Аннотация: Единство и противоречия различных форм рациональности
Бескаравайный С.С.
Единство и противоречия научной и технической рациональностей.
Четкая формулировка понятий, понимание их сущности - одна из самых старых проблем философии. Она обретает особую специфичность в применении к терминам "научная и техническая рациональности". Данные понятия прочно вошли в лексикон философии науки и техники. Но что обращает на себя внимание - четкого разделения их не проведено. О научной рациональности написаны тома исследований[1]. Техническая рациональность пребывает в ее тени и порою с ней сливается. Что вообще принято понимать под рациональностью?
Рациональный - разумный, отправляющийся от разума, доступный его пониманию[2]. Но что считать критерием доступности разуму, источником разума? Противоположность иррациональности, хаосу? Это соответствие рассудочным, установленным разумом правилам. Здесь возникает вопрос о соотношении рассудка и разума, но это фундаментальная проблема которая выходит за рамки статьи. Приведем определение рассудка: это тип мыслительной деятельности, связанный с выделением и четкой фиксацией абстракций и применением сетки этих абстракций для освоения мышлением предмета [3]. "Разум - мышление в той форме, которая адекватно и в чистом виде осуществляет и обнаруживает его всеобщую диалектическую природу"[4]. Можно сказать, что рассудок требует от мышления соблюдения неких правил, разум же обеспечивает их установку. Однако, что это за правила и насколько они будут рациональны?
Если мы вдумаемся в определение разума, и вспомним понятие истины, как тождества бытия и мышления, то можно сказать, что наиболее рациональными есть те наборы требований к мышлению, которые в наибольшей степени способствуют приближению его к бытию. При этом возникает вопрос: приближает ли логическая непротиворечивость мышления к пониманию объективной действительности? Необходим более общий критерий истины, который постоянно обновлялся бы в зависимости от объема знаний человека и имел твердую привязку к окружающей действительности. Такой критерий известен: это - практика.
Следует оговориться: практика, хоть и субъективна, и ограничена, и подвержена влиянию общества, в котором находится субъект, но она же есть то единственное, что дает людям критерий для преодоления этой субъективности. Именно практика, в конечном итоге, развеивает все миражи и лженауки. Нельзя, конечно, отождествлять критерий истины с самой истиной.
По нашему мнению, рациональными действиями можно считать такие действия, такой образ мысли, которые лучше других способствуют практической деятельности. Казалось бы, исходя из этого можно отождествить рациональность с эффективностью - именно она позволяет сравнивать действия человека между собой. И действительно, таких процессах как процесс рационализации, который a priori должен быть строго рационален, эффективность прямо полагается основным принципом[5]. Но здесь необходимо внести дополнения: если мы говорим "эффективность", то мы должны указать, во-первых - цель действий, показатель которых сравнивается, во-вторых - ни в коем случае не исключать логическую непротиворечивость, целостность, доказуемость, историчность и другие качества мышления из понимания рационального. Подобное выхолащивание приведет к позитивистскому пониманию рациональности, исключит из нее все, что не соответствует экспериментальной проверке. Эффективность - лишь самый общий признак рациональных действий, и если сводить рациональность лишь к нему, то можно впасть в ошибку слишком широкого определения. Логическая непротиворечивость будет ее конкретными выражением, проявляющимся при достижении той или иной цели. Рациональность - это свойство выбора между альтернативами поведения человека: осмысление им окружающей действительности и последующие действия могут в большей или меньшей степени ей соответствовать.
Между практикой, определяющей выбор среди альтернативных форм действий, и каждой из этих форм наблюдается диалектическое единство исторического и логического. Строгое следование одному методу, восприятие окружающей действительности в рамках одной картины мира будет выбором только одной альтернативы. Вот только те системы, в рамках которых это делается, при всей их логической строгости, могут не содержать в себе многих важных факторов - и субъект, действующий в них, в конечном итоге нарушит собственные методологические требования. И для того, чтобы оставаться эффективным, необходимо будет сменить образ действий - выбрать другую альтернативу. Но наиболее эффективные действия всегда системны, ведь они не должны быть случайны, а предсказательная сила наших рассуждений всегда основана на экстраполяции известных действий в будущее. Следовательно, необходимо создать новую систему, которая включала бы в себя лучшие черты старой - логически объясняла ту историческую преемственность, что наблюдается в наших действиях.
Обобщая описание роли эффективности и практики в рациональности, получим следующую формулировку. Рациональность - категория мышления, отражающая следование при достижении цели обусловленным эффективностью методологических нормам, как-то: логическая непротиворечивость, эмпирическая доказуемость, целостность и т.д.
Как же эта формулировка будет проецироваться на определения технической и научной рациональностей и какие различия в них мы сможем наблюдать, каким будет критерий их несхожести, изменялось ли понимание этого критерия истории развития науки? Факт смены наукой и техникой за время своего существования своих форм, парадигм, базовых теорий является общепризнанным. Признается и то, что при этом изменяли свои формы их рациональности. Но основной упор при этом делается на исторические и социокультурные аспекты рационального, изменения в законах и парадигмах науки. А с какого времени можно отсчитывать существования современной технической рациональности?
При рассмотрении рациональности, относящимся к конкретным дисциплинам, мы имеем дело со спецрациональностью, охарактеризованной Е.П. Никитиным - это особая разновидность рациональности, присущая той или иной форме духовной деятельности[6]. Но формы духовной деятельности могут быть самыми различными, как же рациональность проявляется в техническом знании? Для этого необходимо опираться на понятие техники. Воспользуемся уже существующей формулировкой: "техника - совокупность средств человеческой деятельности, созданных для осуществления процессов производства и обслуживания непроизводственных потребностей общества"[7]. Иногда в это определение включают знания и навыки, с помощью которых люди создают и используют эти средства[8]. Определим эту сумму технологий как техническое знание- знание, основным свойством которого есть приоритет использования его с целью изменения объективной действительности. Однако рациональность равно применима как к техническим изделиям, так и к техническим знаниям. Ведь нельзя сводить рациональную технологию отливки металла, к рациональности пушечного мастера, выработавшего ее с целью усовершенствования оружия: рациональность ее использования меняется в зависимости от цели - для отливки станины она может подходить идеально, а для изготовления сабель не слишком.
Техническая рациональность - категория технического знания, отражающая соблюдение при достижении поставленной цели обусловленных эффективностью методологических установок по созданию и использованию технологий и технических изделий.
Опять-таки, установки могут быть самыми различными. Эффективность - лишь общая дефиниция тех действий, которые должен предпринимать инженер на пути к своей цели, но их содержание может быть самым разнообразным.
Например, при расчете такого технического процесса, как измельчение угля в шаровой мельнице: с одной стороны инженер вычисляет пределы точек падения этих шаров - они должны, благодаря вращению барабана, падать внутри него с определенной высоты, с другой - в положении каждого отдельного шара всегда сохраняется элемент случайности, инженеру вовсе нет никакой необходимости устранять этот пробел в своих знаниях. А случайно расположенные шестеренки в часовом механизме - вещь явно нерациональная по той простой причине, что работать такой механизм не сможет.
Теперь перейдем к определению научной рациональности. Наука и техника не одно и то же. Наука производит знания об объективной действительности и аспектах разума, а техника - орудия труда и предметы потребления. Учтя это различие, и аналогичным образом применяя критерий эффективности к определению науки, получим формулировку научной рациональности. Научная рациональность - категория философии науки, отражающая соблюдение при достижении истины обусловленных эффективностью методологических установок - критериев доказательности, обоснованности - по созданию и использованию гипотез, методов и картин мира.
Здесь значительно более остро проявляется внутренние противоречие рациональности: между созданием, изменением и дисциплиной в применении методологических установок. Ведь задача технической рациональности - разумное создание и использование техники, исходящая от разума разработка технических изделий, общая рационализация технологий. Предмет научной рациональности: подбор и требование таких методологических установок, которые приближают человеческое мышление к бытию.
Соответственно различаются методологические установки, которым должен следовать человек, желающий рационально заниматься наукой или техникой. Требования, предъявляемые технической рациональностью: технологичность решения, скорость его принятия и относительная простота исполнения. Прагматизм выдвигает те же требования по отношению к истине, инженера же заботит не истина, выраженная в отвлеченных формулах, а конкретный технический результат. Но техника ограничена в своих целях на каждом этапе своего развития. Среднестатистический инженер заранее знает предельные параметры своего изделия, приблизительные границы своей работы, и они считаются чем-то общепризнанным и известным. От рядового конструктора паровозов никто не требовал, чтобы его творения развивали скорость триста километров в час, ветряные мельницы не должны крутиться как пропеллеры, а парусник не должен подниматься над волнами, как катер на подводных крыльях.
Постижение истины выдвигает значительно более жесткие требования - научное знание стремится к тождеству бытия и мышления. Но разве не стремится техника к идеальному использованию уже известных законов природы, разве не создавались на протяжении всей истории человечества такие технические изделия, которые и сейчас поражают нас своим совершенством? И разве сегодняшние самолеты, спутники, станки не приближены к совершенству? Главная проблема инженера в том, что он стеснен временными рамками: продукцию необходимо предоставить покупателю не через десять лет, а сейчас. До совершенства можно довести не тот образец, который начал разрабатываться первым, а уже тысячный и десятитысячный. К тому времени уже могут смениться общие технические требования и радующие наш глаз рыцарские доспехи станут бесполезными перед таким несовершенным, неэргономичным, непродуманным кремниевым пистолетом.
Научное знание тоже не лишено недостатков: когда возникает необходимость не столько в истине, сколько в методике расчета, наука вполне может выдать инженеру полуфабрикат. С тех пор как Г. Галилей ввел в науку принятие за истину наиболее вероятной гипотезы, нет никакой возможности говорить о некоей абсолютности научного знания. Так, например, турбулентное течение жидкости до сих пор не получило теоретического описания и расчеты ведутся на основе полуэмпирических формул. Гипотеза, этот кирпичик постоянно обновляющейся научной картины мира, всегда готова измениться и повлечь за собой общие изменения науки. История науки показывает, что в любой момент своего развития она не обладает абсолютной истиной, к которой бесконечно стремится - проявляется диалектика абсолютной и относительной истины - но она так же говорит, что доля истинных положений в науке растет.
Однако наука значительно более цельный конгломерат по сравнению с техникой: так закон, открытый и две тысячи лет назад может использоваться сейчас в самых сложных расчетах, и наоборот, противоречия, неощутимые сейчас, могут завтра приобрести решающее значение. Здесь кроется еще один недостаток прагматизма: отождествляя критерий истины с самой истиной, он фактически устраняет из человеческих рассуждений картину мира. У. Джемс (работа "Что такое прагматизм") требовал, чтобы философские противоречия, не имеющие реального отражения в нашей практике, были вообще исключены из обсуждения. Но если последовать этому указанию, то методологические установки, которые сообщают человеку алгоритм его действий, рассыпаются. Ведь для того, чтобы абстрагировать ситуацию, необходимо иметь некую идеальную модель, под которую она будет подгоняться. Естественно, в такой модели будут возникать противоречия, и не все они будут иметь отношение к практике - ведь абстракция не может полностью соответствовать действительности. И поскольку Джемс требует вообще отказаться от их решения, то наука для прагматистов в итоге превратится в "промтуарий" - набор уже решенных задач, описанный Ф. Беконом.
Техническое знание не обладает такой целостностью. Проблема сравнения целостности научного и технического знания не может быть раскрыта в ограниченных рамках данной статьи, однако некоторые очевидные выводы сделать возможно. Целостность присутствует и в техническом знании: хоть бронзовые молотки строителей Колизея и не дожили до сегодняшних дней, конструкция молотка с тех пор мало изменилось. Но, опять-таки, все дело в цели, в основной задаче, которая движет науку и технику - удовлетворении человеческих потребностей. Можно сделать механизм и считать его идеальным не в силу безукоризненной конструкции, а в силу достаточного исполнения функций. Можно начертить схему, снять измерения, которые не будут абсолютно достоверными, но дадут необходимые результаты. Гипотеза может исполнять временные функции абсолютной истины, но никогда не станет тем последним доводом, каковым являлась технология применения пушек прусского короля. Потому научное знание, в конечном итоге, не приемлет пятипроцентной погрешности обычных инженерных расчетов, которая проистекает из необходимости быстрого получения результатов, и его точность, не абсолютная как таковая, абсолютизирована по сравнению с техническим знанием.
В то же время у ученого в процессе поиска истины значительно меньше финансовых и организационных ограничений и требований. Единственное требование, которое необходимо, безусловно, выполнять - непротиворечивость выдвигаемых гипотез объективной реальности и друг другу. Когда ученый совершает несомненное открытие, предвещающее переворот в науке и тем опровергающее многие другие теории - независимыми наблюдателями это приветствуется: его коллеги теперь могут еще на шаг приблизиться к абсолютной истине.
Одновременно в технике революционное открытие воспринимается инженерами только тогда, когда есть реальная возможность его воплощения. Достаточно вспомнить попытки создания компьютера в 19-м веке - тогда это было крайне непопулярное занятие. А спроектированные тогда модели сейчас построены и исправно действуют. В науке так же немедленный результат желателен, но не обязателен. Отрицательный результат приветствуется иногда с большим энтузиазмом. Ограничения во времени столь же мало смущают разум истинного ученого. С экспериментальными целями сто лет держать в герметичной пробирке зерна пшеницы? Выполнимо! Десятилетиями ждать появления новых археологических инструментов, чтобы аккуратно вскрыть древнее захоронение? Обидно, но столь же обычно. Долгими годами решать уравнение, чтобы отыскать очередное совершенное число, число Эйлера или доказать теорему Ферма? Вообще считается почетным. Именно такие поступки превращают многих ученых в глазах практиков в оторванных от реальной жизни людей.
Нельзя, разумеется, отрицать саму научную рациональность. Ученый заинтересован в быстрейшем и простейшем способе познания истины не меньше чем инженер в более эффективном техническом решении. Откровенна фантазийная гипотеза, опирающаяся на несколько действительно необычных фактов, будет отброшена и им попытаются найти более разумное объяснение. Изобретаются рациональные способы расчетов, упрощаются методики экспериментов. Но истина мало совместима со спекуляциями и допусками: исследователи понимают это как никто, и знаменита фраза Ньютона "Гипотез не измышляю" - явное тому подтверждение. Спекулятивные выводы, построенные на ограниченном наборе данных или не учитывающие второстепенных сведений - ведут к утрате достоверности. Открытие закономерности, эффекта, явления, удовлетворяющее инженера, для них - лишь первый этап. Выявление всех аспектов нового явления, его генезиса, казуальных связей откроет ученому новые горизонты, однако причины эффектов редко беспокоят инженера.
Противоречия между ученым и инженером, возникающие на этой почве, препятствуют монотонной, однообразной деятельности, как одного, так и для другого. Если есть дешевый и простой способ решить новую необычную проблему, не прибегая к дорогим и сложным решениям, инженер сделает это, не задумываясь. Ученый же увидит перед собой проблему, которую невозможно решить стандартным методом. И чтобы выявить причину того эффекта, что с легкостью использует инженер, он готов затратить тысячи часов рабочего времени, построить десятки моделей, выдвинуть множество гипотез и создать новую теорию. Инженеру это не нужно. Он, конечно, тоже хочет знать причину неполадки или лучше использовать эффект, но лишь в той мере, которая необходима для продолжения производства. Дальнейшее ему не интересно.
И наоборот, инженер может столкнуться с проблемой, решение которой не интересно ученому. Эта проблема не несет в себе никаких новых вопросов, это просто комбинация уже решенных задач. Это может быть перерасчет уже готовой конструкции с целью повысить ее эффективность на несколько десятых процента. Рядовая задача, которая не сулит никаких открытий, не обещает нахождения новых качеств, кроме финансовой премии. Инженер с энтузиазмом возьмется за ее решение, ученый же сочтет малоперспективной.
Все эти противоречия не могут заслонить их громадного сходства. Даже самый кабинетный, оторванный от производства ученый, в конечном итоге - через цепочку посредничающих изобретателей и инженеров - обслуживает промышленность и сферу потребления. Открытия могут проистекать из случая, самые абстрактные и фантастические идеи находят свое воплощение в не менее неожиданных ситуациях. Достаточно вспомнить, что открытие дейтерия произошло потому, что химически неотличимая вода из разных источников отличалась по массе. В современной кибернетике привлечение малоизвестных физических эффектов для повышения быстродействия компьютеров стало обычным делом.
Банальные технические задачи так же бывают не всегда банальны. Даже простые попытки грамотно организовать рабочий день влекут за собой создание целых наук. Стремление получать шерстяную нить определенного качества ведет к уточнению понятия влажности воздуха, созданию принципиально новых инструментов по ее замерам.
Где та грань, за которой техническая рациональность перерастает в научную? Там где перед инженером встает задача, неподдающаяся имеющимся алгоритмам решения. Когда бессильны стандартные приемы типа увеличения мощности или запаса прочности, не было прецедентов, не спасает обращение к классическим образцам конструкций и становиться ясно, что такая задача ставится перед инженером впервые. В этот момент инженер вынужден отбросить старую схему поведения. Его уже не интересует только решение технической проблемы, ему необходимо выявить суть стоящего перед ним явления, получить полную картину происходящего, а значит - лучше понять объективную действительность.
Чтобы более эффективно решать технические проблемы необходимо больше знать о законах объективной действительности. Действие любой машины и механизма описывается системой уравнений некоей формы. Это не означает, что в хронометре отсутствует теплообмен или циркуляция воздуха, но для описания действия механических часов нет необходимости в уравнениях ламинарного движения газа, так как в их конструкции эти явления не задействованы. Качественно новая задача означает, что в техническом процессе используется еще некоторое количество закономерностей, которые теперь влияют на конструкцию технического изделия. И в систему уравнений необходимо добавить несколько новых.
Современный инженер обычно действует на стыке эмпирических, определенных опытным путем, зависимостей, и рациональных, выведенных на основе четких знаний законов. Удаление в одну из крайностей губительно для него.
Поэтому мерой, отделяющей инженера от ученого, техническую рациональность от научной, есть появление при решении технической задачи такое количество технических вопросов, которое требует качественно нового уровня знаний. А это происходит при решении качественно новых технических задач. Это может быть задача по многократному увеличению мощности механизма, радикальному снижению его массы, приближению КПД к 100%, выходу в космос и т. д. При решении таких задач инженер вынужден заимствовать методы работы ученого. Инженер так же становиться ученым, когда значительно расширяются временные рамки, и у него есть почти неограниченный период времени доводить конечный продукт до совершенства. Тогда количественные показатели отступают на второй план, а вперед выдвигается чисто качественная задача. То же самое будет происходить, если целиком убрать или чрезвычайно обострить другие сдерживающие факторы - финансовые, ресурсные, человеческие. Инженер, при наличии стимула, будет так изменять характеристики производства и продукта, что неизбежно столкнется с задачами, потребующими от него теоретических исследований. Чтобы узнать конкретно-техническую истину ему в начале придется разобраться с абстрактной, созданной в человеческих головах идеальной картиной всего технического процесса. И для создания этой картины он вынужден будет пойти и на громадные экспериментальные затраты, и на "бесполезные" теоретические разработки. Истина станет приоритетом его познания, и поэтому научная рациональность, требующая меньших усилий при ее отыскании, станет признаком его действий
Но имеет место и обратное превращение, хотя на первый взгляд, это мало заметно. Казалось бы, ученый парит в недосягаемых для техника высях, и техническая рациональность не является определяющей в его действиях. Действительно, теория, выдвижение гипотез и конструкция понятий лишь посредством многих других умопостроений и экономических закономерностей связаны с технической рациональностью. А любой научный эксперимент прежде всего подчинен научной рациональности - он направлен на разъяснение сущности феноменов и явлений безотносительно к их техническому использованию. Лишь позднее им найдут применение в технике. КПД, изящество конструкции и множество других технических факторов для него научного эксперимента мало значимы. Однако эксперимент (именно эксперимент, не наблюдение) осуществляется в технической среде: те же орудия измерения являются техническими изделиями, это невозможно не заметить. Присмотримся повнимательнее к технике, используемой в научных экспериментах.
С одной стороны каждый немедленно вспомнит нескладные, уродливые экспериментальные образцы всех тех приборов, что сейчас поражают нас совершенством своих пропорций: первая подзорная труба, первый микроскоп, первые машины для получения электричества. С другой стороны ученые пользуются множеством стандартных изделий, в разработке которых они не принимали ни малейшего участия. Стандартные изделия принадлежат к старым методам конструирования техники, к которым разработчики от науки не имеют отношения, а сконструированные ими на живую нитку новые приборы - к еще не разработанным. На лицо проявление крайностей и кажется, что в условиях лаборатории ученым просто не нужна техническая рациональность.
Впрочем есть примеры технических изделий, в которых не отразилось это противоречие. Если вспомнить действующие сейчас циклотроны, которые стоят миллионы долларов, и проекты которых разрабатывались годами - им трудно отказать в техническом совершенстве, в них присутствует те изящество и экономичность, которые есть плод технической рациональности. Нам могут возразить, что сейчас циклотрон - объект работы промышленности, а первый экспериментальный циклотрон Резерфорда был так же уродлив и собран на живую нитку, как и первый микроскоп. Но в примере с циклотроном любопытно другое - этот прибор изначально создавался для постановки множества экспериментов, решения большого количества научных задач. Под это качество должны были подводится его характеристики - то есть для проведения максимального количества экспериментов он должен быть технически рационален. Именно в этом проявляется техническая рациональность экспериментов в науке: при конструировании новых приборов, выявлении уникальных феноменов и тому подобного ученый встречается с чисто техническими проблемами. Обычно он разрешает их без оглядки на техническую рациональность, но есть множество ситуаций, когда для получения ожидаемого, теоретически предсказанного физического эффекта, необходимо добиться нового уровня концентрации энергии, создать недостижимое ранее усилие и тому подобное. Отличным примером здесь выступает доказательство давления атмосферы с помощью сферы, из которой откачан воздух, опыт Герике. В начале опытов использовался винный бочонок, частично наполненный водой и разряжение получалось откачиванием воды[9]. Потом пришлось изобретать металлические сферы. Ведь эти сферы сами по себе достаточно сложны, их необходимо отлить, так чтобы они могли выдержать давление воздуха, подогнать, отполировать их, подобрать материал прокладки, сделать переход для соединения с воздушным насосом, усовершенствовать сам воздушный насос и тому подобное.
Еще одним стимулом, заставляющим ученого использовать техническую рациональность, являются деньги. Эксперимент может быть дорогостоящим: редкоземельный металл вряд ли будет объектом расточительного использования даже в самой богатой лаборатории. Из этого возникают технические проблемы в постановке эксперимента. Аналогичное действие оказывает нехватка времени: астроном, который наблюдает уникальное событие в космосе, должен решить техническую проблему: каким образом лучше его фиксировать?
Описанные изменения в поведении инженера демонстрируют взаимосвязь технической и научной рациональностей, переход их друг в друга. Это происходит в зависимости от условий: если инженер освобождается от каких-либо ограничений в доведении до совершенства своего изделия, ему необходимо лучшего его понимать, и он постепенно становится ученым, следовательно, научная рациональность становится приоритетной в его работе. Но и ученый, ограниченный во времени или финансово, вынужден решать технические проблемы и считаться с технической рациональностью в своих рассуждениях.
Но могут ли стать тождественны между собой техническая и научная рациональности? Да. Для этого необходимо поставить техническую цель, которая будет сейчас казаться почти недостижимой и поставить жесткие временные рамки: скажем, от техники 19-го века требовать выхода в космос. В результате для создания новой машины необходимо будет делать открытия(описывать процессы горения топлива, аэродинамику формы ракеты), но поскольку инженерных решений, воплощающих найденные формулы в конкретных конструкциях, все равно нет, придется доводить изделие до совершенства, бороться за каждый грамм веса.
В наше время подобные явления наблюдаются часто: мы живем в эпоху почти непрерывной НТР. Стало действительно возможно добиваться законченности конструкции и работоспособности машин без их длительной эмпирической подгонки. Вычислительная техника подняла обычные механизмы на тот уровень совершенства, который ранее был для них недостижим. Сейчас темп жизни настолько высок, что различия между технической и научной рациональностью порою трудно различить. Картину их взаимного превращения можно наблюдать на всех крупных современных производствах: они немыслимы без исследовательских институтов, сложнейших лабораторий, специальных бюро при проектных отделах, которые занимаются уникальными проектами. Казалось бы, трудно говорить о технической или о научной рациональностях - при проектировании космического корабля все настолько слито, переплетено, цех неотличим от лаборатории, - научно-техническая рациональность объединяет в себе требования познания истины с ее материальным использованием. Главный инженер подобных проектов по объему передовых знаний, что содержатся в его памяти, не уступает иному академику.
Но один и тот же человек, рассуждая вполне рационально, в цеху будет требовать от рабочих одного, но будучи вынужден разрабатывать принципиально новые станки для них, заявит другое. И дело тут не только в корпоративной этике, лени, эгоизме и других, бюрократических и человеческих проявлениях. Разные тактические цели диктуют различные способы их достижения. И лишь быстрое моральное старение любого товара в современных условиях обеспечивает своеобразную "экстраполяцию на бесконечность": потребность в непрерывных научных исследованиях, и одновременно, в их возможно более дешевом внедрении, которая снимает это противоречие. Наблюдается быстрый круговорот технических разработок, когда инженер делает заказ ученому на решение возникшей проблемы, а получив ответ в общей форме, в виде нескольких абстрактных формул, воплощает его в технических конструкциях - и когда методики действий инженера и ученого силою обстоятельств воплощаются в одном человеке, знание истоков этой ситуации необходимо ему для принятия рациональных инженерных решений.
И все же по-прежнему возникает вопрос о соотношении статуса технической и научной рациональностей. На первый взгляд может показаться, что они соотносятся, как рассудок и разум в сочинениях философов 18-го столетия: техническая рациональность это что-то примитивное, упрощенное, пригодное лишь для быстрых неточных рассуждений.
Это не так. Одну и ту же формулу, например Бернулли, применяют ученый и инженер. Только применяют по-разному: один думает над ее усовершенствованием, а другой использует ее в каждодневной практике. Разумеется, из разницы в применении вытекают его особенности: инженер будет использовать множество коэффициентов и формула примет вид, наиболее удобный для технических расчетов. Ученый ее изменит ее вид и поместит в систему уравнений, описывающих сходные процессы. Ее каноническая, наиболее показательная форма останется лишь в учебниках. Но это не умаляет основного сходства в их действиях: современный инженер, применяя формулу, должен воспроизвести очень многие действия ученого ее выводившего. Ему необходимо выделить из множества действующих факторов существенные, превратить хаос звуков, цветов и собственных ощущений в четкую картину сил, систему координат и поля температур - то есть провести абстрагирование технического процесса. Для получения ответа, верных выводов из уже накопленных данных, необходимо прибегать к дедукции и индукции, анализу и синтезу. У каждого инженера под рукой множество возможных способов решения технической задачи - среди них надо выбрать оптимальный. Этот выбор не может быть осуществляемым тем примитивным образом технической рациональности, что рисует предрассудок. Какая рациональность используется в большей части заводских проектных бюро и кружков качества? Естественно, техническая - цель заводских конструкторов совершенствование техники, получение продукции и экономия ресурсов, а не открытие новых законов природы. Но разве новые машины, новые станки, корабли и мосты проектируют интеллектуальные посредственности?
Вот здесь и возникает вопрос о процессе "наполнения" технической рациональности - каким образом она наполняется конкретными методами, требованиями. Каким образом рациональность приобретает свою форму? С какого времени целесообразно рассматривать эти процессы? Например, период античности был временем становления науки и техники, но даже отдаленно не наблюдалось их влияния друг на друга. 18-й и 19-й века уже демонстрируют нам впечатляющие образцы рационального мышления. Многочисленные усовершенствования паровой машины, создание ружей, заражаемых с казенной части, даже мощные прядильные машины - все эти изобретения были сделаны на некоем фундаменте. Его корни следует искать в Новом Времени - тогда были созданы методы исследований и картина мира, на которые опиралась промышленная революция.
Именно тогда появились современные формы технической и научной рациональности, именно тогда окончательно оформилось их единство и противоречие. Каждая из них выкристаллизовывалась в проявлениях своих методов, в десятках конкретных прецедентов, в понимании картины мира. Одновременно с их противоречием углублялась взаимосвязь форм рациональности, вырабатывались приёмы перехода от одной формы к другой. Все это было невозможно без изменения миропонимания, без изменения основ философии. Рассмотрим то направление в ней, что наиболее отождествляется с практической деятельностью.
Индукция - метод, разработанный Ф. Беконом, первый в череде проявлений этого противоречия. С одной стороны, Ф. Бекон известен как сторонник полезных знаний, увеличения мощи человека и распространения его власти на природу. Разве может быть тут противоречие с требованиями технической рациональности. Но во второй части "Нового органона" Ф. Бекон рассматривает противоречия между светоносными и плодоносными опытами - теми экспериментами, которые приносят нам знания и теми, что дают полезный результат. Какие из них необходимо начинать первыми? Светоносные: "вначале и в первое время мы ищем только светоносных опытов, а не плодоносных [10]". Но почему же, если знания так необходимо должны быть полезными, что мешает им оставаться только такими? Может быть светоносные опыты лишь попытка очертить область экспериментов, которые и должны давать реальную отдачу? Однако Ф. Бекон указывает, что механик, осуществляющий множество опытов только для собственной пользы не может двигать вперед науку, необходимы опыты, содействующие открытию причин тех или иных явлений[11]. Вначале Второй книги афоризмов об истолковании природы он прямо пишет: "Дело и цель человеческого могущества в том, чтобы производить и сообщать данному телу новую природу или новые природы. Дело и цель человеческого знания в том, чтобы открывать форму данной природы... Этим первичным делам подчиняются два других дела, вторичных и низшего разряда. Первому подчиняется превращение одного конкретного тела в другое в пределах возможного; второму - открытие во всяком порождении или движении скрытого процесса..." [12]. Яснее выразить противоречие между требованиями научной и технической рациональности просто трудно.
Но выражение требований одно, а способы их достижений, взаимосвязи научной и технической рациональности - другое. Эмпирическая индукция формирует наши знания путем отбрасывания или исключения неверных ответов. Потому каждый наш шаг, каждое умозаключение необходимо проверять десятками экспериментов или наблюдений. Примером этого есть исследование теплоты [13]: составляется таблица ее возможных проявлений а потом из них отбрасываются все несущественные факторы. Для опытов и наблюдений, которые необходимо провести, составляется таблица, которую надо заполнить. Это - топика. Вся сумма ответов на поставленные задачи должна храниться в специальной библиотеке - промтуарии. Все свое хитроумие и изобретательность Ф. Бекон вкладывает в дальнейшее разъяснение способов истолкования наблюдений, постановки экспериментов и умозаключений из них. Что же в итоге?
Эмпиризм в сочинениях Ф. Бекона так и не воплотился в создании целостной картины мира, а остался на уровне практического применения результатов экспериментов и систематизированного наблюдения. Весь вопрос в том, как именно организована та сумма аксиом, из которой складывается промтуарий. Ее организация должна отражать картину мира, сформировавшуюся в головах ученых. Но Ф. Бекон не смог создать такой картины мира - в его сочинениях скорее призыв, программа познания нового, чем сама новая наука. Хоть и составил основатель современного эмпиризма таблицу восстановления наук и потребовал понимать природу, прежде чем ее использовать, только эксперимент, пусть и очень тщательный, не может заменить теорию. Теорию необходимо создать и ее возникновение нельзя свести к обобщению экспериментов. А возникнув, теория экономит как ученому, так и инженеру, громадное количество времени и сил: она позволяет на бумаге, в абстрагированной форме, совершать те эксперименты, которых требует частная топика. Ф. Бекон тоже требует определенного абстрагирования условий эксперимента: мы не должны ставить опыты бессистемно, а необходимо передвигаться от опытов к аксиомам, объясняющим их, и только затем к новым опытам [14]. Но в рамках эмпиризма нет указаний даже на способ построения картины мира из результатов экспериментов, если не считать таковым элементарные требования упорядочивания информации. Для преодоления этого уже необходим рационализм - положение в основу всего мироздания неких доступных разуму принципов, которые можно было бы использовать при выдвижении гипотез.
Потому эмпиризм, как содержание методологических посылок в действиях ученого, можно считать рациональным только на периферии науки. Для инженера эмпиризм становится рациональным когда отсутствует теоретическое описание используемых им процессов. Когда нет никакой другой возможности проверить наши догадки, кроме как тотальной постановкой экспериментов по каждому поводу. Соответственно для ученого эмпиризм рационален при исследовании вновь открытого явления. Будь то радиоактивность или ультрафиолетовое излучение - пока нет гипотезы обобщающей наблюдения для познания необходимо ставить все больше и больше экспериментов. Для инженера не подкрепленная теорией рационализация оправдана только тогда, когда не нужны многочисленные эксперименты. Томас Эдисон являет пример этого - он рационализировал тысячи механизмов. Но он же и пример выхода эмпиризма из области рационального: несколько тысяч экспериментов для определения лучшего материала для нити накаливания могли быть заменены исследованием на нескольких десятках страниц.
Потому противоречия технической и научной рациональностей, проявившиеся уже в сочинениях Ф. Бекона, нашли свое отражение и в дальнейшем развитии гносеологии и онтологии Нового времени.
Литература:
--
В.С. Степин, Л.Ф. Кузнецова. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации, Москва,1994; В.Г. Горохов, В. М. Розин Введение в философию техники, Москва: "Инфра-М",1998.
--
Новая философская энциклопедия.//В 4-х т., - Т.3 - Москва: "Советская энциклопедия", 2001 - С.421.
6.Е. П. Никитин Спецрациональность\\Исторические типы рациональности. Под редакций П. П. Гайденко, В. А. Лекторского, В. С. Степина. Москва: Издательство Института философии РАН, 1995 - С.56.