ПОЧЕМУ МЫ ОХРАНЯЕМ ЦЕРКОВНЫЕ ЦЕННОСТИ
I
Новгород поразил меня своей уютной
красотой.
От старого Господина Великого Новгорода
осталось,
можно сказать, одно местоположение да несколько врас-
тающих
в землю церквей. Эта старина не дает даже
очень
заметной ноты городу, — разве только чувствуется
с
первого взгляда обилие церквей в общем пейзаже и
импонирующая
значительность их. А в общем Новгород,
прежде
всего, тихий провинциальный город, расположен-
ный
над огромными водными поверхностями, брошенный
среди
бесконечных ковров зелени и пашен. Зелень эта
врывается
в самый город, раскидывается в нем садами,
покрывает травами улицы, ветхие мостовые которых бес-
сильны противиться растениям. Новгород необыкновенно
богат
тихими задумчивыми уголками. К прелести огром-
ной
шири, ласкового солнца, необычайной тишины, кото-
рая
словно играет какое-то adagio под сурдинку на
вол-
шебной
скрипке, присоединяется, создавая беззвучный
аккорд,
воспоминание о пролетевших здесь бурях, о слом-
ленной историческими условиями через край бившей здесь
исторической
жизни, принявшей столь своеобразный,
столь
неожиданный для деревенской феодальной России
облик
торгово-городской республики.
Не знаю, насколько в прежнее время Новгород слу-
жил
объектом для живописцев, но сейчас живописцы
тянутся
сюда. В прошлом году приехавший сюда Конча-
ловский написал целую серию этюдов и картин.
Приехал сюда и Браз, приводящий в восторг новго-
родцев
своими утонченнейшими воспроизведениями тех
же
напоенных лирикой красот заснувшего города.
Конечно, город не совсем заснул. Он уже просыпается
для
новой советской жизни. Но новой жизни в Новгороде
придется
немало спеть и набухать, чтобы лопнула обо-
лочка
этой исторической тишины, этого голоса тысячелет-
ней
истории и вечной природы, чтобы молчание заговори-
ло
хором новых буйных и радостных голосов.
Древности, сохранившиеся в Новгороде, имеют почти
исключительно
церковный характер, и светская жизнь,
военная и политическая, дошла до нас сквозь церковь.
Церковь
была средоточием культуры, духовенство было
интеллигенцией. Вековое величие новгородских церквей,
благолепие
которых должно было служить не только во
148
славу заемного византийского бога, но и величественным
венцом венчать самого Господина Великий Новгород, пе-
ревидев
все на свете, пережив целый пласт возникавших
и
разваливавшихся домов, донесло свою гордую голову
до наших дней. Но
церкви эти уже поддаются дряхлости,
уже содрогаются и покрываются морщинами от постоян-
ного прикосновения рук времени и ставят
перед нами
задачу: нужно ли хранить их, а если
нужно, то как это
сделать?
Конечно, не каждую старую церковь надо хранить.
Есть
церкви безликие, типовые, одна может заступить
другую;
но чем дальше в глубь веков, тем меньше дожив-
ших до нас церквей. Докатившись до XII и XIII веков,
приходится
считать их только единицами; типового
здесь
больше нет, здесь только уникумы, только незабы-
ваемые
свидетели художественных и культурных чаяний
и умений отдаленных предков. В веках более близких,
среди
более густого сонма храмов, выделяются те, на ко-
торых
почила печать гения их строителей или расписав-
ших
их мастеров.
Но ведь церковь есть храм богу ложному, ибо всякий
бог
давно уже в глазах победоносных передовых сил
нашей
страны — тяжелая, гнетущая людей ядовитая
ложь.
Можем ли мы, в таком случае, интересоваться
разными
продуктами этой великой социальной лжи?
Некоторые
прежние революции, как отмечал это и
Плеханов, возникали под знаком столь бурной
ненависти
ко всему прошлому, что в них
развертывались полусле-
пые силы разрушения. Чем сильнее была
такая рево-
люция, тем глубже чувствовала она, что
принесла с со-
бой новый мир, тем больше презирала все, что оставалось
от старого мира, служившего сброшенным ныне
господам.
Но никогда не было революции более
великой, чем Ок-
тябрьская; никогда революция не могла
с большим
правом сознавать, что она есть порог
к чему-то новому;
никогда новые голоса не имели таких научно обоснован-
ных причин к враждебной оценке мира
эксплуатации.
Но, с другой стороны, никогда революция не шла под
знаком
столь яркого сознания, никогда она не умела це-
нить
себя так, как наша, в качестве настоящего и про-
дукта
прошлого, в качестве великого звена в истории че-
ловечества. Пока революция наша шла стихийно — или, вернее, там, где
она шла стихийно, — она, конечно, раз-вертывала и слепые разрушительные силы;
но там, где великая партия, носительница великого пролетарского
149
сознания,
проявляла свое могучее действие, там револю-
ция
становилась разумной.
Марксизм глубоко историчен, марксизм рассматрива-
ет
историю человечества, как нечто целое; марксизм по-
нимает,
кроме того, что эпохи не строятся одна на другой
просто как нечто во
всех отношениях новое, превосходя-
щее старое; марксизм понимает, что те или
другие сто-
роны жизни в прошлых эпохах могли подниматься на
особую высоту в том или другом
исключительном отно-
шении и что с изменениями исторических
условий ухо-
дила возможность расцвета тех или других явлений, ко-
торые, однако, не должны быть вычеркнуты из
общей
сокровищницы человеческих достижений. Маркс считал
непревзойденными художественные
достижения Древней
Греции. Он, конечно, понимал, какие силы заставили
христианский мир разрушить древние
греческие храмы.
Но, само собою разумеется, понимание
причин не ме-
шало ему относиться к этому, как к
горькому и печаль-
ному варварству, сильно обеднившему
человечество...
Пролетариат же должен суметь
покончить со всем безо-
бразием прошлого, а красоту прошлого —
там, где она
есть, — уберечь.
II
Да, пролетариат должен суметь покончить со всем
безобразием
прошлого, а красоту прошлого — там, где
она
есть, — уберечь. Это, однако, не так просто. Конеч-
но, в этом отношении
Советской властью совершены чу-
деса, которые сейчас уже всем миром
признаны. Среди
волн разбушевавшегося народа, часто
совершенно неве-
жественного и голодного, выпрямившего
спину с чув-
ством неугасимой мести, пришпоренной
новой борьбой,
новыми обидами, — среди всего этого
хаоса мы сумели
сохранить наши музеи, в которых, кроме
художествен-
ных ценностей, хранились и материальные
ценности на
гигантские суммы, сохранить с минимальными потерями
все огромное архитектурное, скульптурное,
живописное,
художественно-промышленное достояние
прошлого. Это
было нелегко, и это сделано было
соединенными усилия-
ми тех коммунистов, которые поставлены
были на охра-
ну культурного наследства, и тех
героических музейных
работников, от директора до последнего сторожа, которые
в холоде и голоде отстаивали каждую мелочь великолеп-
ных памятников, им доверенных. Но памятники
старины
150
капризны. Это многовековое растение под
тайным влия-
нием времени, текущего и точавшего его,
заболевает то
той, то другой — иной раз почти
неведомой — болезнью.
Оно тает в наших руках, и нужны
огромные усилия,
чтобы спасти его.
Есть грубая форма спасения (то, что прежде пони-
малось
под реставрацией), — более или менее придер-
живаясь
старых контуров, зарисовывать по-новому сте-
ны,
ставить контрфорсы, окружать целое здание камен-
ным
футляром, ветхие части заменить новыми, подчас
такими,
которые самому архитектору кажутся более кра-
сивыми
или более характерными, или такими, на кото-
рых
сказались попросту его беспомощность и неумение.
Многое
разрушило неумолимое время, многое разрушили
человеческое
невежество и злоба — подчас и святая
злоба,
— но многое разрушили также реставраторы.
По
адресу этого бездарного типа, с самомнением прика-
сающегося к
произведениям, органически выросшим из
целого особого коллективного духа, этого
надутого,
чванного мнимого ученого и мнимого
художника, часто
раздаются проклятия нового типа
архитекторов и «кон-
серваторов» под сводами испорченных реставраторами
дворцов и храмов.
При ничтожных средствах, ничтожных до смешного,
в
этой области, где еще есть много неизведанного,
с
огромной и робкой осторожностью восстанавливают,
расчищают
от дурачеств реставраторов наши нынешние,
новые
«консерваторы», блюдут, сохраняют то, что кон-
сервировать
нужно.
Центральнейшей древностью Новгорода является, ко-
нечно,
великий храм Софии. К сожалению, внутри он
так
испорчен, что там почти нечего смотреть, вряд ли
когда-нибудь можно будет восстановить его фресковое
богатство.
Зато архитектурно он вызывает огромный ин-
терес.
Я не хочу распространяться здесь об интересе чи-
сто
историко-архитектурном — обо всем этом много пи-
салось и еще много напишется, но мне хочется сказать
несколько
слов о чисто художественной стороне.
Как и другие церкви нашего Приозерного края, а мо-
жет быть, и всей нашей страны, и София обезображена
вновь
пробитыми окнами, всякими пристройками, кото-
рые быт создавал у первоначально величественных стен.
К тому же надо
сказать, что земля растет вокруг Софии,
почти тысячу лет накопляя слои вокруг
храма, и почва
поднялась чуть ли не до сажени: в храм
приходилось
151
входить как в яму, и, по мере того, как почва поднима-
лась
вокруг здания, внутри поднимался соответственно
пол.
Таким образом, не менее сажени церкви ушло без-
возвратно
под землю. Может быть, когда-нибудь эта
часть
будет открыта, и тогда вырастет и еще величествен-
нее станет древнейшая церковь. Но и так, урезанная,
обезображенная,
как нарывами, лишними выбитыми
в
ее стенах окнами, — она ясно свидетельствует о пер-
воначальной
мысли художника и дает тот художествен-
ный тон, которого он
искал.
Стройка XIII века, как и
ближайшая позднейшая,
поражает
своей простотой. Прост и общий замысел пла-
нировки
церквей, перекрытия и купола чрезвычайно про-
сты,
как будто хотят быть монотонными. Эти стены,
скульптурно
прорезанные какой-нибудь тонкой колонкой,
кантиком, словно
едва-едва соглашались смягчить свое
суровое величие какой-то маленькой вышивкой,
словно
чуждались в своей красоте всякого
намека на кокетство.
Но дальше уже начинается одно из
чудес искусства.
Стены совсем не производят
впечатления мертвого, - меха-
нического предмета. Линии и ватерпас
здесь не сказали
своего положительного слова. Не то
человек был недоста-
точно искусен, чтобы приближать свои стены и свои зда-
ния к абстрактным формам геометрии, не то он понимал,
что эти геометрические формы, по мере
большего своего
совершенства, теряют жизнь, — но
здесь стены живут,
они неровны, их словно лепила, гладила и ласкала рука
живого мастера, поэтому нельзя их
штукатурить, нельзя
их выравнивать, нельзя белить густыми слоями, надо
подновлять их умело, накладывая краску так,
чтобы не
испортить трепещущей жизнью
поверхности.
София тоже красива этой легкой игрой света и теней
на
ее больших девственных и строгих стенах. И впечат-
ление
это дополняется куполами. Четыре более скромных
купола
окружают старший, словно младшие богатыри
Илью
Муромца. София носит шлем. Ее купол наводит
на
эту мысль неизбежно. Нельзя поверить, чтобы худож-
ник
не мыслил придать самому храму характер величе-
ственной
жизни. Нет, это не здание, это какое-то огром-
ное,
молчаливое, думающее постоянную думу существо —
«Шапку на брови
надвинул и навек затих»; шлем, опу-
щенный так низко на седые брови, что глаз не
видать.
В прошлом оно было полно
благоговейной мыслью и по-
гружением в бога, а может быть,
отчасти и гордым со-
знанием своего положения патриарха
огромной и мощной
152
республики, полудремлющего среди хлопотливого торга
и
военного шума своих детей и внуков. А сейчас вели-
чественная
церковь полна мыслью о прошлом, о том, что
все
проходит. Кажется, что она не слышит больше ни-
чего
приходящего к ней извне, а вся полна образами,
когда-то
населявшими ее величественные недра, а может
быть,
теми шорохами в гигантском теле, которые возве-
щают нескорую еще, но
неизбежную смерть тысячелетне-
го великана, потому что теперь-то он,
видевший столько
смертей, знает, что она неизбежна.
Вот такими, приблизительно, человечески-психологи-
ческими
штрихами можно только постараться уловить я
передать
то, что происходит в вас, когда вы стоите ли-
цом
к лицу с новгородской Софией.
Сохранность ее, во всяком случае, не плоха. Правда,
недавно
еще сторожей в ней было так мало, что в ее
довольно интересном
музее, находящемся на верхних хо-
рах, произведена была покража. Но сейчас в
этом отно-
шении приняты меры. Сам храм поделен
между двумя
стихиями: его главное здание отдано
общине молящихся,
а хоры превращены в научно-исторический археологиче-
ский музей. Со своих хор музейщики строго
поглядыва-
ют, чтобы молящиеся не портили
храма. Кое-как сожи-
тельствуют. Для одних — это старая
церковь, откуда мо-
литвы к богу доходчивей, для других —
это памятник
старины, который они оберегают во
имя растущей и за-
ботливо относящейся к своему прошлому
культуры.
1926
153
Впервые опубликовано в «Красной газете» (Вечерний выпуск, Ленинград), 1926, 5-6 августа.
Источник: Луначарский А.В. Мир обновляется. М., Молодая
гвардия, 1989.