 |
Против фашизма, шовинизма, национализма |  |
| Политическая мозаика |
(полемический отклик на публикацию А.А. Шанявского)
«Меня всегда поражала недобросовестность лиц с гуманитарными степенями, их готовность научно обосновать превращение белого в черное и наоборот, вплоть до бесцветного, если им кажется, что начальство того желает.» Револьт Пименов
«На каждом этапе официальная ложь служит данному моменту, она не стеснена заботой о вчерашнем и завтрашнем дне, она рассчитана на короткую память большинства и на материальную невозможность для меньшинства публично опровергнуть ложь.» Л.Д. Троцкий, «Сталин».
Научная статья или черносотенный памфлет ?
В журнале «Мировое сообщество: проблемы и пути решения» (№ 13, 2003) опубликована статья А.А. Шанявского «Вариантность самоорганизации рабовладельческих структур по Сталину и по Аристотелю». Легко доказуемо, что статья Шанявского представляет собой не столько научное исследование, сколько реакционную политическую апологетику. Лингвистический анализ статьи показывает, что автор в своем осуждении ряда исторических персонажей выходит за рамки элементарной научной корректности. Говоря о революционерах времен царизма, он не скупится на эпитеты: «братва», «одаренные безмыслием», «лихая братия», определяет их псевдонимы как «кликухи». В то же время, Шанявский проявляет священный трепет по отношению к монархии и религии, в нарушение норм русского языка пишет с заглавной буквы все понятия, связанные с материальным угнетением и идейным ослеплением социальных низов («Власть», «Война», «Государь», «Христианский», «Божественный», «СВЯЩЕННОслужители», «Дух»). Этот стиль безошибочно свидетельствует о том, что автор статьи продолжает идейную традицию самых необъективных и пристрастных белоэмигрантских изданий, которую сегодня воспроизводят в своей пропаганде националисты и шовинисты. В связи с этим считаю нужным напомнить читателю, что именно русское черносотенство явилось исторической предтечей германского нацизма. Деятельность народовольцев и большевиков Шанявский описывает эмоциональными фразами, здесь имеет место не беспристрастный социологический анализ, а оплёвывание и шельмование. Любой непредвзятый читатель может, прочтя статью Шанявского, убедиться в том, что она написана не языком исследования, а языком политического памфлета (если не пасквиля).
Если мы имеем дело с научным исследованием, то в первую очередь встает вопрос о его методе и логическом инструментарии. Изучая исторические явления (будь то рабовладельческая Греция, времена правления Александра Македонского, Цезаря, самовластье Ивана Грозного и других российских монархов, революционная эпоха Ленина, бюрократическая тирания Сталина и т.д.) -- ученый прежде всего задается вопросами: что служит главной пружиной развития общества, какие социальные группы участвуют в историческом процессе, каково соотношение их сил, каковы их интересы, в каких моральных, религиозных и правовых нормах эти материальные интересы находят свое выражение. Затем исследователь делает из истории необходимые научные выводы, при помощи формальной или же диалектической логики.
Ничего подобного мы не находим в статье Шанявского. Исторических деятелей он упоминает лишь для того, чтобы на каждого из них нацепить моральный ярлык («плохие» и «жестокосердные» Македонский, Цезарь, Нерон, Иван Грозный, Ленин и Сталин, «хорошие» и «просвещенные» крестители Руси, Екатерина II, Петр Великий). Это подход обывателя или политического памфлетиста, но не аналитика и не ученого. Кроме того, непонятно, чем насилие централизующего Русь Ивана Грозного было «хуже» того «жесточайшего насилия», которое потребовалось для «крещения Руси и централизации её духовной жизни». Неужели тем, что цель Ивана IV была более низменной ? Но тогда получается, что Шанявский исповедует принцип «цель оправдывает средства», и его моральное осуждение практики большевиков предстает чистейшим лицемерием ! Неясно, чем Петр I, «поставивший на дыбы всю Россию» и строивший на костях города, флот и мануфактуры, был «выше» и «моральнее» Ленина, который планом ГОЭЛРО расчищал России дорогу в современную индустриальную цивилизацию. Почему Екатерина II на основании её переписки с вольнодумцами и атеистами Дидро и Вольтером названа «просвещенной», если атеизм и Французская революция отвергаются Шанявским как порождения дьявола ? Почему прозвище Ивана IV «Грозный» -- это «кличка», а Иван I Калита, Александр II Освободитель и Николай II Кровавый -- в качестве носителей кличек не упоминаются ? Неужели всё это зависит от авторского произвола ? Здесь и в самом деле, «неисчислим поток эмоций и мыслей, не имеющих конца», а также, добавлю от себя, не имеющих начала и середины... Но где же в этой эклектике хотя бы тень логики и научности ?
Вообще, если очистить статью Шанявского от эмоциональных и раздраженных выпадов в адрес народовольцев и большевиков, то содержательная часть её будет выглядеть крайне скудно и примитивно.
В двух словах: cравнив картину «идеального» рабовладельческого общества, созданную воображением Аристотеля, с реальной тоталитарной системой Сталина, Шанявский безусловно отдал предпочтение первой перед второй. Не потому ли, что античность отдалена от нас столетиями, а тоталитарный режим -- лишь несколькими десятилетиями ? Впрочем, идеал всегда выглядит «возвышеннее» практики, даже если речь идет об идеалах и практике рабства. При этом открытыми остаются вопросы: как соотносилась реальная практика рабовладельческой Эллады с «идеальными» представлениями Аристотеля ? Почему Шанявский смешивает «идеальное» рабовладельческое общество, существующее лишь на бумаге и возникшее в воображении привилегированного философа-рабовладельца, с грубой, тяжкой и кровавой реальностью античного рабства ? И действительно ли Шанявский серьезно полагает, что рабы в античных полисах были гражданами (он пишет о стремлении античного человека «искать способ обретения принципов... взаимоотношения с окружающими его гражданами. Это и те, кто равен по своему статусу, но подчинен -- рабы, это и те, кто повелевает ими»)? Ведь даже из школьного курса истории известно, что горстка граждан-рабовладельцев в античном обществе строила свое благополучие на труде огромной массы рабов -- НЕграждан, полностью отстраненных от управления обществом, определяемых как «говорящие орудия», «людской скот».
Корректно ли сравнивать сталинский режим, возникший в условиях крупного индустриального производства и сложившегося мирового капиталистического рынка, с разрозненными полисами Древней Греции, беря за основу лишь одну общую для них черту -- принудительный труд ? Ведь при этом за рамками исследования остается весь путь развития, пройденный человечеством за целое тысячелетие (развитие техники и социальных отношений, античные империи, феодализм, эпоха первоначального накопления и буржуазных революций, открытие Америки, растущая экономическая взаимосвязь стран и наций, торговые кризисы и мировые войны, успехи в развитии связи и транспорта, и т.д.) Является ли научным сочинение, где вполне серьезно утверждается, что «если русскому человеку при рождении было имя, то оно было написано в Святцах и у поименованного человека был ангел-хранитель ?», говорится о недопустимости переустройства мира, «который был творением Бога», о том, что вера в рай на земле «соответствует идее падшего ангела, изгнанного Богом из духовного Рая» ?
Если человек пишет такое в НАУЧНОЙ статье после великих открытий естествознания 18-го века, после высказывания Лаланда о боге («я не нуждаюсь в этой гипотезе»), после Дарвина, после Маркса, после изобретения радиосвязи, компьютеров, интернета, полетов в космос и открытия атомной энергетики -- то он не ученый, а ОБСКУРАНТ, то есть враг просвещения и науки, мракобес, реакционер. Подлинная наука не допускает вмешательства потусторонних сил в дела земные (как не допускает этого инженер в своих расчетах).
Отказ от научной критики обскурантизма -- это не проявление «веротерпимости». Это трусость, всеядность и потеря собственного лица.В своей критике я не буду игнорировать эмоциональные выпады Шанявского, делающие его статью политическим памфлетом. Напротив, я постараюсь доказать их необоснованность и недобросовестность.
В статье Шанявского нет недостатка в оскорблениях и обвинениях против народовольцев и большевиков, которые «несли в себе сокрушительную ненависть к Христианской среде», для которых был характерен «уголовный способ борьбы за удержание власти... во что бы то ни стало», «шельмовство» и т.п. Революция для него -- «вакханалия гражданской смуты, террора и насилия», он не может смотреть на нее «без содрогания от мерзости к происходившему». Между тем, озлобление -- не лучший помощник историка, девизом для настоящего ученого могут послужить слова Спинозы: «Не плакать, не смеяться, а понимать». Способен ли Шанявский объяснить, каким образом группка «полууголовных отщепенцев», совершенно чуждых «тысячелетней культуре России» явилась неизвестно откуда и... поработила народ ? Какою же, позвольте спросить, армией ? Как могла увлечь массы их программа, если она была лишь теорией удержания власти малочисленной «одаренной безмыслием лихой братии» ? Он ненавидит социалистов, но тщательно избегает излагать их взгляды.
Между тем, молодым читателям следует знать, что русские социал-демократы заимствовали с Запада целостную идейную традицию, истоки которой лежат в трудах гуманистических мыслителей эпохи Возрождения и Просвещения, в произведениях французских энциклопедистов и социалистов-утопистов, в самых проницательных и глубоких работах немецких философов и английских политэкономов. Своё увенчание эта традиция нашла в марксизме. Можно и нужно критиковать изъяны и устаревшие положения этой концепции, но научная добросовестность требует от любого критика корректно излагать её содержание.
Что определяло непримиримость социалистов, таинственность их подпольного существования, централизм (не исключавший демократии), систему кличек, всё то, что действовало столь пугающе на сознание современных и тогдашних обывателей ? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно присмотреться к реалиям царской России. Была ли на самом деле дореволюционная Россия (как склонны изображать многие) культурнейшей, богатейшей, процветающей страной, где все жили зажиточно, где рабочие ходили по воскресеньям во фраках и с золотыми часами, а батраки ежедневно съедали по поросенку ? Или же её «тысячелетним укладом» был уклад рабства, бесправия и нищеты ?
Ознакомившись со статьей В.А. Копырина «Россия дореволюционная: какая она была» [1], можно немало пополнить свои познания на сей счет. Необходимо особо отметить, что В.А. Копырин использовал исключительно дореволюционные статистические источники («Статистические Ежегодники России» под редакцией директора Центрального статистического Комитета МВД Н.Н.Белявского за 1915 г., ежегодник мировой статистики С.Зака «Социально-политические таблицы всех стран мира»; результаты Первой Всеобщей переписи населения Российской империи 28 января 1897 года, изданные в 1904 году, журнальное приложение «Живописная Россия. Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении». (тт. 1-ХП, 1899-1900 гг.), "Путеводитель на выставку в Париж через Берлин, Кельн. Спутник и собеседник русского туриста; составитель А.Редькин, М, 1900).
Базируясь на этих источниках, мы можем узнать, что: "по размерам валового национального продукта (ВНП) на душу населения (далее все показатели будут производиться в этом измерении), страна отставала от США в 9,5 раз; от Англии -- в 4,5; от Канады -- в 4; от Германии -- в 3,5; от Франции, Бельгии, Дании, Голландии, Австралии, Новой Зеландии, Испании -- в 3 раза; от Австро-Венгрии в 2 раза и т.д. Прогресс производства в те годы определялся уровнем электро- и энерговооруженности и добычи угля, производства металла. По производству металла мы отставали от США в 16 раз, от Германии -- в 9, от Англии -- в 8, от Бельгии -- в 7, от Франции -- в 4, от Швеции -- в 2,5. По производству каменного угля -- от Англии -- в 30 раз, от США -- в 25, от Бельгии -- в 20, от Германии -- в 13, от Франции и Голландии -- в 9, от Швеции -- в 5, от Испании и Японии -- в 2 раза. По энерговооруженности, по механовооруженности Россия отставала от США в 10 раз, от Англии -- в 5, от Германии, Бельгии, Новой Зеландии -- в 4 раза и т.д. В европейских и североамериканских городах и селах электричество не только освещало улицы, но и использовалось в хозяйстве широко, в России освещались лишь 102 города из более 1000 населенных пунктов городского типа. Железных дорог на 100 кв. км. в Бельгии было 25 км; в Германии, Англии, Швеции -10-11; в Австрии и Венгрии -- 6-7; в Италии -- 5-6; в США (с Аляской) -- 3-4; в Испании, Португалии, Швейцарии, Румынии -- 2-3; России (Европейской -- без Сибири и Средней Азии) -- 1,5 км. На морях, океанах, реках ходило 14045 пароходов в США; Англии -11361; Японии -- 2139; Германии -- 1992; Франции 1554; даже небольшая Швеция имела 1114. Огромная, со всех сторон окруженная морями, Россия имела 906 пароходов (при 2554 парусниках). В США к началу Первой мировой войны было 3 млн. 35 тыс. телефонов (абонентные); в Германии -- 797 тысяч; в Англии -- 536,5 тысяч; во Франции -- 185; в Австро-Венгрии -- 110; в Швеции -- 102; в крошечной Дании -- 98 тысяч, а в бескрайней России -- 97 тысяч. Основная масса россиян не имела юридически узаконенного рабочего дня, допускался труд подростков с 12 лет, рабочий день женщин не был ограничен (он равнялся мужскому -- 12-14 и более часов).. Средние годовые заработки рабочих составляли 200 руб.: в 4,5 раз. меньше американских; в 3 раза меньше новозеландских; в 2,5 раза меньше английских, бельгийских французских, германских; в 1,5 раза меньше австрийских, венгерских итальянских (часто без выходных дней и по 14-16 часов). Основная часть заработка уходила на питание (до 100% оплаты труда главы семьи из четырех человек -работали тогда, как правило, все -- в т.ч. и дети); квартиру (до 45%); одежду и обувь (до 25%).
Известно, что большинство населения России в те годы ходило в домотканной одежде, производя приличное количество хлопка, россияне потребляли «в среднем» 2,7 кг хлопчатобумажных тканей на душу населения (против 13,7 кг в Англии; 11,5 кг в США; 11 кг в Греции; 5-7 кг в Швейцарии, Германии и Франции. По потреблению шерстяных тканей вне конкуренции шли новозеландцы, австралийцы, англичане.
Одной из типично российских проблем (не решенных и сегодня) было жилье. В 1914 году на все население страны было 2 млн 483 тысячи 485 жилищ разного типа (от дворцов до саманных сооружений). Каменным жилье было на 16-17%; деревянным (или смешанным) -- 27-28%; глинобитным и саманным-28-27%; юрты, времянки, шалаши, землянки -- более 27%. Половина всего жилья была покрыта чем придется (от листьев до коры, хорошо -- камышом и соломой); 1/4 -черепицей и железом; 1/4 -- толем, деревом, дранкой. Российское государство через свой бюджет в те годы не проявляло особых забот о своих гражданах. Известно, что не существовало пенсий (кроме как для чиновников), пособий по болезни, безработице, но в ряде стран это имело место (хотя бы в зачаточном виде. В развитом эти «заботы» появились после 1917 года). Щедрость проявлялась в затратах на армию и флот, государственное управление. На армию расходовалось 20% бюджета (ее численность в несколько раз превышала армии других стран. В 1909 году в ее рядах насчитывалось 1 млн. 384 тысячи человек против 621 тысячи -- в Германии; 601 -- во Франции; 419 -- в Англии; 159 -- в США; 109 -- в Испании и 106,5 тысяч -- в Китае. В годы первой мировой войны она увеличилась до 10 млн. Государственное управление отнимало 27,4% бюджета; госаппарат (центральный -- 12,5%; содержание Двора и Святейшего Синода -- 0,6%; пенсии чиновникам -- 4,1%. Министерству просвещения «доставалось» средств в 3 раза меньше, чем МВД; в 11 раз меньше, чем армии.
Структура внешней торговли -- верный критерий состояния экономики, показатель ее развитости или отсталости. Среди стран, вывозивших сырье и необработанные продукты, Россия была на втором после Индии (Ост-Индии) месте. Обе эти страны шли вне «конкуренции». В Англии ввоз сырья (в стоимости) превышал вывоз на 62%, в Норвегии на 40%, в Швеции на 36%, Италии на 20% и т.д. В США готовые изделия составляли 40% вывоза, в России -- 4% (в 35 раз меньше вывоза жизненных припасов и сырья). Промышленно развитая Германия вывозила на 387 млн. готовых машин; на 771 млн. металлоизделий и руды; на 167 млн. электротехнических товаров; на 119 млн. -- судов; на 335 млн. -- химических товаров (почти на 2 млрд. рублей против 30 млн. российских). Даже зернопродукты из Германии шли обработанные (на 492 млн. рублей). А в России жизненные припасы (в сыром виде) и сырье (необработанное) составляли 91% вывоза!
...Бедность медицинских учреждений была поражающей. Всего на 182,2 млн. населения имелась 8461 больница (одна на 2340 квадратных километра территории) на 10000 населения приходилось 1,4 врача; 1,7 фельдшера; 1,7 акушера и повивальной бабки. Экстренная медицинская помощь оказывалась только в 1005 населенных пунктам (из 400 тысяч). 12,5% населения были хронически больны заразными болезнями, в 1914 году их было 21 млн. 877 тысяч 869 человек (у 25 % -- чесотка, у 6% -- малярия, у 5% -- трахома, далее тиф, коклюш и т.д.). Ужасающей была смертность грудных новорожденных детей (ранее статистика мертворожденных не учитывалась). Если в Норвегии их было 6,9%; Швеции -- 8; США -- 9,7; в Финляндии -- 12,0; в Англии -- 13,3; Франции -- 14,3; Бельгии -- 14,9; Японии -- 15,4; Сербии -- 16,3; Германии -- 18,5; Венгрии -- 20,5; Австрии -- 23,1: Италии -- 24,8; то в Европейской России (без Сибири, Азии, Кавказа) -- 27,2. А если учитывать всех родившихся детей, то в России не продолжали жить 237 из 1000, против 70 в Швеции, 108 в Англии, 112-115 во Франции с США, 138 в Италии, 151 в Германии. Подобная ситуация не была случайной: единственно светлой стороной в положении женщины-работницы стало запрещение ночных смен в ряде отраслей (текстильная, хлопкопрядильная). Если в Швейцарии женщина получала 2 недели дородового отпуска и еще 6 недель послеродового; в Германии -- 8 недель послеродовых; в Англии, Швеции, Италии, ряде других стран -- по 4 недели, то в России этого вообще не существовало.
Россия, справедливо гордившаяся писателями мирового масштаба, крупнейшими учеными, и поэтами, была ... самой неграмотной страной Европы. И хотя в предреволюционные годы уже не действовал циркуляр Делянова (министра просвещения) «О кухаркиных детях», доступ к образованию и культуре для большинства населения был фактически закрыт (платность, малое количество учебных заведений, кастовый их дух). В 1860 году в России было 6% грамотных. По переписи 1897 года уже 21% (в Германии в 1896 году был зафиксирован последний рекрут при призыве в армию, не умевший читать и писать). Конечно, перед революцией уровень образованности мужской части населения стал расти (женщин -- 13%). В 1915 году во всех формах обучения значилось 9 млн. 053 тысячи 339 человек (52,2 -- на 1000 жителей); в средних общеобразовательных школах -- 520 тысяч; в средних специальных (про-фессиональных, духовных, коммерческих) -- 280 тысяч; в вузах -- 72 тысячи. Специалистов со средним и высшим образованием насчитывалось около 300 тысяч (не считая общевойсковых офицеров), половина всех учителей не имела даже среднего образования (1914-1915гг.), на 1000 населения было 1,7 учителя. На нужды просвещения тратилось 0,6% бюджета. В сфере науки, культуры, просвещения и здравоохранения работало менее 1% всех занятых. Женщин до начала века в университеты не принимали, только в начале XX века появились первые женские учебные заведения (Бестужевские курсы). В Бельгии грамотность составляла в те годы 998 человек на 1000 (исключая, естественно, лиц дошкольного возраста); в Германии -- 980; в Англии -- 816; Франции -- 930; Австралии -- 816; Австрии -- 644; Венгрии -- 524; Аргентине -- 495; Италии -- 440; Португалии -- 214; России -- 210-220 (в том числе в Финляндии -- 988; Польше -- 305; на Кавказе -- 124; Средней Азии -- 53). По тиражам периодических изданий на душу населения Россия находилась далеко за чертой 20 передовых стран. На 1000 жителей в США (в годовом исчислении) тираж их составил 21435 экземпляров; в Дании -- 4183: в Швеции -- 3050; Норвегии -- 3023; в Германии -- 2988; в Швейцарии -- 2759; в Австралии -- 2666; в Новой Зеландии -- 2458; в Голландии -- 2126; в Бельгии -- 2079; во Франции -- 1663; в Австрии -- 859; в Венгрии -- 672; I Португалии -- 533; в Сербии -- 425 в Англии -- 428. В России -- лишь 300 экземпляров."
Если же рассматривать политический режим, то обнаружится, правление Николая II вовсе не было «либеральным». В первый же год его царствования было закрыто 6 изданий и отказано в разрешении 86 изданиям. Приметой времени стали расстрелы мирных демонстраций в Домброве, Риге, на Обуховском заводе, в Харьковской и Полтавской губерниях, в Ростове и Златоусте, а также печально известный Ленский расстрел, когда было убито 270 и ранено 250 человек. Вспомним также и погромы, проводившиеся нередко при негласном покровительстве полиции и властей. Незабываемым преступлением было и Кровавое Воскресенье 9 января 1905 года, когда было расстреляно мирное шествие рабочих с петицией к царю, и при этом свыше 1 тыс. человек убито, а 2 тыс. человек ранено. Система выборов в Гос. думу, учрежденную царским манифестом от 17 октября 1905 года под давлением восставших, лишала половину населения России (женщин, студентов, военнослужащих) избирательных прав.
Существовала жесткая политическая цензура. Верноподданные авторы были в той же мере неприкосновенны для критики журналистов, в какой прогрессивные мыслители и свободомыслящие публицисты -- прикосновенны для царской охранки. Всякая оппозиционная мысль была под запретом. В свете сказанного, негодовать на «скрывавшихся под кличками» оппозиционных авторов может лишь человек весьма наивный или же эксплуатирующий наивность молодых читателей.
Когда Чернышевский (в 1862 году заключенный за свои взгляды в Петропавловскую крепость), сатирически описывал в романе «Что делать ?», как полицмейстер силой заставил хозяев магазина снять вывеску «Au bon travail» («магазин хорошей работы») из-за «подозрительного» слова travail и заменить название на иное (тоже, если угодно, дать магазину «кличку» !) -- то в этом эпизоде рельефно отражалась обстановка нетерпимости к инакомыслию, характерная для царской России. А сатиры Салтыкова-Щедрина и Чехова ? С какой России они написаны ? Разве не осмеян в них дух стоящей над обществом универсальной полицейщины, самодержавной власти и всеобщей неподвижности ?
Троцкий вспоминал в своей автобиографии о том, как «святейший синод отлучил в феврале 1901 г. Льва Толстого от церкви. Послание синода печаталось во всех газетах. Толстому вменялось в вину шесть преступлений: 1) »отвергает личного живого бога, во святой троице славимого«; 2) »отрицает Христа бого-человека, воскресшего из мертвых«; 3) »отрицает бессеменное зачатие и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы«; 4) »не признает загробной жизни и мздовоздания« ; 5) »отвергает благодатное действие святого духа«; 6) »подвергает глумлению таинство евхаристии«. Бородатые и седовласые митрополиты, Победоносцев, их вдохновляющий, и все другие столпы государства, считавшие... себя представителями трезвой мысли, опирающейся на исторический опыт всего человечества, эти люди требовали от великого художника-реалиста веры в бессеменное зачатие и в святой дух, передающийся через хлебные облатки.» [2] Напомню, что церковь в те времена не была отделена от государства, и отлучение от церкви автоматически влекло за собой ограничение гражданских прав отлученного...
Таким образом, дух непримиримого социального протеста социал -- демократов складывался из сочувствия к обиженным и возмущения несправедливостью в условиях, когда человеческое неравенство выступало в исключительно грубых и обнаженных формах, несправедливость получала нередко характер наглой безнаказанности, человеческое достоинство попиралось на каждом шагу. Это были люди, целиком отдававшие себя освободительному движению в условиях вынужденной конспирации. На это был способен не всякий, и во всяком случае, не худший. Как вспоминал Троцкий, «Движение тогда еще не знало карьеризма, жило верой в будущее и духом самопожертвования... Вступавший в организацию знал, что через несколько месяцев его ждет тюрьма, затем ссылка.», члены движения «верили тому, чему их учили; иных побуждений вставать на крестный путь у них быть не могло. Солидарность под преследованиями не была пустым словом и дополнялась презрением к малодушию и дезертирству.» В среде, которую Шанявский считает «одаренной безмыслием», в действительности кипела напряженная интеллектуальная жизнь, читались и обсуждались рефераты по вопросам социологии, создавались яркие публицистические статьи и философские труды. Это сообщество не было «тоталитарной сектой» -- централизованное выполнение воли большинства органически сочеталось со свободным обсуждением вопросов до принятия компромиссного общего решения. Конечно, абстрактный «принцип централизма» всегда содержит в себе опасность деспотической трактовки, как и «принцип демократии» может незаметно перерасти в расплывчатость и анархию. Но потребовались совершенно особые исторические условия, чтобы оптимальное сочетание централизма и демократии было нарушено, и централизм превратился бы в аппаратный деспотизм. Идя по этому пути, аппаратной бюрократии во главе со Сталиным понадобилось в 1930-е годы уничтожить практически всех прежних социалистов, на десятилетия выкорчевать сам тип изначального большевистского сознания, то есть совершить контрреволюцию под флагом революции, превратив марксистские лозунги в пустые пропагандистские абстракции.
Изучив предлагавшуюся ранее статистику, читатель сам может прийти к выводу, что Октябрьская революция была закономерным явлением, и произошла вовсе не потому, что это кому-то вдруг «вздумалось». Можно назвать её причины, проследить все этапы этого процесса. Можно показать, как менялось соотношение сил на каждом этапе, как и из каких корней росла революционная волна, вовлекая разнородные и зачастую поистине озверевшие социальные слои и группы, столкнувшиеся в самой что ни на есть реальной и беспощадной, а вовсе не в «так называемой» классовой борьбе. Можно прослеживать, как и почему одна политическая партия за другой оказывались сметенными этой волной и переставали контролировать положение в стране, как одна за другой пасовали группы либералов и радикалов, пока революционная масса не вынесла наконец на поверхность крайних «левых» -- большевиков. Вынесла тогда, когда вполне отчетливо обрисовывалась перспектива -- нет, не демократии, как многим теперь хочется думать, -- а военной диктатуры Корнилова... Интересующихся отсылаю к интереснейшему и подробному трехтомному труду Л.Д. Троцкого «История русской революции».
Большевики взяли власть в отсталой стране. Начавшееся было революционное движение в Европе захлебнулось, Баварская и Венгерская Советские республики потерпели поражение. Что произошло потом ? Какой строй был установлен ? Действительно ли жертвы сталинского тоталитаризма -- плод осуществления «социализма» и вина «большевиков -- подпольщиков», как пишет о том Шанявский ? Или же строй в СССР не был социализмом в марксистском понимании, а сталинский террор был обращен своим острием как раз против большевиков-революционеров и выражал социальные интересы новой поросли бюрократии ?
Отсталость и изолированность страны привели к бюрократической реакции, жертвой которой стала «ленинская гвардия», руководившая Октябрьской революцией. Чудовищную механику и социальные цели этого антибольшевистского и антиреволюционного политического геноцида раскрывает историк Вадим Роговин в семитомном исследовании «Была ли альтернатива ?».
В целом Сталин подверг репрессиям больше коммунистов, чем это сделали в своих странах фашистские диктаторы: Гитлер, Муссолини, Франко и Салазар, вместе взятые.
В 1992 году начальник отдела регистрации и архивных форм Министерства безопасности Российской Федерации сообщил данные [3], охватывающие все годы Советской власти. Согласно этим данным, за 1917-1990 годы по обвинению в государственных преступлениях и по некоторым другим аналогичным статьям Уголовного кодекса было осуждено 3 853 900 человек, из которых 827 995 чел. были приговорены к высшей мере наказания.
Близкими к истине представляются цифры, приведённые А. Д. Сахаровым в статье «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Здесь отмечалось, что в 1936-1939 годах было арестовано более 1,2 млн. коммунистов, что составило половину общей численности партии. Из них, по данным Сахарова, вышло на свободу 50 тыс. чел., остальные были расстреляны (600 тыс. чел.) или погибли в лагерях. [4]
Детальное представление о численности репрессированных коммунистов может дать сопоставление данных партийной статистики. На момент проведения XVII съезда (февраль 1934 года) в партии насчитывалось 1 872 488 членов и 935 298 кандидатов, на момент проведения XVIII съезда (март 1939 года) 1 588 852 членов и 888 814 кандидатов. [5] Если бы в 1934-1938 годах не было массовых партийных чисток и репрессий, а все кандидаты были переведены в члены партии, то в партии к XVIII съезду насчитывалось бы около 2,8 млн. членов (поправки на естественную смертность не могут быть значительными, так как в 1934 году примерно 90 процентов членов партии и почти 100 процентов кандидатов составляли люди в возрасте до 50 лет). Кроме того, приём в партию, прекращённый в 1933 году, был возобновлен с 1 ноября 1936 года. С этого времени и до марта 1939 года членами партии стали сотни тысяч человек, не состоявших к XVII съезду в кандидатах. Поскольку же основная часть лиц, исключённых из партии в 1933-1938 годах, была подвергнута политическим репрессиям, нетрудно прийти к выводу, что коммунисты составляли, по самым минимальным подсчётам, более половины жертв большого террора.
Следует отметить, что белоэмигрантские деятели и монархисты (подобно Шанявскому, склонявшиеся перед фетишами Самодержавия, Церкви и Нации), с удовлетворением приветствовали сталинский антибольшевистский террор, прекрасно сознавая лживость обвинений, предъявляемых жертвам репрессий.
Белогвардейский генерал Лампе, принимавший активное участие в изготовлении и подбрасывании Москве провокационных документов о «предательстве» старых большевиков, в июне 1937 года писал заместителю председателя Российского общевоинского союза (военизированной организации бывшего белого офицерства) Кусонскому: в СССР «жертвами теперь являются те, кого мы и сами без колебаний повесили бы... 20 лет большевики жили и своих не угробливали, а на вторые 20 лет именно с этого-то и начали. А взаимные угробливания и казни в своей среде есть нормальный конец всякой революции... Пусть Сталин проведет чёрную работу как можно дальше... Все же разговоры об »изменах«, »шпионаже в пользу одной державы« -- это сплошной вздор» [6]. По мере развития великой чистки на страницах белоэмигрантской прессы всё явственнее проступало нескрываемое злорадство по поводу учинённого Сталиным антибольшевистского переворота. «Если авторы совершаемых теперь массовых расправ, -- писал один из авторов журнала »Третья Россия«, -- отдают на моральное и физическое растерзание марксистско-троцкистских собак, то, по-своему, они знают, что делают» [7] Восторженные панегирики Сталину, превращающему «социалистическое отечество в Россию, а социалистическое строительство в борьбу за русскую мощь», публиковались на страницах газеты «Бодрость» и других органов «младороссов» -- русских фашистов. «Сталин, стремясь удержать в своих руках власть, -- констатировалось в одной из передовых газеты, -- стал открытым и вполне явным предателем и вредителем марксизма, искусно приспосабливаясь к требованиям нации и жизни. Из лидера компартии Сталин стремится стать народным, национальным вождём. Именно в этом сейчас весь смысл происходящего в России» [8]. В 1937 году черносотенная пресса ликовала и восхваляла Сталина. Так какую же цену имеют запоздалые обличения «большевистского террора» со стороны людей, стоящих сегодня на тех же антибольшевистских, ультраправых позициях ? Ныне они пытаются стереть грань между большевизмом и сталинизмом. Но сталинизм был антиподом большевизма, его отрицанием !
О том, что осталось от ленинской партии после великой чистки, свидетельствуют следующие данные. В начале 1939 года в партии состояло 1589 тысяч членов и 889 тысяч кандидатов. Среди членов партии лица с партийным стажем до 1917 года составляли 0,3 % (примерно 500 человек), вступившие в партию в 1917 году -- 1 % (1600 человек) и вступившие в 1918-1920 годах -- 7 % (12500 человек) В 1941 году в партии осталось всего 6 % коммунистов, вступивших в её ряды при жизни Ленина. [9] Вовсе не революция «пожрала своих детей», а спустя 20 лет после революции сталинская бюрократическая реакция уничтожила своих врагов -- подлинных большевиков. Старая большевистская партия при Сталине стала «партией расстрелянных». Первые социалисты оказались не только идейно, но прямо-таки физически несовместимы со сталинской системой.
Была ли эта система марксистским социализмом ? Социолог Александр Тарасов пишет по этому поводу: «Оставаясь в рамках марксистской методологии, представляется несложным доказать, что советское общество не было социалистическим (коммунистическим). При »реальном социализме« мы имели 1) государство (которое даже расширило свои полномочия по сравнению с капитализмом -- вместо того, чтобы »отмереть«); 2) товарно-денежные отношения, которые неизбежно, по Энгельсу, должны были порождать капитализм; 3) институты буржуазной представительной демократии (к тому же суженной, по сути, до олигархии); 4) эксплуатацию и отчуждение, по интенсивности и тотальности не уступавшие эксплуатации и отчуждению в капиталистических странах; 5) государственную (а не общественную) собственность на средства производства; 6) общественные классы; и наконец 7) тот же, что и при капитализме, способ производства -- крупнотоварное машинное производство или, иначе говоря, индустриальный способ производства.»
Сегодня существует огромный разброс мнений о природе строя в СССР, десятки его определений: «государственный социализм», «переходное общество», «государственный капитализм», «номенклатурный феодализм», «неоазиатский строй», «суперэтатизм» и т.п. Не буду предлагать тут очередное определение. Отмечу лишь, что строй в СССР нельзя оценивать однозначно. Если он и был эксплуататорским, паразитическим -- то все же радикально отличался в лучшую, прогрессивную сторону от всех иных эксплуататорских систем. Историческая причина этого в том, что возникновение СССР -- результат антибуржуазной революции. Необходимо проводить различие между собственно политикой партийной бюрократии и общим ходом развития Советского Союза. Прогрессивный потенциал Октябрьской революции был слишком силен, а настроения масс еще долгое время определялись влиянием революции. Поэтому бюрократия длительное время была вынуждена, вопреки собственным интересам, идти на уступки массам. Эти уступки выразились в таких чертах системы, как бесплатное образование, здравоохранение, системы детского дошкольного и внешкольного образования и воспитания, рекреационные системы, дешевые жилье и общественный транспорт, которые опирались на индустриализацию страны и дальнейшее совершенствование производства и техники. Международные последствия Октябрьской революции также были прогрессивными.
Создание «социального государства» в развитых кап. странах, крах колониальной системы, разгром германского нацизма и итальянского фашизма, поражение ряда реакционных режимов Латинской Америки -прямой результат Октябрьской революции и существования СССР, его влияния на мировую политику. Вычеркивать Октябрь из летописи лучших традиций человечества и отрицать прогрессивную роль СССР могут лишь безнадежные реакционеры.
Поскольку в СССР наблюдалась борьба противоречивых тенденций -- прогрессивной (вырастающей из Октябрьской революции) и реакционной (бюрократической), то природа СССР в каждый момент определялась соотношением этих двух тенденций. Лев Троцкий, считавший СССР «перерожденным рабочим государством», писал в книге «Преданная революция», что внутри бюрократии уже в 1930-е годы имелся целый спектр политических оттенков и тайных фракций -- от подлинного большевизма до законченного фашизма, а привилегии бюрократии «имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс. Наоборот, победа пролетариата над бюрократией обеспечила бы возрождение социалистической революции.» [10]
В конечном счете выросшая в рядах номенклатуры буржуазная фракция сделала то, о чем предупреждал Троцкий еще в 1936 г.: «нашла немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов. Чистка государственного аппарата понадобилась бы, конечно, и в этом случае; но буржуазной реставрации пришлось бы, пожалуй, вычистить меньше народу, чем революционной партии. Главной задачей новой власти было бы, однако, восстановление частной собственности на средства производства. Прежде всего потребовалось бы создание условий для выделения из слабых колхозов крепких фермеров и для превращения сильных колхозов в производственные кооперативы буржуазного типа, в сельскохозяйственные акционерные компании. В области промышленности денационализация началась бы с предприятий легкой и пищевой промышленности. Плановое начало превратилось бы на переходный период в серию компромиссов между государственной властью и отдельными »корпорациями«, т.е. потенциальными собственниками из советских капитанов промышленности, их бывших собственников-эмигрантов и иностранных капиталистов. Несмотря на то, что советская бюрократия многое подготовила для буржуазной реставрации, в области форм собственности и методов хозяйства новый режим должен был бы произвести не реформу, а социальный переворот.» [11] Это произошло в период перестройки и «рыночных реформ», т.е. окончательной реставрации капитализма.
Обличения Шанявского направлены не по адресу, ибо сталинские репрессии не были ни выражением «большевистской беспощадности», ни «бессмысленным самопожиранием большевизма». Между революционными социалистами и сталинскими палачами пролегла кровавая пропасть. Сталинские репрессии были направлены против большевиков ленинского периода (с их уравнительным принципом «жить не лучше других»), и вполне осмысленно выражали интерес новой бюрократической олигархии (с её принципом: «жить непременно лучше других !»). Репрессиями охранялись привилегии, спецпайки, государственные дачи и автомобили новой бюрократической олигархии, её право бесконтрольно распоряжаться всем произведенным в стране продуктом. Эта олигархия смогла захватить власть в стране, т.к. общество было слишком бедно и малокультурно. Можно сказать, что не социализм погубил Россию, а Россия (в 1930-е и последующие годы) погубила зачатки социализма, подменив его бюрократическим суррогатом.
Шанявский не дает в своей работе никакого анализа исторических причин революции, идеализирует царскую Россию, крайне пристрастно и необъективно оценивает социалистическое движение, не раскрывает экономических и социальных причин перерождения революции и трагедии сталинского деспотизма, допускает возможность вмешательства в исторические процессы сверхъестественных сил. Поверхностный рационалист оценит такую статью как «научное заблуждение». Но это будет ошибочной оценкой. Материалист-диалектик смотрит глубже, он пытается найти социальные корни явлений, на первый взгляд представляющихся абсурдными.
Работа Шанявского появилась не случайно, она имеет некоторую ценность. Речь идет не о научной ценности, а о полезности её для определенной части общества, на устремления которой сознательно или подсознательно ориентировался автор -- ибо «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Идеализированное описание рабовладельческого строя «по Аристотелю», которое Шанявский одобрительно представляет как противоположность грубой реальности сталинизма, исключительно выгодно для всякого рода претендентов на роль новых «погонщиков людей», новых угнетателей.
Сегодня эту роль объективно могут сыграть лишь крупные собственники. Не зря автору так мила «идея собственности как средства и цели жизни, наследуемая и приумножаемая поколениями в частном, индивидуальном». Социальное расслоение делает такое «приумножение» доступным лишь для немногих. Вспоминаются слова Маркса, обращенные к крупной буржуазии: «...В вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых.» [12]...
Кандидаты на роль угнетателей предъявляют определенные моральные требования к своим наемным работникам. Более всего они, конечно, желали бы, чтобы угнетенный слой «оставался в теперешнем обществе, но отбросил представление о нем, как о чем-то ненавистном». [13] Для этого, безусловно, требуется мощнейшая система оболванивания и «промывания мозгов», или, по Шанявскому, «сложнейшее устройство воспитательных институтов в системе формирования гражданского сознания, в которых осуществляется естественное восприятие наиважнейшего критерия в этике -- в природе нет и не может быть равенства граждан»... Т.е., цель общественного воспитания, по мнению Шанявского -- воспитание рабов, не осознающих своего рабства, оправдывающих и приукрашивающих его.
Понимая, что рациональными аргументами внушить повиновение к господам не всегда возможно, Шанявский предлагает для этой цели использовать религию: « Нравственность -- категория Божественная... С утратой религиозного начала в содержании понятия человек (гражданин) нет и не может быть равновесия в обществе, а следовательно нет и не может быть нравственных категорий». Как тут не вспомнить ироничную фразу Троцкого: «Небеса остаются единственной укрепленной позицией для военных операций против диалектического материализма.» [14]
Впрочем, действительно ли Шанявский подлинно верует в бога ? Он винит народовольцев в том, что они «разрушили мифологему о царе, как »помазаннике Божьем«. Из образа неприкасаемого исполнителя воли Божьей Государь превратился в обыкновенного смертного, а значит систему власти можно было снизу изменить!» Ясно, что если Шанявский сам признает божественное происхождение царской власти «мифологемой», признает, что «неприкасаемость» царя была только «образом», то искренне верить в «тысячелетние ценности» он не может. Он понимает, что эта «предками данная мудрость» черпает право на существование лишь в своей давности, а не в своей логичности, и является лишь «кодифицированной глупостью тысячелетий». Здесь Шанявский прав -- это именно лживая и антинаучная мифологема. Следовательно, он понимает, что черносотенные философы и религиозные проповедники, выдворенные из России на «философском пароходе», также были лжецами, распространителями мифологии, спекулянтами на темноте и неграмотности масс, изготовителями и разносчика ми дешевой «духовной сивухи». Но мифологема о «помазаннике Божьем» ВЫГОДНА для власть предержащих, для стабильной власти новой аристократии -- и потому Шанявский цинично закрывает глаза на её лживость ! О какой же научной добросовестности, даже о какой подлинной религиозной вере тут может идти речь ??? Прав был, все-таки, Александр Тарасов: «Интеллигенция в 1990-е стала социальным слоем духовных лавочников и духовных проституток. Массовое потребление требует массовых, то есть унифицированных, то есть по большому счету примитивных, товаров -- и »интеллигенты« принялись всучивать всем духовную сивуху, преданно ловя любое слово и любой жест сутенеров (спонсоров, то есть банкиров, фондов, государственных чиновников -- тех, кто платил деньги, давал гранты, распределял ставки, задавал правила игры) и с энтузиазмом, достойным лучшего применения, выполняя любые, самые извращенные пожелания сутенеров.»
«Разделение людей на властвующих, так как они по природе своей -- властвующие, и граждан подчиняющихся, наиболее принципиальная система этики» -- вот квинтэссенция статьи Шанявского. Если это не прямая апология и оправдание вековечного угнетения масс «элитой», «сверхчеловеками», «людьми высшей породы» -- то что же это ? Троцкий предупреждал именно об этой черте рабовладельческой, феодальной и буржуазной этики: «Такова главная функция официальной морали. Она преследует »возможно большее счастье« не большинства, а маленького и все уменьшающегося меньшинства. Подобный режим не мог бы держаться и недели на одном насилии. Он нуждается в цементе морали. Выработка этого цемента составляет профессию мелкобуржуазных теоретиков и моралистов. Они играют всеми цветами радуги, но остаются в последнем счете апостолами рабства и подчинения.» [15]
Статья Шанявского, безусловно, найдет своих почитателей, ибо она соответствует социальным запросам определенного слоя населения -- конформистской «золотой молодежи», преуспевшей и думающей лишь о стабильности своего жизненного успеха. Однако я надеюсь, что и выраженная мною точка зрения найдет сочувственную аудиторию. Над этой статьей я работал не для того, чтобы переубедить Шанявского -- наши взгляды и сам подход к социальной науке слишком далеко отстоят друг от друга, чтобы можно было рассчитывать на это. Моя статья обращена к наиболее развитой, интеллектуальной и совестливой части молодежи, которая сегодня всё более задумывается над острейшими проблемами, стоящими перед ней: растущим социальным расслоением, придающим обществу кастовый характер, и препятствующим талантливым молодым людям реализовать себя как личностям; произволом и коррупцией чиновничьего, судебного и «правоохранительного» аппарата; дегуманизацией общества и превращением эгоизма и насилия в норму; расхищением и варварским использованием природных ресурсов; разгулом алкоголизма, наркомании и других социальных болезней; наступлением клерикализма, религиозного обскурантизма и национализма.
Сегодня молодежь, ломающая голову над этими «проклятыми вопросами жизни», еще не многочисленна. Завтра её будет больше, она будет всё более интеллектуальной и активно стремящейся преобразовать общество на началах социальной справедливости, последовательной демократии, интернационализма и равенства. Этот путь, по моему глубокому убеждению, и является путем решения проблем, вставших сегодня не перед одной лишь Россией, но и всем мировым сообществом.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
КоРовьев