1
Исключительно трудно, по характеру Алексея Петровича, дать ясную
и полную картину его личности даже для тех, кто его любил и кого
связывала с ним дружба, длившаяся без всяких сколько-нибудь заметных
столкновений и при действенном ее проявлении, когда это было нужно,
в течение десятилетий. Полный жизни, широких интересов, далеко
выходящих за пределы научной специальности и за пределы науки
в область философии и искусства, экспансивный, увлекающийся, горячий
в споре, Алексей Петрович являлся замкнутым в делах житейских
и не касался ни личных переживаний, ни своего личного прошлого,
ни личных и связанных с идейной, художественной или научной областью
воспоминаний. Я не помню, чтобы он когда-либо обсуждал и поднимал
серьезные разговоры, касавшиеся его конкретных желаний и стремлений
в области практического устройства своей жизни, своего продвижения
вперед, или обсуждал с этой точки зрения кругом совершающееся.
Даже внешние рамки его личного прошлого и личных надежд и исканий
остаются вне оценки его современниками вопреки тому, что мы обычно
видим кругом. И ясно, что таково было его желание, ибо отношение
его к жизни было глубоко сознательным и поступки его глубоко продуманными.
Мне пришлось больше 20 лет непрерывно сталкиваться с ним в Московском
университете в сложных и бурных условиях тогдашней университетской
жизни, и я не помню ни одного факта, в котором в его поступках,
мнениях и решениях не сказывалось бы твердое моральное,
обдуманное благородство. И я могу это тем более утверждать,
что мы далеко не всегда были одного мнения, а иногда - в крупном
- различного.
А.П. Павлов вошел в научную среду как сложившаяся отдельная, морально
высокая личность, вне яркого выявления той среды и той
более мелкой социальной ячейки, где она складывалась.
В тесной связи с таким идейным настроением находится и другая
характерная черта его жизни - отсутствие, конечно, в человеческих
рамках, личного элемента в общественном поведении.
Сорок лет я был с ним связан на нашем жизненном пути. Молодыми
мы встретились с ним в Бате, в Уэльсе, вместе совершали во время
Международного геологического конгресса захватившие обоих нас
(и здесь присутствующую дорогую Марию Васильевну) (1) геологические
экскурсии в Англези, на Сноудон, в чдной, отстоявшей свою национальную
личность кельтской - не английской - стране. Через него благодаря
этой случайной встрече я вместо Украины, куда думал уехать, попал
в Московский университет (2), и здесь мы бок о бок, в постоянном
общении проработали вместе почти 22 года.
Первые годы он был заведующим обоими кабинетами университета,
минералогическим и геологическим, которые еще сохраняли тогда
общность помещения; я был вторым по времени, после деления кафедр,
профессором минералогии Московского университета, третьим был
Алексей Петрович на геологической кафедре. Впервые мы разделили
общее помещение и территориально выделили два учреждения. За эти
22 года у нас не было никаких столкновений в сложной, нервной
работе, сперва только в факультете, а когда университет добился
автономии (3), то и в Совете, несмотря на то что мы далеко не
всегда были одних мнений. Не было разногласий несмотря на то,
что интересы и пределы ведения двух различных, но близких институтов,
геологического и минералогического, которые впервые еще пробивали
себе тогда путь в строе высшей школы, не были ясно и прочно определены,
и пути их постоянно переплетались и сталкивались (4).
2
Круг знаний и интересов Алексея Петровича был очень широк, и эта
широта ярко сказалась в его научных достижениях.
С ранней юности и до конца жизни он много читал и думал, не только
в области научных проблем, работе над которыми он посвятил свою
жизнь. Как геолог и палеонтолог он охватывал широкий круг наук
- биологических, физико-химических, геолого-минералогических.
В связи с геологией же он внимательно следил и много самостоятельно
думал в области наук астрономических. Он глубоко сознавал планетный
характер изучаемой им геологической истории Земли. Всю свою жизнь
он подходил к тем построениям - космогонистическим, которые являются
промежуточными между наукой и философией, охвачены математическими
мыслью и образами, но в то же время очень далеко уходят в своих
выводах от конкретного содержания науки, т.е. от ее сути. Космогония,
даже так называемая научная, не может считаться равноценной другим
научным дисциплинам. Впервые зародившись в древних религиозных
построениях человечества, она потом, с эпохи древних эллинов и
вновь в эпоху Возрождения, в XIV-XVI столетиях, вошла в философские
построения, но обычными методами философского мышления продвинута
быть не может. И вот уже два с половиной века, как она охвачена
математическими методами, и глубоко проникла в научную мысль,
в научные искания истины. Алексей Петрович был одним из немногих
русских геологов, мысль которого свободно проникала в эту огромную
область исканий и вводила их в свои общие научные концепции. Особенно
интересовался Алексей Петрович Луной, в изучении которой он справедливо
видел решение некоторых чисто геологических больших проблем. Эти
его искания и углубления не вылились в большие работы, но они
наложили печать на всю его мысль, на его понимание природы.
Подойдя в ходе своей научной мысли к этой промежуточной между
наукой и философией области знаний, он не мог остановиться, не
перейдя в круг интересов философских, и с молодости пытался подойти
к философским исканиям. Насколько я могу судить, он относился
к выводам философии, касавшимся конкретного содержания науки,
осторожно и критически. И я живо помню, как одно время в молодости
он много читал Шопенгауэра и любил приводить из него яркие утверждения,
казавшиеся Шопенгауэру важными достижениями, но резко противоречащие
точным научным, эмпирическим данным, - то, что всегда и неизбежно
суждено всякому философу, входящему со своими, по существу чуждыми
науке методами в ее область ведения. Натуралиста, привыкшего к
всеобщей обязательности научных выводов, всегда поражает эта,
к сожалению, столь часто не сознаваемая философами, но для них
и для религиозных людей неизбежная трагедия. В области научного
знания нельзя - без неизбежного крушения и кривого зеркала - искать
истину философскими методами.
Это ясно сознавал Алексей Петрович. Но широкое знакомство с новым
миром идей и подход с иной стороны к проблемам своей научной работы
были важны и плодотворны для его собственных исканий, шедших научными
методами. Такой подход вполне соответствовал широкому диапазону
его геологической мысли.
Алексей Петрович был столько же геолог, как и палеонтолог, и вся
его научная мысль находилась под влиянием двух крупнейших мыслителей-натуралистов
XIX столетия - Ч. Дарвина и Э. Зюсса. Характерно для понимания научного
уклада Алексея Петровича, что наряду с этими именами надо поставить
и более раннего великого натуралиста - Ж. Кювье, к оригинальным
творениям которого Алексей Петрович обращался в своей работе сам
и заставлял знакомиться с ними своих учеников. Имена Кювье, Дарвина,
Зюсса оттеняют еще одну черту научной идеологии Алексея Петровича
- примат в его работе и в его мысли точных научных фактов, их
количества и, по возможности, исчерпывающего их охвата. Как у
всякого точного натуралиста, перед фактом, точно установленным,
склонялись у Алексея Петровича все теоретические построения, весь
интерес его к философии и космогонии. Основа естествознания, реальное
содержание геологии есть точно, научно установленные факты, правильно
и логически построенные на них научные эмпирические обобщения.
Методы построения философские, а тем более космогонические никогда
не имеют такого значения, а если и имеют, то лишь иногда, и притом
второстепенное значение в их охвате, и почти не имеют значения
в их нахождении. Этим проникнута вся научная работа тех великих
натуралистов, духовная работа которых была близка Алексею Петровичу
и которой было аналогично его собственное творчество.
Это свободное критическое отношение к построениям философии и
космогонии и, в то же время, глубокий интерес к ним при широте
научного образования Алексея Петровича накладывали особый отпечаток
на его научную работу. Его занимали крупные искания и крупные
обобщения. Смерть прервала нить его жизни как раз тогда, когда
он думал, что может дать синтез своего понимания геологической
истории нашей планеты. После него остался в рукописи большой труд,
над которым он работал последние годы, совершенно готовый к печати
(5). В нем Алексей Петрович в более доступной для его сил и -
я сказал бы - в более отвечающей его душевному складу, складу
человека, тонко и глубоко эстетически понимавшего окружающую красоту,
благодаря художественному характеру своей личности, - в научно-популярной
форме изложил достижения всей своей полувековой научной мысли.
Этот синтез представляет историю нашей Земли в совершенно новом
и своеобразном охвате. Он начинается с современности и постепенно,
исходя из известного, идет вглубь, доходит до археозоя и углубляется
дальше. Чем больше вглубь, тем почва становится более сложной,
более мозаичной, более неверной. Выступают все больше построения,
близкие к космогоническим, а не только к научным, но все время,
хотя по мере движения вглубь они и уменьшаются в числе, научно
установленные прочные факты являются элементом, сдерживающим философски-научную
космогонию, связывают ее с научным конкретным содержанием геологии.
Часть своих мыслей Алексей Петрович изложил не в словах, в форме
картин былого, ландшафтов нашей планеты, ее исчезнувшей, вернее,
на протяжении миллиарда лет эволюционирующей ее жизни. В этих
художественных таблицах проявилась интуиция ученого-художника,
ибо Алексей Петрович представлял собою редкое соединение художника
и ученого. Таблицы написаны им самим или при его активном
участии. Большим горем последних лет его жизни было то, что этот
труд его жизни долгое время лежал в Государственном издательстве
без движения. Время шло, мысль работала, наука двигалась, и уже
сам творивший ученый все больше и больше находил несоответствия
между изложением и своим пониманием научно правильного. Алексей
Петрович взял этот труд из Государственного издательства, так
как счел необходимым сделать в нем ретуши. Не знаю, сделал ли
он это, но он много думал и в рамках своего труда, и говорил,
что много нового [из того], что он считал важным, вносит он в
науку, в историю третичного и послетретичного времени, а главное
- в историю выявления Homo sapiens, т.е. для подхода к загадке
зарождения антропогенной эры в четвертичном времени.
Наш долг перед ушедшим добиться быстрого издания этого труда,
являющегося, по словам ушедшего от нас натуралиста, синтезом научной
работы всей его жизни.
3
Здесь мы сталкиваемся с другой стороной жизненных интересов Алексея
Петровича - с искусством. Это была необычайно одаренная
личность: он обладал большой музыкальностью и не только любил
и знал музыку, он владел исключительным голосом, который обрабатывал.
Одно время он колебался - идти ли на сцену, в педагогическую деятельность
или в научную работу. Как часто бывает, для таких духовно мощных
людей вопрос решился без борьбы, естественным процессом: он всюду
был бы на месте, всюду в первых рядах, всюду глубоко осознанно
прожил бы жизнь.
Он был, как я только что говорил, не только музыкантом, но и живописцем,
и оставил проявление этой своей духовной сущности в последнем
большом научном труде своей жизни.
Он любил и понимал сценическое искусство - театр, с молодости
и до конца жизни любил Шекспира. В студенческие годы он был членом
шекспировского кружка, о чем сохранились его отметки в начатом
и неоконченном автобиографическом наброске; не только его изучал,
но и участвовал в постановке его произведений, очевидно, в любительских
кружках.
Художественные интересы и художественный склад личности Алексея
Петровича ярко и глубоко проявились еще в одной области духовной
жизни, которую часто не объединяют с живописью, с ваянием, с зодчеством,
с музыкой, с поэзией и с изящной литературой, но которая, мне
кажется, целиком входит в этот круг проявлений личности и играет
крупную роль как раз в жизни и в творчестве натуралистов. Я говорю
о так называемой "любви к природе", о том глубочайшем
иногда переживании, которое испытывает человек при созерцании
окружающего мира, вне связи с отражением в нем нашей культуры.
В истории естествознания любовь к природе, чувство природы играли
и играют огромную роль. В каждой работе всегда есть огромный эстетический
элемент, без которого она превращается в сухую схоластику.
Натуралист-наблюдатель эту эстетическую сторону находит в том
общении с красотой космоса, какое он испытывает при работе в поле,
вдали от социальных скоплений человечества, вне своего муравейника;
гуманист - в воссоздании забытого, былого; астроном - в созерцании
неба; математик - в стройных идеальных построениях разума. Алексей
Петрович не был только кабинетным ученым, он не мог не общаться
с природой, в ней он творчески мыслил. Он обладал при этом огромным
пластическим чувством охвата природы в пространстве и времени,
столь важным для геолога, творил на месте. Он сразу освещал своей
мыслью окружающее. Я помню, как для меня открылось совсем новое
в давно знакомой мне картине природы, когда я совершал с ним небольшую
геологическую прогулку, когда он заехал ко мне в Моршанский уезд
Тамбовской губернии. Он нашел сознательно и сразу Inoceramus там,
где я его и не подозревал, и сразу оживил мне непонятное геологическое
прошлое.
Я думаю, что эта эстетическая сторона научной работы натуралиста-наблюдателя,
связанная с путешествием, скитаниями, с жизнью вне людских скоплений,
с творческой мыслью в этой необычной для нашего быта обстановке,
явилась решающей в выборе Алексеем Петровичем пути жизни. Он выбрал
его как художник. Он нашел в научном творчестве среди вольной
природы большее удовлетворение, чем если бы он своим голосом воссоздавал
и оживлял песни, другими сложенные, или игрой возрождал художественные
мечтания Шекспира, или переносил свою личность в линии и в краски
европейской живописной традиции.
И, может быть, в этой эстетической работе геолога и в том, что
ему давала природа, когда он с нею был один, он поднимался выше
искусства, глубже познавал мир, чем мог это сделать, если бы отдался
другим формам художественного творчества.
Он не был кабинетным ученым, он был натуралистом, творящим в свободной,
вне рамок природе, с нею непрерывно связанным.
Он сохранил эту способность до конца жизни. После последней своей
геологической экскурсии в Баварии, на которую он пошел, как только
достигнуто было некоторое ослабление его мучительной болезни,
он через немного недель, уже не возвращаясь к полной жизни, скончался.
Это было на 75-м году жизни. Он умер на посту (6).
4
Можно сказать, что до самых последних недель жизни, в течение
много больше 60 лет, он непрерывно жил в области высоких интересов
науки, философии, космогонии, разных проявлений искусства, ими
горел.
Есть две стороны духовных интересов, которым Алексей Петрович
как будто оставался более чуждым или внимания к которым он не
проявлял в привычных рутинных формах.
Его религиозное сознание было скрыто для окружающих, как скрыта
была личная жизнь. Политические и социальные течения, столь мощно
охватившие жизнь в революционный бурелом, который ему суждено
было пережить, его не захватывали так, как они захватывали его
современников.
В эпоху эволюции революционного подъема он оставался чужд ее течению.
Он не был увлечен хождением в народ и социалистическими построениями,
бурно и глубоко проявившимися в дни его юности и молодости.
Но чувство общественного долга и сознательное участие в общественной
жизни были характерной чертой его личности, и иначе не могло и
быть, раз он отдал свою личную жизнь научной работе в ее сознательно
творческой форме.
Ибо научная творческая работа есть одна из главных, все растущих
в своем значении форм общественной деятельности. Это зависит не
только от того, что наука в своем проявлении есть социальное явление,
но и от того, что реальное значение научной мысли неуклонно растет.
Уже XIX век был веком знания, точного знания, положившего начало
материальной культуре нового человечества. Я говорю нового, ибо
именно наука через технику спаяла в единое целое все человеческое
население планеты и к нашему столетию поставила все вопросы жизни
в планетном, как говорят, мировом аспекте. Реально только благодаря
ей можно говорить о мировом хозяйстве, мировой науке, мировой
политике... Будущее научной работы как общественной работы
вскроется ближайшему поколению в еще небывалом размахе. Это сознание
глубоко владело и руководило поколением ученых, к которому принадлежал
Алексей Петрович. В тех пределах проявления научной творческой
мысли как общественной работы, которая получила социальное признание,
интересы Алексея Петровича направлялись по двум руслам, из которых
одно резко и, в общем, для русского профессора его времени необычайно
сильно преобладало. С одной стороны, Алексей Петрович всегда имел
в виду прикладные интересы геологии. Хотя, отдаваясь всецело научной
работе и преподаванию, он не занимался экономически выгодными
частными поручениями, связанными с изучением ископаемых богатств,
но никогда не отказывался от консультации правительственных, общественных,
городских и земских учреждений. В частности, он много работал
над оползнями, поставив их исследование как интересную и важную
геологическую проблему.
С другой стороны, гораздо глубже и больше в общественной стороне
научной работы его захватывали вопросы педагогики. Алексей
Петрович начал свою жизнь учителем в Твери, в одном из крупных
учебных заведений, оставивших заметный след в общем скудном школьном
творчестве того времени. Это была школа Тверского земства, основанная
Максимовичем и сохранившая его имя, имевшая целью приготовление
учителей земских школ. Здесь Алексей Петрович попал в идейную
среду педагогов, искавших новых путей, и это наложило навсегда
печать на его личность. Он никогда не отходил от этих вопросов
и являлся одним из немногих энергичных и ярких сторонников идеи
педагогических факультетов в университетах и подготовки в университетах
учителей средней и народной школы, считая это дело одной из основных
целей университетского преподавания. Здесь он являлся во многом
новатором и оригинальным идейным борцом, и его статьи и официальные
записки по этому поводу (1904-1918) заслуживают серьезного внимания
(7). Однако при всем глубоком интересе к педагогическим вопросам
и сознании важности этой струи мысли в строении университета
основное положение о примате в высшей школе научной исследовательской
работы оставалось для Алексея Петровича незыблемым. Позволю
себе остановиться на одном личном воспоминании, с этим вопросом
связанным.
Когда - скоро будет 40 лет назад - я впервые начал читать курс
кристаллографии и минералогии, я не сразу мог взять правильную
установку курса, так как столкнулся с резким противоречием между
состоянием знаний, как оно мне рисовалось, и официальными программами
и установившейся рутиной преподавания. Я, тогда молодой приват-доцент,
решил вести дело, не считаясь ни с тем, ни с другим. Резко отделил,
кажется со второго семестра, кристаллографию от минералогии и
стал вести минералогию как химическую дисциплину, связанную
с "историей" минералов, а кристаллографию как физическую
дисциплину, основанную всецело на учении о симметрии. И то и другое
было тогда новшеством, причем особенно резкое изменение было проведено
в кристаллографии. В это время учение о симметрии было положено
в основу изложения этой науки в высших школах лишь в одном-двух
местах за границей, откуда я только что вернулся (у нас
так преподавал лишь Е.С. Федоров в Горном институте). Такова была
постановка в Париже, однако не в университете, а в Ecole des
mines, где читал лекции Маллар. В Мюнхене П. Грот, вполне и
очень глубоко сознававший значение симметрии, вводил это учение
в преподавание осторожно и медленно и ввел окончательно
уже после Москвы.
В связи с этим мне пришлось столкнуться с окружающими, иметь разговоры
с членами факультета, крупными учеными - по минералогии с К.А. Тимирязевым
и В.В. Марковниковым, а по кристаллографии с Алексеем Петровичем.
Переговоры кончились для меня вполне благополучно, и факультет
сразу стал неизменно меня поддерживать. Сначала Алексей Петрович,
думая, что я, молодой ученый, увлекаюсь научными новшествами в
ущерб преподаванию, указывал, что новое изложение кристаллографии
более трудно и потому с педагогической точки зрения нежелательно.
В это время на русском языке существовал превосходный изящный
курс кристаллографии акад.Н.И. Кокшарова, названный им минералогией,
пользовавшийся большой популярностью, и идти старым путем было
легко (8). Но, когда Алексей Петрович увидел, что дело идет о
введении в преподавание нового огромной важности достижения, до
тех пор еще не пробившегося в высшую школу, все его педагогические
опасения рассеялись как дым. Высота научного уровня в преподавании
была для него решающей.
5
Первоклассный знаток и творец идей в понимании новейших стадий
земной истории, в эпохах третичной и четвертичной, открытием дислокации
Самарской луки положивший начало новому, правильному представлению
о геологическом строении огромной страны, введший новое явление
- делювий в научное сознание, глубокий палеонтолог с новыми идеями,
Алексей Петрович являлся бесспорным и крупным специалистом, вождем
в научной работе, тем, что хорошо выражается французским понятием
Matre (мастер), - тем понятием, корни которого глубоко лежат в
традициях науки и высшей школы. Это был геолог исключительной
эрудиции и работоспособности, и, что встречается редко, он был
в то же время одним из немногих исследователей в области истории
геологии на фоне общей истории естествознания. Его исторические
статьи заслуживают переиздания. Последней его печатной работой
была статья о Р. Гуке, внесшая много важного и нового в крайне
недостаточно изученную биографию этого замечательного ученого
XVII в. и в историю идеи эволюции (9).
Алексей Петрович был третьим профессором геологии Московского
университета. Оба его предшественника, Григорий Ефимович Щуровский
и Владимир Онуфриевич Ковалевский, были крупными личностями, оставившими
свой след, а Ковалевский - и очень глубокий - в науке. Но Ковалевский
пробыл [профессором] очень недолго, в трагический момент своей
жизни, и бесследно промелькнул в Московском университете. Недавно
в книге А.А. Борисяка освещена трагедия его московского пребывания
(10).
Щуровский и Павлов являются создателями геологической мысли и
работы в Московском университете. Совместно они занимали кафедру
геологии в университете в течение почти ста лет, точнее, 94 года
- редкий в истории пример последовательного творчества. Алексей
Петрович учился у Г.Е.Щуровского и им был оставлен при университете,
был у него ассистентом. Трагическая кончина В.О.Ковалевского открыла
перед ним путь к кафедре, о чем он не думал и тогда не готовился,
только что перед этим вернувшись из Твери в университет (11).
Г.Е.Щуровский - крупная личность; он обладал широким образованием
и оставил след и в Московском университете, и в русской
науке. Это был образованный геолог, но он не вносил новых
идей и не был исследователем, каким стал Алексей Петрович.
Щуровский - медик по образованию, он начал свое преподавание,
перейдя от занятий зоологией, еще в героическую пору создания
геологии, называвшейся тогда геогнозией. Он все время стремился
стоять на высоте научного знания, но в последние годы отошел
от исследовательской работы; его научные труды были сосредоточены
в период 1846-1860 гг. Умер он на 82-м году жизни (12).
Московскую школу геологов создал Алексей Петрович; ему приходилось
создавать ее вновь, после долгого перерыва геологического научного
творчества в Московском университете. Но все же можно утверждать,
что в основных чертах он явился продолжателем работы Щуровского,
возобновив ее с небывалым раньше в Москве блеском и глубиной творчества.
Ибо Г.Е.Щуровский в 1835 г. определенно поставил геогнозию в Московском
университете на правильный путь - [путь] примата исследовательской
работы, точного изучения и установления фактов, работы в поле,
широкого личного знакомства с природой, с геологическими явлениями
на месте, что было достижением высокого научного уровня для того
времени. Щуровский твердо держался этого пути, пока был
в силах работать в поле. Он посетил Урал, Алтай, вулканы Европы,
Среднюю Россию, Кавказ и западноевропейские классические места
геологии. Он понял гениальность Ковалевского и... выбрал Павлова.
Диапазон работы Алексея Петровича был шире и глубже, научная мощность
его больше, но он все же только продолжал путь, указанный Щуровским.
И это было неизбежно, ибо это был традиционный путь, каким создавалась
высшая школа, и Московский университет в частности. Ибо высшая
школа есть высшая школа только до тех пор, пока она является очагом
самостоятельной научной работы; студент становится студентом и
доходит до высшего образования только тогда, когда он реально
подойдет, в доступных ему рамках, к научному исследованию. Это
сознавали и так работали Щуровский и Павлов. Идя этим путем, Алексей
Петрович создал ту московскую школу геологов, которую он после
себя оставил русской земле.
Он всю жизнь оставался в рамках старых традиций Московского университета
и всей своей жизнью продолжал традицию, сейчас имеющую 175-летнюю
давность, - традицию научной исследовательской работы как основы
высшего образования, а в области естествознания - традицию не
книжной работы, а непосредственного проникновения в природу точным
научным опытом и наблюдением.
Таким жизненным путем Алексей Петрович прошел свою жизнь в первых
рядах научных работников человечества, оказывая влияние на науку
далеко за пределами своего города и своего народа.
1930
Павлов Алексей Петрович (1854-1929) - геолог и палеонтолог, академик
Петербургской АН (1916; чл.-корр. - 1905), профессор Московского
университета (1886-1929), друг В.И.Вернадского. Из работ, посвященных
жизни и творчеству А.П.Павлова, см.: В.А.Варсанофьева Алексей
Петрович Павлов и его роль в развитии геологии. М., 1947. (В Архиве
РАН хранятся дополняющие и уточняющие заметки В.И.Вернадского
на рукопись этого труда); А.Н.Мазарович Алексей Петрович
Павлов. 1854-1929. М., 1948.
2 марта 1930 года В.И.Вернадский выступил на заседании Академии
наук СССР с речью, посвященной памяти А.П. Павлова. В то время
для печати речь не предназначалась. В январе 1940 г. В.И.Вернадский
передал текст своего выступления в "Бюллетень Московского
общества испытателей природы". Содержание речи было оставлено
автором без изменений, за исключением одного примечания и незначительной
правки. Но при этом В.И.Вернадский добавил к основному тексту
нечто вроде послесловия. Однако статья в "Бюллетене МОИП"
опубликована не была. В 1974 г. подлинник речи Вернадского был
передан академиком А.Л. Яншиным, президентом Московского общества
испытателей природы, в Кабинет-музей В.И. Вернадского Института
геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского АН СССР, где
и хранится в настоящее время. Впервые речь 1930 г., с послесловием
и правкой 1940 г., опубликована в кн.: Вернадский В.И.
Труды по истории науки в России. М., 1988. Здесь воспроизводится
по тексту "Трудов..." (без послесловия 1940 года).
- Павлова Мария Васильевна (1854-1938) - палеонтолог, почетный
член АН СССР (1930; чл.-корр. - 1925), академик АН УССР (1921),
профессор Московского университета (1919-1930), жена А.П. Павлова.
- В Московском университете В.И.Вернадский проработал с 1890
по 1911 гг. Об этом чрезвычайно плодотворном периоде его жизни
и творчества см.: И.И.Мочалов. Владимир Иванович Вернадский.
1863-1945. М., 1982, с. 93-191; Геннадий Аксенов. Вернадский.
М., 1994, с. 81-174.
- Высочайшим Указом от 27 августа 1905 г. университетам предоставлялась
автономия. В частности, советы университетов получали право избирать
ректоров, а факультетские собрания - деканов факультетов и секретарей
с последующим утверждением избранных Министерством народного просвещения.
- Преподавание геологии и минералогии в Московском университете
в то время вела одна кафедра, что в методическом отношении представляло
определенные неудобства (см.: История Московского университета.
М., 1955, т. I, с. 381).
- Очевидно, имеется в виду труд А.П.Павлова "Геологическая
история европейских земель и морей в связи с историей ископаемого
человека", изданный посмертно в 1936 г. Из позднейших изданий
сочинений А.П.Павлова см.: А.П.Павлов. Избр.соч. т.I. Вулканы,
землетрясения, моря, реки; т.II. Статьи по геоморфологии, по вопросам
генезиса материковых образований и по прикладной геологии. М.,
1948, 1951; его же. Сравнительная стратиграфия бореальского
мезозоя Европы. М., 1965; его же. Стратиграфия оксфорд-кимериджа,
аммониты и ауцеллы юры и нижнего мела России. М., 1966.
- Павлов скончался в Бад-Тёльце (Германия) 9 сентября 1929 г.
Похоронен в Москве.
- См.: А.П.Павлов. Избранные педагогические труды. М.,
1959; см. также: Б.Е.Райков. Педагогические взгляды Алексея
Петровича Павлова. - Там же, с. 3-20.
- См.: Н.И.Кокшаров. Лекции по минералогии. СПб., 1863.
- См: А.П.Павлов. Роберт Гук, забытый эволюционист XVII
века. - Естествознание в школе, 1929, 2. Из других историко-научных
сочинений А.П.Павлова см., например: А.П.Павлов. Полвека
в истории науки об ископаемых организмах. М., 1897; его же.
Ломоносов как геолог. М., 1912; его же. Значение Ломоносова
в истории почвоведения. - Почвоведение, 1912, 4; его же.
Очерк истории геологических знаний. М., 1921.
- См.: А.А.Борисяк. В.О.Ковалевский, его жизнь и научные
труды. - Труды Комиссии по истории знаний. Л., 1928, вып. 5, с.
54-67.
- Подробное об этом периоде жизни А.П.Павлова см.: В.А.Варсанофьева.
Указ. соч., с. 25-54.
- О жизни и творчестве Г.Е. Щуровского см.: Б.Е.Райков. Григорий
Ефимович Щуровский, ученый-натуралист и просветитель. М., Л.;
1965.
|