, — сказал он. — Надо собрать всех командиров взводов. Эти люди первыми ведут в бой своих солдат и сами идут вместе с ними. Все они отличились при форсировании Днепра и Днестра, но мы им еще не вручили награды. Перед награждением им следует прочесть лекцию о международном положении. Позаботьтесь о подготовке площадки, где будет проходить сбор, о наглядной агитации. Ужин обеспечат наши хозяйственники...

Потом мы вместе с Иваном Павловичем выбрали место, где должны собрать командиров взводов.

Докладчика решили взять из дивизионных политотдельцев. Остановились на кандидатуре старшего инструктора [75] по пропаганде майора Я. М. Майофиса. Это был один из наиболее подготовленных политработников, имевший ученую степень кандидата исторических наук и работавший до войны преподавателем в институте. Майофис уже нами был намечен для выдвижения в политотдел корпуса на место уехавшего Б. Н. Дзусова.

Быстро было сделано и красочное оформление площадки. Она приняла нарядный, торжественный вид.

Когда прибыли командиры взводов, Я. М. Майофис прочитал им лекцию о международном положении. После этого командир корпуса генерал И. П. Рослый вручил отличившимся ордена Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды. По окончании церемонии Иван Павлович тепло поздравил награжденных и в общих чертах проинформировал о наших задачах в предстоящих боевых действиях.

Когда вечер подходил к концу, генералу Рослому доложили, что прибыл новый начальник политотдела корпуса гвардии полковник В. Т. Поминов.

А на следующий день к нам приехал начальник политотдела армии полковник Г. К. Цинев. Василий Трифонович Поминов собрал всех политотдельцев, и полковник Цинев стал знакомиться с каждым в отдельности.

Когда очередь дошла до меня, начпоарм сказал, что, мол, женщину следовало бы направить в политотдел тыловых частей. Такая перспектива меня не устраивала: не хотелось расставаться с людьми, с которыми меня спаяла крепкая фронтовая дружба, и я попросила Цинева никуда меня не переводить. Конечно, командование могло бы просто отдать приказ о перемещении. Но этого, к счастью, не случилось.

В Славяно-Сербовку, где размещался политотдел корпуса, на короткий отдых прибыла 29-я гвардейская бригада. В соединении проводился вечер по поводу получения гвардейского Знамени. Поскольку гвардейцы только что вышли из тяжелых боев, в ходе которых невозможно [76] было организовать лекции для офицерского состава, политотдел бригады обратился к нам с просьбой прислать лектора.

Полковник В. Т. Поминов предложил тему о традициях русского и советского офицерства. Мне было приказано подготовить и прочитать лекцию. С большим интересом взялась я за эту работу. Перерыла много материалов из истории русской армии. Примеров доблести советских офицеров было сколько угодно.

Я рассказала в лекции о создании в России Петром I офицерского корпуса, о патриотизме и боевой чести советского офицерства, о значении Знамени части, а завершила выступление словами о том, что под нашими славными знаменами враг был разбит под Москвой, Сталинградом, у Днепра, Немана, на севере и юге, под этими знаменами сражаемся мы, чтобы добить фашистов и водрузить алые стяги над Берлином. Офицеры привяли лекцию хорошо.

...Вскоре штаб корпуса переехал из Славяно-Сербовки в Ближний Хутор.

В это время части корпуса вели бои местного значения. Подразделения 301-й стрелковой дивизии полковника В. С. Антонова проводили в нескольких направлениях разведку боем. Действия групп поддерживались минометным и артиллерийским огнем. В задачу разведгруппы входили захват пленных и выявление огневых точек врага. Фашисты в это время не предпринимали сильных контратак. Но в ночь на 5 июля 1944 года было установлено, что гитлеровцы пытались делать проходы в наших минных полях и проволочных заграждениях на стыке 1052-го и 1054-го стрелковых полков. Активно стала действовать и вражеская ночная бомбардировочная авиация.

Немецкое командование, видимо, понимало, что наши войска готовятся к прорыву вражеской обороны, и стало улучшать свои позиции в инженерном отношении, а ночами [77] вести интенсивный пулеметный и минометный огонь по боевым порядкам корпуса, устраивать артиллерийские налеты.

Чтобы не давать противнику спокойно действовать, наши части постоянно вели беспокоящий огонь на разных участках фашистской обороны.

В коммунизм войдет он комиссаром

И в период временного затишья приходилось часто испытывать горечь потерь. Противник не жалел снарядов и патронов. Даже по глубоким траншеям и ходам сообщения передвигаться было небезопасно. Печальных неожиданностей было много. Случилась она и с начальником политотдела 301-й дивизии полковником А. С. Кошкиным.

Когда начподив появился в траншее, ведущей к командному пункту батальона, заместитель командира полка по политчасти майор Гужов сказал:

— Товарищ полковник, неподалеку, за камнями, прячутся снайперы противника, нельзя поднимать голову выше бруствера.

Полковник А. С. Кошкин побывал в ротах, побеседовал с бойцами и офицерами и собрался уже уходить, когда противник открыл огонь по нашему переднему краю. Майор Гужов попросил Александра Семеновича покинуть обстреливаемую зону, но тот отказался. Огонь противника затихал, и, когда, казалось, опасность миновала, Кошкин поднялся во весь рост. И тут же его сралила пуля вражеского снайпера. Когда полковника принесли в медсанбат, он был еще жив, но не приходил в сознание. Через несколько часов Александр Семенович скончался. Похоронили его на братском кладбище в Одессе.

Когда мы провожали полковника А. С. Кошкина в последний путь, вспомнились бесхитростные строки, написанные [78] им незадолго до гибели: «Везде и всюду смерть не дремлет, и человек лишь раз умрет, но счастлив тот, кто смерть приемлет за Родину, за свой народ».

И как бы продолжая эти слова, поэт-комсомолец Н. Н. Дроздов написал о Кошкине:

Есть люди — молодость их верная сестра.
Отважный, смелый, он никогда не будет старым.
Он пал в бою на берегу Днестра,
Но с нами в коммунизм войдет он комиссаром.

И верно, сын большевика-революционера, комиссар А. С. Кошкин остался в памяти народной навсегда. В Одессе у его могилы пионеры и комсомольцы гордо дают клятву быть похожими на своих отцов, а юные следопыты — московские школьники совершают походы по его боевому пути. Именем А. С. Кошкина названы пионерские дружины и отряды в школах Москвы, Баку, Одессы, Орджоникидзе, Тбилиси, Тирасполя и Бендер.

После гибели А. С. Кошкина начальником политотдела 301-й дивизии был назначен подполковник П. С. Коломыйцев. Он имел большой опыт партийно-политической работы. К началу наступления под его руководством до каждого воина была доведена боевая задача, расставлены на ответственных участках коммунисты и комсомольцы, проведены партийные и комсомольские собрания, сборы агитаторов.

Командование 57-й армии вводило в бой 9-й стрелковый корпус на направлении главного удара. Сменив части 68-го стрелкового корпуса в районе Бендер, наши войска, в первом эшелоне которых была 301-я стрелковая дивизия полковника В. С. Антонова, подготовились к прорыву обороны противника.

В 8.00 20 августа началась артподготовка. Она продолжалась 1 час 45 минут. Одновременно передний край и глубину обороны противника массированно бомбила наша авиация. И вслед за этим войска двинулись [79] вперед. Вражеская оборона была прорвана на всю глубину. Части корпуса овладели населенным пунктом Урсоя и железнодорожной станцией Каушаны.

Опомнившись после первого удара, гитлеровцы стали предпринимать ожесточенные контратаки. Особенно активно они жали на позиции 1050-го стрелкового полка 301-й дивизии. Туда направился заместитель командира дивизии подполковник А. П. Епанечников.

В это время фашисты бросили против наших воинов несколько танков и самоходок. Пехотинцы успешно отразили вражескую контратаку. Но вдруг рядом с НП полка разорвался снаряд. Осколком тяжело ранило подполковника Епанечникова и заместителя командира полка по политчасти майора Рисмана. Их быстро вынесли поля боя, однако спасти А. П. Епанечникова не удалось. Похоронили его в Одессе, рядом с полковником А. С. Кошкиным.

В борьбе с «тиграми» и «фердинандами» важную роль сыграли воины 823-го артиллерийского полка, которым командовал подполковник Носов, мужественный, самоотверженный офицер. Под стать Носову были его заместитель по политчасти майор Цуцкиридзе и парторг полка майор Степанов.

Когда фашисты начали контратаку, майор Степанов принял личное участие в ее отражении, но осколком снаряда был тяжело ранен. Бойцы дивизиона поклялись отомстить за кровь парторга. В ходе боя они подбили «тигр» и два самоходных орудия.

Отличились и артиллеристы батареи лейтенанта Шкокова. Меткими выстрелами по скоплениям вражеской пехоты они уничтожили более 100 гитлеровцев, а остальных обратили в бегство.

Мужественно сражались политработники. Помощник начальника политотдела 301-й дивизии по комсомолу старший лейтенант Артемов, когда фашисты стали наседать [80] на позиции 2-го батальона, первым бросился на врага и увлек за собой воинов подразделения.

А агитатор полка капитан Докторович лично участвовал в отражении четырех атак гитлеровцев. Ночью, в темноте, бойцы подразделения, в котором находился офицер, прорвались в расположение противника, окружили и пленили более 300 фашистов.

В этом бою особенно отличился пулеметчик рядовой Середа. Пробравшись на фланг вражеского подразделения, он уничтожил более 50 солдат противника и тем способствовал продвижению батальона вперед.

Вражеская артиллерия усилила огонь. Продвижение 1054-го стрелкового полка приостановилось. И тогда заместитель командира 3-го батальона по политчасти капитан Н. Ф. Молодший и комсорг батальона лейтенант И. Ф. Сеничкин решили возглавить группу, которая, вооружившись гранатами, должна была в темноте пройти в тыл артиллеристам противника. Замысел удался. Выбрав момент, отважные воины атаковали ничего не подозревавших гитлеровцев, уничтожили гранатами и автоматным огнем более 50 солдат и офицеров, а 37 пленили. После этого смелого рейда вражеская артиллерия умолкла.

Когда враг предпринял очередную контратаку, мужество и смекалку проявил пулеметчик комсомолец Василий Зубенко. Замаскировавшись в кукурузе возле дороги, он стал поджидать гитлеровцев и, когда немецкие автоматчики подошли совсем близко, открыл бешеный огонь им во фланг.

А в это время воины отделения из 2-го батальона 1054-го полка во главе с комсомольцем младшим сержантом Токовенко скрытно проникли в тыл наступающему подразделению противника, внезапно ударили по нему. В панике и замешательстве уцелевшие фашистские автоматчики разбежались.

В ходе боя вышла из строя связь, надо было устранить [81] обрыв кабеля. Связистка младший сержант Болдырева поползла вдоль линии и под сильным огнем противника устранила три повреждения телефонного провода. Получив тяжелое ранение в ногу, Болдырева, как могла, перевязала рану и, истекая кровью, продолжала следить за состоянием линии, пока не закончился бой. Ее подобрали бойцы Губарев, Валиев и Ролеев. Болдыреву отправили в тыл. Красноармейцы сказали на прощание:

— Выздоравливай, дивчина, поскорее, а за рану твою мы отомстим.

И когда снова начался бой, комсомолец рядовой Губарев истребил 5 гитлеровцев и захватил у них 2 пулемета, а пулеметчик Валиев уничтожил 32 фашиста. Так они выполнили свое обещание, данное мужественной связистке.

После боя отличившиеся офицеры и солдаты подали парторгу заявления с просьбой принять их в партию.

Сержант Дьяченко при этот заявил:

— Свою задачу я вижу в том, чтобы скорее изгнать фашистов из пределов Родины, а выполнять ее я хочу коммунистом.

Комсомолец Савин в заявлении написал: «Я, вступая в партию, хочу пополнить ее ряды вместо моих выбывших товарищей Баранова и Гудковского. Я хочу воевать коммунистом и буду бить гитлеровцев по-русски».

22 августа вновь разгорелся бой. Противник предпринял шесть безуспешных контратак, потеряв в них убитыми, ранеными и плененными несколько сот солдат и офицеров и оставив много оружия, техники и имущества. Отразив все контратаки и продвинувшись вперед, наши части вышли на рубеж Молешты, Чигерлень.

Для развития успеха командир корпуса ввел в бой 230-ю дивизию полковника И. А. Казакова, которая начала выбивать врага из Золотнянки и Эмменталя.

Чтобы нанести по противнику решительный удар, генерал И. П. Рослый приказал в течение ночи на 25 августа [82] продолжать боевые действия только отдельными отрядами, с тем чтобы за это время как следует подготовить основные силы.

В 5.00 части корпуса устремились в направлении Буцень, Котовское, чтобы уничтожить, окруженную группировку врага.

Вскоре части корпуса освободили Молешты и Буцень. Здесь создалось такое положение, что одновременно надо было и вести бой по ликвидации окруженного противника и отражать его контратаки, предпринимаемые с целью вырваться из многочисленных котлов. В связи с этим генерал И. П. Рослый и начальник штаба корпуса полковник Е. И. Шикин выехали в передовые части для изучения обстановки и принятия мер на месте.

После ознакомления с положением дел было принято решение резко повернуть фронт наступления строго на юг и тем самым отрезать гитлеровцам пути отхода. В результате успешных действий войска корпуса овладели населенными пунктами Фарладань, Бозиень и к исходу дня вышли на рубеж Мирень, Чыртог.

Одновременно ударом одного полка на Коняску была окружена и уничтожена большая по численности группа гитлеровцев в лесном массиве между Молештами и Фарладанью.

26 августа наши части продолжали ликвидировать группировки противника, окруженные в лесных массивах в районах Каракуя, Албины, Гура-Галбены. Разрозненные, потерявшие управление, они еще оказывали сопротивление, порой отчаянно контратаковали, чтобы прорвать кольцо окружения и уйти на запад. Но это им не удалось.

Двумя полками 301-я дивизия вышла к населенным пунктам Каракуй, Фунди и Ялпуг, но 1054-й стрелковый полк подполковника Н. Н. Радаева был оставлен севернее сел Албина и Бозиень для уничтожения окруженной вражеской группировки, которая любой ценой пыталась прорвать [83] кольцо и переправиться через реку Прут в районе Хуши. Однако полк Радаева успел стать на пути отхода гитлеровцев.

Черная южная ночь. На небе ни одной звездочки. Дождь. Фашисты шли двумя колоннами, с танками и пушками. Чтобы сбить с толку наших бойцов и офицеров, они применили коварный метод: впереди послали полицаев, власовцев и других предателей нашей Родины, которые русской речью должны были обмануть наших воинов, ввести их в заблуждение. Но это не помогло. Когда гитлеровцы пошли на прорыв и разгорелся ожесточенный бой, воины 1054-го полка проявили железную стойкость. В ходе схватки фашистам удалось приблизиться к командному пункту полка, и все находившиеся около него подразделения оказались в полуокружении. Отдельные группы немецких солдат приблизились настолько, что стали забрасывать наших бойцов гранатами.

Старшина медицинской службы Катя Скрипниченко, красивая двадцатилетняя девушка, перевязывала раненых, когда увидела, что гитлеровцы приближаются к командному пункту полка. Она схватила автомат, выскочила навстречу врагам и дала по ним несколько очередей из автомата. Но патроны кончились. Гитлеровцы, схватив Катю, остервенело избили ее сапогами, а потом один из них в упор расстрелял отважную девушку.

Подполковник Радаев повернул выдвинувшиеся вперед батальоны и приказал ударить по флангам приближающегося врага.

Первым стал действовать батальон капитана Ф. Ф. Бычкова. Комбат вызвал командира взвода младшего лейтенанта Юсупова и поставил перед ним задачу: выдвинуться со своим взводом вперед и разведать противника. И пока батальон, продвигаясь, развертывался в боевой порядок, Рамиль Юсупов успел провести разведку и принял бой, в котором его взвод уничтожил до 50 фашистских солдат и 5 захватил в плен. [84]

Младший лейтенант Юсупов доложил обстановку подошедшему капитану Бычкову, и батальон с ходу атаковал гитлеровцев.

Разгорелся тяжелый бой. Фашисты яростно сопротивлялись и часто переходили в контратаки. Когда завязалась очередная схватка с группой гитлеровцев, значительно превышавшей по численности силы взвода Юсупова, замолк ручной пулемет. Пехота противника ринулась вперед. Тогда Рамиль сам лег к пулемету и уничтожил около 100 гитлеровцев. Во вражеских цепях возникли паника и замешательство. Контратака была отбита. Но вражеская пуля сразила девятнадцатилетнего офицера Рамиля Юсупова.

Бой продолжался. Стремясь вырваться из окружения, враг бросался то в одно, то в другое место. Но, видя безнадежность своего положения, с восходом солнца фашисты стали сдаваться в плен.

Герой Советского Союза Николай Дмитриевич Баздырев рассказал о конце этого боя так:

— Когда фашисты стали сдаваться в плен, то было как-то необычно. По сравнению с нами их было много. Я на всякий случай подготовил пулемет. Черт их знает, как они себя поведут, когда увидят, что нас значительно меньше. Но фрицы беспрекословно сдавали оружие, и, когда полностью сложили его, мы поставили охрану, я сами тут же повалились на землю и уснули, так как шесть суток наступали день и ночь без сна...

Все погибшие в этом бою, в том числе Катя Скрипниченко и Рамиль Юсупов, были захоронены у села Бозиень.

К концу августа закончились основные бои по разгрому ясско-кишиневской группировки противника, но наши войска вели еще бои по уничтожению отдельных групп, рассеявшихся по лесам. В это время мы активно применяли громкоговорящие установки. Эти средства в дни разгрома ясско-кишиневской группировки противника [85] были в ведении старшего инструктора политотдела армии майора И. В. Малышева и находились в головных отрядах преследования противника. Были составлены программы передач, обращенных к окруженным гитлеровцам. Мощные установки работали в основном ночью на расстоянии 200–300 метров от противника. Передачи шли через каждые 10–15 минут. В обращении к фашистам говорилось, что, если они сдадутся в плен, им гарантируется жизнь, а после войны — возвращение на родину.

Передачи возымели действие, и гитлеровцы группами стали сдаваться в плен. За 26–27 августа вышли из лесов с поднятыми руками около 200 солдат и 2 офицера противника.

За пять дней было проведено более 300 звукопередач. В результате большое количество фашистских солдат и офицеров добровольно сложили оружие.

27 августа 1944 года были ликвидированы последние группы противника. Части корпуса оказались в глубоком тылу. Из лесов домой вернулись молдавские партизаны.

* * *

Мы ждали очередного приказа. Ночью 30 августа позвонили из штаба армии и передали, что 9-й стрелковый корпус снова входит в состав 5-й ударной армии и выводится в резерв. В корпус вошла 248-я стрелковая дивизия генерал-майора Н. З. Галая (начальник политотдела полковник Ф. И. Дюжилов). Было приказано также направить войска к станциям железной дороги, погрузиться в вагоны и следовать согласно указаниям, которые будут даны позже.

Нас всех интересовала эта переброска. Строили всевозможные предположения, но никто из нас не знал, куда будем передвигаться. Это было, как всегда, большим секретом. [86]

...Перед погрузкой частей в вагоны меня вызвал начальник политотдела корпуса полковник В. Т. Поминов и объявил, что я назначаюсь заместителем начальника эшелона по политчасти.

— Ваша задача — организовать в пути следования партийно-политическую работу по вагонам среди бойцов и офицеров, — сказал он. — Важно проследить за тем, чтобы не было отстающих на станциях, чтобы вовремя все были накормлены и вообще чтобы не произошло никаких ЧП...

Да, работа предстояла не из легких.

Начали с того, что в каждом вагоне были назначены старшие, которые отвечали за порядок в пути. Мы выделили агитаторов для проведения бесед во время следования. Главным образом это были политработники полков и батальонов. В вагонах выпускались боевые листки, в которых освещались правила перевозки войск, рассказывалось об отличившихся в последних боях и на марше к станциям погрузки бойцах и офицерах.

Мы были в пути целую неделю. Конечный пункт его, как выяснилось, был в Западной Белоруссии. Погода стояла сухая и теплая. И всюду — леса, леса... А главное — тишина: никому не хотелось верить, что где-то шла война.

Политработников вызвали на семинар в штаб 5-й ударной армии. На семинаре присутствовал командующий армией генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин, член Военного совета генерал-лейтенант Ф. Е. Боков и начальник политотдела армии генерал-майор Е. Е. Кощеев.

Николай Эрастович Берзарин ознакомил нас с предстоящими задачами, а Федор Ефимович Боков дал практические указания по ведению партийно-политической работы в войсках, пока они будут находиться на переформировании.

На новом месте воины быстро оборудовали лагеря, построили учебные городки и стрельбища. Одновременно [87] шло пополнение корпуса людьми, вооружением, боеприпасами, продовольствием и вещевым имуществом.

Командование корпуса и дивизий проводило со штабами учения, а в подразделениях напряженно шли занятия по боевой и политической подготовке с пополнением. Командиры и политработники знакомили молодых красноармейцев с боевыми традициями своих частей, рассказывали им о подвигах бойцов и офицеров в прошедших боях, готовили их к предстоящему трудному маршу, который должен был совершить корпус, чтобы выйти в район будущих боевых действий.

Заместители командиров полков и батальонов по политчасти работали над укреплением ротных партийных и комсомольских организаций, проводили инструктажи агитаторов, заботились о выпуске боевых листков.

13 октября 1944 года отмечалась вторая годовщина корпуса. Везде в частях были проведены беседы о боевом пути соединения. В празднично убранном клубе соседнего городка состоялось торжественное собрание, на которое прибыли представители штаба и политотдела армии.

Доклад о боевой истории 9-го стрелкового корпуса сделал генерал-майор Иван Павлович Рослый.

Для меня, как и для многих моих товарищей, этот вечер был вдвойне праздничным и волнующим. Во время торжеств начальник политотдела армии генерал-майор Е. Е. Кощеев вручил мне орден Красной Звезды, которым я была награждена за участие в боях по разгрому ясско-кишиневской группировки противника.

На польской земле

К 16 октября 1944 года закончилось пополнение корпуса, и нам было приказано передислоцироваться в другой район. [88]

Передвижение войск должно было проходить только в ночное время. Марш был очень трудным. За ночь мы совершали переход в 45–50 километров, и естественно, что к рассвету люди падали на землю от усталости и тут же засыпали.

Все работники политотдела корпуса были распределены по дивизиям. Я передвигалась с бойцами 902-го стрелкового полка 248-й дивизии, которым командовал майор Г. М. Ленев. Заместителем командира по политчасти был майор Н. Г. Шаренко, парторгом — капитан Г. М. Эрайзер. Мы с Эрайзером замыкали колонну, потому нам было труднее, чем другим политотдельцам. Дело в том, что колонна так растягивалась, что, когда давали команду сделать пятиминутный привал, тем, кто шел в хвосте колонны, отдохнуть не удавалось: пока подтягивались, марш возобновлялся.

Все знают, что спать можно лежа или сидя. Но этот переход показал, что человек может спать и даже шагая в строю. Глаза невольно закрываются, а ты продолжаешь уже почти бессознательно передвигать ногами, потом на какие-то мгновения засыпаешь окончательно, а потом, видимо теряя равновесие, вздрагиваешь, приходя в себя.

29 октября, уже на территории Польши, войскам дали два дня передышки. Наконец можно было хорошо отдохнуть и отоспаться.

Части расположились в лесах. Когда двое суток истекли, марш продолжен, к нашему удивлению, не был. Войска приступили к учебе. Командование проводило учения по прорыву сильно укрепленной обороны противника и форсированию водных преград. Партийно-политический аппарат стал проводить работы по подготовке к празднованию 27-й годовщины Октября.

Надо сказать, что с переходом корпуса в состав 5-й ударной армии в частях и подразделениях заметно оживилась партийно-политическая работа. Сказывался, конечно, [89] опыт, накопленный всеми нами за годы войны. Но важно и то, что руководили нашей деятельностью такие опытнейшие и авторитетные политработники, как генерал-лейтенант Федор Ефимович Боков и генерал-майор Евстахий Евсеевич Кощеев.

Генерал-лейтенант Ф. Е. Боков до войны возглавлял Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, потом был комиссаром Генерального штаба. Он прекрасно знал формы и методы многосложной и трудной партийно-политической работы в войсках. Ф. Е. Боков и Е. Е. Кощеев учили нас, как вести работу в подразделениях, помогали нам во всем, щедро делились с нами опытом и знаниями. Они лично проводили различные сборы и семинары, бывали непосредственно в частях и подразделениях, беседовали с бойцами. На семинарах, как правило, присутствовал и командарм генерал-лейтенант Николай Эрастович Берзарин, человек большой души и партийности.

После семинара, проведенного политотделом армии, нам предоставили три дня на подготовку докладов и лекций. Помимо доклада о 27-й годовщине Октября я готовила темы: «Источники силы и могущества Красной Армии» и «Польские политические партии». Другие политотдельцы готовили сообщения на темы: «О международном положении», «О морально-политическом поражении гитлеровской Германии в ходе войны» и «Коммунистическая партия — вдохновитель и организатор всех побед в тылу и на фронте».

В течение нескольких дней мы, разойдясь по частям, выступали с лекциями и беседами перед офицерами и красноармейцами.

В день 27-й годовщины Октября войска корпуса прошли торжественным маршем перед боевыми знаменами своих полков.

Весь личный состав был ознакомлен с приказом Верховного Главнокомандующего № 220 от 7 ноября 1944 [90] года и принял его с большим воодушевлением. Ведь в этом документе говорилось, что праздник проходит в обстановке, когда над врагом одержаны большие победы и наша советская земля полностью очищена от немецко-фашистских захватчиков. На нашу армию возлагалась последняя миссия: довершить разгром врага, добить фашистского зверя в его собственном доме, водрузить Знамя Победы над Берлином и выполнить свой интернациональный долг — помочь народам Европы освободиться от фашизма.

С докладами в дивизиях и полках выступили члены Военного совета армии, командир корпуса, начальники политотделов корпуса и дивизий. Так, на собрании в 1050-м стрелковом полку 301-й дивизии доклад сделал генерал-лейтенант Ф. Е. Боков.

Беспартийный сержант Никитченко, выступая, сказал:

— В докладе сделан анализ пути, пройденного нашей Красной Армией. Фашисты вышвырнуты за пределы нашей Родины, Но кто из нас не помнит их чудовищных зверств. Мы не забыли крови наших людей, слезы и стоны наших юношей и девушек, угнанных на каторгу в Германию. Я до войны жил на Украине. Это плодородный и богатый край. Гитлеровцы изуродовали, превратили в пепел, руины цветущие города и села, и мы не простим этого. Чудовище надо уничтожить, чтобы наши дети и внуки не знали ужасов войны.

Командир взвода связи лейтенант Грач заявил на собрании:

— Мы должны побывать в Берлине не для того, чтобы посмотреть его улицы и дома, а чтобы навсегда отучить зверье воевать, показать фашистам, что, нападая на нас, они подписали себе смертный приговор.

Вслед за лейтенантом на трибуну поднялся старшина Мартыненко, сам переживший ужасы фашистского зверства. [91]

— У меня от рук гитлеровцев погибли сестра, брат и двое их детей, — сказал он. — И я буду бить фашистскую сволочь, чтобы рассчитаться с убийцами сполна...

В 988-м полку 243-й дивизии с докладом выступил командир корпуса генерал И. П. Рослый, в 990-м полку 230-й дивизии — начальник политотдела дивизии полковник И. Ф. Веремеев.

В резолюциях, принятых на всех собраниях, бойцы и офицеры клялись с честью выполнить приказ Верховного Главнокомандующего.

В резолюции, принятой собранием в 902-м полку 248-й дивизии, говорилось:

«Мы перед Знаменем полка клянемся не жалеть наших сил, крови и, если нужно, наших жизней для того, чтобы стремительным натиском в кратчайшие сроки добить фашистского зверя. Вперед, на Берлин!»

Когда штаб корпуса расположился в селе Садовно, меня поселили в доме директора школы. У него была жена-учительница и дочь лет шестнадцати. Хозяйка хорошо говорила по-русски: и она и муж, как выяснилось, изучали русский в Варшавском университете.

Девушка русского не знала, но пыталась по-польски рассказать мне о фашистских злодеяниях, а главное — о лагере смерти Треблинке, находившемся от села Садовно в 10–12 километрах. Она рассказала, что в Треблинку шли эшелоны с женщинами, стариками и детьми, и там их уничтожали, сжигая трупы в печах. Страшные вещи поведала польская девушка, и я поняла все, о чем она говорила.

Кстати, потом я побывала в лагере смерти. Мороз пробежал по коже, когда я увидела печи, в которых сжигали ни в чем не повинных людей. А в огромном зале лежала до потолка насыпанная обувь — от младенческих пинеток до самых крупных номеров.

Без содрогания нельзя было смотреть на все это. Казалось, что чувствуешь, как в адских конвульсиях [92] бьются дети, женщины и старики. Каждая вещь, каждый камень Треблинки взывал к мести за содеянные фашистами злодеяния...

* * *

Прежде чем рассказать о дальнейших боевых действиях корпуса, мне хотелось бы добрым словом вспомнить человека, который прошел с нами весь тяжелый боевой путь от Моздока до Берлина и хоть не был на виду в политотделе, но работу свою скромную делал преданно и с любовью.

Еще на Кубани мне, секретарю парткомиссии, была выделена тачанка с парой разномастных лошаденок, а ездовым приставлен красноармеец Банников. Это был трудолюбивый, добрый, но не слишком-то грамотный и, видно, потому немного замкнутый человек. Когда он нас куда-либо вез, всегда молчал. А ребята из политотдела над ним беззлобно подтрунивали.

— Скажи-ка, Банников, что такое фашизм и что империализм?

Тот после долгого раздумья отвечает:

— А хрен редьки не слаще, что вам фашизм, что империализм...

— Ну и как же ты относишься к фашистам да империалистам?

— Да так и отношусь, — на этот раз быстро откликнулся Банников, — что взять бы их за душу вместе с Гитлером и дух им выпустить, чтобы людей не мучили... Звери они, а не люди.

— Ну ты, оказывается, политграмоту освоил.

— Так я же работаю в политотделе.

И вот мы в Польше. Одна хозяйка, где мы останавливались на постой, попросила меня, чтобы Банников вспахал ей небольшой надел земли. Так как лошади были свободны, я сказала ему, чтобы он помог хозяйке. Она показала, где ее участок, а сама ушла домой. Банников [93] охотно взялся за дело и только вечером вернулся домой. Женщина поблагодарила его, а на следующий день зашла ко мне чуть ли не со слезами на глазах.

— Он вспахал не только мой, но и соседние участки, — сказала она. — И межи все перепахал. Соседи теперь ругаются, а я не знаю, что делать...

Я вызвала Банникова:

— Зачем перепахал межи?

Не поднимая головы, он ухмыляется, а потом спокойно отвечает:

— Товарищ майор! Да они же здесь лаптями землю делят, а я взял и три межи перепахал — немного им прибавил земли, да и подготовил их к коллективному труду.

— Ну, дорогой, надо все исправить.

— Ладно уж! — согласился Банников. — Но потом они все равно сами перепахают межи.

А потом мне довелось услышать его беседы с жителями, которым он рассказывал о Советском Союзе, колхозах, с ненавистью говорил им о зверствах фашистов.

«Вот тебе и Банников, — подумала я тогда, — и патриот настоящий, и агитатор превосходный...»

* * *

В декабре войска корпуса расположились поблизости от известного магнушевского плацдарма.

Пришла долгожданная почта, а с нею письмо от мужа моей сестры Варвары полковника Александра Ивановича Амирагова, начальника политотдела 4-й гвардейской кавалерийской дивизии. Он сообщал, что находится в Польше. Это меня очень обрадовало — значит, возможна встреча с дорогим мне человеком.

Сашу Амирагова я знала с 1920 года, когда он юношей работал наборщиком в типографии города Черкесск и одновременно со мною вступал в комсомол. С 1925 года Амирагов служил в Красной Армии, в Отечественную [94] попал в корпус Доватора, участвовал в защите Москвы, был тяжело ранен, а после госпиталя получил назначение в 4-ю гвардейскую кавдивизию, которая сейчас дислоцировалась в районе города Гарволин.

Во время передвижения наших частей к магнушевскому плацдарму начальник политотдела корпуса направил меня в 301-го дивизию, которая должна была ночью передвинуться к рубежу на реке Пилица. Когда мы прибыли туда, полковник В. Т. Поминов разрешил мне отлучиться и найти Амирагова.

С трудом разыскала я политотдел гвардейской кавдивизии, расположившийся неподалеку от Гарволина. Ординарец доложил обо мне начподиву, и через минуту мы уже радостно обнимались. Я заметила сразу, что он очень бледен.

— Что с тобой, Саша?

— Плохо, Аня... Ночью уж думал, что конец... Осколок у меня у самого сердца... вот он и тронулся. Спасибо врачам: дежурили около меня всю ночь, к утру полегче стало...

Пока готовили завтрак, мы обо многом переговорили. Больше всего, конечно, о семьях.

— Знаешь, Аня! Закончится война, мы вернемся домой, — размечтался Саша, — будем работать и растить детей, а Варенька пусть отдыхает: она ведь так устала за годы войны, оставшись с детьми.

После завтрака мы сфотографировались на память о встрече. Тут же его вызвали в штаб.

Вернулся Саша уже вечером, и мы срочно стали собираться. Конники получили задачу продвигаться к Пилице. Когда пехота прорвет оборону, они войдут в прорыв. Александр объяснил мне, что на бортах грузовых машин их дивизии изображены шахматные кони. Это эмблема соединения, так что найти его легко.

На рассвете Амирагов привез меня на своем газике в политотдел корпуса. Там мы застали только капитана [95] С. Д. Зингаренко. Он передал мне указание начпокора отбыть в части 301-й дивизии и с ними действовать во время прорыва обороны противника на реке Пилица.

Мы вышли на улицу.

— Ты не расстраивайся, — сказал на прощание Саша. — Мы еще встретимся на дорогах войны. А сегодня я постараюсь написать домой и порадовать их известием о нашей встрече...

Но не пришлось нам больше с ним повидаться. В середине января полковник Александр Иванович Амирагов погиб на берегу Пилицы и остался навечно лежать в польской земле.

* * *

Выполняя указание Военного совета 5-й ударной армии, мы перед наступлением доводили до воинов боевую задачу и особое внимание в беседах уделяли тому, как должны были себя вести наши бойцы и офицеры за границей. Главная мысль: мы пришли сюда не как завоеватели, а как освободители польского народа от фашизма, как друзья. Эти указания мы слушали на одном из совещаний, где выступил начальник политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант С. Ф. Галаджев. В этом человеке чувствовались высокая культура, богатейшая эрудиция и внешнее обаяние. Речь его была насыщена интересными для нас сведениями о международном положении, состоянии союзнических отношений в борьбе с фашистами. Он поставил перед политработниками конкретные задачи в связи с переносом военных действий на территорию Польши и Германии, особо подчеркнул указания Ставки Верховного Главнокомандования о том, что мы должны проявлять гуманность к немецкому народу, освободить и его от фашизма, разгромить разбойничью германскую армию и призвать к ответу поджигателей войны, унесшей миллионы человеческих жизней. [96]

— Одна из важных задач, стоящих сейчас перед нами, — говорил Сергей Федорович Галаджев, — вооружить весь личный состав знанием источников побед Красной Армии. Это необходимо потому, что война подходит к завершающему, победному исходу, когда даже наши враги вынуждены говорить о мощи Красной Армии. Но они скрывают источники этого могущества, чтобы принизить роль советского социалистического строя, руководящей силы Коммунистической партии, неисчерпаемого патриотизма наших бойцов, их любви к социалистической Родине, их преданности своему народу.

В оставшиеся до начала Висло-Одерской операции дни, когда наше командование проводило активную подготовку войск к предстоящим боям, мы, политработники, выполняя указания Военного совета и начальника политуправления, во всех частях проводили лекции и беседы о силе, могуществе Красной Армии и их источниках.

К 27 декабря 1944 года все части корпуса вышли в район предстоящих боевых действий.

Начать операцию предполагалось нанесением удара с мощного магаушевского плацдарма на левобережье Вислы, прорвать оборону противника на Пилице (участок Выборув, Стшижина) и, преследуя врага, выйти на реку Одер, овладеть плацдармом, а впоследствии идти на Берлин.

С 1 по 13 января 1945 года штабы проводили рекогносцировку местности южнее Варшавы.

Войска корпуса должны были действовать на направлении главного удара, наносимого армией, а их задачей на первом этапе был выход на Озоркув.

По замыслу командования после прорыва обороны войсками армии в сражение вводились 2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова и 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала В. В. Крюкова. [97]

Накануне наступления меня направили в 1052-й стрелковый полк полковника А. И. Пешкова. Встретил меня замполит полка майор И. Ф. Гужов. Мы вместе с ним участвовали в боях за Донбасс, форсировали Днепр и Днестр, и вот теперь нам предстоит участвовать в прорыве обороны фашистов на реке Пилица.

Весь день и почти всю ночь мы с майором Гужовым были в батальонах, проверяли готовность воинов к бою, проводили с ними беседы.

А утром 14 января ударила наша артиллерия, от этой мощи содрогнулась вся земля. После сорокапятиминутной артподготовки части двинулись вперед. Сильно укрепленная, глубоко эшелонированная, насыщенная большим количеством огневых средств оборона противника была с ходу прорвана.

Отражая яростные контратаки пехоты и танков противника, умело проводя бои в крупном лесном массиве, войска корпуса не только форсировали реку Пилица, но и вырвались далеко вперед. Когда были захвачены переправы и деревня Михалице, фашисты обрушили мощные удары со стороны города Варки. Наши воины отбили все эти контратаки и продолжали продвигаться на северо-запад.

В ходе боя поступали сведения о людях, отличившихся при форсировании Пилицы. Комсорг 2-го батальона 1050-го полка 301-й дивизии Салиджан Алимов, когда стали форсировать реку, вслед за командиром роты Хромовым первым бросился в ледяную воду и, преодолевая реку вброд, увлек за собой воинов подразделения. Переправившись, рота ворвалась в деревню Панчев и стала вести неравный бой с пехотой и танками противника. Воины выдержали натиск гитлеровцев, но Салиджан был ранен.

О мужественных действиях комсорга сразу же через агитаторов стало известно всему личному составу полка.

В прорыве обороны противника участвовали все наши [98] дивизии (301, 248 и 230-я), но в руководстве 230-й стрелковой произошло изменение: ее командиром был назначен Герой Советского Союза полковник Даниил Кузьмич Шишков.

Мы познакомились с новым комдивом. Полковник Шишков кратко рассказал о себе. Родился он на Брянщине в семье крестьянина-бедняка, в 15 лет, поскольку семья у отца была большая, а хлеба своего не хватало, ушел работать на шахту. Там стал комсомольцем, а затем коммунистом. Окончив рабфак, пошел в военную школу, стал кадровым командиром. Даниил Кузьмич начинал воевать на Западном фронте, потом по решению командования его направили к брянским партизанам. За выполнение ответственного задания в глубоком тылу врага Д. К. Шишков был удостоен звания Героя Советского Союза.

Войска корпуса вместе с другими соединениями 5-й ударной продолжали теснить противника, и 16 января 1945 года за прорыв сильно укрепленной обороны противника на магнушевском плацдарме весь личный состав получил благодарность Верховного Главнокомандующего.

А 18 января, после овладения городом Лович, корпус получил вторую благодарность.

Мы шли по пятам противника, нанося ему ощутимые потери в живой силе и технике.

Надо сказать, что, после того как враг начал отступать по всему фронту, наше командование, чтобы не дать фашистам закрепиться на заранее подготовленных рубежах, создало очень мобильные и сильные по количеству танков, самоходок, артиллерии, минометов и «катюш» передовые отряды, которые и обеспечили продвижение основных сил частей и соединений от Пилицы до Одера, по существу, без серьезных столкновений с противником. В 5-й ударной, в частности, такой отряд возглавил заместитель командира 89-й гвардейской [99] стрелковой дивизии полковник X. Ф. Есипепко, ставший впоследствии Героем Советского Союза.

20 января войска 5-й ударной армии форсировали реку Варта. День 26 января 1945 года стал для нас по-настоящему праздничным. Начав наступление на берегах Вислы, наши части достигли к этому времени западных рубежей Польши, подошли к границе Германии.

Понадобился всего день, чтобы пересечь границу третьего рейха и вступить на его землю.

Всего за 18 дней боев войска нашей армии прошли 570 километров, освободив тысячи населенных пунктов Польши и форсировав в начале февраля 1945 года Одер.

Наши соединения вышли к реке и форсировали ее на правом фланге армии: 248-я стрелковая — южнее Целлина, 230-я — в районе Ной Блессина. Вскоре, преодолевая упорное сопротивление врага, части корпуса расширили плацдарм и вышли на рубеж Ной Блессин, Карлсбизе, Ной Левин, Гросс-Нойендорф.

До Берлина было всего 80 километров.

В эти дни наши политотдельцы и партийно-политический состав полков, батальонов и рот провели митинги личного состава, на которых зачитывалось обращение Военного совета 5-й ударной армии, посвященное переходу границы Германии.

В частях изготовлялись плакаты, указатели, щиты с надписями: «Дорога на Берлин», «Вперед, на Запад!», «Теперь дойдем», «Закончим войну в Берлине!». Воодушевлению, боевому порыву воинов не было предела.

Я встретилась в одной из рот с бойцом Иваном Роговским. Узнала, что он из Краснодара. Разговорились с ним, как земляки, и он показал мне письмо, что написал домой.

— Вы же можете представить, как светло у всех на душе. Вот послушайте, что я пишу Лиде, жене: «Радостно нам потому, что идем мы лавиной и продвигаемся [100] к Берлину. Недалек час победы. Скоро вернусь домой». Верно написал? Так будет?

— Верно, — поддержала я. — Все так и будет. И очень скоро...

В сводках Совинформбюро сообщалось, что Красная Армия продолжает успешно продвигаться в глубь Германии. Эти радостные вести, как эстафеты, мы через агитаторов передавали по цепи нашим войскам.

Стремление воинов быстрее двигаться вперед к Берлину настолько поднялось, что массовый героизм стал нормой их поведения в бою. Все они дрались не щадя ни сил, ни крови, ни жизни.

Вот только один пример. Бойцы 1-го стрелкового батальона 902-го полка 248-й дивизии Тимченко и Голубь пробрались в тыл к фашистам, чтобы получить данные об огневых точках противника. Соблюдая осторожность, они проникли на чердак дома, в котором был расположен штаб вражеского батальона. Три дня храбрецы скрывались там и вели наблюдение за врагом. Получив необходимые данные, смельчаки ночью уничтожили гранатами охрану штаба и благополучно вернулись к себе в часть.

В плацдарме, занятом войсками 5-й ударной армии, гитлеровское командование видело, и не без основания, явную серьезную угрозу и спешно стало подтягивать сюда новые силы. Утром 1 февраля перед войсками только нашего корпуса появились подошедшие из Берлина свежие мотополки, полк морском пехоты, около 60 танков, 20 бронемашин, более 10 артиллерийских батарей. На Одер была брошена авиация ПВО, охранявшая Берлин.

Захваченный пленный показал, что к ним в дивизию из Берлина прибыло 3 тысячи солдат и 16 танков.

Уже 2 февраля начались ожесточенные бои за удержание плацдарма, а авиация противника в течение суток бомбила наши переправы и боевые порядки. [101]

Особенно суровые схватки происходили в районе Ортвига и Гросс-Нойендорфа. Вражеские бомбардировщики и штурмовики делали до 100 налетов в день, действовали группами по 10–12 машин, обстреливали плацдарм из пушек и пулеметов, сотнями сыпали бомбы. Летали они с берлинских аэродромов.

Наше положение усугублялось тем, что зенитная артиллерия не успела подойти, а авиация не действовала из-за непогоды и отсутствия взлетных полос с твердым покрытием на аэродромах. И нашим воинам приходилось глубже зарываться в землю, переходить к ночным действиям, как приказывал командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

Бойцы корпуса, перейдя к активной обороне, перемалывали живую силу и технику врага и расширяли плацдарм.

230-я дивизия Героя Советского Союза полковника Д. К. Шишкова днем и ночью вела упорные бои, отражая контратаки противника.

988-й полк в ночь на 2 февраля стал форсировать Одер, но его встретил из Карлсбизе сильный артиллерийский огонь гитлеровцев. Тогда воины батареи сорокапятимиллиметровых пушек обходным скрытным путем приблизились к вражеской батарее и неожиданно для немцев почти в упор расстреляли ее. Фашисты бросили свою материальную часть и в панике бежали.

Шесть раз за сутки бросались гитлеровцы в контратаки на позиции 301-й дивизии полковника В. С. Антонова, но бойцы этого соединения не отступили.

Особенно стойко действовали бойцы и офицеры 2-го батальона 1050-го полка, которым командовал майор Ф. К. Шаповалов.

Фашисты устроили настоящий огневой смерч, а потом бросили вперед танки, которым удалось прорваться в расположение наших батарей. Но никто не дрогнул, все атаки были отбиты. Мужественно бились воины-пулеметчики [102] 2-го батальона, которым командовал отважный командир старший лейтенант С. И. Важдаев. Они плотным и метким огнем косили гитлеровцев и не дали им возможности продвинуться вперед.

Маршал Г. К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» упомянул о том, что массовый героизм при отражении танковых атак проявили воины батальона Ф. К. Шаповалова. Но Георгий Константинович не имел возможности подробно раскрыть облик мужественного командира. Поэтому я скажу несколько слов об этом славном человеке.

Федору Шаповалову тогда шел лишь двадцать второй год. Видимо, верна мысль о том, что человек не рождается храбрецом. Но если говорить о Шаповалове, то, наверное, мужество и храбрость у него были в крови от родителей. Мать его, Дарья Филипповна, семнадцатилетней девушкой ушла с оружием в руках защищать молодую Советскую республику, участвовала в боях за Екатеринодар, Ростов-на-Дону, Воронеж, вместе с легендарным Иваном Кочубеем ходила в поход по астраханским пескам. Портрет Даши вошел в альбом «Женщина СССР в годы гражданской войны». Не менее славный путь был и у отца Федора Шаповалова — Кузьмы Петровича. В самые трудные годы гражданской он громил белогвардейцев в коннице Буденного. О его мужестве прекрасно рассказал Семен Михайлович Буденный в книге «Пройденный путь». Судьба свела Дарью Филипповну и Кузьму Петровича, они поженились. Когда фашисты напали на нашу землю, Кузьма Петрович ушел на фронт и отдал свою жизнь, как подобает коммунисту: погиб смертью храбрых в 1943 году при освобождении Таманского полуострова. Федор, когда началась война, добровольно поступил в пехотное училище, а окончив его, ушел сражаться на фронт. Командовал взводом, был ранен, после излечения попал в 1050-й стрелковый полк уже командиром роты, а после [103] разгрома ясско-кишиневской группировки противника стал командиром 2-го батальона.

И вот этот офицер-коммунист руководил боями за удержание плацдарма на Одере. Замечательным воином и партийным руководителем был и его заместитель по политчасти И. Ф. Осипов. Он не только словом воодушевлял бойцов на подвиги, но и сам лично ходил в атаки, увлекая за собой воинов, как и ближайшие помощники замполита — парторг батальона старший лейтенант Н. М. Егоренков и комсорг Салиджан Алимов.

Пример мужества подавал и сам командир дивизии Герой Советского Союза полковник В. С. Антонов. В самые опасные моменты Антонов появлялся среди красноармейцев и личным примером звал их на разгром врага. Этого он требовал и от других офицеров. Видимо, поэтому Героями Советского Союза стали все командиры полков этого соединения: Н. Н. Радаев, А. И. Пешков и И. И. Гумеров.

В первые дни боев за удержание плацдарма на Одере для наших войск сложилась тяжелая обстановка. На рассвете 2 февраля противник из района Ортвига и западнее его повел сильные контратаки и нанес мощный артиллерийский и минометный удар по нашим позициям. Эти удары он усилил налетами авиации. Огненный смерч бушевал вокруг. После артиллерийской подготовки гитлеровцы при поддержке танков со всех сторон атаковали наши позиции, стали подавлять огневые точки. Положение было очень трудным. На каждое наше противотанковое орудие приходилось по нескольку вражеских танков, а запасы снарядов иссякали, так как тылы еще не подошли.

899-му полку полковника Г. М. Бушина пришлось оставить занимаемый рубеж, и всю тяжесть удара выдержали воины 902-го стрелкового полка подполковника Г. М. Ленева. Но и они не смогли долго продержаться и отошли к Гроес-Нойендорфу. Там полк сдерживал [104] контратаки гитлеровцев до вечера, а потом, когда поредевшие подразделения были, в сущности, окружены и фашисты пытались захватить командный пункт полка, Г. М. Ленев вызвал огонь на себя. К счастью, командир полка и все, кто был на КП, остались живы. Но после мощного артиллерийского налета на район командного пункта, который был сделан по личному приказу командарма Н. Э. Берзарина, гитлеровцы контратак больше не предпринимали.

За мужество и стойкость Георгию Матвеевичу Леневу было присвоено звание Героя Советского Союза.

В связи с создавшимся положением командир корпуса генерал И. П. Рослый выдвинул на плацдарм 986-й полк 230-й дивизии и ввел в бой части 301-й дивизии полковника В. А. Антонова.

986-й полк продвинулся вперед, закрепился северо-западнее Гросс-Нойендорфа и не дал противнику продвигаться вперед, а введенная в бой 301-я дивизия полностью восстановила положение.

Политотделы корпуса и дивизий направили своих работников в части на западный берег Одера для оказания помощи командирам и политработникам в проведении работы с личным составом, для разъяснения причин, заставивших воинов 899-го полка отступить.

С коммунистами и комсомольцами были проведены собрания, их расставили на ответственных участках боя.

Меня направили в 986-й полк майора А. И. Смыкова, При переправе через Одер со мной случилась беда. На месте нашей переправы Одер разделялся на два русла. Через главное русло был наведен понтонный мост, а через небольшую протоку проложен деревянный настил. Под настилом было глубоко и течение реки быстрое. До меня по этим мосткам прошли тысячи воинов. Но когда я была на середине протоки, лед затрещал, доска подо мной проломилась, и я оказалась в ледяной купели. На [105] мое счастье, быстро подбежали бойцы и вытащили меня из реки.

Вся одежда на мне промокла, но, как это ни странно, я не чувствовала холода и самостоятельно добралась до КП полка.

Алексей Иванович Смыков, увидев, в каком я состоянии нахожусь, приказал ординарцу раздобыть сухое белье, брюки и ватник и дал мне свои запасные сапоги 42 размера. Свои вещи я развесила у топившейся железной печки и ушла в батальоны.

Через два дня я вернулась на КП полка, переоделась и отправилась в один из взводов, которым командовал лейтенант Сергей Ильин. Мы с ним встречались, когда он прибыл в часть, и сейчас нужно было побеседовать о приеме его в партию.

Не успели мы закончить разговор, как внезапно появились три танка противника, которые устремились к траншее взвода. Когда они были в ста метрах от нас, я услышала голос взводного:

— Бить их, гадов! Ни шагу назад!

Один боец, оказавшись ближе всех к танку, метнул в него связку гранат. Машина содрогнулась и стала вращаться на месте. Через минуту замер еще один танк: видимо, сработали петеэровцы. Но из-за укрытия показалось еще два танка. И тут ползком устремился вперед лейтенант. Фашисты заметили его, открыли огонь из пулеметов, но командир взвода успел скатиться в свежую воронку от снаряда. Когда крестоносная громадина уже вот-вот могла наползти на воронку, Ильин рывком поднялся и метнул гранату. Она попала в цель. Но и лейтенант упал будто подкошенный. Офицер уже не видел, что оставшиеся танки повернули назад. Бойцы вынесли командира с поля боя, но он тут же скончался от многих ран. Я взяла комсомольский билет лейтенанта С. С. Ильина, и мы его потом отправили в ЦК ВЛКСМ вместе с письмом о героической гибели комсомольца. [106]

О мужестве лейтенанта С. С. Ильина мы рассказали во всех частях корпуса. Хотя заявление с просьбой о приеме в ряды партии Сергей так и не успел дописать, но погиб он как настоящий коммунист. Вскоре лейтенанту Сергею Спиридоновичу Ильину было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Все воины его взвода были награждены орденами и медалями.

В течение суток гитлеровцы предприняли тринадцать яростных атак при поддержке танков и самоходных установок. Они беспрерывно обстреливали плацдарм залпами из 150–200 стволов. Но наши бойцы держались стойко.

Я перебралась в 1050-й полк, 7-я рота которого в этот день отразила немало танковых атак, уничтожив несколько машин ручными гранатами и бутылками с зажигательной смесью.

Командир роты старший лейтенант Безносов был тяжело ранен. Подразделение возглавил командир взвода лейтенант Аникеев, и воины бились до полного отражения атак противника. На другом участке старшина Федоров, выбрав удобную позицию, подпускал вражеские танки и самоходки на предельно близкое расстояние и забрасывал их гранатами. Но разорвавшимся поблизости снарядом Федорову оторвало обе ноги, и мужественного старшину после отражения очередной атаки отправили в медсанбат.

Командир 5-й роты коммунист старший лейтенант Будаков, отбивая атаки гитлеровцев, лично подбил два «фердинанда». Но враг все яростнее наседал на роту, стиснул ее с флангов. Будаков умело организовал круговую оборону, и все вражеские атаки разбивались, встречая железную стойкость и храбрость воинов. Комсомолец рядовой Шпак из ПТР подбил два танка, а автоматчик Чикотовский уничтожил более двадцати гитлеровцев. [107]

Своими решительными действиями бойцы роты дали возможность основным силам полка продвинуться вперед и захватить два дома на юго-западной окраине Гросс-Нойендорфа.

Исключительный героизм и самоотверженность проявил рядовой 1-й роты инженерно-саперного батальона комсомолец Китин. Рота получила приказ сделать несколько проходов в минных полях противника. Китин обратился к командиру с просьбой послать на выполнение этой сложной задачи и его.

Когда саперы приступили к разминированию, противник их обнаружил и открыл огонь. Но Китин смело продвигался вперед. Приблизившись к вражеской траншее, он несколькими гранатами уничтожил огневую точку. Китин был ранен, и фашисты решили его пленить. Истекая кровью, воин принял неравный бой, уничтожил 12 гитлеровцев, а когда кончились патроны, начал сбивать с ног наседавших фашистов прикладом автомата.

Когда бойцы батальона овладели вражеской траншеей, они нашли истерзанное тело Китина. Лицо его было разбито, тело изрезано ножом. Фашисты зверски замучили отважного солдата.

Этот случай вызвал бурю ненависти у бойцов и офицеров, и они с еще большим ожесточением били гитлеровцев.

9 февраля противник продолжал сильный огневой налет на боевые порядки корпуса. К ночи бой утихал, а с утра возобновлялся с такой же силой.

С каждым последующим днем гитлеровцы усиливали натиск. За два дня они предприняли более 15 контратак из района Карлсбизе на позиции 230-й дивизии и из Ортвига на подразделения 301-й стрелковой. Но наши воины держались. Бойцы показали высокую дисциплину и выдержку и не только удерживали плацдарм, но и понемногу расширяли его. [108]

Во время одной из контратак противника наш орудийный расчет подбил два танка. Уцелевшие машины повернули обратно, но пехота противника пыталась окружить и захватить наших батарейцев. Это им не удалось. Расчет держался целый день и, только когда иссякли боеприпасы и было повреждено орудие, вынужден был отойти.

Фашисты решили с помощью тягача утащить наше орудие к себе. Это заметил сержант Пугачев и стал искать способ помешать гитлеровцам. Осмотревшись, Пугачев увидел сорокапятку, расчет которой был полностью выведен из строя. Сержант подполз к пушке, зарядил ее и открыл огонь по немцам, возившимся у тягача, и те оставили свою затею. Ночью наши солдаты вытащили орудие, отремонтировали его и поставили на позиции.

Чудеса храбрости и мужества проявили командир огневого взвода 4-й батареи 370-го артполка лейтенант Постников и сержант Колесников.

Батарея в районе Ной Левина попала в окружение. Бойцы отважно отбивались от наседавших гитлеровцев. В этой схватке в огневом взводе лейтенанта Постникова все расчеты вышли из строя. Тогда он сам стал к орудию и поджег две самоходки противника, уничтожил их экипажи. Но вражеская пуля оборвала жизнь лейтенанта Постникова.

А командир орудия сержант Колесников заменил раненого наводчика, меткими выстрелами подбил два танка и уничтожил больше десятка гитлеровцев. Сержанта ранило, но он не ушел с поля боя, продолжал вести огонь до тех пор, пока вражеский снаряд прямым попаданием не разбил его орудие. Только тогда раненый Колесников ушел в медсанбат.

Суровый бой вели воины 301-й дивизии, против которой враг бросил много танков. Артиллеристы 2-й батареи 823-го артполка подожгли дом, и отблески пламени [109] хорошо осветили местность. Это дало возможность батарее капитана Мартьянова прицельным огнем уничтожить 6 танков, прорвавшихся в наши боевые порядки. Другая часть фашистских машин устремилась на позиции батареи, которая прикрывала подступы к селу Ной Блесян, но тоже получила отпор.

Перемолов большое количество живой силы и техники противника, части нашего корпуса улучшили свои позиции и расширили плацдарм. Но был получен приказ передать его другим соединениям 5-й ударной армии. 9-й стрелковый передвигался левее, в район крепости Кюстрин (Кюстшин).

Перед сдачей плацдарма была проведена разведка боем, в ходе которой наши подразделения ликвидировали опорный пункт гитлеровцев в Ортвиге.

К 15 марта дивизии сосредоточились у крепости Кюстрин. До Берлина было, как говорится, рукой подать.

Впереди Берлин!

Удерживая и расширяя плацдарм на Одере, части нашего корпуса готовились в составе 5-й ударной к Берлинской операции. По данным нашей разведки, противник от кюстринского плацдарма и до самого Берлина подготовил мощную глубоко эшелонированную оборону.

В Берлинской операции должны были принять участие несколько общевойсковых и танковых армий, артиллерия и авиация.

Для прорыва обороны противника командованием 5-й ударной армии вводился в действие и наш 9-й стрелковый корпус в составе 230, 248 и 301-й стрелковых дивизий.

По замыслу командования фронта задача по овладению столицей гитлеровского рейха условно делилась [110] на три этапа. Первый этап — прорыв тактической зоны обороны и выход к внешнему оборонительному обводу Берлина (16–19 апреля). Второй — взлом внешнего и внутреннего оборонительных обводов города (20–21 апреля). На третьем этапе предполагалось штурмом овладеть пригородами Берлина, форсировать реку Шпрее (по это уже касалось задачи корпуса), взять восточную часть центра Берлина — цитадель.

Штабы корпуса и дивизий начали подготовку к выполнению поставленной задачи. Подразделения поочередно выводились в заранее подготовленные для обучения войск районы. Там они проводили полковые, батальонные и ротные тактические учения, целью которых была отработка форсирования реки и ведения боя в лесной местности. Батальоны готовились в качестве штурмовых подразделений для боевых действий в крупных населенных пунктах.

Все работники политотделов корпуса и дивизий, партийные и комсомольские организации подразделений проводили работу по подготовке воинов к наступательной операции, вместе с командирами заботились о повышении воинского мастерства солдат, сержантов, офицеров. А оно в сложных условиях предстоящего наступления и штурма Берлина должно быть наивысшим. В войсках царил высокий боевой дух — каждый стремился внести свой вклад в окончательный разгром врага, поэтому все учились с громадным напряжением, не считаясь ни с какими трудностями, учились действовать в таких условиях, какие могли встретиться в предстоящих боях.

Впереди Берлин! Мы на подступах к нему! А шли мы сюда отовсюду: от Москвы и Кавказа, из Сибири и из-под Сталинграда, от Курска и с Украины, от Ленинграда и Орла. Мы видели на пути разрушенные города и села, виселицы на их площадях, видели газовые камеры и печи концлагерей, истерзанную родную землю... [111]

Кровь и смерть наших людей звали к возмездию. Но возмездия не народу, а фашистам и их главарям.

Вот почему после семинара политработников, проведенного политотделом армии, на котором выступили командующий генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин и член Военного совета армии генерал-лейтенант Ф. Е. Боков, мы на митингах, собраниях, в личных беседах с людьми особенно подчеркивали мысль о нашем интернациональном долге перед народами Европы. Советские воины должны были избавить их от коричневой чумы фашизма. И каждый боец и офицер знал, что путь к завершению войны и мирной послевоенной жизни лежит через Берлин, куда мы идем, чтобы раздавить фашистскую гидру, а немецкому народу помочь освободиться от нацистской тирании, дать ему возможность строить новую свободную жизнь. И мы были рады, что, хотя война у каждого оставила в сердце глубокие раны, он понимал необходимость быть гуманным по отношению к немецкому народу, но беспощадным к гитлеровскому отродью.

Комсомолец Ладога из 2-го батальона 1050-го стрелкового полка заявил на собрании:

— Я родом с Украины. Иду на Берлин, чтобы отомстить фашистам за поруганную свою землю и скорее закончить эту проклятую войну, и для этого я не пожалею ни своей крови, ни даже, если потребуется, жизни.

Для поднятия наступательного порыва по всем боевым порядкам полков пронесли боевые знамена их частей, и воины под развернутыми стягами давали клятву выполнить поставленную задачу и разгромить врага в его собственном логове.

Я находилась во 2-м батальоне Ф. К. Шаповалова, когда туда как раз вернулся из госпиталя комсорг батальона лейтенант Салиджан Алимов. Правда, ему надо было еще залечивать раны, полученные на магнушевском плацдарме, но он упросил врачей выписать его, чтобы [112] участвовать вместе со своим подразделением в завершающих боях.

Воины радостно встретили Салиджана. Состоялось собрание.

— Дорогие мои боевые друзья, комсомольцы, — сказал, выступая на нем, Алимов. — Я не мог быть в тылу. Столько нами пройдено вместе, и вот последний решительный бой! Он не будет легким, но это великая честь для солдата — вступить в Берлин. Давайте поклянемся перед Знаменем части, что мы до конца выполним свой долг перед Родиной и партией. Вперед, на Берлин!

— Клянемся! — единодушно выдохнули комсомольцы.

Ранним утром 14 апреля 1945 года в полосах всех корпусов 5-й ударной началась разведка боем. Выделенные стрелковые батальоны, усиленные танками и самоходными орудиями, атаковали передний край обороны противника; В полосе нашего корпуса начал действовать батальон майора А. Д. Перепелицына из 1054-го стрелкового полка 301-й дивизии. Воины подразделения решительно ворвались после мощного удара гвардейских минометов по врагу в первую немецкую позицию западнее Ортвига и захватили пленных.

Артиллерийские разведчики вскрыли много новых огневых точек противника.

На следующий день разведка боем продолжалась. Теперь в бой был введен 1054-й стрелковый полк целиком, а также 220-я танковая бригада. В 15.00, после мощного огневого налета, они начали взламывать вражескую оборону.

Стремительными действиями пехотинцы и танкисты полностью овладели первой позицией врага, а затем ворвались и во вторую. К 17.00 они овладели железнодорожной станцией Гольцов и продолжали продвигаться, освобождая пристанционный поселок и городок.

К этому времени к Гольцову подошел и второй эшелон 301-й дивизии — 1050-й стрелковый полк. [113]

Разведка боем показала, что воины действуют уверенно, что между пехотой, танкистами и артиллеристами осуществляется четкое взаимодействие и что движение танков и пехоты за огневым валом, как самый надежный метод прорыва обороны врага, оправдало себя и на этот раз.

Из показаний пленных, захваченных в ходе разведки боем, становилось ясным, что фашисты любой ценой хотят остановить нас на подступах к Берлину и будут для этого использовать не только мощную систему оборонительных сооружений, но и соответственно подготовленные и укрепленные естественные рубежи — озера, реки, каналы, овраги, высоты. Повсюду там — густые минные поля, проволочные заграждения, противотанковые надолбы.

Об успехах разведки боем мы, политработники, пропели во всех батальонах беседы и вместе с командирами подразделений, учитывая показания пленных, проверили, все ли готово к бою.

В первом эшелоне 9-го стрелкового в готовящейся операции должна была действовать 301-я стрелковая дивизия полковника В. С. Антонова в составе 1050, 1052 и 1054-го стрелковых полков. Поддерживать ее было приказано 823-му артиллерийскому полку полковника Г. Г. Похлебаева и 92-му гвардейскому танковому полку подполковника И. А. Мясникова.

В первом эшелоне предстояло наступать воинам 1050-го стрелкового полка подполковника И. И. Гумерова. На его командном пункте собрались представители вышестоящих штабов, тут же с радиостанцией был армейский разведчик и порученец командарма старший лейтенант Н. А. Гайнуллин. Мне было приказано находиться в этом полку.

Собравшись на КП, мы обменивались мнениями по поводу предстоящего наступления. Эта памятная ночь [114] тянулась, кажется, бесконечно долго. Все поминутно сверяли часы.

После полуночи потянуло с Одера прохладой, туман лег на землю. От бессонницы у всех воспалились глаза, но о сне никто и не помышляет. Да это и невозможно сейчас — хоть минуту отдохнуть. Все начнется через час. Воины уже позавтракали, и теперь, как и все, с настороженным нетерпением ждут сигнала.

И вот 5.00 по московскому времени 16 апреля. Всколыхнулась вдруг, вздрогнула земля, началась невиданной силы артиллерийская подготовка. Потом мы узнали, что за 25 минут по вражеским соединениям, противостоящим 5-й ударной, было выпущено 50 тысяч снарядов.

Потом артиллерия перенесла удары в глубь обороны противника, и тут же при свете внезапно вспыхнувших мощных прожекторов наши части дружно поднялись в атаку.

Артиллерийская подготовка ошеломляюще подействовала не только на фашистов, но и на наших воинов. Но, конечно, ошеломляюще радостно. Красноармеец И. Кривошеев сказал за минуту до начала атаки:

— Такую сильную артподготовку я вижу впервые за всю войну. Она вдвойне превосходит мощь огня на Днепре и Висле...

Освещение прожекторами переднего края противника дало нам возможность видеть, как в панике, словно звери, попавшие в ловушку, метались фашисты.

Позднее немецкие солдаты и офицеры, попавшие в плен, говорили:

— От огня вашей артиллерии многие из нас потеряли слух, творилось что-то невообразимое... Так долго человек не может выдержать, он должен умереть или сойти с ума.

В смелой атаке воины 1052-го и 1054-го полков захватили вторую позицию врага, закрепившегося на северных скатах Зееловских высот. И тут полковник В. С. Антонов ввел в бой второй эшелон — полк И. И. Гумерова. Мощный [115] рывок вперед всей дивизии — и третья позиция вражеской обороны в руках наших воинов, Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись.

Когда противник открыл мощный огонь из пулеметов и автоматов и стал одерживать атаки 8-й роты 1050-го полка, командир этого подразделения кандидат в члены партии старший лейтенант Аверьянов и парторг Козырев поднялись первыми. Вперед! И бойцы стремительным броском ворвались в траншеи гитлеровцев.

Воины 9-й роты под сильным огнем в один момент тоже были вынуждены залечь. И здесь пример мужества и бесстрашия показал командир.

— Орлы, за мной, на Берлин! — крикнул лейтенант Заболотников и бросился вперед.

Бойцы смело поднялись, ринулись в атаку и потеснили фашистов. Но радость успеха не познал Заболотников, сраженный пулей. Он погиб как герой.

С Зееловских высот враг вел активный артиллерийский огонь, бросал против наших наступающих частей авиацию. Высоты стали большой естественной преградой для нас. Склоны их были очень крутыми, всюду озера, рвы, овраги, — словом, положение противника на местности было господствующим. А за Зееловскими высотами вплоть до Берлина, мы знали, создана сплошная система оборонительных сооружений. Гитлеровцы, имея за спиной эти укрепления, стали переходить в контратаки. В районе станции Вербиг на позицию семидесятишестимиллиметрового орудия, расчетом которого командовал старшина Симонов, двинулись две вражеские самоходки, которые на ходу вели огонь. Отражая контратаки, батарейцы подбили одну «пантеру», но все, кроме Симонова, выбыли из строя. А вторая самоходка — все ближе и ближе. И когда вражеская машина была всего в 30 метрах, старшина Симонов, оставшись один у орудия, вторым снарядом поджег уцелевшую «пантеру» и вышел победителем из этого неравного поединка. [116]

А в расположении 1050-го полка неожиданно загорелся сарай, в котором хранились боеприпасы. Находившийся поблизости красноармеец Макиенко кинулся внутрь склада и стал выносить снаряды, а потом оттащил в безопасное место стоявшую рядом со строением пушку. На бойце загорелась одежда. Подоспевшие боевые друзья помогли Макиенко погасить пламя, но он все же получил ожоги. Смельчаку предложили отправиться в медсанбат, но он отказался.

— Туда я всегда успею попасть, — сказал Макиенко, — а вот до Берлина нужно дойти как можно быстрее...

Тем временем 1050-й полк подполковника И. И. Гумерова успешно продвигался вперед, углубляясь в оборону противника. Как только наши танки и артиллерия подошли к железнодорожной линии, гитлеровцы открыли огонь из пушек. Напролом не пройти. К тому же подходы к полотну дороги оказались густо заминированными. Саперам во главе с майором Камаловым было приказано сделать проходы в минных полях. Работали они напряженно, при этом им приходилось неоднократно браться за оружие и отражать вражеские контратаки. К 5.00 17 апреля путь нашей пехоте, танкам и артиллерии был открыт, но саперы понесли тяжелую утрату. Их командир майор Камалов подорвался на мине, не дойдя до Берлина несколько десятков километров.

К исходу 17 апреля части корпуса прорвали вторую оборонительную полосу обороны противника у Гузова. Из-за тумана была плохая видимость, это влияло на точность ведения артиллерийского огня и действия авиации. Темп наступления наших частей снижался. Тем не менее они продвинулись километров на тринадцать и вышли к Хермерсдорфу и Оберсдорфу, овладев Гузовом.

Для развития успеха нам придали гвардейские танковые части. Танкисты действовали исключительно настойчиво и помогали пехоте постоянно продвигаться вперед. Кроме того, командир корпуса генерал И. П. Рослый [117] ввел из второго эшелона 248-ю дивизию генерала Н. З. Галая. Мужественно сражались воины этого соединения, они проявляли героизм на каждом шагу. Так, заряжающий семидесятишестимиллиметрового орудия красноармеец В. В. Швачко, оставшись единственным из расчета в строю, увидел, что на огневую позицию идут танки противника. Он не растерялся: сам зарядил пушку, сам произвел наводку и подбил два танка.

Двое суток шел, не умолкая, ожесточенный бой. Фашисты для удержания этого рубежа снимали с соседних участков свои войска и бросали их на центральное для обороны Берлина направление. В частности, юго-восточнее Штраусберга нам пришлось столкнуться с фанатичными юнцами из танкоистребительной бригады «Гитлерюгенд» и отъявленными головорезами 18-й моторизованной дивизии СС.

Эти схватки трудно описать. Может быть, и не очень удачное сравнение, но я бы сказала, что тот библейский ад, которым религия сотни лет запугивала верующих, — ничто рядом с тем, что происходило на подступах к Берлину. Сам черт, поддерживающий огонь под мифическими адскими котлами, не выдержал бы этого, но наши воины выдержали все и, будь сказано в том же ключе, победили всем чертям назло.

19 апреля воины 301-й и 248-й дивизий взломали последнюю полосу вражеской обороны, штурмом взяли город Буков и, пройдя во взаимодействии с частями 2-й танковой армии за четыре дня до 30 километров, уперлись непосредственно в сильно укрепленный внешний оборонительный обвод столицы фашистского рейха. Теперь Берлин был, как говорится, в двух шагах.

Воодушевление всех воинов было необыкновенно высоким. Вот он — Берлин! Каждому, кто прошел тысячи или только сотни километров по суровым дорогам войны, конечно же хотелось ступить победителем на мостовые поверженной германской столицы. И для этого никто не [118] щадил своих сил, своей крови, никто не думал о том, что он может сделать здесь, на подступах к Берлину, свой последний в жизни шаг...

А жертвы были, и очень тягостные. Под Буковом погиб наш общий любимец заместитель командира 823-го артиллерийского полка по политчасти майор К. З Цуцкиридзе. Он заменил в бою выбывшего из строя командира батареи, и артиллеристы до той минуты, когда был сражен мужественный политработник, успели уничтожить 3 вражеских танка и отбить контратаку гитлеровцев.

Там же, под Буковом, сложил свою голову и заместитель командира 2-го батальона 1054-го полка по политчасти капитан Н. М. Полюсук. Он тоже заменил в бою командира и погиб, ведя в бой подразделение.

К. З. Цуцкиридзе и Н. М. Полюсуку за проявленные ими мужество, храбрость и решительность было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

* * *

Особо тяжелые бои 20 апреля развернулись за город Штраусберг и в районе Хермесдорфа. Штраусберг был центром мощнейшего оборонительного района, в котором и населенные пункты с каменными строениями, и сама сложная по рельефу местность, и многочисленные озера были подготовлены фашистами для обороны.

За этот важный пункт вели жестокий бой наши соседи — воины 32-го корпуса 5-й ударной. Они первыми подошли к городу. Части же 9-го корпуса обошли Штраусберг и, пройдя с боями 6 километров, вышли на рубеж Гарцин, Хоэнштейн, Гладовсхез.

Здесь мне встретился старший инструктор политотдела 5-й ударной армии майор И. В. Малышев. Когда мы обменялись приветствиями, Игорь Васильевич показал мне удостоверение, выданное ему Военным советом армии. Документ подтверждал, что Малышев назначается начальником инспекторской группы по руководству работой [119] военных комендатур и временным комендантом еще не освобожденного Штраусберга.

— Перед этим заданием меня лично инструктировал генерал Берзарин, — рассказывал мне майор Малышев. — Сказал, что, мол, мальчонка белобрысый чуть под машину в одном городе не попал и что всюду безнадзорных скопилось множество. Сказал, что надо к ним быть внимательнее, ведь они ни в чем не виноваты, что в душах детей наш приход должен оставить добрый след. Словом, я как комендант должен и позаботиться о детях, и организовать медицинское обслуживание, и даже снабдить детские учреждения молоком.

Слушая рассказ майора Малышева, я думала: какое же величие души у наших людей! Ведь в сердцах воинов не остыла и никогда не остынет ненависть к фашистам, принесшим столько горя советскому народу и народам Европы. А разум и гуманность на первом плане!

К утру 21 апреля части соседних нам стрелковых корпусов — 32-го и 26-го — штурмом овладели городом Штраусберг. Части 9-го стрелкового вместе с другими соединениями 5-й ударной вышли на гребни высот за кольцевым Берлинским шоссе, и все вдруг увидели панораму огромного города. Это был Берлин.

Отсюда артиллеристы послали первые залпы прямо по логову нацизма. На снарядах они сделали надписи: «За сирот и вдов!», «За слезы матерей!», «За Сталинград!». Первый выстрел по Берлину прозвучал как победный салют.

Пламя в ночи

И вот третий этап — собственно штурм Берлина. Согласно полученной директиве командующего 1-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова проводится перегруппировка войск. Наша 5-я ударная получила новую полосу наступления, включающую [120] в себя восточно-центральную часть Берлина. На левом фланге продолжал действовать 9-й стрелковый корпус.

Части корпуса, продвигаясь вперед, взяли пригород Берлина Бисдорф, а полки 301-й и 230-й дивизий овладели Карлсхорстом. Штаб корпуса разместился в здании военно-инженерного училища, того самого, в котором 9 мая произойдет историческое событие — подписание представителями германского верховного командования акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Полки вышли к Шпрее, которая отсекала город от его восточного предместья. Там, за рекой, лежал Берлин. Клятва, которую дали воины корпуса, — подойти к столице фашистской Германии накануне дня рождения В. И. Ленина — была выполнена.

Командир корпуса И. П. Рослый (с 20 апреля он стал генерал-лейтенантом) созвал совещание работников штаба и политотдела. Знакомя офицеров с предстоящими боевыми задачами, Иван Павлович разъяснил, что соединению поставлена задача действовать в центре Берлина, так называемой цитадели, в направлении правительственных кварталов. Он сказал, что, поскольку в условиях города полоса наступления значительно сузится, основная тяжесть боев ляжет на давно уже созданные штурмовые группы.

— Очень важно, что все объекты цитадели, которые нам придется брать, являются правительственными зданиями, — подчеркнул генерал-лейтенант И. П. Рослый и перечислил номера объектов, входящих в полосу наступления 9-го стрелкового. — Но прежде всего нам предстоит форсировать Шпрее и захватить плацдарм в районе Трептов-парка. Первой должна преодолеть реку 301-я стрелковая дивизия полковника Антонова. Части генерал-майора Галая будут во втором эшелоне. Даниил Кузьмич Шишков со своими орлами пока останется в резерве командарма и, судя по всему, будет форсировать Шпрее в [121] районе электростанции Клингенберг. Кстати, — добавил веско командир корпуса, — в резерве у командарма генерал-полковника Берзарина. Николаю Эрастовичу вчера присвоено это воинское звание...

Все присутствовавшие на совещании возбужденно-радостно загомонили, как и двумя неделями раньше, еще на одерском плацдарме, когда в такой же ситуации узнали, что Н. Э. Берзарин стал Героем Советского Союза.

После совещания командир корпуса и начальник политотдела полковник В. Т. Поминов предложили мне остаться.

Обратившись ко мне, начпокор сказал:

— Вам, майор Никулина, надлежит позаботиться об изготовлении красных флагов. Они должны быть в каждом подразделении, действующем в первом эшелоне. Мы будем брать правительственные кварталы и здания, в том числе и имперскую канцелярию. Очень важно, чтобы над каждым взятым объектом сразу же заалел наш стяг. Ну а сами будете действовать сообразно с обстановкой, — заключил Василий Трифонович. — И направляйтесь в 1050-й стрелковый. Он, возможно, будет первым форсировать Шпрее...

Вместе со мной шел и инструктор политотдела корпуса майор Я. М. Майофис. Нам с ним надлежало до начала наступлений проверить, как идет ознакомление воинов с благодарственным приказом Верховного Главнокомандующего, в котором отмечались боевые успехи войск, ворвавшихся в предместья Берлина. Своевременное ознакомление с приказом должно было еще выше поднять наступательный порыв личного состава.

Все политработники в это время находились в подразделениях, доводили до бойцов и офицеров приказ Верховного Главнокомандующего и предстоящую боевую задачу. Каждый, конечно, знал, что вступает в последний, завершающий и очень тяжелый бой. Тяжелый потому, что фашисты, стремясь во что бы то ни стало удержать [122] Берлин, очень сильно его укрепили. Все перекрестка улиц были перегорожены мощными баррикадами, противотанковыми заграждениями, подходы к ним заминированы. Все дома, в сущности, гитлеровцы превратили в сильные огневые точки — настоящие крепости, в которых почти каждое окно было бойницей. Оттуда вели огонь или пулеметчики или снайперы. Каждый объект, конечно, защищался орудиями и минометами. Даже юнгштурмовцы, обученные пользованию фаустпатронами, были подготовлены к борьбе с нашими танками.

Но пока перед нами — Шпрее, западный берег которой был окаймлен бетонной набережной, где сосредоточились вражеские артиллеристы и минометчики. У армии и корпуса было довольно много переправочных средств, но особые надежды возлагались на отряд полуглиссеров 1-й Бобруйской Краснознаменной бригады кораблей Днепровской Краснознаменной флотилии. Этот отряд, которым командовал лейтенант М. М. Калинин, был переброшен по сухопутью с Одера.

И вот наступила ночь на 23 апреля. Вышли к нашему уже восточному берегу Шпрее танки и артиллерия, потом была поставлена дымовая завеса. Грянули первые залпы, мощные, сокрушительные. Еще до этого небольшая группа воинов переправилась на западный берег реки и завязала бой. Ей удалось захватить небольшой плацдарм, но удерживать его малыми силами было крайне трудно. А теперь... Один кораблик за другим подходил к противоположному берегу с десантом. Сила удара по врагу нарастала.

Я знала, что перед форсированием комсорг 2-го батальона 1050-го полка Салиджан Алимов провел задушевную беседу с комсомольцами, а сейчас он вместе с ними поднялся в бой. Рядом с узбеком Алимовым — украинец комсомолец Ладога, не менее храбрый воин. Тут же парторг батальона Н. М. Егоренков, калужанин, на счету которого уже множество уничтоженных фашистов. [123]

Он не раз раньше увлекал за собой в атаку бойцов. Ведет их и сейчас.

А комбат Федя Шаповалов хотя и юн годами, но, как всегда, отчаянно храбр, как всегда, четко и мужественно руководит боем.

Немного левее действуют воины 1-го батальона Героя Советского Союза капитана Н. В. Оберемченко и 3-го — майора Н. З. Михайлова.

Прошло, видимо, не более трех часов, и на западном берегу Шпрее в районе Плентер-Вальд 1050-й стрелковый был уже в полном составе. Воины под командованием подполковника Исхака Идрисовича Гумерова начали расширять плацдарм.

Все следующие сутки, не умолкая ни на минуту, гремел на плацдарме жестокий бой. Фашисты, отчаянно сопротивляясь, все-таки понемногу уступали позиции. Ведь наши силы на западном берегу Шпрее с каждым часом продолжали накапливаться. «К утру 24 апреля, — писал впоследствии член Военного совета 5-й ударной армии генерал-лейтенант Ф. В. Боков, — на плацдарме вели ожесточенные бои 230-я и 301-я стрелковые дивизии со средствами усиления и 220-я танковая бригада, которые расширили захваченную территорию до 2,5 километров по фронту и до 2 километров в глубину. В течение дня они отразили пять контратак пехоты противника с танками, к вечеру продвинулись еще на 800–1000 метров и овладели Трептов-парком»{4}.

Противник усилил артиллерийский и пулеметный огонь. Но не менее интенсивно били наши батареи и танки. Фашисты пытались контратаковать крупными силами автоматчиков, поддерживаемых танками. Но путь им на время преградили батарейцы 823-го артполка полковника Г. Г. Похлебаева. Командир батальона капжтав Н. В. Оберемченко передал по цепи команду: [124]

— Ни шагу назад. Стоять насмерть! — А спустя минуту, когда комбат увидел, что в рядах контратакующий немцев началось некоторое замешательство, он крикнул: — Товарищи, вперед!

Командир первым бросился на фашистов. Бой перешел в рукопашную схватку. Стремглав на Оберемченко набросился фашист. Но капитан опередил его, сбил с ног, но тут же сам упал, тяжело раненный.

Воины батальона отбили контратаку, но им не удалось вовремя вынести с поля боя своего командира, и он, не приходя в сознание, скончался. Похоронен Герой Советского Союза капитан Н. В. Оберемченко в братской могиле Трептов-парка.

Место комбата занял в строю его заместитель по политчасти капитан Митрофан Васильевич Давыдов. Он возглавил атаку, и бойцы, удержав плацдарм, стали еще дальше оттеснять врага.

Кстати, уже в самом Берлине нам стало известно, что на пути к Шпрее воины 230-й дивизии Героя Советского Союза полковника Д. К. Шишкова спасли от уничтожения нацистами важнейший объект — крупную электростанцию Клингенберг.

Командованию стало известно, что фашисты, отступая, подготовили энергоузел к взрыву. Поэтому было принято решение ускорить продвижение частей вперед, чтобы сорвать коварный замысел гитлеровцев.

Выполнение этой задачи было возложено на командира 988-го стрелкового полка подполковника А. М. Ожогина. Ему содействовал 990-й полк подполковника А. И. Левина. Руководил действиями обеих частей заместитель командира 230-й стрелковой подполковник Ф. К. Галкин. В передовой отряд была направлена и разведрота старшего лейтенанта В. К. Гусева. Командир артиллерийского полка дивизии подполковник И. Ф. Дорошенко получил задачу окаймлять артогнем электростанцию и не допустить контратак противника. [125]

Проявляя невиданное мужество, воины штурмового отряда дерзко продвинулись вперед и захватили электростанцию.

Оставшиеся на станции немецкие рабочие, возглавляемые дежурным инженером К. Мейнингом, знали, где фашисты заложили фугасы, и помогли нашим саперам найти провод, ведущий к погребам, в которых было несколько тонн взрывчатки. Провод наши воины успели перерезать, и электростанция была спасена. Немецкие рабочие, обслуживавшие энергоузел, пообещали позаботиться о его нормальном техническом состоянии. Это был настоящий подарок воинов 230-й дивизии нашего корпуса жителям Берлина.

За мужество и героизм, проявленные при захвате электростанции и овладении другими важными объектами, подполковникам Ф. К. Галкину, А. М. Ожогину и А. И. Левину было присвоено звание Героя Советского Союза, а сотни бойцов и офицеров дивизии удостоены орденов и медалей.

К исходу дня 24 апреля части 301-й и 230-й дивизий преодолели Ландверканал, значительно продвинулись вперед и в упорных боях овладели крупным опорным пунктом — Герлицким вокзалом.

В это время форсировали Шпрее и полки 248-й дивизии генерала Н. З. Галая. Вместе с частями 230-й стрелковой они заняли Ангальтский вокзал, гостипографию и здание датского посольства, а 301-я завязала бои за здания гестапо и министерства авиации.

Этот день нам всем запомнился еще и тем, что больше чем за неделю до окончательного падения фашистской столицы комендантом Берлина и начальником его гарнизона был назначен наш любимый командарм Герой Советского Союза генерал-полковник Николай Эрастович Берзарин.

Мы с майором Я. М. Майофисом перешли в 3-й батальон 902-го стрелкового полка 248-й дивизии, который, [126] отбивая у гитлеровцев в боях квартал за кварталом, продвигался к центру Берлина.

Перед глазами ужасная картина. Куда ни глянешь — завалы железобетона, битого кирпича, коробки изуродованных домов. Каждый перекресток забаррикадирован. Штурмовые отряды ведут жесточайшие бои за каждое здание, этаж, подвал, за груду развалин, превращенных гитлеровцами в опорный пункт...

Фашисты проявляют коварство, используя подземные коммуникации. Они кое-где предпринимают попытку зайти в тыл нашим подразделениям — нужна особая бдительность. Наши воины, настойчиво продвигаясь вперед, заботятся и о том, чтобы не получить удар в спину.

К вечеру противник усилил огонь, наша артиллерия и танки тоже стали энергичнее бить по вражеским огневым точкам, и главным образом по угловым домам, в которых засело больше всего фашистов.

Мы ползем от развалины к развалине, руки исцарапаны в кровь, на коленях ссадины. Вокруг рвутся и снаряды и мины.

За развалинами дома группа офицеров обсуждала, как успешнее прорваться в следующий квартал. Лейтенант-танкист предложил создавать на перекрестках дымовые Завесы. Под их прикрытием бойцы будут проникать вперед и захватывать дом за домом. Так и решили.

Здесь произошел поначалу курьезный, а потом трагический эпизод. Неожиданно сверху что-то упало и, будто камнем, грохнуло меня по плечу. Я от неожиданности даже отпрянула в сторону. Все засмеялись, видя, что ударил меня не камень и не осколок, а... живой попугай, невесть откуда свалившийся. Я взяла диковинную, особенно в такой ситуации, птицу, но она тут же стала зло клевать мне руки.

И тут, громыхнув гусеницами, рядом остановилась наша тридцатьчетверка. Открылся люк, и из него показалась [127] девушка в шлемофоне. Увидев у меня попугая, она ойкнула от удивления и попросила:

— Товарищ майор, отдайте мне его. Вам он ни к чему, а у нас в машине жилплощадь для птахи найдется...

Я передала попугая девушке и отошла за угол дома, где офицеры продолжали что-то обсуждать. Вдруг страшной силы взрыв потряс воздух, со стен даже стали осыпаться куски кирпича и штукатурки. Мы все отпрянули от стены, а когда рассеялся дым, увидели, что взорвался наш танк — прямое попадание фаустпатрона. И, видимо, в боезапас. Ни голубоглазой девушки, ни попугая...

Повернувшись к баррикаде, что была впереди и левее от нас, я заметила, что на секунду из-за нагромождения булыжника и кирпича показалась голова гитлеровца с темными очками на глазах. И тут же оттуда грянул глухой выстрел. Фаустпатрон пролетел над нами и угодил в угол дальнего полуразрушенного здания, не причинив на этот раз никому вреда. И тут же из-за дома появились наши артиллеристы, катившие на руках сорокапятку. Командир орудия, здоровенный сержант в прожженном во многих местах бушлате, когда я ему сказала о фаустниках, укрывшихся за баррикадой, понимающе козырнул:

— Сейчас мы им дадим прикурить, товарищ майор!

Он приказал развернуть орудие, прогремело несколько выстрелов — и баррикада замолкла.

Тем временем в упор по баррикаде стали бить и подошедшие танки. В ней появились проломы, через которые попытались прорваться пехотинцы. Но засевшие в этажах угловых зданий снайперы и пулеметчики вели такой плотный огонь, что преодолеть перекресток было невозможно.

Тогда командиры танков перенесли огонь на выявленные огневые точки противника. После их подавления пехотинцы успешно преодолели перекресток, продвинулись вперед и укрепились в развалинах домов следующего [128] квартала. С ними ушел и майор Майофис. Я еще оставалась на месте. Дым рассеялся, и подошедшие наши подразделения стали пересекать перекресток. В это время снова начали действовать вражеские снайперы. Они вывели из строя несколько бойцов.

Не дождавшись, когда еще раз ударят по притаившимся фашистам наши орудия и танки, я бросилась через улицу вперед, но едва добежала до ее середины, неловко наступила каблуком на кусок кирпича, потеряла равновесие и упала. И тут же рядом с моим плечом — сухой щелчок. Брызги раздробленного пулей снайпера кирпича больно хлестнули по лицу... Молниеносно пронеслась мысль: лежать, сделав вид, что ты убита, или, поднявшись, двигаться дальше? Берет верх второе, и я, мгновенно вскочив, бросилась вперед и снова упала, но уже за развалинами дома.

Ко мне подбежал майор Майофис:

— Ты жива? Ранена?

А я и сама еще не пойму, что произошло. На ладонях кровь, сильная боль в коленях, которые разбила при падении...

— Да нет, все, кажется, в порядке, Яков Михайлович... Видно, я все-таки заколдованная. На этот раз даже пуля снайпера не взяла...

Штаб 902-го полка подполковника Г. М. Ленева находился в подвале одного из домов.

Мы с Майофисом и заместителем командира полка по политчасти майором М. А. Глагольевым обходили бойцов, которые закрепились в развалинах зданий. Здесь обстановка осложнялась: воинам полка более суток не удается пробиться к Вильгельмштрассе, потому что фашисты бросают все на спасение фюрера и его приспешников. На Вильгельмштрассе расположена имперская канцелярия, логово Гитлера, поэтому на подступах к ней оборонялись отборнейшие части эсэсовских головорезов. Всего несколько [129] сот метров отделяли наши полки от Вильгельмштрассе. Но как их преодолеть?

Это было 30 апреля 1945 года.

Командир 248-й дивизии генерал-майор Н. З. Галай требовал от подполковника Г. М. Ленева «кварталов, метров» продвижения, даже грозил отстранить его от командования полком, но роты залегли в развалинах домов, а огонь противника просто не дает поднять бойцам головы.

Начальник политотдела корпуса полковник В. Т. Поминов вызвал меня к телефону:

— Мне известно, — сказал он, — что Ленев, в полку которого вы находитесь, топчется на месте! Видимо, командиры и политработники еще недостаточно хорошо разъяснили офицерам, коммунистам, комсомольцам, всем бойцам, что корпусу отведен самый ответственный участок, где расположены правительственные учреждения и ставка Гитлера. Медлить с продвижением нельзя. Вы понимаете это?

— Конечно, товарищ полковник, но такая обстановка...

— А вы что, ждете, когда фашисты перестанут стрелять? — оборвал меня начпокор и добавил строго: — Скажите майору Майофису, чтобы он немедленно прибыл в политотдел, а сами направляйтесь в хозяйство полковника Антонова...

Заместитель командира 902-го полка по политчасти майор М. А. Глагольев, чувствуя свою личную ответственность за действия полка, пошел в роты, чтобы поднять людей для продвижения вперед. После бесед с бойцами политработник бросился через улицу к цепи красноармейцев, прижатых огнем противника к мостовой.

— Товарищи! В атаку, за мной! — крикнул Михаил Алексеевич и рванулся вперед.

За ним, рывком поднявшись, устремились воины, но тут же пуля снайпера сразила офицера. Надо было срочно [130] вынести Глагольева с поля боя. Танкисты быстро поставили дымовую завесу, и под ее прикрытием удалось отнести майора Глагольева в безопасное место. Но ранение оказалось смертельным. По пути в медсанбат майор М. А. Глагольев скончался...

Простившись с командиром полка Леневым и парторгом полка майором Г. М. Эрайзером, я пошла в 301-ю дивизию. Добралась туда вполне благополучно и попала на участок, занимаемый 1050-м стрелковым полком подполковника И. И. Гумерова. Провести меня на командный пункт полка, который находился в это время в здании датского посольства, вызвался адъютант командира полка лейтенант С. Баталов.

Увидев меня, Гумеров нараспев сказал своему замполиту майору Е. П. Леонтьевскому:

— Видишь, корпусное начальство пожаловать изволило...

Поздоровавшись, мы обменялись сообщениями о событиях минувших дней, и Гумеров с Леонтьевским рассказали, что полк вел тяжелые, жестокие бои за правительственные здания и Ангальский и Герлицкий вокзалы. За три дня, с 27 по 30 апреля, продвигаясь вдоль Ландверканала, пехотинцы захватили гестапо, министерство авиации и теперь оказались перед зловещим зданием имперской канцелярии.

— Наши ребята дрались здорово, — сказал Леонтьевский. — Особенно проявили себя комсомольцы 2-го батальона. Агитатор Николай Некрасов в бою за здание гестапо не только отважно дрался, но пробрался на крышу здания и водрузил там красное знамя. О его подвиге сразу же узнал весь полк. А вслед за Некрасовым отличились комсорг 2-го батальона Салиджан Алимов и комсомолец Иван Иванов. Когда они поднялись на крышу здания министерства авиации, чтобы укрепить знамя, то столкнулись с фашистами. Дело дошло до рукопашной... Наши ребята, конечно, одолели гитлеровцев. [131]

— Ты только представь, как сражались здесь братья Мусич, — сказал, дополняя своего замполита, И. И. Гумеров. — Старший был первым номером расчета «максима», младший — вторым. Во время контратаки противника они уничтожили несколько десятков гитлеровцев, каждый был дважды ранен, но ни тот, ни другой не покинули позиций. Но пуля врага сразила старшего Мусича, его место занял младший брат и тоже героически погиб при отражении контратаки.

Беспощадно уничтожал фашистов и пулеметчик сержант Решетников. Будучи раненным, он не ушел с поля боя и, истекая кровью, продолжал отражать вражескую контратаку до тех пор, пока от большой потери крови не лишился сознания. Решетников и умер, не выпустим из рук «максим».

Подполковник достал карту.

— Мы приняли решение, — пояснил он, — что в первом эшелоне будет действовать 2-й батальон майора Шаповалова. У него, правда, сложилось довольно тяжелое положение: правый фланг открыт, а по Вильгельмштрассе фашисты могут бросить в контратаку танки и пехоту. Но сейчас батальон уже усилен артиллерией, тайками, его поддерживают гвардейские минометы и сверхмощная крепостная батарея из дивизиона майора Бадаева.

В этот батальон майора Ф. К. Шаповалова мне и порекомендовал направиться подполковник И. И. Гумеров.

Воинов 1050-го полка отделяла от позиций гитлеровцев, оборонявших имперскую канцелярию, только улица — Фоссштрассе. На противоположной ее стороне, в подземелье здания, — вся фашистская свора во главе с Гитлером и Геббельсом.

На КП полка, находившемся недалеко от станции метро на Лейпцигерштрассе, собрались командиры приданных ему поддерживающих частей. Здесь же были собраны комбаты и их заместители по политчасти.

И. И. Гумеров взял за локоть командира 823-го артиллерийского [132] полка полковника Г. Г. Похлебаева, подвел его к окну и, указав рукой вперед, спросил:

— Видишь бойницы в окнах имперской канцелярии?

— Конечно, вполне ясно...

— Когда мои орлы пойдут на штурм, сделай так, чтобы твои батарейцы били прежде всего по этим огневым точкам. И с прямой наводки, поближе, наверняка... — Потом, обращаясь к командиру танкового полка полковнику И. А. Мясникову, Гумеров сказал: — А твои герои должны держаться своих штурмовых групп, как мы расписали, чтобы они четко сопровождали пехоту... Хорошее взаимодействие не только обеспечивает успех, но и уменьшает потери. Это сейчас крайне важно.

Батальоны стали готовиться к атаке. Я ушла во 2-й батальон. На КП майора Ф. К. Шаповалова собрались командиры рот. Там же были парторг Егоренков и комсорг Алимов. Комбат ознакомил всех с поставленной боевой задачей и в заключение сказал:

— Главное, что нам необходимо, — это взаимодействие, взаимовыручка и взаимопомощь.

Перед тем как уйти в роты, мы получили из политотдела соединения радостное сообщение: воины 150-й Идрицкой стрелковой дивизии уже водрузили на рейхстаге Знамя Победы.

Это сообщение вдохновило всех нас. Но каждый понимал, что хотя войне не сегодня, так завтра конец, что фашисты неизбежно капитулируют, но предстоят еще суровые бои. Нам же нужно было штурмовать имперскую канцелярию. А это крепкий орешек...

Я, кстати, не расставалась никогда с номером «Правды» за 1 января 1945 года. В ней был опубликован интересный материал для работы с бойцами, который я рекомендовала использовать всем политработникам, — стихотворение Демьяна Бедного «Русь»:

Где слово русских прозвучало,
Воспрянул друг и враг поник. [133]
Русь — наших доблестей начало
И животворных сил родник!..

Там же была опубликована очень важная и интересная статья Всеволода Вишневского «Привет 1945 году Победы!». Известный писатель и журналист говорил в ней:

«Минул великолепный, грозовой 1944 год...

...Мы ведем войну, несем на себе всю тяжесть уже четвертый год.

Кто-то ждал, кому-то казалось, что советская кривая пойдет вниз... Нет и снова нет!

...Россия шагать умеет!

Русская армия брала Берлин в Семилетнюю войну... Штурм был назначен на 9 октября. Нервы немцев не выдержали, и в ночь на 8-е берлинский гарнизон начал отступление, и в 5 часов утра первые русские эскадроны ворвались уже на королевскую площадь... и в жестокой схватке весь арьергард врага был разгромлен.

Берлин был взят.

...Ключи от германской столицы были доставлены в С.-Петербург и сданы на вечное хранение в Казанский собор».

Сообщение о водружении Знамени Победы над рейхстагом, стихи Демьяна Бедного, статья Всеволода Вишневского, о которых мы напоминали бойцам, и почетные задачи, поставленные перед воинами батальона, порождали среди них новую волну патриотических чувств и неудержимое стремление быстрее разгромить врага и завершить войну.

В ротные парторганизации, парторгу батальона поступило множество заявлений от рядовых, сержантов и офицеров с просьбой принять их в партию.

Около полудня парторг полка майор Телегин вызвал парторга батальона Егоренкова в штаб полка, где было назначено заседание партийного бюро, которое должно рассмотреть поступившие заявления. [134]

Вместе с подавшими заявления лейтенантом Абрамовым, сержантом Квашей, рядовыми Сергеевым, Островским и другими мы тронулись в путь. Лейтенант Абрамов был в голове нашей колонны. В его руке скользил телефонный провод, который шел от батальона к штабу полка. Всего пройти надо было метров пятьсот, но какой же это был тяжелый и опасный путь!.. В развалинах домов затаились разрозненные недобитые группы фашистов, которые в любой момент могли напасть на нас.

Через руины, кучи щебня мы в ночной тьме все же добрались до штаба полка, который расположился в подвале разрушенного дома. У входа нас встретил майор Телегин.

— Значит, прибыли вовремя и благополучно? — обрадованно спросил парторг. — Ну, пойдемте поближе к столу.

Стола, собственно, не было. Его заменял фанерный ящик, на краю которого горела коптилка из артиллерийской гильзы, а вместо стульев вокруг ящика возвышались стопки кирпичей. На них сидели офицеры — члены партбюро.

Майор Телегин открыл заседание партбюро. Все наши боевые товарищи были единогласно приняты кандидатами в члены партии как особо отличившиеся в боях. От имени партбюро Телегин поздравил молодых коммунистов и пожелал им новых успехов в боевых делах.

Лейтенант Виктор Абрамов и рядовой Михаил Островский поблагодарили парторганизацию за оказанную им честь и заверили, что в предстоящем бою будут драться, как подобает настоящим большевикам.

Все мы благополучно вернулись в батальон. Мне нужно было пойти в 4-ю роту старшего лейтенанта Яковлева. Она закрепилась в пятиэтажном доме на Фоссштрассе, и на это подразделение, видимо, возлагалась задача действовать в качестве одной из первых штурмовых групп. Туда же пришли комсорг батальона лейтенант [135] С. Алимов и парторг лейтенант Н. М. Егоренков. Салиджан рассказал об одном интересном эпизоде. Когда он беседовал с бойцами 3-го взвода и уточнял, как они знают боевую задачу, заместитель командира отделения ПТР комсомолец Иван Залыгаев сказал:

— Товарищ комсорг! Чтобы выполнить боевую задачу, мы даже кое-что сами придумали. Чтобы прорваться на территорию имперской канцелярии, нужно пробить брешь в железобетонном заборе. Мы и решили сделать это фашистским же оружием, фаустпатронами, которых у нас больше чей достаточно. Мы их уже успешно использовали при штурме немецких укреплений на Зееловских высотах.

— Ну что ж, хорошо придумали, — одобрил Алимов и добавил: — А все же, друзья, на нашу крепостную артиллерию надежд больше...

И вот оглушительный залп артиллерии всех калибров, скрежет и рев «катюш»... Мы из укрытий видели море огня вокруг здания имперской канцелярии и прилегающих к ней строений, черные клубы дыма и раздробленного бетона, сизую пелену пороховых газов, которая мешала наблюдению... Содрогалась земля, рушились впереди стены, взвизгивали осколки и пули. Я наблюдала за бойцами. Конечно же на лице у каждого не только решимость, но и оттенок тревоги: через несколько минут они должны броситься в атаку, в этот кромешный ад... А ведь это последний бой, каждый был уверен в этом и, конечно, хотел не только победить, но и выйти живым из жестокой схватки.

Воины 3-го взвода бросились в атаку вдоль Вильгельмштрассе, чтобы атаковать имперскую канцелярию со стороны главного входа. Но вынуждены были залечь. Артиллерия, пулеметы и минометы фашистов ожили и преградили путь атакующим. Чтобы не нести неоправданных потерь, командир 2-го батальона майор Ф. К. Шаповалов приказал старшему лейтенанту Яковлеву пробить фаустпатронами [136] брешь в бетонном заборе, просочиться во двор и оттуда повести бой за здание канцелярии, а силами 3-го взвода отвлекать противника.

Хочу, чтобы меня правильно поняли. Имперскую канцелярию брали не батальон и не полк, а едва ли не все штурмовые отряды 9-го стрелкового корпуса со средствами усиления и поддержки. Я же рассказываю о локальных эпизодах этой борьбы, о том, что видела своими глазами, в чем участвовала лично. А это — рота, батальон...

Надвигалась ночь 2 мая. Командир хозвзвода лейтенант Гарагуля, его помощник старшина Гришин, повар Ладутько, преодолев только им известными путями заграждения и завалы, доставили воинам горячий ужин.

Пока солдаты ужинали, командиры и политработники, собравшись вместе, обсуждали различные варианты действий наших подразделений, позволяющие подойти к имперской канцелярии с наименьшими потерями.

Когда снова начался бой, наши правофланговые штурмовые группы стали просачиваться к зданию имперской канцелярии и попытались овладеть ею со стороны фасада, но мощный огонь противника прижал бойцов к земле. Тогда комбат Шаповалов приказал оставить там только отвлекающую группу, а основным силам батальона идти в обход здания со стороны сада, прорываться к объекту через проломы в мощном бетонном заборе, которые уже были сделаны артиллеристами.

Первыми ворвались на территорию имперской канцелярии воины роты И. И. Яковлева. С ними находилась и я. Но, сделав несколько шагов от забора, мы вынуждены были залечь: на нас неслись потоки трассирующих пуль, рядом рвались мины...

— Вот это дают фрицы, последние судороги... — сказал комсорг батальона Салиджан Алимов, оказавшийся рядом со мной. Он тяжело дышал. Когда раскатилась новая пулеметная очередь, он потянул меня за рукав [137] фуфайки к обломкам стены: — Здесь, товарищ майор, будет безопаснее, а то ведь пуля — дура...

— Это так, но нам надо дойти до цели, — сказала я. — У меня ведь Знамя с собой...

— Знаю, — откликнулся комсорг. — Сейчас комбат добавит огонька, чтобы подавить эти проклятые пулеметные гнезда, что бьют по нас.

И правда, через минуту снова грохнули наши пушки. Фашистские пулеметчики заметно приумолкли. Воспользовавшись моментом, мы сделали бросок вперед, но тут ударил пулемет с фланга, и нам пришлось еще раз уткнуться в землю.

Следом за бойцами 4-й роты в сад канцелярии стали просачиваться воины других рот 2-го батальона, а также батальонов майора Михайлова и капитана Давыдова.

Мы короткими перебежками приближались к сухому бассейну, расположенному в центре сада. Его стены стали для нас укрытием от огня и рубежом для накопления сил к решающей атаке.

Наша артиллерия сделала несколько проломов уже в самом здании, подавила большинство огневых точек противника. Я думала, что наступил самый благоприятный момент для решающего броска. И не ошиблась, потому что тут же услышала голос ротного:

— Товарищи! Вперед, за Родину!

Не чувствуя под собой земли, я тоже бросилась к зданию. Кажется, тогда и страха никакого не ощущалось, вроде бы над всем главенствовала, все совсем затушевывала одна главная мысль: поскорее пробиться к цели... Туда, где можно поднять алый стяг.

Рядом со мной с группой воинов-комсомольцев бежал комсорг батальона Салиджан Алимов, справа слышался голос парторга Никиты Егоренкова:

— Вперед!

В окна здания и проломы в стенах полетели гранаты. Выждав момент, подсаживая друг друга, мы бросились [138] в окна и бреши. Завязался бой внутри имперской канцелярии. Там стоял густой дым, от пороховых газов резало глаза, было трудно дышать и настолько темно, что бойцы вели огонь по вспышкам выстрелов фашистов.

Одиночные выстрелы раздавались и с верхнего этажа, но особенно интенсивный огонь гитлеровцы вели из помещений первого этажа и подвала. Но в проломы и уже выбитые двери вливались в здание все новые и новые группы наших бойцов. Они теснили фашистов, освобождая одну за другой комнаты и залы имперской канцелярии.

Воспользовавшись тем, что эсэсовцы под натиском наших воинов отошли от лестничной клетки, я стала взбираться вверх. За мной бросились комсорг батальона Салиджан Алимов, комсомольцы Иванов, Бондаренко, Хмельницкий и другие.

Еще одно усилие — и мы на третьем этаже. Теперь надо преодолеть чердак, но сил уже нет, кажется, что вот-вот замертво грохнешься — и конец. Но автоматные очереди затаившихся на чердаке фашистов заставили нас забыть об усталости. Пуля попала в голову Салиджану, и он упал, успев крикнуть:

— Товарищ майор, Знамя!

В ответ на выстрелы фашистов в угол чердака ударили очереди автоматов Бондаренко, Хмельницкого, и эсэсовцы (их было двое) затихли. Комсомольцы бросились к своему вожаку, чтобы оказать помощь.

И тут неведомо откуда взялись у меня силы. Я быстро стала пробираться по чердаку, где через развороченную снарядами кровлю виден был просвет ночного, полыхающего зарницами боя неба. Бросилась к этому просвету. У самой кромки крыши зияла большая пробоина, и из нее вверх вздыбились какие-то металлические штыри, видимо, от развороченной арматуры кровли. К одному из них кусками телефонного провода я прикрепила Красное знамя. Озаренное светом ракет, отблесками пожаров, оно колыхалось, как пламя в ночи. [139]

Укрепив Знамя, я почувствовала такую слабость во всем теле, что долго не могла сдвинуться с места и, прислонившись спиной к какой-то перекладине, стояла и смотрела на объятый пламенем Берлин, а по лицу текли горячие слезы радости...

...Бойцы подняли Салиджана Алимова, понесли вниз, там сделали комсоргу перевязку, и он остался в строю.

К 4.00 в имперскую канцелярию прибыл командир 1050-го стрелкового полка подполковник И. И. Гумеров. Вслед за ним появились командир 9-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант И. П. Рослый и командир 301-й дивизии генерал-майор В. С. Антонов. Исхак Идрисович Гумеров доложил им о выполнении полком боевой задачи, а я — о водружении Красного знамени.

Когда комкор и комдив уехали, И. И. Гумеров приказал майору Ф. К. Шаповалову взять под охрану здание имперской канцелярии, бункера и имущество, находившееся там.

По его приказанию со здания был снят и герб фашистской Германии — орел, державший в когтях круг со свастикой. Хотя он был прикреплен к фронтону могучими винтами, бойцы вместе с парторгом батальона лейтенантом Егоренковым с радостью выполнили эту задачу. Поверженное чудовище вскоре распласталось на мостовой. Потом герб был отправлен как трофей в Москву. Он и сейчас хранится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР.

* * *

После завершающих боев в Берлине наступили мирные трудовые будни. Может быть, странно звучат слова «трудовые будни» применительно к войскам и армии, только что разгромившей грандиозную германскую милитаристскую машину и уничтожившей величайшее зло человечества — немецкий фашизм и нацизм, но это было так. Не стану рассказывать о работе наших военных комендатур, [140] о налаживании нормальной жизни берлинцев и жителей других городов, о становлении новой демократической Германии — об этом написано уже очень много.

Хочется вспомнить лишь о Параде Победы, в котором мне довелось участвовать. Как известно, сводный полк 1-го Белорусского фронта было приказано возглавить командиру нашего 9-го стрелкового корпуса Герою Советского Союза генерал-лейтенанту Ивану Павловичу Рослому. Меня зачислили в состав сводного полка парторгом одного из батальонов.

И вот мы в дороге. Трудно передать, с какой огромной радостью мы ехали в столицу нашей Родины. С нами было много знамен фашистских частей, разгромленных в Берлине.

Столица встретила нас тепло. Поезд окружили тысячи людей, которые не давали нам пройти по перрону. Незнакомые люди обнимали солдат, целовали их, плакали от радости.

Почти месяц сводный полк тщательно готовился к Параду Победы. Пришлось основательно заниматься строевой подготовкой. К вечеру все от усталости валились с ног, но настроение у каждого участника было радостное, приподнятое.

Однажды я попросила у начальства разрешения сходить к морякам — участникам парада — и узнать, нет ли там кого-нибудь из тех, с кем я до войны училась в Академии водного транспорта.

Моряки расположились в районе метро «Сокол». Зайдя к капитану 1 ранга, которого мне назвали старшим, я назвала несколько фамилий своих сокурсников, но никого из знакомых в списках участников парада не оказалось. Тогда я спросила, не участвуют ли в параде курсанты морских училищ.

— Участвуют. Здесь есть курсанты военно-морских училищ имени Фрунзе, имени Дзержинского и другие. [141]

— А нет ли среди них случайно Владимира Виноградова. Понимаете, это мой сын...

Капитан 1 ранга взял какие-то списки, просмотрел их и сказал:

— Подождите меня минутку.

Эта минутка показалась мне вечностью. Я терялась в догадках: ушел и ничего ясного не сказал. Шагала четверть часа по комнате из угла в угол в волнении. Вдруг дверь открылась, и моряк ввел рослого курсанта. От неожиданности я будто онемела.

— Сыночек! Володя! — Думала, что от радости сердце разорвется.

Владимир был выше меня ростом, подтянут, строен и... совсем взрослый мужчина. Мы обнялись...

Пожилой капитан 1 ранга почему-то быстро вышел из комнаты. Я его понимала. А сын только повторял:

— Ну не надо же плакать, мама! Не надо...

От души наговорившись с Володей, я ушла к себе — время торопило.

Хорошо запомнился этот день. Все участники парада и зрители были по особому взволнованны. А погода была совсем не праздничной. Шел дождь. Но ничто не могло помешать ликованию народа.

Войска проходили по Красной площади Москвы в четком строю, строю победителей. Фашистские штандарты, которые мы привезли с фронтов, были брошены солдатами к подножию Мавзолея В. И. Ленина. Этим они рапортовали партии и правительству о великой победе над самым злейшим врагом человечества — фашизмом.

Я видела огромную радость в глазах тысяч людей, когда они провожали взором наши полки. Участники войны конечно же думали о нашем великом народе и благодарили его за то, что он обеспечивал фронт всем необходимым для разгрома ненавистного врага.

Много было в моей жизни и очень грустных и очень радостных минут. Но эти... Эти были самыми-самыми... [142]

Торжество победы, одержанной великим народом, твоим народом, и сознание, что сама что-то сделала, чтобы пришел этот славный, торжественный день, наполняло душу и сердце еще не испытанным счастьем и удовлетворением. И это светлое чувство останется в жизни, в памяти навсегда. Как то пламя в ночи, которое мы зажгли над Берлином в мае 45-го. Я и мои боевые друзья.

Примечания

{1} Брежнев Л. И. Ленинским курсом. М., 1976, т. 5, с. 153.

{2} Центральный архив Министерства обороны СССР, ф. 445, оп. 685469, д. 1, л. 93.

{3} К этому времени политработникам были присвоены общевоинские звания.

{4} Боков Ф. Е. Весна победы. М., 1979, с. 216.

Список иллюстраций

Анна Владимировна Никулина