Место для баннеров 
Yандекс (Yaндексу - Yaндексово)

 

Жан-Люк Нанси
Заметки по поводу заметок и вопросов Валерия Подороги

Страсбург, декабрь 1996 г.

Мой дорогой Валерий,
ты оставил на полях "Corpus'''a обильные заметки, которые меня очень порадовали и на которые я, однако, не способен дать того отклика, какого они несомненно заслуживают, как не могу я, пожалуй, даже рассмотреть и все затронутые в них вопросы: с одной стороны, я не являюсь достаточным специалистом в английском, чтобы проникнуть в мысли, сформулированные на этом языке, с другой, твое видение - это видение в значительной мере автономное, позволяющее тебе перелагать идеи этой книги по-своему, так что нет необходимости и даже нежелательно, чтобы я "отвечал", как это делается в аргументированном споре: речь скорее, как мне кажется, идет о том, чтобы оба текста "отвечали" друг другу, скажем, в музыкальном смысле слова (гармония или контраст, даже диссонанс и проч.). Ограничусь тем, что исправлю некоторые очевидные недоразумения.

217

Но есть и еще одна причина: "Corpus" - это текст, о котором я предпочитаю меньше спорить или рассуждать по сравнению с другими текстами. Мне хочется в наибольшей мере сохранить за ним статус "объекта", или "блуждающего тела", а не дискурсивного образования. Без сомнения, я могу снова обратиться к основным идеям книги и развить их по-другому. Но это будет уже другой текст, другой подход (как та лекция, названная "О душе", которую я тебе тоже посылаю и которую ты можешь рассматривать как часть этого "ответного прочтения" или этого "молитвенного чтения", если можно употребить такой литургический термин!).

Ты говоришь, что проникнуть в языковую ткань "Corpus'''a достаточно трудно, - для меня это комплимент, я говорю это без тени кокетства, и не столько даже комплимент, сколько выражение того, чего я и сам желал, того, что и дня меня является свойством этой книги. Я хотел написать, прежде всего, о невозможности писать о теле, что значит одновременно невозможность теоретического рассмотрения тела и невозможность метафорической записи на теле знаков, делающих его носителем значений. Следовательно, и сам текст должен был стать чем-то таким, что плохо поддается операции означивания. Нечто ускользающее от меня самого, как ускользает от меня мое тело, - как мое тело есть мое ускользание-от-меня-самого, если можно

218

так выразиться. Мишель Деги написал в своей статье об этой книге, что это "поэма". Без сомнения многие другие читатели скажут, что это не так. Я думаю, верно и то и другое, но в любом случае если "поэма" обозначает по меньшей мере некоторый разрыв, или приостановку, означивания и проявление (а также внешнее, "выброс вовне") определенного тела, тогда я действительно согласен, что в книге есть нечто от "поэмы". Если хочешь, я мог бы сказать, что моим основным, руководящим намерением была попытка заново постичь "картезианскую" истину "тела" в самых недрах, в сердцевине "гуссерлианской" или "мер-ло-понтианской" истины "плоти" (а значит, отчасти вопреки этой второй истине, однако же не отменяемой). Это означает: единство собственно тела (du corps propre) как раз и состоит в не-свойствен-ности, не-принадлежности мне (non-propriete) "моего" тела. Бесспорно, я есть мое тело (что, впрочем, Декарт знал очень хорошо: он говорит, что очевидность "единства" - неизменная и всеобщая очевидность нашего опыта; это можно прочитать в письме к Елизавете, и очень часто об этом забывают). Но то, что я есть, будучи моим телом, - это существо-вне-"меня" (un etre-hors-de-''rnoi"). Существо, полагаемое как вне-положное, вы-ка-занное (ex-pose). Это протяженное существо, само бытие которого поэтому находится и вне его един-

219

ства. Или же такое, свойственность которого обнаруживается внутри, посредством и в качестве этой несвойственности (impropriete) или вне-свойст-венности (ex-propriete). Моим телом я выброшен вовне. Когда тело умирает, умираю "я": думать о смерти "позитивно", как ты к тому призываешь вместе с Рильке в конце твоего текста, это то же самое, что мыслить "позитивно" такое "уничтожение", которое есть становление-всецело-телом, на этот раз полностью материальным телом, превращающимся снова в минерал, атом или молекулу. Ужас перед смердящим трупом, этой "вещью, которая не имеет названия ни в одном языке" (Бос-сюэ), - это ужас перед этим внешним, настолько внешним, что уже не остается никакого внутреннего, которое можно было бы атрибутировать себе в качестве "своего". И это в самом деле то, что нужно мыслить. А вот что значит "позитивно" - это трудный вопрос, и я не буду сейчас на нем останавливаться.

Итак, я писал эту книгу в постоянном напряженном стремлении к такой вне-свойственности (Деррида, как тебе известно, говорит об экс-про-приации и даже об экс-апроприации, надо было бы также восстановить ход хайдеггеровских размышлений об Ereignis/Enteignis и т.п. - но я говорю здесь о "вне-свойственности", чтобы показать, что это не только движение, процесс или некая проце-

220

дура: это еще и данное "свойство", с помощью которого и в которое мы "выброшены").

Я не хочу сводить свой текст к внешним детерминациям, но все же я хотел бы обратить твое внимание на два обстоятельства его появления (речь, конечно, идет об экстериорном...). Первое - это то, что за некоторое время до написания книги я сочинил для одного американского коллоквиума гораздо более короткий текст о теле (как это указано в конце книги). Однако я не был им доволен, так как тело в нем все еще слишком заметно наделялось функцией означивания. Мне не удалось здесь затронуть фундаментальную не-значимость, в которой, однако, я почувствовал тему, достойную развития. Так вот, в новом тексте я сильно изменил подход, равно как и манеру изложения.

Второе обстоятельство состояло в том, что волею случая мое сердце оказалось больным в то время, и я нуждался в пересадке. Болезнь прежде всего помешала моему участию в американском коллоквиуме (мой текст там прочитала Эвитал Ро-нелл). И только позже - в больнице, после пересадки - я написал новый текст. Я был в трудной ситуации, известной многим из тех, кому довелось испытать пересадку: с одной стороны, новый орган только что спас вам жизнь, и вы переживаете своего рода экзальтацию, с другой - "собственное" тело (но что является более собственным:

221

"старые" органы или же "новый", без которого ничего бы не функционировало?) борется против пересаженного органа, пытается его разрушить, следствием чего являются так называемые "отторжения". Чтобы избежать их, все сильнее понижают иммунитет, чем тут же пользуются вирусы - такие, как цитомегаловирус, который очень опасен и с которым нужно вести энергичную борьбу: я находился в центре этих разнообразных медицинских воздействий, одновременно возбужденный и измученный, немного вне себя из-за огромного количества новых химических препаратов, вводимых в тело. И потом еще есть это вполне особое само-осознание, связанное, как ни говори, с довольно исключительным характером самой пересадки, когда окружающие смотрят на тебя с повышенным вниманием, разом взволнованные и обеспокоенные этим "чужим сердцем", помещенным в твою грудь.

Я просто передаю тебе этот анекдотический момент: я не пытаюсь рассматривать его как причину, проявление, движущую силу или вообще что бы то ни было. И это тем более так, что я не ждал специально пересадки, чтобы у меня в голове появились определенные мысли.

222

***

Сказанное выше, быть может, наглядно показало, что некоторые положения моей книги были тобою поняты превратно. Так, когда ты ставишь под сомнение слово "анатомия", ты не вполне осознаешь, что речь идет о "не-философско-медицин-ской анатомии": это не рассечение органов по схеме познания объекта, но материальный раскрой (-"томия" значит "крой") поверхностей, объемов, плоскостей и масс, которые образуют "тело". В этом вопросе, как и в некоторых других, у тебя сложилось впечатление, что я рассматриваю тело слишком по-картезиански (= "дуалистично"), тогда как я хотел дать почувствовать как раз другое возможное (необходимое) прочтение Декарта, которое состоит в том, что тело есть моя вне-свойст-венность.

Но я присоединяюсь к тебе, чтобы продолжить разговор о боли. Это можно сделать под знаком вопроса Валери (уже не твоего, а Поля...): "может ли опыт боли быть переведенным в опыт мысли?". . . То же самое можно сказать об удовольствии. Это значит, что речь идет о разделении удовольствие/боль, по эту сторону которого нет никакого предписываемого единства, разве что неопределенное единство некоей "аффицируемости", которая не "существует" и которая с самого начала дважды

223

"вне себя", - во-первых, потому, что это есть "внешнее" как "я" ("moi"), но как такое "я", которое не принадлежит "себе" (un "moi" qui n'est pas "a soi"), а также потому, что само это не-быть-при-себе в свою очередь может существовать лишь одним из двух способов: либо желая возобновить собственное возбуждение, либо отвергая свою же аффектацию. Удовольствие и боль не имеют иного смысла, кроме физического, даже тогда, когда относятся "к душе" (Кант, вслед за Эпикуром, любит повторять, что удовольствие всегда является физическим). (В этой связи я посылаю тебе еще и коротенький текст о боли.)

***

Я был неверно понят и в том, что касается кожи. "Экс-реаu-зиция" 1вовсе не означает, что кожа - это "монотонная органическая поверхность", как ты подумал! Совсем наоборот. Кожа - отнюдь не орган (как и в более общем плане им не является тело, о котором я стремлюсь говорить или, скорее, которому стараюсь говорить, зная, что оно не слышит ничего - ничего, кроме звука и шума). Ко-

' Реau (читается "по") - по-французски "кожа"; в настоящей книге переведено как "по(реаu)-каз". - Прим. ред.

224

жа - это тело сообразно его протяженности: выказанное, то есть повернутое к внешнему и тем самым не имеющее внутреннего. Внутреннее в качестве внешнего. "Экспозиция" не значит "предь-явленность представлению и оценке", как если бы это была художественная экспозиция (к тому же необходимо, бесспорно, исследовать и совсем иную ценность художественной экспозиции, как и той экспозиции, что существенна для искусства в целом). Кожа не воплощает некий смысл, который она могла бы обнаружить. Это не кожа, покрытая татуировкой: татуировка (или обрезание и проч.) есть возвращение кожи в сферу значений. Но кожа не сводится к значению. Кожу всегда нужно потрогать - или потрогать ее отдаленность. Так и весь опыт тела непереводим в опыт мысли: или, точнее, опыт тела есть опыт предела мысли (как это понимает Валери), но такой опыт предела есть также опыт-предел, где мысль себя испытывает в точности как то, чем эта мысль является: она есть взвешенная тяжесть тела, она прикидывает вес этой тяжести, которую не в состоянии измерить и которая тянет ее за собой (опять же к мертвому телу).

Как ты, надеюсь, видишь, существует ряд недоразумений, улаживание которых должно позволить обоим нашим текстам по-новому расположиться рядом. Я говорю это не для того, чтобы насильно сделать их созвучными. У нас с тобой неодинако-

225

вое мышление, даже если наши мысли во многом соприкасаются, точно так же как говорим мы на разных языках (и я, в частности, совсем ничего не знаю о твоем языке, а значит, и о физике мышления по-русски, тем более о физике твоего и только твоего мышления - о его физике и химии, механике и биологии...). Нет такого мышления, которое не находилось бы в теле - то есть вне самого себя. Вот почему не может быть ни единственного, ни единого, ни объединяющего мышления - и прежде всего, мышления, объединяющего тело и самую мысль.

Позволю себе добавить: следует продолжить мышление тела (это выражение не есть противоречие, скорее оно разноречиво или само собой противоречит, если можно так сказать), переведя его в мышление техники. Орудия и машины служат, как говорится, "продолжением" нашего тела, иными словами, выводят нашу мысль все дальше и дальше вовне, помещая ее в предметы и операции, которые множат экс-позицию, рассеивают цели, - которые располагают природу вне ее самой...
Но на этом я пока остановлюсь.

С самыми дружескими чувствами,

Жан-Люк

226

Проза]Поэзия]Философия]Галерея]Переводы] Политика]Ссылки]Новости] Архив] Письма

Copyright © 2000-2002 HighBook НЛС
Перепечатка без ссылки  является
нарушением международного законодательства
webmaster